Невеста для Зверя

Предсвадебные игры

Руки, настойчивые и грубые, ведут по телу вверх, не особенно торопясь, словно смакуя каждое движение.

Он меня смакует. Мое напряжение, мой страх, волнение, ярость, в конце концов!

Знает, что я ничего противопоставить не могу, ни оттолкнуть, ни защитить себя. И пользуется тем, что сильнее.

Это так низко, так бессовестно!

Но, подозреваю, что таких слов в его лексиконе нет. И в голове тоже.

Для него – настолько естественно мое беззащитное положение, что и сомнений не возникает в своей власти. Надо мной.

– Если ты… – я вздрагиваю, когда пальцы касаются нежной кожи живота, тут же покрывающейся мурашками, – если ты… Сделаешь это… То я… Жить не буду.

Лапа, полностью уже закрывшая мой живот, замирает. Зверь яростно вскидывает черный взгляд, внимательно изучает мое бледное лицо. Наверно, бледное. По крайней мере, я физически ощущаю, как кровь отхлынула от щек.

Я смотрю на него спокойно, в какой-то момент осознав, что именно так я и сделаю. Пусть только возьмет меня силой, пусть попробует.

Азат рывком дергает меня к себе, и я с криком проезжаю на спине по гладкому покрывалу кровати, нелепо раскидываю ноги и оказываюсь опять под разгоряченным Зверем в ужасно унизительной, развратной позе. Сердце колотится в горле, когда ощущаю, насколько он горячий там, между моих ног…

Этот жар волной поднимается выше, опять окрашивая щеки в бордовый.

Зверь смотрит на меня без усмешки, уже ставшей привычной на его малоэмоциональном лице, серьезно и злобно.

– И думать про это забудь, сладкая, – хрипит он, – у нас все по-закону будет. Как предки велят. Только после свадьбы ты моей полностью станешь. По своей воле, поняла?

– Нет, – шепчу я неуступчиво, понимая, что терять мне уже нечего. Его не уговорить, не разжалобить. Так зачем танцевать и подстраиваться? Он решил взять меня, несмотря на все грязные мысли на мой счет, несмотря на то, что хотел чистую… Значит, и характер мой стерпит. И сопротивление. А не стерпит… Ну и не надо. Может, отпустит…

– Да, глупая, – Зверь все же опять усмехается, – ты захочешь. Ты уже хочешь. Просто не знаешь об этом.

– С ума сошел… – поднимаю руки, упираюсь ладонями в широченные плечи. Не отталкивая. Все равно с места не сдвину, но хоть сопротивление обозначу…

– Да, – соглашается он просто, – сошел. Иначе бы… Отправил тебя к родителям, несмотря на то, что ты – Перозова.

– Отправь… – надежда опять призрачной бабочкой возникает передо мной.

Отправь, ну что ты думаешь? Тебе же чистая нужна! Отправь! А я сумею затеряться, только бы границу пересечь…

В этот момент все мои сомнения о том, где я возьму деньги, на что буду жить, как посмотрю в глаза родителям, вообще все, что до приезда сюда, на родину, волновало не на шутку, кажется настолько пустой блажью! Особенно, если сравнивать с моим нынешним положением. Все же, все познается в сравнении.

В Стокгольме я опасалась многих вещей, не осознавая, насколько была свободна.

А сейчас у меня ничего нет. И кажется, что, получи я вожделенную свободу, все остальное сумею сделать! Всего сумею достичь! Главное, вырваться из этих жутких лап!

– Нет, – убивает он мою бабочку-надежду один коротким словом, – теперь нет.

– Почему? Тебе же чистая… А я… – все еще пытаюсь достучаться до него, не веря в то, что все пропало окончательно.

– Плевать… После свадьбы калым назад затребую. А тебя себе оставлю. Первой женой не быть тебе, конечно, но второй – можно.

Меня начинает трясти от ярости и безысходности, а Азат, этот монстр жестокий, решив, видно, что все разговоры завершены, наклоняется, полностью лишая возможности дышать хоть чем-то, кроме его дурманящего запаха, и присасывается к бешено пульсирующей жилке у основания шеи. Это так больно, что я вскрикиваю, бью его по плечам, невольно шире распахивая ноги, стараясь упереть пятки в жесткие, словно каменные бедра.

Азат не обращает внимания на мое сопротивление, задирает платье чуть ли не до макушки, рывком спускается ниже, и я, ослепшая из-за того, что на лице моем – плотный подол одежды, ощущаю, как горячие губы касаются живота! Это настолько интимно, настолько жутко, что я даже кричать не могу, только шепчу сбивчиво:

– Прекрати, прекрати… Слышишь? Перестань… Ай…

В этот момент из головы пропадают все мысли. Вообще все. Полностью. Только ощущения остаются.

Его губ, танцующих вокруг моего пупка, его рук, уверенно раздвигающих ноги… Его пальцев.

Там. Прямо там.

Ох! Это так стыдно! Стыдно, стыдно, стыдно!!!

Я пытаюсь свести ноги, но он не разрешает!

И трогает меня, бесстыдно и грубовато, прямо через нарядные национальные штаны из тонкого шелка.

У его движений теперь есть ритм. Сводящий с ума ритм.

Губы все так же периодически трогают нежную дрожащую кожу живота, пальцы неумолимо двигаются…

А еще он беспрерывно что-то шепчет.

Я не понимаю, что, речь родная, но странно певучая, более гортанная, чем мне привычно. И этот ритм, так жутко и правильно совпадающий с тем, что он сейчас делает со мной, тоже сводит с ума.

Неожиданно и страшно.

Я не могу себя больше контролировать, совершенно не управляю своим телом, кричу, извиваюсь, сжимаю бедрами его ладонь…

Подол платья не позволяет толком сделать вдох, ничего не видно, я схожу с ума от ощущений!

И окончательно теряюсь в окружающем мире, дрожа и комкая покрывало безвольными пальцами вытянутых над головой рук. Зверь еще в самом начале определил их туда и все это время держал за запястья, не позволяя бороться.

Судороги, сладкие и сумасшедшие, прошивают тело еще долго. Кажется, что вечность.

А затем все прекращается.

Зверь откатывается с меня, но не уходит.

Чувствую, как прогибается под его весом кровать сбоку.

Руки мои освобождаются, но я не тороплюсь убирать подол от лица.

Потому что то, что сейчас случилось… Ох… Это так стыдно… Это так неправильно… Порочно.

Он что-то сделал со мной, как-то заставил… Это чувствовать. Я не хотела! Не хотела!

– Хорошо пахнешь, сладкая, – низкий, хриплый голос бьет по нервам.

Я приспускаю подол до уровня глаз, пряча огненные щеки.

Кошусь на Зверя, молчаливо лежащего рядом.

Его лицо невероятно довольное. Глаза горят, губы изгибаются в усмешке.

Он подносит к лицу свои пальцы, нюхает их.

И до меня не сразу доходит вся пошлость, вся порочность этого простого жеста.

А когда доходит… Хочется опять спрятаться. И плевать, что живот голый… В конце концов, он его уже видел. И не только видел. Трогал. Целовал.

И… И…

Стыд накатывает с такой силой, что я все-таки прячусь опять за подолом, а еще отворачиваюсь от безжалостного мужчины, только что сделавшего со мной совершенно немыслимую вещь, поворачиваюсь на бок и подтягиваю ноги к груди.

Пусть он уйдет… Пожалуйста, пусть он уйдет…

– Так мы тоже попробуем, сладкая, – ладонь определяющим жестом ложится на мое бедро, ведет выше, по талии.

У меня нет сил реагировать, слишком шоковое состояние.

– Но потом. На сегодня хватит.

Он встает, матрас упруго принимает прежнюю форму, меня даже подбрасывает от контраста положений.

Я по-прежнему лежу на боку, подтянув ноги к груди, в голове ни одной мысли, только ужас от случившегося. И стыд, дикий стыд.

Я даже не осознаю слов Азата, настолько сейчас не в себе.

И не сразу понимаю, что меня заботливо укрывают пушистым легким одеялом…