Николай I

Глава двенадцатая. ВОСПИТАНИЕ НАСЛЕДНИКА

Старший сын, можно сказать, сделал Николая императором. Ведь именно его рождение — рождение первого внука императора Павла — показало Александру I, по какой линии пойдёт дальше наследование российского престола. Россия испытала редкий шанс: получить императора, профессионально подготовленного к своей высочайшей «должности».

Наставник для шестилетнего Саши был выбран лично Николаем, тогда ещё великим князем. В подчинённой ему школе гвардейских подпрапорщиков он обратил внимание на ротного командира капитана Карла Мердера, некогда гусарского офицера, спасшего своего полкового командира в трагическом Аустерлицком сражении и получившего тогда тяжёлое ранение. Мердер был воспитанником Первого кадетского корпуса, а потом долгие годы служил там воспитателем. Он дорожил своей работой, изучал педагогическую литературу и не только любил детей, но и умел их воспитывать («Он был знаток детства», — отмечала А.О. Смирнова-Россет[305]). Николай бывал в Школе подпрапорщиков ежедневно — и сделал свой выбор, хотя и удивил им петербургскую публику.

Выбор оказался очень удачным. Едва научившись писать, «маленький Саша» вывел: «Люблю Мердера моего». Как вспоминала сестра Александра Ольга Николаевна: «Он <Мердер> не признавал никакой дрессировки, не подлаживался под отца, не докучал матери, он просто принадлежал Семье».

Жуковский отзывался о Мердере с восхищением: «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии прекрасной души его… Его питомец… слышал один голос правды, видел одно бескорыстие… могла ли душа его не полюбить добра, могла ли в то же время не приобрести и уважения к человечеству, столь необходимого во всякой жизни, особливо в жизни близ трона и на троне…» К тому же на страже авторитета Мердера стоял сам Николай. Однажды, узнав о резком ответе сына на замечание воспитателя, он вспылил: «Уходи! Ты недостоин подойти ко мне после такого поведения; ты забыл, что повиновение есть долг священный и что я всё могу простить, кроме неповиновения»[306].

Однако не военному, даже такому преданному и авторитетному, как Мердер, было поручено общее руководство образованием наследника. Сам Николай говорил в 1826 году: «Я хочу воспитать в моём сыне человека прежде, чем сделать из него государя»[307]. Для достижения такой цели был приглашён давний друг семьи поэт Василий Андреевич Жуковский.

Жуковский стал учителем юного Александра Николаевича вследствие цепочки случайностей. Как знаменитый поэт, «певец во стане русских воинов», он был приглашён в просвещённое окружение императрицы Марии Фёдоровны. По её рекомендации, уже как преподаватель русского языка, он в 1817 году вошёл в окружение будущей императрицы, супруги Николая Александры Фёдоровны, и приобрёл в глазах царственного семейства учительский авторитет. Летом 1826 года Жуковский был приглашён — поначалу временно — дать восьмилетнему Саше несколько начальных уроков.

Опыт оказался удачным, и Жуковскому была поручена разработка подробной программы образования «Монарха великой империи». Император Николай внимательно просмотрел программу — и утвердил. Идеи Жуковского об «образовании для добродетели», о том, чтобы военные игры проходили только во время каникул и «не вмешивались в остальное ученье», о необходимости дать наставнику (то есть Жуковскому) «и право, и полную свободу действовать» нашли полное одобрение самодержца. Николай изменил только два положения: отменил преподавание латинского языка (вспомнив, как сам мучился с ним в детстве) и отказался от идеи создания «потешного полка» по примеру молодого Петра. Вместо «потешных» он повелел определить Александра в число кадет Первого кадетского корпуса, но к занятиям приступить только через два года (когда Саше исполнится 11 лет). В 1833 году сам Николай, вспомнив свои подростковые учебные увлечения, разработал для наследника план изучения военных наук: не мелочных подробностей вроде парадов и смотров, но фортификации и артиллерии: «Хотелось бы мне видеть его занимающимся этим делом, как я им занимался в его лета».

Работать с наследником должны были преподаватели, уже имевшие педагогический опыт и авторитет. Многие из них обрели мастерство в знаменитом пансионе пастора Муральта, ученика одного из классиков педагогики — Песталоцци. В феврале 1828 года Николай собрал специальный комитет, обсуждавший, кому поручить преподавание наследнику. «Для истории, — сказал он, — у меня есть надёжный человек, с которым я служил в Инженерном училище, — Арсеньев. Он знает дело, отлично говорит и сыну будет полезен». Критерии Николая по отношению к Константину Ивановичу Арсеньеву — чистый, честный, надёжный, знающий дело — были применены и при отборе других кандидатов.

Воспитывая человека прежде, чем правителя, Жуковский действовал достаточно самостоятельно. Он был убеждённым противником доминирования военного образования в воспитании человека и государя. «Воинственные игрушки не испортят ли в нём того, что должно быть первым его назначением? — писал он императрице. — Должен ли он быть только военным, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда будем смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность? Государыня, простите моим восклицаниям: но страсть к военному ремеслу стеснит его душу: он привыкнет видеть в народе только полк, в Отечестве — казарму. Мы видели плоды этого: армии не составляют могущества государства. Если царь занят одним устройством войска, то оно годится только на то, чтобы произвести 14 декабря. Не думайте, государыня, что я говорю лишнее, восставая с таким жаром против незначащего, по-видимому, события. Нет, государыня, не лишнее! Никакие правила, проповедуемые учителями в классах, не могут уравновеситься в силе с впечатлениями ежедневной жизни».

Учителя, подобранные Жуковским, действительно заслуживали звания учителей. Они были такими, как обучавший Александра словесности Пётр Плетнёв, литератор, один из ближайших друзей Пушкина (ему посвящено первое отдельное издание IV и V глав «Евгения Онегина»[308]). Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала про Плетнёва: «С нами, детьми, он обращался так, как это надлежало педагогу. В Мари он поддерживал её воображение, Сашу — в доброте сердца, и всегда обращался с подрастающими как со взрослыми… Из всех наших преподавателей он был тем, который особенно глубоко указывал и разъяснял нам ту цель жизни, к которой мы готовились».

Николай и сам старался принимать участие в воспитании сына. По вечерам он любил поиграть с Александром и его друзьями в «военные игры», а императрица бросала жребий — у кого из молодых людей император будет «начальником штаба». Игры приводили всех собравшихся в неописуемый восторг. Именно для наследника придумал Николай «штурм» петергофских каскадов юными кадетами, ставший традиционным с июля 1829 года. Это действо начиналось с того, что кадеты выстраивались внизу, в парке, у фонтана «Самсон». Затем по команде Николая «раз-два-три!» они с криками «ура!» бросались вверх, навстречу потокам воды, падали, овладевали уступами бьющих фонтанов и добирались до грота, где сама императрица раздавала первым подарки. Среди весело барахтающихся в воде кадетов — и среди первых при штурме! — был и наследник Александр.

Испытанием и Александру, и его учителям стало личное присутствие императора и императрицы на годовых экзаменах в начале 1829 года. Наградой Жуковскому и Мердеру были слова Николая после одного из таких экзаменов: «Мне приятно сказать вам, что я не ожидал найти в сыне моём таких успехов. Всё у него идёт ровно, всё, что он знает, знает хорошо, благодаря вашей методе и ревности учителей; примите мою искреннюю благодарность»[309].

Были и награды материальные: Жуковский получил пожизненную ренту в три тысячи рублей; Мердер в 1828 году стал генерал-майором, в 1829 году получил орден Святого Георгия (официально — «за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах»). К сожалению, этот замечательный воспитатель-наставник юного Александра совсем немного не дожил до совершеннолетия своего лучшего ученика. Он скончался в марте 1834 года в Риме, куда уехал на лечение.

А в апрельский пасхальный день 1834 года шестнадцатилетний Александр Николаевич принёс присягу в качестве наследника престола.

«Когда открыто было Евангелие, — вспоминал московский митрополит Филарет, — и государь император подвёл к оному государя наследника для присяги, государь наследник произнёс <присягу> твёрдым голосом, с выражением, изображающим внимание к произносимым обетам. Но когда он дошёл до окончательных выражений сего акта, заключающих в себе молитву, глубокое чувство и слёзы остановили его. Собирая дух и возобновляя усилие, он довершил чтение изменённым, трогательно зыблющимся голосом. Сердце родительское подверглось чувствам сыновним. Государь император обнял государя наследника, целовал его в уста, в очи, в чело, и величественные слёзы августейшего родителя соединились с обильными слезами августейшего сына. Засим государыня императрица приняла возлюбленного первенца своего в матерние объятия, и взаимные лобзания и слёзы вновь соединили отца, мать и сына. Когда занятие сим восхитительнейшим зрелищем и мои собственные слёзы, наконец, оставили мне возможность обратить внимание на присутствующих, я увидел, что все были в слезах»[310].

День присяги стал днём совершеннолетия, и Николай начал постепенно вводить сына в курс государственного управления. В том же 1834 году последовало высочайшее повеление цесаревичу присутствовать на заседаниях Правительствующего сената. В 1835-м Александр стал членом Синода, дабы, как заметил Николай, «приобретал сведения, потребные и по сей части для его высокого назначения». Тогда же Николай призвал знаменитого правоведа Михаила Сперанского, некогда, по выражению Пушкина, «гения блага» александровского царствования. «Мы предоставили Вам, — писал впоследствии император, — приучать юный ум <наследника> вникать в истинное свойство нашего законодательства, соображать постановления оного с потребностями края и тщательно наблюдать их действие на благосостояние и нравственное достоинство народа. Вы совершенно оправдали наш выбор». В награду Сперанский получил алмазные знаки ордена Святого Андрея Первозванного.

Годы после присяги стали годами практического учения и высшего образования наследника. Николай одобрил курс наук, в который входили математика, физика, география, история всеобщая и русская, языки русский, французский, немецкий, английский и польский, политэкономия, дипломатия, право и непременно высшие военные науки — фортификация, артиллерия, тактика, стратегия, военная история. Завершением и итогом «годов учения» стали весенние экзамены 1837 года и следом — путешествие по России. Жуковский назвал его «обручением наследника с Россией». «Пусть, — говорил он императрице, — это похоже на такое чтение книги, при котором великий князь ознакомится только с оглавлением. Зато он получит общее понятие об её содержании».

Проделав тысячи вёрст, побывав даже в Сибири, в Тобольске, Александр вновь встретился с отцом на кавалерийских манёврах в херсонских степях. Оттуда их общий путь лежал в Одессу. Из Одессы пароход «Северная звезда» понёс императора и наследника к Севастополю, где Черноморский флот в полном составе и во всей красе маневрировал перед монархом в открытом море.

На следующий год Николай отправил сына в новое путешествие — на этот раз за границу. К образовательной цели здесь добавилась и другая, не менее важная: наследник должен был выбрать себе невесту. Ни Николай, ни Жуковский не вмешивались в выбор (он и так был неширок) — они скорее с трепетом следили за ходом событий.

Выбор был сделан в Дармштадте: Александр увлёкся пятнадцатилетней принцессой Марией, младшей дочерью великого герцога Гессен-Дармштадтского. («Она как раз ела вишни, и в тот момент, когда Саша обратился к ней, ей пришлось сначала выплюнуть косточку в руку, чтобы ответить ему. Настолько мало рассчитывала она, что будет замечена…»[311])

Однако, как замечал Жуковский, Александр «и в деле сердца предпочёл держаться того, что будет решено государем, и следовать своему чувству только тогда, когда оно будет согласовано с одобрением». О том, что император согласен с выбором сына, возвестил салют в 101 выстрел, прозвучавший 4 апреля 1840 года в Петербурге. Он был дан в честь официальной помолвки наследника престола.

Минул год с небольшим, и в Большой церкви Зимнего дворца наследник вступил в брак с Марией Гессенской, наречённой при принятии православия Марией Александровной. Ещё через год Николай Павлович крестил первую внучку — Александру, а ещё через год — первого внука, Николая. Император был в Варшаве, куда старый, ещё неэлектрический, телеграф отмахал буква за буквой радостную новость о продолжателе мужской линии царского рода. Николай в слезах радости бросился на шею графу Алексею Фёдоровичу Орлову: «Лёшка, Лёшка, Бог дал Саше сына!» — и почти тотчас же написал приказ о производстве пятидесяти полковников в генералы.

У колыбели Николая Александровича Николай Павлович повелел трём сыновьям опуститься на колени и поклясться в верности будущему императору[312]. (К сожалению, этот несостоявшийся Николай Второй, на которого будет возлагаться столько надежд, сгорит от чахотки в 22 года.)

Император видел в Марии удачную пару для сына. «Папй, — вспоминала Ольга Николаевна, — с радостью следил за проявлением силы этого молодого характера… Это, по его мнению, уравновешивало недостаток энергии в Саше, что его постоянно заботило»[313].

Удачная женитьба наследника, создание «малого двора», который рано или поздно станет «большим», появление на свет императорских внуков — всё для Николая было знаком божественного предрасположения. Он всё больше привлекал Александра к управлению страной. Со дня женитьбы Александр становится полноправным (то есть с правом голоса) членом Государственного совета, с 1842 года — полноправным членом Комитета министров. В 1841—1843 годах на время лагерных сборов наследнику, как генерал-лейтенанту, вверяли в командование дивизию, а в 1844-м он стал командующим всей гвардейской пехотой.

Император ввёл сына в работу важнейших комитетов того времени: Финансового, Кавказского, Комитета по строительству Санкт-Петербургско-Московской железной дороги и Комитета по строительству постоянного моста через Неву. Наконец, во второй половине 1840-х годов император Николай доверяет своему наследнику тайные дела: председательство в двух особых, секретных комитетах. Государственной тайной было обсуждение мер «к улучшению участи крепостных крестьян». Александр председательствовал в Комитете 1846 года, обсуждавшем в узком кругу записку министра внутренних дел Перовского «Об уничтожении крепостного состояния в России» («Не подлежит никакому сомнению, — писал в ней Перовский, — что освобождение крестьян или уничтожение крепостного права было крайне желательно, как мера вполне человеческая и христианская»[314]). В итоге и этот Комитет, и Комитет 1848 года сделали только небольшие шажки к изменению положения крестьянства, но сам факт участия в них будущего Царя-Освободителя весьма примечателен. В 1849 году, когда не стало и дяди наследника Михаила Павловича, Александр, уже «полный генерал», занял его место командующего гвардией, стал начальником всех военно-учебных заведений.

Тридцать первого августа 1842 года Николай впервые возложил на сына часть настоящих императорских обязанностей: он вручил ему «решение дел» по всем высшим и центральным учреждениям и ведомствам империи на время своего «отсутствия из Петербурга». Опыт оказался удачным и вошёл в обычай в последующие годы. Николай с удовольствием удостоил цесаревича «достопамятной грамотой»: «Возвратясь ныне, по благословению Божию, удостоверился я, что надежды мои увенчались, к утешению родительского моего нежно Вас любящего сердца. В вящее доказательство моего удовольствия, жалуем Вас кавалером ордена… Владимира 1-й степени, коего надпись польза, честь и слава, укажет и впредь Вам, на что промысел Всевышнего призывает Вас для России»[315]. На следующий год, уезжая по делам в Берлин, Николай прямо указал военному министру Чернышёву на наследника: «Если я не вернусь, то вот вам командир»[316].

В общем, как заметил обстоятельный биограф Александра II, «с каждым годом досуги цесаревича сокращались, и время его всё более и более поглощалось обширной и разнообразной государственной деятельностью»[317]. Император Николай застраховал государство от неожиданности, вроде той, что случилась в конце 1825 года. Когда настанет неизбежный момент «смены караула», отец передаст дела сыну со спокойной уверенностью.

…В старой эпиграмме времён Павла I говорилось:

Эпоха Великих реформ подобной эпиграммой разразиться не могла: даже последовательные критики Николая Павловича не могли не признать, что император и его эпоха «произвели» и воспитали профессионального императора, одного из самых выдающихся преобразователей России — Александра II Освободителя.