На следующее утро дверь в моей темнице оказывается незапертой.
Я это не сразу замечаю, даже в голову не приходит проверить после вчерашних бесполезных попыток выбраться.
Само пробуждение не радует, потому что практически сразу приходят воспоминания о случившемся позоре.
Зверь… Ох, какой же зверь! Не зря мне так показалось сразу, с первого взгляда, еще там, в клубе.
Я долго лежу, укрывшись с головой тем самым покрывалом, что так милосердно набросил на меня Азат.
Лежу и пытаюсь удержать дрожащие от стыда и негодования губы.
Мыслей о том, что делать, как выбраться, нет. Мне кажется, что их уже и не будет.
Вчерашняя моя смелость, отрешенность, когда я наивно думала, что позволю ему все, лишь бы выбраться из западни, кажется глупостью недалекой девушки.
Если он собирается продолжать со мной такое делать… Я не смогу ощущать себя прежней. А, если не буду прежней, значит и то, о чем мечтаю, станет смешным и ненужным.
Неизвестно сколько я так умудряюсь пролежать, жалея себя и мучаясь угрызениями совести, но все же приходится выбираться.
Муки совести и обида на происходящее – это, конечно, серьезный довод, чтоб лежать и не двигаться, но организм требует своё.
Подчиняюсь, встаю, ощущая себя ужасной развалиной, еще хуже, чем после того мерзкого вечера, когда меня опоили в клубе.
Ванную комнату я обнаружила еще вчера, а потому сейчас быстро делаю свои дела, а затем, в немом ужасе, разглядываю отражение в зеркале.
Взъерошенная, испуганная зверюшка, с натертыми до красноты губами и щеками, напряженно таращащаяся на меня оттуда, совершенно не похожа на ту благовоспитанную, спокойную девушку, что совсем недавно покинула самолет и настраивалась на радостное общение с родственниками.
И не знала та глупая, наивная девушка, что про нее думают эти родственники, к чему ее готовит семья…
Ох, мама и папа, за что вы так со мной? Я ли не была самой послушной в мире дочерью? Может, это мне за мои мысли неправильные? О том, что хотела покинуть родных без их благословения?
Ловлю себя на глупых догадках, злюсь.
Усмешка на лице – неожиданность. Словно из-за благовоспитанной, послушной меня неожиданно проглядывает кто-то другой. Чужая девушка.
У нее, у этой чужой, есть чувство собственного достоинства и планы на будущее. И она не собирается мириться. Просто затаилась на время, спряталась в уголок сознания от происходящего.
Я умываюсь, приглаживаю встрепанные волосы. Остужаю холодной водой горящие губы и щеки.
И улыбаюсь себе.
Ничего. Все будет хорошо.
Выхожу в комнату, поправляю на себе одежду, радуясь, что Зверь вчера ее все же не порвал. Правильно, зачем рвать, когда можно просто задрать и добраться до желаемого?
Так. Все, не будем думать о произошедшем.
Будем думать о настоящем.
Дверь я дёргаю исключительно машинально. Просто проходя мимо.
И с огромным удивлением рассматриваю открывшийся коридор.
Что это значит?
Мне можно ходить по дому?
Почему вчера нельзя было?
Может, после произошедшего, Зверь думает, что сломил меня? Укротил? Ох, и будет же ему сюрприз…
Прихватываю платок на голову, чтоб, в случае чего, закрыть лицо.
И, твердо ступая, выхожу из комнаты.
Коридор недлинный и неожиданно заканчивается большой светлой комнатой.
Она оформлена в привычном стиле, принятом на родине. И у нас в доме.
Светлые мягкие диваны, множество подушек, низкие столики, цветные коврики, кажется, домотканные. Неожиданно на стене – огромная плазма. Окна большие, светлые, выходят на все тот же водопад. Шум от него проникает в комнату, наполняет ее, словно эхом отдаваясь в стенах.
Я подхожу к окну, смотрю вниз. Высоко.
Куда же ты привез меня, Зверь?
В какую-нибудь горную деревушку? Подальше от людей?
Интересно, отсюда можно спуститься пешком? Или только на машине? А, возможно, вообще лишь на осле? Такие деревни, запрятанные в ущельях и труднодоступные даже летом, что уж говорить про зимнюю распутицу, не редкость здесь.
Если выходить и топать пешком… Далеко не уйду.
Местность дикая, звери, волки встречаются. А хуже волков – люди, которые, увидев одинокую женщину, могут просто схватить ее и отвезти обратно родне. Потому что, если женщина в таком месте ходит одна, значит она не в себе.
И это хорошо, если именно родне отвезут. А есть такие, что заберут себе.
А почему нет?
Женщина сумасшедшая, одна, родне не нужна… Кому-нибудь пригодится. Ненадолго.
Обхватываю себя руками, словно замерзаю мгновенно. Снаружи и изнутри.
Присаживаюсь на кушетку, не отводя остановившегося взгляда от толщ воды, свободно низвергающихся с высоты.
Наверно, это место могло бы показаться мне красивым. Раньше. Возможно, я бы даже хотела его зарисовать… Но сейчас этот водопад – еще один мой страж.
И я его ненавижу.
– Наира? Детка? – тихий женский голос заставляет вздрогнуть и развернуться.
В дверях комнаты стоит пожилая женщина, одетая в привычную здесь национальную одежду: длинное платье и шаровары. Волосы ее укрыты по-вдовьи, в ушах и на шее – дорогие украшения. Явно не прислуга. Кто?
– Я – Залина, мама Азата.
– Ох…
Торопливо встаю, склоняю голову. Это, скорее, привычка. Меня, все же, хорошо воспитали, в уважении старшим.
– Сиди, моя хорошая, сиди, сын сказал, что сватовство было утомительным…
Невероятно утомительным, да.
А, особенно, то, что произошло после…
Но я, конечно же, не собираюсь рассказывать о своем позоре матери Азата. Она наверняка считает сына самым лучшим, самым благородным человеком на свете.
Потому просто смущенно опускаю взгляд и молчу.
– Ты голодна, наверно? Я распоряжусь, чтоб принесли завтрак…
И, прежде чем я успеваю отказаться, Залина нажимает на не замеченную мною до этого кнопку в стене.
Появляется девушка в скромной одежде.
– Завтрак сюда, – коротко и очень даже властно распоряжается Залина, мгновенно превращаясь из милой пожилой женщины в настоящую хозяйку дома.
Девушка кивает и выходит, а мама Азата разворачивается ко мне, осматривает теперь так внимательно, что у меня руки сами собой тянутся, чтоб прикрыть предательскую натертость щек и губ.
– Не смущайся, милая моя, – Залина подходит ко мне и ласково усаживает на кушетку, – я все понимаю, чужой дом, новая жизнь… Все мы через это проходили. Ох, помню, как меня привезли в этот дом… Алай, отец Азата… Он меня выкрал… Ты знаешь эту историю?
Я помотала головой, разглядывая Залину во все глаза.
– Ох… Даже странно, это была нашумевшая история! Алай увидел меня на празднике, в школе, я заканчивала десять классов и хотела поступать в педагогический институт… Я была комсомолкой… Ты знаешь, что это такое?
Киваю утвердительно. Наша республика входила в состав большой страны, и девушки-комсомолки в те времена – дело привычное.
– Но Алай не захотел ждать, когда я завершу учебу, посватался к отцу…
Приносят завтрак на красивом расписном подносе, сыр, чай, фрукты, вкусные лепешки с зеленью.
Я, несмотря на то, что злюсь и нервничаю, неожиданно ощущаю, насколько проголодалась. И живот дает это понять, заурчав на всю комнату.
– Кушай, милая, кушай! – Залина подвигает мне пиалу с медом и орешками, – пробуй. Это – наш мед, с наших пасек.
Киваю благодарно и начинаю есть. Мед невероятно душистый, а лепешки – свежайшие. Я такого у бабушки в доме не пробовала. И у себя, в Стокгольме, тоже.
Ем, пью, а Залина, понаблюдав за мной недолго, продолжает рассказ, призванный, как я понимаю, успокоить меня и настроить на мирный лад. На принятие ситуации.
– Отец посчитал Алая неподходящим для меня мужем, он присматривал мне мужа в столице… Но Алай не пожелал смириться и украл меня. Скандал был на всю страну! В те времена невест крали еще реже, чем сейчас. Это не одобрялось государством. Но Алаю было безразлично на чужое мнение. Ох, Азат так похож на него… Так похож… Такой же необузданный, упрямый. И всегда добивающийся своего… Алай привез меня сюда, и в тот же день мы поженились. По нашим законам. А затем, через несколько месяцев, он отвез меня в город, и там нас поженили по законам государства. К тому времени я уже носила под сердцем старшего брата Азата…
Я ем и не задаю глупых вопросов, хотя ужасно хочется.
Например, играл ли с нею ее Алай, при упоминании которого сейчас увлажняются ее глаза, так, как со мной играл вчера вечером ее сын?
Или, например, как часто ей за эти два месяца, что провела здесь, с человеком, которого видела от силы один раз до замужества, хотелось скинуться в водопад?
И вот еще: не жалеет ли она о том, что вместо обучения в университете, получения специальности, интересной свободной студенческой жизни, получила затворничество и участь жены, перед которой только одна задача: рожать наследников и вести дом?
Эти вопросы роятся у меня в голове, подобно медоносным пчелам, но жалить ими пожилую женщину, прожившую жизнь совсем не так, как могла бы, я не собираюсь.
Во-первых, это бесполезно и никак не поможет мне.
А, во-вторых, пчелы жалят один раз, умирая после этого. И я могу задать вопросы, уколоть, испытав мимолетное чувство превосходства… И потерять даже ту толику лояльного отношения, которое сейчас есть.
Я не дурочка, и не в вакууме европейском росла, хоть и не погружалась, конечно, полностью в наши традиции, как бы не настаивали на этом родители.
И, тем не менее, знаю, какое положение занимает младшая, только принятая в семью жена.
Никакого.
Она – ноль, пустое место. Мать мужа помыкает ею больше, чем остальными невестками. И другие женщины, живущие в доме, жены других братьев, тоже не отстают от свекрови.
Здесь мне, конечно же, не придется выполнять прямо уж черную работу, судя по наличию слуг. Но и без того Залина может устроить мне веселую жизнь…
Ни к чему такое, совершенно ни к чему…
Лучше подружиться, а затем выспросить получше, и где мы находимся…
И как отсюда можно уехать.