Невидимый

Понедельник, 25 июня

Исторический центр Стокгольма, так называемый Старый город, во многом напоминал Висбю. Эта мысль возникала у Кнутаса всякий раз, когда ему доводилось бывать в столице. Он наслаждался этой атмосферой. Эти прекрасные здания с якорями на фасадах были построены в семнадцатом веке, когда Швеция была великой европейской державой, а Стокгольм стремительно рос и расширялся. Дома стояли вплотную друг к другу, напоминая о том, каким перенаселенным был тогда город.

Узкие улочки с булыжными мостовыми тянулись от площади Стура-Торгет во все стороны, как щупальца гигантского осьминога. Здесь размещались кафе и ресторанчики, магазины, торговавшие антиквариатом, произведениями искусства, сувенирами и прочей ерундой.

Старый город и Висбю имели много общего. В Средние века в обоих городах было сильно немецкое влияние. Немецкие купцы задавали тон как в Стокгольме, так и в Висбю, это отразилось на облике домов и в названиях улиц. Старый город тоже когда-то окружала крепостная стена. Ее снесли в семнадцатом веке, чтобы освободить место для домов знати, которые строились в те времена в большом количестве. А за заборами в самом центре города, как и в Висбю, виднелись внутренние дворики с цветущими зелеными оазисами.

Андерс Кнутас и Карин Якобсон добрались до улицы Эстерлонггатан. Она нравилась Кнутасу куда больше, чем торговая улица Вестерлонггатан. Здесь находились в основном галереи, магазинчики, торгующие изделиями народных промыслов, и рестораны.

На этой улице они отыскали магазин, в котором продавалась керамика Гуниллы Ульсон. В витрине рядами стояли керамические сосуды. Когда полицейские открыли дверь, мелодично прозвонил колокольчик.

В магазине не было ни одного покупателя. Хозяйка магазина оказалась элегантной дамой лет шестидесяти.

Лицо ее прибрело горестное выражение.

— Все эти убийства — просто кошмар какой-то! И совершенно непонятно.

— Да, — согласился Кнутас, — и мы очень заинтересованы в том, чтобы как можно скорее задержать убийцу. Мы отрабатываем несколько версий, и одна из них привела нас в Стокгольм. Насколько я понимаю, вы продавали керамику Гуниллы Ульсон. Как давно вы этим занимаетесь?

— Всего несколько месяцев. Но на них был огромный спрос. Я увидела ее изделия на выставке на Готланде этой зимой — они меня очаровали. У нее был несомненный талант. Покупатели думали так же. Как только я получала ее керамику, она тут же расходилась. Особенно популярны вот эти вазы, — сказала она и указала на широкий и высокий сосуд со множеством маленьких декоративных пустот внутри, красовавшийся на отдельной полке.

— Гунилла рассказывала что-нибудь о своей личной жизни? — спросил Кнутас.

— Нет. Она вообще была неразговорчивая. Мы мало говорили о личном. Иногда перезванивались по делу, а поставками занимались другие. Однажды по весне она приезжала сюда и зашла в магазин, а я была у нее на Готланде всего несколько недель назад.

— А что вы там делали?

— Я остановилась в отеле в Висбю. Собиралась посетить нескольких художников. Съездила и к ней на хутор — очень милое место. Мы пообедали вместе, она показала мне свою мастерскую.

— Вы не заметили ничего странного?

— Нет.

— Она не рассказывала о каких-нибудь новых знакомых?

— Нет, но, пока я была там, к ней заглянул молодой человек. Мы с ней как раз сидели за обедом — он сказал, что не будет нам мешать. Но он вежливо со мной поздоровался, и мы перебросились парой фраз, прежде чем он ушел.

— Вы не запомнили его имя?

— Его звали Хенрик. Я хорошо это запомнила, потому что так зовут моего брата.

— А фамилия?

— Ее он не назвал.

— Как вам показалось, они с Гуниллой были близко знакомы?

— Трудно сказать. Он заглянул только на минутку. У меня сложилось впечатление, что он жил неподалеку, — наверное, это сосед.

— Вы могли бы описать его? — попросил Кнутас.

— Он примерно ее ровесник. Высокий, хорошо сложенный. Густые пепельные волосы и очень красивые глаза. Зеленые, если я не ошибаюсь.

«Как хорошо иметь дело с художниками — у них прекрасная зрительная память», — подумал Кнутас.

— А еще на что-нибудь вы обратили внимание? — спросил он.

— Мне показалось, что он живет по соседству, но ни за что не поверю, что он родом из тех мест. У него чистейший стокгольмский выговор. Ни капли готландского акцента.

У Кнутаса зазвонил мобильник. Возбужденный Кильгорд сообщил, что одежду убитых женщин обнаружили в рыбацком домике в Ниссевикене двое молодых людей.

Кнутас закончил разговор с хозяйкой магазина, поблагодарил ее и вышел на улицу. Рассказал Карин о находке.

— Мы можем возвращаться, — проговорил он. — Все, что нужно, мы здесь сделали. Он на Готланде, теперь в этом не может быть никаких сомнений.

Пару часов спустя они уже летели в Висбю.

Ночь прошла беспокойно. Проснувшись, Эмма почувствовала, что еще очень рано. Бросила взгляд на часы. Половина шестого.

Рядом с ней лежал Улле и, казалось, крепко спал. Рот был приоткрыт, с каждым вздохом он всхрапывал. Она тихонько встала и пошла в туалет. Мысль о Юхане мелькнула в голове, но она отогнала ее. Теперь отношения с Улле наладятся. Она включила воду и залезла под душ, с наслаждением подставляя тело под ласковые струи воды. Затем завернулась в большое полотенце, прошла в спальню и прилегла рядом с мужем. Положила голову на его подушку поближе к его голове. «Конечно же, я люблю его, — подумала она, хотя сомнения, как крошечные осколки стекла, царапали изнутри. — Это же мой Улле».

Как она устала от себя самой! Почему ее все время кидает из крайности в крайность? Почему она никак не может разобраться в своих чувствах?

Она села на постели, разглядывая мужа. Он спал, не подозревая, что она пристально смотрит на него. Голый и беззащитный, как младенец. А что, если она уже не любит его? А что, если любовь прошла? От этой мысли у нее закружилась голова. Он отец ее детей. Разве все сводится к тому, влюблен ты или не влюблен? Она дала клятву перед алтарем: любить его в горе и в радости.

Ее взгляд скользнул по его лбу и прикрытым векам. Она не знала, что творится у него в голове, какие мысли таятся в ней?

Дети. У них двое прекрасных детей. На них, на родителях, лежит огромная ответственность.

А сама она? Что же она за человек, если готова вот так легко всем пожертвовать? Все поставить на карту. Безумие какое-то! Как она могла решиться? Ведь речь идет не только о ее отношениях с Улле. О судьбе всей семьи. О будущем детей.

От любви к Юхану ее швыряло то вверх, то вниз, как корабль на бушующих волнах.

Она встала, вышла в кухню и закурила, хотя на часах было только четверть седьмого. Сейчас ее не волновало, что она курит в помещении: до возвращения детей она успеет тут хорошенько проветрить.

С каждой затяжкой в голове рождались новые мысли. Может быть, не стоит торопиться? Переждать, смириться с внутренним разладом. Никто не заставляет ее принимать решение сейчас. Надо выждать. Время покажет. Больше нет сил разбираться в своих запутанных чувствах!

Внезапно ее мобильник запищал. Она достала его из сумочки и увидела сообщение: «Не могу спать. А ты спишь? Юхан».

Она вышла на крыльцо и позвонила ему.

Он ответил мгновенно:

— Я слушаю.

Огненный вихрь пронесся от головы к животу, по рукам, до самых кончиков пальцев.

— Привет, это я, Эмма.

— Привет. Я скучаю по тебе.

— И я скучаю по тебе.

— Когда мы увидимся?

— Не знаю. Улле сейчас дома. У нас был серьезный разговор. Сегодня он уедет обратно к детям. Они у его брата в Бургсвике. Дедушка с бабушкой тоже там.

— Тогда мы сможем увидеться?

— Не знаю. Как?

— Ну, если твой муж уедет, ты останешься одна. Я могу приехать к тебе.

— Сюда? Да нет, это невозможно, разве ты не понимаешь? Мы не можем встречаться здесь, у меня дома.

— Тогда ты приезжай ко мне.

— Я не могу все время ходить, оглядываясь, как вор, как бы кто-нибудь меня не увидел.

— Я так скучаю по тебе, просто умираю. Мы должны увидеться.

У Эммы мелькнула идея. Безумная, но это уже не имело значения.

— Придумала. Мне все равно надо съездить на днях в дом моих родителей на Форё. Он пустует. Они уехали на несколько месяцев за границу и попросили меня приглядывать за домом. Я хотела взять с собой подругу Вивеку и пожить там пару дней. Но мы можем поехать туда с тобой. Хорошо бы прямо сегодня. Здесь я просто схожу с ума. Мне действительно надо сменить обстановку. Дом стоит у самого моря. Чудесное место.

— А подруга?

— Неважно. Приедет попозже. Я поговорю с ней. Кстати, она знает о тебе.

— Правда? — Он почувствовал, что щеки у него пылают. Ему было приятно услышать это. — Отличная идея, но я не смогу остаться с тобой на несколько дней. Мне надо работать — тут такая горячка с этим последним убийством, и все такое прочее, но на одну ночь смогу вырваться. Я могу приехать завтра на работу чуть попозже. Но сегодня я освобожусь не раньше шести.

— Ничего страшного. Я поеду пораньше.

Поговорив, Эмма вернулась в дом. Снова ощущение, будто летишь в пропасть, смесь радостного ожидания и угрызений совести.

Когда Улле проснулся, она подала ему завтрак в постель.

— Я приняла решение, — сказал она. — Мне нужно все обдумать. Взглянуть на все со стороны. Так много всего произошло в последнее время. Я совершенно запуталась. Сама не знаю, чего я хочу.

— Вчера вечером ты сказала… — пробормотал он разочарованно.

— Знаю, но я по-прежнему не уверена, — стала оправдываться она. — Не уверена в нас. Не знаю, что осталось от наших отношений. Или это убийство Хелены и других женщин так на меня повлияли. Мне надо сменить обстановку.

— Понимаю, — сказал он участливо. — Тебе тяжело далось все это. Что ты намерена предпринять?

— Прежде всего я съезжу в дом родителей. Мне все равно нужно за ним присматривать. Прямо сегодня и поеду.

— Одна?

— Нет, Вивека обещала составить мне компанию. Я с ней договорилась.

Легкий укол в груди. Еще одна ложь. Она сама стыдилась того, как легко произносит эти слова.

— Вообще-то, я надеялся, что сегодня ты поедешь со мной к детям. Что я им скажу?

— Скажи им все как есть. Что я поехала наводить порядок в доме бабушки и дедушки и вернусь через несколько дней.

— Хорошо, — сказал Улле. — Они наверняка поймут. Тем более что потом вы еще долго будете вместе.

Из-за его покладистости угрызения совести стали мучить ее еще больше. «Лучше бы он разозлился — так было бы легче», — подумала она, с трудом скрывая раздражение.

— Спасибо, дорогой! — сказала она и обняла его за плечи.

Кнутас попросил Кильгорда собрать всех на совещание в управлении сразу же, как только они с Карин вернулись на Готланд.

Совещание открыл он сам:

— Итак, в рыбацком домике в Ниссевикене обнаружены вещи, которые могли принадлежать потерпевшим. В настоящий момент их обследуют наши криминалисты, прежде чем отправить в криминологическую лабораторию. Дом оцеплен, мы выясняем, кому он принадлежит. Судя по всему, он заброшен владельцем и не использовался несколько лет. Родственники вызваны сюда для опознания вещей. Данная находка указывает, что убийца, скорее всего, находится на Готланде. С этого момента все наши усилия должны быть сконцентрированы здесь. Что за это время выяснено нового?

— Сегодня мы получили ответ по поводу отпечатков пальцев на ингаляторе, найденном во дворе у Гуниллы Ульсон, — сказал Кильгорд. — В нашей базе совпадающих с ними отпечатков не обнаружено. Мы проверили, кто из окружения убитых страдал астмой или тяжелыми аллергическими проблемами. Выяснилось, что и Ян Хагман, и Кристиан Нурдстрём астматики. Их ингаляторы сегодня будут сопоставлены с тем, что найден у Гуниллы Ульсон.

— Отлично, — похвалил Кнутас. — Что дали допросы этих двоих?

— Что касается Яна Хагмана, мы спросили его, почему он в первый раз умолчал об аборте. Он дал достаточно достоверное объяснение. Он не думал, что аборт имеет для нас какое-либо значение, а его дети не знают о его отношениях с Хеленой Хиллерстрём, так что он не хотел вдаваться в подробности. Пока мы были там, он, похоже, все время боялся, что сын услышит, о чем мы говорим.

— Это можно понять, — кивнул Кнутас. — Лучше было бы пригласить его сюда. Как с Нурдстрёмом?

— Почему он все время упорно отрицал свою связь с Хеленой, совершенно непонятно. Когда мы рассказали, что у нас есть его письма, он сдался и все рассказал. Однако он не мог объяснить, почему скрывал это раньше. Дескать, не хотел, чтобы на него пали подозрения.

— Что-нибудь еще?

— Свидетели утверждают, что в последние недели у дома Гуниллы Ульсон видели неизвестного мужчину. Его видели на участке и вечером, и утром, так что вполне возможно, что это ее бойфренд, — продолжал Кильгорд. — Свидетели описывают его как высокого мужчину с привлекательной внешностью, примерно ее ровесника.

— Свидетелям показывали фотографии? Например, Кристиана Нурдстрёма или Яна Хагмана?

— Нет, не показывали, — признался Кильгорд, смутившись.

— А почему?

— Честно говоря, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Может, кто-нибудь ответит? — Кильгорд обвел беспомощным взглядом коллег.

— Приходится признать, что это мы упустили, — пробормотал Витберг. — У семи нянек…

— Тогда проследите за тем, чтобы это было сделано. Сразу после совещания, — пробурчал Кнутас. — Как обстоят дела с алиби Нурдстрёма и Хагмана? Их проверили еще раз? — продолжал он.

— Да, — ответил Сульман, — похоже, они подтверждаются.

— Похоже?

— Алиби Хагмана подтверждают сын и сосед. Сосед говорит, что они были в море и проверяли сети в тот момент, когда произошло первое убийство. Вернулись около восьми утра. Когда была убита Фрида Линд, у Хагмана гостил сын. Оба утверждают, что спали в своих постелях, ибо убийство произошло среди ночи. Во время третьего убийства он опять был на рыбалке с тем же соседом, с которым до того осматривал сети. Это было вечером накануне дня летнего равноденствия. Затем они пошли домой к соседу праздновать, и Хагман вырубился у того на диване.

— А Нурдстрём?

— У него действительно нет алиби на момент первого убийства, — продолжал Сульман. — В тот вечер он был на вечеринке в доме семьи Хиллерстрём примерно до трех часов ночи. Затем уехал в Висбю в одном такси с Беатой и Джоном Данмаром и оттуда поехал к себе домой. Туда он прибыл около четырех утра. Он живет в Бриссунде. Водитель такси подтвердил, что Кристиан Нурдстрём вышел из машины у своего дома и что он был сильно пьян. Трудно предположить, чтобы он потом проехал все шесть миль обратно до дома Хиллерстрёмов, дождался на пляже Хелену и убил ее. Кроме того, в тот же день он вылетел в Копенгаген. Когда произошли два последующих убийства, его не было на Готланде. Когда убили Фриду Линд, он был в Париже, а когда убили Гуниллу Ульсон — в Стокгольме. Никто из тех, кто был в «Погребке монахов» в день убийства Фриды Линд, не видел там Кристиана Нурдстрёма. Его бы узнали. Конечно, он мог подкарауливать ее снаружи, такая возможность существует. С другой стороны, человек, с которым Фрида беседовала в баре, по-прежнему не объявился. И это наводит на очень серьезные подозрения. Он швед и не мог не слышать бесконечных призывов в СМИ связаться с полицией.

— Ну, могут быть другие причины, почему он не выходит на связь, — сказала Карин Якобсон. — Возможно, у него по другому поводу совесть нечиста.

— Конечно, может быть и так, — согласился Сульман.

— Дама, продающая в Стокгольме керамику Гуниллы Ульсон, сообщила, что она встретила дома у Гуниллы мужчину лет тридцати пяти, высокого, приятной наружности, — сказал Кнутас. — Он представился ей как Хенрик. Он говорил не на местном диалекте — она сочла, что у него стокгольмское произношение. Подруги Фриды Линд утверждают, что мужчину, с которым познакомилась Фрида, звали Хенрик. По словам бармена, мужчина, с которым она сидела в баре, говорил на стокгольмский манер. Это не означает, что он не из этих мест. Возможно, он уроженец Готланда, давно перебравшийся на материк. Или кто-то из его родителей с материка, или он просто старается не говорить на готландском диалекте, чтобы его не узнали. Конечно, существует вероятность, что этот человек не из местных, просто хорошо знает остров и сейчас находится здесь. Однако я склоняюсь к мысли, что это кто-то из наших. Во всяком случае, начинать надо с этого конца. Что нам известно об убийце? Его могут звать Хенрик. Он высокого роста. Носит обувь сорок пятого размера. Ему от тридцати до сорока лет, и у него астма. На острове не более пятидесяти восьми тысяч жителей. Людей, подходящих под это описание, не так уж и много. Кроме того, у нас сейчас столько свидетелей, видевших этого человека, что можно сделать фоторобот. Пожалуй, время пришло.

— По-моему, этого делать нельзя, — возразил Кильгорд. — Можно спровоцировать панику.

Несколько человек поддержали его.

— У кого-нибудь есть предложение получше? — воскликнул Кнутас и развел руками. — Все указывает на то, что убийца здесь, на острове. Серийный убийца, который в любой момент может совершить новое преступление. Мы нашли одежду убитых, но что еще мы имеем? Мы никак не можем нащупать связь между жертвами, которая имела бы значение для следствия. Ни по одному убийству нет ни одного свидетеля. Он нападал на своих жертв тогда, когда они находились в одиночестве и никого поблизости не было. И каждый раз мгновенно исчезал. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Вместе с тем его должны были видеть множество людей. Черт подери, ведь он разъезжал по всему острову! Фрёйель, Висбю, Нэр, Ниссевикен. Он сидел в баре, ходил по пляжу, бродил по городу, появлялся в Нэре. Его портрет даст нам возможность его задержать.

— По-моему, это единственный выход, — согласился Сульман. — Мы должны действовать радикально. Он в любой момент может убить еще кого-нибудь. Кроме того, между вторым и третьим убийством прошла всего неделя. Боюсь, через несколько дней он снова чего-нибудь натворит. Время работает против нас.

— Да все полетит к чертям! — пророкотал Кильгорд. — Вы знаете, что произойдет, если народу показать портрет убийцы? Граждане начнут находить сходство со всеми подряд. Доброхоты оборвут нам телефон. Начнется настоящая истерика, готов поспорить на что угодно. А отвечаем за все это мы. У нас что, есть время со всем этим разбираться? Мы и так загружены до предела, ищем этого сумасшедшего день и ночь.

— Да и на чем строить фоторобот? — высказала свои сомнения Карин. — У нас есть два свидетеля, видевшие человека, который потенциально может быть убийцей. Женщина, продававшая керамику Гуниллы Ульсон, и соседка, заметившая возле ее дома мужчину. Есть еще подруги Фриды Линд, которые видели мужчину в баре. Но мы по-прежнему не знаем, он ли убийца. Это всего лишь допущение. Насколько согласуются между собой эти свидетельства? И что произойдет, если свидетели ошибаются? С фотороботом связано два серьезных опасения. Во-первых, свидетели могут дать неверные сведения, так что мы разошлем портрет, который не соответствует действительности. С другой стороны, может оказаться, что они видели не убийцу, а другого человека. Мне кажется, минусы перевешивают. По-моему, неразумно прибегать сейчас к таким крайним мерам.

— Крайним мерам? — повторил Кнутас с сарказмом. — Что, в нынешнем положении еще не настало время прибегать к крайним мерам? У нас три нераскрытых убийства! Весь остров парализован страхом. Женщины не решаются нос из дому высунуть, несмотря на жару, и вся страна дышит нам в затылок. Скоро дождемся, что позвонит сам премьер-министр! Мы должны разрешить эту ситуацию. Я хочу, чтобы мы задержали убийцу в течение недели. Любой ценой. Немедленно пригласить сюда специалистов, чтобы они сделали портрет на фотороботе. И предъявить его общественности как можно скорее. Кроме того, вызвать Хагмана и Нурдстрёма для новых допросов. Со всеми, кто был на вечеринке у Хиллерстрёмов накануне убийства, я еще раз побеседую лично. С каждым! То же самое касается подруг Фриды Линд. Как идут дела с проверкой обстоятельств жизни жертв? Это нам что-нибудь дает?

Ему ответил Бьёрн Хансон из Центрального управления:

— Мы работаем не покладая рук. Хелена Хиллерстрём переехала в Стокгольм в возрасте двадцати лет — складывается впечатление, что она не была знакома с Фридой Линд. Хелена Хиллерстрём и Гунилла Ульсон учились в старших классах и в гимназии в разных школах и не имели общих интересов. А между Гуниллой и Фридой нам вообще не удалось установить никаких связей. Фрида Линд, как всем известно, жита в Стокгольме. Ее настоящее имя Анни-Фрид, девичья фамилия Персон. Чтобы что-то выяснить, нужно время. И дело ничуть не облегчается тем, что сейчас лето и все, кто только можно, в отпусках.

— Хорошо-хорошо, — нетерпеливо перебил Кнутас. — Продолжайте рыться в их прошлом, работайте с максимальной скоростью. Нельзя терять ни минуты.

После совещания Кнутас заперся у себя в кабинете. Он был зол на весь свет. Уселся за письменный стол. Рубашка прилипла к телу. Большие пятна пота растеклись по ней от подмышек. Он ненавидел это состояние. Долгожданная жара начинала действовать ему на нервы. Думать было тяжело, почти невозможно на чем-то сосредоточиться. Больше всего ему хотелось поехать сейчас домой, постоять под прохладным душем и выпить литра два воды со льдом. Он поднялся и опустил жалюзи. Кондиционер в здании управления полиции предусмотрен не был. Начальство решило, что не стоит тратить деньги на его установку, ибо он будет использоваться лишь несколько дней в году. Кнутас очень надеялся на ремонт, ожидавшийся осенью, — авось у них хватит ума все же установить кондиционер. «Черт подери, чтобы раскрыть запутанное убийство, мозги должны быть в рабочем состоянии!» — подумал он со злостью. Найденные вещи — это все же шаг вперед. В рыбацкий домик он съездит чуть позже, пусть там пока спокойно поработают криминалисты. Он стал листать страницы в папках с протоколами допросов. Три папки — по Хелене Хиллерстрём, по Фриде Линд и по Гунилле Ульсон. Его не оставляла досада, что многое в этом расследовании прошло мимо него. Поездка в Стокгольм наглядно это продемонстрировала: допрос родителей Хелены Хиллерстрём, аборт, о котором до этого никто ни словом не упомянул. Как, собственно говоря, проводились допросы? Он решил еще раз прочесть все протоколы, начав с допроса родителей.

У Гуниллы Ульсон родителей не было, а ее брата пока так и не удалось разыскать. Он открыл папку Фриды Линд. Йёста и Майвор Персон. Адрес: Гульвивегренд, 38, Якобсберг. Он собирался съездить к ним во время своего пребывания в Стокгольме, но найденные вещи изменили его планы. Он стал читать. На первый взгляд допрос был проведен по всем правилам, но Кнутасу все же захотелось поговорить с родителями лично.

Трубку подняли после четвертого гудка. На другом конце раздался тихий женский голос:

— Персон.

Кнутас представился.

— Поговорите с мужем, — ответила женщина еще тише. — Он в саду. Подождите минутку.

Вскоре к телефону подошел муж:

— Алло!

— Добрый день, говорит комиссар криминальной полиции Андерс Кнутас из Висбю. Я руковожу следствием по делу об убийстве вашей дочери. Я знаю, что вы уже отвечали на вопросы полиции, однако мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов.

— Я вас слушаю.

— Когда вы в последний раз виделись с дочерью?

Последовала пауза, затем отец ответил с грустью:

— Давно. К сожалению, мы нечасто встречались. Отношения оставляли желать лучшего. Последний раз мы виделись, когда они собирались переезжать на остров. Внуки хотели попрощаться с нами. А теперь вот оказалось, что мы ее больше не увидим.

Новая пауза, длиннее предыдущей. Затем голос зазвучал снова:

— Но мы разговаривали по телефону на прошлой неделе, когда Катарине исполнилось пять лет. Мы всегда поздравляем внуков с днем рождения.

— Какое настроение было у Фриды?

— В тот момент радостное. Сказала, что ей начало нравиться на Готланде. Поначалу ей было очень тяжело. На самом деле она не хотела туда переезжать. Пошла на это ради Стефана. По иронии судьбы ее угораздило выйти замуж именно за парня с Готланда! Она ненавидела Готланд, даже не хотела вспоминать о том времени, когда мы жили там.

Кнутас лишился дара речи. До него не сразу дошло, что именно сказал сейчас его собеседник.

— Алло, вы слушаете? — раздался в трубке голос отца через несколько секунд.

— Что вы сказали — вы жили раньше на Готланде? — выдохнул Кнутас.

— Да, мы переехали туда, но прожили там всего несколько месяцев.

— А что вы здесь делали?

— Я был тогда кадровым военным, и меня перевели в полк «П-18». Но это было очень давно. Еще в семидесятые годы. Свой дом в Якобсберге мы сдали жильцам. Но на Готланде мы не прижились. Особенно не понравилось Фриде. Она прогуливала школу, дома вела себя так, словно ее подменили. Стала просто невыносима.

— Как получилось, что вы не рассказали этого на первом допросе? — возмущенно спросил Кнутас.

— Не знаю. Это был такой краткий период. И так давно.

— В каком году вы жили в Висбю?

— Дайте вспомнить… Должно быть, весной семьдесят восьмого. Фриде очень не повезло. Ей пришлось перейти в новую школу в середине полугодия в шестом классе. Мы переехали во время пасхальных каникул.

— Как долго вы здесь прожили?

— Мы собирались остаться как минимум на год, но у жены обнаружили рак, и она захотела перебраться обратно в Стокгольм, поближе к родственникам. В начале лета мы снова вернулись домой.

— Где вы жили?

— Хм, как же называлась эта улица? Во всяком случае, она располагалась за крепостной стеной. Вспомнил — Ирисдальсгатан.

— Значит, Фрида ходила в Норрбаккаскулан?

— Точно. Именно так она и называлась.

Закончив разговор, Кнутас схватил мобильник и позвонил Кильгорду, который сообщил, что как раз наслаждается телячьей отбивной в ресторане «Линдгорден».

— Фрида Линд жила в детстве на Готланде.

— Да что ты говоришь!

— Да, она прожила здесь несколько месяцев, когда училась в шестом классе. Ее отец военный, его откомандировали в Висбю.

— Когда это было?

— В семьдесят восьмом году. Весной. Она училась в Норрбаккаскулан и жила на Ирисдальсгатан. Это совсем рядом с Рютегатан, где жила Хелена Хиллерстрём. Похоже, это то, что мы искали, — теперь дело сдвинется с мертвой точки.

— Понял. Еду.

— Отлично.

Очень скоро полиция установила, что и Гунилла Ульсон училась в той же школе. Фрида Линд была на год моложе остальных, но она пошла в школу в шестилетнем возрасте. Через несколько часов стал очевиден общий знаменатель. В шестом классе все три убитые женщины учились вместе.

Погода оправдывала предсказания метеорологов. Небо почернело, с запада надвигались темные тучи, полные дождя. Эмма стояла на палубе парома и видела, как приближаются контуры острова Форё. Поездка через пролив продолжалась всего несколько минут, но ей хотелось вдохнуть морского воздуха и насладиться видом. Форё — ее самое любимое место. Дикая суровая природа с огромными рауками[11] и длинными песчаными пляжами влекла не только ее. Летом сюда съезжалось множество туристов. Ее родителям повезло: десять лет назад им удалось купить каменный дом вблизи многокилометрового пляжа в Норста Аурене. Их знакомый знал хозяйку, которая собиралась продать дом, но только готландской семье. Те немногочисленные дома, которые продавались на Форё, обычно скупали состоятельные стокгольмцы. Здесь искали прибежища многие знаменитости — артисты, художники, политики, да и сам Ингмар Бергман, который жил тут круглый год.

Родители без колебаний переехали сюда из Висбю. Им не пришлось об этом пожалеть.

Эмма остановилась возле «Консума» у дороги, чтобы купить продуктов. Заходя в магазин, она бросила взгляд на вечерние газеты. В обеих публиковались большие фотографии последней жертвы. Это была женщина примерно ее возраста, с длинными темными волосами, заплетенными в две косы. Значит, ее имя и фотографию решили обнародовать. Эмма купила обе газеты. В машине она пробежала глазами статьи на первой полосе. Еще одна женщина зверски убита, как и остальные. Неприятный холодок пробежал по спине. Приехав на место, она прочтет газеты в спокойной обстановке. По шоссе, ведущем к северной оконечности Форё, она неслась на большой скорости. На перекрестке четырех дорог возле Судерсанда свернула налево. Остановилась, зашла в пекарню, куда всегда заглядывала, когда ехала к родителям. Перебросилась парой слов с девушками за прилавком. Здесь она знала всех.

Небо все больше темнело.

Свернув с шоссе на дорогу, ведущую к морю, где стоял дом, она заметила позади красный «сааб». За рулем сидел мужчина. На приборной доске у него лежал бинокль. «Наверное, наблюдает за птицами», — подумала она. Мыс возле дома ее родителей был излюбленным местом орнитологов. Припарковав машину у дома, она заметила, что он развернулся и уехал обратно той же дорогой. «Видать, заблудился».

Эмма едва успела закрыть за собой дверь, как начался дождь. Поставив на полу в холле пакеты с провизией, она увидела за окнами вспышку молнии. Загремел гром, струи застучали по жестяной крыше. В помещении стало совсем темно.

В доме стоял затхлый запах. Родители уехали неделю назад. Она пошла в кухню, попыталась открыть окно, но при таком сильном ветре об этом нечего было и думать. Поставив пакеты на скамью, она стала перекладывать их содержимое в шкаф. Шкафы были почти пусты. Родители собирались путешествовать долго. Их поездка по Китаю и Индии продлится еще три недели. После того как оба вышли на пенсию, они каждый год отправлялись в путешествие.

Эмма стала распаковывать то, что привезла с собой. Сначала выгрузить всю еду в кухне. Потом застлать двуспальную родительскую кровать чистым бельем. Она с нетерпением ждала приезда Юхана. Они проведут вдвоем весь вечер и всю ночь. Вместе поужинают и вместе позавтракают.

В последние дни у нее было ощущение как на американских горках — ее бросало то вверх, то вниз. В какой-то момент ей хотелось стабильной, предсказуемой жизни с Улле, в следующую минуту она готова была бросить все ради Юхана.

Ясное дело, она влюблена в Юхана, но что ей известно о нем?

Лето — вообще пора любви, а необходимость встречаться тайно лишь добавляла пикантности в отношения. Ему не приходится ни за что отвечать. Он живет один, без детей, заботится только о самом себе. Естественно, ему легко. Ей же приходится думать о семье, о детях. Готова ли она разрушить привычный уклад их жизни лишь потому, что влюбилась в другого? Да и надолго ли хватит этой любви?

Она отогнала эти мысли. Включила радио, чтобы заглушить размышления музыкой, поднялась на второй этаж, чтобы перестелить постель. Когда она подумала о том, чем они чуть позже будут заниматься в этой постели, жар охватил все тело.

Дождь стучал по стеклам, но она все же открыла окно, чтобы немного проветрить. Здесь, наверху, это удалось — окно спальни выходило на лес.

Закончив, она сварила кофе и уселась за кухонный стол с сигаретой, глядя в окно.

Дом окружала невысокая каменная стена. Поверх нее открывался вид на море, бушевавшее в порывах ветра. У дома пляж был довольно узким, но дальше он расширялся. На конце мыса, где песчаная полоса становилась шире, многие купались совсем без одежды. Сколько раз сама она бросалась нагишом прямо в море, визжа от восторга, перекрикивая шум волн!

«Искупаться в чем мать родила мы сможем завтра, — подумала она. — Перед тем как Юхан уедет на работу. Лишь бы погода наладилась».

Вивека обещана приехать к обеду на следующий день. Оставаться одной Эмме не хотелось.

Она поднялась и стала бродить по дому. Давненько она не навещала своих родителей. Отношения у них были не самые лучшие. С раннего возраста она всегда ощущала легкое отчуждение с их стороны. Казалось, она обязана была постоянно добиваться успехов, чтобы их порадовать. И случалось, что они бывали ею довольны, — когда она нарисовала красивый рисунок, правильно решила все примеры в контрольной или хорошо выступила на показательных соревнованиях по гимнастике. Но ближе они с годами не становились, и теперь этот разрыв уже невозможно было преодолеть. Общаться становилось все тяжелее. Часто ее мучила совесть, что она так редко звонит или навещает их. С другой стороны, ей казалось, что теперь, когда они на пенсии и у них масса свободного времени, они сами могли бы проявлять интерес. Приезжать в гости, чтобы посидеть с внуками, свозить их куда-нибудь, например в парк развлечений «Пеппи Длинныйчулок», который дети обожают. У нее и Улле на это обычно не хватает времени. Но когда они наконец приезжали в гости, то сидели на диване как пришитые, ожидая, что им все подадут. Зато с готовностью отпускали шпильки по поводу того, какой у них с Улле беспорядок в доме и как давно они не стригли детей. Это утомляло, но она не видела способов изменить ситуацию. Родители не воспринимали критику, а когда она как-то раз попыталась что-то сказать, они и слушать не стали. Все всегда кончалось тем, что папа начинал сердиться.

Гостиная выглядела как обычно. Диван в цветочек и антикварный столик с одного из тех бесчисленных аукционов, которые так любили посещать ее родители. Камином явно давно не пользовались. Он был почти стерильно чист. Она с удовольствием отметила, что в корзине рядом лежат дрова.

Ступени деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, привычно скрипели. Она зашла в комнату для гостей, которую они с сестрой Юлией считали своей. Здесь они ночевали, когда навещали родителей. Среди вещей из своего детства.

Она присела на кровать. Здесь воздух был еще более затхлым, а в углах скопились хлопья пыли.

Полка во всю стену была заставлена книгами. Она пробежала взглядом по корешкам. Ее собственные книги о лошадях, мамины старые книги. Достав с полки одну из них, она похихикала над устаревшим стилем и оформлением. На обложке была изображена молодая стройная женщина с яркими алыми губами, закутанная в шаль, садившаяся в спортивную машину. За рулем сидел темноволосый молодой человек, похожий на спутника Барби Кена. Книга называлась «Любовь с препятствиями».

Очень актуально в нынешней ситуации.

На другой полке стояли старые альбомы с фотографиями. Долгое время она просидела, углубившись в свои детские снимки. Дни рождения, конноспортивный лагерь, выпускные вечера в школе. С друзьями на пляже, на вечеринке, с родителями и Юлией в «Грёна Лунд»[12] в Стокгольме. На многих фотографиях они сняты вместе с Хеленой.

Вот они — тощие одиннадцатилетние девчушки на фоне моря, а вот тринадцатилетние, по-взрослому размалеванные, на классной вечеринке, а вот — чинно стоящие в ряд на выступлении хора. Вот они — веселые, в летнем лагере, вот торжественные, все в белом, на конфирмации, а вот — элегантные дамы в длинных платьях на школьном выпускном балу в гимназии.

Ее взгляд упал на стопку школьных каталогов.[13] Она вытащила один из них и нашла свой класс, где учились они с Хеленой.

На обложке было написано: «6 А». Затем — фотография школы, директора и учительницы. Далее следовали портреты одноклассников с подписями. «Какие мы были маленькие!» — подумала она. Некоторые совсем еще дети, с пухлыми розовыми щечками. Другие — бледные и худенькие. У некоторых уже начались проблемы с кожей, кто-то из девочек уже пользуется косметикой, а у кого-то из мальчишек за покрытой первым пушком губой спрятан жевательный табак. Себя она нашла в самом низу, поскольку ее девичья фамилия была Эстберг. А вот Хелена. Красивая, с длинными густыми темными волосами, обрамляющими лицо. Смотрит серьезным взглядом прямо в объектив.

Эмма еще раз провела указательным пальцем по фотографиям. Эва Альберг, Фредрик Андерсон, Гунилла Брустрём… Ее палец замер под фотографией светловолосой девочки с шейным платком, которая смотрела на фотографа из-под светлой челки.

Гунилла Брустрём. Это лицо она только что видела — лицо взрослого человека. Портрет в газете. Та самая Гунилла, которую только что нашли убитой! Эмма сбегала вниз, на кухню, и принесла газету. Да, это она. В те времена волосы у нее были куда светлее. Но лицо все то же. Она забыла о существовании Гуниллы. Они не особо дружили.

Значит, и Гунилла, и Хелена пали от руки одного и того же убийцы…

В следующую секунду ее осенило, что их объединяло, — как будто кто-то внезапно ударил ее по голове.

Анни, где же Анни-Фрид? Это, должно быть, и есть Фрида. Невероятно! Ее взгляд пробежал по рядам фотографий. Почему же нет Анни? Ах да, она появилась в их классе только весной. Приехала из Стокгольма. Потом они с родителями уехали обратно. «Мы называли ее Анни, хотя ее настоящее имя было Анни-Фрид, — подумала Эмма. — Наверняка это она и есть».

Все трое из одного класса. Убиты. Осталась только она.

Девчонки из шайки на самом деле не дружили по-настоящему. Они с Хеленой были лучшими подругами, а странноватая Гунилла сошлась с новенькой Анни. Но что-то заставило их объединиться в одну компанию и дразнить его. Это продолжалось не так уж и долго — несколько месяцев. Начиналось все достаточно невинно — насмешки, легкие тычки. Потом преследование стало набирать обороты. Они подзадоривали друг друга. Участвовали все, но заводилой была Хелена. Собственно, только это их и связывало. Они объединились против него. Возможно, Гунилла и Анни хотели таким способом сблизиться с ней и Хеленой, которые считались в школе крутыми девчонками. Быть с ними в одной компании.

Но ничего не вышло. Настали каникулы, все разъехались. С Анни они больше не встречались, она переехала обратно в Стокгольм. В седьмом только Эмма и Хелена учились в одном классе. Для них эта история ничего не значила. После летних каникул они и забыли обо всем.

А вот он, судя по всему, не забыл.

Трясущимися руками она стала перелистывать каталог. Две страницы вперед. «6 С». Она вглядывалась в лица. Вот он. Пятая фотография слева.

Бледное, серьезное лицо — круглое, с намеком на второй подбородок. Короткая стрижка. Это он. Он — общий знаменатель во всех трех убийствах.

Тошнота подступила к горлу. Она не успела ничего предпринять — ее вывернуло прямо на пол.

Тут зазвонил телефон. Звонки разрывали тишину в доме.

Не в силах ответить, она пошла в ванную, чтобы умыться. Голова кружилась, колени подкашивались. Он убил их всех, одну за другой. В живых осталась только она, последняя.

Телефон зазвонил снова. Спотыкаясь, она сбежала вниз по лестнице. Это был Юхан.

— Привет, это я. Я закончил раньше. Уже выезжаю.

Эмма не могла выговорить ни слова.

— Что такое? Что с тобой?

Она опустилась на пол, прижимая трубку к уху. Произнесла шепотом:

— Я поняла, что общего между всеми жертвами. В шестом классе мы все учились вместе. И я тоже. У нас была девчоночья компания — мы издевались над парнем из параллельного класса. Он и есть убийца. Один раз мы засунули ему в рот его трусы. Теперь он отомстил всем, кроме меня. Ты понимаешь? Следующая очередь — моя. А что, если он уже здесь? Может, я перегибаю палку, но, когда я подъезжала к дому, за мной следовала машина. Затем она повернула и уехала. За рулем сидел мужчина.

— Что за марка?

— Старый «сааб» красного цвета. Я думаю, что он…

Больше она ничего не успела сказать. Связь прервалась.

Он как раз заканчивал мыть голову, когда зазвонил мобильник. Кнутас все же решил сделать небольшой перерыв и заехать домой поесть. Он собирался принять холодный душ, чтобы мысли в голове прояснились. На звонок ответила его жена.

Прошло секунд двадцать, и она заколотила в дверь ванной:

— Андерс, Андерс, выходи! Ты должен ответить! Это очень срочно!

Он выключил кран, распахнул дверь и схватил трубку. Жена взяла большое полотенце и вытирала его, пока он слушал. На другом конце провода послышался взволнованный голос:

— Это Юхан Берг, «Региональные новости». Пошлите людей и машины на Форё. Немедленно! Эмма Винарве там одна в доме своих родителей — ей кажется, что ее преследует убийца. Он уже там. Она догадалась, что связывает все убийства. В шестом классе они все вчетвером учились вместе и дразнили парня из параллельного класса. Он убил их всех, кроме нее.

— Боже, что ты такое говоришь?

— Эмма убеждена, что убийца — тот парень, над которым они издевались. Один раз они засунули ему в рот его трусы.

— Как его зовут?

— Не знаю. Она не успела сказать. Но ей кажется, что он уже там. Какая-то машина следовала за ней до самого дома. А потом исчезла. Старый «сааб» красного цвета. Вы должны срочно выехать туда. Сам я уже еду.

— Где именно на Форё?

Юхан зачитал описание маршрута, которое продиктовала Эмма:

— За Экевикеном проедете мимо указателя с надписью «Шер». Затем увидите закрытый павильон с мороженым. Оттуда влево по узкой дорожке до самого моря. До конца дороги. Там и стоит дом.

— Дождись нас, — сказал Кнутас. — Не уезжай вперед.

— К черту тебя с твоими советами! Поторопитесь. — Юхан положил трубку.

Кнутас набрал телефон дежурного:

— Немедленно выслать три машины на Форё. Убийца, которого мы ищем, находится там. Сообщите полиции в Форёсунде, чтобы они выезжали в Норста Аурен. Взять оружие и бронежилеты. Подозреваемый может ехать на красном «саабе» старого образца. Пусть выезжают, инструкции я дам позже. Оцепите паром, во всяком случае со стороны Форё, пока мы не подъедем. С острова никого не выпускать. Понятно? Я позвоню Якобсон, ты разыщи Витберга и Норби. Пусть свяжутся со мной. И пусть тоже выезжают на Форё. Кроме того, кто-то должен разыскать Улле Винарве. Передайте ему, чтобы он позвонил мне.

Кнутас закончил разговор и набрал номер Карин:

— Это Андерс. Где ты?

— Покупаю продукты в «Хемчёпе».

— Оставь покупки и выходи на Норра Хансегатан. Я заберу тебя там.

— Что случилось?

— Объясню по дороге.

Кнутас уже успел натянуть брюки. Жена ни о чем не спросила. Молча протянула ему бронежилет и табельное оружие. Объяснений не требовала, и он был ей за это благодарен.

Минуту спустя он сидел с мокрой головой в машине с включенной сиреной.

Он тщательно вымыл руки. Долго тер их мылом. В этот момент ему хотелось чувствовать себя абсолютно чистым. До этого он принял душ, помыл голову и побрился. Щедро лил на себя горячую воду, которую родители всегда так экономили. Затем достал рубашку, брюки и галстук и неспешно оделся.

Галстук ему подарила мать на прошлое Рождество. Сейчас это оказалось очень кстати. Он был один в доме. Отец ушел с соседом ловить рыбу. Мать уехала за покупками, но скоро вернется.

Он услышал хруст гравия, когда машина въехала во двор. Он был совершенно спокоен. Все тщательно подготовлено. Все, что понадобится, аккуратно сложено в сарае.

Он посмотрел на себя в зеркало и остался доволен тем, что увидел. «Мужчина в расцвете сил, который наконец решил сам распорядиться своей жизнью», — подумал он, прежде чем открыть дверь ванной и выйти навстречу матери.

Руки у нее были заняты пакетами.

— Почему ты не вышел к машине и не помог мне? — спросила она с упреком. — Разве ты не слышал, что я подъехала? Мог бы сообразить, что мне тяжело нести.

Разговаривая с ним, она даже не взглянула на него. Не заметила, что он одет торжественно. Сбросила туфли, повесила свое жуткое пальто на крючок в холле и потащила в дом пакеты. Как всегда, этот полный упрека голос — сочувствие только к себе самой. Он стоял, молча глядя на нее. Он ее постоянно разочаровывал. Так было всегда, сколько он себя помнил. Ее ожидания не соответствовали действительности. Она всегда требовала от него чуть больше. Еще больше. Что бы он ни делал, никогда не возникало у него чувства, что мать довольна им. Зато сестре она явно отдавала предпочтение. У его младшей сестры всегда все было в порядке. Она никогда не грубила, не создавала никому проблем, хорошо училась, была окружена друзьями и никогда не ныла и не жаловалась. Все эти годы он так мечтал о теплых объятиях, о любви без условий, о матери, которая ничего бы от него не ожидала, а просто была рядом. Но его мечтам не суждено было сбыться. Она отворачивалась от него или искала в нем недостатки. Он пытался ей угодить, старался изо всех сил, но она всегда оставалась недовольной. Она и не подозревала о том, как над ним издевались, как унижали его в школе. Замкнувшись в себе, он нес эту обиду в одиночестве. Никогда не возникало у него чувства, что ей можно довериться.

Собственные недостатки она переносила на него. Именно из-за него она так и не смогла осуществить свою мечту — выучиться на медсестру.

Это он виноват в том, что мать недовольна своей жизнью. Что она не могла получить хорошую работу. Что она не любит своего мужа. За эти годы она съежилась, превратилась в желчный высохший комок, полный жалости к себе.

А за что в ответе она сама? За свою жизнь? За своих детей? За него?

Ненависть переполняла его, мешала ему думать, пока мать, что-то недовольно бурча себе под нос, выкладывала покупки.

До чего жалкое зрелище! Больше откладывать нельзя. Он сделал три шага и схватил ее сзади, держа, как в тисках.

— Что ты делаешь? — выкрикнула она.

Он вытащил из кармана веревку и связал ей руки за спиной. Затем выволок ее в холл, локтем открыл дверь и поволок ее через двор в сарай. Она брыкалась и кричала. До крови укусила его за руку. Боль не подействовала на него. Он не проронил ни звука. Продолжая крепко держать ее, он взялся за толстую веревку, подготовленную еще с утра. На ней он предусмотрительно сделал петлю и укрепил другой конец на потолочной балке. Держа ее за запястья, он заставил ее растопырить пальцы и прикоснуться к спинке стула, прежде чем поставил ее на него. Затем влез на стремянку и таким же манером заставил ее прикоснуться к веревке с петлей и всему остальному.

Когда все было сделано, она стояла, глядя на него с выражением удивления на лице. Она молчала, нижняя губа у нее дрожала. «Какая она безобразная», — подумай он и в последний раз проверил петлю.

Он встал напротив и посмотрел на нее. Его взгляд был полон презрения. Но внутри он ощущал неведомое ранее спокойствие. Абсолютную гармонию, которая заполняла его, как теплое молоко.

Он решительно выбил из-под нее стул.

В трубке не было слышно ни звука. Почему прервалась связь? Такое уже случалось не раз — в грозу телефон переставал работать. Или кто-то перерезал провод? От этой мысли Эмму охватил ужас. Нужно добраться до мобильного. Он лежал в кухне. Она кинулась туда, набрала номер Юхана. Безрезультатно! Да, ведь здесь всегда плохая связь. Черт подери! А если убийца бродит где-то рядом? Он не мог войти в дом. Она услышала бы его. Юхану понадобится не меньше часа, чтобы добраться сюда. А то и полтора.

Вспомнив про открытое окно в спальне, она побежала наверх, чтобы закрыть его. Наклонившись вперед, чтобы взяться за крючок, она увидела его. Он стоял по другую сторону низенького забора, вплотную к нему. Даже не вглядываясь, она поняла, что это он. Он смотрел на нее. Прежде чем поспешно спрятаться за занавеску, она успела отметить, что он одет во все темное.

Ей с ним не справиться. Выбежав из спальни, она огляделась, ища что-нибудь, чем можно было бы обороняться.

«Юхан конечно же позвонил в полицию, — подумала она. — Я должна продержаться до их приезда. Но как, черт подери?»

Теперь, когда он увидел ее, наверняка направился в дом. Орудие для защиты лучше всего было бы искать в кухне — там, по крайней мере, есть ножи. Она как раз решилась спуститься по лестнице, когда услышала, что открылась входная дверь.

Эмма сообразила, что забыла запереть дверь. Как она могла допустить такую оплошность? Она проклинала себя за это.

Взгляд ее упал на бейсбольную биту сестры, стоявшую в углу. Юлия привезла ее после года учебы по обмену в Штатах. С тех пор о ней ни разу никто не вспомнил, но сейчас она может очень пригодиться.

Тингстеде, Лэрбру и далее прямая дорога до Форёсунда. Кнутас еще раз посмотрел на часы на приборном щитке. Минуты убегали со страшной скоростью. Он поговорил с двумя полицейскими из Форёсунда, которые показались ему слишком медлительными, но теперь, во всяком случае, они уже проехали перекресток четырех дорог у Судерсанда и свернули в сторону Экевикена и Шера. Дождь за лобовым стеклом стоял стеной, ухудшая видимость, — это еще больше затрудняло поездку. Часы показывали четверть седьмого, — к счастью, машин на дороге было мало. Карин сидела рядом с мобильным телефоном у уха — сообщала Кильгорду обо всем, что произошло.

Они неоднократно звонили Эмме на ее мобильный. И каждый раз механический голос отвечал им, что абонент недоступен. И просил позвонить позже. Телефон в доме тоже не работал.

Кнутас несся с огромной скоростью, не сводя глаз с шоссе, ведущего в Форёсунд. Они должны успеть к Эмме Винарве. Он вдавил педаль газа до упора, глядя на дорогу через занавес дождя, изо всех сил пытаясь вписываться в повороты.

Карин закончила разговор.

— Кильгорд тоже едет туда, с ним несколько человек из его группы, — доложила она.

— Сколько нас всего?

— Двое патрульных, которые скоро будут на месте. Потом мы и еще три машины. Всего чуть больше десяти человек. У всех, кроме меня, бронежилеты.

— Останешься снаружи и будешь следить, — сказал Кнутас. — Только бы он нас не опередил. Но нас слишком мало, — возможно, придется прочесывать местность. Позвони и попроси подкрепления — скажи, чтобы взяли собак. И еще этот сумасшедший тележурналист, который понесся туда совершенно один. Я пытался остановить его, но теперь его мобильный тоже не отвечает. Лишь бы он не наломал дров.

Справа промелькнуло здание музея, и через несколько секунд они въехали в Форёсунд.

Возле парома они увидели ленты полицейского заграждения и нескольких пожарных из Форёсунда, которым патрульные велели задержать паром до приезда полиции. Кнутас поблагодарил их, и ожидавший их паром двинулся через пролив.

Гроза и дождь прекратились. Эмма стояла за дверью гостевой комнаты. Другого укромного местечка она не нашла. С первого этажа до нее доносились звуки радио. Более всего на свете ей хотелось сжаться и спрятаться в стене. Мышцы были напряжены, она изо всех сил старалась сдержать дыхание. Перед глазами стояли лица детей. Ей очень хотелось заплакать, но усилием воли она сдерживалась.

Внезапно она услышала хорошо знакомый скрип лестницы. Она осторожно заглянула в щель между стеной и дверью. Сердце билось так отчаянно, что ей казалось — этот звук слышен во всем доме. Она увидела его руку, сжимающую рукоять чего-то. Топор. Она задрожала и чуть не вскрикнула. Вцепилась зубами в собственную руку, чтобы не выдать себя. Мужчина зашел в спальню родителей. Решение пришло мгновенно. Выскочить в холл и преодолеть лестницу двумя огромными прыжками, пока он не догнал ее. Она споткнулась и рухнула на пол в гостиной. Он схватил ее за ногу, прежде чем она успела подняться. С диким воплем она обернулась и с размаху ударила его по руке бейсбольной битой. Он вскрикнул и выпустил ее — она даже успела вскочить на ноги.

Всхлипывая, она кинулась в холл, к входной двери. Ей удалось схватиться за ручку, но дверь оказалась заперта — не успела она ее открыть, как он снова настиг ее. Схватил сзади за волосы и поволок в кухню.

— Ах ты, гадина! Падаль! — шипел он. — Сейчас ты у меня получишь! Сейчас ты у меня заткнешься, сука подзаборная!

Он толкнул ее на пол, крепко держа одной рукой за шею.

— Настал твой черед, грязная шлюха! Настал твой черед!

Лицо его всего в нескольких сантиметрах от ее лица почернело от ярости. Изо рта у него пахло мятой. Это напомнило ей что-то. Дедушку. Тот же запах. Леденцы от кашля. Большие, белые, прозрачные, которые можно было сосать до бесконечности. В коричневом бумажном пакете. Дедушка всегда угощал.

Когда он поднял топор, примеряясь, чтобы нанести удар, хватка на горле чуть ослабла. В ней вдруг проснулись нечеловеческие силы. Схватив обеими руками его руку, она оторвала ее от своего горла и повалила его на пол. Падая, она оказалась сверху и укусила его за щеку с такой силой, что во рту остался привкус крови. На этот раз она успела открыть дверь и выскочить наружу.

Она добежала до каменной стены и перепрыгнула на другую сторону. Теперь она оказалась на пляже. Проклиная яркий свет, она кинулась бежать. Песок был утрамбован дождем, бежать было легко. Кроме того, ей не привыкать. Сотни раз она совершала тут утреннюю пробежку. Спустя пару минут она не удержалась и обернулась, чтобы посмотреть, отстал ли он. К величайшему своему удивлению, она обнаружила, что за ней никто не гонится. Остановилась, в панике огляделась. Никого, насколько хватало глаз.

«Наверное, он все же пострадал в драке», — подумала она. На душе стало легче, и она бросилась в сторону маяка. Там обычно есть люди. Только бы добежать туда — там она будет в безопасности. Маяк еще не был виден, сначала надо обогнуть мыс, а до него еще десяток метров. Теперь она бежала медленнее. На пляже было совершенно пусто, ни души. Она слышала только свое тяжелое дыхание и глухой звук своих шагов по песку.

На последнем отрезке песок сменился камнями. Она чуть не упала, но ей все же удалось удержать равновесие. Добравшись до другого конца пляжа, она почувствовала, что совершенно выдохлась. Пот струился по спине. Людей пока не было видно, но скоро она окажется на дороге, и там до спасения уже рукой подать.

На дорожке возле маяка она позволила себе перевести дух. Несколько домов у маяка, казалось, пустовали. Она побежала в сторону парковки и вскоре увидела, что чуть в стороне, у леса, стоит машина. Приблизившись, она разглядела красный «сааб».

Вся пробежка оказалась напрасной. Должно быть, он просто сел в машину и поехал к маяку. Она не успела додумать эту мысль до конца, когда сзади ее настиг страшный удар.

Когда Юхан добрался наконец до дома, там уже были двое полицейских. Эммы не было видно. Он оставил машину за забором и вошел на участок.

— Мое имя Юхан Берг, я журналист, — сказал он и предъявил свое удостоверение. — Я друг Эммы Винарве. Где она?

— Этого мы не знаем. Дом пуст, мы ожидаем подкрепления. Просим вас немедленно покинуть участок.

— Где Эмма?

— Вам же говорят, не знаем, — огрызнулся полицейский.

Юхан повернулся и побежал вдоль стены дома в сторону пляжа.

Вслед ему неслись крики полицейских, но он не обращал внимания. Добежав до пляжа, он сразу же увидел следы. Четко различимые следы на песке.

Он побежал по следам Эммы, обогнул мыс и увидел маяк. Следы тянулись туда. Он с облегчением отметил, что видны следы только одного человека. Скорее всего, она побежала к маяку, чтобы позвать на помощь. Но где же в этот момент находился убийца?

Он поднял глаза и увидел поросшую высокой травой полосу земли, отделявшую пляж от леса. Убийца мог следить за ней оттуда. С этой позиции пляж прекрасно просматривался.

Усталый и запыхавшийся, он добрался до маяка и поднялся по тропинке к парковке.

— Эмма! — окликнул он ее.

Нет ответа. На парковке не было ни одной машины. Людей тоже не видно. Куда же она делась?

Он попытался разглядеть следы на гравиевой дорожке, но они были неотчетливые и вели вверх, к асфальтовой дороге, совершенно пустой. Ни души, только лес с обеих сторон. Он посмотрел на дома, видневшиеся отсюда. Никаких признаков жизни. Вдруг за спиной послышался приближающийся звук мотора. Юхан обернулся.

Рядом с ним остановилась полицейская машина, из нее вылезли Кнутас и Якобсон.

— Ты что-нибудь видел, слышал?

— Нет, только следы Эммы на песке. Они привели меня сюда.

В кармане у Кнутаса зазвонил мобильник. Разговор был коротким.

Кнутас повернулся к Карин:

— Убийца, судя по всему, Йенс Хагман. Сын Яна Хагмана. Он значится в списке учеников школы. Он ровесник убитых. В шестом классе учился с ними в параллельном классе. Кроме того, у его отца, Яна Хагмана, красный «сааб», модель тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Машина исчезла.

Карин с изумлением смотрела на него.

— Так это был его сын? — воскликнула она. — И как мы раньше не догадались!

— Сейчас не до того, — оборвал ее Кнутас. — Упрекать себя будем позже. Сейчас надо найти его.

Полиция в нескольких местах перегородила шоссе, ведущее к парому, устроив временную базу возле Судерсандского кемпинга. Полицейские с собаками отправились прочесывать лес между Шером и маяком. На место прибыл Улле Винарве.

Переговорив с Максом Гренфорсом, Юхан позвонил Петеру. Само собой, они должны вести репортаж с места событий. Однако тревога за Эмму буквально разрывала его на части.

Убить Хелену он решил после того, как обнаружил письмо. Он сидел в спальне матери. Родители уже много лет спали в разных комнатах. Это вовсе не казалось ему странным. Никогда он не видел, чтобы они обнимались, никогда не замечал других проявлений нежности. Теперь его мать висела в сарае. До прихода отца еще оставалось немало времени. У него в запасе несколько часов, чтобы разобраться в ее вещах, прежде чем он будет вынужден позвонить в полицию и сообщить, что обнаружил свою мать мертвой. Он стал выдвигать один за другим ящики комода и просматривать их содержимое. Старые бумажки с почти неразличимыми записями, чеки, фотографии ненавистного кота, которого его мать так обожала. «Его она любила больше, чем нас», — пронеслась в его голове горькая мысль. Несколько безвкусных украшений, наперсток, старые засохшие ручки. «Интересно, она когда-нибудь наводила здесь порядок?» — с раздражением подумал он.

Внезапно он обнаружил предмет, привлекший его внимание. В одном из ящиков, на самом дне, лежало старое пожелтевшее письмо. Он прочел надпись на конверте. Письмо было адресовано матери. Почерк отца.

Нахмурив лоб, он развернул письмо. Оно умещалось на одной странице. Даты не было.

Он скомкал письмо, чувствуя, как слезы закипают под веками. Из всех женщин на свете — именно Хелена Хиллерстрём! Решение пришло само.

Эмма очнулась оттого, что ей стало холодно. Она находилась в сыром темном помещении. Лежала на чем-то холодном и жестком. Прошло несколько минут, прежде чем глаза привыкли к темноте. Узенькая полоска света пробивалась через щель в стене. Похоже, она находится в подземелье. Пол и стены бетонные, комната пуста, не считая двух скамеек вдоль стен. На одной из них она и лежала. Низкая наклонная крыша делала помещение еще более тесным. В самой высокой точке потолок был не более двух метров. Двери не было, но в потолке виднелся люк. К нему вела ржавая железная лестница, прикрученная к стене. Эмма поняла, что находится в бункере. Таких немало и на Готланде, и на Форё. В детстве она играла в таком с друзьями.

Горло пересохло, во рту ощущался кислый тошнотворный привкус. Кроме того, дико болел затылок. Она хотела пощупать, не течет ли кровь, но это оказалось невозможно: руки и ноги были крепко связаны. Ее взгляд скользнул по серым стенам. Люк в потолке — единственный путь на свободу, но он закрыт и, скорее всего, заперт снаружи на засов. Что она здесь делает? Где Хагман и почему он не убил ее сразу? Если она пока жива, значит, не стоит терять надежду. Веревки врезались в руки. Она не могла понять, как долго пролежала так. Тело затекло. После нескольких неудачных попыток ей удалось сесть. Она потянулась, пытаясь заглянуть в отверстие в стене, но оно было расположено слишком высоко. Попробовала пошевелить кистями рук. Из-за веревки это оказалось невозможно. Ноги можно было сдвинуть лишь на несколько сантиметров.

Она прислушалась, но ничего не услышала. Помещение казалось совершенно герметичным, ни один звук из внешнего мира не проникал сюда. В куче листьев, валявшихся на полу, что-то зашуршало. В бункер пробралась коричневая лягушка. А вот и еще одна. Под потолком спали ночные бабочки. Воздух был сырой и затхлый.

Она снова легла на скамью и закрыла глаза в надежде, что боль пройдет. Нужно что-то придумать.

Внезапно над головой раздался грохот. Люк сдвинулся. В помещении показались чьи-то ноги, и по лестнице в бункер спустился мужчина. Это был Йенс Хагман.

Равнодушно взглянув на нее, он поднес к ее рту бутылку с водой. С его помощью она стала пить жадными глотками, не решаясь поднять глаза. Напившись, она продолжала сидеть молча. Не зная, как себя вести, она решила выждать. Посмотреть, как он поведет себя.

Он сел на скамью напротив. Люк за собой он закрыл, поэтому в помещении снова стало почти совсем темно. Его дыхание было единственным звуком. В конце концов она нарушила молчание:

— Что ты собираешься делать?

— Заткнись. Ты не имеешь права говорить. — Он прислонился к стене и закрыл глаза.

— Мне нужно пописать, — прошептала она.

— Мне наплевать.

— Пожалуйста! Я сейчас описаюсь!

Он неохотно поднялся и ослабил веревки. Она вынуждена была присесть и пописать прямо на пол, у него на глазах. Когда она закончила, он снова связал ее. Злобно посмотрел на нее, вскарабкался по лестнице и исчез.

Время текло медленно. Она лежала на скамье на боку, то засыпая, то просыпаясь. Сны мешались с мыслями. Она уже ничего не соображала. Иногда ее охватывала вязкая апатия. Она в его власти. Сделать ничего нельзя. С таким же успехом можно лечь и умереть прямо сейчас. Закончить свои дни в бункере на Форё. Но тут в сознании возникали образы детей, сияющие, как звезды. Сара и Филип. Последний раз она видела их в доме брата Улле в Бургевике. Перед глазами вставала картина: дети машут ей вслед, стоя у ворот. Неужели они больше не увидятся?

Суставы болели, в пальцах покалывало, руки затекли. Она подняла их, поднесла поближе к отверстию в стене. Веревка стянута туго, запястья покраснели. Она решила, что надо думать конструктивно. Какие у нее возможности? Может ли она накинуться на него, когда он снова откроет люк? Это ничего не даст. Он гораздо сильнее. А у нее нет никакого оружия. Она стала думать, где может располагаться бункер. Видимо, далеко от жилья. С другой стороны, летом люди везде. Гуляют по лесу, отдыхают на природе. Закон, по которому природа является всенародным достоянием, используется на полную катушку. Она снова посмотрела на щель в стене. Закричать? Ведь Хагман наверняка где-то прямо над ней. Скорее всего, он прячется в своей машине. Но если он даже услышит ее — что ей терять? Видимо, он оставил ее в живых, потому что она нужна ему, чтобы выбраться отсюда. Наверное, там снаружи полиция, которая ищет ее. Значит, пока они на Форё, он не решится ее убить.

Ноги оказались связаны не так крепко, как в прошлый раз. Передвигаться было тяжело, но возможно. Ей удалось добраться до противоположной стены. Она потянулась к отверстию, насколько это было возможно, и стала звать на помощь во всю силу легких. Она кричала раз за разом, пока не осипла. Снова села на скамью и стала ждать, не сводя глаз с люка. Минуты шли. Никаких признаков чьего-либо присутствия. Она снова принялась кричать, пока совсем не выбилась из сил.

Легла обратно на скамью. Может быть, надо выбрать иную тактику? Поговорить с ним. Попросить прощения. Убедить его, что она раскаивается.

Да, надо попробовать.