Николай I. Освободитель. Книга 4

Глава 6

— Апорт! — Я бросил вдаль палку и сопроводил это дело соответствующей командой. Фенрир посмотрел вслед улетевшей деревяшке, потом перевел взгляд на меня и с сомнением наклонил голову. Скотина все отлично понимал, но бежать за брошенным предметом совсем не торопился. Пришлось достать из кармана специально заготовленную вкусняху показать ее собаке и продублировать команду. — Апорт!

Вот такой, деловой, подход псу был понятен гораздо лучше. Он тут же звонко тявкнул и стартанул с места во весь опор, разбрасывая в стороны комья еще влажной, непросохшей после холодов земли. В секунду унесся в поисках искомой палки.

Сценка эта, которую сидящая радом жена с сыном на коленях наблюдала с большим интересом, вызвала у нее звонкий переливчатый смех. Александра и сама с удовольствием играла с нашим домашним псом, ворча на того за то, что Фенрир — особенно во время линьки весной — везде разбрасывал клочья шерсти. Впрочем, слава Богу, у нас были специальные люди, которые вполне могли хорошенько собаку вычесать, чтобы эта проблема не становилась слишком уж насущной. Пока до изобретения пылесосов было еще далеко, приходилось делать это вручную.

— Ты его совсем разбаловал, — констатировала очевидный факт великая княгиня.

— Ну и ладно, — улыбнулся я, подошел к столу, ухватил кусочек сыра и закинул его себе в рот. У нас был такой себе семейный выход на природу только в усеченном по составу и масштабу варианте. После смерти Екатерины и отъезда Александра с женой на юг, в столице из близких родственников остался только Михаил, но этого гуляку соблазнить семейными посиделками было не так просто. Собственно, ничего удивительного в этом нет, поэтому мы сидели в беседке Екатерининского дворца вчетвером. Ну как сидели вчетвером: маленькая Маша уже вполне набегалась и тихонько посапывала в вынесенной на улицу кроватке, а снующих туда-сюда слуг и мелькающую вдалеке охрану вроде как тоже считать не имело смысла. Разве что Фенрира пятым записать.

— Ваше императорское высочество? — Из-за кустов материализовался дежурный флигель-адъютант. Александр уехав на юг — с собой император взял лишь самую малую свиту из числа близких друзей и слуг — сбросил на меня управление еще и придворным аппаратом, поставив некоторым образом в двойственное положение. Я же не император, но и вся свита уехавшего брата без него фактически осиротела и сделалась ненужной, что тоже непорядок. Ну и как-то так само получилось — свитские вообще в этом плане умели очень четко чувствовать политический момент — что уже на следующий день после занятия мною поста регента и местоблюстителя престола, у меня в приемной появился дежурный офицер так как будто я был настоящим импертаором. Типа так и нужно, ну а я и не протестовал, пусть будут, не на улицу же всю эту камарилью выбрасывать — не выживут поди в дикой природе. Шутка, — господа Карамзин и Грибоедов по вашему приказанию прибыли. Ожидают во дворце.

— Хорошо, — я перехватил недовольный взгляд Александры, которая не любила, когда я отрывался от нечастых моментов семейного времяпрепровождения и вновь погружался с головой в работу. — Проводи их в ближнюю беседку, я сейчас подойду.

— Так точно, — козырнул капитан и, развернувшись на каблуках, рванул выполнять распоряжение.

— Ты как всегда, — тяжело вздохнула Александра.

— Что поделать, государственные дела. Но я быстро, буквально минут двадцать, — я пожал плечами и обратился к сыну. — Саша, пойдешь с папой общаться с нашими великими литераторами?

Сыну через месяц должно было исполниться пять, и он рос очень серьезным и обстоятельным мальчуганом. Иногда я в порядке приобщения его к основам государственного управления брал будущего наследника на всякие встречи и заседания. Черт его знает, на сколько это пойдет ему на пользу, но хуже будет вряд ли, во всяком случае обычно прямого недовольства от такого времяпровождения сын не высказывал.

Вот и сейчас он очень серьезно кивнул, слез с коленей матери, подошел ко мне и взял за руку, демонстрируя готовность следовать за своим сюзереном хоть на край света.

— Добрый день, господа, — я поприветствовал сидящих на деревянной лавке писателей. Те если и были удивлены моим сопровождением, то особо вида не показали. — Прошу прощения что выдернул вас за город, но по правде говоря просто нет лишней минуты. А сегодня у меня выходной вроде бы как.

— Хм… Ваше императорское высочество, — литераторы дружно поднялись на ноги, — не думаю, что вам нужно извиняться. Для нас всегда честь быть полезным императору и, хм… Регенту… — Карамзин, который более-менее близко общался с Александром, выглядел более собранным. Грибоедов же явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Хорошо, в таком случае присаживайтесь, в ногах, как говорится, правды нет, — я помог сыну забраться на лавочку и сел сам, после чего достал из поданного адъютантом портфеля стопку бумажных листов. — То, о чем я сегодня буду говорить, является важным секретом, я надеюсь не нужно упоминать о важности сохранения тайны?

— Конечно, ваше императорское высочество, мы все понимаем, — откликнулся Грибоедов, поправив свои знаменитые очки в тонкой оправе.

— Отлично. Как вы понимаете, господа, печатное слово — это важная часть формирования мнения общества по поводу тех или иных проблем. Поэтому государство в моем лице просто не может не интересоваться новинками и современными течениями в этой области.

— Да, мы в курсе, — кивнул Карамзин. — Я с удовольствием покупаю «Колокол» каждый месяц.

— Прекрасно, тогда вам будет проще меня понять, — я запнулся, с трудом формулируя необходимую мысль. — Дело в том, что в обществе есть определенная предубежденность по отношению к Службе Имперской Безопасности или к тайной канцелярии, если вам ближе это название. Меж тем, государство, поверьте мне, без подобной структуры просто не может существовать. Всегда будут враги внешние и внутренние, с которыми нужно бороться. Так вот… Я хотел бы попросить вас поспособствовать в написании нескольких театральных пьес и возможно рассказов, или даже цикла романов о деятельности СИБ. Осветить их работу в положительном ключе.

— Хм… Неожиданно, — Грибоедов снял очки, достал платок и принялся старательно натирать стекла. По лицу писателя было совсем не видно, что он воодушевлен озвученным мною предложением. И это при том, что Грибоедов находился на государственной службе и был максимально заинтересован в укреплении страны, — Как вы это видите, ваше императорское высочество.

— Очень просто, — этот вопрос я продумывал заранее, — в пьесу вводится второстепенный персонаж — не нужно подобную агитацию выпячивать сверх необходимого минимума, — вскользь упоминается о его месте службы и делается акцент на его основных качествах — уме, честности, неподкупности. Опять же исключительно мимоходом. Я же со своей стороны поспособствую проталкиванию подобных произведений на сцены. При соответствующем качестве конечно.

Предложение выглядело заманчивым. Театральных сценаристов в эти времена было куда больше чем самих театров, поэтому конкуренция в их среде была жесточайшей. Пьеса — не фильм, театр не может иметь в своем репертуаре бесконечное их количество. Обычно труппа играет десяток постановок по кругу, постепенно обновляя репертуар, добавляя новые и выбрасывая старые уже приевшиеся зрителям спектакли. Не сложно догадаться, что некоторые не слишком удачливые писатели-драматурги за всю жизнь могли ни разу и не увидеть свое творение на большой сцене.

— То есть строить всю пьесу вокруг агента Тайной канцелярии не нужно, я правильно понимаю? — Повеселел Грибоедов.

— Да, все так, — я отвлекся от писателя, потрепал сидящего рядом с открытым ртом Сашу и спросил, — господа, может чаю? А то как-то зябко еще.

— С удовольствием, ваше императорское высочество, откликнулся Карамзин, — я кликнул местного лакея и приказал чаю, сладкого и бутылку коньяку. Исключительно «для сугреву». — А что насчет прозы? Рассказы или даже полноценные произведения… Будут какие-указания на этот счет?

— Да, Николай Михайлович, для вас я заготовил отдельный сюрприз, — я пододвинул Карамзину стопку исписанных убористым почерком листов. — Честно говоря не уверен, что вам стоит заниматься этим самостоятельно, но думаю, вы сможете найти подходящего человека, который сможет воплотить мою задумку в жизнь.

Принесли самовар, сладкое, расставили на столе рюмки. Тут же в беседке материализовался Фенрир, который просто не мог допустить, чтобы кто-то рядом что-то ел и не поделился с этой серой ненасытной утробой на четырех ногах. Пришлось скормить ему кусочек пряника, и отправить явно заскучавшего великого князя играться с собакой.

Карамзину — Николай Михайлович считался среди местных своеобразным патриархом, пользующимся безграничным уважением, хоть именно в качестве прозаика он был не столь силен как в качестве редактора, историка, критика и издателя — я ничтоже сумняшеся впарил наработки по несуществующему еще в этом мире жанру классических детективов. Все что я помнил, начиная от Эдгара Алана По, считавшегося изобретателем этого жанра, с его убийцей-обезьяной, разговаривающей на непонятном языке, до Шерлока Холмса, мисс Марпл и даже Эраста Фандорина. Описал саму структуру классического детектива на примере «Десяти негритят»: замкнутое пространство, ограниченный круг подозреваемых, наличие у каждого из них мотива и возможности и так далее. Расписал про дедуктивный метод, привел примеры его использования и даже накидал синопсисы десятка-другого рассказов о том же Шерлоке Холмсе из тех, что помнил из прошлой жизни.

— Поразительно! — Карамзину понадобилось минут двадцать чтобы пробежаться глазами по составленным мною документам, — я восхищен, ваше императорское высочество, не думал, что среди сонма ваших талантов есть еще и литературные.

— Вы обо мне очень многого не знаете, Николай Михайлович, — усмехнулся я и отсалютовав наполненной рюмкой, опрокинул горячительную жидкость в себя. Коньяк пробежал по пищеводу и разлился горячей волной в желудке. Прохладная весенняя сырость, успевшая залезть под мундир тут же отступила, стало чуть комфортнее. — Сможете найти подходящего человека, или возможно даже творческий коллектив, способный в полной мере реализовать потенциал этой задумки.

— Хм… — Карамзин задумчиво почесал подбородок, с видимым удовольствием сделал глоток чая, — думаю да. Начнем с коротких рассказов, синопсис которых вы уже в целом сформировали, ваше императорское высочество, посмотрим на реакцию публики. После этого будем экспериментировать с полноценными романами. Материал более чем достойный, я уверен, справимся.

Карамзин явно не горел желанием отдавать потенциальную славу кому-то другому и мои слова о творческом коллективе принял близко к сердцу. Ну и флаг ему в руки, барабан на шею, главное, чтобы дело делалось качественно.

В феврале 1823 года от давней застарелой болезни прямо в ставке армии скончался глава регентского совета, главнокомандующий Французской армией, величайший из сподвижников императора Наполеона, железный маршал Луи Николя Даву.

Предвидя свою скорую кончину, Даву и на смертном одре повел себя как настоящий государственник и верный друг умершего годом ранее Наполеона. Он собрал все руководство армией, всех маршалов, генералов, вплоть до командиров дивизий и передал свои полномочия как государственного, так и военного деятеля Мишелю Нею. При всем богатстве выбора, особых вариантов у Даву просто не было. Учитывая идущую во всю войну, одним из регентов должен был очевидно стать военный, а среди оставшихся в строю маршалов Наполеоновской когорты именно Ней был наиболее популярен в войсках. Это свойство Нея возможно было даже важнее, чем какие-то особые полководческие таланты, которыми, впрочем, Мишель тоже обделен не был.

Такой передачей власти Даву удалось избежать политического кризиса и немедленного начала борьбы за власть — что, с другой стороны, не отменяло ее сразу после окончания боевых действий — которая могла стать для Франции смертельной.

С приходом весны возобновились боевые действия на всех фронтах европейской войны. 23 апреля близ города Гейдельберг — знаменитого в первую очередь своим древним и уважаемым университетом — состоялось так долго ожидаемое генеральное сражение между Французской армией и войсками австро-прусской коалиции.

За зиму, не смотря на потерю командующего французы смогли восстановить численность армии, домобилизовать резервистов, и даже закупить у нас дополнительную партию вооружения. Благо корабли, ходящие под русским триколором были нейтральными и свободно курсировали как по Балтике, так и по Северному морю. В итоге французы смогли выставить 230 тысяч человек включая 60 тысяч штыков, предоставленных своими немецкими союзниками, австро-прусские силы насчитывали 260, из которых правда 70 тысяч к месту сражения подошли только тогда, когда победитель был уже, по сути, определён.

В тяжелом продолжавшемся от рассвета и до заката бою французы сначала сумели удержать позицию перед наступающими немецкими колоннами, а потом перейти в контрнаступление и обрушить левый фланг коалициантов, где натиска не выдержали укомплектованные резервистами австрийские части. Разгром получился знатный, хоть в итоге из-за подхода к полю боя корпуса генерала Йорка добить поверженного врага французы все же не смогли.

Австрияки с пруссаками потеряли суммарно 23 тысячи человек убитыми и раненными, в плен попало еще 8. Плюс — а вернее минус — 198 орудий. Французы же потеряли всего 15 тысяч человек. Такое поражение конечно не могло окончательно решить исход кампании, однако война вновь переместилась на территорию Австрии, что естественно было достаточно болезненно с экономической точки зрения.

На испанском же ТВД союзные силы сумели после тяжелого штурма овладеть Леридой, закрывающей проход в глубь Каталонии. Потери при этом они — особенно это касалось непосредственно испанских частей — понесли крайне значительные, что позволило французам в относительном порядке отступить за Пиренеи.

В учебниках я ничего, откровенно говоря, не понимал. Был крайне далек от педагогики, а свой собственный опыт получения школьного образования, имевший место в другом мире и семьдесят лет назад по субъективному ощущению времени, понятное дело, нельзя было считать релевантным даже близко. Поэтому пришлось полагаться на местные кадры.

— Что скажешь, Ники? — Жена, которая последний год занималась организацией создания линейки учебников для младшей двухгодичной школы и наконец получила предварительный результат, встала рядом и внимательно посмотрела на меня пытаясь отследить мою реакцию.

Передо мной на столе лежали учебники по письму, чтению, математике, естествознанию и обществознанию. Последние два предмета должны были дать ребенку общие представления о науке — физике, химии, биологии — и обществе вокруг него — географии, истории, социальном устройстве. Понятное дело, много впихнуть в двухгодичный курс обучения было просто невозможно, но хотя бы минимальные знания для расширения кругозора, мне казалось, детям будут полезны.

В программу был еще включен Закон Божий, однако эта дисциплина меня интересовала в последнюю очередь.

Учебники получились красивыми. Это было одно из моих немногих условий: сделать так, чтобы от одного вида книги ученика не клонило тут же в сон. К сожалению, возможности сделать учебники цветными, яркими, красочными пока просто не было. Если обычная книга не лишком большого объема имела себестоимость в 2–5 рублей, в зависимости от тиража, качества бумаги, обложки, отделки и количества иллюстраций, то попытка сделать ее цветной сразу увеличивала ее стоимость на 200–300%. Что поделать, синтетические красители еще не изобретены, а натуральные — дороги и капризны в использовании.

Пришлось ограничиться черно-белыми картинками. А еще схемами, таблицами, диаграммами и другими элементами наглядной подачи материала. Тут такой подход был полностью внове, однако составляющая линейку учебных пособий команда педагогов достаточно быстро оценила их преимущества. Все же не стоит считать предков идиотами, то что у них уже кругозор не значит, что жители девятнадцатого века глупые и не способны воспринимать новое. Впрочем, если говорить совсем уж честно, то такие тоже встречались, но с этим уже ничего поделать нельзя, разве что отстреливать. Богата дураками земля Русская, тут уж можно только смириться.

— Честно говоря, не знаю, — я раскрыл учебник по математике, вернее по «счету», как он назывался согласно надписи на обложке. — Вроде бы все не плохо сделано. Картинки для детей понятные есть.

— Это все что ты можешь сказать? Про картинки? — Было видно, что Александра обижена в лучших чувствах. Понятно, она привыкла, что у меня по каждому вопросу есть свое обоснованное мнение, а тут я ничего полезного выдавить из себя не смог.

— Ну я, солнышко, никогда не занимался обучением детей, — я пожал плечами, — не знаю, что им подойдет лучше, а что нет.

— И что делать? Ты же говорил, что учебников нужно будет сотни тысяч, нельзя же тратить такие деньги, если не уверен в результате, — жена забавно надула губки, я ухватил ее за талию и усадил себе на колени.

— Тут я тебе подсказать могу, — улыбнулся я и поцеловал девушку. — Нужно отпечатать несколько сотен, может тысяч экземпляров и разослать по всем школам. Пусть пробуют, смотрят на то, как ученики воспримут эти книги, и обязательно пишут отзывы: что понравилось, что нет, что добавить, что убрать. Через пару лет все поправим, отпечатаем второе издание.

К началу 1823 года в России действовало всего лишь чуть больше 400 начальных школ всех типов, в которых одновременно могло учиться около 30 тысяч учеников. При шестидесятимиллионном населении это было не то что мало, это было мало до смешного. Или до слез, тут уж как посмотреть. Получалось, что только 1 мальчик подходящего возраста — пока в школы брали только их, о женском образовании говорить было вообще рано — из 70 имел возможность получить хотя бы минимальные знания. Мягко говоря, есть куда расти.

На практике конечно образование получало существенно большее число детей, но это была заслуга домашнего обучения. Большинство дворянских детей учились на дому приглашенными педагогами и оценить качество такого образования можно было с очень большим трудом. Хотелось же подвести это дело под общий знаменатель, ведь, в конце концов, детское образование — это еще и идеологический вопрос, а пускать идеологию на самотек — смерти подобно.

— А если получится плохо? Если детям будет тяжело учиться? — Александра, у которой образовательный проект был, по сути, первым серьезным делом, изрядно нервничала насчет того, чтобы все шло идеально. Сколько я не пытался объяснить девушке, что невозможно заранее предусмотреть все «овраги», достучаться до нее пока не получалось. Что поделать воспитание принцесс оно такое — все должно быть идеально. «Ноблес оближ» мать его.

— Солнышко, — я повернул жену лицом к себе и внимательно посмотрел ей в глаза, — я тебе одну умную вещь скажу, над которой нужно будет подумать. Очень часто, почти всегда, паршивое, но своевременное решение лучше, чем идеальное, но полностью запоздавшее.

— А выкинутые на ветер деньги? — Александра, как истинная пруссачка была достаточно прижимистой, и лишние траты воспринимала как личное оскорбление.

— А что деньги? — Я пожал плечами, — проведем еще пару благотворительных балов, дадим статью в газету о сборе средств. Твой муж, в конце концов может пару копеек подкинуть, тоже не самый бедный человек в империи.

«Фонд вспоможению начальному образованию», которым рулила Александра, и который организовал первое специализированное трехгодичное педагогическое училище а теперь собирался издавать учебники, был сугубо благотворительным и некоммерческим, как бы сказали в будущем. Понятно, что, будучи женой наследника престола, собрать необходимые деньги на организацию первых школ было не так уж и сложно. Едва я внес свои кровные сто тысяч, — и об этом узнали в обществе — различного пошиба патриоты просто завалили Александру деньгами. За первые полгода существования фонда удалось аккумулировать чуть меньше миллиона рублей. Учитывая цену на учебник в 3 рубля, годовое жалование учителя в 80, а общую прикидочную стоимость содержания сельской двухгодичной школы рублей в 500, сумма как ни крути не маленькая. Вот только если посмотреть на объем, который нужно охватить, получается, что даже миллион — это капля в море.

В будущем я собирался передать эти школы на баланс когда-нибудь учреждённых земств, если такая реформа все же случится, а пока помогал собирать на них деньги среди богатых дворян и купцов.

А вообще образование империи было одной из тех проблем, даже прикасаться к которой было просто страшно. На столько там все было тухло и запущенно — именно в образовании по моему ощущению мы отставали от Европы больше всего, именно отсюда в дальнейшем проросли корни будущих проблем империи — что просто ужас.

И только осознание того, что вместо тебя этого все равно никто не сделает, добавляло осторожного оптимизма. Что бы я не сделал, все равно будет лучше, чем вышло в другой истории, когда ликвидацией безграмотности пришлось заниматься через сто лет большевикам. Если я начну на семьдесят лет раньше решать эту проблему, то может и результат выйдет тоже, на те же семьдесят лет, раньше. Не к 1930-м годам ликвидируем безграмотность, а к 1870-м. Только эти мысли и позволяли не опускать руки видя на сколько большой объём работы еще предстоит сделать.