Невеста для Зверя

Путь в пещеру

– Поехали, покажу, – говорит Азат и тянет меня обратно к машине.

Я не сопротивляюсь. Не сказать, что сильно хочу побывать в пещере, но разве моего мнения спрашивают? К тому же… Пусть мы подольше пробудем вне дома.

Потому что…

Есть у меня ощущение, что, стоит нам вернуться в дом, и Азат… Вспомнит про то, что я теперь принадлежу ему по закону.

Лучше уж я с ним по пещере прогуляюсь, чем в его дом поеду.

Чем ближе подъезжаем к подножию горы, тем яснее становится, что я недооценила ее размеры. И размеры эти – колоссальны.

Как и размеры пещеры, впрочем.

Я была как-то со школьной экскурсией в Бло Юнгфрун и особенно пещер не боюсь. Никакой боязни замкнутых пространств и прочего.

Но там все было как-то… Меньше, что ли…

Здесь в огромной горе обнаруживается не менее огромный проем, немного пугающий. По крайней мере, заходить туда мне совершенно не хочется.

– Пошли, не бойся, – смеется Азат, неожиданно превращаясь из брутального и страшного Зверя в веселого подростка, смелого и шаловливого.

Он, наверно, был настоящим непоседой в детстве…

Эта мысль, совершенно нелепая и никак не подходящая этому мужчине и этой ситуации, поражает настолько своей неуместностью, что я не сопротивляюсь, позволяя увлечь себя в пещеру.

– Смотри, здесь несколько ходов, мы с братьями знаем их все, – говорит Азат, тянет меня за руку вглубь, – мы тут все излазили. Вон там – мой друг Карен расписался.

Он включает фонарик на телефоне, потому что мы отошли уже довольно далеко от входа, и высвечивает надпись, выцарапанную на скале:

«Здесь был Карен Ранишев»

Ну конечно, что еще могут написать мальчишки?

– Давно ты здесь не был? – спрашиваю и испуганно замолкаю, потому что мой голос неожиданно начинает отзываться эхом, звук дробится о высокие стены пещеры. Мне становится отчего-то не по себе настолько, что приходится нервно оглядываться на уже далекий вход, чтоб чуть-чуть обрести уверенность в себе.

– Лет десять, наверно, – задумчиво отвечает Азат, затем оглядывается и неожиданно подпрыгивает, легко становясь на какой-то, совершенно незаметный выступ в скале, и достает фонарь. Большой, судя по виду, очень мощный.

– Интересно, работает еще или нет? Батарейки наверняка сдохли, – задумчиво рассматривает он пыльный фонарь, а я… Рассматриваю его.

В неверном свете телефонного фонарика его лицо кажется… Странным. Неожиданно молодым и… И не могу даже сформулировать.

Нет, это все тот же Зверь, с его ленивой грацией хищника и абсолютной непрошибаемостью неандертальца. Но в то же время, сейчас я ясно вижу, насколько это все наносное. Словно Азат укутан несколькими слоями доспехов, которые скрывают нежную кожу.

И сейчас он чуть-чуть поднял забрало железного покрова.

Он не замечает моего пристального внимания, ощущается, что полностью поглощен встречей со своим детством, неожиданной и приятной.

Так я, бывало, увлекалась в Стокгольме, когда случайно попадала в маленькую кофейню неподалеку от дома и покупала канебулле – булочки с корицей, которые, как говорила наша учительница, обожал Карлсон… Один их аромат навевал невероятное томление, нежность вперемешку с легкой печалью. Нежность – потому что это мое детство, его вкус и запах. А печаль… Ну да, ровно потому же.

«А ведь я никогда больше не побываю там, – неожиданно приходит осознание ситуации, как будто мало мне напряжения и боли, – никогда не пройдусь по улицам, не спущусь в метро, не попробую канебулле…»

Боль накрывает настолько острой волной, что я невольно сглатываю подступившие слезы.

И смотрю на внимательно изучающего старинный фонарь Азата уже без флера понимания и сочувствия.

Не осталось ничего от того любопытного мальчика, играющего в пещеру неведомого мне Тома Сойера. И не осталось ничего от той маленькой девочки, обожающей булочки с корицей и верящей, что родители ее любят.

Мы теперь – те, кто мы есть.

Я – наивная дурочка, попавшая в западню.

А он…

Он – мой тюремщик. Мой палач.

Зверь.

– Ты чего, сладкая? – оказывается, зря я посчитала, что Азат сильно увлечен встречей со своим прошлым! Все он видит, все замечает!

И мое изменившееся лицо тоже заметил!

– Ничего… – вру я, отворачиваясь, – тут… Странно. Может, пойдем уже наружу?

– Да, пошли… – он щелкает фонарем… И тот неожиданно загорается!

– Ого! Ну надо же, работает! – белозубо улыбается Азат, начиная водить фонарем по стенам и сводам пещеры, – смотри! Как красиво!

Я послушно смотрю вверх, соглашаясь, что и в самом деле красиво. Очень красиво.

– У нас на всем пути следования до пещеры были такие заначки, – говорит Азат.

– До нее далеко?

– Нет, пошли!

Он забывает о том, что хотел уходить, и опять тащит меня за собой. И я не противлюсь. Минута слабости позади, и теперь я и сама не хочу назад.

Чем дольше мы тут пробудем, тем больше у меня будет времени.

До первой брачной ночи.

И, может, Зверь умается и перенесет ее на завтра? Или я… У меня будет повод заявить, что устала!

А что? Хороший выход! Засну в машине, пусть несет меня в комнату.

Я уже поняла, что спящую и обессиленную меня никто трогать не будет, а потому это прекрасный шанс протянуть время.

Конечно, так поступать – словно оттягивать смертную казнь… Бессмысленно. Но скажите это тем, кто ловит последние глотки воздуха перед гибелью.

Мы идем в глубь пещеры, фонарь, мощный и тяжеловесный, светит довольно ярко, и я успеваю любоваться красотами пещеры. Она и в самом деле необычная и завораживающая. Пожалуй, я бы хотела порисовать эти переходы красок…

По пути Азат показывает, где еще есть заначки с фонарями, мелками, веревками и даже свечами, чтоб не тратить зря батарейки фонарей.

– Понимаешь, в книге мальчик, Том Сойер, тоже нашел пещеру в скале, потом он боролся с разбойниками, которые устроили в ней свой склад, а потом приспособил ее для своих нужд. И играл в ней в разбойников… Удивительно, как ты не читала? Хотя… Мои ровесники тоже не читали многие…

– А ты как прочел? – заинтересовываюсь я.

– А мне отец сунул, еще в первом классе. Я только читать научился, больше улицей интересовался, чем книгами, конечно же… А он принес ее, с картинками… Книга до сих пор в домашней библиотеке. Я тебе потом покажу.

Азат рассказывает, увлеченно и красочно, и я, помимо воли, заражаюсь его интересом. Это странно, словно коза, которую бросили льву на съедение, неожиданно начинает слушать львиный рык и оценивать его красоту…

И хотелось бы мне быть отстраненной, но… Почему-то не могу. Все понимаю, и что Азат безжалостен, и обязательно сделает со мной то, что планировал… И что пути домой мне нет. Из-за него, в том числе!

Но поневоле вслушиваюсь, представляя, как маленький черноволосый мальчик с увлечением рассматривает картинки в большой красочной книге. И читает, водя пальцем по строчкам и шевеля губами.

– Ну я рассказал Каренчику, а он и вспомнил про эту пещеру. Мы тогда каждое лето у нас тут проводили… Мы начали лазить…

– А как же родители? – удивляюсь я, – не запрещали разве? Это же опасно…

– Запрещали, конечно, – он поворачивается и опять весело блестит зубами, – но кто ж нас остановит?

Я невольно улыбаюсь в ответ, совершенно в этот момент не контролируя лицо, и Азат мгновенно замолкает. Я вижу, как глаза его, в неверном свете фонаря, наливаются уже знакомой тяжестью, и перестаю улыбаться.

– Красивая сейчас такая, Ная… – он делает шаг ко мне, тянет на себя, и через мгновение я оказываюсь в его объятиях. В полумраке, потому что фонарь светит сейчас строго вниз, еще больше оттеняя резкие черты лица Азата, – улыбнись еще, сладкая…

Я не выполняю его просьбу, смотрю испуганно и напряженно в темные глаза.

Коза увлеклась перекатами львиного рыка и оказалась слишком близко от хищника…

– Не хочешь? – рычит Азат, низко и раздраженно, – все равно красивая…

Он резко прижимается к моим губам, и я только сдавленно выдыхаю, со стоном отступая перед его напором.

Жесткие губы порабощают, Азат придерживает одной ладонью за затылок, не позволяя отклоняться, целует, проникая языком в рот, грязно, распущенно, похотливо…

Я лишь беспомощно упираюсь ладонями в широкую грудь, ощущая, насколько бессмысленно мое сопротивление, насколько оно смешно!

Мой Зверь – каменный, как и своды пещеры, окружающей нас. Он не способен на жалость.

Азат прекращает меня целовать внезапно, уже когда я, практически, ничего не соображаю, словно безумная, обвисаю в его лапах, позволяя терзать себя так, как ему хочется.

Зверь не отпускает, держит, дышит тяжело, рассматривая мое бледное во темноте лицо.

Потом аккуратно ставит меня на ноги и только придерживает за талию.

Прикосновение грубых пальцев к щеке ощущается практически откровением. Нежностью.

– Не сейчас, сладкая… Не дело это… – с сожалением шепчет он, – но кто бы знал, как трудно…

Пальцы проходятся по скуле, а затем пропадают.

Ощущаю, как меня опять берут за руку и тянут дальше. Свет фонаря освещает нам дорогу.

Все возвращается на круги своя.

Кроме моей бедной больной головы.

Она все еще кружится и ничего не соображает.