Никита Добрынич

Глава 15. Сладкое слово — месть

Валера продолжал болеть. Ухо стреляло, не давало ему спать. Он измучился сам, и устроил «веселую» жизнь всем окружающим. Никита поделился с двоюродным братом последними запасами самогона, и болезнь спряталась, глухота осталась, а боль отступила. Ни тому, ни другому брату вести поляков в Пруссию не хотелось. Валера не желал быть работорговцем, Никита не хотел терять время, оставляя врагу-комесу шанс скрыться.

— Как же ты заболел не вовремя! — сокрушался Никита.

— Да …, — кивал головой пьяный Валера.

— Там, на Западном Буге, деревушка польская есть нетронутая. Стоит она на пересечении дорог, комес её ни за что не минует.

— Да. Сто пудов. Если жив ещё, — поддакнул Валера.

— Не упусти его. Дороги с собаками патрулируй. У всех охотников родню забери в заложники, а их на поиски отправь. Денег им пообещай. Ты меня слышишь?

— Да, — уронил голову в миску с закуской Валера. И уснул счастливый.

— Сом и ты, Вадим! Оставляю вас с Валерой. Головой отвечаете.

— Всё будет в лучшем виде. Княжича в теплую хату уложим. Местных ляхов в сарай под замок. Смешенные патрули на полдня пути во все стороны отправим, верхом, с собаками. В удобных местах, на лесных тропинках, секреты поставим, — вылез вперед Сома Вадим.

— Для ляхов хватит обещания свободы, она дороже денег. Ленивых продадим в рабство, — добавил Сом.

— Командует Валера. А спрос с вас, — хлопнул по столу ладонью Никита.

— А то нам не ясно! — хмыкнул Сом.

— Мимо ни одна «плотцкая собака» не проскочит! Ни один «псякрев» не проскользнет! — уверил Никиту Вадим.

— Тому, кто возьмет комеса живым, сотня гривен, если мертвым — полсотни, — решил добавить азарта охоте на врага Никита.

— Полдюжины судов добычей загрузили. Их в Берестье отправить, или ими можно перегородить реку у той деревушки? — уточнил Сом.

— В Берестье может пожаловать галицкая дружина, а охраны для судов я выделить много не смогу, польский полон нужно вести. Пусть караван ждет нас в деревушке. И вот еще что …, число рабов я хотел бы сократить. Обычная цена за раба 5 гривен, за рабыню 6 гривен. Жители попрятали деньги в тайники, они рассчитывают вернуться домой. Дайте старикам возможность покупать своих родных и близких здесь.

— Как быть с купцами? У них вся семья в плену. Пытать? — скривил лицо Вадим.

— Установи для них выкуп в сотню гривен за каждого. Можно выпустить стариков, в сопровождении охраны, пусть копают свои клады. Даю один день на всё, потом угоняю рабов в Пруссию. Семьи разделим для продажи в разных городах, предупреди слишком жадных.

Польская деревушка счастливо избегала разграбления. Жители удачно отбивались от мелких банд. Крупные отряды двигались медленно, и жители успевали привычно скрыться в лесных схоронах. Жалкие домишки никто не жег, какая-никакая защита от холода и дождя для путешественников-бандитов. На этот раз полякам уйти не удалось. Полсотни русских охотников окружили деревушку затемно, и медленно сжимали кольцо, не давая жителям сбежать. Убогая халупа, жалкий низенький сруб без окон, кишел клопами, блохами и тараканами — хозяева были богаты. Валере пришлось устроиться жить то ли в бане, то ли в летней кухне — крохотном сараюшке с большой печкой. Печь напоминала русскую, но места хватало только на одного человека, и Валера постоянно боялся упасть. Ноги свешивались, мешок с сеном, изображавший подушку, падал на пол. Но там было тепло и сухо.

На третий день отит сдал свои позиции, температура упала, резкая боль прошла, и Валера «принял доклады» от подчиненных. Две группы по шесть «рыцарей» попытались прорваться сквозь заслоны. Первую группу взяли в плен, предварительно, уполовинив. Из второй четверо погибли, а двое ушли от погони.

Судя по лающей речи, непонятной для русских, необычной одежде убитых и их оружию — немецкие наемники. Преследование с собаками продолжалось, и Сом ручался — догонят и пристрелят, слишком большие потери отряд понес в бою. Поляки ехали «пустыми», а «немцы» имели по вьючной лошади, груженой тремя сотнями крон серебра. Четыре лошади достались в трофей, две ушли. Немцам нужно было бросать серебро, спасаясь, шансов уйти без заводной лошади не было ни одного. Жадность неминуемо вела их к смерти. Валера одобрил действия Сома. Даже похлопал его по плечу. Затем отказался от секса с польскими «красавицами», памятуя про лобковых вшей, которых вытравливал в последний раз. «Экие мы нежные», — смеялся над ним Никита целую неделю. Впервые за три дня нормально пообедал. И дождался …, привезли труп «комеса». Валера поначалу не поверил. Вид у поляка был небогатый. В предыдущей польской группе обычный сотник блистал золотой отделкой кирасы и огромной цепью с тяжеленной бляхой. Этот поляк, «комес», походил на купца, а не на воина. Прижимистого купца. Но пленные поляки уверяли, что убитый — комес. Охотники расстроились. Мало того, что поляки снова ехали пустые, без серебра, так еще полсотни гривен пропали.

Карл, последний из братьев Зайлеров, старший из семи братьев, теперь уже единственный сын и наследник рода ожесточенно нахлестывал коня, пытаясь уйти от погони. В прямой видимости врагов не было, но лай собак был отчетливо слышен вдалеке. Оруженосец далеко отстал, а его вьючная лошадь скакала рядом с вьючной лошадью Карла. Шесть сотен крон — дьявольская плата за жизнь шестерых братьев. Серебро ещё надо было довезти до дома, а братья уже погибли. Дорога делала небольшой крюк, огибая затон. К реке убегала тоненькая нитка тропинки, заканчиваясь у просвета в камышах. Карл придержал коня и внимательно осмотрел берег реки. В воде с трудом угадывались очертания затопленной лодки. Карл остановил лошадей, сполз с коня, и, не раздумывая, вошел в ледяную воду.

Ноги, живот и грудь обожгло, но чувство загнанной дичи пропало, кровь заиграла в жилах, появилась надежда на спасение. Когда, наконец, показался оруженосец, мешки с серебром уже были погружены, и Зайлер оправлял в дикую скачку лошадей, ожигая их плеткой изо всех сил. Через пару минут лодка уже скрылась в камышах и немцы продолжали грести своими шлемами, выбираясь на стремнину реки. Зайлер не сомневался, что преследователи быстро догадаются обо всём. Но он надеялся, что они разделятся, часть бросится в погоню за четверкой лошадей, другие отправятся на поиски лодки. А разыскать место, где Зайлер причалит, им будет непросто. Судьба благоволила к Карлу, давала ему в очередной раз шанс остаться в живых.

Никита торопился. Сначала гнал свой караван в Пруссию так, что рабы добрались туда, измученные до полусмерти. Затем отдал приказ продавать их за бесценок торговцам живым товаром. Точно также распродали лошадей и другую добычу. Через три дня его отряд уже устремился к месту встречи с Валерой. Попутно разведчики обшаривали поселки в поисках сведений об отряде комеса. Никита выкупил из плена трех, чудом уцелевших поляков, из его отряда. Он платил за них такие деньги, что пруссы, живущие вдоль дороги, заподозрили Никиту в охоте за сокровищем, и дело чуть было не закончилось войной. Казалось, большая часть серебра уже вернулась к Никите в виде платы за рабов и добычу из Плоцка, но подозрительность язычников-пруссов была иррациональна. Три сотни русских были не по зубам для небольшого племени пруссов, а времени на союз с соседями явно было мало. К тому же недавнее столкновение с отрядом Олега оставило у пруссов чувство страха. Полсотни русских всадников уничтожили всех воинов соседнего племени, знающих окрестные леса, как свои пять пальцев, и забрали всю добычу, более двух тысяч крон. Молва о «карачевских волках» прокатилось по всему краю, обрастая страшными подробностями, несуществующими деталями, эпизодами из чужих боев. Олег-Муромец, знакомый пруссам по дошедшим год назад красочным песням и сказкам, обрел реальные, грозные черты. Прозвище Никиты все воспринимали как жестокую издевку над врагами, отчего его образ становился еще более жутким.

С появлением Олега проблема охраны добычи была решена. Заодно успокоились горячие головы купцов на трёх судах, задержанных Вадимом на реке. Купеческая охрана уже готовилась к прорыву блокады, не очень доверяя слову Вадима. Безрезультативные поиски двух сбежавших немцев особенно огорчили Олега.

— Так ты говоришь: по три сотни гривен серебра на каждой лошади было? — в который раз переспрашивал он у Валеры.

— Пять пудов. На двоих десять, — подтвердил тот.

— И ты бросил поиски? Ты можешь представить, с какой скоростью они передвигаются пешком с таким-то грузом на плечах?

— Мои следопыты нашли место высадки немцев спустя шесть часов. Их следы неглубокие, видимо они утопили серебро в лодке, и ушли налегке.

— По такой холодной воде они не могли долго плыть, лодка должна быть недалеко от места высадки. Найти её — не проблема! Мы прощупаем баграми дно и легко её обнаружим. А немцев упускать нельзя. Переправим на тот берег лошадей, собак, организуем настоящую погоню. Немцы промочили одежду, устали, замерзли. Мы отстаем всего на сутки.

— То ты уверен, что найдешь серебро, то настаиваешь на поимке несчастных немцев?

— А если ушел комес? Если это не немцы? Пленные поляки могут врать! Никита никуда не уйдет, если на леднике лежит труп случайного поляка! На поиски лодки направим гребцов с купеческих судов. Кстати! Там есть купцы из Плоцка? На них наш нейтралитет не распространяется!

— Есть всего один такой купец. Везет мед и воск из самого Киева. Охрана устроит нам войну.

— Из-за одного клиента рисковать головой никто не будет. Они понимаю, что все погибнут, стоит только начать стрелять.

— Не всегда люди поступают рассудочно. Есть ещё честь.

— Не смеши меня! Охранники служат за деньги.

— Через пару дней я жду Никиту. Пусть он решает.

— Хорошо. Погоня за немцами — твоя задача. Мои люди устали. Я обеспечу патрулирование. Как тут, кстати, отдохнуть есть на ком?

— Всё как обычно! Охотники устроили охоту на баб. Мало им было Плоцка! Но девчонок не все перепортили, двух малолеток Сом оставил для меня. Забирай себе!

— Что? Опять они для тебя слишком чумазые и вонючие? Брезгаешь? — засмеялся Олег.

Никита отстал от Олега всего на десять дней. За это время ни новых поляков не появилось, ни беглецов-немцев не поймали, ни судов купеческих не появилось. Слухи разносились по окрестностям с невероятной скоростью, всё движение замерло в ожидании ухода карачевских войск. Никита исхудал, осунулся, глаза ввалились.

— Поймали комеса? — спросил он, не здороваясь с братом.

— Нет. Случайно пристрелили, — виновато ответил Валера.

— Пошли человека за Сомом и Вадимом. Олег здесь?

— Давно. Пошли, посмотришь на комеса. Сможешь узнать?

— Да. Видел один раз всего, но не забуду. Сом и Вадим догнали братьев у ледника. Никита коротко кивнул им. Долго смотрел на мертвого поляка.

— Вроде он, а вроде нет. Сопровождение с ним было?

— Да. Привести?

— Всех пленных поляков. Всех, кто знал комеса.

— Уже опрашивали. Сто пудов — комес, — попытался развеять сомнения Никиты Валера. Пригнанные поляки не выказывали страха. Больные, грязные, замерзшие, ожидающие скорой смерти, они пытались выказать традиционную польскую спесь в отношении русских варваров.

— Какие-то доказательства того, что убитый — это ваш комес, существуют? В этом случае я мог бы выдать его тело родне, — схитрил Никита. Семья комеса не смогла представить выкуп — тридцать тысяч марок, такую сумму назначил Никита в память о требовании комеса к Бажене. Никита забрал весь, предложенный ими выкуп, но обманул, и продал в рабство.

— Посмотри печатку, ты мог видеть её оттиск на документах, — нехотя, сквозь зубы, произнес один из поляков.

— Тебя еще не научили добавлять «господин», — Никита ударил связанного пленника по разбитым губам. Сразу потекла кровь. Поляк промолчал.

— Добавить плетей? — спросил Вадим.

— Утопить. Комеса туда же.

— Они сдались мне. Под моё слово, — встал на защиту поляков Сом.

— А если я его нарушу? — посмотрел ему в глаза Никита. Сом набычился, не решаясь портить и так плохое настроение Никиты.

— Так не годится поступать. И Сом уйдет, и я уйду, многие охотники …, — начал Вадим горячо. Но Никита перевел взгляд на него, и ему пришлось замолчать.

— Ты вправе потребовать за нас выкуп. По закону, и обязан, потом, отпустить, — добавил желчи неугомонный поляк.

— Увести этих слишком горячих парней, — приказал Валера охране, и добавил вслед, — почти две недели прошло, как я отправил требование выкупа. Пока никто не торопится. Успеют ли нам его привезти? А мы завтра уходим. Я продам тебя галицкому князю, пусть он соблюдает закон. Но помни, вы разорили и сожгли Берестье!

— Ты слишком много на себя берешь, брат, — Никита смог дождаться, пока все ушли и они остались вдвоем.

— Дождемся Олега.

— Боишься худой славы?

— Светкины сказители-историки наврут столько, сколько нужно и то, что нужно. Только как быть со своими воинами? Либо нам нужны мерзавцы, готовые во всём соглашаться с нами, и всё исполнять. Либо нам самим необходимо соответствовать принятой ими морали. Здесь пока нет понятия родины. Царю-антихристу никто служить не будет. Пока. Половец, осетин, швед, чех, немец честно служат галицкому князю и воюют против своих же земляков. Только одно важно: дал слово — держи.

— Я вырезал пару сотен поляков. Пару тысяч продал в рабство. Сжег проклятый Плоцк. Я разорил предателей-купцов, бросивших своего товарища и его дочь на произвол морального урода — комеса. То, что комес сам сгубил всю свою дружину и бросил на убой своё ополчение в погоне за серебром, в этом моей заслуги нет. И вот сейчас, я вижу труп комеса, а удовлетворения нет.

— Помнишь …, ты рассказывал мне свой кошмар, тот, что видел лёжа в коме, про взятие Плоцка? Тогда тебе было страшно! Страшно, что ты мог совершить этот ужас. Сейчас мы сделали это буднично, без лишней крови, почти мирно, по сравнению со степным походом. Но там мы спасли тысячи людей из рабства, а здесь нами двигала твоя месть за Бажену … и твоего ребенка. Может, ты сам чувствуешь несоразмерность происходящего и накручиваешь себя.

— Что же тогда вы оба поперлись со мной душегубствовать?

— Олег? Ему сам процесс интересен. Хитро пробраться ночью, вырезать часовых, засаду организовать, окружить, выследить. Любит он свою профессию. А я слово тебе дал, когда Карачев спасать надо было. Помнишь?

— Слово дал? Херувимчик? — выплюнул Никита.

— Вот и Олег со своей охраной, — указал Валера брату за спину. Пятерка всадников скакала галопом, быстро приближаясь. Узнал приятеля по редкой масти огромного коня Валера. Конь был огненно-рыжий в белых яблоках, но Олег считал его гнедым и обижался, когда Никита, подначивая его, называл рыжим.

— Зачем ему охрана? Он сам — самая большая опасность для всех!

— Ну-у, тогда «ученики». Олег спрыгнул с коня и бросился обнимать Никиту. Тот, наконец, улыбнулся.

— Задушишь, медведь, — добродушно отбивался Никита.

— Тебя задушишь! Стал, как из железа. «С виду он худой и дохлый, но зато характер тверд «.

— «Никогда не мойте руки, шею, уши и лицо. Это глупое занятье. Не приводит ни к чему», — поддакнул ему Никита.

— На баньку напрашиваешься? Пиво за тобой! — радостные эманации били у Олега через край.

— Я уже распорядился, — вяло доложил Валера.

— А я прихватил из Пруссии три бочонка пива, — Никита поддался настроению Олега, его улыбка расплылась до ушей.

— Никитушка! Молодчина! Сегодня только баня, о делах ни слова, — и Олег с укоризной поглядел в сторону Валеры, будто тот был главным занудой.

— Ладно тебе врать! После третьей кружки начнешь хвастать, не удержишься, все подвиги в подробностях расскажешь, и от меня потребуешь, — ткнул Никита приятеля в бок.

— Есть чем хвастать! Удачный, очень удачный поход! — радостно заржал Олег и потащил Никиту за собой.

— Да не в ту сторону, — остановил друзей Валера, — там, в деревушке, бани топятся для отряда. Для Никиты я приказал на хуторе всё приготовить, — Тогда по коням, здесь верхом пять минут, — засмеялся, непонятно чему, Олег.

— Ты посмотри, какой день задался! Тепло, солнце играет! А пахнет как! Воздух пьянит весной, — только сейчас заметил Никита.

— Баньку недавно срубили? Такой запах! — зажмурился от удовольствия Никита.

— Баньку Валера пострил. Просторная, удобная, будет, где грязнулям-полякам мыться, когда мы уедем, — похохатывал Олег.

— Моих заслуг здесь немного. Местных жителей припряг, пару дней последил, — как всегда, старался быть точным Валера.

— Он тут развернул банно-прачечный комбинат, всех заставил перемыться и постираться. Для твоего отряда смену чистую приготовил из трофейного, — немного презрительно хвалил Олег Валеру. И закончил совсем мрачно, — а пару немцев упустил.

— Ты тоже промашку дал. Их серебро отыскать не смог, — огрызнулся Валера.

— Куда нам столько? Ты и так четверть тонны перехватил, я из пруссов почти полтонны вытряс, в Плоцке трофеев взяли на двадцать тысяч гривен. А ты, Никита, сколько привез? — вальяжно развалился на полке Олег, и жадно присосался к кувшину.

— Полторы тонны серебра. Копейки! У пруссов большая половина добычи, серебра того самого самородка, осталась.

— То-то они за тобой сюда табунами пруссы потянулись, аж страшно на их бандитские рожи смотреть. Я думал это разбойники, а это купцы прибалтийские! — заржал Олег.

— Что купцы, что бандиты — нет у них различия. Серебро есть покуда — торгуют. Купца без должной охраны увидят — грабят, — подтвердил Никита, — я молодежи набрал, пруссов. Дисциплины никакой, но смерти не боятся — язычники.

— Много? — спросил Олег.

— Сотню. Даже сын вождя имеется, волчонок Вилкас. Гордый, бесшабашный, тупой.

— Может, он по русски плохо понимает? — уточнил Олег.

— Я и говорю тупой, — засмеялся Никита.

— С чего это мальчишки местные на службу к тебе пошли? Вроде отцы их хороший куш взяли? — подозрительно поинтересовался Олег.

— Какой ценой? Из сотни прусских матерых охотников выжило не больше дюжины.

Большую половину уничтожили поляки и немцы. Последние еще и серебро отобрали. Ты сам прошелся по их деревушкам с огнем и мечом. Целый род без мужиков оставил. Серебро покойникам не нужно, — Никита стер улыбку с лица.

— Наши трофеи от грабежа Плоцка весомей и наглядней. А потери? Их, считай, не было, — согласился Олег.

— Столько людей погубило проклятое серебро! — произнес сентенцию с надрывом Валера.

— И сколько еще погубит, — засмеялся Олег, — галицкий князь Удатный не зря носит такое имя. Удачливый разбойник! Слухи о нашем серебре до него уже дошли, так что в Берестье нам путь заказан.

— Надо продавать трофеи пруссам. Здесь и быстро, — согласился Никита.

— Я две недели назад направил к Неждану гонца, чтобы ждал нас в Слониме. Он увел туда две тысячи пленных и польский обоз. Там нас ждет десять штук гривен, — неторопливо проговорил Валера, — пиво горькое. Как ты его пьёшь? Валера выплеснул остатки пива из своего кувшина на горячие камни.

— Ты не слишком полагаешься на Неждана? Сбежит он с деньгами.

— У меня весь его отряд переписан. Все воины карачевские, коренные, сам их отбирал. Картотека у меня на них полная. Семьи у всех большие, продам в рабство — компенсирую потери.

— Странный ты, Валера, либерал. То тебе поляков жалко, то своих без сожаления в рабство готов отправить? — неприязненно прищурился Олег.

— А либералы, они такие. К русским относятся плохо, а к иностранцам хорошо, — невесело рассмеялся Никита.

— А мы, — ударил себя в грудь Олег, — мы никого не жалеем. Своих не любим, а чужих ненавидим. Олег любил ёрничать, злить Валеру, хотя, по-своему, подружился с ним. Единственное, что его раздражало — это невозмутимость коробовского старшего сына.

— Обманывать и предавать себя — такую роскошь мы позволить не можем, — изрек Валера очевидную истину. Подумал, и вставил Олегу шпильку за его нерусскую фамилию, — один у нас патриот, и тот немец.

— А по морде? А в пузо? — Олегу давно надоела дежурная шутка Валеры, обидная и несмешная.

— А фамилия у Олега совсем не немецкая. Те односложные, — заржал Никита, намекая на еврейский след.

— Заканчиваем глупости, — Олегу надоел разговор, — «банщиц» давайте позовем. И хотя в бане их трахать нельзя, но пощупать можно.

— Кобель! — позавидовал Валера.

— Котяра! — весело добавил Никита.