Невеста гнома

Глава 7

Несколько дней прошли в суете. Не успели мы привыкнуть к новому дому, как выяснилось, что надо готовиться к празднику середины зимы. А праздники здесь любили ни чуть не меньше, чем работать. Для этого на площади ставили столы. Хозяйки несли запеченное мясо, салаты, пироги. Кто что мог. Выкатывались бочки с вином и пивом. На празднике обещали устроить танцы. Мы мало что понимали, но помогали на кухне и доставали украшения с чердака. Гирлянды из сухих цветов, цветы из лоскутков, которые были настоящим произведением красоты, цепочки из драгоценных металлов и камней — все это развешивалось с внешней стороны домов, делая их похожими на игрушечные домики. Праздник должен был пойти в две смены, чтоб все могли погулять на нем.

Эльза работала в дневную смену. В ночную была другая женщина по имени Нига. Более веселого человека я еще не встречала. Когда она появлялась у нас, то сразу начинался смех. Она плохо говорила на общем языке. Приехала с гномами из какого-то дальнего похода. Поэтому вся наша речь сводилась к побыстрее выучи местный язык, чтоб понять о чем говорит Нига. Из-за непонимания часто возникали непонятные ситуации, порой тупиковые, но даже если мы что-то делали не так, то никогда не получали выговора. Нига все сводила к шутки и хотелось улыбнуться ей в ответ.

Очень выручали в плане понимания пожилые женщины, которые жили в доме. Всегда можно было найти кого-то, кто знал язык и попросить перевести. Но все равно речь вокруг окружала местная.

Девчонки, с которыми я работала, не все любили Нигу. А мне она нравилась. Именно она мне объяснила, что мы работаем только десять часов из пятнадцати. Пять часов у нас было личного времени. Только желательно его было распределять на весь день. Не копить все наутро или на вечер. Еще от нее я узнала, что могу пойти в лавку за покупками. Взять, что мне нужно в данный момент. Единственное, что мне пока не был открыто право на любые товары, а только определенной категории.

Как я нашла лавку с товарами для шитья — это была отдельная история. Хорошо, что заранее выучила несколько фраз, чтоб найти дорогу. Было страшно отправляться одной гулять по городу, но и оставаться в доме на правах чернушки я не хотела. У меня была профессия. Почему я не могла по ней работать? К тому же никто не запрещал. Только мне самой нужно было проявить инициативу.

Лавка располагалась почти на другом конце города на торговой улице. На первом этаже был магазин, на втором — жилые комнаты. В самой лавке заправлял мужчина небольшого роста. Он был даже меньше, чем его сородичи. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Здравствуйте, мне ткань. Нужна. Какую могу взять? — спросила я. А у самой аж во рту все пересохло.

Он кивнул. Поправил мне последнее слово, которое я неправильно произнесла и указал на низ стеллажа, где лежали тюки с тканью. Серая шерсть. Это понятно. Потом был грубый материал, из которого только мешки шить. Потом тюк с тканью для нижнего белья. Отрез такой ткани мне был нужен. Но хотелось еще чего-то. Я с тоской посмотрела на ткань из мягкой шерсти. Но до роскоши мне еще нужно было работать и работать. Рядом со стеллажом лежал ящик с обрезками ткани.

— А это? Могу взять?

— Бери, — разрешил хозяин лавки.

Набрав лоскутков и взяв отрез для пошива нижней рубашки, без которой колючее платье надевать было невозможно, я довольная своим первым путешествием отправилась домой. Пока даже не представляла, что я буду делать с этими лоскутками. Да хоть цветок какой-нибудь, чтоб разукрасить серую унылость.

— Как сходила? — спросила меня Нига, которая протирала столы после обеда.

— Нига, а я могу добавить цвета в платье? — спросила я. Она нахмурилась, не понимая меня. Пришлось объяснять на платье, что я хочу с ним сделать. А хотела я сделать несколько цветных вставок. По поясу, шнуровки, воротнику и манжетам. Нига мне просто показала, сколько я могу заменить цвета на платье. Оказалось, что у меня была полная свобода. Главное, чтоб основа платья осталась. А как я его украшу — это было мое дело. Главное, чтоб было понятно, что я еще в невестах хожу. Хотя это и так было понятно, потому что я не входила ни в какой клан. Привязка к клану была по профессии и обозначалась символом клана. Например, те, кто отвечал за работу города, банщики, уборщики, ремонтники труб и держатели столовых — носили медальоны и бляхи с котелком и метлой. Такой медальон был и у Ниги и Эльзы.

Моделирование из любого унылого платья может сделать красоту. На него у меня ушло половина времени, которое я должна была потратить на сон. Все равно выспаться я успела. Но когда я надела обновленное платье и шапку, то была довольна произведенным эффектом на девчонок, с которыми делила комнату. По подолу теперь шла зеленая окантовка, такая же как и по манжетам и воротнику. Вроде простая деталь, а с ним платье смотрелось иначе. Коричневая вставка по поясу разделяла вверх платья от юбки. К самой юбке я приделала декоративные косые карманы. Шапку же украсила цветной каймой и розой из лоскутка. Приделала к ней мягкие ленточки от старой шапки. Получилось намного симпатичнее, чем было. Теперь я не представляла собой серую ворону. В своих полусапожках я выглядела побогаче чем другие невесты, которые побежали жаловаться на меня Ниге. Как будто она меня не увидит в таком виде. Нига только одобрила, а девчонкам сказала, что они сами могли такое сделать. Никто не запрещает проявлять инициативу.

Наверное мне надо было делиться с ними своими открытиями в обычаях и правилах. Теперь другие невесты на меня косились и злились. А я как-то и не подумала собрать всех в кружок и объяснять им то, что мне удалось узнать. И времени на это как-то не было. Мы же работали, готовились к празднику.

Мне устроили бойкот. Только наша глухая подруга его не поддержала. Та женщина, что ехала со мной в телеге вместе с Терном, оказалась и здесь. А вот девчонок я больше не видела. Их забрали в другой город. Я продолжала учить жесты, которыми обучали Туну. Она была довольно умной. Одно плохо, что не слышала и не разговаривала. Все общение у нас и так сводилось с ней к жестикуляции, а когда знакомые предметы стали обретать еще и постоянные обозначения, то общение становилось проще.

Я была какая-то ненормальная до получения новых знаний. Мне хотелось во всем разобраться и понять эту жизнь. Я так увлекалась, что забывала о страхах.

Когда мы пришли на праздник, то там уже играла музыка. Гитары и флейты, рожки, барабаны — какофония из звуков, которая превращалась в задорную мелодию, под которую хотелось пуститься в пляс, как некоторые и делали. Искреннее веселье. Люди не боялись показаться смешными. Я смотрела на пары, которым было хорошо рядом друг с другом. Разговоры, смех, детские визг, запах табака, пестрые наряды, которые были украшены вышивкой, камнями и мехом. Веселье без пошлости и напыщенности. Простота, которая подкупала. Столы ломились от еды, но никто не стремился набить себе пузо до отвала. Всему должна быть мера. Люди здесь явно не знали, что такое голод и нужда. Они в меру работали, старались приносить пользу, а потом и отдыхали. Но почему не было желания выделиться? Или я чего-то не понимала? Хотя, разве можно понять за несколько дней всю философию тех, кто никуда не торопился и все успевал сделать.

Я вспомнила слова Ниги, когда она объясняла одной женщине, когда та пожаловалась на усталость, что та делает слишком много лишних движений при выполнении работы. Зачем торопиться и суетиться, когда все можно сделать и затратить намного меньше сил. И ведь правда. Так все и получалось. Я попробовала это ночью, пока шила. Вначале сделала те части, без которых не видела свое платье, а потом уже добавляла то, на что хватило времени. И ведь получилось.

— Как живется? — ко мне подошел Терн. — Смотрю, что неплохо.

— Сегодня сделала, — ответила я, крутанувшись в платье. Он улыбнулся.

— Как Туна поживает? Не обижают ее?

— Нет. Она молодец. Мы продолжаем жесты учить.

— Это хорошо. Можешь за ней приглядеть, чтоб ее девчонки особо не забивали? — спросил он, поглядывая на нее.

— Нравится?

— Нравится. Хоть сейчас ее забрал бы. Но нужно время выждать, — ответил он.

— А это даже хорошо, что ждать нужно. Страшно вот так после приезда сразу к кому-то в жены идти. Языка не знаешь, правил не знаешь. Я только вчера узнала, что могу платье украшать. И что у меня свободного времени много.

— Ничего, разберетесь со всем. Лета, а можешь Туне тоже платье украсить?

— Могу. Только у меня ткани нет. И доступа к ней нет. Принесешь ткань — украшу. Могу и тебе чего-то сшить, — ответила я. Он прищурившись окинул меня взглядом.

— Я подумаю над этим, — сказал Терен. — Пойду Туне компанию составлю.

— Удачи, — ответила я. Как раз в этот момент я увидела Шену.

Суета. Кругом голова. Шум в ушах. Или это из-за игры музыкантов? Слишком громко. Слишком. Всего было слишком. И нервы на пределе. Я смотрела по сторонам и почти ничего не замечала. Подошла Шена. Спросила как праздник. А как праздник? Весело и шумно. Слишком шумно. Потом ее кто-то увел танцевать. Вроде муж. Я же села на лавочку.

А девчонки популярные. Их сразу кавалеры танцевать утащили. Или пытались о чем-то разговаривать. Интересно разговаривать, когда языка не знаешь. Как же болела голова! Аж до слез. В последнее несколько дней я слишком много суетилась. Давно такой активности не было. А тут… И чего я этим добивалась? Хотела показать, что я своя только зачем мне это? Или хотела показать, что я могу большее, чем мыть полы и чистить овощи? Допустим показала. А что дальше?

И голова кругом. Я подняла голову. По стенам пещеры светились лампы. Красиво. Я смотрела на них, а они кружились, как на карусели. Карусель. В детстве, в парке, стояла большая карусель с яркими огоньками и машинами, космолетами и лошадьми. Покупаешь билет и выбираешь фигурку, садишься на нее и едешь по кругу под музыку. Только я каталась один раз. Голова закружилась и мне тогда плохо стало. После этого я только со стороны наблюдала за каруселью, которая манила огоньками и музыкой. Огни всегда притягивают, как и солнце, звезды…

Я решила подойти к столу и чего-нибудь перекусить. Может тогда голова пройдет? Завтрак я пропустила. Кто-то перехватил меня. Пытался познакомиться. А у меня все слова головная боль вытеснила. Я смотрела на этого мужчину и не могла вспомнить ни одной фразы. Он перешел на общий язык, а его воспринимала, как иностранца. В голове был только шум, а перед глазами круговорот огней.

Около стола одна девица, вроде Ринжа, перебрала. Ругаться начала. И чего напилась? Я видела, как она пятилась от тех, кто ее успокоить пытался. Сорвалась. Это ведь морально тяжело все принять. Никто не обращал на нее внимания. Здесь люди умели закрывать глаза на то, что их не касалось. А Ринжа со всей дури кинулась кружкой. Я видела, как кружка полетела в мою сторону. Она несколько раз перевернулась в воздухе и разбилась об мой лоб. После этого наступила темнота.

Боль до слез. Голова и так болела, а теперь еще и раскалывалась. Кто-то помог подняться. Я ничего не видела из-за слез и крови. Знакомые слова. Я их когда-то слышала. Давно. Они походили на тихий шепот или напев. Сразу отступала паника. Не получается дышать, значит буду дышать ртом. Все хорошо. Точно. Все хорошо. И боль начала отступать, пока кто-то не стал обрабатывать рану. Тогда стало щипать.

— Тихо, потерпи. — Голос вроде был Шены. Она что-то сказала на местном языке. Получила ответ. А я наконец смогла видеть. — Глаза закрой.

— Что случилось? — прогнусавила я.

— Тебе лоб кружкой разбили. Осколки бровь рассекли. Ты когда падала еще и нос сломала. Сейчас тебя чинить будем.

— Голова болит.

— После такого, не удивительно.

— Она и раньше болела. Кружилась.

— Первые дни. Такое возможно, — ответила она. И опять тихий шепот, который ложился на нервы бальзамом. Успокаивал. Холодная мазь, оказалась у меня на носу. Я все-таки открыла глаза. Знакомый взгляд. Внимательный и сосредоточенный. Спокойное лицо.

— Фегле? — спросила я.

— Нет, — ответил он на местном.

— Обозналась. А я думаю, как он успел досюда добраться. Хотела еще спросить, как там Дин, — прогнусавила я. — Мы вместе на корабле были. С Дином. Но он сбежал от пиратов. А Фегле его поймал и сказал, что вылечит и к родственнику какому-то отправит.

— Родной брат, — ответила Шена.

— Похожи, — сказала я, опять теряя сознание.

В следующий раз я уже очнулась в странном помещении. Каменные стены с четырьмя лампами по углам давали приглушенный свет. Одеяло. Мягкая кровать. Рядом с ней тепловые кристаллы, которые служили местными обогревателями. Я так и не выяснила, как они заряжались. Но стоило прикоснуться к кристаллу, то от него шло сильное тепло, которое приятно грело, но не обжигало.

Я попыталась сесть. Голова напоминала котелок. Еще и замутило. Хорошо, что рядом с кроватью стоял какой-то таз. Никогда в жизни не было так плохо. Мне казалось, что я умираю.

Кто-то подошел ко мне. Значок на груди показывал, что он лекарь. Склянка и травы. Да и цвет они любили зеленый. Как трава, с которой работали. Падая назад на подушку, я увидела, что это был какой-то родственник Фегле. Брат. Да они все друг друга братьями считали. И опять голова кругом.

Он протянул мне какой-то горький отвар. Отвратительное пойло. Я думала, что от него станет хуже. Хотела отказаться, но лекарь так на меня посмотрел, что возразить я не посмела. Горечь оседала на языке. Невкусно. Но тошнота отступила. Холодная тряпка на лоб и запах цитруса.

— Я тебе весь праздник испортила. Извини, — прошептала я. Он похоже удивился, но ничего не сказал.

Похоже я попала в больницу. Вскоре принесли на носилках мужчину. Почему-то он был в крови. Я сразу зажмурилась. Но не пронесло. Меня опять начало полоскать. Между мной и тем мужчиной поставили ширму, которая нас отгораживала. Больше не надо было наблюдать за кровью. От одной мысли о ранах мне опять стало плохо. Ему оказывали помощь.

Неприятно. Болеть неприятно и противно. А я заболела. Груда тряпок была свалена около ширмы. Лекарь одежду не жалел. Да и чего ее жалеть, когда нужно раны латать. Да что же такое! И когда все закончиться? Ответа пришел вместе с Шеной, которая заглянула ко мне. Сменила компресс и принесла очередную порцию гадкого отвара.

— Что со мной? — спросила я, попыталась улыбнуться. — Какой прогноз? Жизнь или смерть?

— Если пытаешься шутить, то жизнь, — ответила Шена. — Адаптация. Здесь другой воздух, чем на поверхности. Бактерии, вирусы. Обычно проходит все в более мягкой форме. Легкое недомогание. Простуда. Но из правил всегда есть исключения. Какой-то процент прибывших дает уникальные реакции. Например как Ринжа, которая проявила агрессию. Тебе навредила и себе. Аж скручивать и к кровати привязывать пришлось. Тебе повезло.

— Ага, повезло. Всего-то выплевываю внутренности, — пробормотала я. — А что с моим соседом по палате?

— Несчастный случай. Несколько переломов. Через пару дней в норму придет. Или думала у нас не бывает такого?

— Я не знаю, что я думала. Голова болит и думать отказывается, — пробормотала я.

— Тогда отдыхай, — легко сказала Шена.

— И долго отдыхать?

— Пока не поправишься. А ты торопишься куда-то? Это к девчонкам, кто здесь давно, завтра свататься придут. Тебе еще до этого долго.

— Да не хочу я замуж. Не особо и стремлюсь, — буркнула я. — А сейчас, когда я с расплющенным носом и разбитым лбом — так и вовсе красотой стало пугающей.

— Лета, насчет красоты ты не отвертишься. В местном вкусе. О тебе уже весь город знает. Даже если шрам на лбу останется, то это никого не остановит. Придет время, так проходу давать не будут. Насчет самого замужества, я сама не собиралась оседать и детьми обзаводиться. Хотела всю жизнь наукой заниматься. Только они так ухаживают, что вроде не заметно, не навязчиво, а потом раз и понимаешь, что без этого человека уже и жить не можешь. Придет время и все будет. Для начала надо смириться, что ничего не изменить. Принять, что ты тут застряла и назад не выбраться.

— Я вначале думала, что смогу на пиратском корабле улететь, когда они вновь сюда прилетят, — призналась я.

— Они могут и не прилететь. Может их уже поймали, а корабль арестовали.

— Или он развалился, — сказал я, вспомнив состояние корабля.

— Тоже вариант. Когда мой корабль разбился, то я могла ждать, например, тот же пиратский корабль. И через сколько он прилетел сюда? Я бы давно померла. А так, у меня куча научных трудов, муж, которого я люблю, трое сыновей. Да что говорить, той зимой я вошла в совет старейшин. О чем еще можно мечтать? Или можно было сидеть и в небо смотреть, в надежде, что кто-то когда-то прилетит. Когда придет осознание, что ждать больше нечего, а нужно действовать, тогда и все наладиться.

— Я стараюсь действовать. Учиться, узнавать…

— Время. Лета. Все сводиться ко времени. Ты смирилась, что будешь на кухне помогать, где-то в глуши. А теперь надо привыкнуть к тому, что будешь жить в пещере и на светильники любоваться. Мы выходим в долину, но летом. Большую часть жизни проходится жить именно в пещерах. Замкнутое пространство давит морально, так же как и запрет покидать горы. Пока не запрещают, так не особо и хочется, а как запрет возникает, то сразу возникает желание сделать против. Назло. Но тут надо понять эту необходимость. Этот народ не может иначе. То, что завещали предки, соблюдается свято. Любые новшества входят в жизнь довольно медленно, проходя проверку за проверкой, при этом новые идеи приветствуются. Парадокс, который я долго не могла понять, пока не приняла как данность. У каждого свои обычаи.

— Предлагаешь смирится и плыть по течению?

— Да. И не торопиться. Всему свое время. А пока выздоравливай. Завтра буду здесь дежурить, тогда и поговорим.

— Спасибо.

— Взаимно.

Она ушла. Я долго пыталась уложить в голове все, что произошло за последнее время. Вроде казалось, что я уже смирилась со всем. Даже за тканью ходила. Или все это была иллюзия? Желание обмануть себя и спрятаться от реальности? Я закрыла глаза. Вроде всего лишь на миг, но провалилась в сон.

Снег и тоска. Одной брести по снежной долине было страшно и холодно. Я плакала. Тоска и одиночество. Почему раньше меня никогда не напрягало одиночество? Раньше ведь комфортно жила одна. Работала. Путь жизнь была довольно серой и однообразной. Мне нравилось шить по вечерам дома, закрывшись в комнате. Когда мои ровесницы гуляли с ребятами, мирились, расставались, то я днем раскладывала бумажки, а вечерами шила. И почему мне раньше не казалось это чем-то странным? Может мне просто не нужно было, чтоб кто-то обнял, проявил участие. Да и не понимала я раньше, как можно быть нужным другому человеку. Сердце долго молчало. Слишком долго. А сейчас? А сейчас появилась потребность в другом человеке. И это было странно. Недаром же мне кто-то снился все это время. Вот сейчас тоже сниться. Пока я тут размышляю. Он рядом. Лица только не видно. Лишь силуэт.

— И кто ты? Игра моего подсознания? Мне страшно и я придумала того, кто может эти страхи прогнать?

В ответ мне был тихий смех. Густой такой. А я заплакала, потому что устала. Шепот. Знакомый голос.

— Ну почему ты? — спросила я и уснула.

Его жена влетела в палату ураганом. Чуть не снесла ширму. Он пытался объяснить ей, что все хорошо, что он живой и здоровый, но она его почти не слушала.

— Я как узнала, так сразу прибежала! Ты же мне говорил, что будешь осторожнее! Разве так можно? Я чуть не умерла от испуга. Ты представляешь, что произошло? Как я без тебя буду? Это просто немыслимо! — запричитала она. Это меня и разбудило. Ее муж пытался что-то возразить, но потом отказался от этой затеи и молча ее слушал, как она переживала и что передумала за это время.

— Через три дня буду в строю. Все хорошо, — сказал он. Она же заплакала. — Не плачь. Все хорошо.

— Ты мне это уже третий раз говоришь! — От волнения она перескакивала с общего языка на гномий. Я понимала лишь общий смысл. Часть слов приходилось додумываться. А вот ее муж прекрасно все понимал.

Когда в палату вошел лекарь, то она сразу кинулась к нему. Начала быстро тараторить на гномьем. Лекарь невозмутимо ждал, когда поток ее слов закончиться, а потом спокойно ответил на все вопросы. Она вытерла слезы. Лекарь же что-то ее спросил. Я поняла только одно слово — переводить. После этого они подошли ко мне.

— Лета? Меня Энна зовут. Филь попросил, чтоб я переводила тебе, так как ты плохо язык знаешь, — сказала она. Я попыталась сесть, но голова сильно закружилась. Пришлось остаться в кровати. — У тебя лихорадка. Она бывает у некоторых женщин, которые только приезжают в пещеру. Потребуется какое-то время, чтоб все прошло, поэтому пока придется остаться здесь под наблюдением.

— Я поняла, — тихо сказала я. — Голова болит и кружится.

— Сейчас дадут тебе отвар и тебе станет легче. До носа дотрагиваться не надо. Как и на лице. Чуть позже тебе поменяют повязки. Филь говорил, что еще заглянет к тебе. А пока его смена закончилась.

— Спасибо, — устало ответила я.

— Он еще спросить хочет. Ты ведь с его братом ехала какое-то время.

— С Фегле? До того момента, пока мы на большой тракт не выехали, — ответила я.

— И вы общались часто? — перевела Энна слова Филя.

— Не так уж часто. Он просто вторым гномом был после Гиля, с которым я познакомилась. Нашел меня в сарае, когда я ушла из комнаты. Языку учил, потому что делать было нечего. Как раз еще мы попали в морозы. Потом я к другим пристала, чтоб они меня языку учили, — ответила я. А сама тем временем пальцами скользнула по своей ладони. Чтобы я ни говорила и не думала, но рядом с ним я чувствовала себя в безопасности и с ним было спокойно.

— Значит вы много общались?

— Нет. Мало. Несколько дней. Я же не знала языка. А он не знал общего. Так что общением это сложно назвать, — ответила я. — А после того как дугарны меня чуть не покусали, так мы больше не общались. Я тогда остановить попыталась. Он их лечил. Вот и все. После этого я уже проснулась с Рилем. Но думала, что… К чему все эти вопросы?

— Он говорит, что ему просто интересно, — перевела Энна.

Филь попрощался и ушел. Энна решила помыть полы. Я выпила порцию горького отвара и закрыла глаза. И к чему все это? Хотя, надо закрыть глаза и опять провалиться в сон. Там тепло и уютно. Есть мужчина, рядом с которым тепло и уютно И пусть это выдумка, но я ушла в мир сновидений.

Болеть было скучно и противно. Температура готова была сжечь. Я бредила. Порой не различала, где явь, а где сон. Меня пугали тени и звуки. Из-за жара казалось, что я вся горю на костре, при этом мне было холодно. Я знала, что моего соседа по палате выписали. Однажды открыла глаза, а ширмы больше не было. Я же не помнила, когда и как это случилось. А потом все прошло. Резко. Еще недавно меня съедал бред, а тут я проснулась и почувствовала себя здоровой, только мучила слабость.

У меня появлялись соседи по палате пещере, а потом уходили. Я же продолжала лежать Сильно меня потрепала лихорадка. Даже Шена об этом как-то сказала, что выгляжу я жутко. Уже и нос зажил со лбом. А я только начала по палате передвигаться. Ноги почти не слушались. Да я ложку с трудом держала.

— А как Ринжа себя чувствует? — спросила я Шену, когда она пришла очередной раз навестить меня.

— Уже бегает по дому. Вздорный у нее характер. Взрывной.

— Это получается из всех женщин только я так сильно заболела?

— Получается, что так, — спокойно сказала Шена. Она протянула мне тарелку с нарезанными фруктами, похожими на яблоки.

— Спасибо. Я давно болею?

— Куда ты все время торопишься? Болеешь и болей. Поправишься, так приступишь к работе. Тебе же все неймется.

— Не люблю бездельничать, — ответила я.

— Язык изучай. Вон, у тебя тут всегда кто-то рядом болтается. Одно слово узнай, второе. Так и выучишь.

Так и получилось. Язык я изучала в кровати. А заодно и подрядилась шить наволочки для подушек. Правда работать долго не получалось. Все время хотелось провалиться в сон. Иногда заглядывал Филь. Особенно когда дежурил. Пытался чего-то мне объяснять. Например, я от него узнала, что наш город был разделен на две части. Всего же было шесть подземных городов, которые растянулись по всему горному хребту на довольно большом расстоянии друг от друга. В первой части города жили холостые гномы. Молодые. Тем, кому недавно исполнилось двадцать и не было еще шестидесяти пяти. Или те, кто еще не заплатил взнос, чтоб обзаводиться семьей. Они там жили, работали и учились. Ход женщинам туда был запрещен. Наверное, чтоб юные умы не смущать. Хотя оказалось все проще. В тот город могли прийти гости из внешнего мира. Когда-то давно такие гости напоминали женщинам про прежнюю жизнь, про дом и уводили их. Те просто сбегали. Это местным надоело, поэтом они и разделили города, отрезав женщин от связи с родными.

Было ли это честным? Я не знала. Запертые в городах-пещерах без права выхода оттуда. Большой мир, по мнению гномов, представлял для нас слишком большую угрозу, как для жизни, так и для сердца. Он искушал. Они же слишком долго копили на выкуп, чтоб терять товар и так проверять его на прочность. Товар. Смешно, но в их языке жена и товар звучали почти одинаково. Отличались лишь ударением на слога. Никакой романтики. Но мы ведь знали, на что шли. Тогда чему удивляться?

Каждая из женщин, которая оказывались, здесь была лишней там, а здесь была нужна. Нужна ли я в прежней жизни кому-то? Не знаю. Но там я не могла найти свое место в жизни. Значит буду его искать здесь.

Говорили, что скоро должна была наступить весна. В пещере ничего не изменилось за время моего отсутствия, поэтому сказать какое время года сейчас было невозможно. Филь вызвался меня проводить до дома, где я жила. К своему страху, я забыла к нему дорогу. Пришлось вновь ее запоминать. Вот лавка с тканями. А вон там пекли хлеб. Вот и таверна, куда многие заходили. Я еще раньше приметила по количеству заходящих туда мужчин. Эта забегаловка находилась не так далеко от дома. Первый дом. Так звали его в народе. Или отчий дом. Отсюда мы должны были выпуститься со всеми знаниями, которые могут пригодиться жене. Готовка, уборка, стирка, штопка, знание языка и психология. Здесь это называлось знание быта. Прям школа домоводства. Я все это проходила на уроках домоводства в школе. А тут учили взрослых женщин. И узнавала я об этом, собирая обрывочные сведения пока болела. К моим соседям приходили жены, что-то рассказывала Шена. Мне оставалось только это систематизировать и понять.

Нига, как увидела меня, так сразу стала обниматься. Я не ожидала такой встречи. А вот Филь только усмехнулся.

— Долго тебя не было. Хотела проведать, да Филь не велела. Говорит, что тебе совсем плохо было, — сказала она.

— Было. Сейчас уже лучше.

— Не нагружай ее первые дни, — сказал Филь. Как-то мягко сказал. Я удивилась, услышав у него в голосе такие нотки. Нига смущенно улыбнулась.

— Не буду. Ты на обед останешься? Принести?

— Принеси, — согласился он. Осмотрел по сторонам. Сел за свободный стол.

— Ты на сегодня свободна. На что есть силы, то и делай. Пойду пока Филя накормлю, — сказала она.

Я поднялась наверх. Моя кровать была аккуратно застелена. Я переоделась в серое платье. От моего нарядного почти ничего не осталось. Оно было так испачкано, что восстановлению не подлежало. Внизу Нига о чем-то разговаривала с Филем. Какая-то аура тепла и доброты окружала их. Да так, что даже завидно становилось, глядя на них.

Девчонки со мной не разговаривали. Демонстративно отвернулись. Я только плечами пожала. Пошла посуду мыть. Не хотят разговаривать, так не мое это дело их заставлять. Одна из женщин, которая приехала еще с летним обозом, рассуждала за кого надо замуж выходить. Как она говорила, самое главное, чтоб у мужчины были деньги и он ее мог обеспечить. Остальное было неважным. Хотела ее спросить про любовь и чувства, но не стала. Об этом спросила другая женщина, со шрамом на лице.

— Да разве чувства важны в отношениях? — хмыкнула невеста. — Это все ерунда.

— Я замуж выходила по любви. И трех детей народила в браке с милым, потому что хотела, чтоб дети были на отца похожи. Так и получилось. Хорошие ребятки были, — возразила женщина со шрамом.

— Синта, ты забываешь, что здесь не голубоглазых блондинов, как твой муж. Высокий, статный — это все осталось там. Здесь все маленькие и страшненькие, — хмыкнула невеста.

— Ты еще глупа, Пила. Видишь только то, что хочешь видеть. Люди — это не только деньги или внешность.

— Вот и посмотрим, кто из нас, как устроится, — сказала Пила. Синта не стала с ней спорить.

На кухню влетела другая женщина и с грохотом поставила поднос с пустыми тарелками. Те со звоном подскочили на подносе.

— Ненавижу стариков! — прошипела она. — Риж словно издевается надо мной. Он второй раз уронил тарелку. Сидит теперь весь грязный в этих помоях и извинения бормочет. А ведь это мне за ним сейчас и вещи стирать, пол мыть. Почему мы должны за ними ухаживать? Я подписывалась в жены идти, а не за стариками ходить.

— Нашла чему злиться, — хмыкнула Синта.

— Нет, ну правда. Зачем нам всем этим заниматься? — спросила она. — Я столько лет училась мужиков ублажать, а теперь здесь прозябаю?

— Века, а ты хотела, чтоб тебя сразу к станку поставили? — не выдержала Синта. Смех наполнили кухню. Следом за Векой появилась Туна, которая возмущенно взяла ведро и тряпку. Я как раз закончила с посудой и решила помочь Туне. Она заметила меня. Улыбнулась.

Мы зашли в комнату, где за столом сидел Риж. Старый гном, который уже ничего не видел и плохо слышал на одно ухо. Он часами не выходил из своей комнаты, покачиваясь в кресле и куря трубку. В комнате было так накурено, что можно было хоть топор вешать. На полу лежала грязная куртка рядом с пролитой кашей.

— Чего пришла? Ругаться? Я тебе говорил и еще раз повторю, что ты дура.

— Века на кухне осталась, — сказала я. Думала не услышит. Нет. Услышал.

— Не знаю тебя. Глухую знаю, а тебя нет.

— А откуда знаешь, что она глухая.

— Молчит всегда. Остальные болтают. Как ты.

— Я болела, — ответила я, доставая запасную шерстяную кофту из шкафа.

— Слышал. Думал, что помрешь.

— Не получилось.

— Правильно. Нечего помирать. Тебе еще рано.

Пока Туна убирала кашу с пола, я налила в глиняный таз воды из кувшина и предложила Ружу умыться. Я слышала о нем еще до болезни. Один из старых жителей этого дома.

— Вот скажи, какого лысого пня я должен терпеть эту дуру? Она меня бранит. Я ей в ответ сказал. Так в меня каша полетела! Да я от руов защищал пещеры пока ее не то, что в помине не было, ее прабабка еще не родилась. Ты видела руов? — спросил он.

— Нет, — помогая надевать кофту, ответила я.

— У них огромные клыки, что с мою руку. И высотой в два меня. Повадились они одно время к нам в пещеры нас есть. И мы их отгоняли. Видишь вон тот топор? — Он ткнул в противоположную стену, где стоял топор. — Вот им я столько этих руов порубил! Да в каждой комнате пол можно было застелить вместо ковра. Эта же мелкая будет мне хамить!

— Может случайно? — я попыталась смягчить ситуацию.

— Ага, каждый раз так. А ты думаешь есть случай? — он схватил меня за руку. Да так крепко, что я испугалась.

— Не знаю.

— Я знаю. Нет этих случайностей. Все идет по цепочке. Эта дура будет здесь полы мыть, пока не поумнеет. Я еще посмотрю, как она ломаться будет, — довольно сказал он. Я осторожно освободила свою руку.

— Это как понять? Ломаться?

— Принеси мне поесть, — попросил он. — И больше не надо на меня эту кашу вываливать.

Слова Ружа меня насторожили, но я не смогла его расспросить. Он просто уходил от темы. После того как я его накормила, то спустилась на первый этаж. Туна внизу разговаривала с Терном. Увидев меня, он махнул мне, чтоб я подошла.

— Я принес лоскутки. С тебя платье для Туны.

— Хорошо. Сделаю, — забирая узелок с тканью, сказала я.

— Рад, что ты поправилась, — сказал Терн.

Я отнесла тарелку на кухню и пошла искать Нигу. Девчонки демонстративно от меня отворачивались, когда я спрашивала про Нигу. Только Синта подсказала, где ее найти. Я смогла ее найти в пустой комнате, где она раскладывала чистые вещи по шкафам и разговаривала с одной вдовой, которая вышивала около окна.

— Нига, спросить хочу, — сразу сказала я.

— Так спрашивай. Чем могу — помогу, — ответила она.

— Что значит нас будут ломать? — спросила я.

— И кто тебе такое сказал? — спросила Нига.

— Да кто-то из мужиков. Они уже воют от девиц этого года. И где таких набрали? Никакого уважения, — сказала вдова.

— Как будто иначе было, — покачала головой Нига. — Себя бы вспомнила, Дира.

— Так я не спорю. Сколько я тут дурила! А еще сколько крови мужу попила! Тогда же не спрашивали согласия пойти в горы. Брали всех подряд. От меня же родня мужа избавиться решила. Взяла и продала обозу. Сколько раз я сбежать пыталась… — Дира рассмеялась. Скрипуче так, но с задором, который не был еще утрачен.

— Сейчас хоть их и спрашивают, а все равно привозят кого попало. Не идут хорошие девки замуж за наших мужиков. Носы воротят.

— Так те сами виноваты. Развели вокруг себя таинственность. Вот пришли бы они в деревню иль в город и вели себя так, как тут, то дали бы фору многим нашим мужикам.

— Обычаи. Они их не нарушат. Да и тогда горы придется покинуть, — сказала Нига.

— Это все хорошо, но вы мне объяснить, что эти слова значат, — вернулась я к тебе разговора.

— Из хамоватой девицы воспитать нормальную женщину. Сюда же приезжают необразованные, дикие, ничего не понимающие в жизни. А порой те, кто видел много плохого. Мусор с улиц. Нужно время, чтоб они поняли, что есть не только дерьмо, но и нормальная жизнь, — сказала Дира. — Это тяжело понять.

— О чем разговор? — В комнату вошла еще одна женщина. Я эту женщину раньше не видела. Меховая шапка, дорогая дубленка, расшитая камнями — она выглядела добротно. Не снимая дубленки, она села в кресло и окинула нас строгим взглядом.

— Да говорим про жизнь и молодежь, — сказала Дира. — Вот скажи, тебе сложно было принять местные правила? Я огрызалась лет пять.

— Боялась собственной тени. Когда меня сюда привезли, то я забралась на чердак и сидела там в дальнем углу, выбираясь только в туалет. Таким зверем была… И никто не мог убедить, что я здесь не грязь. Долго жила в племени, где меня за проклятую считали. Родилась я не в тот день. Вот совсем не тот, какой нужен был. По местным поверьям.

— Жуть, — не выдержала я.

— А у меня на руке пятно. Я с таким родилась. Так меня в деревне считали нечистой. Боялись, что я проклятье и несчастье приношу, — сказала Нига. — Так убедили, что я долго не могла поверить, что никаких злых талантов у меня нет. Все Филю грозила, что если он меня не оставит в покое, то его семь раз по семь несчастье настигнет. Он тогда только рассмеялся. Сказал, что ничего не боится. Хоть много-много несчастий.

— А вы вместе, — сказала я.

— Да. Они тогда обоз в дальние страны отправили. Я ехала два лета и две зимы с ними. И тут оказалась. Но пока ехала, смогла язык выучить.

— Как ты там еще жениха себе не нашла? — спросила ее Дира.

— Не приглянулся никто. Они все мрачные были. Я их боялась, — ответила Нига.

— Вот сколько раз ты слышала слова, что здесь бояться нечего? — спросила меня женщина в дубленке. — Постоянно тебе говорят. А ты все равно не веришь. И не поверишь, пока кто-то не придет и не объяснит это тебе на пальцах. Заодно и сердце заберет. Так было и так похоже будет всегда. Мы все в такой грязи были, что голова отказывает понимать другую жизнь. Кто-то считает, что ее недостоин, другие приезжают сюда с завышенными ожиданиями, третьи с планами. Но все сталкиваются с одной проблемой — научиться жить. Без злости и жестокости. Тут такие люди, что не получится жить иначе.

— Но не все могут справиться с прошлым, — заметила я.

— Ребята так давно этим занимаются, что уже сразу видят, кто приживется у нас, а кто нет. Не ко всем подходят с предложением поехать, — ответила Дира.

— А пока жить не научишься по местным правилам, никто не отпустит тебя в семью. Там свои сложности. Надо найти общий язык с человеком, с которым придется жить очень долгое время. Для этого и учат вас находить общий язык с окружающими. Разные люди, разные возраста. Нужно уметь держать себя в руках, оставаться собой, достойно отвечать и при этом никого не обижать. Лучше этому здесь научиться, чем столкнуться с проблемами в городе, — сказала Нига.

— Серьезный подход, — сказала я.

— Только он многим не нравится. Только время показывает, что он правильный, — усмехнулась женщина в дубленке. Она повернулась к Дире. — Как поживаешь? Ты отсюда перестала выходить.

— Ноги болят, Кильта. И лекари ничего сделать не могут.

— Надо кого-нибудь на танцы позвать, так сразу ноги пройдут, — усмехнулась Кильта.

Нига закончила раскладывать белье и вышла из комнаты. Я пошла к себе. Слабость. Хотелось немного прилечь и отдохнуть. Ломать свое представление о мире. Это сложно. Я проходила мимо комнаты Ружа, когда он разговаривал с Нигой.

— Я сам виноват. Оскорбил ее. Раньше себе такого не позволял. Она и взбесилась.

— Так нельзя себя вести. С ее стороны — это ошибка. Я увеличу дни на обучение.

— Ты же знаешь, что они потом приходят в себя. Тяжело, но приходят. И я хочу, чтоб она продолжала ко мне приходить. Пусть злиться и приходит. Мы найдем общий язык.

— Ты уверен в этом? — спросила Нига.

— Она мне мою напомнила. Темпераментная была. Я ее всегда с роувом сравнивал.

— Милая у тебя жена была.

— Как рявкнет, так рявкнет. Мне-то что? Я и пострашнее видел в этой жизни, чем вздорная баба, — рассмеялся Руж.

Я прибавила шагу. Подслушивать нехорошо. Даже случайно, но… Они прощали слишком многое. Оправдывали нас. Относились как к заболевшим, которые не понимают, что они больны, но потом обязательно поправятся. Доброта. От нее сложнее защититься, чем ото зла. В последнем случае выставляешь щиты, прячешься, огрызаешься в ответ, защищаешься, а чем ответить на добро? Только слезами и непониманием. Можно долго прятаться от руки, которая хочет всего лишь погладить, пока не сломаешься, пока не поверишь, что можно не жить под забором, а жить в доме. И тогда… Тогда сломаешь, начнешь доверять, а вместе с доверием придет и вера в людей. Вера в себя. Что зверя нет, а есть человек, к которому изначально относились как к равному.

Я себя не теряла до такой степени. Пусть и была чернушкой, но в зверя меня судьба не превращала. Девчонкам повезло меньше. Они были дикими зверями, которые по какой-то случайности попали в дом и не знали, как себя вести в этом доме. Их же пытались научить этим правилам. Они не понимали, злились. Только рука все равно гладила, надеясь, что рано или поздно зверь уйдет.

Хотя зверем я не была, но такая жизнь была чудной и непривычной. Я привыкла к другому. К гонке, карьере и врагам, а не друзьям. Когда вокруг одни враги, те, кто завидует или хочет сделать гадость, то перестаешь доверять людям. Здесь же мне нужно было научиться доверять вновь.