Никита Добрынич

Глава 13. Разгром

Возвращение Никиты из долгого путешествия было встречено многодневными гуляньями. Никита сидел смурной, никак не мог прийти в себя после потери Бажены, а окружающие пытались его развеселить. Хотя, многие и не пытались, им было всё равно, был бы повод праздновать, неважно похороны это или свадьба. Всё кончается, кончилась водка, затем брага, мёд и пиво.

Пару месяцев Никита убивал свое горе изнуряющими тренировками вместе со своим отрядом, дополненным своими же охотниками. Нагрузки он давал себе запредельные, поэтому приходил домой, как чужой, не смотрел на своих «хохотушек», которые вели себя, как приведения — их не было ни слышно, ни видно.

Жена Коробова, Росава, не потеряла надежды найти отца, но стала носить траур. Её отца среди курских рабов не обнаружили, и другие бывшие рабы не видели его после взятия Карачева половцами. Зато её подруге, Вере из Мценска, повезло. Её отца не только нашли, он даже не успел получить из дома деньги для выкупа из рабства. Вместо того чтобы порадовать семью, и поехать в свой Мценск с любимой дочерью, купец поселился у Росавы, вернее у Коробова старшего. Похоже, он решил не уезжать, пока Валентин не сделает его дочь Веру честной женщиной. Саму Веру он неоднократно пытался переселить к Росаве, но либо оба ломали комедию, либо традиции абсолютного женского послушания, в этой семье были разрушены. Вера твердо обжилась у Валентина. Наконец в руках у Веры появилось самое надежное оружие — беременность. Все приметы показывали, что родится мальчик. Аппетит у беременной был хорошим, внешность не испортилась, деление возраста Валентина и Веры на магические числа давали нужный результат. На рождение мальчика будущие родственники делали особый акцент. Свадьбу играли большую. Пригласили весь отряд и мастеров со всех производств Коробово, из Карачева купечество и мастеровых, чиновников и стражников. Но Вера осталась недовольна — ей было важно не количество, а качество. В конце декабря небольшой караван отправился в Мценск. Было решено отпраздновать свадьбу повторно там.

В начале января Коробовы вернулись в Карачев, а Святослав Ольгович все не приводил своё войско. Все усилия Олега пошли уже насмарку, полностью, или частично. Конечно, его люди подновляли ловушки, добавляли препятствия на дорогах в Курск, угоняли в плен, людей, пытающихся восстановить поселки вдоль этих дорог. Но стало ясно, подготовка к войне ведется Святославом Ольговичем всерьез.

Первого февраля Олег оторвал Никиту от учений, с голубиной почтой пришли важные новости из Плоцка.

— Твои люди, посланные мною в Плоцк и Берестье, прислали письма.

— Ты говоришь о бывших слугах Бажены?

— Да. Но ты же их принял на службу! Значит — твои! Шестеро человек согласились жить в Плоцке и Берестье. Ты, возможно, помнишь, я спрашивал твоё согласие их использовать. Вчера пришли два письма. Из Берестье обычный отчет за прошедший месяц, новости из Плоцка радостные для тебя. Комес клюнул на нашу приманку, поверил распускаемым слухам о том, что его оба отряда разгромила дружина из Берестье и, главное, что всё серебро захватил себе воевода.

— Какие же это слухи? Это правда, серебро у воеводы!

— Комес, видимо, устроил проверку в Берестье, они, безусловно, подтвердились, и два дня назад он отправился в поход. Хочет вернуть «своё серебро». У него пять рыцарей, две сотни оруженосцев и кнехтов, ну и ополчение комес собрал немалое.

— Немалое? Сколько же?

— Около тысячи. Их можно не считать, от них, на мой взгляд, мало пользы, а вред очевиден, — Олег был ярый противник использования непрофессионалов в военных действиях.

— Предлагаешь помочь Берестью? Людей своих положим много, пять рыцарей — огромная сила, а гарантии гибели комеса не будет, — возразил Никита.

— Не так просто, не в лоб. Возьмешь две сотни, ту, что привел и сотню своих лучших охотников. Гонял их и я, и Мышкин до седьмого пота, слаженность действий, чувство локтя, у них сейчас отменное. Первый этап: захват Плоцка. Там остались стражники, да и то не все. Город задолжал пару десятков тысяч марок — золото Бажены, ты вправе взять с процентами, ограбишь весь город. Второй этап: поимка комеса. Возможны два варианта. Если поляки с наскока захватят Берестье, вы сделаете засаду по их пути домой. Польское войско растянется на дороге и при равной численности, ополчение можно не считать, у тебя будет преимущество. Но, скорее всего, поляки простоят в осаде месяц и, несолоно хлебавши, отступят. В этом варианте комес бросит ополчение на убой, а сам будет удирать, как можно быстрее. Его две сотни будут полностью целы, но устанут в пути. Как тебе этот план?

— Согласен. Всё похоже на правду, но в жизни так не бывает. Сегодня-завтра дам людям отдохнуть и собраться, послезавтра выступаю.

— Ишь как у тебя глаза горят! Если б я не ждал Ольговича, то с тобой поехал, некому тебя будет от глупостей удержать, — поздно забеспокоился Олег.

Никита забрал свой отряд, две сотни отборный бойцов, и оправился в Польшу. Его путь лежал через Севск, Никита хотел сообщить родственникам Бажены о её смерти. Через десять дней в Карачев пожаловал враг. Он появился совсем не там, где его ждали. Святослав Ольгович спустился по реке Сейм до Десны, а затем поднялся по Десне и реке Снежеть до Карачева. Мышкина предупредили за неделю, когда враг пришел в Брянск. Он послал Валеру вслед за Никитой, его отряд нужно было вернуть любой ценой. Святослав Ольгович привел с собой восемь тысяч человек. Он собрал всех способных держать оружие из своего княжества, получил помощь у родни в Новгороде-Северском и Брянске. Сани шли по реке в один ряд, а конные ехали по двое. Войска растянулись на десять километров, шли медленно, пешие занимали долину реки, проверяли лес на засады. Они попадали в ловушки и капканы, установленные в срочном порядке полусотней Олега. Их убивали из засад разведчики Олега. Но их было восемь тысяч!

Три раза тяжелая конница Мышкина врубалась в ряды передовой дружины князя Святослава Ольговича. Она легко опрокидывала врага, уничтожала полностью весь передовой отряд, и отходила без потерь. Князь поставил в голову колонны два десятка саней и людей из ополчения. Атаки пришлось прекратить, Иннокентий Петрович не хотел разменивать даже одного обученного бойца на два-три десятка крестьян. Мышкин определил для себя основную цель — лошади. Противника нужно было лишить подвижности. Охотники стали выбивать лошадей. Жестоко, несправедливо, аморально. Князь и бояре двигались в хвосте колонны, для карачевских снайперов они были недосягаемы. Коробов эвакуировал город и свой поселок. Снял заключенных с песчаного карьера, рядом с городом и перегнал их на лесоповал, на самые далекие делянки. Сам Коробов с семьей, домочадцами, мастерами производств и лучшими рабочими уехал в Мценск. Туда последовали и богатейшие жители города. Народ бежал от войны.

Скоро город обезлюдел. Святослав Ольгович занял Карачев и его окрестности без особых усилий. Жители ушли, грабить было особо нечего. Карачев, поселок Коробово, все ближние поселки были сожжены дотла самими жителями. Святослав Ольгович не принимал сражений, он просто занимал территорию. Открытых столкновений избегал. Мелкие группы, маленькие стычки. Лучники, легкие кавалеристы. Сани, пехота с длинными копьями, и постоянный обстрел из луков. Десятикратное преимущество. Мышкин сразу понял, что проиграл. Олег не хотел признавать это до конца. Мышкин стал уводить свою тяжелую кавалерию в Мценск. Медленно, огрызаясь на каждом километре, переходя в контратаки. Легкая кавалерия прикрывала его отход, готовила засады. Имея по три лошади на каждого всадника, Мышкин превосходил противника вдвое по маневренности. Но враг неудержимо катился к Мценску. Десять километров в день, восемь километров в день, пять километров. Потери?

Что такое потери для пятитысячного войска? Хотя почти три тысячи врагов остались в Карачеве, в Мценск с Мышкиным отступали всего пять сотен, и соотношение осталось старым, десять к одному. Олег остался партизанить в лесах рядом с городом, и забрал с собой три сотни диверсантов. Упорство дружины, князя Святослава Ольговича, удивляло всех. Холод, голод, коней практически нет, их Мышкин выбил в первую очередь. Огромные потери, даже не убитыми, ранеными, больными, обмороженными. У карачевских интендантов, на санях, лежали громадные запасы стрел. Дружинники Святослава Ольговича собирали стрелы, упавшие в снег. Лучники Мышкина выпускали стрелы одну за другой, пока не уставали. Дружинники князя пытались стрелять наверняка. Из-за постоянных контратак конников Мышкина, и ночных обстрелов привалов князь каждый день терял полторы сотни человек. Через две недели и сто километров такой дороги, преследующий Мышкина отряд сократился почти вдвое. У штабс-капитана кавалеристы тоже гибли, было много раненых. Но у него работал лазарет, раненых он оправлял на поправку в Мценск, Мышкин обеспечил трехразовое горячее питание из полевых кухонь, каждую вторую ночь кавалеристы Мышкина могли выспаться в тепле. И самое главное, противник не знал о потерях Мышкина. А если бы знал, то удвоил натиск, у Мышкина осталось меньше двух сотен кавалеристов. Диверсанты Олега воевали реже, чем кавалеристы Мышкина. Их задача была не допустить врага к дальним поселкам, а главное сохранить тысячу пленных курян. Их спешно угоняли все дальше и дальше в лес. Непривычная война, в опустошенном крае, пугала дружинников и ополченцев князя. Внезапные нападения наводили ужас. Но случайные стрелы, и глупые ошибки уносили жизни диверсантов.

Валера догнал Никиту только у Чернигова, загнал лошадей, но догнал.

— Олег сам хотел этой войны, чем он недоволен? — удивился Никита.

— Кто же знал что их будет столько! Восемь тысяч! — растопырил руки Валера.

— Набрал крестьян в ополчение князь. Разбегутся при первом удобном случае. Кнутами стегать не пробовали? — намекнул Никита на исторический прецедент.

— Бои только сейчас начались, я уехал за неделю до начала войны. К тому же у князя дружина, бояре, свои, и у родичей попросил. Шесть-семь сотен хороших воинов Ольгович привел. Без ополчения силы были бы равны, даже учитывая необстреленность нашей молодежи. Короче! Олег и Иннокентий Петрович очень просят тебя вернуться. Просили передать, что этим летом всем войском пойдут на Плоцк, — Валера с надеждой посмотрел в глаза Никите.

— Забирай мои две сотни, а я поеду в Берестье, с карабином, охотиться на своего личного врага.

— Из тебя снайпер, как из нашей бабушки футболист. Даже я стреляю лучше! Не дури! Летом вместе поедем воевать, возьмем восемь сотен бойцов и сровняем Плоцк с землей.

— Ты поедешь? Будешь убивать «культурных поляков»? Не верю! — зло засмеялся Никита.

— Это ты издеваешься над моим «презрением к туземцам» и «преклонением перед западом»? Так извини! Туземцы и тут, и в Европе сейчас одинаковы. А моё «преклонение перед западом» в далеком прошлом, точнее в будущем.

— Ты не ответил на вопрос.

— Комеса — мерзавца поймать и казнить? Запросто!

— Про комеса ты хорошо сказал. Только до него добраться непросто, вокруг не одна сотня охраны.

— Вот я и говорю, что надо навалиться всей силой. А ты не хочешь отложить месть, собираешься рисковать, с ничтожными шансами на успех. И, заметь, друзья просят помощь и предлагают свою. Месть — это блюдо …

— Знаю-знаю. Но истинный смысл этой фразы понятен лишь тому, кто имеет своего личного, кровного врага.

— Интересно. Расскажи! Никита рассказал брату об ужасном кошмаре, посетившем его после смерти Бажены.

— Если бы я отомстил комесу сразу, то убивал и убивал всех без разбора. Обычных людей, попавших под руку, женщин и детей в замке.

Валера всё-таки уговорил Никиту. Ехали обратно через Брянск, дорога была накатана и хорошо подкованные лошади шли очень ходко по идеально ровной поверхности реки. Города и поселки вдоль дороги отдали свою долю рискового служивого и, склонного к грабежу добычи, народа для набега на Карачев князю Святославу Ольговичу, и теперь опасливо запирали ворота. Две сотни полноценно вооруженных воинов — сами по себе грозная сила, а тут еще двое чехов в немецких доспехах смотрелись полными рыцарями.

Выгоревший Карачев, окруженный конными дозорами Олега, позволял трем тысячам ряжских ополченцев спрятаться за стенами от стрел карачевских охотников, но не от холода и голода. Всего три сотни охотников не пускали врагов ни за дровами, ни за едой. Припасы давно были съедены, ещё во время долгой дороги, надежды на грабеж не оправдались, а подвоз хлеба из Брянска диверсанты Олега легко блокировали. Первый же обоз, пришедший на помощь врагу, Олег приказал вырезать поголовно. Трупы людей он приказал не хоронить, а оставить в низовьях Снежети, и больше обозов из Брянска не было, никто не хотел умирать даже за очень большие барыши. Приезд Никиты и Валеры с двумя сотнями всадников резко изменил баланс сил, теперь можно было вступать в прямое столкновение с ряжскими ополченцами, а не устраивать охоту за отрядами, посланными заготавливать дрова и провиант. Олег пригласил братьев залезть на вышку, оборудованную в двух сотнях метров от стены Карачева.

— Ты уверен, что лестница выдержит мой вес? — опасливо посмотрел на ажурную тридцатиметровую конструкцию Валера.

— Я уже опробовал, не трусь, — ободрил его высокий и крупный Олег.

— Стрелами не пробуют достать? — всё еще не хотел подниматься по лестнице Валера.

— Ополченцы весь день стреляли, пока мы её строили. Я даже, поначалу, только пленных использовал. Женевские конвенции Ряжск не подписывал, — попытался пошутить Олег, — Стрелы на излете даже полушубок овчинный не пробивают.

Противник это дело ущучил, стрелять перестали, железные наконечники, сам знаешь, дорого стоят.

На вышке дул пронизывающий ветер, площадка покачивалась, и, казалось, вот-вот упадет. Дежурный наблюдатель вцепился руками в поручень так, что казалось еще немного и жердь начнет крошиться. Лицо его выражало ужас, и пользы от его наблюдения было мало.

— Хреновая конструкция. Строить надо было ниже метров на десять, на уровне промежуточной площадки. Я смотрел оттуда, в бинокль весь город видно. Непонятно, что ты хочешь там, в городе, высмотреть, всё черным-черно, одна сажа, — Валера старался не отходить от середины помоста, и был готов сразу спуститься на землю.

— Мне кажется, или они на самом деле устроили на месте кремля кладбище? — Никита передал бинокль Олегу.

— Они постоянно стаскивают туда трупы. Еще неделя, и нам не с кем будет воевать. Вопрос даже не в голоде, они могут людоедствовать, вопрос в холоде. Мы, уходя из Карачева, очень тщательно выжгли город, дотла. Вчерашняя вылазка ополченцев была совсем никудышная. Вялые, обмороженные, их было стыдно убивать, — сказал Олег. Но голос у него был довольный.

— Я читал, что при небольшом морозе, можно спать на открытом воздухе. Нужен хороший тулуп и меховые сапоги, — Валера взял у Олега бинокль, и посмотрел на пепелище, — Аборигены в Австралии могут спать на голой земле при нуле градусов.

— Да-а! Насмотрелся ты, братишка, зомбяшника! Сам бы попробовал теплым летом без пенки в палатке переночевать! — Никита довольно ухмыльнулся, вспомнив детство, — я уже «здесь», с охотниками ходил когда, то мы всегда жгли костер, на ночь забрасывали тёплую землю лапником, и никакого моржевания.

— Я предлагаю два варианта действий. Первый: блокада и как следствие — через неделю полный разгром ряжского ополчения. Затем мы выступаем на помощь Мышкину.

Второй: бросаем блокаду и отпускаем «жадных мерзавцев» домой. На дороге в Мценск оставляем блок-пост, а сами настигаем князя и бьем его в тыл, — Олег явно ратовал за первый вариант.

— Лютовать не к чему. Ряжцы получили хороший урок, дома их ждут семьи. Возможно, их вербовка князем в армию шла насильно, — заюлил Валера.

— Нах, оба твои варианта! Ни то, ни другое меня не устраивает! Смотри, городская стена с этой стороны охраняется из рук вон плохо. Ночью мы её захватываем, днем выжимаем ополчение из города, открывая ему путь бегства в Брянск, затем преследуем и уничтожаем. Те, кто сбегут в лес, вряд ли выживут.

Снег глубокий, уйти до ближайшего жилья сложно. А у тебя, Олег, тут вся охранная служба на собак возложена, псов больше, чем людей, — Никита безжалостно изложил самый жестокий и для своих, и для чужих вариант.

— Приучаешь людей к крови?! — не выдержал Валера.

— Я и сам не боюсь испачкаться! А ты, брат, напросился в Польшу! Не забыл?! Не отвертишься. Здесь мне нужен быстрый результат, чистая победа. Чтобы потом Олег время не тратил на вылавливание шаек по лесам, чтобы через неделю началась подготовка к польскому походу.

До рассвета оставалось ещё больше часа, ночь стояла светлая, луна светила, как огромный фонарь. Казалось, только слепой мог не заметить движение целой сотни охотников. Они даже не использовали маскхалаты, снег был слишком черен от пепла и сажи. Но тревогу охрана так и не подняла, оно и понятно, ещё никто из карачевских охотников ни разу не пытался напасть на город, ни днем, ни ночью. Два десятка ряжских ополченцев дремали, завернувшись с головой в тулупы в это самое холодное, предутреннее время. Проснуться суждено им было на том свете.

Олег крался в первых рядах, от него не отставал Никита. Олегу нравились такие игры, он чувствовал необычайный азарт, кураж и воображал себя котом, играющим с мышками. Скорость, с которой Олег оценивал ситуацию, была на порядок выше, чем у любого, даже профессионального воина, неумехам-ополченцам не оставалось ни малейшего шанса выжить. Подобравшись вплотную к двум спящим часовым, Олег пропустил Никиту вперед, предоставив ему возможность убивать, лишь слегка подстраховывая напарника, на всякий случай. Никита убивал хладнокровно, без всяких эмоций, слишком деловито, не по-людски, как робот. Смерть Бажены вызвала в нем, поначалу, чудовищную злобу, несопоставимую с его чувствами к матери, его так и не родившегося ребенка. По прошествии времени он начал думать, что контузия и болезнь — настоящая причина изменений его характера, а не эмоциональная встряска. Первые полчаса всё шло по плану. Пока вторая и третья сотня карачевских диверсантов перелезали через стену, первая сотня «зачищала местность». Многие ополченцы проснулись и пытались сопротивляться, бежать никто не пытался. Никита и Олег, как ни осторожничали, угваздались в крови. Постепенно светлело, и кровь меняла свой цвет от иссиня черного к коричневому. «Через четверть часа станет совсем светло. Мы с Олегом станем похожи на маньяков из фильмов ужасов», — подумал Никита. Взять на испуг крестьян-ополченцев не удалось, они умирали, но не спасались бегством. Никита, в который раз, удивлялся мужеству и стойкости обычных людей, непрофессиональных военных. «Всё-таки заскоки Олега по поводу профи не всегда верны», — Никита уже не рвался вперед, а вернулся на стену, где вместе с Олегом наблюдал развитие схватки.

— Они нас задавят массой, — плюнул в черный снег Олег.

— Снимай отряды, приготовленные для погони, — предложил Никита.

— Те, кто погибнут — спасут остальных.

— Так всегда. Умирают лучшие, — потянуло на морализаторство Никиту.

Две недели Валентин тратил деньги и обогащал Мценск. Закупка стрел, вербовка в свою армию охранников. Шла война, караваны ходили в одну сторону, в Елец. Спрос на охранников упал, многие сидели без работы. Валентин сулил высокую оплату, во много раз выше, чем зарабатывали охранники в караване. Но риск был большим, и желающих было мало. Мышкин брал такое пополнение с неохотой, использовал на вспомогательных направлениях, охране флангов, в редких случаях во втором эшелоне атаки. Да и то, в основном, как лучников. При малейшем поводе Мышкин отправлял наемников обратно. Именно этот подход, вдруг, повысил интерес к найму у охранников. Потерь не было, заработки были большие, беспомощность врага преувеличивалась в разы. Вторая неделя дала резкий рост количества наемников, наконец, они перестали бояться, и Валентин вербовал по двадцать человек в день. За два дня до прихода войска, князя Святослава Ольговича, воевода Мценска предупредил Коробова, что карачевские жители, в городе оставаться больше не могут. Пришлось уходить, многотысячный караван тронулся в путь. Попытка навербовать наемников, среди уходящих жителей, дала, неожиданно, хороший результат. Возможность бесплатно получить лошадь, заработать большие деньги, переборола у многих страх смерти. Вместе с наемниками из Мценска, карачевское ополчение составило пять сотен стрелков. Несмелые люди, переборовшие свой страх. Неумелые стрелки, неважные копейщики, никакие мечники, они понимали, что большинство из них погибнет в первом бою. Но каждый верил, что именно он уцелеет. Карачевцы помогли им соорудить поперек всей дороги баррикаду, и ушли, прощаясь навсегда.

Мышкин долго смеялся, глядя на труды ополченцев.

— Баррикаду сжечь. Все уходим в поле. Лес слишком редкий. Они легко просочатся с флангов. Наша сила в подвижности, — скомандовал он ополченцам.

— Сколько их осталось? — спросил Валентин о приближающихся врагах.

— Больше двух тысяч пехоты, лошадей я всех положил.

— А пополнение из Карачева к ним поступает.

— Я попросил Олега не пускать конницу, надеюсь на него.

— Жив ли Олег? Сколько его диверсантов осталось в живых? Вернулся ли Никита? — грустно произнес Валентин.

— Неделю назад был жив. Прислал письмо. Никиты еще не было.

Семь сотен кавалеристов выстроились в поле стройными рядами. Князь Святослав Ольгович долго смотрел на разбойников. Хорошо вооружены, свежие кони. Какие они в бою, он уже знал. Слишком хорошо знал. «Чего они ждут? Их всего в три раза меньше. Я на месте их воеводы уже повел бы их в атаку!.. Я назвал разбойника воеводой? Я посчитал, что смерды сильнее варягов-дружинников? Что случилось со мной?»

— Что будем делать? Их слишком много. Мы положим здесь половину дружины, — прервал мысли князя воевода.

— Мы захватили всю карачевскую землю. Победили врага. Не будем портить отношения с Мценском. Пошли бояр. Поручи им принудить разбойников к почетной сдаче.

Погода стояла солнечная, теплая, почти весенняя. Днем пригревало солнце, а ночью подмораживало, и снег покрывался ледяной коркой. Во второй половине дня образовывалась каша из мокрого снега. Ноги у дружинников промокали. Пока они двигались, это было не так чувствительно. Но стояние на открытом месте, в глубоком мокром снегу, давно уже простуженных людей, вызывало недовольный ропот. Вдали был виден Мценск. Дружинники надеялись, что город откроет им свои ворота. Отогреться, выпить горячего меда, большего счастья никто себе представить не мог. В ста метрах перед княжеским войском стояли плотные ряды карачевских волков. Всегда сытые и отдохнувшие, на свежих конях — ряжские дружинники ненавидели их уже за одно это. Хозяева послали бояр на переговоры с карачевцами. Зачем? Дружинникам снова ждать. Стоять по колено в снегу, и ждать, когда онемевшие ноги совсем откажут. Скорей бы в бой.

Мышкин взял с собой на переговоры Коробова. Тот захватил с собой Валентина сына и попросил его приодеться. Тот достал парадные доспехи брата. Валера был большой любитель хорошей одежды, и Валентин теперь производил ошеломляющее впечатление богатства на любого. Его доспехи сверкали золотом, шлем был отделан драгоценными каменьями, а лошадь стоила дороже десятка коней, таких, как у Владимира Александровича или Иннокентия Петровича. Коробову нездоровилось, и он укутался в богатую, по этим временам, бобровую шубу. Рядом с этими нуворишами Мышкин выглядел невзрачно. Привычка думать о посторонних вещах, не относящихся к текущему моменту, придавала Владимиру Александровичу вид презрительного, высокомерного человека. Это было обманчиво, но Мышкину нужен был, именно, такой образ. Двухмесячный поход, особенно последний период, не добавлял боярам респектабельности. Даже Мышкин, в походном обмундировании, смотрелся свежее. Один боярин все время кашлял. «Не стоило ему, в его пожилом возрасте, совершать такие походы», — пожалел коллегу по несчастью Владимир Александрович. Старший из бояр предъявил «разбойникам» требования своего князя. Карачевцам предлагалась почетная сдача в плен. Его цветистая речь и обтекаемые формулировки утомили Мышкина. Коробову, напротив, такая речь понравилась, он решил утопить решение вопроса во множестве подробностей и согласований. Пока идут переговоры, никого не убивают. Коробов посетовал на сложность вопроса, на множество деталей, которые нужно обсудить. Он мучил бояр минут сорок, а те слушали его, не понимая половину слов. В конце концов Коробов осип, замолчал, и все вздохнули с облегчением. Владимир Александрович решил полечить горло, достал настойку трав на самогоне, выпил десять грамм, и поплотнее закутался в шубу. Через пару минут он, уже снова, нормальным голосом предложил составить документ, в котором хотел прописать все условия почетной сдачи.

Один боярин возмутился, выдвигаемыми Коробовым, дополнительными требованиями.

Но старшего боярина соблазнили волшебные мысли о близком окончании войны. Он уже видел себя, докладывающим князю об успешном выполнении его поручения.

Валентин позвал писаря. Боярин позвал своего. Пока выдалась свободная минута, простуженный боярин поинтересовался лекарством, которое пил Коробов. Владимир Александрович поручил Валентину согласовывать казуистические пункты договора, а сам принялся лечить боярина. Договор писали до позднего вечера. К вечеру горло у обоих больных прошло, но ехать самостоятельно на лошади, они уже не могли. Чем дальше, тем меньше нравились боярам условия почетной сдачи. Каждое условие в отдельности не вызывало возражения, все вместе они не оставляли от названия договора ничего, кроме пустых слов. Стороны устно договорились об отводе войск на час пути, и окончательном подписании договора утром следующего дня.

— Я не буду разоружать своих кавалеристов. Договор подписывать не будем, — заявил по обратной дороге Мышкин.

— Во-первых, там нет ни слова о разоружении твоих кавалеристов и диверсантов Олега. По договору разоружению подлежат три четверти кавалерии находящейся здесь. Фактически это наемники и добровольцы из Карачева. Во-вторых, князь не подпишет такой договор, — успокоил его Валера.

— Уверен?

— Сто пудов! Там ни слова о пленниках.

— Тогда к чему этот цирк?

— Они мерзнут лишний день. Завтра болтовня продолжится, принципиальное согласие бояре из нас выбили, теперь князь заставит их додавить нас. Они будут мерзнуть еще день, — засмеялся Валера.

— Это повысит наши шансы победить с одного процента до двух, — усмехнулся Мышкин.

— Нет. Князь сам начнет переговоры. Что пишет Олег? — неожиданно трезвым голосом спросил Коробов.

— Это Вы к чему спросили? — вопросом на вопрос ответил Мышкин.

— Я думаю, что князь взял с собой лучшие войска. Это так?

— Логично. Олег невысокого мнения об оставшихся в Карачеве трех тысячах княжеских войск. Но потрепали они его здорово. По сведениям недельной давности, у Олега осталось чуть больше двухсот человек. Против двух тысяч княжеских мародеров.

— Маловато он их выбил! — удивился Валера.

— Учитывая, что больше трехсот дезертировало, совсем мало. Они засели в городских стенах. Им легче, чем князю в походе.

— Сейчас их там еще меньше. И князю это известно. Если мы прорвемся, сквозь пехоту князя, и достигнем Карачева, мы застанем там меньше полутора тысяч. У Олега двести, князю можно намекнуть, что гораздо больше. Нас семьсот. Надо сделать так, чтобы князь понял, что мы их растопчем, перебьем всех, — заявил Коробов.

— С пятью сотнями новобранцев? Прорваться никаких шансов, — усомнился Мышкин.

— Князь об этом не знает!

— Завтра, максимум послезавтра, узнает.

— Завтра ему надоест ждать. Он сам приедет на переговоры, а мы начнем его пугать.

— Он сразу задаст себе вопрос, почему мы этот план не осуществляем, — не согласился Мышкин.

— А мы не знаем обстановку в Карачеве, поэтому сдаемся на почетных условиях. Но если нас вынудят, будем прорываться к Олегу, и уходить вместе с ним.

— В Рыльск? — предложил Мышкин.

— Сожжем Рыльск в отместку за Карачев, — подхватил Коробов младший.

Утром войска опять выстроились друг против друга. И опять Коробов завел свои нескончаемые разговоры с боярами князя. Мышкину еще вчера надоело слушать его пустословие, и он попросил поехать, вместо себя, Валентина. Никто из Коробовых не увидел, как из города к Мышкину прискакал всадник. Ни Валентин, ни Валерий, ни, тем более, Коробов старший, не заметили, что Иннокентий Петрович машет им рукой. Но все услышали сигнал к атаке. Бояре раскрыли рот от удивления. Мимо них, на огромной скорости, проносились сотни кавалеристов. Штабс-капитан во главе остатка отряда тяжелой кавалерии шел в атаку на нестройные ряды княжеской пехоты. Дружинники, лишенные коней, оставались грозной силой, может быть еще более стойкими в обороне, чем прежде, убегать пехоте от кавалерии было смертельно опасно.

Князь еще ночью направил в Мценск бояр со всем наличным серебром и золотом. Ранним утром он получил ответ, город выступит на его стороне, выделит две сотни всадников. Те ударят разбойникам в спину. Князю нужно было подождать до полудня, потянуть время. Сегодня в полдень с карачевским войском будет покончено. Переговоры шли успешно: бояре тянули время. Князь не стал отдавать приказ о боевом построении войска, чтобы не вызвать подозрений у разбойников. Все шло хорошо, до определенного момента.

Подлые людишки! Без малейшего понятия о чести. Не знающие, что такое верность своему слову. Карачевская конница набирала скорость для атаки. Целью её служил сам князь. Усталые, измученные, больные дружинники не готовы к обороне, они могут не выдержать чудовищный удар карачевских волков. Князь был вынужден, вместо управления полками, заняться своим отходом в безопасное место. Это было первостепенной задачей, смерть, или плен князя делали дальнейшую борьбу бессмысленной.

Мышкин положил в первой, и единственной, атаке почти половину своего войска.

Неготовность княжеских полков к стремительной атаке, долгое бездействие тех, кто не подвергся атаке, непонятная растерянность и отход лучшего, элитного отряда, все это вместе помогло карачевцам опрокинуть врага. Сквозь дыру в обороне прорвались ополченцы и интенданты. Четыре сотни карачевцев уходили домой, в пустой, сгоревший город. Коробовы захватили в плен бояр, участников переговоров, и везли с собой. Мышкин, наконец, нашел их в неразберихе бегства.

— Что случилось? — недовольно спросил его Владимир Александрович.

— Спасибо родственникам Вашего Валентина! Предупредили! Князь купил Мценск. Нам должны были ударить в спину, — сказал Мышкин, и, неожиданно, грязно выругался.

— Очень неплохо! — засмеялся Валентин.

— Мне тоже понравилось! — поддержал сына Коробов, — никогда не слышал от Иннокентия Петровича такого.

— Хватит веселиться. Это полный разгром. У нас чуть больше полусотни боеспособного состава. На ночевке сбежит половина наемников, уйдет, не дожидаясь оплаты. Потери очень большие. За ними побегут «добровольцы». В Карачев мы приведем полторы сотни кавалерии. И полсотни интендантов, у них дисциплина на высоте.

— Я сегодня же подниму всем зарплату. Никто не побежит, — задергался Валентин.

— Попробуй. Но мне не верится. В любом случае это поражение. Мы потеряли старые кадры. Враг захватил нашу базу. Деньги истрачены впустую. Полтора года потеряны.

— Мы нажили здесь кучу врагов, — добавил Владимир Александрович.

Через полчаса они встретили три сотни кавалеристов. Олег и Никита вели свой отряд неторопливо, уничтожая отставших ряжских воинов.

Две сотни кавалерии вышли из Мценска заранее. Воевода видел отчаянное положение рыльского князя, но ему было приказано ударить конницей в полдень. Заплачено было именно за это. Он ждал. Мценская дружина тоже не горела огнем воевать. Карачевская конница уже имела имя. Святослав Ольгович прислал боярина и тот умолял помочь. Воевода начал вести разговор о деньгах, боярин замолчал и уехал. Денег у князя не было. Восьмитысячное войско съело всё серебро и всё золото.

Святослава Ольговича с его войском не пустили в Мценск. Без денег он был в городе не нужен. Победа над конницей из Карачева дорого далась князю. Остатки полков напоминали толпу больных, запуганных, безвольных людей. В Мценске перестали бояться князя, и предложили поскорее покинуть окрестности города. Но нажиться купеческий Мценск успел. Цены на хлеб взлетели до небес. Торговцы за бесценок скупали у дружинников вторые и третьи комплекты оружия, доставшиеся им от павших товарищей. Пешком много не унесешь, а доспехи весят много. В самый разгар этой торговли, неожиданно, произошло нападение с тыла. Семь сотен кавалеристов атаковали не ряжскую пехоту, а толпу деморализованных, испуганных, усталых людей. Ряжцы бросали оружие и разбегались, жители Мценска пытались сказать, что они не враги и их не нужно убивать. И те, и другие массово попали в плен.