Николай Чудотворец

Рассказ о чудесах и великих, необъяснимых с точки зрения практической, мирской логики деяниях святителя Николая мы вынесли в отдельную главу не случайно. Этой теме могут быть посвящены самостоятельные книги; впрочем, они уже давно издаются и перепечатываются. Перечисление или публикация самих текстов, рассказывающих о чудесах епископа Мирликийского, может занять отдельные внушительные тома. Мы же попробуем уместиться в рамки главы, пересказав то, что является подтверждением святости Чудотворца, его уникальной способности решать любые жизненные проблемы, приходить на помощь, спасать жизни людям и быть добрым пастырем для христиан.

В русском, например, сознании издревле считалось, что Николай Угодник чудесами своими является людям помощником в несчастьях или бедах, предохранителем от нежданной кончины или избавителем от смерти по приговору (порой неправедному), а также покровителем отправляющихся в морское плавание.

Мы в перечислении его деяний не будем держаться специальной временной последовательности. Ученые до сих пор спорят о том — каким временем датировать те или иные поступки святителя Николая и в какой последовательности они осуществлялись. Важно, что они были совершены. Адатиров-ка становится лишь вторичным фактором для их описания. Например, в многочисленных русских рукописях, передававших во времени Житие святителя Николая (а их много в разных вариантах и с разными, но похожими названиями), предпочиталось некоторое особенное последование его чудес. Исследователь И. И. Макеева в труде «Типология структуры ранних чудес св. Николая Мирликийского» приводит достаточно частые варианты таких последований, напоминающих следующие: «По двум рукописям XII в. и XIII в. устанавливается цикл ранних чудес св. Николая Мирликийского, включающий 10 текстов: 1) чудо о Дмитрии; 2) чудо о Симеоне; 3) чудо об Агрике и его сыне Василии; 4) чудо о юноше Николе; 5) чудо о попе Христофоре; 6) чудо о Петречернце; 7) чудо о ковре; 8) чудо о Епифании; 9) двойное чудо св. Николая и св. Георгия о сарацине; 10) чудо о трех воеводах». Здесь упомянуты многие чудеса (обычно их было 8 или 10 в таких текстах), которые в дальнейшем не стали широко известны или просто забылись. Но они были, и предание причислило их к разным временам и особой последовательности.

Соблюдать ее или не обязательно? Тем более что в большинстве своем никаких доказательств, что они были совершены именно в такой последовательности, у нас нет. Для нас же в описаниях чудес важны духовные деяния святого, а не обязательное доказательство, что то или иное явление произошло «тогда-то» и «так-то» или даже «на самом деле».

Однако исторические параллели не ускользнут от нашего пристального взгляда. Они лишь подтвердят правдивость нижеизложенных историй.

Подаяние девам. Деньги и святость

Тот, кто читал знаменитую «Божественную комедию» Данте, например, в переводе на русский язык Михаила Лозинского, в разделе «Чистилище», Песнь XX, 31–33 встречался со словами одного из героев:

Почему сие неприметное на первый взгляд событие — спасение невест — вошло в хрестоматийные сочинения великих авторов, неоднократно упоминалось в церковном и художественном наследии мировой цивилизации, явилось одним из главных подтверждений святости самого епископа Николая? Многие духовные подвижники помогали другим людям. А здесь — постоянный пересказ, из жития в житие, ссылки на чудо, особенное изложение сути произошедшего.

Что-то есть загадочное в этой истории… Попробуем и мы приблизиться к разгадке. Для начала, как всегда, перескажем сюжет, осуществив параллельные хожения в некоторые Жития святителя, из которых можно составить полную картину его деяния, свершенного им еще до епископства, в годы пресвитерства и ухода из жизни его родителей.

Возьмем для начала за основу для изложения данной истории два документа: труд «Жизнь и деяния святого отца нашего Николая» Симеона Метафраста и «Житие святителя и чудотворца Николая, архиепископа Мирликийского» Дмитрия Ростовского.

Переплетение двух этих текстов создает удивительную картину духовного подвига, совершенного на рубеже III–IV столетий. Напомним, что события происходят в родном для пресвитера Николая городе Патара, в рассказе о них упоминается, скорее всего, наследство, полученное им после кончины его родителей, ибо, как мы помним, вырос будущий святитель в очень обеспеченной семье.

Итак, Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Жил в городе Патаре некий муж, знатный и богатый. Придя в крайнюю нищету, он потерял прежнее свое значение, ибо жизнь века сего непостоянна. Сей человек имел трех дочерей, которые были очень красивы собою. Когда уже он лишился всего необходимого, так что нечего было есть и не во что одеться, он, ради своей великой нищеты, замыслил отдать своих дочерей на любодеяние и обратить свое жилище в дом блуда, чтобы таким образом добывать себе средства к жизни и приобретать и себе и дочерям одежду и пищу. О горе, к каким недостойным мыслям приводит крайняя нищета! Имея сию нечистую мысль, муж сей хотел уже исполнить свое злое намерение. Но Всеблагой Господь, не хотящий видеть человека в погибели и человеколюбие помогающий в бедах наших, вложил благую мысль в душу угоднику Своему, святому иерею Николаю, и тайным вдохновением послал его к погибающему душою мужу, для утешения в нищете и предупреждения от греха».

Симеон Метафраст, X век:

«Некий муж, из славного став бесславным и нищим из богатого, так как терпел нужду во всем, даже в самом насущном — увы, вот до чего может дойти нужда, — решил трех своих дочерей, отличавшихся чудной красотой, отдавать за мзду похоти желающих и на выручаемые деньги себе и детям своим доставлять пропитание. Ибо выдать их замуж он не мог, так как по крайней их бедности девушками сразу стали гнушаться. Вот в такой-то этот человек был беде, и такое ужасное дело замыслил, и уже принялся, жалкий, его устраивать. Но ты, Господи, благой источник всяческого блага, человеколюбиво призирающий на наши нужды, устрояешь так, что это доходит до ушей святого Николая, и посылаешь его как доброго ангела-заступника к тому мужу, вот-вот готовому взять грех на душу, дабы облегчить его бедность и спасти от зла еще горшей бедности».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Святой Николай, услыхав о крайней бедности того мужа и Божиим откровением узнав о его злом намерении, почувствовал к нему глубокое сожаление и решил своею благодетельною рукою извлечь его вместе с дочерьми, как из огня, из нищеты и греха. Однако он не пожелал оказать свое благодеяние тому мужу открыто, но задумал подать ему щедрую милостыню тайно. Так святой Николай поступил по двум причинам. С одной стороны, он хотел сам избежать суетной человеческой славы, следуя словам Евангелия: Мф. 6:1 — «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми».

С другой стороны, он не желал оскорбить мужа, бывшего некогда богачом, а теперь пришедшего в крайнюю нищету. Ибо он знал, как тяжела и оскорбительна милостыня для того, кто от богатства и славы перешел в убожество, потому что она напоминает ему о прежнем благоденствии. Посему святой Николай счел за лучшее поступить по учению Христа: Мф. 6: 3 — «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая».

Он так избегал человеческой славы, что старался утаить себя даже и от того, кому благодетельствовал».

Симеон Метафраст, X век:

«И вот, взяв тяжелый узелок с золотом, он поздней ночью идет к дому бедняка и, вметнув узелок через окошко внутрь, тотчас поспешает домой, словно боясь, что его при этом увидят».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Утром муж тот встал и, найдя мешок, развязал его. При виде золота он пришел в великий ужас и не верил своим глазам, потому что ниоткуда не мог ожидать такого благодеяния. Однако, перебирая монеты пальцами, он убедился, что пред ним в самом деле золото. Возвеселившись духом и удивляясь сему, он плакал от радости, долго размышлял о том, кто бы мог оказать ему такое благодеяние, и ничего не мог придумать. Приписав сие действию Божественного Промысла, он непрестанно благодарил в душе своего благодетеля, воздавая хвалу пекущемуся о всех Господу. После сего он выдал замуж старшую свою дочь, дав ей в приданое чудесно дарованное ему золото».

Симеон Метафраст, X век:

«Когда это стало известно пречудному Николаю и он узнал, что бедняк исполнил его волю (ведь сам он как раз желал браком уничтожить причину зла), принял решение сделать то же и для второй дочери. Ночью, тайно ото всех, он вметнул через окошко такой же узелок с золотом».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Встав поутру, бедняк опять нашел у себя золото. Снова он пришел в удивление и, пав на землю и обливаясь слезами, говорил: «Боже милостивый, Строитель нашего спасения, искупивший меня самою кровью Твоею и ныне искупляющий златом дом мой и моих детей от сетей вражьих, Сам Ты покажи мне слугу Твоего милосердия и человеколюбивой Твоей благости. Покажи мне того земного Ангела, который сохраняет нас от греховной погибели, чтобы я мог узнать, кто исторгает нас от угнетающей нас нищеты и избавляет от злых мыслей и намерений. Господи, по Твоей милости, тайно творимой мне щедрою рукою неизвестного мне Твоего угодника, я могу отдать замуж по закону и вторую свою дочь и тем избежать сетей диавола, который хотел скверным прибытком умножить и без того великую мою погибель».

Помолившись так Господу и возблагодарив Его благостыню, муж тот отпраздновал брак второй своей дочери».

Симеон Метафраст, X век:

Отец дочерей «был начеку и все ночи проводил без сна, опасаясь, как бы добрый податель богатства не пришел незамеченным, и решив, если он снова появится, обеими руками удержать его и спросить, кто он и откуда у него столько золота.

Так он бодрствовал в ожидании своего благодетеля. Глубокой ночью слуга Христов Николай неслышно приходит в третий раз и, дойдя до обычного места, снова через то же окошко мечет такой же узелок золота и тотчас удаляется. А отец дочерей, услышав стук упавшего на пол золота и поняв, что пришел его благодетель, со всех ног бросился ему вслед».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Догнав его и узнав, потому что нельзя было не знать святого по его добродетели и знатному происхождению, муж сей пал ему в ноги, лобызая их и называя святого избавителем, помощником и спасителем душ, пришедших в крайнюю погибель.

— Если бы, — говорил он, — не восставил меня твоими щедротами Великий в милости Господь, то я, несчастный отец, давно уже погиб бы вместе со своими дочерьми в огне Содомском. Ныне же мы спасены тобою и избавлены от ужасного грехопадения.

И еще много подобных слов говорил он святому со слезами. Едва подняв его с земли, святой угодник взял с него клятву, что он во всю свою жизнь никому не поведает о том, что с ним было. Сказав ему еще многое на пользу, святой отпустил его в дом свой».

Симеон Метафраст, X век:

«А Николай, поняв, что узнан этим человеком, поднял его и заклинал во всю жизнь не говорить о том, что произошло, чтобы сострадательность его сохранилась в тайне».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Из многих дел милосердия угодника Божия мы поведали только об одном, чтобы было известно, насколько он был милостив к нищим. Ибо не достало бы нам времени, если бы повествовать подробно о том, как он был щедр к нуждающимся, сколько голодных он напитал, сколько одел нагих и скольких выкупил у заимодавцев».

Симеон Метафраст, X век:

«Вот одно из деяний святого, самое славное и знаменитое».

Почему Симеон Метафраст называет это деяние святителя Николая «самым славным и знаменитым» — требует разъяснения. Другие деяния были не менее важными и самоотверженными. Но ведь известный исследователь жизни Николая Мирликийского, итальянский священник-доминиканец Джерардо Чоффари не случайно в одном из интервью назвал это его благодеяние девушкам «иконой милосердия»! И мы готовы присоединиться к этому мнению. О. Джерардо отмечает также, что святитель «спас их от проституции, а в те времена для молодых девушек у языческих храмов она была традиционной, считалась нормой, как бы это ни шокировало. Девушки без пожертвования епископа попали бы в ряды уличных женщин. Вот почему мы можем с уверенностью сказать, что святой Николай был человеком великого милосердия, его деяние актуально и сегодня».

Здесь уместно подробнее поговорить о том, как святитель Николай относился к деньгам, к их сохранению и тратам на хлеб насущный. О его умении легко расставаться с деньгами ради помощи другим. Как мы уже знаем, имея богатое наследство от родителей, он спешил раздавать его другим. Бросал мешочки с деньгами в окна нуждающимся, выкупал пленных и тюремных узников, оплачивал зерно для голодающих.

В течение веков появилось множество рассказов-чудес, связанных со святителем Николаем, где он решает «денежные вопросы» по справедливости и по духовному позыву. Его решения всегда полны духовного смысла, который не всегда был понятен читателю. Хотя имел огромное влияние на поступки его последователей и почитателей.

Вспомним еще раз средневековую мистерию-миракль Жана Боделя из Арраса «Игра Святого Николая» (Jeu de Saint Nicolas). Вот что рассказывает древний автор (перевод со старофранцузского И. И. Гливенко, 1930 год): «Мы хотим говорить сегодня о святом Николае-исповеднике, который совершил столько прекрасных чудес. Те, которые говорят правду, рассказывают нам то, что мы читаем в его житии… Они увидели в хижине почтенного пожилого человека, который на коленях молился перед изображением святого Николая… И пришли туда низкие неверные и, крепко связав, держали его, пока не привели к царю [язычнику]. «Негодный, — сказал ему царь, — веришь ли ты в это изображение на дереве?» — «Государь, но ведь оно сделано как образ святого Николая, которого я очень люблю. И охрана его столь хороша, что умножает и заставляет приносить доход все, что ему поручают охранить». — «Негодяй, я велю изрубить тебя, если он не сохранит и не умножит моей казны; я отдам ему ее под охрану, чтобы уличить тебя на деле». Тогда он велит ввергнуть его в темницу и надеть ему железный ошейник на шею. Потом приказывает открыть свои сундуки и при них поставить изображение святого Николая.

И так он поручил свое имение, о чем стало ведомо грабителям. Однажды ночью собрались они втроем, пришли к казне и похитили ее, а когда они унесли ее, то Господь послал на них сон.

Когда царь узнал об этом и увидел, что казна его утащена, он счел себя обманутым. Он приказывает привести к себе заключенного, чтобы его предали позорной смерти. Честный человек всю ночь провел в молитве и не переставал плакать. Святой Николай, который не забывает слуги своего, отправился в путь; он пришел к грабителям и разбудил их, потому что они спали. И лишь только они его увидели, они тотчас помыслили действовать по воле его. И он настойчиво повелел им без промедления отнести обратно казну и при ней поставить изображение, как они нашли его. Когда царь испытал таким образом высокое чудо доброго святого, то приказал, чтобы к нему привели честного человека, не сделав ему зла. И приказал крестить себя и других своих язычников, и стал он честным человеком и добрым христианином, и с тех пор не имел охоты творить зло».

Интересно комментировал это деяние святителя Николая современный исследователь мираклей Денис Хюэ в своем труде «Игра Святого Николая: о значении денег». «Деньги у Жана Боделя в «Игре Святого Николая» имеют много функций, — пишет автор. — Где бы ни находился Николай, где бы ни был Бог и его ангелы, деньги умножают и спасают жизни. В таверне Аррас (события из миракля частично происходят и там. — К. К.-C.), где играют в кости, главенствует азартная игра, в которой Бог не имеет права голоса — деньги приходят и уходят, они приносят только разрушения и обман. «Игру Святого Николая» следует понимать как произведение, приглашающее посетителя Арраса для участия в христианских усилиях собирания другой прибыли от денег, для превращения азартных игр и ростовщичества в орудие спасения».

Тема нехватки денег для жизни, продажности ради денег, определения — сколько их нужно для того, чтобы жить праведно, — всегда волновала людей. Если философствовать на бытовом уровне, то можно задаться и такими вопросами — а что стало с теми тремя девицами потом, после получения денег? Они счастливо вышли замуж? У них были хорошие семьи? Они прожили жизнь праведно и по-христиански? Спасли ли их эти деньги?

Увы, мы этого не знаем. Ибо темы «мир денег и чудеса» или «мир денег и святость» — весьма не просты для раскрытия или обсуждения. Во всяком случае, на примере святителя Николая — освобождение от власти денег и от зависимости от них — это лучшая характеристика святости, и это путь по лестнице в Небо.

При детальном изучении Житий епископа Мирликийского можно заметить целый комплекс различных его деяний, связанных с «денежной темой». Итальянский исследователь о. Джерардо Чоффари называет их так: «Чудеса — мир денег». И здесь следует привести несколько примеров таких деяний, в вольном пересказе с итальянского, которые являются лучшей иллюстрацией к нашему повествованию.

В одной из таких историй мы узнаем, как набожный человек, проживающий в Константинополе, неожиданно обеднел до нищеты. Всякое бывает, особенно если наступает старость. Жена предложила ему продать семейный ковер, чтобы отпраздновать День святого Николая. И он согласился, отправившись на рынок. Там он встретил старика, который купил ковер за 6 монет. Затем старик быстро отнес покупку и отдал ее жене продавца. Она решила, что муж не смог продать ковер, и по возвращении стала его ругать. Но тот показал ей деньги, которые ему отдал старик. И они сразу оба поняли, что стариком был сам святой Николай.

У другой семейной пары также не стало денег. Дом в Константинополе и все имущество сгорели дотла при пожаре. Самое ценное, что осталось у них, — золотые серьги жены — они решили продать, чтобы приготовиться к празднованию Дня святого Николая. Женщина идет продавать серьги и встречает почтенного монаха, который покупает их за 24 монеты. Затем он вдруг возвращает покупку ей обратно, призывая ее хорошо отметить праздник святого Николая. Кроме того, он предложил ей каждый год приходить на это место, где она всегда сможет получить такие же 24 монеты. Так и происходило в дальнейшем, пока семья не стала жить в достатке.

Часть историй связана с самими римскими императорами, что придавало им особое значение. Например, вот такая.

Однажды богатый человек из окрестностей Константинополя впал в нищету и, желая отпраздновать праздник святого Николая, подумал о продаже своего плаща. Но жена переубедила его, предложив продать ее платье, так как она могла оставаться дома. На вырученные деньги муж купил муки и приготовил пирог, а затем попросил местного священника освятить его. Когда тот благословил трапезу, муж не стал есть освященный пирог, а, положив его в короб, принес своей жене. Когда они открыли короб, то увидели, что на пироге ярко сияет драгоценный рубин. Говорили, что в это самое время император Константин потерял большой камень — рубин, и когда ему сказали, что у бедного человека появился такой же, он заподозрил кражу и первоначально даже угрожал ему смертью.

Вот еще одна «императорская история».

Во времена императора Константина жил бедный лютнист, который ходил в церковь Святого Иоанна Крестителя. Но однажды он узнал, что в этом храме похоронили еретика. Тогда он ушел в соседний храм Святого Николая. Здесь он попросил известного своими милостынями святого Николу помочь ему. Никола взял его и привел к месту, где хранились сокровища императора. Святой взял сумку с деньгами и передал ее лютнисту. С тех пор жизнь музыканта изменилась, что вызвало подозрения у чиновников императора, которые пришли к нему и допросили его. Лютнист рассказал все, как было. Когда император узнал об этом, то оставил ему деньги, но забрал сумку, к которой прикасался святой Николай.

Были истории и попроще. Так, один бедный человек жил возле монастыря Святого Николая. Хранитель виноградника дал ему корзину с гроздьями винограда. Когда бедняк встал утром, он обнаружил, что виноград превратился в драгоценные камни. Он вскричал: «Великий Никола сделал это! Пусть имя Николая будет возвеличено!» Так он стал богатым.

Некоторые рассказы представляли собой чуть ли не мистический сюжет. Однажды богатый и набожный житель, прогуливаясь по столице — Константинополю, обнаружил возле монастыря Святого Николая тело умершего человека. Он сообщил об этом монахам. Позднее, вернувшись на это место вновь, он встретил мальчика, который искал своего отца. Поняв, в чем дело, житель сообщил мальчику о случившемся и о том, что тело было перенесено в монастырь. Он проводил мальчика туда. Помолившись перед саркофагом, мальчик попросил открыть его, чтобы увидеть отца. Когда гроб вскрыли, то вместо покойника там оказались сокровища — золото и серебро. Так все, включая монахов, получили определенное благополучие.

А бывало, что «героями» таких историй становились византийские чиновники. Подобные рассказы широко распространялись в славянских Житиях святителя Николая. Так, Епифаний, богатый и высокопоставленный чиновник Константинополя, забыв, где спрятал большую сумму денег, предположил, что доверил их одному из своих слуг. Тот отрицал это, утверждая, что не может отдать такую сумму, однако был закован в кандалы. Невинный заключенный призвал святителя Николая, который явился к Епифанию во сне и приказал ему освободить пленника, подсказав, куда он положил деньги. Когда Епифаний проснулся, то сразу же нашел их и отпустил слугу.

Счастливое завершение таких историй — это пример того, как может простая, искренняя вера решить любые, самые трудные жизненные проблемы, особенно связанные с таким непростым явлением человеческой жизни, каким являются деньги. Ведь они до сих пор считаются эквивалентом, служащим мерой стоимости любых товаров и услуг, способным непосредственно на них обмениваться, а также являются особым товаром, ценной бумагой, знаком стоимости и различными благами или ценностями. Деньги считаются столь важными, но только не в жизни духовных подвижников, которые последуют в своем бытии другим благам или так называемым высшим ценностям, не имеющим отношения к деньгам как таковым, невидимым и малопонятным обычным людям.

Здесь уместно, для завершения размышлений о роли денег в духовной жизни общества и о роли святителя Николая в справедливом их перераспределении, привести лишь один чудесный пример из XX столетия, связанный с блокадой Ленинграда и именем епископа Мир Ликийских. Эту историю мы находим в воспоминаниях митрополита Алексея (Симанского), который жил при знаменитом Никольском морском соборе и служил в нем каждое воскресенье (собор не был закрыт в советское время, он был в числе лишь пяти оставшихся тогда действующих православных церквей). Температура в храме опускалась ниже нуля, при этом певчие и прихожане от голода и холода едва держались на ногах. По всему городу священники ежедневно отпевали до двухсот скончавшихся жителей. Тогда, по словам митрополита, случилось следующее: «После службы, убирая в храме, был найден сверток. Когда его развернули, то очень удивились, увидев там десятки золотых царских монет. Кто-то тайно пожертвовал их на нужды обороны, положив возле иконы Николая Угодника»…

На Западе на иконописных изображениях святителя Николая сразу же узнают среди других святых по трем шарам, которые он держит в руках. Каждый шар символизирует мешочек с деньгами, которые он несет, чтобы спасти тех самых трех девиц. Здесь можно вспомнить записки двух русских дипломатов, посланных Петром I в Европу для самых разных дел, — П. А. Толстого и Б. П. Шереметева. Оба они с коротким промежутком во времени попали в итальянский город Бари, где хранились мощи святителя Николая, и оба обратили внимание на серебряный алтарь и образ Чудотворца с Евангелием в левой руке. Толстой записал: «Поверх того Евангелия зделаны три яблока круглые, золотые во образ чудеси чудотворцова, как отцу трех девиц, хотящему отдати на брак скверной, три узла подал злата и от смертелнаго блуднаго греха тех девиц избавил».

На православном Востоке такое изображение — редкость. Зато в старинной службе святителю произносятся памятные слова: «Елеем чистоты светильник помазав, Николае, как дочерей ты спас прежде, так и в конце мужей мореплавания от неведения к свету ты извлекаешь, чтобы взывать: «Отцов наших, Боже, благословен еси».

Стратилаты и загадочный Аблабий

Документ, о котором пойдет речь, является самым древним из источников, которые рассказывают нам о житии святителя Николая. Он же, что удивительно, является и самым исторически обоснованным. То есть многие события, о которых говорится в нем, подтверждаются.

Да и самый корень — ядро — документа («Urtext») также считается древнейшим из написанных и сохранившихся, которые создавались в связи с Житием Николая Чудотворца.

Мы говорим об источнике «Praxis de stratelatis» («Деяние о стратилатах»), предположительно созданном еще в IV веке, спустя лишь годы после кончины епископа Мирликийского. Хотя самая старая из найденных редакций текста, которая дошла до нас в нескольких рукописях X века, восходит к V–VI столетиям. Некоторые исследователи считают, что данный текст «Деяния» является частью документа под условным названием «Vitae Sanctus» («Жизнь Святого»), который не сохранился.

Рукописи «Деяния о стратилатах» известны в пяти редакциях. Если где-то обнаружились еще новые варианты или новые списки в других редакциях — можно только приветствовать и поздравить счастливчиков, сумевших это сделать. Именно этим сочинением пользовались затем агиографы Симеон Метафраст, а в XVIII столетии и святитель Дмитрий Ростовский, когда они работали над составлением Житий епископа из Мир Ликийских.

Не случайно говорят, что наши знания о святителе Николае как об исторической фигуре основаны в первую очередь на тексте «Деяния о стратилатах». Так считал в начале XX столетия один из главных публикаторов этого документа на древних языках — Густав Анрих. На обнародованные им тексты во многом сегодня опираются исследователи, работающие над реконструкцией событий.

Г. Анрих датировал текст VI веком. К нему присоединился и переводчик «Деяния о стратилатах» на английский язык, медиевист Чарлз У. Джонс (Ch. W. Jones), считавший также, что первая часть документа содержит историческую правду, а вторая — с чудесами — похожа на беллетристику, так как, по его словам, не имеет «внешних доказательств». Однако если посмотреть хотя бы знаменитый труд «История» нехристианского автора конца V столетия Зосима (Zosimus), то мы можем увидеть, что такие доказательства находятся. Исторический контекст реальности близок к тексту агиографа. По этой причине итальянский исследователь о. Джерардо Чоффари считает, что текст можно датировать IV веком, когда произошел захват на несколько недель императорской власти Непотианом, сыном героя «Деяния о стратилатах» (то есть около 350 года и даже около 340 года; подробности см. ниже). А вторая редакция документа появилась в V–VI столетиях.

Впервые сам факт существования «Praxis de stratelatis» был отмечен в конце VI века в столичном византийском граде Константинополе. Ссылки на текст «Деяния о стратилатах» тогда появились в сочинении константинопольского пресвитера и писателя Евстратия, в сокращенном варианте заголовок которого звучит так: «О состоянии души после смерти» (De statu animarum post mortem). На него и ссылается в своем труде о святителе Николае Г. Анрих. Евстратий в VI столетии цитирует некое «Житие святителя Николая», хотя приводит лишь эпизоды из части этого Жития — «Praxis de stratelatis». То самое Житие, не дошедшее до нас целиком.

О. Джерардо Чоффари, считая, что Евстратий все-таки имел перед собой полный текст некоего «Жития святителя Николая», так пишет о датировке документа («Praxis de stratelatis»): «Вопрос, который должен поставить здесь критик, заключается в следующем: имеется ли какая-нибудь вероятность того, что хоть один писатель VI в. мог создать такой текст, относящийся к святому Николаю? Ответ прост: нет. Если анализировать факты, которые в нем содержатся (а не употребленные в нем термины, бесспорно, более позднего происхождения), становится очевидным, что данный текст мог быть написан только между 340 и 400 гг. Ни один писатель позднего V в. (если только он не был историком уровня Сократа, Созомена или Феодорита), безусловно, не мог знать тех характерных реалий более раннего периода… Итак, житие святого Николая, содержащее «Praxis de stratelatis» (Bios, о котором говорит Евстратий Константинопольский около 583 г.), было написано между 340 и 400 гг., предпочтительнее первая датировка…» Не возражает против этого российский исследователь А. Ю. Виноградов, к нему присоединяется историк А. В. Бугаевский, который даже предложил более раннюю дату появления документа — до 336 года.

Кто такие стратилаты и что с ними произошло? В переводе с греческого «стратилат» означает «военачальник». Не маленькая должность в Римской империи (английский эквивалент — «general», поэтому их часто называют генералами), которая со временем превратилась в почетный титул империи Византийской. Как мы видим, термин близок к понятию «стратиг» или «стратег». То есть стратилат был человеком, умеющим и наделенным полномочиями управлять войском, в первую очередь на поле боя. В христианской традиции принято прибавлять это слово к именам святых-воинов. Например, прославленных военачальников называют так: Феодор Стратилат или Андрей Стратилат. «Оксфордский словарь Византии» напоминает, что существует «группа святых (включая Георгия, Димитрия, Нестора, Теодора Терона, Теодора Стратилата, Меркуриоса, Прокопия), представленных как воины. Эволюция образа военных святых заключалась в трансформировании их ролей: от гражданского чиновника до воина, от солдата до генерала, от пехотинца до конного рыцаря… Некоторые ранние рассказы о мученичест-вах основывались на теме отказа христианина от военной службы».

Однако в нашем случае речь пойдет о настоящих, действующих главных командирах при римском императоре, точнее сказать — о высших военачальниках. Что их свело со святителем Николаем, проживавшим вдалеке от императорского двора, в неблизкой от Константинополя Ликии, в небольшом городе Миры?

Одним из ранних пересказчиков этой истории стал в IX столетии Михаил Архимандрит. В своем Житии святителя Николая он поведал об уже известном нам консуле Аблабии, служившем при императоре Константине Великом, который как будто бы получил плату, точнее сказать — взятку, за то, чтобы обвинить и совершить затем казнь трех известных генералов-стратилатов. В итоге их намеренно объявили нарушителями закона, хотя фактически они были невиновны. В изложении повествуется, что неожиданно «вмешался» святитель Николай, который накануне казни одновременно явился во сне императору Константину и префекту претория Аблабию, сообщив правду и призывая отменить казнь.

Другие версии более расширены в повествовании. Например, рассказывается о том, как император Константин послал трех своих самых надежных военачальников — Урса, Непотиана и Герпилиона — для подавления восстания во Фригии. Им пришлось остановиться в Мирах Ликийских. Шторм задержал движение войска (в других версиях — штиль!). Пока генералы отдыхали, их солдаты занялись грабежами местных торговцев. Епископ Николай указал полководцам на произвол их солдат, и те прекратили грабежи. В дальнейшем история становится более запутанной. Они вернулись в Константинополь. Консул Аблабий обвиняет генералов в неправедных действиях, в которых они были невиновны, их по приказу императора заключают в тюрьму. Но святитель Николай, уже познакомившийся с ними лично, спасает их. Его усилиями военачальники были освобождены.

Густав Анрих, публикуя в 1913 году греческий текст «Деяния о стратилатах», в предисловии кратко пересказал его содержание (приводим в переводе с немецкого): «Три генерала, Непотиан, Урс и Герпилион, посланные Константином во Фригию, чтобы успокоить мятежных тайфалов, пришвартовались с армией в Андриаке, приветствуя епископа Мирского Николая, который предотвратил трения между солдатами и жителями… С победой возвратившись в столицу [Константинополь], генералы по инициативе префекта Аблабия, подкупленного их завистниками, осуждаются императором и заключаются в тюрьму как враги империи. Понимая неизбежность казни, они умоляют Николая о спасении в память о том, что они пережили в Мире. Он появляется ночью перед Константином и Аблабием и грозно приказывает освободить генералов, что император и делает на следующий день в Сенате. С царскими дарами генералы отправляются в Миру, к их спасителю».

Мы не случайно несколько раз пересказываем канву истории. Чтобы понять произошедшее, следует вновь совершить хожение в разные варианты Житий, обратиться к наиболее подробным источникам, которые в деталях излагают последовательность событий. Возьмем для этого еще раз труд «Жизнь и деяния святого отца нашего Николая» Симеона Метафраста и «Житие святителя и чудотворца Николая, архиепископа Мирликийского» Дмитрия Ростовского.

Вот что они пишут.

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«В то время в великой Фригии поднялся мятеж. Узнав о сем, царь Константин послал трех воевод с их войсками умиротворить мятежную страну. Это были воеводы Непотиан, Урс и Ерпилион (так у Дмитрия Ростовского, теперь, хотя и неточно, принято писать — Герпилион. — К. К.-С.). С великою поспешностью они отплыли из Константинополя и остановились в одной пристани Ликийской епархии, которая называлась Адриатским берегом. Здесь был город. Так как сильное морское волнение препятствовало дальнейшему плаванию, то они стали в этой пристани ожидать тихой погоды. Во время стоянки некоторые воины, выходя на берег для покупки необходимого, многое брали насилием. Так как это случалось часто, то жители того города озлобились, вследствие чего на месте, называемом Плакомата, происходили между ними и воинами споры, раздоры и брань».

Симеон Метафраст, X век:

«Об этом стало известно пречудному Николаю, и он тотчас отправился в гавань. Лишь только некоторые увидели Николая, весть о его приходе разнеслась повсюду, и весь город вместе со стратилатами, как обычно, встретил его коленопреклоненно».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Святитель спросил воевод, откуда и куда они держат путь. Они сказали ему, что посланы царем во Фригию подавить возникший там мятеж. Святитель увещевал их держать своих воинов в повиновении и не позволять им притеснять людей. После сего он пригласил воевод в город и радушно угостил их».

Симеон Метафраст, X век:

«После этого стратилаты усмирили своих воинов и, удостоенные благословения Николая, собирались уже покинуть Миры».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Удостоившись его святых молитв и приняв от него благословение на свой путь, они отправились во Фригию, чтобы исполнить данное им царское повеление. Прибыв на место мятежа, они быстро подавили его и, исполнив царское поручение, возвратились с радостью в Византию. Царь и все вельможи воздали им великую хвалу и почести, и они удостоились участия в царском совете. Но злые люди, завидуя такой славе воевод, возымели к ним вражду. Замыслив на них зло, они пришли к правителю города Евлавию (так Дмитрий Ростовский называет Аблабия. — К. К.-С.) и клеветали на тех мужей, говоря:

— Не добро советуют воеводы, ибо, как мы слышали, они вводят новшества и замышляют зло против царя.

Чтобы склонить правителя на свою сторону, они дали ему много золота. Правитель донес царю».

Симеон Метафраст, X век:

«Император последовал его совету и заключил стратилатов в темницу. Они же не знали, почему у них отняли свободу, ибо были далеки от каких бы то ни было злоумышлении. Между тем прошло довольно времени, и зло, словно ему мало было достигнутого, довершает начатое. Стратилаты продолжали томиться в темнице. Клеветники же, видя, что время идет, в страхе, как бы какая-нибудь случайность не обнаружила их сговора и беда не оборотилась на них, снова идут к эпарху, требуя не оставлять так дела стратилатов, но наказать их по заслугам».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Запутавшись в сетях златолюбия, правитель должен был довести обещанное до конца. Он тотчас отправился к царю и, как вестник зла, предстал пред ним с унылым лицом и скорбным взором. Вместе с тем желал он показать, что он весьма заботится о жизни царя и верно ему предан. Стараясь возбудить царский гнев на неповинных, он стал держать льстивую и хитрую речь, говоря:

— О царь, ни один из заключенных в темницу не желает раскаяться. Все они упорствуют в своем злом умысле, не переставая строить против тебя козни. Посему повели немедленно предать их мукам, чтобы они не предупредили нас и не довершили свое злое дело, которое замыслили против воевод и тебя».

Симеон Метафраст, X век:

«Эти слова встревожили императора и внушили ему опасения. Чтобы освободить ум свой от забот и в будущем не испытывать страха, он осуждает невиновных на смерть. Казнь была назначена на следующий день, ибо император вечером произнес свой приговор. Зловещий вестник казни приходит к тюремщику и объявляет ему решение императора».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«И воеводы стали молиться:

— Боже Николая, избавивший трех мужей от неправедной смерти, призри ныне и на нас, ибо от людей не может быть нам помощи. Пришла на нас великая беда, и нет никого, кто бы избавил нас от напасти. Голос наш прервался прежде исшествия из тела душ наших, и язык наш пересыхает, сожигаемый огнем сердечной скорби, так что и молитву мы не можем принести Тебе. Псал.78 — «Скоро да предварят нас щедроты Твои, ибо мы весьма истощены». Завтра хотят нас умертвить, поспеши же к нам на помощь и избави нас неповинных от смерти».

Симеон Метафраст, X век:

«Ночью пречудный Николай во сне явился императору и сказал: «Император, немедля восстань ото сна и освободи из темницы трех заключенных там стратилатов, ибо их оклеветали». Затем он рассказывает, какую несправедливость они терпят, и подробно повествует об их злосчастии, и грозит, если император не повинуется, воздвигнуть против него войну и погубить его злой смертью, чтобы свершилась над ним тягчайшая кара. Пораженный дерзкой речью мужа и тем, как он поздней ночью проник во дворец, император спросил: «Кто ты, осмеливающийся устрашать меня такими словами и грозить моему величеству?» Он отвечает: «Николай из Мир».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Царь пришел в смущение и, встав, стал размышлять, что значит сие видение. Между тем в ту же ночь святитель явился и правителю Евлавию и возвестил ему об осужденных то же, что и царю. Воспрянув от сна, Евлавий убоялся. Пока он размышлял о сем видении, пришел к нему посланный от царя и рассказал ему о том, что царь видел во сне. Поспешив к царю, правитель поведал ему свое видение, и оба они удивлялись тому, что видели одно и то же. Тотчас царь повелел привести воевод из темницы и сказал им:

— Какими волхвованиями вы навели на нас такие сны? Явившийся нам муж сильно гневался и угрожал нам, похваляясь вскоре навести на нас брань.

Воеводы с недоумением обратились друг к другу и, ничего не зная, смотрели друг на друга умиленным взором. Заметив сие, царь смягчился и сказал:

— Не бойтесь никакого зла, поведайте истину».

Симеон Метафраст, X век:

«Глаза у стратилатов наполняются слезами, и они с воплем говорят: «Мы, о император, не сведущи в волхвовании и не замышляли никакого зла против твоего величества, свидетель тому всевидящее око Господне. Если же это не так и мы повинны в злых умыслах против тебя, пусть не будет нам, о император, милости, заклинаем тебя Троицей, пусть не пощадишь ты нашего рода, произнеся приговор, если это возможно, тягчайший смертного. Нам, о самодержец, отцами заповедано чтить императора и выше всего ставить верность ему; преступающего же это правило строго наказывать и обходиться с ним как с врагом. Так что мы, не щадя своей жизни, о император, заботились о твоей безопасности, а потому ждали щедрого воздаяния твоей десницы. Всякий раз, как вражеская рука грозила твоему величеству и время требовало доблестных людей, ты, презрев других, облеченных равной с нами честью, выбирал, увы, нас и нам поручал отражать твоих врагов. Мы охотно повиновались твоему приказу, принимая на себя этот труд и с Божией помощью успешно воздвигая против врагов твоих свою доблесть, что, я уверен, подтвердят все. Ныне зависть вооружила против нас то, что прежде служило причиной нашего благоденствия, и мы признаны виновными и, увы, как ты видишь, ждем самого страшного наказания. Так что доказательство нашей преданности тебе, о император, стало для нас причиной тягчайшей кары, и вместо ожидаемой славы и справедливого воздаяния мы страшимся за свою жизнь и ждем наказания за последний и злосчастный свой подвиг. Как, о солнце, как, о справедливость, вы можете взирать на это!».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«От таких речей царь пришел в умиление и раскаялся в своем необдуманном поступке. Ибо вострепетал он пред судом Божиим и устыдился своей царской багряницы, видя, что он, будучи для других законодателем, готов был сотворить суд беззаконный. Милостиво взирал он на осужденных и кротко с ними беседовал. С умилением слушая его речи, воеводы вдруг увидели, что рядом с царем сидит святитель Николай и знаками обещает им прощение».

Симеон Метафраст, X век:

«На это император говорит: «Скажите мне, кто это Николай, как и кого он спас?» Тут Непотиан рассказал ему все по порядку.

Император, прежде почитавший Бога и его слуг, и ныне не изменил свойственной ему добродетели. Лишь услышав о Николае, он вспомнил свое видение и заступничество Николая за невинно осужденных и, удивившись его великой ревности, милует стратилатов, говоря: «Не я дарую вам жизнь, но тот, кого вы призывали на помощь и который и нас пробудил ото сна, горячо заступаясь и печалясь о вас. Ступайте теперь к нему и, приняв пострижение, воздайте этим Николаю благодарность, а от нашего имени скажите ему: «Вот я исполнил твое веление — не угрожай мне». Так император сказал и вручил им Евангелие в золотом окладе и сосуд, тоже украшенный золотом и драгоценными камнями, и два золотых подсвечника, велев пожертвовать это в храм города Мир».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Получив чудесное спасение, воеводы тотчас отправились в путь. Прибыв в Миры, они радовались и веселились тому, что снова сподобились видеть святителя. Они принесли святому Николаю великое благодарение за его чудесную помощь».

Симеон Метафраст, X век:

«От великого счастья они готовы отдать и самую дарованную им жизнь, чтобы достойно возблагодарить святого, оказавшего им чудесную помощь. Затем они полагают в храм императорские дары, шепча: «Господи, Господи, кто подобен Тебе, избавляющему бедного от грабителя его?», и, не оставив даже нищих без доли в своей радости, даруют им свое имение».

Дмитрий Ростовский, XVIII век:

«Они раздали щедрую милостыню нищим и убогим и возвратились благополучно домой. Таковы дела Божии, коими Господь возвеличил Своего угодника. Слава о них, как на крыльях, пронеслась повсюду, проникла за море и распространилась по всей вселенной».

Для того чтобы определить, насколько исторично это повествование, мы последуем сюжету, попробуем разобрать его и дать соответствующие комментарии.

Вызывает удивление факт, что стратилаты были посланы императором Константином для подавления восстания во Фригии, а в результате попали в Ликию и в город Миры. В русских рукописных «Чудесах святого архиерея Христова Николы» XII века также говорится: «И они, отплыв от славного града Константина, пристали в Ликийской епархии».

В оригинальном тексте «Praxis de stratelatis» («Деяния о стратилатах») мы читаем такой рассказ (приводим перевод с английского языка; на английский язык переведен из греческого оригинала Чарлзом У. Джонсом; опубликовано в его книге «Saint Nicholas of Myra, Bari and Manhattan. Biography of a Legend»): «Во времена великого императора Константина во Фригии происходили волнения и разногласия, и всемилостивому императору пришлось бороться со злом. Он послал армию, которой командовали Непотиан, Урс и Евполеонис. Пересекая пролив со своей дислокации поста в Константинополе, они, в конце концов, отплыли в ликийскую префектуру… Они прибыли в место под названием Андриака, которое представляло собой порт столичного города Миры, находящегося примерно в трех милях от него. Там они бросили якоря и сошли на берег, потому что не было ветра для плавания».

Но Фригия (провинция, часть Асии) находилась намного севернее Ликии и, бывали времена, почти не граничила с ней. Из Константинополя войскам добираться до фригийских земель многократно ближе. Для этого не надо куда-то плыть, разве что — до Эфеса, что значительно севернее. Армия, конечно, могла быть послана кораблями по морю специально. Но зачем нужно было такому количеству солдат заплывать так далеко на юг? Для наступления с «другой стороны»? Или это была такая стратегия: плыть — все-таки не пешком идти. Но почему в Ликию?

Посмотрим еще раз — чем закончился поход-плавание войска. Большинство житий говорит одно и то же. Цитируем опять «Чудеса святого архиерея Христова Николы» ХII века: «И, приняв благословение, отплыли оттуда (из Мир Ликийских. — К. К.-С.). И пристали во Фригии, и усмирили они все мятежные поселения. И, установив прочный мир, пришли в славный Константин-град».

Перевод из «Praxis de stratelatis»: «Они попрощались и уплыли. В конце концов, придя во Фригию и успокоив взбунтовавшееся население, они вернулись в свои дома в Константинополе».

То есть армия стратилатов была в Мирах до победы над тайфалами, а затем только отплыла (!) оттуда во Фригию! А значит — отправилась обратно на север по морю! Вновь тот же вопрос — зачем тогда целая армия приплывала далеко на юг, в Ликию, в порт Андриака?

Мы сказали сейчас — «до победы над тайфалами». Но в тексте одной из первых редакций оригинала «Praxis de stratelatis» мы упоминания такого народа не находим. Сами посланные в бой римские солдаты говорят: «Мы мирные. Наш самый добрый император послал нас вступить в бой с некоторыми нарушителями закона, и мы уже в пути». «Некоторые нарушители закона»… Кто они?

О тайфалах говорит Густав Анрих, заметив упоминание о них в одном из других вариантов греческого оригинала. Но в наших случаях речь идет только о восстании во Фригии. Почему вдруг бунтовщиками стали тайфалы? Впрочем, об этой истории и истории этого народа — чуть позднее… Хотя заметим здесь еще одну очень важную деталь. Тайфалы (большинство историков сходятся на том, что это были остготы), скорее всего, селились на севере Фригии. И самое известное готское переселение сюда из европейской части Римской империи, включая их бунт и подавление сопротивления римскими войсками, произошло в 386 году! То есть спустя пол века после описываемых в «Деянии о стратилатах» событий! И это тоже может говорить о датировке документа, происхождении и времени жизни его автора. Кстати, в 335 году произошло большое восстание на Кипре, которое было подавлено римским войском. Не эти ли события «включил» в текст автор, заменив Кипр на Фригию? Ведь для того, чтобы военным кораблям попасть на Кипр и пришвартоваться там (ведь выхода к Эгейскому морю Фригия не имела), порт Андриака и Миры — были как раз самым удобным местом!

Впрочем, это лишь гипотеза…

Сейчас же наш вопрос «с пристрастием» таков — как римские войска могли после отплытия из Ликии «пристать во Фригии», если Фригия выходила на морское побережье только в районе Понта, то есть — южного побережья Черного моря? А это значит, что войско на кораблях должно было еще раз проплыть по пути из Миры Ликийской по проливу мимо Константинополя! Странно!

Или войско стратилатов, бросив корабли в Мирах, пошло воевать с тайфалами пешком? Интересная версия. Остается только подумать — куда подевался тогда римский флот, его перевозивший. Ничего об этом никто не сообщает. Хотя он мог, как раз, и добраться до Константинополя, только будучи порожним, без армии. Но текст гласит, что они «отплыли», а не «ушли».

Даже если предположить, что императорская армия попала в Ликию не до, а после подавления восстания — например, для постоя и отдыха (хотя повествуется, что войско было здесь и до подавления бунта), то все равно вопрос — почему именно сюда? Судя по датировке событий, которую можно определить так — около 331–337 года, — все могло происходить даже в период большой засухи и голода. Принять многочисленное войско голодающие жители Мир Ликийских да и всей Ликии просто были не в состоянии. Поэтому можно предположить, что автор Жития (Деяния о стратилатах) составляет историю из разных событий, происходивших в разное время. Или он пытается «подогнать» факты сообразно своей версии об обязательной реальной встрече стратилатов со святителем Николаем. Точнее, автор даже пытается обязательно показать, что такая встреча была! Однако тогда трудно подтвердить версию о. Джерардо Чоффари и историка А. В. Бугаевского о том, что автор «Деяния о стратилатах» был современником событий и создал документ чуть ли не год-два спустя их реального осуществления. Тогда бы он был более точен в рассказе о походе армии и текст не вызывал бы таких вопросов.

Возможно, автор «Деяния о стратилатах» создавал документ значительно позднее описываемых событий. Имена военачальников и придворных императора, упоминаемые в тексте, были еще на слуху, а цель и маршрут передвижения войска уже были не столь важны. Важнее была суть самого повествования. Возможно, автор попытался зачем-то соединить «вживую» стратилатов и святителя Николая, то есть для него было важно, что они познакомились, и познакомились именно в Мирах. Ведь они, по тексту, потом еще раз вернулись в этот ликийский город, чтобы почтить память святителя (но, вероятно, уже не застали его живым).

Предположим, что встреча стратилатов и святителя Николая — выдумка, и они в Мирах до приговора на казнь вообще никогда не были. Это значит, что само чудо их спасения произошло «виртуально», помимо реальных взаимоотношений героев событий. Тогда почему были спасены именно они? Ведь при дворе императора Константина служило немало и других исторических личностей, которым бы могла понадобиться защита, тем более такого великого Заступника и Угодника?

Нас интересуют ответы на эти вопросы не потому, что мы хотим усомниться в правильности произошедшего. Нам, скорее, ближе позиция не опровержения, а исторического подтверждения событий. Но еще более важно для нас определить автора «Деяния о стратилатах», его взгляды, его положение, его имя, наконец. Важно наметить некоторые черты его облика, его идей и мыслей. Любые неточности в тексте характеризуют автора, они помогают понять — когда и даже где он жил и какое отношение имел к событиям.

Автору «Деяния о стратилатах» очень хотелось совместить их спасение от казни с другим чудом святителя Николая — спасением в Ликии трех приговоренных на казнь людей (подробнее об этом в следующей главе). Возможно, он виртуально переносит стратилатов в Миры Ликийские, чтобы оба чуда «срослись» в одно важное целое. Почему это было ему так важно?

Поиски ответов на эти вопросы заставляют нас обратиться к римской истории того периода. Так мы сможем приблизиться к разгадке некоторых секретов древнего текста.

Продолжая перечень неясностей и непонятностей в тексте «Деяния о стратилатах», мы не можем умолчать и еще об одном странном факте. Когда генералы (иногда в источнике это только один Непотиан) рассказывают императору Константину о человеке, который явился ему и префекту Аблабию во сне, то византийский правитель неожиданно вопрошает: «Кто это Николай?» (в оригинале «Praxis de stratelatis» читается: «Кто этот Николай?»). Трудно сопоставить данный факт незнания императором святителя Николая с фактом участия их обоих в Первом Никейском Вселенском соборе в 325 году. Собор работал не один день, было принято множество решений, связанных с жизнью христианской Церкви. Они должны были видеться каждый день! К тому же епископ из Мир Ликийских, как известно, в присутствии императора (!) ударил по щеке спорщика Ария, и за это, возможно, на короткое время угодил в тюрьму (предположительно, по указу того же императора), ибо такое поведение было оскорбительно и наказуемо, будучи совершено в присутствии царствующей особы.

И после этого оказывается, что император Константин не знает — кто такой епископ Мирликийский! Мы ясно видим, что автор «Деяния о стратилатах» нисколько не осведомлен или искажает события. Но зачем? Или это можно расценивать как доказательство того, что святитель не участвовал в работе Никейского собора. Может быть, он не был в числе почетных гостей, допущенных на заседания с императором?

Еще вопрос: не следует ли из этого, что события со стратилатами произошли до Первого Вселенского собора, то есть до 325 года? Тут же отвечаем: никак невозможно, ибо Аблабий появился при дворе императора и стал укреплять свое положение в Константинополе не ранее 330 года.

И так далее…

Всё же корни несоответствий, повторим, следует искать в авторе текста. Он, возможно, был настолько далек от происходившего на Никейском соборе, что лично не знал о присутствии там Николая либо намеренно исказил этот факт. Если он не знал, то это весьма отдаленный от жизни тогдашней верхушки Церкви человек. Скорее всего, житель города Миры (или Ликии). Не более того. Хотя и местный житель должен был знать о Никейском соборе, а тем более об участии в нем епископа из Мир…

Предполагая такого «странного» автора, мы можем по-другому прочитать текст «Деяния о стратилатах». Автор мог намеренно показать, что император Константин не знал святителя Николая и даже ничего не слышал о нем. Автору было важно возвысить самих стратилатов. Показать их значимость. Для этого он создает историю о прибытии флота в Миры Ликийские и о личном знакомстве военачальников с местным епископом Николаем. И затем, обладая уже таким покровителем и другом, воины заочно знакомят с ним самого государя!

Неплохая история. Но опять же — зачем? Только ради значимости самих воинов? Нет, не только для этого. Автору, повторимся, было важно принизить значение префекта претория Аблабия.

Если бы стратилаты не были знакомы с епископом Мирским лично, то получалось бы, будто он помог им, совершенно их не зная, виртуально. А ведь тогда он еще был жив. Еще не было канонизации и посмертного почитания его как святого. Тогда — как и к кому ехали затем военачальники из Константинополя по наказу императора с дарами и благодарностями? Ведь они, вероятно, не застали святителя в живых. А значит, если бы не было их встречи с ним раньше, то им не было бы что рассказать императору о подвижнике. Так смысл сюжета и замыкается в своей логике. Автору все это нужно было сочинить.

Прибавим к этим размышлениям еще кое-что. В «Деянии о стратилатах» рассказывается о спасении трех приговоренных к казни людей. Там точно так же местный правитель взял взятку для осуждения невинных узников и для вынесения неправедного приговора. И после вмешательства святителя Николая покаялся. Казнь не осуществилась.

Поразительно, но история со стратилатами словно под копирку повторяет этот сюжет. Стратилаты попадают в точно такую же ситуацию. Но уже при дворе императора. Они вспоминают, что подобное уже происходило в Ликии. И взывают в молитвах о помощи. Дальнейшее нам известно. Но не хватает лишь одинаковой концовки этих историй. Если в одном случае взяточник покаялся, открылся Николаю и просил о прощении греха, то в случае с Аблабием — о покаянии ни слова, да и прощения мы не видим. Автор «Деяния о стратилатах» намеренно создает такую параллель с разными концами. Одна история вытекает из другой. Стратилаты автором помещены в Миры для того, чтобы стать живыми свидетелями похожего события и его успешного завершения. Именно зная об этом, они взмолились святителю. А ведь могли бы и не знать. И тогда спасение бы не произошло! Не ради ли этого автор направляет стратилатов в Миры, даже вопреки обычной логике?

Но еще более поразительно то, что мы не находим в тексте «Деяния о стратилатах» особого «нехристианского» поведения префекта претория Аблабия, как бы ни хотел его принизить автор. Напротив, он ведет себя очень даже по-христиански. Ибо увидев во сне святителя, он подчиняется, как и император, его указанию отменить казнь. То есть он не доводит дело до конца во что бы то ни стало, не «отрабатывает» якобы полученные им деньги. Казнь не состоялась.

Это же и отметил в свое время Густав Анрих. В комментариях к одному из публикуемых им греческих текстов он вдруг замечает, что переписчик неожиданно упомянул о кончине префекта Аблабия (обычно так далеко по времени повествование в списках документа не развивалось). И Анрих делает пометку: «Эпизод гибели Аблабия новый… Аблабий не был непослушен указаниям Николая. Фактически Аблабий, после своего смещения, был убит в своем имении в Вифунии по велению Констанция». Анрих датирует в своей книге 1913 года это событие 338 годом. Но сейчас принято считать, что убиение произошло в период большой резни, устроенной противниками Константина в 337 году.

Таковы перипетии истории и ее сложные многоходовые ребусы…

Чтобы определиться еще точнее, поговорим о более реальных фактах. Они касаются как префекта претория и консула 331 года Аблабия, так и самих трех героев истории — стратилатов. Непотиан и Урс известны историкам. Герпилион упоминается только в «Деянии о стратилатах» и поздних пересказах данного документа. Не более. Иные исторические источники о нем молчат.

Начнем со стратилатов.

Непотиан.

Его полное имя — Вирий Непотиан (Virius Nepotianus). Иногда пишут как Непоциан. Точные даты жизни неизвестны. Можно лишь сказать, что родился он в конце III столетия от Рождества Христова, а скончался после 338 года.

Но кое-что можно сказать о его жизни. Причем датировать некоторые события, которые были отмечены в исторических источниках.

Предполагается, будто он был сыном (или внуком) другого Вирия Непотиана, бывшего консулом Римской империи в 301 году. Таким образом, мы имеем трех Непотианов, двух из которых можно различать лишь с приставками «сын» и «внук».

Источником из первой части жизни Непотиана — героя «Деяния о стратилатах» — как раз и становится древний текст, тот самый отрывок из не дошедшего до нас полного Жития святителя Николая Мирликийского. Мы узнаем, что Непотиан-сын, в должности стратилата, где-то после 331 года участвует как военачальник в походе из Константинополя на взбунтовавшихся тайфалов. Вместе с ним — его соратники: Флавий Урс и Герпилион.

Эта военная кампания сводит их с епископом града Миры — Николаем. После победы над племенами остготов и возвращения в столицу империи они попадают в тюрьму, обвиненные в заговоре против императора. Получив освобождение, остаются при дворе. Но становятся врагами (или уже были таковыми) префекта претория и консула 331 года Флавия Аблабия.

На этом могло бы все и закончиться. Но источники дают нам повод для некоторых весьма любопытных предположений.

В 336 году Вирий Непотиан становится консулом Римской империи. То есть достигает почти тех же высот, что и его враг Аблабий, будто бы желавший его смерти. Таким образом, мы можем назвать Непотиана выдающимся политиком и государственным деятелем Римской империи первой половины IV века. И не ошибемся!

Ему представилась возможность сделать быструю карьеру. И он ею воспользовался. А именно: есть косвенные свидетельства, что Вирий Непотиан женился на сестре самого императора Константина Великого — Евтропии. Таким образом, он обладал весьма значительными возможностями при императорском дворе. Его положение было почти незыблемым.

Участвовал ли он в придворных интригах или заговорах — об этом мы поговорим чуть ниже. Но не участвовать, понятно дело, не мог. Во всяких разбирательствах в высших сферах власти всегда приходилось принимать какую-либо сторону, а значит — наживать врагов.

Как мы расскажем далее — Непотиан умело расправлялся с теми, кто ему казался неугодным.

Сохранились некоторые сведения о его предположительной семье. Жена Евтропия родила ему сына, которого звали Флавий Юлий Вирий Непотиан (Непотиан-внук). Имея императорскую кровь (по матери), он мог, по его мнению, претендовать на престол. И этот славный сын консула осуществил свою идею в 350 году. За что был наименован в истории узурпатором.

Действительно, он захватил престол насильно. Зосим в своей знаменитой «Истории» пишет, как сначала «войска Непотиана преследовали врагов и, поскольку у них не было возможности бежать, убили каждого человека».

Однако на престоле он не просидел и трех недель! Был убит другими претендентами на власть… Тот же Зосим замечает, как «через несколько дней Магнентий послал войско под командованием Марцеллина, и Непотиана казнили». Более того, историк Евтропий рассказывал, что «на двадцать восьмой день, схваченный полководцами Магнентия, он понес кару. Голову его на копье носили по всему городу (Риму. — К. К.-С.)»…

Дожил ли до этих дней его отец — Вирий Непотиан? Тот самый, который, по сказанию, был в Мирах Ликийских и встречался с самим святителем Николаем? Возможно. Быть может, он даже способствовал захвату его сыном римского императорского престола. Но это лишь предположение.

Во всяком случае, тогда же была убита и сестра императора Константина I — Евтропия, жена Непотиана-сына, героя «Деяния о стратилатах». В античной традиции единодушно признавали Непотиана-внука человеком неприятным и жестоким.

О данной династии Непотианов более ничего нам пока не известно.

Другой стратилат — Флавий Урс (Flavius Ursus). О нем нам известно еще менее. Принято называть его известным государственным деятелем Римской империи первой половины IV века.

В Кембриджской «Просопографии поздней Римской империи» (Prosopography of the Later Roman Empire) указывается, что он был по происхождению германцем.

Это наводит на некоторую мысль о том, что Урс не был безразличен к судьбе остготов-тайфалов, подавлять восстание которых он был послан вместе с Непотианом и Герпилионом. Можно ли из этого сделать какие-то выводы? Например, что у него были какие-либо свои, особые счеты с восставшими. Пока трудно сказать.

В 338 году он стал консулом Римской империи. Сразу после резни 337 года! Но об этом позже.

Вот, пожалуй, и все, что мы пока можем о нем сказать. Пока. Ведь рассматривая далее подробности того, что происходило в зарождающейся Византии во дни, которые описываются в «Деянии о стратилатах», мы можем открыть для себя еще несколько новых страниц в книге древней истории.

Имя третьего стратилата на русском языке звучит по-разному. В старые времена его называли Еронлион (как, например, в «Чудесах святого архиерея Христова Николы» по списку XII века) или Ерпилион (как, например, у Дмитрия Ростовского). А ныне принято писать Герпилион. Однако это не совсем точно. В древних текстах имя пишется латиницей как Eupoleon (Eupoleonis, Eupoliori). Даже в своем капитальном труде о Святом Николае, изданном в Неаполе в 1751 году, тезка святителя — Николо Кармин Фальконе, упоминая имя Eupoleonis, ставит после него пометку (sic), то есть отмечает, что в тексте это редкое имя именно так и написано.

Однако в публикации (в 1913 году) текстов «Деяния о стратилатах» Густавом Анрихом на греческом языке мы видим, что указано имя «Ерпилион». Сам Г. Анрих в комментариях переводит его на немецкий язык как Herpylion. А в русских переводах, как от источника на греческом языке, так и с легкой руки Г. Анриха, и пошла позднее традиция написания «Герпилион», когда добавилась вначале обиходная буква, столь стилистически близкая греческим словам в русском переводе и немецкому восприятию. Яркий пример — имя Патриарха Ермогена, которого часто называют и Гермогеном. Но был ли «Ерпилион» в греческом рукописном оригинале? А может, все-таки Евполион? Не описка ли это в слове, где вместо «в» появляется вдруг буква «р»? Мы вынуждены сказать, что, скорее всего, не описка и не опечатка. Так переписчик на греческом изложил. Да и усомниться в точности труда Густава Анриха — это нарушить сложившуюся традицию поклонения ему всех «николаеведов».

На латинице иногда имя стратилата может писаться еще и как Evpoleon. Нередкая замена в данном языке букв «и» и «V». Здесь можно привести две версии происхождения имени по латинским источникам. Первая — оно связано с таким же названием деревни в регионе Фокида (там, где Дельфы). Слово состоит из двух «греческих» частей: «ev» или «ей» («хороший, добрый») и «рай» («борьба»). Предположительно, в фокидийской одноименной деревне жители занимались борьбой и славились хорошими атлетами. Второй вариант — имя происходит также от «ev» или «ей» («хороший, добрый») и «polion» («маленький город»). Поселение в Фокиде в древние времена как раз и называлось — Евполион, то есть «благой маленький городок» (рассуждения на тему этого названия можно найти в бюллетене Греческого института статистики — GSI News, Nr. 43. Febr. 2011).

Фукидид в своей «Истории Пелопоннесской войны» несколько раз упоминает город Евполион (Eupolion). Кстати, знаменитый Марк Витрувий, автор многотомной книжной эпопеи «Об архитектуре», вероятно, носил еще прозвище Полион (Поллион), которое являлось традиционным семейным римским именем — когноменом. Но оно не совсем совпадает с нашим примером.

Во всяком случае, если всё вышеперечисленное принять во внимание, то по-русски точнее и даже правильнее называть третьего стратилата не Герпилион, а Евполион (или Эвполион). Можно считать, что имя означало «хороший боец», а это придавало его носителю-военачальнику особую значимость. Но это лишь гипотеза, не более…

Поиски в исторических источниках прототипов, носивших данное имя во всех его вариантах, пока ни к чему не приводят. Третий стратилат — для нас, жителей III тысячелетия от Рождества Христова, — все еще загадочная личность.

А теперь поговорим подробнее об Аблабии — возможно, как это ни странно, главном после святителя Николая герое «Деяния о стратилатах».

О префекте претория Флавии Аблабии (Ablabius, по-русски его иногда называют Аблавий или даже Авлавий) мы уже рассказывали в главе о спасении святителем Николаем жителей Мир Ликийских от голода. Тогда он представлялся зачинщиком казни философа-неоплатоника, якобы колдуна Сопатра, того самого, который будто бы вызвал ветра, чтобы суда с зерном не могли доплыть до Константинополя. В этом рассказе Аблабий представал не в очень выгодном свете. Но так постарался упоминавший его византийский историк и софист Евнапий, который не очень благоволил к христианам.

А вот самого Аблабия как раз современные ему духовные лидеры считали примерным христианином! Например, Афанасий Великий, современник Аблабия и святителя Николая, почитаемый в числе греческих Отцов Церкви. Он не раз посещал императора Константина. Вот что Афанасий пишет в 331 году, когда Аблабий был уже при императорском дворе: «В консульство Анния Басса и Аблабия… Настоящее послание отправил [Афанасий] с пути, возвращаясь от Двора; ибо в этом году путешествовал он ко Двору Константина, великого Царя, который в то время повелел ему прийти; поелику враги обвиняли его за то, что он поставлен во епископа, будучи очень молодым; когда же он явился, то удостоен был почетного приема».

В своем «Четвертом праздничном послании» (332) епископ Афанасий еще более аргументирован: «Приветствуйте друг друга лобзанием святым! Приветствуют вас все братья, которые при мне! Мы отправили это послание из резиденции Императора чрез оффициала; ему же оно было передано тем, кто истинно боится Бога, Аблабием префектом. Я же находился в резиденции Императора (Псаммафия, предместье Никомедии, как следует из комментариев публикатора перевода. — К. К.-C.), призванный Императором Константином для того, чтобы представиться ему».

Епископ называет префекта претория, консула Аблабия «истинно боящимся Бога» (по переводу на русский XIX века; более точный вариант перевода из текста Афанасия — «тот, кто действительно боится Бога, это есть Аблабий, префект претория»).

В другом месте его называют «праведный верующий».

Немалая оценка!

Однако и в «Деянии о стратилатах» префект Аблабий почему-то ведет себя «не очень хорошо» с точки зрения автора (так же как и у Евнапия). Этим ощущением быстро проникается и читатель. Ибо есть в повествовании три настоящих героя-воина, подавившие восстание тай-фалов, их защищает не кто-нибудь, а сам святитель Николай. Аблабий же призывает казнить их как предателей императора! То есть он словно бы выступает против самого святителя!

Есть в данной истории что-то странное. Словно бы не хватает полноты правды. О чем-то в ней недосказано, что-то преувеличено, а что-то намеренно искажено, для того чтобы мы могли видеть в префекте Аблабии только отрицательного персонажа. Отсюда можно сделать вывод, что писал «Деяние о стратилатах» (и, возможно, самый ранний житийный текст о Николае Чудотворце) тот автор, для которого Аблабий был неприятен или даже был врагом.

Из известных для нас людей, подробно описывавших события того времени и живших тогда же или десятилетие-другое позже, первым вспоминается все тот же Евнапий. Но мог ли он написать текст о стратилатах? Вряд ли. Ведь нехристианин не стал бы прославлять представителей иной веры, тем более в жанре жития. Ему бы очень хотелось «столкнуть лбами» двух христиан: одного — самого приближенного к императору политика, другого — самого известного святителя. Есть все же одна «загвоздка» — еще при жизни святитель Николай не имел такой известности, как тот же Аблабий. Имя Аблабия знали все в империи. А имя епископа из Мир Ликийских — лишь в некоторых регионах империи. И даже сам император, следуя «Деянию о стратилатах», спросил о Николае: «Кто это?»

Таким образом, мы видим, что автор «Деяния о стратилатах» создавал его тогда, когда известность святителя Николая была уже очевидной для всех, когда он мог быть реально противопоставлен такой фигуре, как Аблабий.

Автор «Деяния о стратилатах» привлекает фигуру святителя Николая для того, чтобы показать «не очень христианскую сущность» самого Аблабия. Но для этого автор должен был быть вполне уверен, что епископ Мир Ликийских Николай уже настолько важен для христианского миропонимания, уже настолько признан как святой и как чудотворец, что упоминание о нем снимет все сомнения у читателя — кто «хороший», а кто «плохой» в споре стратилатов и Аблабия.

Почитание святителя Николая началось, конечно же, после его кончины. Подробнее мы скажем об этом позже. Но можно сказать, что между кончиной святого и его признанием (пусть даже и без канонизации) всегда проходит какое-то время. И это не год-два, а более. По этой причине мы вынуждены предложить свою версию времени создания «Деяния о стратилатах». Оно не могло быть создано при жизни святого или даже в первые годы после его кончины. Это сегодня, с «высоты» третьего тысячелетия от Рождества Христова нам кажется, что авторы первого Жития святителя Николая создали текст немедленно, словно бы ждали его кончины. Напротив, сила и власть префекта Аблабия до 337 года были таковы, что вряд ли кто мог осмелиться написать о нем, во-первых, плохо, а во-вторых, с убеждением, что он «перечил» самому святому. Сформулировать непререкаемую и чудодейственную святость епископа Николая Мирликийского можно было лишь чуть позднее.

Здесь интересно рассмотреть версию о том, почему и зачем Аблабий вступил в конфликт со стратилатами. Может быть, в этом вся разгадка авторства и времени создания текста? Зачем ему, добившемуся наивысшего почета при дворе императора, обвинять в предательстве интересов Римской империи нескольких военачальников, да еще и покровительствуемых известнейшим духовным подвижником?

На эти вопросы есть предположительные ответы. И они весьма неожиданны.

Префект Аблабий был выдающейся личностью. Воспользуемся вновь трудом Евнапия о философах и софистах, который, предполагая оставить об Аблабии только отрицательную информацию, все же не смог скрыть много того, что мы замечаем в подтексте.

При его рождении было предсказано, что он займет место в жизни почти царское, как минимум — рядом с царем. Евнапий пишет:

«Аблабий… происходил из очень незнатного рода, а со стороны отца — из слоя низкого и бедного (как будто бы он был уроженцем острова Крит. — К. К.-С.). О нем сохранилась следующая история, которую никто пока не опровергнул. Один из египтян, принадлежащий к тем, которые занимаются астрологией, однажды пришел в город… Придя же, он тотчас кинулся в таверну пороскошнее, чувствуя, что после дальней дороги у него пересохло во рту, сказал, что он чуть не задохнулся от жажды, и приказал приготовить для себя особое сладкое вино, деньги за которое он тут же заплатил вперед. Хозяйка харчевни, видя явную прибыль, засуетилась и стала с усердием ему прислуживать. Она умела также помогать женщинам при родах. Когда хозяйка поднесла килик египтянину и тот уже собирался пригубить вино, вбежал один из соседей и зашептал ей на ухо: «Твоя подруга и родственница может умереть от родовых мук, если ты к ней не поспешишь». (А так оно и было.) Когда женщина об этом услышала, она тут же оставила египтянина, который сидел с разинутым ртом, и, даже не налив ему теплой воды, пошла и разрешила ту женщину от бремени, и сделала все, что требуется при родах, и лишь затем, омыв руки, возвратилась к посетителю. Застав его раздраженным и в гневе, женщина объяснила причину своего промедления. Когда великолепнейший египтянин услышал об этом и заметил час события, он стал испытывать еще большую жажду, но уже в отношении того, что исходит от богов, а не того, что удовлетворяет телесную страсть, и громким голосом вскричал: «Иди же, женщина, скажи матери, что она родила немногим меньшего, чем царь». После этого пророчества он щедро наполнил свой килик и попросил женщину узнать, как имя ребенка. Его звали Аблабий, и он оказался таким баловнем Судьбы, благоволящей ко всем юным, что стал даже могущественнее императора… и вообще, он обходился с императором, словно с беспорядочной толпой народа».

Можно ли сказать, что пророчество для Аблабия сбылось, что он будет «немногим меньшим, нежели царь»? Вполне. Ранг префекта претория Востока считался рядом с императорским, да и титул консула был первым после цезаря или августа (хотя даже сами императоры не гнушались назначать себя консулами).

Известный языческий ритор-софист Либаний (Libanius), фактический современник святителя Николая и Аблабия, ставший в будущем учителем в науках для таких подвижников, как Василий Великий, Иоанн Златоуст и Григорий Назианзин, в одной из своих речей («За Фалассия») добавлял к истории карьеры будущего префекта претория не менее важные факты. Либаний говорит о современном ему Сенате, куда входят, пробиваясь по карьерной лестнице, не очень знатные люди. Но Либаний это приветствует, считая, что они достойны, если смогли этого достичь, и говорит следующее: «Если же требуется, чтобы я назвал некоторых и по имени, о нынешних членах Сената… Уроженец того же острова [Крит] Аблабий, сперва служитель при лицах из судебного персонала правителя Крита, выехал оттуда и, совершая плавание по морю с целью зашибить копейку (эту фразу Либаний заимствует у Евнапия, прямо на него сославшись. — К. К.-C.), молился морским богам. Явившись же в столицу, овладел расположением царя и когда вступал в Сенат, являлся словно бог в среде людей».

Выделим здесь особо слова о том, как Аблабий «молился морским богам». Вам ничего это не напоминает? Особенно в связи с нашим хожением в Жития святителя Николая — покровителя тех, кто плавает в море. А ведь они с Аблабием могли быть почти одного возраста.

Добавим к этим рассказам и то, что кроме карьерных и политических достижений Аблабий являлся также еще и автором известных стихов, которые он посвящал императору Константину Великому. Поэт позволял себе многое, даже эпиграммы. А писать эпиграммы, будучи предельно близким к императорскому двору, — это весьма смелое занятие. Однако Аблабий делал это. При этом император Константин обращался нему в письмах: «дорогой мой» или «мой самый приятный».

Многое говорит нам о нем, как о творческой личности, замеченной императором. И вот тут перед нами открывается нечто интересное.

В исторических источниках, рассказывающих о том времени, находится упоминание еще одного героя по имени Аблабий (Ablabius). Его идентифицируют как историка и писателя, который занимался изучением жизни одного известного народа. Догадываетесь какого? Да, того самого — готов, частью которого были и тайфалы! Те самые тай-фалы, против которых воевали стратилаты.

Кто же это были такие — тайфалы, с которыми отправилось сражаться римское войско? Как древнегерманские племена, предположительно принадлежащие к остготской группе, жившие где-то между нижним Дунаем и Трансильванскими Альпами, частично во Фракии (а не Фригии), к III–IV веку поселившиеся в Северном Причерноморье, оказались в центре Анатолийской территории?

Словарь Брокгауза и Ефрона открывает: «Тайфалы — германское племя, входившее в состав восточной готской группы. Во время нашествия гуннов были подчинены остготскому королю Германриху. Перешедши вслед за вестготами через Дунай, они участвовали в борьбе последних с императором Валентом».

Скупо, но все же.

Предполагают, что часть остготов — тайфалы — каким-то образом перебралась во Фригию, а может быть, их переселил или пытался переселить сюда император Константин (он, бывало, совершал такие жесткие деяния). Самое интересное, что когда пишут о частичном переселении тай-фалов во Фригию, то ссылаются как раз на историю с их мятежом из Жития святителя Николая (из «Деяния о стратилатах»). Других источников — нет. И наоборот — нет источников и для подтверждения информации, которую мы получаем в самом Житии.

История мятежа требует правды, включая убедительную версию о переселении целого народа. Иначе, вкупе со странным плаванием римского войска из Константинополя на юг, в Миры Ликийские, такая безосновательность вызывает недоверие к рассказу, вернее, к его отдельным деталям. Подобное событие, но зафиксированное в источниках, произошло в 386 году именно во Фригии! И это заставляет задуматься о времени создания документа и его авторстве…

Но вернемся к двум Аблабиям. Историк Аблабий жил как раз в те же годы, что и префект Аблабий (хотя, по мнению некоторых, годы их жизни не совсем идентичны). Случайное совпадение?

На его труды позднее ссылался Кассиодор (Cassiodorus), римский писатель, панегирист, историк и экзегет рубежа V–VI столетий. Он был и государственным деятелем, достигнув должности префекта претория Италии.

Не прошел мимо исторических трудов Аблабия также известный готский историк VI столетия Иордан (lordanes). В своем капитальном труде «О происхождении и деяниях гетов» (Иордан намеренно употреблял слово «геты», считая их прародителями готов. — К. К.-С.) он много раз упоминает имя Аблабия, считая его очень важным и ценным ученым автором. У него мы узнаем много важного в связи с взаимоотношениями готов и Римской империи, что может пролить некоторый свет на историю подавления восстания тайфалов стратилатами.

«Когда римлянами правил вышесказанный Филипп, — пишет Иордан, — единственный бывший до Константина христианином, вместе с сыном своим, также Филиппом, то… готы… из друзей стали врагами. Они, хотя и жили в отдалении под управлением своих королей, были федератами римского государства и получали ежегодное вознаграждение». Иордан упоминает и нужное нам племя, когда однажды часть римского войска попросила «помощь со стороны многочисленных тайфалов… это чрезвычайно опытные в войне люди, которые часто бывали враждебны римлянам. Впоследствии, в правление Диоклетиана и Максимиана, их победил и подчинил римскому государству цезарь Галерий Максимин».

У Иордана узнаем мы о переселении готов-тайфалов в сторону Анатолии, ближе к Фригии. Он пишет, ссылаясь на Аблабия: «Как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседствующую с Понтийским морем, как это и вспоминается в древних их песнях как бы наподобие истории и для всеобщего сведения; о том же свидетельствует и Аблабий, выдающийся описатель готского народа, в своей достовернейшей истории. С такими предположениями согласны и многие из старших писателей».

«Выдающийся описатель готского народа, в своей достовернейшей истории»! Можно ли еще более высокими словами охарактеризовать труды историка-предшественника?

Но мы продолжим цитирование Иордана: «Историк Аблабий сообщает, что там, на берегах Понта, где они, как мы говорили, остановились в Скифии, часть их, владевшую восточной стороной, возглавлял Острогота; либо от этого его имени, либо от места, т. е. «восточные», называются они остоготами; остальные же — везеготами, т. е. с западной стороны… Дав волю своему буйству… предводители готов взяли корабли и, переправившись через пролив Геллеспонтский, перешли в Азию; в этой провинции они разграбили много городов, а в Эфесе сожгли славнейший храм Дианы, который, как мы раньше уже рассказали, был основан амазонками. Перейдя в область Вифинии, они разрушили Халкедон».

Но все это было давно. А во времена императора Константина тоже было о чем вспомнить Иордану. И он пишет, вновь ссылаясь на Аблабия: «В государстве был достигнут мир, и готами начали как бы пренебрегать. А было время, когда без них римское войско с трудом сражалось с любыми племенами. Часто бывало, что их так и приглашали: например, при Константине их позвали, и они подняли оружие против его родственника Лициния; победив, они заперли его в Фессалонике и, лишенного власти, пронзили мечом от имени Константина-победителя. Помощь готов была использована и для того, чтобы [Константин] смог основать знаменитейший в честь своего имени город, который был бы соперником Риму: они заключили с императором союз и привели ему для борьбы против разных племен 40 тысяч своих [воинов]. До настоящего времени в империи остается их войско; зовутся же они и до сего дня федератами. Так они прославились в империи».

А вот как позитивно пишет о готах и об отношении к ним императора Константина Ермий Созомен в своей «Церковной истории»: «Константин имел такой успех в войнах с иноплеменниками, что одолел и Савроматов, и так называемых Готфов, которым, наконец, в виде милости, даровал мир. Этот народ обитал в то время за рекою Истром. Быв сам воинственен, как по многочисленности, так и по рослости телесной, он всегда упражнялся в искусстве владеть оружием и, победив других Варваров, только в Римлянах нашел себе противников. Говорят, и в этой войне, посредством знамений и сновидений, Бог удостоил Константина особенного своего промышления. За то, одерживая победы во всех случавшихся тогда войнах, он, как бы состязаясь в щедрости с Христом, платил за них усердием к вере и внушал подданным одну ее чтить и признавать спасительною».

О каком походе против тайфалов мы можем тут говорить?

Даже современный итальянский исследователь о. Джерардо Чоффари пишет о том, что события соответствуют другому времени: «Восстания во Фригии: Гайна не вынес всего этого и сообщил Трибигилду свой план. Этот человек любил риск и был готов к любому безумию. Он командовал контингентами варваров, дислоцированных во Фригии. Император лично дал ему это поручение (Зосим. Новая история. V, 13, 2). Трибигилд был главой остроготов во Фригии, и эти события датируются весной 399 г.».

Весной 399 года! Спустя более полувека!

Что же имеет в виду о. Джерардо Чоффари? А вот что.

К концу IV столетия (то есть намного позже событий со стратилатами в Мирах Ликийских) готы стали активно соглашаться на расселение на востоке империи. Римляне неплохо относились к возможному поселению готов, видя в этом полезное для государства пополнение земледельческого населения и увеличение состава войск, а также размеров налогов. Наиболее влиятельным военачальником в империи был гот (быть может, тайфал) по имени Гайна.

Вот что писал по этому поводу известный историк, русский эмигрант А. А. Васильев в своем труде «История Византийской империи», увидевшем свет на английском языке в 1950 году: «В это время (399 г.) готы, поселенные еще Феодосием Великим в малоазиатской области Фригии, подняли восстание под предводительством своего вождя Трибигильда [Трибигилда] и разоряли страну. Отправленный против бунтовщика Гайна оказался его тайным союзником. Подав друг другу руки и намеренно допустив поражение высланных против Трибигильда императорских отрядов, они сделались господами положения и заявили императору требование… [сделать] уступки арианам-готам одного из столичных храмов для отправления в нем арианского богослужения. Но этому решительно воспротивился константинопольский епископ Иоанн Златоуст, и Гайна, зная, что на стороне последнего стояла не только вся столица, но и большая часть населения империи, более не настаивал на своем требовании».

Поразительно, но мы, наконец, получаем информацию о восстании готов во Фригии, об участии в этом христианских подвижников — врагов Ария. Ну как тут не вспомнить святителя Николая с его пощечиной Арию и с его благословением стратилатов на битву с готами! Все встает на свои места! Только вот по времени не совпадает. Кто-то что-то случайно напутал. Или совсем не случайно. Просто перенес одно событие во времени для своих целей. О них мы и рассуждаем.

А вот и продолжение (у Васильева): «Обосновавшись в столице, готы стали полными распорядителями судеб государства… Однако Гайна, несмотря на все успехи, не смог удержаться в Константинополе. Во время отсутствия его в столице там вспыхнуло восстание; многие готы были перебиты. Гайна не смог вернуться в столицу. Воспрянувший духом Аркадий отправил против него верного язычника-гота Фравитту, который разбил Гайну во время попытки последнего переправиться в Малую Азию… Готский вопрос в начале V века был решен в пользу правительства. Позднейшие попытки готов возвратить утраченное влияние уже не имели большого значения».

В разговоре о готах-тайфалах обратимся еще раз к древним источникам. Листаем «Новую историю» Зосима (конец V века): «Константин не очень успешно вел войны (оставим это на совести Зосима, не любившего императора Константина. — К. К.-С.): когда скифское племя тайфалов напало на него силами пятисот всадников, он не только не оказал им должного сопротивления, но, потеряв большую часть своего войска и увидев врагов, грабивших его укрепленный лагерь, был рад спастись бегством…»

Мы видим, что Зосим называет тайфалов скифами. Однако он путает: тайфалы жили на землях скифов, но не были ими.

Само слово «тайфалы» не раз употребляет в своей книге «Деяния» (в наши дни переводится как «Римская история») Аммиан Марцеллин, когда речь идет о их помощи римлянам во время сражений: «Для того чтобы подавить их, прибегли к помощи тайфалов… Так как условия местности вынуждали разделить силы, то наши войска избрали для себя местности, прилегающие к Мезии; тайфалы направились в области, ближайшие к их территории».

Кстати, это именно к ним как к части римского войска относились такие слова тогдашнего императора-победителя Констанция, который «созвал все когорты, центурии и манипулы, взошел на трибунал и, окруженный знаменами и орлами, а также собравшимися высшими чинами, держал такую речь, встретившую, как обычно, всеобщее сочувствие».

И далее Марцеллин приводит слова императора: «Верные защитники римской державы! Воспоминания о славных делах, которые для храбрых выше всяких радостей, побуждают меня с полным смирением припомнить то, что мы, с Божьею помощью победители, совершили до битв и во время самого пыла браней. Что прекраснее и что по всей справедливости более достойно памяти потомков, как не радостное сознание солдата о проявленной им храбрости, а военачальника — того, что он сумел предусмотрительно распорядиться!»

Верные защитники Римской державы! И это о тайфалах!

Упоминает о них и римский историк Секст Виктор Аврелий в своем труде «О цезарях» (IV век), но уже после событий, случившихся при императоре Константине, имея в виду, что тайфалы становились позднее все более агрессивными. Но он ни разу не употребляет названия региона Фригия.

Интересен и такой документ, как записка философа и богослова Синезия «Об императорской власти» (вариант перевода: «Об обязанностях государя»), датируемая рубежом IV–V столетий. Он как раз посетил в 399 году Константинополь. Узнав о восстании готов, он написал о готской опасности для империи. Он заметил: «Достаточно будет небольшого предлога, чтобы вооруженные [варвары] сделались господами граждан; и тогда невооруженные будут сражаться с людьми, изощренными в военной борьбе».

Таким был 399 год! Но никак не 330-е или 340-е годы, связанные с именем святителя Николая.

Кстати, тайфалы, будучи язычниками, активно принимали христианство. В книге «Жития отцов» (Vita Patrum) историка и епископа Григория Турского (VI век) находим рассказ, как обычный варвар, родом тайфал, в те самые, «константиновские» времена «обратился к Господу» и стал клириком в христианском храме. По мнению историка А. А. Васильева, «на первом Вселенском соборе в Никее (325 г.) уже присутствовал готский епископ Феофил, подписавший никейский символ. Просветителем других готов явился в IV веке Ульфила (Вульфила), по происхождению, может быть, грек, но родившийся на готской земле, который прожил некоторое время в Константинополе и был там посвящен в епископы арианским епископом. Вернувшись к готам, Ульфила в течение нескольких лет проповедовал среди них христианство по арианскому обряду; чтобы готы легче могли ознакомиться с книгами Священного Писания, он, при помощи греческих букв, составил готскую азбуку и перевел на готский язык Библию».

Как видим — никакого намека на восстание тайфалов при императоре Константине! Вернее, на то, что они в тот момент были настоящими врагами империи. Скорее, наоборот. Вот почему мы должны здесь выдвинуть особую версию событий, описанных в «Деянии о стратилатах».

В настоящее время многие историки приходят к выводу, что оба известных Аблабия-современника — это один человек. То есть префект Аблабий, автор стихотворений и эпиграмм, мог описывать и изучать жизнь народа, против которого император послал воевать военачальников Непотиана, Урса и Герпилиона. Как известно, восстание этого народа они жестоко подавили. Возможно, Аблабий был против решения императора послать войска или, по крайней мере, был возмущен чрезмерной жесткостью стратилатов в действиях против тайфалов.

На этой почве, видимо, и возник конфликт (хотя для конфликта были и другие причины, о которых ниже). Аблабий стремился наказать генералов. Но стратилаты в отчаянии обратились в молитвах за помощью к епископу Мир Ликийских. Он же находился далеко от Константинополя и от арены военных действий во Фригии. Автору «Деяния о стратилатах» необходимо было как-то соединить их вместе, показать, что они уже знали епископа до этого. Для пущей убедительности автор создал рассказ о странном попадании стратилатов в Миры и их встрече там со святителем Николаем. И заодно «зацепил» префекта Аблабия, решив показать его неправедность и его «конфликт» с самим святым заступником. И это ему удалось. Читатель сразу же, вслед за автором, «не любит» Аблабия и априори считает стратилатов настоящими героями, заслуживающими сочувствия.

То есть не только прагматичный философ и не христианин Евнапий обвинял Аблабия в том, что он как христианин подавлял и уничтожал тех, кто был привержен языческим культам (Сопатр), но и автор «Деяния о стратилатах» также показывает не очень христианское поведение Аблабия на фоне христианского порыва святителя Николая. Чувствуется одно отношение к префекту, один почерк, одна затея — показать отрицательную роль Аблабия при императорском дворе. И где-то в глубине подсознания рождается совершенно нереальное предположение. Так и хочется приписать авторство «Деяния о стратилатах» (а значит, и всего самого раннего «Жития святителя Николая») кому-то из круга Евнапия или историка Зосима, тоже активного не христианина. А вдруг?

В этом случае (развивая невероятную гипотезу) нам придется отодвинуть дату создания документа на некоторое время вперед — в последнюю четверть IV века. И все может встать на свои места. Даже аргумент о. Джерардо Чоффари, что «ни один писатель позднего V в. (если только он не был историком уровня Сократа, Созомена или Феодорита), безусловно, не мог знать тех характерных реалий более раннего периода», становится не существенным, ибо Евнапий — это серьезный историк, каким мог бы быть воображаемый автор «Деяния о стратилатах», написавший труд свой не в «позднем V в.», а в позднем IV, когда еще многое хорошо помнилось людьми. Впрочем, фантазии сразу же развеиваются: ведь создавал весь комплекс житийного текста о стратилатах все-таки христианин.

Во всяком случае, неточность в действиях императорской армии — это тоже признак того, что автор «Деяния о стратилатах» уже кое-что подзабыл, вернее, не был современником событий, о которых здесь идет речь. И, повторимся, — уже был глубоко уверен в том, что действия святителя Николая как признанного христианского подвижника и святого — не подвергаются сомнениям. Время все это подтвердило. И только время. Оно заставляло быть с ним согласным. Время же и позволяло обнародовать идею, что Аблабий — плохой человек.

Для полноты картины нам просто необходимо восстановить историческую канву событий, происходивших при дворе императора Константина незадолго до и сразу после его кончины. А произошло тогда многое.

По всей видимости, последние годы правления Константина были связаны с некоторыми заговорами против него. Собственно, «Деяние о стратилатах» именно и повествует нам об одном из таких заговоров, в которых будто бы принимали участие стратилаты Непотиан, Урс и Герпилион. В этом их обвинил префект претория Аблабий.

История в рассказе закончилась счастливо. Но на самом деле — не закончилась! То, что произошло дальше, привлечет наше внимание с еще большей силой.

Необходимо сказать еще кое-что важное. Если рассматривать историю прагматично и «материалистично», то можно даже сделать такой странный вывод: Аблабий в итоге совершил для себя большую ошибку, подчинившись воле святителя Николая, пришедшего к нему во сне. Вернее, он повел себя уж слишком по-христиански, подчинившись святому и освободив узников. Ибо всего несколько лет спустя стратилаты Непотиан и Урс, попавшие, по мнению автора, из-за Аблабия в тюрьму и осужденные на казнь, примут участие в заговоре против родственников императора Константина после его смерти. При их участии будут убиты два его брата и семь племянников.

Напомним, что в мае 337 года скончался император Константин I Великий. Наследником в управлении гигантским государством в довольно короткое время после некоторых перипетий стал его сын Констанций И. Начались, как это и бывало уже много раз в Римской империи, большие перемены.

Что случилось с Аблабием? Он оставался префектом претория до 337 года, до самой кончины своего императора, которому, судя по всему, был весьма предан. Казалось бы, чего ему бояться, ведь он по императорскому повелению давно занимался обучением и воспитанием наследного сына Констанция. То есть был уже несколько лет весьма близок к новому правителю.

Но всё получилось наоборот. Констанций решил расправиться с родственниками и окружением отца. Возможно, он боялся конкурентов по наследству. Слишком близкие к Константину I люди тоже не получили пощады. В известное историкам лето 337 года произошла резня, при которой, по указу Констанция II, было убито много его родных, включая и тех, кто был в детском возрасте.

Per Vim, Per Caedem, Per Bellum… Насилие, бойня, война…

В этот же год в своем имении в Вифании был убит и Аблабий, который чуть ранее попросил у Констанция отставку и переехал туда жить, подальше от двора. Но и здесь его настигла печальная участь. Хотя «Хроника» Иеронима Стридонского относит убиение цезаря Далмация и префекта Флавия Аблабия к 338 году. Авторы труда о резне 337 года Ди Майо и Арнольд (М. Di Maio и D. Arnold) делают предположение, что Аблабий хотел выдать замуж свою дочь Олимпию за брата Констанция — Констана. И пока решали — будет ли свадьба, Констанций II не мог расправиться с будущим тестем близкого родственника, не решив с ним лично такую важную проблему. В итоге мы понимаем, что переговоры братьев прошли в нужном для убийц русле…

Римский автор Зосим в своем труде «История», однако, подтверждает год 337-й: «В то время придворный префект Аблабий также был предан смерти; судьба его наказала, потому что он согласился на убийство философа Сопатра из зависти к его знакомству с Константином». Нелюбовь Зосима к Аблабию понятна. Он так же, как и Евнапий, выступал против христиан, тем более против таких, кто достигал высот на государственной службе.

Констанций — воспитанник Аблабия — мог ревновать к нему еще и по другой причине. Он сочинял стихи и мнил себя поэтом. Но стихи были плохими. А у Аблабия — его наставника — они получались отличными, особенно едкие эпиграммы. Пережить такое не всякому «творческому» человеку легко. Констанций, убив Аблабия, поставил точку над спорами о том, кто талантливее. Тем более что до нас почти не дошли произведения ни того ни другого. А подтверждением нашей мысли могут стать слова греко-римского историка Аммиана Марцеллина, в которых он дает особую оценку личности Констанция II: «Ему очень хотелось слыть ученым, но так как его тяжелый ум не годился для риторики, то он обратился к стихотворству, не сочинив, однако, ничего достойного внимания».

Сам характер убиения Аблабия, его особая жестокость и предшествующие этому события поражают воображение. Надо было бы уж точно ненавидеть его по-настоящему. А такие мотивы были у его соперников.

В своем историческом повествовании о философах ненавистник Аблабия, хроникер Евнапий расписал все в подробностях, да в таких, что и в обширных рассказах о жизни самих императоров непросто отыскать. Вот они:

«Константин поплатился за те почести, которые он оказывал Аблабию, — упоминает Евнапий, — о том же, как последний умер, я тоже напишу в рассказе о нем. Константин доверил Аблабию своего сына Констанция, который был его соправителем и наследовал власть отца вместе со своими братьями, Константином и Константом… Когда Констанций наследовал императорскую власть и ту часть империи, которая была ему завещана, а именно к востоку от Иллирика, он сразу же лишил Аблабия должности и сменил охрану вокруг него. Аблабий же проводил свои дни в имении в Вифинии, которое он давно себе приготовил, живя в условиях поистине царских, в праздности и изобилии, в то время как все удивлялись тому, что он не хочет императорской власти. Но Констанций, находясь вблизи города своего отца, послал к нему достаточное количество меченосцев, приказав их командирам прежде передать Аблабию послание. И те вручили ему это послание, преклонившись перед ним так, как у римлян принято преклоняться перед императором. Приняв послание с невероятной надменностью и не испытывая никакого страха, Аблабий потребовал от вошедших пурпурные одежды, становясь все более властным и страшным для тех, кто на него смотрел. Но они ответили, что их целью было лишь передать послание, а те, кому доверено второе, находятся за дверями. Аблабий призвал их с чрезмерной наглостью и гордостью. Однако вошедших оказалось очень много и все были с мечами: вместо пурпура они принесли ему «пурпурную смерть» и изрубили его на мелкие куски, как рубят на рынках на мясо какое-нибудь животное. Такое возмездие постигло во всем «удачливого» Аблабия».

Если кто-то хочет отомстить или позлорадствовать в свою волю на бумаге — то «лучшего» и более изысканного по злобе текста не написать! Язычник Евнапий зримо представлял себе (хотя не был там в реальности) великого политика, христианина Аблабия, которого рубят «на мелкие куски, как рубят на рынках на мясо какое-нибудь животное». Потоки же крови при этом он «поэтично» называет «пурпурной смертью»…

Впечатляет…

А теперь самое главное в излагаемой нами печальной истории. Участниками расправы над родственниками и приближенными бывшего императора Константина, как мы уже отметили, скорее всего, были стратилаты Непотиан и Урс (возможно, и Герпилион, но для утверждения этого нет данных). После отмены их казни и освобождения из тюрьмы они быстро двигались по карьерной лестнице вверх. Когда в 335 году император Константин отправил Аблабия подальше от двора, на Восток, вместе с Констанцием, Непотиан мгновенно, уже в следующем, 336 году получит титул консула. Чуть позднее Аблабий покинет имперскую столицу и уедет в свое имение, где и будет убит. А уже после резни 337 года, в 338-м, консульский титул получит Флавий Урс, хотя консулом в тот год должен был стать уже давно намеченный для этого Квинт Флавий Месий Эгнаций Лоллиан. Вопреки всем предыдущим решениям обладателем титула явился второй из упоминаемых в «Деянии о стратилатах» военачальник. Естественно, за очень ценные услуги… Об этом пишут, например, в своей книге-исследовании «Консулы поздней Римской империи» Роджер Шелер Багнелл с коллективом авторов.

В своей статье о чистке 337 года историк Т. В. Григорюк предполагает: «В литературе непосредственными исполнителями заговора иногда называются консулы следующего, 338 года — Флавий Урс и Флавий Полемий (за что они и получили консульское достоинство). Их участие вполне вероятно — но не в убийствах родственников Константина, а в устранении префекта Аблабия».

Знаменитая «Энциклопедия древностей», традиционно сохраняющая в заголовке имя «Паули» (в данном случае «Новый Паули» — Der neue Pauly. Enzyklopadie der Antike), в 8-м томе, выпущенном в Штутгарте в 2000 году, неожиданно заявляет, что в том же 337 году при резне был убит и Вирий Непотиан, только что получивший титул консула. И так-де считают многие. Но авторы не приводят ссылок на источники. Поэтому мы можем считать это лишь частным мнением. Однако тема выживания Непотиана и Урса после резни беспокоила многих ученых.

Исследователь Р. В. Берджесс (R. W. Burgess), посвятивший статью летней резне 337 года, не исключает, что тогда были убиты «Флавий Оптат, консул 334 года, Флавий Аблабий, префект претория Востока и консул 331 года, много придворных, в число которых, вероятно, вошел Эмилий Магнус Арборий (известный поэт. — К. К.-С.) и, возможно, Вирий Непотиан».

Есть версии, что сын Непотиана — Флавий Юлий Вирий Непотиан (внук Непотиана — консула 301 года), который в силу того, что его мать была сестрой императора Константина I, еще просто не родился на свет, а потому остался жив. То есть не было претендентов на престол, некого было убивать. А его отец — Непотиан-сын, герой сказа о стратилатах, еще не стал родителем потенциального «наследника». Но в 350 году новый Непотиан-внук все же стал императором. В возрасте около тринадцати лет? Вряд ли… Берджесс в статье «Кровавое лето» пишет: «Если бы он родился в 337 году, ему не могло бы быть более двенадцати лет, и ни один источник не комментирует его изображения на монетах в виде бородатого молодого человека».

По другой версии, сын Непотиана-стратилата был просто далеко от места событий, в Риме, а потому избежал смерти. Да к тому же не был наследником по мужской линии. Чего бояться?

Но хорошо было известно, что убивали летом 337 года без особого разбору. Вот почему вызывает удивление, что никто не рассматривает простую версию, которая сразу же приходит в голову: юный Непотиан-внук остался жив потому, что его отец, наш стратилат Непотиан — сам был среди убийц! Если бы отца убили за неверность новому императору, то за ним последовали бы и жена, и его сын.

Возникает закономерный вопрос. А не прав ли был префект Аблабий, когда уличал трех стратилатов в раннем заговоре против императора? На время им удалось избежать преследований. Но они осуществили свои намерения чуть позже, дождавшись кончины своего государя. Тогда, когда сила и положение Аблабия оказались ничтожными.

И они, в отличие от Аблабия, довели свое намерение до конца! И более того, если Аблабий выступал за справедливый суд, который в итоге вынес приговор о казни стратилатов (так и не осуществленной), то они потом просто убили своего недруга — без суда и следствия…

Вот и представьте себе — что тут думать.

Не можем же мы считать, что святитель Николай, защитивший стратилатов, был с ними заодно и являлся участником заговора против императора Константина или был союзником в их борьбе за власть! Его вообще при дворе тогда не было.

Да, дело тут не в епископе Мир Ликийских, находившемся далеко от высоких интриг. Дело в авторе «Деяния о стратилатах». Это ему нужно было показать, что святитель Николай был на их стороне. Это он был в стане противников Аблабия или даже самого императора. А если и не был на стороне заговорщиков (например, он не был современником или участником событий), то был в числе сочувствующих трем военачальникам.

Но стратилаты поступили в реальности жестоко и незаконно, убивая близких императору людей во время резни 337 года, включая своего прежнего оппонента. (Не столь же жестоки они были и по отношению к тайфалам?) Аблабий же относился к ним с соблюдением мирских законов и по велению явившегося ему во сне святителя Николая. То есть более по-христиански, нежели заговорщики Непотиан, Урс и Герпилион.

А были ли стратилаты на самом деле христианами? Ведь указаний на это нигде нет. Кроме более поздних текстов Житий или самого «Деяния о стратилатах». Здесь мы видим некоторые противоречивые намеки на это. Например, в документе цитируется псалом. Но это вставка автора произведения. Один из стратилатов, призывая императора к милосердию, «заклинает его Троицей» (заметный намек на недавние решения Никейского собора, но показывающий, скорее, христианское подвижничество святителя Николая — участника Собора, а не христианство стратилатов). Наконец, освобожденные генералы привозят дары для церкви в Мирах Ликийских, дары императорские. Характеризует это их как настоящих христиан? Не ясно.

Напротив, текст в пересказе Дмитрия Ростовского дает иной намек на их вероисповедание. Стратилаты призывают: «Боже Николая, избавивший трех мужей от неправедной смерти, призри ныне и на нас, ибо от людей не может быть нам помощи». Боже Николая! То есть не их Бог, а Господь, которому поклоняется святитель из Мир Ликийских!

Привлекает еще одна лирическая сцена, когда стратилаты взмолились перед казнью, взывая к заступничеству епископа Николая. Но молить о помощи могли и язычники, и оглашенные — те, кто сочувствовал христианам, но еще не был сам таковым.

А вот Аблабий — и мы привели свидетельства — был настоящим христианином! И косвенная информация из старых текстов, а также и судьба его потомства неплохо это подтверждают.

Известна дочь Аблабия, красавица Олимпия (иногда ее называют Олимпиадой). В трудный для самого Аблабия год — 336-й — к ней стал свататься сын еще здравствующего тогда императора Константина Великого — Констант I, тогда руководивший Италией. Для обоих это был счастливый брак. Жена — красавица, муж — правитель части Римской империи. И для Аблабия — чем не завершение карьеры с хорошим наследством. Или — наоборот — чем не продолжение карьеры!

Но оказалось, что оттягивание помолвки и брачных церемоний лишь временно спасало жизнь Аблабия. Никто уже не мог ничего поделать, когда Константин Великий скончался. Брак отменили. Отца невесты — убили…

Олимпия ушла в тень из жизни двора. Но Констанций про нее не забыл. Когда погиб в 350 году Констант, пусть и не женившийся, но охраняющий честь, достоинство и жизнь своей бывшей невесты, император просто взял и выдал ее замуж за армянского царя Аршака II.

Читаем об этом в «Деяниях» (Res gestae) историка IV века Аммиана Марцеллина: «Констанций щедро одарил его самого и его свиту. Арсак вернулся в свое царство и не посмел потом изменить своим обещаниям, будучи связан с Констанцием многообразными проявлениями милости к нему императора. Так, между прочим, он выдал за Арсака замуж Олимпиаду, дочь Аблабия, занимавшего некогда пост префекта претория, которая была невестой его брата Константа».

Одиннадцать лет спустя, в 361 году, царь Аршак скончался. Олимпия смогла переехать на родину. Здесь вновь вышла замуж, за проконсула Селевка. От нового мужа у нее родилась дочь, которую также назвали Олимпиада.

А вот теперь самое интересное. Будущая диакониса, сподвижница Иоанна Златоуста, Олимпиада вошла в христианскую историю как святая. Внучка префекта претория Аблабия, которому во сне являлся сам святитель Николай и который принял его укоры и поступил так, как требовал святой, Олимпиада появилась на свет Божий предположительно до 370 года. Поддерживала святителя Иоанна Златоуста, за что пострадала, была изгнана в провинцию, претерпела множество испытаний. Сам Григорий Богослов наставлял ее в девичестве, а знаменитые его «Советы Олимпиаде» для свадьбы стали примером поведения для молодых женщин.

Дата ее кончины — 408 или 409 год. Остались о ней, например, такие строки из книги «Лавсаик» Палладия Еле-нопольского: «Об Олимпиаде… С великою ревностию восходила по пути, ведущему на небо, и во всем последовала правилам Божественного Писания. По плоти была она дочерью проконсула Селевка, а по духу — истинным чадом Божиим, внучкою эпарха Аблабия и несколько дней невестою Невридия, эпарха константинопольского, в самом же деле ни за кого не вышла замуж. Говорят, что до самой смерти она пребыла непорочною девою, сожительницею Божественного слова, союзницею истинного смиренномудрия, щедрою помощницею всех нуждающихся. Она раздала все свое чрезвычайно большое богатство и помогала просто всем без различия. Ни город, ни деревня, ни пустыни, ни остров, ни отдаленные страны не были лишены щедрот этой славной девы… Рассылала милостыни по всей вселенной… Выкупив из рабства на волю бесчисленное множество рабов, она сделала их равночестными своему благородству»…

Нужно сказать, что в исторической науке еще нет полного согласия. Иногда, например, проконсула Селевка называют сыном Аблабия, а отцом святой Олимпиады — сенатора Аниция Секунда. Но это не важно. Другое сравнение важнее. Род Непотианов закончился тем, что был вырезан почти под корень. Род Аблабия возрос до святости. И даже трагическая кончина и зверское убийство самого префекта претория, которого по «Деянию о стратилатах» все считают «плохим человеком», стали прочной основой для произрастания духовного древа, направленного родословной лествицей — прямо в Небо.

Можно предположить, конечно, что стратилаты были крещены и являлись последователями Христа Спасителя. Они же строили «портики» у гробницы Николая Чудотворца (хотя произошло это по указанию императора)! Но это будет лишь предположение. Факты того времени если вовсе не утверждают это, то говорят, скорее, чуть ли не обратное. Не все в государстве римском тогда спешили стать буквальными почитателями Священного Писания и Нового Завета. Даже сам император Константин принял крещение только лишь в год своей кончины, за несколько дней до нее, хотя возвел христианство почти в ранг государственной религии.

Одно дело говорить, а другое — совершать поступки…

Почему же и зачем тогда им помогал святитель Николай?

Ответ на этот вопрос лежит в сфере духовной жизни и выбора, который неожиданно делает наделенный святостью подвижник. И смысл такого выбора иногда спрятан за пределами простого человеческого разумения…

Хотелось бы здесь отметить еще один «необычный» факт из «Деяния о стратилатах». В конце повествования говорится, что освобожденные военачальники, приехав вторично к епископу Мир Ликийских, вдруг обрезали свои волосы на голове. В некоторых редакциях даже сам император Константин предлагает им (велит, настоятельно советует) сделать это. Зачем?

Вариант текста в переводе А. Ю. Виноградова (VI век, издан по спискам IX–XI веков Густавом Анрихом в 1913 году), опубликованный под названием «Деяние иже во святых отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских» в альманахе «Альфа и Омега» (№ 32, 2002), гласит: «Говорит тогда император: «Вот вы свободны, и благодарите этого мужа, ведь это не я даровал вам жизнь, но Бог и тот Николай, которого вы призвали. Так что отправляйтесь теперь туда, остригите волосы, которые отрастили в тюрьме».

Мы понимаем, что речь идет об отросших за время сидения в темнице волосах стратилатов. Не более того. Император просто предлагает воинам привести себя в порядок и предстать перед святителем «живыми и здоровыми», исполнившими указание императора в полноте.

В своей книге «Свт. Николай Чудотворец. Жития, чудеса, легенды», изданной в Бари в 2018 году, исследователь о. Джерардо Чоффари пишет нечто другое: «Некоторые агиографы добавляют, что, прибыв в Миры, генералы обрезали себе волосы в знак преданности епископу».

Тут следует сказать, что если они и обрезали волосы, то сделали это гораздо ранее, ибо были военачальниками римской имперской армии, а там требовалась короткая стрижка. Или они принципиально не стриглись до вторичного приезда в Миры и сделали это только там? Как-то странно.

А еще более странно — что они это сделали «в знак преданности епископу». В чем могла предполагаться преданность в связи с короткой стрижкой? В том, что католические священники выбривали верхнюю часть головы? Но это было позднее и не имело отношения ко времени жизни святителя Николая! Да и зачем стратилатам «обрезать волосы» именно так? Был ли это намек на монашескую, «рабскую» преданность, особое отношение к епископу, спасшему их от смерти? Может быть, но все же данный факт еще требует разъяснения.

Итак, подводя к завершению наши рассуждения по поводу содержания и смысла агиографического документа под названием «Деяние о стратилатах», мы отмечаем, что главная идея сюжета связана с духовным пониманием сути молитвы к Заступнику и Угоднику Божию, которая имеет огромную силу, а потому праведные просящие будут прощены, а виновные — наказаны. Святитель Николай предстает здесь перед читателем во всей своей силе.

Еще одна важная идея этого повествования состоит в том, чтобы показать особое реальное, «земное» величие самого епископа Мир Ликийских, способного не только на чудеса, но и на влияние даже на самого императора или префекта претория и консула Аблабия! Причем влияние на расстоянии! И ежели современники считали Аблабия хорошим христианином, то святитель Николай оказывается много лучше и могущественнее.

Довольно смелый рассказ. Но не более смелый, чем позволяло время его написания. Скорее всего, текст был создан после убиения самого Аблабия, а значит, никаких последствий для автора после такого рассказа не могло бы произойти. Текст связан с почитанием самого святителя Николая уже после его кончины и, скорее всего, был составлен сторонником императора Констанция II. Да и создавался в период его правления — между 337 и 361 годами от Рождества Христова.

Так что же нам делать с автором «Деяния о стратилатах»? Верить ему без оглядки или постараться понять — кто в его изложении прав, а кто виноват?

Мы, как читатель успел заметить, выбрали второй путь. Нам важно понять произошедшее. А потому мы совершили очередное внимательное хожение в Житие святителя. О том, насколько нам удалось определить чью-либо правоту среди современников Николая Чудотворца, — судить читателю.

Был ли святитель Николай завязан в конфликте в императорском доме? Мы не знаем. В реальности он находился очень далеко от столицы империи.

Но кончина его, исчезновение из исторических источников упоминаний о нем именно в это время, в эти годы — немного настораживают. Это не просто так… Хотя автор «Деяния о стратилатах» пытается показать, что даже на расстоянии святой Николай участвовал в сложных перипетиях перемен власти. И, может быть, пострадал или даже был убит, как и почти все герои документа?

Ведь почему-то о кончине его почти нет никакой информации. А ведь по отношению к такому человеку всё бы расписали в подробностях — как скончался, как хоронили, где и что происходило и пр. Немаленькие же люди приезжали к нему в Миры с императорскими дарами!

В кратком Проложном Житии от митрополита Макария («В память иже во святых отца нашего великаго Николы чюдотворца архиепископа Мирликыя», XVI век) деяние о спасениях от казни — лишь два чуда, которые приведены в подробностях, они выставляются как главные, а чудо со стратилатами, возможно, как самое последнее, совершенное им при жизни. «И многа же и другая сотворив чюдеса, — читаем в «Прологе», — якоже о нем писание поведает, спас же и оболганныя три мужи, бес правды умрети хотящих. И инии бо во время, внегда хотяху в темници посечени быти, и святого на помощь призваша, воспомянувше бо его благое соделование, иже створи трем мужем великыи, убьеным онем хотящим быти, и спасени быша. Являет же ся убо во сне царю и епарху, претя занеже ко царю оболганыя мужа, царя же уча: неповинии суть и по зависти в темници затворени. Того ради онех свободив от належащая беды, и ина многа чюдеса совершив, и сущнно и православно упас люди, и во глубоку старость достиг ко Господу отиде».

Пусть наши предположения и гипотезы, вся новая для читателя информация станут почвой для дальнейших поисков.

Спасение от казни

Кто бывал в зале произведений И. Е. Репина в Русском музее в Санкт-Петербурге, тот не мог не остановиться у полотна, впечатляющего по трагизму изображаемого события. Оно названо автором так: «Николай Мирликийский спасает трех невинно осужденных на казнь». Написав его в 1888–1889 годах, художник реалистично показал одно из важнейших деяний святителя. Особенно заметна в самом центре полотна рука епископа, которая удерживает меч палача от неправедной казни прямо за острое лезвие…

Данная картина стала иллюстрацией к событию, имевшему вполне историческое основание. И оно неразрывно связано с другим деянием святителя Николая — спасением от казни трех стратилатов, о котором мы уже рассказали. И на самом деле, рассказ о спасении трех невинно осужденных на казнь в Мирах Ликийских входит как составная часть в «Деяние о стратилатах». Но мы намеренно выделяем его оттуда, так как оно имеет собственное, самостоятельное значение.

Спасение от казни стало одним из чудес, благодаря которым святитель Николай прославился на весь мир. Ибо разве история человечества не состоит из многочисленных ошибок судов и государственных деятелей, отправлявших и отправляющих на смерть невинных людей? Не случайно считается, что самый несправедливый из приговоров — это тот, который лишает человека жизни за несовершенное им преступление. Освободить такого осужденного — дело самой высокой чести и справедливости (и не только в христианстве).

Постараемся вникнуть в рассказ об этом деянии святителя. Для этого мы возьмем два источника, отдаленные друг от друга несколькими столетиями.

Вот как повествует об этом один из древнейших текстов, который известен сегодня исследователям.

«Деяние о стратилатах» (Praxis de stratelatis):

«Тогда некоторые люди пришли из города к святому (Николаю. — К. К.-С.) и сказали: «Господи, если бы ты был в городе, три невинных не были бы приговорены к смерти, потому что судья… арестовав этих трех человек, приказал их обезглавить. Весь город в смятении, мы поспешили найти и позвать вашу святость».

Услышав это, святейший епископ был удручен. Поговорив с солдатами, он взял с собой нескольких командиров и пошел через город.

Придя на площадь по имени Леонти (Leonti), он спросил тех, кто был на суде: когда вынесли приговор и живы ли еще обвиненные? Они ответили ему, что все еще живы и находятся теперь на месте, называемом Диоскор (Dioscorus), у церкви мучеников братьев-исповедников Крискента и Диоскорида (Crescentius and Dioscorus). Пока они разговаривали, Николай отметил, что жертвам уже пора было бы появиться. Но когда они подошли к воротам, ему сказали, что их перевели в другое место под названием Бирра (Вугта, некоторые переводят его как Берра или Берре, в славянских житиях первая буква прочитывается по-другому и название переводится как Вира), где и должно будет произойти обезглавливание.

Святой Николай поспешил туда и увидел огромную толпу людей и палача, который держал свой меч в ожидании пришествия святого человека. Когда Николай подошел к месту казни исповедников Христа, то обнаружил троих мужчин, их лица были закрыты льняными мешками. Они уже находились на месте казни, их руки были связаны за спиной. Они стояли на коленях, склонив головы и ожидая смерти.

В этот момент святитель Николай, следуя Писанию: «Праведники смелы как лев» (Притчи XXVIII, 1), бесстрашно выхватил меч у палача и бросил его на землю. Освободив узников от цепей, он увел их с собой в город.

Спустившись к городской управе, он распахнул дверь и вошел в комнаты губернатора Евстафия. Тот, узнав от стражи, что произошло, поспешил подойти, чтобы почтить святого человека. Но слуга Божий Николай отвернулся от него, сказав: «Жаждущий жертвенной крови! Как ты смеешь противостоять мне, защитнику от многих подобных злых дел! Я не буду щадить вас или прощать, но расскажу о вас могущественному императору Константину — насколько серьезны грехи, в которых вы были замечены, и каким образом вы управляете своей префектурой».

Правитель Евстафий упал на колени и умолял его: «Не гневайтесь на раба твоего, господин, но скажу правду: я не виновен, все это — более высокие правители Евдокий и Симонид».

Однако святой ответил: «Это сделали не Евдокий и Симонид, а Серебро и Золото». Ибо он узнал, что исполнители должны были получить более двухсот фунтов серебра за то, чтобы обвинить в преступлении и казнить невинных граждан. И все же святой человек, уже после того, как офицеры искренне попросили его от имени правителя, помиловал и простил его, лишь только расходы и обвинения, выдвинутые правителем против трех человек, были отменены».

Русский текст (публикуется по древнейшему списку XII века, перевод Л. В. Соколовой) гласит так:

«Между тем пришли некие <люди> из города и, поклонившись, сказали святому: «Господин, если бы ты был в городе, не случилось бы такого: три смертных приговора вынесены невинным. Ведь князь, взяв мзду, приказал убить мечом трех мужей. И весь город немало горевал, что тебя там не было». И тотчас святой умолил воевод и вместе с ними вошел в город.

И когда был в Леонте, спросил он находившихся там о принявших осуждение. И сказали они, что вели их дорогой, называемой Диоскор. Войдя же в церковь Крискентия и Диоскорида, снова спросил он и узнал, что будут выходить через городские ворота. И когда был у ворот, <вновь> спросил о них. И ответили ему, что идут в Виран (Бирра. — К. К.-C.), ибо это было место казни. И, придя, обнаружил он много народа и палача, держащего меч и ждущего пришествия святого. И придя на место <казни>, обнаружил он трех мужей; лица их были завязаны платками, они преклонили колени, и вытянули шеи, и ждали своей смерти. Святой же Никола, взяв меч у палача, бросил его на землю. А тех <мужей>, освободив от уз, привел в город. И придя во двор князя, разбил ворота.

Тотчас же услышав <об этом> от палача, князь Евстафий поспешно вышел поклониться ему. Тогда святой Никола отвернулся от него, говоря: «Преступник перед Богом и кровопийца! Как дерзнул ты показаться мне на глаза, столько и такого натворив! Не пощажу тебя. Возвещу цесарю Константину о том, что ты совершил и как управляешь епархией». Князь же Евстафий, преклонив колени свои, сказал: «Ничуть не прогневайся на меня, господин, но узнай правду, ибо не я виновен, а старейшины града, Евдокий и Симонид». Узнав же, что взял он двести литр злата, дабы их погубить, и умолен будучи воеводами, святой простил ему вину, объявив несправедливыми решения о них, которые <были вынесены> ложно».

В XIX столетии историки А. Вознесенский и В. Гусев пересказали всё следующим образом. «Святой Угодник Божий, — пишут они, — почти одновременно явился защитником невинно осужденных… В то время, как он находился в Плакомате (Плакома — площадь, торговое место у Мир. — К. К.-C.), сюда явились к нему из Мир некоторые из горожан, прося его о заступничестве за трех ни в чем не повинных их сограждан, которых градоначальник мирский Евстафий, подкупленный завистниками этих людей, осудил на смерть. При этом они прибавили, что этой несправедливости не произошло бы и Евстафий не решился бы на столь беззаконный поступок, если бы всеми почитаемый архипастырь находился в городе.

Услышав об этом несправедливом поступке мирского градоначальника Евстафия, святитель Николай немедленно поспешил в Миры, чтобы успеть освободить незаконно осужденных на смертную казнь, и попросил следовать за собой также и трех воевод царских. Когда святитель Николай прибыл в одно местечко, называемое Лев, ему сказали, что обвиненные уже выведены на поле Диоскурово для смертной казни. Ускорив шаги и достигнув церкви Святого Крискента, Божий Угодник увидел поле, покрытое народом, окружавшим обвиненных. Они были совершенно готовы к смертной казни: руки у них были связаны, лица закрыты, колена преклонены и обнаженные шеи вытянуты в ожидании смертного удара. Казалось, что человеческая помощь была немыслима. Но в этот решительный момент явился к месту казни святитель Николай и, вырвав из рук палача обнаженный меч, бросил его на землю и освободил невинно осужденных.

Никто из присутствовавших не осмелился остановить его: все были уверены, что всё, что он ни делал, делал по воле Божией. Освобожденные от уз три мужа, которые уже видели себя во вратах смерти, плакали слезами радости, и народ громко славил Угодника Божия за его заступничество.

В это время к месту казни пришел и сам начальник города Евстафий, по приказанию которого должна была состояться казнь невинно осужденных. Видя правоту святого Угодника и сознавая собственную виновность, за которую мог понести наказание царя, Евстафий припал к ногам святителя Николая, умоляя его о прощении. Но по внушению врага злобы он не хотел признать себя виновным в преступлении и свою вину в нем сваливал на двух городских старейшин, Симонида и Евдоксия. Такая ложь не укрылась от святого Угодника, который, ввиду упорства Евстафия, хотел донести на него царю и угрожал ему муками на том свете за несправедливое управление. Наконец Евстафий чистосердечно сознался, что осуждение на смерть трех невиновных граждан было делом его рук, со слезами раскаяния просил святителя Николая о прощении. Искреннее раскаяние Евстафия было принято Угодником Божиим, и он простил его».

Эта история — одна из ранних и подтвержденных. Еще Михаил Архимандрит рассказал в своем Житии святителя Николая о трех невинных мужах, приговоренных к смерти местным губернатором за взятку. Некоторые исследователи считают, что эта история напоминает более раннюю, известную историкам, которая произошла в жизни Филострата Аполлония Тианского. Аполлоний предотвращает казнь человека, ложно осужденного за бандитизм. Однако здесь следует сказать, что подобных историй, естественно, было за столетия немало.

Агиографы приводят в своих рассказах множество мелких деталей, названий местностей, конкретных имен. Так не могли бы написать те, кто не был свидетелем происходившего. То есть и данная история, вошедшая частью в текст «Деяния о стратилатах», вполне достоверна, основана на рассказах людей того времени.

Мы попробуем выяснить, чьими именами были названы поселения и даже сам храм, в которых побывал святитель Николай, совершив хождение к жителям, приговоренным к казни.

«Церковь мучеников братьев-исповедников Крискента и Диоскорида» упоминается в тексте не случайно. Можно предположить, что престолы храма были освящены в честь местночтимых мучеников. В православном календаре есть сведения о святом мученике Крискенте Мирликийском, который родился и жил в Мирах. Он открыто исповедовал себя христианином перед правителем-язычником города и, отказавшись поклониться языческим богам, после жестоких истязаний был сожжен в печи. Считается, что Крискента убили непосредственно в Мирах в 258–259 годах, в период очередных гонений на христиан.

Но есть и другие почитаемые в христианском мире Крискенты. Например, священномученик Крискент, апостол от 70-ти, который был спутником и учеником апостола Павла. Он был поставлен епископом в Галатии и в период правления императора Траяна принял мученическую кончину за проповедование Евангелия среди язычников.

А были еще и Крискент Испанский мученик, который после жестоких истязаний принял мученическую кончину в Испании за смелое исповедание веры во Христа. И Крискент Коринфский, святой мученик, что принял мученическую кончину в 251 году (по другим данным, в 258 году) в Коринфе за смелое и открытое исповедание веры Христовой во времена гонений на христиан. Кстати, странным образом год его кончины (258-й) совпадает с годом убиения Крискента Мирликийского. Не есть ли это одно лицо?

Вспомним еще и Крискентия, мученика Римского (Ма-эста, Дуччо ди Буонинсенья Крискентий), святого отрока, убиенного в 303 году.

По поводу Диоскорида (Диоскора) можно сказать то же самое, что и о Крискенте. Их было несколько.

Диоскор Пергийский (Памфилийский), живший во II столетии, мученик и святой, который был вместе с Феодором, матерью его Филиппией, Сократом и Дионисием распят в Перге Памфилийской. Другой Диоскор — мученик, который был обезглавлен по приказу префекта Египта во времена гонений на христиан при Диоклетиане около 305 года. Еще один Диоскор (Диоскорид) Новый, мученик и святой, был обезглавлен в Смирне, дата события неизвестна. И все тот же Диоскор (Диоскорид) Римский, мученик, пострадавший в Риме в 326 году вместе с Крискентом и Павлом.

Считается, что Диоскорид и Фемистокл пострадали в Мирах в 250–251 годах. Но кто они и произошло ли это точно в Мирах — мы не ведаем.

Не случайно в православном календаре мы находим сведения сразу о трех мучениках, которые были преданы смерти в Риме в 326 году за смелое и открытое исповедание веры во Христа. Это Крискент, Павел и Диоскорид. То есть мы видим оба имени, упоминаемые в связи с событиями в Мирах, где святитель Николай спасал трех приговоренных к смертной казни. Случайно ли?

Епископ Мирликийский Николай мог знать Диоскорида, убитого в 305 году. Но нас интересует храм во имя сразу двух мучеников — Крискента и Диоскорида. И здесь нам важнее события, приближенные к тем, когда святитель освобождал из заточения трех узников.

А самым ближним таким событием как раз и является убиение Крискента и Диоскора в Риме в 326 году. Хотя это вообще-то довольно странно, если знать, что данный год, следовавший сразу за Никейским собором, был олицетворением времени, когда христианство набирало силы. То есть это был год правления императора Константина Великого, когда гонения фактически закончились…

Уже в довольно старых источниках, как, например, «Месяцеслов по церковному Обиходу XIII века» (см.: Макарий, митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 2), мы находим в разделе за май дату, широко отмечаемую в Церкви: «Страсть св. Крискента, Павла, Диоскора».

А теперь откроем «Энкомий», или, иначе говоря, «Похвальное слово Святителю и Чудотворцу Николаю», святителя Андрея Критского (датируется VII–VIII веками), где читаем:

«Величаю тебя, Митрополия Ликийская! ты стяжала Пастыря чадолюбиваго; ты прияла на главу свою драгий и нетленный венец… Ты имеешь и трех сподвижников его: Крискента, Диоскорида и Никокла (историк А. В. Бугаевский отождествляет его с Фемистоклом. — К. К.-С.), озаренных светом Троицы, коих сам Триединый Бог достойно почтил наградами царствия, за их подвиги. Сей славный союз увенчан столь же славною главою! Ибо Николай совершил мужественно равный с ними подвиг, и был мученик своею готовностию. И что еще более, — его воодушевлением и ревностию оные Герои соплели себе мученический венец».

То есть Андрей Критский искренне считал Крискента и Диоскорида «сподвижниками» святителя Николая; между ними был «союз», и что «его воодушевлением и ревностию оные Герои соплели себе мученический венец». Абсолютно ясна его точка зрения — святитель Николай их пережил, они были воспитаны на его примере, они знали его лично! А значит — были его современниками.

Если это так, то события 326 года в Риме приобретают для нас особенное значение. Убиение Крискента и Диоскора, упоминаемых в «Деянии о стратилатах», становится важным, чтобы понять датировку происходивших событий. Если церковь «мучеников братьев-исповедников Крискента и Диоскорида», у стен которой святитель Николай сделал остановку, уже существовала, то спасение узников от казни, во-первых, едва ли могло произойти ранее 326 года, а во-вторых, приближает нас к дополнительному обоснованию датировки самого «Деяния о стратилатах», о которой мы уже говорили.

Еще одним из интересных фактов представляется нам название поселения — Леонти (от слова «лев»). Оно вполне могло быть связано с двумя святыми мучениками по имени Лев, имеющими отношение к Ликии и Мирам Ликийским. Еще до святителя Николая был известен Лев, пострадавший в Патаре, а другого Льва, — убиенного при императоре Диоклетиане, — епископ Миры мог знать лично. Не случайно в рассказе о спасении трех узников использована цитата из Священного Писания, где святитель Николай смелостью своей сравнивается со львом.

Представляют интерес размышления итальянского исследователя о. Джерардо Чоффари, посвященные истории о казни трех невинно обвиненных в Мирах.

Во-первых, он считает, что это произошло «по возвращении в Миру», когда «прибывшего из Никеи святого епископа Николая с энтузиазмом встречали жители, и он не разочаровывал их, принимая участие, несмотря на почтенный возраст, в обычных и повседневных делах людей. Таким образом, он возобновил свою пастырскую деятельность с большой энергией».

Во-вторых, в истории с тремя неказненными жителями города Чоффари видит то, что «это хорошо вписывается в рамки реформ Константина, которые дали епископам значительную власть. Евсевий уже писал, что Константин больше доверял епископам, чем магистратам».

Здесь уместно вспомнить «Церковную историю» Ер-мия Созомена (V век), который утверждал: «Особым законом Константин повсюду освободил от подати и клириков; также позволил тяжущимся, если бы они охотно отказывались от гражданских начальников, требовать суда епископского, — и приговор епископов надлежало почитать решительным, поставлять его выше приговора других судей, так как бы он произнесен был самим царем; исполнителями же его долженствовали быть правители и подчиненные им войска… Я нахожу достойными упоминания законы Константина и в пользу освобождаемых Церковию. Так как, по строгости законов, несмотря даже на несогласие людей крепостных, весьма трудно было получить драгоценную свободу, называемую римским гражданством; то он постановил три закона, которыми предписывалось, чтобы все освобождаемые в церквах, при свидетельстве священников, получали право римского гражданства. Указания на столь благочестивое установление есть еще в наше время; ибо доныне сохраняется обычай — законы об этом вписывать в грамоты отпущенников. Так вот что узаконил Константин, и так-то своими узаконениями более всего старался возвысить богопочтение. Впрочем, оно и само по себе было славно добродетелями тех, которые тогда принимали его».

Чоффари так комментирует это высказывание: «Вероятно, Константин знал о коррупции многих имперских чиновников и считал, что коррумпировать епископа сложнее, чем государственного судью. Николай, который, безусловно, выполнял требования, относящиеся к морально честному епископу, подумал, что пришло время применить имперские привилегии. В любом случае, возможно, агиограф несколько драматизирует историю, когда говорит, что палач уже размахивал мечом — сцена, которая является одной из наиболее известных в николаевской иконографии».

Интересно для нас и рассуждение русского историка-эмигранта А. А. Васильева из его «Истории Византийской империи» середины XX столетия: «Очень важные привилегии были даны епископским судам. Всякий человек имел право, по соглашению с противной стороной, переносить любое гражданское дело на епископский суд, хотя бы дело в гражданском суде и было уже начато. В конце правления Константина компетенция епископских судов была еще более расширена: 1) решения епископов должны были признаваться окончательными по делам лиц всякого возраста; 2) всякое гражданское дело могло быть перенесено в епископский суд в любой стадии процесса и даже при нежелании противной стороны; 3) приговоры епископских судов должны утверждаться светскими судьями».

Теперь становится все более понятным — почему так активно вел себя епископ Николай. Он имел право остановить казнь. И его ждали, чтобы он реализовал свое право. Но сама епископская привилегия имела и обратную сторону. Васильев пишет: «Подобные судебные привилегии епископов, возвышая их авторитет в глазах общества, в то же время являлись для них тяжелым бременем, так как создавали немало осложнений; претерпевшая сторона в силу безапелляционности епископского приговора, который не всегда мог быть и правильным, сохраняла в себе чувство раздражения и недовольства. К тому же привлечение епископов к исполнению светских функций вносило в их среду чрезвычайно много мирских интересов».

Итак, вынесением справедливого решения об освобождении узников, приговоренных к смерти, а также прощением тех, кто задумал само злодеяние, заканчивается первая часть истории «Деяния о стратилатах». В ней мы видим святителя Николая очень характерным человеком, способным на решительные поступки (не только на пощечину еретику Арию!). Он предстает перед читателями как независимый, энергичный, очень смелый и во многом — милосердный пастырь. Джерардо Чоффари приписывает ему также и особое чувство юмора. Итальянский исследователь находит в оригинале текста, в важной и недвусмысленной, резкой и обвинительной речи святителя о замысливших злодеяние Симониде и Евдокие («коррупционерах», по Чоффари), оригинальную игру слов — замену их реальных имен на Crisaffio е Argiro (так могли бы звучать их собственные имена, произведенные от «злата» и «серебра» — оrо е argento), ибо не только люди виноваты в случившемся, но и некоторые качества, ими овладевающие, — жажда денег и жадность.

Напомним, что во Всенощном бдении Святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца, в стихирах на Литии можно услышать: «Отче Николае, мироположница мощей твоих миры обогащает, в нихже и связанный неправедно осужденный»…

Нам же не менее интересен факт, что вообще в милосердных деяниях святителя Николая довольно часто встречаются чудеса, в которых участвуют именно три несчастных человека, точнее сказать — три пострадавших «героя», которых он выручает. Например: три девушки, которым он отдает деньги, три стратилата — освобожденные из-под стражи после смертного приговора, три мужа — спасенные от казни, три отрока — убиенные злодеем, которых святитель находит, а по некоторым версиям — фактически воскрешает. Добавим к этому более поздние, но все-таки древние славянские рукописи (в русских списках рубежа XIV–XV столетий) с чудесами Николая Мирликийского — о трех иконах и о трех друзьях (или «Чюдо святаго Николы како избави трех друзей от кита»). Вспомним также и о трех явлениях святителя Николая сербскому праведнику, святому Стефану Сербскому.

Почему это так происходит? Можно сказать, что пока ответ на данный вопрос не может быть аргументирован кем-либо в полноте. Использовать здесь известную поговорку — «Бог Троицу любит» — не вполне уместно. Оставим поиски вариантов осмысленного, а не поверхностного ответа на сей вопрос другим исследователям…

Воскрешение трех отроков

Это деяние святителя Николая считается на Западе самым известным и даже, скажем по-современному, — самым популярным чудом. Оно рассказывалось повсеместно, сюжет вошел в литературу, где в трансформированном виде был передан в разных вариантах самыми именитыми авторами.

Ужас, который охватывает всех, кто читал и читает эту историю, остается потом надолго в памяти как одно из чудовищных злодеяний, на которые способен греховный человек.

Речь о невинном убиении трех отроков. Иногда рассказывают, что это были совсем маленькие мальчики, иногда — что подростки. Однако нет вариантов рассказа, где бы повествовалось о девочках. Для них — как мы помним — было чудо о злате, вброшенном святителем через окно.

В этот сюжет в разные времена вставляли разные мотивы, народы и страны интерпретировали его по-своему, переписчики старались усилить эмоциональность свершившегося, пересказчики — упомянуть подробности, от которых стыла кровь.

Что же произошло и в чем сюжет истории? Откуда он появился?

Вариантов рассказа много, как мы уже и говорили. Остановимся на одном из них.

По легенде, один знатный житель Ликии, будучи отцом трех сыновей, решил послать их продолжить обучение в хорошей школе. Предположительно, он направил их в город Афины. Для этого необходимо было воспользоваться судном, поэтому юноши отправились в Миры Ликийские, в порт Андриака.

Заодно отец наказал им получить благословение у епископа города — святителя Николая. Прибыв в город, юноши решили переночевать на постоялом дворе. Его владелец тут же приметил, что братья из обеспеченной семьи. Он решил завладеть их имуществом и деньгами. Ночью он пробрался к ним в комнату и убил их спящими. Дабы скрыть следы преступления, он расчленил тела несчастных, а затем перемешал их с заготовленной солониной, чтобы и с этого получить прибыль. С утра хозяин постоялого двора предполагал подавать блюдо на столы для гостей.

Однако святителю Николаю было откровение о случившемся. И на следующий день он немедля прибыл на постоялый двор. Сев за стол, он попросил мясную еду. Владелец заверил его, что мясо — самого лучшего качества и вкуса. Он говорил это епископу без тени покаяния или волнения.

Легенда гласит, что святитель Николай перекрестил блюдо и в тот же момент трое убиенных юношей воскресли, встали живыми и невредимыми. Хозяин-преступник тут же покаялся и дал обет всю последующую жизнь провести в праведности и милосердии.

Поразительно, но не встречается продолжение событий, в которых бы указывалось, что владелец постоялого двора попал в тюрьму. Порой рядом с ним выводится еще одна зловещая героиня — его жена, которая участвовала в преступлении и уговаривала хозяина совершить убийство (что-то напоминающее события из романа «Граф Монте-Кристо» Дюма).

Другой вариант легенды рассказывает так. Возвращаясь домой сразу после Никейского собора или, наоборот, отправляясь на Собор (и то и другое никакие документы не подтверждают), святитель Николай в Мирах Ликийских решил покушать в одном трактире. Странно, что обычно не употребляется слово «таверна», так как оно ближе подходит под характеристику места, где в античном, греко-римском мире подают приготовленную рыбу. Хозяин заведения и предложил святителю блюдо из свежей рыбы.

Однако наделенный Божественным провидением епископ сразу же понял — что-то не так. Он осознал, что перед ним пища, приготовленная из человеческого мяса, но не рыбное блюдо. Тогда он позвал хозяина и попросил показать ему место, где хранится такая «свежая рыба». Тот отвел его в подвал и указал на бочки с засоленным мясом.

Святитель Николай сразу же понял, что перед ним останки убиенных людей. Он даже знал в тот момент, что они принадлежали трем исчезнувшим младенцам (или отрокам). Налицо был факт ужасного преступления. По молитве святителя тела их восстановились, они ожили прямо на глазах у присутствующих. Отроки воскресли!

Хозяин таверны, увидев такое чудо, упал к ногам святителя с раскаянием о совершенном преступлении — детоубийстве.

Как считают некоторые историки, по вине поздних переписчиков произошел некий казус — появилась на свет сама эта легенда, которая в итоге стала столь известной. Как мы уже говорили, разные народы перерабатывали ее сообразно собственному представлению о святости, чудесах и их происхождении. Новые детали, ошибки при переводе породили самую распространенную на Западе легенду, входящую в обширный, так называемый Никольский цикл. Поразительно, но одна из наиболее недостоверных историй является одной из самых популярных. А не является ли это, наоборот, особенным свидетельством ее достоверности? Почему бы и нет!

Итальянский исследователь о. Джерардо Чоффари одним из первых высказал предположение о том, что рассказ о подобном чуде возник на основе другого деяния. Воскрешение юношей сильно повлияло на европейскую культурную традицию, включая появление доброго старика — новогоднего сказочного персонажа. Итак, исследователь из Бари замечает, что «самым важным и наиболее исторически документированным эпизодом (имеется в виду часть «Деяния о стратилатах». — К. К.-С.) является тот случай, когда наш Святой вмешался, чтобы спасти трех невинных мужей от обезглавливания, остановив меч палача». Но, по утверждению Чоффари, «в течение времени в христианском мире слово «невинный» часто использовалось в качестве характеристики детей. Так, например, события, связанные с детьми, убитыми царем Иродом (из-за страха, что Царь Израильский восстанет среди них), положили начало «празднику невинных», который отмечается после Рождества. С другой стороны, в рассказах святого Николая редко говорилось, что он спас трех жителей города Миры. Чтобы сократить текст и указать на невиновность осужденных на смерть, чаще говорилось просто — Николай спас трех невинных людей. Со временем некоторые переписчики немного запутались, они стали писать, что Николай спас трех детей, вместо того чтобы указать, что он спас трех невинных!».

По мнению о. Джерардо Чоффари, «первым, кто дал такой ошибочный перевод, предположительно, был Реги-нольд, немецкий писатель, который… был избран епископом именно потому, что он написал прекрасную «Жизнь святого Николая»… (Регинольд Айхштетт, или Эйхштадт, автор Жития святителя конца X века — «История Святого Николая». — К. К.-C.). Вместо «невинных» Регинольд использует как раз термин «пуэри» (дети. — К. К.-C.), указывая верующим читателям, будто это была другая история, отличная от эпизода освобождения трех невинных от обезглавливания. В течение полутора столетий «история» детей, спасенных святым Николаем, также вошла в священные гимны, и постепенно сюжеты разошлись, развиваясь по двум разным направлениям».

В одном из латинских текстов, связанных с «Деянием о стратилатах», мы видим такую вероятность замены понятий — мужей на юношей, а невинных — на юных. Это известное «Житие святого Николая» (Vita Sancti Nicolai) Диакона Иоанна (около 890 года). Читаем: «И вот, после долгих и многих жалоб, Непотиан, один из них, вспомнил, как чудесным образом святой Николай трех юношей освободил, и, снова и снова вздыхая, наконец, такую молитву вознес: «Господи величайший, Бог святого Николая, снизойди к несчастным погибающим и мою смиреннейшую мольбу не по нашим заслугам, но по заслугам раба Твоего Николая услышь! И поскольку, как мы видели, присутствие его вырвало трех невинных у смерти, так и нас да избавит его заступничество от этого приговора!».

Еще один итальянский исследователь, Микеле Баччи, в своей статье «Иконография святителя Николая» отмечает известность этого сюжета и неопределенность его появления. «Если наиболее популярное в Европе Житие, — пишет он, — по всей видимости, является переложением Иоанном Диаконом текста, известного как «Methodius ad Theodorum», то образы, распространенные в Северной Европе, вдохновлялись историями, неизвестными в восточных образцах, как, например… известная история о трех молодых клириках, разрезанных на куски и брошенных в рассол. Эта последняя история, близкая к сказке и напоминающая о манере повествования братьев Гримм, в поздних официальных агиографических текстах не встречается и обязана своей популярностью только школьным драматическим представлениям, начиная с XI в.».

Можно добавить, что сюжет о трех убиенных отроках уже давно жил в сердцах и памяти христиан Европы. Древний прототип не имел и не имеет прямого отношения к чуду святителя Николая. Но сам образ трех жестоко убитых детей мог повлиять на создание новой легенды.

Речь идет о библейском сюжете, посвященном трем отрокам, сожженным в печи. Как известно, царь Навуходоносор указал поставить гигантскую статую — свое собственное изваяние, для того чтобы народ воздавал ей божеские почести. Три отрока — Анания, Азария и Мисаил — отказались это делать, за что были ввергнуты в пылающую печь. Пламя поднималось над печью, опаляя присутствующих, но святые отроки были живы среди огня, вознося молитву Господу. Тогда Ангел явился и охладил пламя. Отроки остались невредимы…

Не так ли и святитель Николай исполнил роль Ангела Господня по отношению к трем отрокам в Мирах Ликийских?

И не потому ли сюжет стал так быстро набирать популярность?

Различные старинные документы, которые повествуют нам о легенде, относятся к XII или XIII столетию. Это, во-первых, отрывок из «Жизни святого Николая», написанной в стихотворной форме нормандским поэтом по имени Вас (Wace). Автор излагает чудо спасения трех отроков кратко, в четырнадцати строфах и, главное, без особых подробностей. Вас скончался около 1175–1183 года, поэтому мы можем отнести документ ко второй половине XII столетия.

Во-вторых, имеется краткий латинский текст Жана Боделя «Игра о святом Николае» (Secundum Miraculum Sancti Nicholai), часть коллекции мираклей XIII века из аббатства Сен-Бенуа-сюр-Луар. Здесь в легенде в качестве гостей постоялого двора участвуют три юных клирика, то есть церковнослужителя, отправляющиеся на учебу, а еще появляется в качестве участника убиения жена хозяина.

Также можно присовокупить к развитию легенды о трех отроках проповедь, приписываемую средневековому теологу, францисканцу, святому Бонавентуре. Она входит частью в его «Труды» (Sancti Bonaventurae Opera), Согласно повествованию проповедника, в ликийском городе Миры остановились на ночлег два (именно «два», а не три) благородных и богатых школяра, отправлявшихся в Афины. Хозяин гостиницы селит юношей, а ночью, когда те заснули, «разрезает их на куски, как свинину, и кладет мясо в соль». Бонавентура скончался в 1274 году. А это уже XIII век.

И, наконец, к тому же XIII столетию относится уникальный витраж собора в Бурже (Франция). Интересующее нас чудо изображено в медальоне, состоящем из двух частей. Левая часть показывает само убийство. Мы видим трех лежащих, спящих детей, рядом с ними мужчину, который готовится ударить несчастных топором, и женщину с корзиной в руках — для раскладывания мяса. В правой части изображены трое уже вновь оживших детей, стоящих в некоем сосуде для «засола», и святитель Николай, их благословляющий.

Итак, все эти различные документы будто бы имеют общий источник, но они, и это заметно, одновременно не зависят друг от друга. В самом старом из них — «Жизни святого Николая» — повествование очень краткое, ни о чем дополнительном не говорится. В латинской легенде отсутствует главная подробность — засоленные тела. Проповедь святого Бонавентуры перекладывает вину на женщину. А витраж в Бурже вообще словно бы ничего не знает о предыдущих рассказах, кроме только фабулы и факта существования самих персонажей. Общей для всех вариантов остается только канва: отроки в гостинице, убиение топором, избавление от тел, вмешательство святителя Николая и воскрешение детей.

Историческое и временное происхождение этого благочестивого сказания определить пока весьма сложно. Тем более не просто ответить на вопрос — почему это чудо стало связано с именем епископа Мирликийского. Может быть, из-за частого изображения трех моряков, которых святитель спасает от шторма, а они находятся в корабельных бочках, так напоминающих бочки для засолки солонины?

Кто знает…

Во всяком случае, ужасные рассказы и легенды об убиениях людей, особенно — детей, вдали от дома, для того чтобы приготовить из них еду, — очень частое явление в культурной традиции многих стран и народов. В разных частях света слагались местные легенды на подобные сюжеты. И вполне естественно, что должен был когда-то появиться в массовом сознании образ некоего спасителя, угодника, защитника, покровителя, способного закрыть покровом благодати Божией несчастных страдальцев. Им и стал Николай Чудотворец, который, как мы видим, вместе с даром предвидения и прозорливости имел еще и дар воскрешения. Самый что ни на есть Божественный дар.

Известна европейская традиция исполнения песнопений с разными названиями, но в большинстве своем озаглавленных как «Песнь святого Николая». Традиция была известна со Средневековья. Но особую популярность приобрела в XIX столетии, когда в 1842 году французский поэт-романтик, прозаик и переводчик Жерар де Нерваль опубликовал в газете La Sylphide текст «Плача святого Николая» (Complainte de saint Nicolas), найденный им в провинции Валуа. Он будет снова опубликован в 1856 году в книге «Les Filles du feu» под названием «Песни и легенды о Валуа» (Chansons et legendes du Valois).

Данные публикации способствовали модной традиции парижских салонов, песнь стали исполнять как старую популярную легенду, она явилась объектом интереса и любопытства. Композитор Арманд Гузьен предложил новую версию мелодии, преобразовав изначальную, от Нерваля. Поэт Габриэль Викер сделал постановку на сцене, назвав ее «Чудо святого Николая» (1888), в жанре религиозной феерии с изысканной наивностью, украшенной очаровательными ритмами. Известны переложение текста с названием «Святой Николай и засоленные дети», сделанное Джорджем Донсье в 1904 году, и текст из собрания Чарлза Садула начала XX века.

Литературные тексты оказали влияние на широко распространенные в сельской местности более традиционные версии, которые по сути своей — проникновенны своей наивностью. Во всяком случае, «Плач», рассказывающий об убиении, расчленении «на мясо» и засоле юных отроков, весьма далек от веселой новогодней детской песенки о святителе Николае — помощнике беззаботным школьникам. Вот его первые строфы:

Complainte des enfants au saloir

Известно, что русский писатель А. М. Ремизов создал цикл произведений о святом Николае Угоднике («Николины притчи», «Три серпа»), куда поместил свое переложение данного стихотворения. В собственных примечаниях к тексту он назвал его так: «Легенда о воскрешении зарезанных мальчиков», а далее отметил источник — «Jacobus de Varagine (скончался в 1298 г.)». Автор напоминает нам о том, что он заимствует сюжет из «Варанжевильской легенды», принадлежащей средневековому автору, который писал на эту тему. Иаков Ворагинский был монахом-доминиканцем. Именно он в конце XIII столетия создал знаменитый агиографический сборник «Золотая легенда» (Legenda аигеа), куда в качестве третьей главы поместил повествование «О святом Николае».

Приведем здесь вольный перевод одного из французских текстов легенды о трех отроках, сделанный А. М. Ремизовым.

Легенда о зарезанных мальчиках

Впечатляющее изложение ужасного деяния грешников… И счастливый исход, осуществленный руками праведника!

Так, постепенно, святитель Николай, будучи покровителем бедняков, моряков и беспомощных, стал также защитником детей. Считается, что в результате помощи трем отрокам (сюда надо присовокупить и помощь трем юным девам-дочерям из Миры) святителя Николая и стали почитать как покровителя подрастающего поколения. Небесный патрон, по мнению европейцев, опекал и опекает каждого ребенка, особенно школяра, спасает его от невзгод и приносит подарки. Вот откуда появились первые наметки на создание образа Святого Николая — Санта Клауса.

Но об этом — в отдельной главе книги.

Освобождение от подати

Мы уже знаем, сколь много сделал для жителей своего города Миры да и для всей Ликии святитель Николай. Но к этому можно прибавить и еще одно деяние, оставшееся в истории.

В основе данного рассказа лежат различные источники, один из которых условно именуют «Деяние о подати» (Praxis de tribute). Мы будем придерживаться этой формулировки, хотя лучше было бы применить словосочетание «Деяние о снижении налогов». Суть произошедшего проста. Жителям города Миры были вдруг назначены слишком большие налоги, поэтому они обратились за поддержкой к своему епископу, который и помог решить проблему снижения платы.

Некоторые историки считают, что это было в реальности, на самом деле. Другие уверены в том, что в основе повествования лежат более поздние свидетельства, и события могли происходить не при жизни святителя Николая. Однако на сегодняшний день можно утверждать, что это совершалось уже после Никейского собора и даже во время иных деяний святителя Николая, например, связанных со стратилатами или с преодолением голода в Ликии, то есть между 325 и 335 годами.

Расскажем саму историю, основанную на нескольких источниках, главным из которых считается Житие, созданное Михаилом Архимандритом (начало IX века), хотя наиболее старый из вариантов датируется исследователями VII столетием.

Подати-налоги в Римской империи платили всегда. Но по-разному. Как известно, такие платы — важнейший источник дохода для государства. Поэтому редкие правители отказывались их увеличивать. Как правило, такое увеличение доходило до некоторого предела, когда население становилось не способным выполнить предъявленные условия. В таких случаях могли начаться бунты или иные крупные волнения, не очень нужные власть имущим.

Что же случилось во времена святителя Николая такого, что заставило население Ликии воспротивиться налогам?

Как известно, император Константин Великий имел грандиозные планы по переустройству государства. Он создавал христианскую империю. А она требовала особенной внешней выразительности. Нужно было срочно строить новые христианские храмы, повсеместно, включая Святую Землю. А главное — удивить весь мир новой столицей — Константинополем. Город должен был затмить собой даже сам Рим.

Для строительства нужны были деньги. Победоносные войны пополняли казну. Но налоги — были первоочередным средством для этого. Увеличение податей стало неизбежным. Император Константин поставил это во главу угла своей внутренней политики.

Русский историк-эмигрант А. А. Васильев в книге «История Византийской империи» (1950) напомнил о том, что существовал «ненавистный, тяжелый налог — хрисаргир, т. е. налог, уплачиваемый золотом и серебром (по-латыни он назывался lustralis collatio). Это подать, введенная еще при Константине Великом, падала на все существовавшие в империи ремесла и промыслы, не исключая прислуги, нищих, публичных женщин и т. д., и даже, вероятно, на самые орудия для добывания средств к жизни, как, например, на лошадь, мула, осла, собаку и т. д. Особенно страдали от хрисаргира бедные классы. Хотя эта подать должна была быть взимаема раз в пять лет (по другой версии, налог собирали раз в четыре года. — К. К. — С.), на самом деле во времени ее взимания господствовали произвол и полная неожиданность, что приводило в отчаяние население».

Эта цитата очень хорошо иллюстрирует ситуацию, сложившуюся в Ликии в то время. Но мы добавим к этому рассказу еще и древний текст, который принадлежит историку, не очень любившему императора Константина, а потому с удовольствием замечающему все недостатки или ошибки в его политике. Это цитата из труда Зосима «Новая история» рубежа IV–V столетий.

«Константин продолжил расточительство доходов путем ненужных раздач недостойным людям и притеснял тех, кто платил налоги, обогащавшие тех, кто был совершенно бесполезен для государства. Император считал расточительность щедростью. Он также наложил налог хрисаргир (collatio lustralis; буквальный перевод слова «хрисаргир» — «златосребр»; означал налог на имущество и на товарооборот, его обязаны были платить все, кто имел денежный доход. — К. К.-С.) на всех торговцев по всей империи, не исключая и беднейших городских лавочников… Результатом этого было то, что на каждый четвертый год, когда взималась эта подать, плач и причитания разносились по городам, потому что били и пытали тех, кто не мог заплатить из-за крайней нищеты. Поэтому матери продавали своих детей, а отцы заставляли дочерей заниматься проституцией, вынужденные пойти на это, чтобы заплатить вымогателям. Желая выдумать что-нибудь еще для большего обогащения, Константин мог возвести любого человека в ранг претора и затем использовал этот титул в качестве предлога для требования больших сумм денег. И когда его люди входили в разные города, все жители убегали из-за страха получить такого чиновника и потерять всё свое имущество взамен преторского звания. Также Константин вел список собственности самых богатых людей, на которых он возложил налог, называвшийся «фоллис» (collatio glebalis\ в переводе буквально «фоллис» означает «кошелек»; специфический прогрессивный налог для сенаторов, вызывавший недовольство среди богатых. — К. К.-C.). Города были разорены таким вымогательством. Оно еще долго продолжало существовать и после Константина. Вскоре города стали более походить на пустыню, лишившись большей части своих жителей».

Ужасная нарисована картина. Естественно, приукрашенная врагом Константина. Более того, уже в VI веке Евагрий Схоластик в своем труде «Церковная история» выдвинул предположение, что «константиновский налог» Зосим просто выдумал из ненависти к императору-христианину. Но все равно — картина эта характеризует сложившуюся тогда ситуацию в Мирах Ликийских.

По преданию, один из таких строгих и непримиримых сборщиков налогов прибыл в Ликию для организации системы получения новых податей. Он оказался весьма неуступчивым человеком, требовал, а не просил. Говорили даже, что он или его окружение намеренно повысили налоги для ликийцев и налоги эти стали реально непосильными для выплаты. Возможно, что эти события частично совпали с голодом и нехваткой зерна в Ликии, о которых мы уже говорили. Ибо в тексте проскальзывает фраза, что «люди умирали и продолжают умирать от голода до сегодняшнего дня».

Вот тут жители и обратились к святителю Николаю за помощью. Почему не сразу и не непосредственно в соответствующее «налоговое ведомство»? Почему именно к епископу? Мы уже отвечали на этот вопрос, когда рассказывали о спасении трех узников, незаслуженно приговоренных к смертной казни.

У епископов при императоре Константине были особые полномочия, включая судебные. Это во-первых. Во-вторых, епископам было легче разговаривать с представителями закона, так как они были «обелены» с точки зрения налогового законодательства. Епископ Мир Ликийских Николай был чист перед законом, так как был освобожден от податей. Это придавало ему дополнительный авторитет при переговорах с властью.

Святитель мог бы и на месте решить сложные вопросы. Но по какой-то причине это стало невозможно. Представитель власти, видимо, противился смягчению уровня податей. Тогда епископ решил отправиться прямо в Константинополь, взяв с собой послания от паствы, чтобы обсудить проблему непосредственно с самим императором.

О. Джерардо Чоффари приводит прямую речь из старинного текста, приписываемую святителю Николаю: «Мои возлюбленные дети, я не только помогу вам с письмами, но и лично отправлюсь к августейшему императору по этой причине. И я смогу убедить его мягкими словами отменить свой указ о налогах, приводящий к катастрофе, который они навязали нам, движимые ненавистью и завистью».

Кто эти люди, которые из-за «ненависти и зависти» поступили так с ликийцами — мы не знаем. Но знаем о последующих событиях. Хотя в связи с этим возникает вопрос. А был ли святитель Николай в Константинополе и встречался ли он с самим Константином Великим?

По «Деянию о стратилатах», как мы помним, он в столице империи не был. Более того, сам император его никогда не видел и не знал. А ведь они, вопреки автору «Деяния о стратилатах», могли видеться до этого еще на Никейском соборе! В этой путанице не просто разобраться…

Во всяком случае, возникает двойственность в отображении происходящего, которую трудно преодолеть. Легенда, заложенная в «Деянии о подати», гласит, что святитель Николай приехал в Константинополь, попал во дворец к императору и разговаривал с ним.

Время и дата — неизвестны.

Должны ли мы этому верить?

Давайте посмотрим еще раз — что же тогда произошло.

Итак, сборщик налогов приезжает в Миры Ликийские, дабы взять нужное количество податей. Народ сопротивляется. Епископа призывают оказать помощь и поддержку. Чуть ли не восстание с привлечением духовного арбитра!

Более того, сам епископ и церковный клир не пострадали от налогового бремени. И если они были от него освобождены, то зачем им было «связываться» с властями в таком случае? Разве что портить отношения? Приведем цитату из «Церковной истории» Ермия Созомена, объясняющую ситуацию с податями, которые увеличил император Константин: «Одерживая победы во всех случавшихся тогда войнах, он, как бы состязаясь в щедрости с Христом, платил за них усердием к вере и внушал подданным одну ее чтить и признавать спасительною. Отделив от податной земли каждого города определенную часть, он повелел сбор с нее отдавать местным церквам и клирам и узаконил, чтобы этот дар имел силу во все времена». И еще: «Особым законом Константин повсюду освободил от подати и клириков».

Мы видим, что епископство было не только освобождено от налогов, но и получало десятую часть (десятину) всех местных (городских) налогов на нужды Церкви! Зачем создавать себе проблемы? Лучше уж успокоить народ и уговорить его согласиться платить большую дань.

Но епископ Николай поступил по-другому.

Он осмелился на поступки, явно не соответствующие его рангу и положению в обществе. Даже статус епископа не давал ему полномочий являться ко двору императора по собственной инициативе. Более того, опасность подвергнуться в итоге гонениям была весьма велика.

Но он отправился в далекий Константинополь, прямо к императору.

История выглядит немного фантастично. Об этом пишет в своих трудах итальянский исследователь о. Джерардо Чоффари из Бари: «Анонимный составитель этого агиографического сюжета увлекся и придумал, вне сомнения, фантастический сюжет: якобы по прибытии провинциального епископа в столицу тамошние епископы стали воздавать ему всяческие почести и, собравшись во Влахернском соборе, приняли благословение от Николы — отметим, что Святой жил во время императора Константина, а Влахернский собор возник столетием позже». В другом месте он добавляет: «Прием Николая в Константинополе в церкви Влахерны… является анахронизмом и совершенно несопоставим с почестями других епископов».

Однако не будем повторять в очередной раз о признаках фантастичности сюжета. Попробуем просто повторить последовательность событий, как их преподносят источники.

В столице империи святитель действительно остановился при церкви Богородицы Влахернской. Вот что по этому поводу пишет историк А. В. Бугаевский: «Святитель Николай остановился во Влахерне при храме Пресвятой Богородицы. Но в нач. IV в. во Влахерне не было ни храма (знаменитая церковь была построена там лишь в 451 г.), ни императорского дворца. Историк А. Ю. Виноградов предполагает, что святитель Николай остановился при одном из храмов Богородицы, построенном Константином рядом с императорским дворцом, например, при церкви Богоматери Халкопратийской… В XI в. императоры покинули Большой дворец и переселились на север города, во Влахернский дворец. Вероятно, писец в XI в. решил уточнить текст древнего манускрипта и назвал храм Богоматери Влахернским, ибо в его время новый императорский дворец находился рядом с Влахернским храмом Пресвятой Богородицы».

Во всяком случае, святитель Николай, остановившись при храме, долго молился перед встречей с императором. Кто и как «устроил» такую встречу — можно лишь догадываться. Но мы же знаем, что епископ из Мир был в дружеских отношениях с высшими военачальниками империи — стратилатами. Так что организовать доступ к государю было кому…

Первоначально святитель все же встретился со столичными епископами, которые приняли его сердечно. На другой день он направился прямиком в царский дворец. Его уже там ждали.

Можно с трудом представить себе, как выглядел тронный императорский зал при Константине Великом. Сказано, что встреча состоялась именно в нем, а не в каком-нибудь саду, кабинете или иной комнате. Тронный зал был не для всех. Но для почетных гостей — уж точно. Хотя можно предположить, что, описывая такие почести, поздний автор «Деяния о подати» просто уже знал о широком признании святости епископа Мирликийского и, таким образом, пытался показать уровень встречи, который должен был соответствовать величию и значимости ее участников. Уж для такого признанного духовного подвижника — тронный зал, не меньше.

А в доказательство святости анонимный (пока) автор привел некоторые детали происходящего. Во-первых, он обрисовал картину, как еще во время Литургии в Богородичном храме из уст святителя Николая вырвались языки пламени, которые заметили окружающие. Во-вторых, епископ из Мир, войдя в тронный зал, встал у окна, из которого солнечный луч направлялся прямо на лицо императора и слепил его. Святитель Николай, заметив это, снял с себя мантию, а затем повесил ее… прямо на солнечный луч, дабы загородить мешающий свет. Мантия, к изумлению, не упала. Она осталась висеть, создавая комфортную обстановку для разговора.

Это чудесное деяние поразило императора Константина. И он уже был готов не просто слушать, а помогать смелому и необычному епископу.

О. Джерардо Чоффари приводит такой, весьма смелый разговор между императором и святителем Николаем.

«Наш Святой отец сказал: «Император! Весь христианский мир управляется и, так сказать, вынашивается вашим величеством. Он считает вас своим господином и наставником, который как в птичьем гнезде укрывает его, чтобы сохранить вместе с птенцами… Другими словами, защищает от варваров, от иноверцев и всех опасных обстоятельств. Поэтому я думал, что ваша задача достойна и выполняется и для моей страны. Но, видимо, это не так». Испуганный император ответил ему: «А что случилось с твоей страной, отче?» Святой сказал: «Император, некоторые ваши люди, несмотря на протесты и сопротивление, как мои, так и других граждан, хотят увеличить налоги для города Миры до десяти тысяч динариев. Но люди достигли крайней нищеты, люди погибли и продолжают умирать от голода до сегодняшнего дня, притесняемые слугой императора. Но никто не может заплатить. По этой причине я стараюсь получить помилование от его величества»… Император спросил Николая: «Какой должна быть подать, отче?» Николай ответил: «Пиши: сто динариев». Константин приказал написать, как сказал Святой».

По этому тексту мы видим уменьшение налогов… в 100 раз! Возможно ли было такое? И возможно ли было так разговаривать с императором, особенно, когда сам святитель до этого обещал своим согражданам вести речь «мягкими словами»?

Однако на этом чудеса, связанные с деянием о податях, не закончились. Выслушав просителя и отменив повышение налогов в Ликии, Константин удостоверил это своей грамотой, которую тут же и подписал.

А теперь представим себе — что по этому поводу думали императорские сановники, особенно занимающиеся сбором податей. Или те, что управляли другими провинциальными территориальными объединениями империи. Почему в Ликии кому-то можно снижать налоги, а другим — нельзя? Кто таков этот епископ? Следует уговорить императора не принимать поспешных решений, а еще раз подумать.

Святитель, умудренный жизненным опытом, понимал, что отмена указа возможна в любой момент. И он поступил так, как никто не мог и подумать. По его мнению, отменить или переменить указ было бы невозможно, если бы он был немедленно доставлен в Миры Ликийские, оглашен всенародно, а значит — вступил бы в силу. Пока же он был лишь бумагой в руках святителя.

Послать гонца? По суше, даже верхом на лошади, да еще и по гористой местности — это многие дни переезда. По морю — до недели, да и то при попутном ветре…

А тут стало известно, что недоброжелатели все-таки стали уговаривать императора отменить указ и изъять грамоту у святителя Николая.

Тогда Чудотворец сделал следующее. Подойдя к морскому берегу, он прикрепил свиток к трости (или спрятал его в трость), бросил его в воду и с молитвой пошел прочь. Кто-то комментирует так: он как-то запечатал документ, дабы он не намок. Но стоит ли рассуждать о запечатывании указа или о вреде морской воды, если произошло чудо, гораздо более важное, нежели спасение бумаги от воздействия соленой воды! Сам документ приплыл к берегам Миры Ликийской — максимум — за один день! А скорее, как утверждается — «в тот же час» или даже «мгновенно»!

Сам Николай Чудотворец явился (видимо, во сне) одному из пресвитеров града Миры с указанием — немедля пойти в порт Андриака, на берег моря и забрать документ из воды! А затем — представить его народу и сборщику податей. Тот так и сделал.

По другой версии, документ нашли у ликийского берега местные рыбаки. Немедля передали его властям, а те увидели на нем императорские знаки.

В любом случае данный указ зачитали публично в Мирах на следующий день после его подписания. Представитель налоговой власти с ним также ознакомился и признал подлинными подпись и печать императора. А затем отказался взимать налоги сверх меры, что делал до этого, и выпустил задержанных неплательщиков из темницы.

Но и на этом поразительные события не закончились.

Недоброжелатели все-таки уговорили императора Константина отменить указ. Тот спустя три дня вызвал к себе епископа Мирликийского еще раз и заявил о «тихой отмене», ведь мало кто пока еще знал о его предыдущем решении. Однако смелый и решительный подвижник и поборник справедливости заметил, что указ уже обнародован в Мирах, а значит, уже действует.

Это вызвало улыбку императора — как такое могло случиться за три дня? И святитель Николай рассказал — как! Добавив при этом, что император может убедиться сам в реальности произошедшего, послав гонцов в Миры, которые бы разобрались в ситуации на месте и потом доложили об этом верховному правителю.

Император Константин так и сделал. Каково же было его изумление, когда гонцы, спустя довольно долгое время, вернулись и рассказали о том, как все произошло. Государь был поражен столь необычным и чудесным деянием святителя и не стал отменять указ. Жители Ликии могли теперь по праву платить налоги в гораздо меньшем масштабе, нежели предполагалось. Отмечено также, что государь вручил епископу Николаю в знак благодарности различные дары, включая священные сосуды для храма.

Ясно, что святитель Николай очень рисковал, когда совершал такое деяние у императора. Но ясно и другое — все это время (по простым подсчетам — не менее месяца) он находился при императорском дворе. И как минимум два-три раза виделся с государем лично!

Могло ли такое быть на самом деле? Ответ вновь будет напоминать некоторые другие ответы, уже данные нами прежде: и да, и нет!

Покровитель мореплавателей

Невозможно уже учесть — каких моряков или мореплавателей и когда спасал святитель Николай. Настолько велика палитра этих событий. В какое описание какого-либо чуда ни заглянешь — везде плавание, шторм, буря, безысходность и спасение. В русской иконописи самыми любимыми житийными сценами, изображавшими деяния святителя Николая, были чудеса с сюжетным названием «Спасение корабля во время бури» или «Чудо о трех корабельщиках».

Может быть, потому, что жил святитель в прибрежном портовом городе, коим являлись Миры Ликийские, включая предместье Андриака. Здесь все было связано с морем, с морской торговлей, перевозками. Ибо положение порта было уникальным — на самой развязке водных путей между Востоком и Западом. Не случайно известный ученый С. С. Аверинцев писал о святителе так: «Греческий моряк видел в Николае помощника и защитника в повседневном труде (он считался патроном — покровителем моряков)».

Мы не будем в этой главе придерживаться некоей хронологической последовательности в изложении. Ведь в чудесах обычно не указывался год их свершения. Что-то было до чего-то, а что-то и после. Поэтому мы лучше погрузимся в размышления о духовной составляющей этих чудес. А она может оказаться более интересной, нежели разгадка датировки того или иного события.

В XIII столетии монах-доминиканец Иаков Ворагинский создал знаменитый сборник житий святых «Золотая легенда» (Legenda аигеа), куда третьей главой поместил повествование «О святом Николае». Переписано это потом было сотни раз, а издано впервые только в году 1483-м.

Не забыл автор вспомнить и о моряках. Он прочитал эту историю в древнем тексте, по Житию, составленному Архимандритом Михаилом на рубеже VIII–IX столетий. В тексте говорится, что благословенный Николай был на берегу в тот день, когда корабль с моряками стал тонуть в открытом море. Они, не зная святителя лично, усердно молились и даже требовали от Николая, слуги Божьего, спасения со словами: «Если то, что мы слышали о тебе, правда, то докажи это сейчас». «Тогда некто явился им и сказал: «Вот! Разве не видите вы меня? Вы же меня звали!» Затем он помог морякам, и вскоре буря прекратилась. После этого они пришли в его церковь и узнали епископа, хотя никогда до этого с ним не встречались. Моряки поспешили поблагодарить Бога и святителя Николая за их спасение. Но он велел им приписать чудо — милости Божией и вере их самих, а не его заслугам».

По сути — это основа всех рассказов о Николае Угоднике, спасающем тонущих на судах в море людей. А вариантов вокруг этого — десятки, если не сотни.

Густав Анрих, автор знаменитой книги о святителе Николае, вышедшей в 1913 году, приводит некоторые источники — латинские рукописи, изначальные тексты которых восходят к XI столетию. Они содержат рассказ монахов о спасении во время кораблекрушения некоего черноризца Николая, предположительно ученика Симеона Декаполита, известного почитателя икон и архимандрита (видимо, той обители, откуда и были эти иноки).

Монах рассказывал, как он вместе с другими людьми плыл морем. Погода была отличная, и все находились в хорошем настроении. Но все изменилось мгновенно. Откуда ни возьмись — наступила тьма, небо покрылось тучами, поднялся шквальный ветер, и разразилась настоящая буря. Пассажиры судна были очень напуганы. Капитан приказал опустить паруса. Это не помогло. Судно не слушалось руля.

Тогда люди на борту стали громко молиться: «Святой Николай, помоги нам!» В этот момент монах увидел, что по волнистому морю, словно по земле, идет человек. Он подошел к судну и приказал капитану: «Возьми штурвал, исполни свой долг без страха! Я, Николай, которого вы просили о помощи, с вами!»

Шторм мгновенно затих. Море успокоилось. А святой Угодник словно бы исчез. Монах сказал, что, возрадовавшись спасению, пассажиры еще долго стояли на коленях на палубе, благодаря в молитвах своего избавителя, святого Николая.

Святитель Дмитрий Ростовский в XVIII столетии пересказал эту историю более подробно. «Однажды путники, плывя на корабле из Египта в Ликийскую страну, — пишет он, — подверглись сильному морскому волнению и буре. Паруса были уже изорваны вихрем, корабль содрогался от ударов волн, и все отчаялись в своем спасении. В это время они вспомнили о великом архиерее Николае, которого они никогда не видали и только слышали о нем, что он — скорый помощник всем, призывающим его в бедах. Они обратились к нему с молитвою и стали призывать его на помощь. Святитель тотчас явился пред ними, вошел в корабль и сказал:

— Вы призывали меня, и я пришел на помощь к вам; не бойтесь!

Все видели, что он взял кормило и стал управлять кораблем. Подобно тому, как некогда Господь наш Иисус Христос запретил ветру и морю (Мф.8:26), святитель тотчас повелел буре прекратиться, памятуя слова Господни: Иоан. 14— «верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит».

Так, верный слуга Господа повелевал и морем, и ветром, и они были ему послушны. После сего путники при благоприятном ветре пристали к городу Мирам. Выйдя на берег, они пошли в город, желая видеть того, кто избавил их от беды. Они встретили святителя на пути в церковь и, узнав в нем своего благодетеля, припали к его ногам, принося ему благодарение… Поучив тех мужей душеполезными речами, святитель отпустил их с миром».

В Икосах святителю Николаю мы читаем такие строки: «Радуйся, плавающих посреде пучин добрый кормчий. Радуйся, треволнения морская уставляющий. Радуйся, и мерт-вецев оживление».

Добрый кормчий…

Такое словосочетание появляется рядом с именем Николая Чудотворца. Именно его заслуженно получил старец, не только спасающий людей во время шторма, морской бури или ужасного потопления, но и умеющий управлять их кораблем жизни, направить его курс в сторону Божественного замысла.

Спасение в море Николай Чудотворец совершал и совершает многократно. Даже в ранние времена, когда он был еще пресвитером. Об этом пишут историки XIX столетия А. Вознесенский и Ф. Гусев, основываясь, видимо, на Житии святителя Николая, составленном Дмитрием Ростовским:

«Во время путешествия в Палестину на корабле святой Николай проявил дар глубокого пророческого прозрения и чудотворения. Когда корабль приближался к Египту, Угодник Божий, провидя беду, возвестил корабельщикам, что в самом непродолжительном времени начнется громадное волнение и сильная буря: он даже видел, как нечистый дух взошел на корабль и пытался потопить его вместе с людьми. И действительно, небо внезапно покрылось тучами, подул страшный ветер, которым корабль стало бросать, как щепку. Мореплаватели пришли в ужас и единственное средство к своему спасению видели в помощи святого Угодника, к которому и обратились с мольбой о своем спасении. «Если ты, святой отец, не поможешь нам своей молитвой ко Господу, — говорили они ему, — то мы погибнем в пучине морской». Святой Николай успокоил их и советовал им возложить надежду на милосердие Божие. Между тем сам, став на колени, обратился с горячей молитвой к Господу. Молитва праведника была немедленно услышана. Морское волнение прекратилось, наступила тишина; вместе с этим печаль и отчаяние моряков уступили место неожиданной радости за свое чудесное спасение и благодарности Господу и Его святому Угоднику, столь чудно прозревшему морское волнение, а потом не менее чудно укротившему его своими молитвами к Господу.

Вскоре после этого святой Николай совершил и другое чудо. Один из матросов взобрался на верх мачты; спускаясь вниз, он поскользнулся и, упав на палубу, ушибся до смерти. Радость мореплавателей сменилась печалью. Они склонились над бездыханным телом своего товарища. Но прежде, чем мореплаватели обратились к святому Николаю с просьбой о помощи, он сам помолился ко Господу, Который, как и ранее, внял молитве Своего Угодника. Мертвый юноша воскрес и на глазах у всех встал, как будто пробужденный от глубокого сна. Присутствовавшие при чудесном воскрешении мореплаватели прониклись еще большим уважением к чудному своему спутнику. Корабль, охраняемый молитвами святого Угодника, продолжал плавание и благополучно пристал к берегам большого торгового города Александрии, что в Египте.

Пока мореплаватели запасались съестными и другими необходимыми для морского плавания припасами, святой Николай приложил заботы к уврачеванию недугов местных жителей: одних он исцелил от неизлечимых болезней, из других изгнал мучившего их нечистого духа, некоторым, наконец, подал утешение в их душевных скорбях. Отплыв от берегов Александрии, судно благополучно достигло Святой земли».

Мы не знаем в точности — совершал ли это путешествие святитель Николай Чудотворец или, быть может, этот маршрут прошел другой Николай в более позднее время, согласно Житию другого Николая — Сионского. Но память о епископе Мир Ликийских как о покровителе мореплавателей разнеслась по всему римскому миру.

Спасения в море происходили неоднократно. Но бывали случаи, когда всё происходило как бы «наоборот». Вместо спасения судна святителю приходилось управлять стихией так, что он приводил в ужас опасных соседей, угрожавших ему. Так, как это было во время возвращения святителя Николая из Палестины. У Дмитрия Ростовского читаем:

«Придя на корабль, угодник Божий уговорился с корабельщиками, чтобы они доставили его в родную страну. Но они замыслили обмануть его и направили свой корабль не в Ликийскую, а в иную страну. Когда они отплыли от пристани, святой Николай, заметив, что корабль плывет по другому пути, пал корабельщикам в ноги, умоляя их направить корабль в Ликию. Но они не обратили на его мольбы никакого внимания и продолжали плыть по намеченному пути: не знали они, что Бог не оставит Своего угодника. И вдруг налетела буря, повернула корабль в другую сторону и быстро понесла его по направлению к Ликии, угрожая злым корабельщикам совершенною погибелью. Так носимый Божественною силою по морю, святой Николай прибыл, наконец, в свое отечество. По своему незлобию он не сотворил никакого зла своим злокозненным врагам. Он не только не разгневался и ни одним словом не упрекнул их, но с благословением отпустил их в свою страну».

Не менее интересной и даже загадочной выглядит история с плаванием судна, на борту которого находилась бомба. С ее помощью — по легенде — греческая богиня Артемида пыталась отомстить Николаю Угоднику за разрушение ее храма и взорвать его церковь в Мирах Ликийских. Мы уже рассказывали, как некие благочестивые люди решили отправиться в Миры с северных берегов Понта — будущего Черного моря, дабы поклониться мощам Чудотворца. В латинском тексте выдающегося поэта и агиографа рубежа XTV–XV столетий Леонардо Джустиниани, создавшего весьма популярную в свое время версию (редакцию) Жития святителя Николая, неожиданно указано, что отправились они в плавание из греческого поселения в районе Танаиса. Брат Лоренцо Джустиниани, первого патриарха Венеции, возможно, имел в виду территории рядом с устьем реки Дон.

А. Вознесенский и Ф. Гусев в XIX веке рассказывали так: «Нагрузив корабли пшеницей, они поплыли в далекую Ликию. Но врагу рода человеческого, которого так часто посрамлял при жизни своей святой угодник Божий, нестерпимо было такое почтение к памяти святителя, и он задумал расстроить благочестивое желание танаитян. Он принял вид женщины, которая пред отплытием благочестивых мужей в Миры подошла к ним с сосудом, наполненным елеем, и обратилась с такими словами: «Я и сама бы хотела отнести к гробу святого Николая этот елей, но боюсь пуститься в далекое морское плавание, так как я женщина слабая и больная. Прошу вас, возьмите этот сосуд с елеем и отвезите его в Миры, а там вылейте в светильник при гробе святителя». Не ведая о дьявольских кознях, напротив, усматривая в просьбе женщины благочестивое намерение, путешественники взяли у нее сосуд и отправились в путь».

Далее плавание превратилось в настоящий триллер. Моряки, желавшие сделать доброе дело, чуть не стали свершителями ужасного деяния. Как повествуют истории, «некоторое время они плыли благополучно. Но потом подул сильный ветер, поднялось волнение на море, дальнейшее плавание стало невозможным. Танаитяне решили возвратиться домой, не исполнив своего благочестивого желания, и уже поворотили было назад. Но в эту минуту показался им навстречу в небольшой лодке сам святитель Николай. «Куда плывете, добрые люди? — обратился он к ним. — Зачем оставляете начатый путь и поворачиваете домой — в ваших руках находится Средство унять бурю и беспрепятственно продолжать начатый путь. Знайте, что ходу вашего корабля противится злокозненность дьявола, который в образе женщины дал вам сосуд с елеем; бросьте его в море, и вы благополучно совершите свой путь».

И вот тут произошло самое интересное. Мы видим действие настоящего взрывного устройства, которое сконструировала «благочестивая женщина».

«Мореплаватели послушались чудного мужа и бросили сосуд с елеем в море. Внезапно оттуда поднялся черный дым, пламя и отвратительный смрад; со дна морского поднялось клокотанье; самая капля морская обратилась в огненные искры. Смертный ужас объял мореплавателей, невольно они закричали. Угодник Божий не оставил их и теперь. Снова явившись, он велел им забыть страх и своим властным словом уничтожил дьявольское наваждение. Тотчас повеяла легкая прохлада, и воздух наполнился чудным благоуханием».

К особенным историям о спасении утопающих можно отнести и некоторые «частные» случаи, не связанные с особенными коллективными плаваниями и даже со штормами или бурями. Вот пример такого чуда святителя Николая, который условно назовем «Избавление от потопления благочестивого жителя Константинополя».

Одному столичному горожанину необходимо было плыть в другую страну. Перед путешествием он зашел в храм Николая Чудотворца и помолился ему. Уже в пути наступил вечер, на море усилился ветер, что способствовало постановке парусов. Команда занялась работой, моряки громко кричали, дело спорилось. В этом шуме наш герой прошелся по палубе и вдруг споткнулся и упал за борт, прямо в море. Никто впопыхах этого не заметил и не услышал. Понимая, что его ждет неминуемая гибель, уже погружаясь в морскую пучину, мужчина воззвал к Николаю Угоднику: «Святой Николай, помоги!» И в этот момент он увидел себя сидящим в помещении. Будто бы всё ему приснилось, а он просто проснулся. Но мокрые одежды показали, что это не так. Вдобавок соседи развеяли его сомнения о том, где он находится. Тут он понял, что это святой Николай услышал его молитвы, и возблагодарил его еще больше.

К такому же типу «частных морских» историй можно отнести ту, почти повторяющую предыдущую, что условно названа «Избавление от потопления мужа по имени Дмитрий». Историки XIX века А. Вознесенский и Ф. Гусев рассказывали ее так: «Один благочестивый человек по имени Димитрий, живший в Константинополе, имел обыкновение отправляться на богомолье в церковь святого Николая, находившуюся в городе Анфирите на расстоянии 10 стадий от Константинополя. Однажды, когда он ехал туда ночью с несколькими товарищами, имея при себе свечи, масло, фимиам и прочее нужное для праздничного богослужения, поднялась сильная буря, которая опрокинула их судно. Выбившись из сил и увлеченный пучиной до самого дна морского, Димитрий беспрестанно взывал: «Святый Николай, помоги мне!» Скорый помощник немедленно предстал ему, взял его за руку, исторгнул из глубины и перенес домой в одну запертую комнату. Димитрий, не сознавая чуда и считая себя все еще на дне морском, громко кричал: «Святый Николай, помоги мне!» Домашние и соседи его были пробуждены этим необыкновенным криком и, думая, что в комнату забрался вор, вошли в нее с огнем. Они чрезвычайно удивились, найдя в запертой комнате Димитрия, всего мокрого: с головы, бороды и одежды его стекала морская вода. Лишь придя в полное сознание, Димитрий рассказал им, что случилось с ним на море и кого призывал он, погружаясь в море. Все поняли, что его спас св. Николай, и возблагодарили скорого в бедах помощника».

Еще одну историю называют «Спасение отрока от потопления». Она разбивается на две части. В первой указано, что благочестивый муж усердно молился святителю Николаю, дабы тот помог жене преодолеть ее неплодие и даровал бы их семье сына. За это он обещал явиться с этим сыном в храм к святителю и сделать вклад — сосуд из золота. Иногда пишут «золотую чашу», возможно, предполагая сосуд для церковного богослужения.

Вскоре у него появился сын. На радостях он приказал изготовить обещанный золотой сосуд. Мастер сделал свое дело отлично. И сосуд так понравился заказчику, что он решил оставить его у себя, а для святителя Николая заказать другой. Получив их от мастера, он вместе с сыном отправился в плавание по морю к Мирам. При этом захватил с собой оба сосуда.

Вторая часть связана с чудом. Во время плавания произошел непредсказуемый случай. Отец попросил сына зачерпнуть морской воды сосудом, который был сделан первоначально. Ребенок перегнулся через борт, незаметно упал в воду и утонул.

Горе отца нельзя было передать. Однако он решил доплыть до города Миры и передать епископу другой, оставшийся сосуд. И он это сделал. Придя в храм, он поставил подарок около иконы. Но вдруг сосуд, словно живой, отскочил от иконы и покатился к центру храма. Народ, собравшийся вокруг, недоумевал. И тут все увидели в храме отрока, который держал в руках другой, первоначальный сосуд. Живой сын рассказал, что его спас от утопления Николай Чудотворец.

Возрадовавшись случившемуся, отец ребенка хвалил Господа и святого Николая, а затем отдал в храм оба сосуда, возвратившись после этого испытания благополучно домой со своим сыном.

Подобную историю мы находим и в русской традиции почитания святителя Николая. Большую известность на Руси имел рассказ под названием «Киевское чудо о детище, спасенном от потопления святым Николаем». Датируется происхождение текста XI веком. Он относится к тем историям, которые были также связаны с «утоплением» и спасением в воде, но события в них могли происходить не только в море, но и в реке. Как это и случилось с младенцем в Киеве.

История проста. Киевская семья жила с единственным сыном, о котором очень заботилась. Возвращаясь однажды домой, они плыли на лодке по Днепру. Матушка держала ребенка на руках, но задремала и уронила его в воду. Родители с трудом переживали горе. Они стали укорять святого Николая, который должен был спасти их дитя. Но, придя в себя, стали просить прощения у святителя за неверие. На следующий день утром в соседнем храме люди услышали плач ребенка. Около иконы Николая Угодника они увидели дитя в мокрой одежде. Люди позвали горевавших родителей, и те признали своего сына. На коленях они благодарили святителя Николая.

Говорили, что именно с этого момента народ на Руси стал называть храмовый образ святителя Николая Мокрым. Так и теперь говорят — Никола Мокрый.

Чудо с ребенком из благочестивой, но все же простой семьи — это одно. А вот спасение в водах высокопоставленных особ, церковных иерархов высшей степени — это другое. К таким историям относится та, что называется «Извлечение святым Николаем патриарха из глубины морской».

Имена упомянутых героев дают нам возможность условно датировать эти события. Ибо в одной версии сказано: «в царствование императора Леонтия». А это — либо V, либо VII век. Хотя, скорее всего, — VIII столетие, когда правил император-иконоборец Лев III. При этом в другой версии находим упоминание Патриарха Афанасия, что указывает на другие времена — XIII–XIV, XV или XVII столетия. Как рассудить?

Здесь мы готовы согласиться с мнением исследователя из Бари о. Джерардо Чоффари, который считает, что имя Патриарха со временем просто исказили. Скорее всего, здесь речь идет о Патриархе Константинопольском Анастасии (а не Афанасии), бывшем главой церковной иерархии как раз при правлении Льва III, то есть в VIII веке. Сначала Патриарх Анастасий стоял на иконоборческих позициях (что подспудно отражено в тексте чудесного деяния), а затем, после смены императора, вновь стал защищать почитание икон. Эта двойственность, возможно, и стала основой для обличительного сюжета чуда и описанного в нем последующего раскаяния церковного первоиерарха под воздействием духовного влияния Николая Чудотворца.

Разобьем эту историю условно на две части. Так будет удобнее совершить наше хожение в Житие святителя Николая. Первую часть нам расскажут историки XIX века А. Воскресенский и Ф. Гусев.

«Жил в Константинополе весьма благочестивый муж по имени Феофан… Однажды он во сне увидел святителя Николая, который сказал ему, чтобы он велел написать три иконы: Спасителя, Богоматери и чудотворца Николая — и, когда они будут готовы, показал бы патриарху… Феофан немедленно заказал написать эти образа и, когда от него получил их, пригласил к себе патриарха с его собором почтить их молебными похвалами. Войдя в комнату, где стояли иконы, и прежде всего обратившись к образу Спасителя, патриарх сказал: «Слава Тебе Боже наш, Спаситель, создавший всю тварь!» Потом, посмотрев на икону Божией Матери, прибавил: «Хорошо написал живописец и сей образ Пречистая Богоматери, родившей нам Человеколюбца Бога!» Наконец, увидя образ святого Николая, он сказал с неудовольствием: «Зачем здесь это изображение Николая, епископа Мирликийского? Он был смердович (низкого рода), и изображению его неприлично стоять с этими двумя иконами». Патриарх приказал, к неудовольствию хозяина, вынести из комнаты образ святителя Николая, запретил живописцу писать такие его иконы и, совершив молебное пение Спасителю и Божией Матери, сел за обеденный стол вместе с клиром.

Во время угощения Феофан заметил, что вино почти все вышло, и, так как было уже поздно и негде было достать его, пошел в отдаленную комнату, где стоял образ святителя Николая, вынесенный из приемной по воле патриарха, и стал усердно молиться пред ним, чтобы Угодник Божий умножил теперь запас вина в его доме. Окончив молитву, Феофан вышел из этой комнаты и нашел сосуды, в которых пред тем уже не было вина, чудодейственно наполненными новым, лучшим вином, которое и патриарху показалось чрезвычайно вкусным».

Здесь начинается вторая часть рассказа, где происходит главное чудо (помимо увеличения вина в доме). О ней нам расскажет святитель Дмитрий Ростовский (текст XVIII века).

«В веселии патриарх и собор удалились в дом при Святой Софии. Утром пришел к патриарху некий вельможа, именем Феодор, из села называвшегося Сиердальским, от Мирского острова, и молил патриарха, чтобы тот поехал к нему, ибо единственная дочь его одержима бесовским недугом, и прочел над главою ее святое Евангелие. Патриарх согласился, взял четвероевангелие, вошел со всем собором в корабль и отплыл. Когда они были в открытом море, буря подняла сильное волнение, корабль опрокинулся, и все упали в воду и плавали, вопия и моля Бога, Пречистую Богородицу и святого Николая. И умолила Пречистая Богородица Сына Своего, Спасителя нашего Иисуса Христа о соборе, чтобы священнический чин не погиб. Тогда корабль выпрямился, и, милостью Божиею, весь собор снова вошел в него. Утопая, патриарх Афанасий (Анастасий. — К. К. — С.) вспомнил свой грех пред святым Николаем и, вопия, молился и говорил:

«О святитель великий Христов, архиепископ Мирский, чудотворец Николай, согрешил я пред тобою, прости и помилуй меня, грешного и окаянного, спаси меня от пучины морской, от горького сего часа и от напрасной смерти».

О преславное чудо — высокоумный смирился, а смиренный чудно возвеличился и честно прославился.

Внезапно явился святой Николай, шествуя по морю, как по суше, приблизился к патриарху и взял его за руку со словами:

— Афанасий, или тебе понадобилась в бездне морской помощь от меня, происходящего из простых людей?

Он же, едва в состоянии открыть уста свои, истомленный, сказал, горько плача:

— О святой Николай, святитель великий, скорый на помощь, не вспоминай моего злого высокоумия, избавь меня от напрасной сей смерти в пучине морской, и я буду славить тебя все дни жизни моей.

И сказал ему святитель:

— Не бойся, брат, вот избавляет тебя рукою моею Христос. Ты же не греши больше, чтобы не случилось с тобою худшее. Войди в корабль свой.

Сказав сие, святой Николай взял патриарха из воды и поставил его на корабль, со словами:

— Ты спасен, иди опять на свое служение в Константинополь.

И стал святой невидим…

Корабль быстро приплыл назад к Константинополю. Выйдя из корабля со всем собором, патриарх со слезами пошел в церковь Святой Софии и послал за Феофаном, веля ему тотчас принести ту чудную икону святителя Николая. Когда Феофан принес икону, патриарх пал пред нею со слезами и сказал:

— Согрешил я, о святой Николай, прости меня грешного.

Сказав сие, он взял икону на руки, с честью облобызал ее вместе с соборянами и отнес в церковь Святой Софии. На другой день он заложил в Константинополе каменную церковь во имя святого Николая. Когда церковь была построена, сам патриарх освятил ее в день памяти святого Николая. А святитель исцелил в тот день 40 недужных мужей и жен. Затем патриарх дал на украшение церкви 30 литр злата и много сёл и садов. И устроил он при ней монастырь честен. И многие приходили туда: слепые, хромые и прокаженные. Прикоснувшись к той иконе святого Николая, все они уходили здоровыми, славя Бога и чудотворца Его».

По замыслу автора глава о чудесах должна была содержать рассказы и о других деяниях святителя Николая, быть посвящена многочисленным чудесам, связанным с его именем. Но чудес этих такое количество, что получится несколько таких книг, дабы их все перечислить или о них рассказать в подробностях.

Все они тщательно записываются, запоминаются и пересказываются столетиями. Были авторы, такие, как, например, Дмитрий Ростовский, которые удачно переложили эти рассказы на русский язык, понятный и современному читателю. Поэтому автор специально помещает некоторые из чудес в разделе «Приложения» нашей книги. И это лишь малый процент того, о чем бы можно было свидетельствовать. Ибо, как писал Симеон Метафраст, «Николай неустанно творил благодеяния, и рука его не уставала подавать просящим, и даяния текли обильным и мерным потоком».

Не случайно святой Андрей Критский, пытаясь показать великую духовную чудотворную силу святителя Николая еще при жизни, так характеризовал его: «Живя еще во плоти, прежде отшествия своего ко Христу, святитель Николай являлся к обремененным различными бедствиями, подавал им скорейшую помощь в нуждах, исторгал жертвы смерти из самых ее челюстей».