Ива
Илья: Привет. Выйди в машину. Надо поговорить.
Не реагирую. Схватив с тарелки ломтик хлеба, откусываю и принимаюсь энергично жевать. Сердце в груди бешено колотится. Лицо и уши заливает жаром. Кожа пылает так, что хочется засунуть голову в морозильную камеру и остудить!
О чем мне с ним разговаривать?
Кольцо Ильи осталось у Макса. Я что ему скажу?
Прости, дорогой, но я потрахалась с твоим братом, как только ты исчез???
Бож-ж-же-е-е…
Я не хочу никого видеть!
Не хочу никого слышать!
Не хочу разговаривать. Точка!
— Ответишь? — спрашивает тетя, заметив, как я пялюсь на экран и терзаюсь мыслями.
— И что я ему напишу?
— Правду. Или ты собралась с ним дальше встречаться?
— Боже, нет! — возмущаюсь, опуская с громким стуком пустой стакан на стол. — Даже в мыслях такого не было.
— Тогда отшей его и выдохни. Избавься от неприятностей раз и навсегда. И кстати, у тебя борщ стынет, — напоминает тетя, указывая ножом на полную тарелку с едой. — Не уйду, пока не поешь.
Подняв дрожащими пальцами девайс, печатаю ответ:
«Нам не о чём разговаривать. Кольцо заберешь у брата. Пока».
Сообщение прочитано.
После короткой паузы Илья снова печатает.
Читаю прилетевшее эсэмэс.
«Ива, не дури. Я хочу всё объяснить. Выйдешь или мне к тебе подняться?»
Черт! Прилип, как банный лист!
Оценив, как тетка мастерски разделывает ножом курицу, решаю, что Илье лучше не рисковать. Иначе останется без носа — это в лучшем случае…
«Я не одна. Тетя дома. Не советую тебе нарываться. Она не в духе. В последнее время у неё на Пожарских убийственная аллергия».
«Зайду, когда уйдет», — приходит очередной ответ, от которого меня начинает трясти.
Может сказать ему правду, и пусть отстанет?
Но тогда я подставлю Макса.
Подперев щеку рукой, быстро печатаю смс:
«Ты ненормальный? Я сказала «нет»! Между нами всё кончено! Пока!»
«Твое «нет» — это «да». Жди в гости».
Да чтоб тебя!
Бросив телефон на стол, приступаю нервно помешивать ложкой борщ.
— И? — спрашивает тетка, не оборачиваясь. Застывает в одной позе. Замечаю, как её ладонь крепче сдавливает рукоятку ножа.
— Хочет встретиться, — бурчу я. — Но зачем? Что он собрался мне объяснять, после того, как бросил в том доме одну?
— Господи, да сколько ж можно? — взрывается тетя, швыряя в раковину нож. — Сначала Андрей, будь он трижды проклят! Потом Илья свалился на твою голову. Затем Макс. Пожарские — это какое-то наше семейное проклятие! Ей-богу.
Сорвав с крючка полотенце, тетка прячет в нём лицо и протяжно вздыхает, чуть ли не воет.
— Какой Андрей, теть Лар?
Но ответа не поступает. В кухне воцаряется тревожная тишина.
Родственница продолжает стоять, как восковая статуя, только покачиваясь из стороны в сторону, словно на нее обрушилась вселенская печаль.
— Может, расскажешь? — встаю я из-за стола. Подойдя к тетке, обнимаю её за плечи. — Я думала, у нас нет секретов друг от друга… — шепчу, прислоняя лоб к её запястьям.
— Андрей тот самый мужчина, который вынудил меня сделать аборт в восемнадцать лет. Всё, словно повторилось, Ива. Я как только узнала, с кем ты была, меня словно плитой об асфальт размазало… Илья еще полбеды… Но Макс…
— Кто такой Андрей?
— Отец Ильи и Максима Пожарских. По его вине я стала бесплодной. Когда родился Максим, мне сделали аборт.