После той жаркой, стихийной близости, принесшей девице Радонир первое, робкое осознание себя женщиной, а нейеру Дангорту — уверенность в том, что теперь — то серебристая, царапучая кошка, крепко удерживаемая за шкирку, вскоре повертится, повертится, да и успокоится!
Ну в конце концов, понять должно восхитительное, ясноглазое чудовище, где его место? Здесь, в этом доме. Здесь, где есть мягкая подстилка и полная кормушка. Забота. Тепло. Игрушки…
Вот кстати, об игрушках равно как и об играх несколько раз уже задумывался Хозяин основательно.
Наложница… Невеста, как теперь он называл её про себя, тревожила его теперь ещё больше.
Дело в том, что только лишь запустив тогда, в кабинете коготки в теплую, свежую плоть и вонзив слабые клыки в шею ошалевшей от уютного мурчания жертвы, молодая киска и не думала её отпускать.
Нет… всё также омерзителен он был ей.
Всё также не вздрагивала она в его объятиях от желания, а только от отвращения. И всё также спешно отстранялась после пыток страстью, трусливо сбегая от попыток приблизить её к себе сильнее, чем того требовало положение постельной игрушки. С милой улыбкой, змеёй выкручиваясь из ласковых рук, лживо отшучивалась от вопросов, хихикая и отводя взгляды.
Все эти обманки можно стерпеть, даже и внимания на них обращать столько же, как на нечто эфемерное, не имеющее ни вкуса, ни цвета, ни запаха.
В конце концов, симпатизировать грубому мужику с изодранными лицом и телом, никто и не просил. Даже если этот мужик гнилым сердцем своим и остатками души теперь прирастал так, что вскорости уже и не оторвешь, что с того?
Любить ледяная, сереброглазая тварь его никогда не будет.
И НЕ НАДО.
Терпеть сможет? Да. Вполне. А как же! Её этому как раз и обучают, терпеть, врать и лицемерить. Ещё и с детства, наверное, твердили: "Терпи, Мелли. Прячь умишко — то! Никакому мужику ты, умная, не сдалась… Сидеть будешь у печи до седых волос, со своим умом, да с гонором. Так и жизнь пройдёт, в вековухах…". Ну, либо что — то подобное, обычная бабья житейская "мудрость".
Вот отсюда и "хихики" эти, и лживый румянец, и бумажное стеснение. Слой за слоем наложилось как лакировка и въелось в разум, не вытрясти теперь никакими признаниями, никакими словами, никакими угрозами и никакой лаской. Но это можно стерпеть. Это не смертельно.
А вот другое…
Ночь за ночью выматывала она Хозяину не только нервы, а ещё и плоть.
Старалась изо всех сил разжечь костер так, чтоб горел он не только до рассвета, но и дольше. Глазами, руками, движениями гибкого тела, вздохами и деланно — несмелыми объятиями привязывала к себе, ночь за ночью, ночь за ночью…
А потом, вымотанного, и днём не отпускала, умело и постепенно превращая симпатию в одержимость, а легкую привычку — в тяжелую зависимость.
Как пьяница за кувшином вина шел он теперь к ней в постель! Как жаждущие ходят за "снежком"* и "ледяной крошкой"* в незаконные, запрещенные места…
"Пускай! — гнал от себя тревожные мысли нейер Дангорт — Пройдет. Просто что — то имеется в этой стерве, чего не было в других, вот и всё. Выносливость, может? Это да. Выносливость, терпеливость. Ценные качества! Не в каждой это есть. Ничего… пройдет. Женой станет — надоест до оскомины. Вот завтра один, в гостевой комнате лягу или в кабинете! Не прикоснусь к ней. Пошла она к карациту в пасть, сука."
Но… наступало завтра, и вновь тащился он, костеря себя последними словами, в уже ставшую их общей, спальню. Шел за очередной порцией быстрой близости, дрожи отвращения, фальшивых "извините" и "мне было хорошо, нейер".
Раз даже, уехав по делам, среди ночи сорвался. Загнал коня, и себя загнал, дабы получить очередную порцию яда, становящегося уже не просто лакомством, а Жизненно Необходимым Лакомством…
Вот это тревожило, и жутко раздражало!
…Меж тем, подходил к концу краткий, беглый курс "салонного" обучения.
Стараниями Правителя и Судебной Палаты "позорная беседа"* прошла быстро, без проволочек и обычной тягомотины.
Близился Красный День — день публичной казни, зрелища малоприятного, но довольно интересного, завораживающего и мерзкого одновременно.
Итак, казнь была назначена на рассвете, мрачном и снежном, в особом, отведенном для этого большом здании, каменном и добротном, как и всё в славном городе Дангорт.
Вообще, в Дангорте, равно как и во многих городах многих княжеств Остара, любили помпу, шумиху, пафос и торжественность. Но, если в других местах иногда несколько упрощали проведение таких "празднеств" как, к примеру, казни или похороны, то именно в городе Дангорте, принадлежащем любимому слуге Правителя, они приобретали уж совсем какой — то невероятный размах.
Вот такое "празднество" готовилось и на этот раз.
Чтобы созерцать мучения и смерть своих обидчиков, из Синна, главного города княжества, из Правительственного Дома, явился сам Владыка вместе со всеми своими наложницами и толстомясой, щекастой супругой. Дама эта, пребывая в уже преклонных летах, несмотря на необязательность присутствия, однако же последовала за мужем из… ммм, как же это сказать… в общем, просто из любопытства.
Говорили, конечно, о жене Правителя многое. Включая и то, что она зла и кровожадна, вот и на казнь поехала, потому что любит посмотреть на "кровавое представление", и прочее, прочее…
Это была правда, но в этот раз — только отчасти.
На самом же деле, истинная причина была в другом.
Страсть как хотелось посмотреть Правительнице на новую наложницу Карателя!
Слухи о девке, возмутившей спокойствие гада с ледяным сердцем, лишили сна правителеву половину очччень надолго! Стареющей княгине хотелось знать, как выглядит и что представляет из себя та, которой удалось то, что не получилось когда — то у неё самой…
Давным давно вшивая паскуда Дангорт, имевший неосторожность разжечь в спальне Правительницы небольшой пожарчик, был вежлив, и даже чересчур. Дейрил, тогда ещё молодой и беспечный, исполнив всё, что ему приказано было княгиней, по утру просто напросто смылся, не попрощавшись, отбыв спешно на какую — то войну…
…Поэтому, именно поэтому замерла сейчас Правительница, уперев ноги, обутые в кожаные сапоги и запахнувшись в шубу, чугунным идолом на каменном широком крыльце Помолвной Палаты. Из за спин окруживших её слуг и наперсниц взирала она тяжелым, "давящим" как у многих магов и магичек взглядом на худенькую, вертлявую "мокрощелку", одетую в нежно — белые меха, глупо хихикающую, оскальзывающуюся то и дело на гладких плитах дорожки, ведущей к входу.
Под руку белесую дрянь поддерживал ОН сам, карацитов сын, светлый нейер Падла Дангорт.
— Мир вам, — заученно пропела девчонка, подойдя к ступеням, опустившись на колени и склонившись почти до земли. Туго заплетенные косы, пробежав по плечам, коснулись снега, сливаясь с ним — Доброго дня, нейра Правительница…
— И тебе, — скрипнула та, жадно вглядываясь в соперницу и показно игнорируя Карателя — Встань, довольно. Рада видеть… Амелла.
"Надо же, — скрежетнула мысль в виске княгини — Что в ней? Псявка, мелочь. А поди ж ты… этот даже и жениться, говорят, хочет? Может, врут?"
Однако ж, почтенная дама сколько имела жира на боках, так столько же и ума. Предостаточно, чтоб понимать — нет, не врут.
Всё правда. И всё явь.
…Самого же Палача мало заботили душевные мучения жирной старухи, когда — то раздвинувшей перед ним ноги.
Гораздо серьезнее были заботы.
А именно.
Сучка Амеллочка, едва только успев подняться с колен, тут же встретилась взглядом со смазливым парнишкой — племянником одного из приехавших нейеров судей…
И тот — не отвел глаз, а наоборот — во всю ряху растянул белозубую улыбку! Амелла же покраснела и, хихикнув, смешно прикусила нижнюю губу.
…Зорко наблюдая за тем, как по изуродованному лицу нейера Дангорта ползет слабая рябь чешуи, и как огненная гарь заливает черноту его глаз, княгиня, тяжело опершись на руку одной из наперсниц…
…улыбнулась. Холодно и зло.
___________________________________________
* "Позорная беседа" — суд
* "Снежок", "ледяная крошка" — запрещенные курительные смеси растительного происхождения