Невесты Шерраби

Глава 1

— Риппер[1]! Рип! Проклятье, что ты сожрал на этот раз, чертова псина?

Саймон покачал головой, наклонился и поднял потрепанную красную книжку, лежавшую у массивных дверей особняка поместья Шерраби. Он хмуро посмотрел на изгрызенный переплет и огляделся по сторонам, разыскивая владельца зубов, оставивших эти отметины. Но Рип уже растворился в теплом летнем воздухе; он часто пользовался этим талантом, когда нужно было избежать хозяйского нагоняя.

Саймон пожал плечами и пошел к узкой двери в северной стене приземистого, покрытого плющом здания. Толкнув ее, он оказался в старомодной кухне с огромным камином времен королевы Елизаветы.

— Ммм… "И запах хлеба только из печки — амброзия для носа моего", — процитировал Саймон, тряхнув остатками классического образования. — Доброе утро, миссис Ли. Похоже, сегодня у нас пекарный день?

— Сами знаете, мистер Саймон, — ответила худая седовласая женщина, сидевшая за столом и лущившая горох. — Но горбушка вам не достанется, потому что хлеб еще не готов.

Саймон ухмыльнулся. Миссис Ли все еще видела в нем маленького мальчика, который вился на кухне, всегда готовый выскрести кастрюлю, облизать ложку и отведать пудинга, только что вынутого из духовки. Что ж, он действительно считал кухню самым приятным местом в доме. Чистые клетчатые занавески, старинные медные тазы и даже красные светильники в стиле модерн придавали комнате то тепло и сельский уют, которые всегда влекли его к себе.

— Я вижу, Рип опять лазил в почтовый ящик, — сказал он, прислоняясь к беленой стене.

Миссис Ли покачала головой.

— Нет, сегодня этого не было. Мистер Казинс опередил Рипа. Он встретил почтальона у ворот и спас письма от собачьих зубов. — Она подняла скатившуюся со стола горошину и сунула ее в рот. — Вам нужно повесить на дверь проволочную корзину, мистер Саймон. Тогда этот дьявол перестанет лакомиться вашей почтой.

— Несомненно. Я надеялся научить его направлять свою энергию исключительно на счета и напоминания об уплате, но он очень медленно учится. — Саймон сделал бесстрастное лицо и направился к двери.

— Господь с вами. — Морщины вокруг рта миссис Ли углубились; это должно было означать улыбку. — Будь у вас такая собака, она помогла бы вам нажить состояние. — Женщина выбросила пустой стручок и с лукавым смешком добавила: — Если бы вам понадобилось еще одно.

Саймон усмехнулся и ничего не ответил. Нет, к еще одному состоянию он не стремился.

Он оставил миссис Ли лущить горох и по узкому коридору прошел в главный холл. Со стен хмуро косились давно умершие представители семейства Себастьянов. Не обращая на портреты никакого внимания, он подошел к китайскому столику, стоявшему у дверей, которыми пользовались крайне редко, выдвинул ящик (что Рипперу было явно не под силу) и вынул пухлую пачку корреспонденции. Хвала Небесам, сегодня на письмах не было никаких отметин. Он взял пачку под мышку, сунул туда же изжеванную книжечку и поднялся к себе в спальню.

Синее стеганое одеяло, лежавшее на старинной кровати, озарил солнечный зайчик. Добрый знак, подумал довольный Саймон. Кажется, время для отпуска выбрано удачно. Он бросил конверты на одеяло и подошел к окну.

Над невысокими, поросшими лесом холмами плыли пухлые облака. Ухоженные газоны уступами сбегали к изумрудно-зеленому озеру. На берег вперевалку вышли две утки и плюхнулись в воду.

Мирная картина. Сельская идиллия. Поместье Шерраби в его самом привлекательным виде. Саймон нахмурился и с неожиданной горечью покачал головой.

Шесть лет назад, приняв решение сменить одну иллюзорную жизнь на другую, он не думал, что будет скучать по дому. Если бы подумал, то поместил бы основную контору фирмы не в Лондоне, а где-нибудь поближе к дому. Все эти годы у него не было возможности разыгрывать из себя сельского помещика. И лишь неделю-две назад он смог оставить дело на своего весьма толкового младшего партнера.

Впрочем, если у Зака Кента возникнут какие-нибудь сложности, он тут же позвонит.

По траве пробежала серая белочка… Саймон неохотно отвернулся и начал просматривать почту.

Счета, пара приглашений на приемы, устраивавшиеся юными девицами и их мамашами, мечтавшими сбыть дочек с рук, обиженная записка от Алтеи, роман с которой явно шел на убыль, просьбы о пожертвованиях и почтовая открытка от кузины Эммы, наслаждавшейся греческим солнцем в компании со своим последним завоеванием. Ничего жизненно важного. По крайней мере, для него. Саймон с улыбкой прочитал открытку, заполненную знакомым почерком, собрался запихнуть всю пачку обратно в ящик, и в этот момент его взгляд упал на таинственную красную книжечку.

Если она пришла не по почте, то откуда взялась?

Странно. На обложке имя не значилось. На следующей странице тоже. Только дата, написанная четким, аккуратным почерком. Саймон раскрыл последнюю страницу. Та была не заполнена, и он начал листать книжку с конца, пока не наткнулся на последнюю запись. Всего три фразы, написанные два дня назад.

"Мы с Джейми устроили пикник в лесу Шерраби. Если бы с нами был Дэн! Такой, каким он был когда-то, а не каким стал под конец…''

Последнее слово заканчивалось длинной чертой, как будто ручка скользнула по бумаге.

Саймон сел на кровать и начал листать книжку. Судя по всему, это был дневник, начатый восемь лет назад и с перерывами доведенный до сегодняшнего дня. Нигде не было ни фамилии, ни адреса, ни номера телефона. Ничего, что могло бы указать на владельца. Скорее по инерции, чем из любопытства он начал читать первые записи.

Саймон отложил дневник лишь тогда, когда прочитал его от корки до корки.

Писала женщина, наверняка молодая и полная сил. И вдобавок умная. Об этом говорил стиль. Кроме того, она очень любила своего мужа, которого звали Дэн.

Дэн? Саймон потер затылок. Никто из Дэнов, проживавших в ближайшей деревне, под описания не подходил. Он продолжил чтение, отыскивая признаки, которые помогли бы определить автора дневника. Кажется, у нее был удивительно удачный брак.

У богоизбранной четы родился ребенок. Его назвали Джейми. Брак продолжал оставаться поразительно счастливым. А затем Дэн потерял работу. Страх, смешанный с любовью и оптимизмом. Дама была сильная, очень преданная и уверенная в том, что муж непременно найдет себе службу, даже если не ударит для этого палец о палец. Брови Саймона поползли вверх. Вот и говори после этого, что нет на свете идеальных женщин…

Но Дэн начал пить. Его жена выдержала и это. Она поддерживала мужа, боролась с его пристрастием, уговаривала лечиться и ограждала ребенка от пьяных выходок отца. Женщина делала все, чтобы сохранить семью, но было ясно, что в последние годы она глубоко страдала.

Возможно, дневник был ее единственным утешением. Попыткой снять стресс.

Если не считать нескольких лаконичных фраз вроде упоминания о пикнике, она перестала писать дневник десять месяцев назад, когда Дэн заболел пневмонией и скоропостижно скончался.

Невелика потеря, подумал Саймон.

И только тут понял, что от нечего делать прочитал чужой дневник, не предназначенный для посторонних глаз. Впрочем, стыдиться этой женщине было нечего. Да и какое это имеет значение, если Саймон не знает, кто она такая? Он положил дневник в ящик и велел Казинсу оседлать Кактуса.

Ни на что особенно на надеясь, Оливия разрыла прошлогоднюю листву у корней старого дуба. Ничего, кроме нескольких недовольных жуков. Она присела на корточки, подняла голову и полюбовалась на зеленую летнюю листву.

И что теперь делать? Если бы красная книжечка осталась лежать на ярком зеленом мху, ее было бы видно издалека. Но людских следов нет. Кажется, в эту часть леса давно никто не наведывался. Разве что животное. Кролик, лисица. А то и собака.

Оливия подозрительно посмотрела на заросли у края поляны. Они были не такими уж колючими…

Приняв решение, женщина отряхнула руки и колени, залезла в кусты и начала тщательно прочесывать подлесок в поисках того, что не принадлежало ни к животному, ни к растительному миру.

Она обнаружила еще несколько жуков, что-то сырое, пахнущее плесенью, и решила отказаться от дальнейших попыток. Осталось надеяться, что дневник не попал в руки хихикающих школьников или их родителей.

Она стала осторожно выбираться из зарослей.

Внезапно за спиной кто-то громко откашлялся.

Оливия застыла на месте. От беспричинного, нерассуждающего страха перехватило дыхание и взмокли ладони. Вокруг не было ни души, кроме этого выросшего как из-под земли человека. Она медленно попятилась и обернулась.

Сапоги. Добротные коричневые сапоги рядом с коричнево-белой собачонкой, помесью терьера с бывшей в употреблении малярной кистью. Оливия робко подняла взгляд и увидела удобные бриджи хорошего покроя, обтягивавшие ноги, которые тянулись вверх и не собирались кончаться. Добравшись до талии, она перевела дух, а затем узрела белую рубашку с распахнутым воротом, обрисовывавшую великолепную грудь, и суровое загорелое лицо, увенчанное гривой пышных бронзовых волос. Волосы были длинные, волнистые и падали на шею. Некоторое время Оливия рассматривала их, а потом набралась смелости и стала разглядывать черты незнакомца.

Вот это да! Классический деревенский тип! Сильное уверенное лицо с пронизывающими льдисто-голубыми глазами. Широкий лоб, высокие скулы, слегка раздвоенный подбородок, самые белые, самые правильные зубы, которые она когда-нибудь видела, и полные губы, сложенные в улыбку, от которой у Оливии замерло бы сердце, будь оно еще способно на это.

— Кто вы такой? И какого черта здесь делаете? — Страх добавил Оливии воинственности.

Улыбка стала шире и превратилась в настоящий волчий оскал.

— Я Саймон Себастьян. Это мой лес. В данную минуту я любуюсь вашей попкой. Она у вас очень красивая.

Ее страх тут же улетучился. Остались гнев, смущение и досада. Но испуга как не бывало.

— Все, что имеет отношение к моему телу, вас не касается! — выпалила она.

— В самом деле? — Саймон Себастьян пожал плечами и прислонился к ближайшей березе. — Я боялся, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Какой правдой? — заморгала глазами Оливия.

— Замечательный конец, в прямом и переносном смысле слова, моей приятной прогулки с Риппером.

В голове Саймона не было и намека на насмешку, зато она безошибочно читалась в его глазах.

Оливия снова вспыхнула.

— Если это ваш лес, мистер Себастьян, значит, я, так сказать, вторглась в…

— Так сказать, вторглись. Но согласно многовековой традиции, вы имеете право гулять здесь. И я не буду возражать, если вы украсите мой лес своим присутствием.

— Украшу? — Это в линялых джинсах и старом черном свитере. — Я не падка на лесть, мистер…

— Саймон. Забудьте про "мистера". Обойдемся без церемоний, мисс?.. — Он вопросительно поднял бровь.

Красивые брови, мельком подумала Оливия. Широкие и такие же бронзовые, как волосы.

— Оливия Нейсмит, — неохотно представилась она. — Извините, если я… рассердила вас.

Но Саймон Себастьян вовсе не выглядел рассерженным. Он стоял, прислонившись к дереву, скрестив руки на груди, с "малярной кистью", послушно сидевшей у его ног, и выглядел уверенно и непринужденно, как лорд и хозяин здешних мест. Впрочем, так оно и было. Лорд не лорд, но крупный землевладелец. Настоящий сельский помещик. Английский джентри — если это сословие еще не окончательно вымерло.

— За что вы извиняетесь, Оливия Нейсмит? Кажется, раньше я вас в деревне не встречал, верно?

На первый вопрос Оливия решила не отвечать.

— Не встречали. Мы с сыном переехали из Лондона всего месяц назад. Но наша хозяйка, миссис Кричли, сказала, что вы не будете возражать, если мы устроим пикник в ваших владениях.

— Не буду. — Голубые льдинки внимательно осмотрели поляну и многозначительно уставились на нетронутый мох у ног Оливии. — И не стал бы возражать даже в том случае, если бы увидел хоть малейший след вашего пикника.

— Это было не сейчас. Два дня назад.

— Ясно. И что же заставило вас вернуться? Засохший сандвич? Хлебные крошки?

Оливия с удовольствием запустила бы в него чем-нибудь тяжелым.

— Я кое-что потеряла, — холодно ответила она. — Пока Джейми в школе, я решила вернуться и поискать.

Во внешности Саймона что-то неуловимо изменилось, и это насторожило Оливию. Выражение его лица осталось прежним, поза тоже, но он весь подобрался.

— Джейми? Это ваш сын?

— Да.

— Понимаю. И что вы потеряли, Оливия?

Откуда в ней такая уверенность, что Саймон уже знает ответ? Но это невозможно. Если только не…

— Красную книжечку, — быстро ответила она. — Вы видели ее?

Саймон ответил не сразу.

— Книжечку? Она так важна для вас?

— Я… Это мой дневник. Так вы видели его? — Она пыталась говорить спокойно и не выдать своего страха. Кажется, прочесывать кустарник не имело смысла. Если этот невозможный тип нашел книжку, то наверняка знает, что это такое. Эта мысль заставила Оливию потупиться.

Она ждала ответа. Откуда-то донесся нежный голосок горлинки, всегда вызывавший у Оливии улыбку.

Всегда, но не сегодня.

— Может быть, — признался Саймон, когда прошла целая вечность. — На нем были отметины от зубов?

Оливия подняла испуганные глаза.

— Нет! По крайней мере, когда я видела его в последний раз.

— Гмм… Это ничего не значит. Нельзя сбрасывать со счетов Риппера.

Риппер вильнул коротким, толстым хвостом.

Оливия отвела от глаз прядь темных волос.

— Вы хотите сказать, что он его съел?

— Если мы говорим об одной и той же красной книжке, то он действительно ее пробовал. Но не волнуйтесь, переварить не успел.

Оливия проглотила слюну.

— Так он… он все еще у вас? — Женщина сама не знала, какого ждет ответа. Дневник имел для нее огромное значение. Она начала его, будучи счастливой новобрачной, и сделала это лишь потому, что ужасно хотелось описывать свою жизнь с бесконечно любимым мужчиной, который стал ее мужем.

Позже, когда счастье с путающей скоростью пошло на убыль, дневник превратился в лекарство, способ забыть о своем разбитом сердце. А оно действительно разбилось, хотя Оливия продолжала делать хорошую мину при плохой игре. Ради Джейми. Когда Дэн умер и прошел шок от потери, дневник перестал быть ей необходимым. Так продолжалось до самого пикника.

Пикник в зеленом линкольнширском лесу показался ей лучшим способом отпраздновать переезд из Лондона. Для Оливии этот переезд стал символом начала новой жизни, более спокойной и мирной, чем та, которую она вела в последние годы.

Она взяла с собой дневник, потому что хотела зафиксировать начало этой новой жизни: исполненной надежды. Но едва начала писать, как пошел дождь.

А затем Джейми потерял туфельку и наколол ногу. Он начал хныкать, и в наступившей суматохе Оливия совсем забыла про дневник.

Она вернулась за ним при первом удобном случае. Дождь оказался недолгим, место было уединенное, и она не ожидала, что кто-нибудь наткнется на ее собственность. А сейчас этот верзила сказал, что дневник грызла его собака — очевидно принявшая книжку за лакомство. Так что, благодарить его за это? А вдруг дневник до сих пор у него?

О господи… Неужели он прочитал его? Узнал все ее тайные мысли и боль, которую она излила на этих страницах? Она бы не вынесла этого. Если бы он узнал, как Дэн, нежно любимый Дэн, заставлял ее страдать, это бы значило, что вся ее подноготная, все, что составляло ее суть, стало известно не тому, кому она была дорога (что тоже не доставило бы ей никакой радости), а человеку, с которым она только что познакомилась. И невзлюбила с первого взгляда.

Пока она следила за Саймоном, со страхом и нетерпением ожидая ответа, он отделился от дерева и слегка улыбнулся. Очевидно, эта улыбка должна была ее подбодрить, но своей цели не достигла.

— Да, — сказал он, — ваша книжка все еще у меня. Пойдемте со мной, и я верну ее.

Она кивнула.

— Отлично. Спасибо. Извините, если я доставила вам хлопоты.

— Не доставили. К сожалению. Потому что вы их стоите.

Что он хотел этим сказать? Он ничего о ней не знал. Конечно, если не прочитал дневник. Она облизала губы, собираясь с силами, чтобы спросить об этом прямо. Но Саймон не дал ей времени. Жестом собственника он взял Оливию за руку, увлек с поляны и повел по тропинке, которая вела к поместью. Над деревьями виднелись трубы особняка.

Риппер бежал впереди, таща в зубах ветку размером с небольшое деревце.

— Что привело вас в Линкольншир? — спросил Саймон таким тоном, словно имел право это знать.

Оливия пожала плечами. Прикосновение мужской руки с квадратными ногтями выбивало ее из колеи. Она едва доставала Саймону до плеча и чувствовала себя маленькой и жалкой. Хотелось отстраниться, но тропа была слишком узка для двух человек.

— Мне надо было увезти Джейми из Лондона, — ответила она. — Он попал в плохую компанию, и, хотя ничего страшного еще не случилось, я понимала, чем это может кончиться. — Саймон ничего не ответил, и она продолжила, словно в чем-то оправдываясь: — Я вдова. Нелегко зарабатывать на жизнь и одновременно приглядывать за Джейми. Поэтому когда моя подруга Сидони — мы работаем с ней в одном офисе — сказала, что ее тетя хочет сдать верхнюю часть дома в Линкольншире, я решила переехать. Шерраби — идеальное место. Тихая деревушка и в то же время достаточно близко от Лаута, чтобы можно было ездить туда на работу.

— Да, если ее посчастливится найти, — осторожно сказал Саймон.

— Мне посчастливилось. Три утра в неделю я веду счета одной адвокатской конторы.

— И на это можно прожить?

Его голос звучал скептически. Саймон Себастьян был самым богатым человеком в округе, но тем не менее знал, что в наше время так везет далеко не каждому. Потому что заработал это богатство собственным горбом. И хотя Саймон унаследовал поместье от неожиданно умершего старшего брата, но лондонская фирма, которой он владел и управлял, процветала только благодаря его умелому руководству. За неполный месяц, проведенный в Шерраби, Оливия слышала рассказ о ее самом удачливом и таинственном сыне по меньшей мере раз десять.

— Да, — сказала она. — Прожить можно. Если время от времени подрабатывать уборкой.

Саймон бросил на нее непонятный взгляд и ускорил шаг.

— Эй! — воскликнула она. — Я вам не гончая! И если у вас ноги длиной с колонну Нельсона…

Как только они выбрались из леса в поле, Саймон пошел медленнее. В конце пологого спуска Оливия увидела кованые чугунные ворота и кирпичную сторожку. За сторожкой начиналась длинная прямая подъездная аллея, вдоль которой как часовые стояли липы. Противоположный конец аллеи упирался в массивное парадное крыльцо.

— Прошу прощения, — сказал Саймон скорее нетерпеливым, чем извиняющимся тоном, затем помолчал и посмотрел на нее сверху вниз. — Нет, явно не гончая. Скорее кошка. У вас черные кошачьи глаза. И пышные, густые волосы, которые хочется погладить.

Он что, пытается разозлить ее? Его черты были совершенно бесстрастными, но Оливия начинала догадываться, что выражение загорелого лица Саймона Себастьяна к мыслям означенного господина не имеет никакого отношения.

— Только попробуйте, и я закричу, — так же бесстрастно предупредила она.

— В самом деле? — Он приподнял брови. — Никогда бы не подумал. Вы не похожи на истеричку.

— Значит, по-вашему, я похожа на потаскушку?

К удивлению Оливии, он негромко и заразительно рассмеялся.

— Нет, миссис Нейсмит. Это значит, что я нахожу вас… интересной женщиной. Правда, не в моем вкусе. Слишком дерзкой, черт побери. Но интересной. Как кошка.

У Оливии отвисла челюсть. В ту же секунду Риппер бросил ветку и залаял.

— Это не та кошка, — сказал ему Саймон. — Фу, Рип.

Рип умолк, но челюсть Оливии осталась на прежнем месте.

Неужели Саймон Себастьян такой прямой человек? И такой дерзкий? Или он по каким-то ясным только ему самому причинам пытался шокировать ее? Ну, она не доставит ему такого удовольствия!

— Держитесь подальше, а не то оцарапаю, — сухо ответила Оливия. — Потому что я вовсе не нахожу вас интересным.

Это было не совсем верно. Хотя Саймон был не в ее вкусе. Никто не был в ее вкусе, кроме Дэна. Но несмотря на невыносимую наглость Себастьяна, следовало признать, что в его холодной загадочной улыбке было нечто притягательное. Не говоря о фигуре. Тут Саймон мог дать фору кому угодно. Но после смерти Дэна — а честно говоря, намного раньше — она потеряла интерес к мужским фигурам. По крайней мере, так было до сих пор. Тяжелая работа не оставляла ей времени для сладострастных мыслей.

Она сделала шаг назад. Несомненно, этот человек самолюбив, а она посмела его оскорбить. Женщина сунула руки в карманы и принялась ждать реакции.

К удивлению Оливии, Саймон всего лишь взял ее за подбородок, заглянул в лицо и сказал:

— Неплохо. Миссис Нейсмит, вас когда-то задели за живое?

О да. И сделал это именно тот человек, которого она очень любила. Поэтому не собиралась любить никого другого. Оливия отстранила руку Саймона, от прикосновения которой ее бросило в жар, и лаконично ответила:

— Да. Задели.

Она снова почувствовала, что ее слова вызвали у Саймона какую-то реакцию, и снова не поняла ее.

— Интересно, — только и ответил он, затем взял Оливию за руку и свел по склону вниз — туда, где начиналась подъездная аллея.

Оливия во все глаза глядела на фасад дома, в котором веками проживал род Себастьянов. Он был далеко не таким огромным, как большинство помещичьих усадеб, но гордо высился, охраняемый почетным караулом лип, золотился на солнце, дыша спокойствием и постоянством, прорастая корнями в прошлое и излучая веру в будущее.

Оливии, которая ощущала постоянство лишь урывками, он показался воплощением мечты.

— Тут очень красиво, — сказала она Саймону. — Вам повезло.

Он бросил на Оливию проницательный взгляд.

— Я знаю.

— Он всегда был таким… прочным? — спросила женщина, в голосе которой против воли прозвучала печальная нотка.

Когда Саймон ответил, выражение его льдисто-голубых глаз неуловимо изменилось.

— Не совсем. Кирпич появился только в начале восемнадцатого века. До того стены были глиняными и деревянными, а крыша соломенной. Можно себе представить, как она закоптилась за сотню лет!

За сотню лет, подумала Оливия. А мне показались веком те четыре года, которые мы прожили в муниципальном доме в Харлоу. Она видела узкие свинцовые оконные переплеты и вспоминала грязные, захватанные пальцами стекла дома, в котором выросла. Ее мать не была помешана на чистоте. Она была слишком занята уборкой чужих домов, стремясь пополнить скудный доход семьи торговца словарями и энциклопедиями.

Когда аллея осталась позади, Саймон вновь взял Оливию за руку и провел за угол.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он. — Обычно мы пользуемся боковой дверью.

— Как, разве у вас нет дворецкого? — съехидничала Оливия. Чувство, которое шевельнулось в ней, нельзя было назвать завистью, но все же она считала несправедливым, что этот человек обладает всем, в том числе и неслыханной дерзостью, тогда как ей приходится выбиваться из сил за гроши.

— Нет, — ответил Саймон с язвительностью, которую и не пытался скрывать. — Дворецкого нет. Простите, что разочаровал вас, но у меня есть только миссис Ли, которая управляется на кухне, и Энни Кут, ведущая домашнее хозяйство с помощью деревенских женщин. Ах да, еще два садовника и Джон Казинс, который по совместительству выполняет обязанности конюха. Он живет в сторожке. Как, по-вашему, этого достаточно, чтобы поддержать мой престиж?

Конюх! Значит, у него и лошади есть. И он еще насмехается.

— Я не хотела… — нерешительно начала Оливия и тут же осеклась. Саймон смотрел на нее с таким видом, будто видел насквозь. — Мне нет никакого дела до вашей прислуги, — с достоинством закончила она.

— Естественно, — согласился Саймон, пропуская ее в дверь.

Он смеется надо мной, с горечью подумала Оливия. Хотя не показывает виду.

— Пожалуйста, отдайте мой дневник, — попросила она.

— Всему свое время. — Он вел Оливию через опустевшую кухню и узкий коридор. — Соблаговолите подождать в гостиной. Сейчас я его принесу.

Оливия, понявшая, что ее мягко поставили на место, вслед за хозяином прошла в длинную прямоугольную комнату, окна которой выходили на обсаженную розами террасу, опустилась на краешек эпплуайтовского кресла, но тут же почувствовала беспокойство и встала.

Увидев висевшее на восточной стене зеркало в золоченой раме, она шагнула к нему… и сейчас же остановилась. Саймон мог вернуться с минуты на минуту. Пусть не думает, что ее интересует, как она выглядит.

Конечно, ей нет никакого дела до того, что он подумает. И все же… Она и так знала, что увидит в зеркале. Бледное овальное лицо с упрямым подбородком и прямым решительны ртом, обрамленное пышными волосами до плеч, почти такими же темными, как и глаза. Если, конечно, за эти часы с ней не произошла путающая метаморфоза. Хотя вряд ли.

Оливия снова пошла к креслу и заметила, что Саймон уже вернулся. Для такого высокого мужчины он двигался довольно бесшумно. Оставалось только догадываться, как пугались секретарши, когда он неслышно сбрасывал с себя пальто и оказывался у них за спиной.

Тем не менее она вздрогнула.

— Нервничаете? — спросил Саймон. — Напрасно. Я не набрасываюсь на свои жертвы. Предпочитаю заставлять их ждать. И сгорать от желания.

Почему никто не предостерег ее от этого человека? Все деревенские жители в один голос говорили, что он обаятельный, дружелюбный и сдержанный. Оливии и в голову не приходило, что его дружелюбие напоминает дружелюбие тигра, вознамерившегося пообедать.

— Тогда все в порядке, — поспешно сказала она, — потому как ни ждать, ни сгорать от желания я не намерена. Вы нашли мой дневник?

Саймон вынул из-за спины левую руку.

— Это он?

Оливия уставилась на изгрызенную книжку, которая когда-то была ее единственным утешением и средством не сойти с ума.

— Да, — сказала она и взяла дневник. — Боюсь, что так. У вашего Риппера очень крепкие клыки.

— Верно, — кивнул Саймон. — Прошу прощения. Видели бы вы, что он в прошлом году сделал с рождественскими открытками…

Оливию рождественские открытки не волновали. Зато ее волновало, что этот пес сделал с ее дневником. Однако жаловаться не приходилось: она сама потеряла его в чужом лесу. Женщина наугад раскрыла книжку и облегченно вздохнула. Текст оказался неповрежденным. Она подняла голову, собираясь поблагодарить Саймона и учтиво откланяться.

Но выражение глаз Себастьяна заставило ее остановиться и вспомнить свои прежние подозрения.

— Вы… вы не… — Она тяжело вздохнула. — Вы читали его? Я имею в виду дневник?

Ради бога… Она действительно не вынесла бы, если бы этот богатый, удачливый, хладнокровный и насмешливый незнакомец узнал все подробности ее несчастного брака — то, как ее радость и оптимизм постепенно сменялись скорбью и как, в конце концов, она не смогла спасти Дэна от краха.

Она стояла молча, надеясь лишь на то, что Саймон не догадается о ее тревоге по мертвенно-бледным пятнам на щеках, которые появлялись именно тогда, когда она хотела казаться спокойной и хладнокровной, или по отчаянной мольбе в глазах.

Он глядел на Оливию из-под полуприкрытых век и медлил с ответом, пока она едва не заплакала от ужаса и досады.

— Пожалуйста… — прошептала она. — Вы читали его?

Вместо ответа он подошел к неразожженному камину и оперся локтем о белую резную полку.

— Одни дырки, — заметил он, хмуро глядя на работу Риппера. — А что, это для вас так важно?

— Я… — Да, важно. Но она не собиралась признаваться в том, насколько важно. Зачем подвергать себя еще большему унижению? Она беспечно пожала плечами, хотя была напряжена как струна. — С какой стати? Так вы читали его или нет? — Увы, на последнем слове у нее сорвался голос.

Последовала еще одна пауза, на сей раз куда более длинная, а затем Саймон лаконично ответил:

— Нет.

Оливия перевела дух.

— Спасибо, — сказала она. — Большое спасибо.

Она сама не знала, почему благодарит Саймона за то, что он не сунул нос не в свое дело. Просто казалось, что так нужно. Кроме того, она действительно испытывала к Саймону благодарность. Он легко мог заглянуть в него из праздного любопытства. Когда-то совать нос в чужие дела было его профессией. А привычка — вторая натура.

— Угу, — не слишком вразумительно буркнул он. — Чаю хотите?

Оливия готова была побиться об заклад: Себастьян не хочет, чтобы она соглашалась.

— Нет, спасибо, — сказала она. — Это очень любезно с вашей стороны, но мне нужно быть дома до того, как Джейми вернется из школы.

Саймон кивнул.

— Конечно. Я отвезу вас.

— Не беспокойтесь. Тут всего около мили. Я с удовольствием пройдусь пешком.

Он отошел в сторону.

— Как хотите.

Оливия шагнула к двери, но Саймон протянул руку и преградил ей путь.

— Если вы решите снова устроить пикник в моем лесу, — негромко сказал он, — пожалуйста, ничего не забывайте. В следующий раз пропажа может и не вернуться.

Когда Оливия отшатнулась, испуганная его близостью, Саймон рассмеялся и убрал руку. Женщина молча бросилась в холл.

Что он хотел этим сказать?

Загадочные слова Саймона смутили Оливию до такой степени, что она очнулась только в гардеробной, увидев пару зеленых резиновых сапог.

— Не туда, — прозвучало над ухом. Саймон взял ее за плечо и подтолкнул к двери.

— Ох, извините, ошиблась. — Оливия вспыхнула, прижала дневник к груди и сломя голову понеслась по ступенькам, напутствуемая сердитым тявканьем Риппера. Она перешла на рысь лишь тогда, когда поравнялась с ближайшей липой.

Тьфу! Оливия вытерла ладони о джинсы. В последних словах Саймона таилась угроза. И все же он не казался ей по-настоящему опасным. Раздражающим, высокомерным и — да, теперь она могла в этом признаться — потрясающе привлекательным.

Забавно. До сих пор ее не влекло ни к кому, кроме Дэна.

Она тряхнула головой. Это не имеет никакого значения. Они с Джейми найдут себе другое место для пикника. А если она случайно столкнется с Саймоном в деревне, будет достаточно простого вежливого кивка. Кроме того, она слышала, что Саймон проводит время главным образом в Лондоне и в Штатах.

Мысль была успокаивающая. Оливия пнула ногой комок грязи, и тот рассыпался в пыль.