Ива
Месяц спустя…
— Ксюша, подожди! — едва узнав подругу, ловлю её за предплечье у входа в морг.
Последний раз мы встречались в марте, ровно месяц назад. Посидели в кафе. И после того момента события оставшегося вечера словно стерли из моей памяти. Ксюша на месяц пропала из универа. Перестала отвечать на мои звонки и смс. А сейчас, при встрече ведет себя так, словно мы незнакомы и никогда не дружили с ней.
— Привет! — здороваюсь, оценивая её насупленное лицо.
Стоит заметить, что Ксения похорошела и полностью изменила свой стиль обычной девчонки. На ней новые фирменные шмотки, коих у неё никогда не было, отнюдь недешевая стильная сумка, оригинальные кеды Конверс, бижутерия, о которой она мечтала, листая странички модных глянцевых журналов, но не могла себе позволить… платиновые нарощенные волосы… Девчонка из среднестатистической семьи преобразилась до неузнаваемости, превратилась в мажорку, словно выиграла джекпот…
— Здарова, — бурчит она, игнорируя мою попытку пообщаться с ней. Шагает вперед, и мне приходится дернуть её за руку, чтобы Ксюша притормозила и взглянула на меня.
— С тобой всё в порядке? Почему ты меня избегаешь? Ты перестала со мной общаться, а я даже не знаю по какой причине? Я тебя обидела чем-то?
— Нет, — ответив, пытается слиться с толпой студентов, но я удерживаю подругу за руку, не давая уйти.
— Тогда почему ты делаешь вид, что не знаешь меня?
— Вань, отстань! — нетерпеливо фыркает, не желая продолжать разговор. — Мне правда не до тебя. Я месяц учебы похерила. Сейчас занятие по анатомии пропущу.
— Объяснись, — требую я, за минуту до начала пары. — Я всё равно не отстану.
— Боже, что тебе объяснять? — несдержанно шипит. — В семье нелады. Предки разводятся. Не хочу ни с кем разговаривать. Ясно?
— Прости, я не знала.
— Проехали.
— Ксюша?…
— Ну что еще, Вань? — раздраженно закатывает глаза.
Пережив несколько секунд растерянности, беру себя в руки.
— Помоги мне вспомнить, пожалуйста. Ты же единственная, с кем я была в тот вечер в кафе. Мы выпили напитки, вышли из здания, а дальше началась какая-то муть и сплошные пробелы в памяти. Помню обрывками компанию девчонок, затем каких-то парней. Мы разговаривали, шутили, играла музыка, они откупорили шампанское… затем снова огромный пробел. Память словно отшибло. Кто те ребята? Я ничего не помню. Они мне что-то скормили? Утром я проснулась в своей постели с жуткой головной болью и с кучей вопросов, но тебя не было рядом. Я едва пришла в себя.
— Я их не знаю, Ваня, — отвечает Ксения, нетерпеливо поглядывая на дверь, за которой идет лекция по вскрытию трупа. — Просто случайные прохожие. Праздновали чью-то днюху. Ты выпила немного вина и тебя стошнило. Мы сразу же пошли домой. Ты упала на кровать и вырубилась. Всё! Что ты ещё хочешь от меня услышать? Ты проспала всю ночь. Утром мне пришлось уехать домой. У матери была истерика. Я не стала тебя будить. Надеюсь, вопросы исчерпаны? Я могу идти?
Выдернув свою руку из моей хватки, Ксения сбегает, оставляя меня один на один с моими мыслями. Только как бы я не пыталась напрячь память и вспомнить ещё хоть что-то — всё зря. События того злосчастного вечера остаются по-прежнему стертыми, как будто я и вправду крепко спала…
Толкнув массивную железную дверь, захожу внутрь последней. Морщусь от неприятного запаха. В помещении морга столпотворение из санитаров и студентов. Выбираю место поближе к столу, на котором приготовлено для вскрытия тело.
— Хочешь батончик? — одногруппник Андрей неожиданно протягивает к моему носу свой утренний перекус. — Протеиновый с арахисовой пастой. М-м-м…
Я смотрю на сладость, покрытую молочным шоколадом, и меня начинает мутить.
«Боже, как он это ест?» — задаюсь вопросом, вспоминая, что совсем недавно я сама любила уплести 1–2 батончика с карамелью и лесными орехами. Сейчас словно отвернуло. Видеть их не могу, не то что переносить на запах.
— Отвали, Чернов, — шикает однокурсница Вера.
Стоя с несчастным видом, девушка прикрывает нос платочком. Лицо бледное, ни кровинки в нём. На стол с трупом и кропотливую работу патологоанатома Антона Васильевича совсем не смотрит. Отводит взгляд.
Как она собирается стать хирургом — большой вопрос…
Запах здесь и вправду жуткий, мало кто стерпит смрад разлагающихся тел, но меня в этот раз почему-то не пронимает. Я спокойно наблюдаю, как острое лезвие скальпеля отделяет кусок кожи от мертвой плоти…
— Зря. У меня ещё пирог с капустой есть, — озвучивает Чернов, пробуждая нереальный аппетит. Ещё не почувствовав запаха еды, я уже мечтаю о том, чтобы съесть хоть маленький кусочек… — Бабушка утром испекла. Только-только остыл.
— С капустой? — уточняю, не в силах побороть соблазн.
— Угу, — подтверждает он.
— Давай, — отрезаю уверенным тоном, понимая, что до конца лекции дожить без этой гребаной капусты не смогу.
Господи, что со мной не так?…
В последние дни я сама не своя. Только и делаю, что перебираю едой. И нервы ни к черту… То плакать хочется, то смеяться.
— Боже, Никитина, ты с ума сошла? — поражается Вера.
— Что? — сглатываю полный рот слюны, глядя в её выпученные глазищи.
— Трупы тебя не смущают? — спросив, подавляет рвотный рефлекс. — И запахи? О, боги… как тут можно есть?
— Трупам пирожки не нужны, им пофигу, — утверждаю я, прячась за спину сокурсника и тихонечко разворачивая пакет. Вдохнув запах жареного лука, чесночка и капустки, как дурочка улыбаюсь, словно мне подсунули шедевр из ресторана от шеф-повара с пятью звездами Мишлен. — Просит желудок, что поделаешь? — пожимаю плечами, откусывая кусочек. — М-м-м-м… бож-ж-же-е-е… — закатываю от удовольствия глаза, пережевывая вкуснейшую в мире овощную начинку с хлебом. — Чернов, я тебя люблю… — говорю с набитым ртом.
— Что, и замуж за меня пойдешь? — строит мне глазки паршивец. Шутит конечно.
— Неее, — отрицаю, подыгрывая ему. — Тут одного пирожка недостаточно. Вот станешь знаменитым хирургом, тогда и подумаю. Боже, как же вкусно! Мне б такую бабушку…
— Никитина, ты прямо, как моя беременная мать, — ворчит Вера, плотнее прижимая платок к носу. — В свои сорок три она решилась на вторые роды, и теперь её желудок требует всякую неудобоваримую хрень. Она с таким же аппетитом, как ты, селедку со взбитыми сливками на обед жрет. Жесть.
Чувствую, что мне тоже плохо становится, но уж точно не от влияния атмосферы морга на мой организм. И дело даже не в маме Веры и не в её странных вкусовых предпочтениях в еде.
Какая-то иного рода слабость одолевает меня вместе с головокружением.
С недавних пор мне постоянно хочется спать. Бывают дни, когда без видимых причин накатывает усталость. Грудь в целом, включая соски, стала набухшей и болезненной.
Списав всё на предменструальные симптомы, с аппетитом поглощаю пищу.
— Не-е, Вера. Я точно не беременна. Селедку со сливками я бы не рискнула пробовать, а вот пирожок с капустой вполне. Обалдеть, как вкусно. М-м… — поспешно глотая, давлюсь куском. Как только удается откашляться, зависаю взглядом на хмуром лице патологоанатома. Повисшая в секционной пауза запускает под кожу миллиарды колючих мурашек. Антон Васильевич, держа в руке срез лёгкого, сверлит встречным взглядом нашу троицу, в том числе и меня.
«А когда у меня были последние месячные?» — вдруг задаюсь немым вопросом, глядя патологоанатому прямо в глаза.
«Блин…» — нервно сглатываю.
Вспомнить в моменте не получается. Мужчина всем своим серьёзным видом, как и басящим тоном, обрывает спутанные мысли в голове.
— Никитина! Тебя дома не кормят, что ли? Не можешь потерпеть до конца вскрытия?
— П-простите, нет… — соглашаюсь я, замечая боковым зрением, как Вера заваливается на Чернова без чувств. Тот ловит её в последний момент, не давая студентке упасть на пол. Я застываю с пирожком в руках, чувствуя на себе взгляды однокурсников. Кто-то хихикает, кто-то выражает отвращение громким «фу-у!»…
— Варламова! Слабонервным здесь не место! — окликнув Веру, Антон Васильевич в который раз устремляет на меня свое подчеркнутое внимание. — Быстрее доедай свой чебурек, — чеканит он. — Чесноком аж сюда прет. Можешь выйти за дверь, если и вправду невтерпеж.
Сглотнув набежавшую в рот слюну, чувствую, как начинает мутить.
Да, Боже!
Что со мной такое?
Вручив остатки пирожка Чернову, зажимаю ладонью рот и срываюсь на выход.
Из секционной вылетаю на всех парах, как петарда. Направляюсь на улицу. Достигнув небольшой автомобильной стоянки, забегаю за одну из машин и выблевываю содержимое желудка в траву. Какое-то время хватаю воздух ртом. Меня мелко трясет. Едва нахожу в себе силы держаться на ногах. Во рту стоит неприятный вкус и запах чеснока.
Чернов, сукин сын!
Он меня отравил? Что он мне скормил?
Зачем я ела тот чертов пирожок?…
— Девушка, вам плохо? Э-эй? — сквозь грохочущий пульс в ушах доносится незнакомый мужской голос и приближающиеся быстрые шаги. Срабатывает разблокировка дверей у одной из машин.
— О, не-е-ет… — стону, не обращая внимания. Меня всё ещё мутит. Обнимая ствол дерева, я снова блюю. Из глаз брызжут слезы. Мир вокруг меня вращается с бешеной скоростью, и этому нет конца…
— Давид! Воду с салфетками достань из багажника. Быстро! Нужно девочке помочь, — голос звучит совсем рядом. Чувствую чьи-то теплые руки на себе. Они отрывают меня от дерева и крепко удерживают в вертикальном положении, не давая упасть. — Сейчас всё пройдет. Не бойся. Я врач. Меня зовут Станислав Александрович. Я тебе помогу.
Боже, мне так стыдно, так стыдно… Я ничего не могу с этим поделать. И, тем не менее, доверяю себя случайному прохожему. Пытаюсь отдышаться. Затем пью воду, заботливо поднесенную к моему рту.
Мою руки, умываюсь, вытираю лицо салфетками. Свежий ветерок проникает в поры влажной кожи, и мне становится лучше. Тошнота отпускает. Даже пробивает на аппетит.
Теперь я бы съела клубники. Бож-ж-же, как я хочу свежей, сочной клубники. Чер-р-рт!
— Из морга, что ли? — звучит глубокий низкий голос моего спасителя.
— Угу… — кивнув, встречаюсь с выразительным взглядом серых глаз.
Стального оттенка радужки поблескивают в лучах апрельского солнца. В них столько теплоты. Никогда раньше не замечала, чтобы глаза так искренне смеялись. Эти смеются. Смотрят на меня и сияют добротой.
Мамочки, в них столько позитива, хоть и лицо у мужчины остается невозмутимым и сосредоточенным на мне.
— Ива, — негромко произношу своё имя. — Спасибо вам за заботу. Простите, мне так неловко. Впервые в жизни захотелось пирога с капустой, а он… не полез.
Вспомнив о запахе чеснока, прикрываю рот ладонью.
— Дать жвачку? — мужчина тянется рукой в карман джинс и вытаскивает блистер с жевательной резинкой.
— Пожалуй… — смущенно улыбаюсь, принимая от него несколько освежающих мятных подушечек.
— У тебя красивая улыбка, Ива. Не стоит её прятать из-за запаха чеснока. Договорились? — Станислав Александрович вдруг растягивает свою, и я приятно удивляюсь, рассматривая на его щеках скрытые под щетиной сексуальные ямочки.
Боже, он нереально привлекательный, когда улыбается. Вместе с тем в нём столько харизмы…
Наверное это ненормально тащиться от самодостаточных взрослых мужчин. Но в последнее время я только и делаю, что рассматриваю именно таких. Парни моего возраста перестали меня впечатлять. А вот те, которым за тридцать…
Вспомнив о Пожарском, переживаю очередной наплыв горечи и тоски.
Как забыть?
Как его забыть, когда он каждую ночь приходит ко мне во снах и вынуждает рыдать в подушку…
— Надо бы привести твой желудок в норму, — говорит доктор Станислав, уводя меня к черному внедорожнику. Такому же, как у Макса.
В первые секунды обзора моё сердце окунается в кипяток, сжимается в комок и срывается камнем вниз, а потом я успокаиваюсь, заметив за рулем совершенно незнакомого мне человека.
«Не он…» — с облегчением выдыхаю, ощущая, как больно бьет по нервам разочарование.