Никому и никогда

Главы 11 — 20

11. Сабина

Все вокруг покрылось непроницаемым туманом из звуков, света, движения машин и людей, лавировавших между громадами каменных геометрических фигур. Юля с трудом воспринимала окружающий мир, держась на границе сна и яви. Только бы дойти до дому, поесть и спать — других мыслей и желаний не было, и быть не могло. Уже подъезжая к своей станции, она стала заваливаться, желая сесть прямо на полу. Илья удержал ее и даже выбил место, согнав какого-то мужчину, Юля не запомнила его лицо, оно расплывалось перед глазами, напоминая бледную мятую тряпку, почему-то шевелящуюся и говорящую. О чем с ним ругался Илья, почему стал рычать Арнольд, она не поняла, из последних сил борясь с усталостью. Как же она так не рассчитала силы, а ведь давала себе слово следить за собой. Такое уже бывало, когда десятилетняя Юля садилась на лавку в раздевалке и засыпала. Хорошо еще успевала переодеться, и тренер выносил девочку на руках и вез домой на своей машине. А дома начинался разбор ее поведения, и если бы не брат, то… Слыша сквозь туман название своей станции и выходя под руку с Ильей, она думала о том, почему мама сама не забирала ее из секции, а только ругала, что из-за нее пришлось просить чужого человека, что теперь им с отцом неудобно и еще какая-то чухня.

Возле метро их ждали Альфира и Максим, который сразу объявил, что Юлю надо транспортировать домой, она все равно ничего не поймет. Юля не возражала, она радовалась, что рядом друзья, вот еще бы была зима, и можно было бы на санках докатиться до дому, а не переставлять под тяжким принуждением окаменевшие ноги.

Мама разогрела ужин и молчала. Юля жадно ела, готовясь выслушивать тираду о том, что она опять пропустила урок с репетитором. Как-то странно они себя вели, будто бы кто-то приказал им молчать. Даже отец, и чего он так долго дома и не в командировке, смотрел канал культура, где какой-то режиссер рассуждал о величии чего-то над чем-то. Подобные передачи всегда напоминали набор умных слов, которые как ни выстраивай в цепочки, все равно получается белиберда, но с патриотическим наклоном.

Щелчок тумблера, и она в кровати, оберег забыла снять. Вставать нет сил, он особо и не мешает. Вот бы еще из окна хоть как-нибудь подуло, но подумать об этом она не успела. Второй щелчок, и Юля отключилась.

Темно и плохо пахнет. Да нет же, воняет так, что дышать тяжело. Хочется спрятаться от этой вони, зажать нос, но ничего не помогает. Юля наощупь идет вперед, одной рукой зажимая нос. Под ногами холодная липкая жижа, а она босиком и в пижаме, которая точно провоняла мерзкой тухлятиной. Она идет на желтое мерцание, похоже на фонарь или лампу. Нет, точно фонарь, старый, в стальной ржавой решетке. Впереди мерещатся громадные тени, и Юля замирает на месте, с трудом сдерживая кашель. Горло болит нестерпимо, а тени не уходят, они замерли. Юля закашлялась, и тени встрепенулись, заметались и вдруг пропали.

Юля пошла вперед. Страшно не было — это же сон, мало ей кошмаров снилось после фильмов, которые находила Альфира. Она в небольшой комнате, фонарь мерцает слева, света так мало, что трудно разобрать, что лежит на полу. Похоже на рваный матрас, а в углу ведро. Она поднимает с пола обрывок ткани, похоже на рукав платья, Альфира носит что-то подобное. Разобрать цвет невозможно, ткань грязная и истертая. Юля слышит шум, топот сапог по бетонному полу, и сует обрывок в карман куртки пижамы. Так вот зачем на пижаме карманы, чтобы во сне класть туда всякий мусор.

Топот все ближе, она прячется в правом угол у двери, чтобы ее не было видно. Тонкая фланелевая ткань не защищает от холода склизкой стены, лисята возмущенно пищат, сворачиваясь в клубки. Эту пижаму ей подарила Альфира просто так, она как-то зашла в Детский мир, где любила покупать какую-нибудь дичь для братьев и увидела белую пижаму с необычно серьезными лисятами, сбивавшими подушки и застилавшими простыни для младших братьев и сестер, резвившихся на штанинах. Юля не возмущалась, привыкнув к причудам подруги, особенно пижама не понравилась матери, поэтому Юля надевала ее чаще всего. Лисята спрятались под кроватями, забаррикадировавшись подушками и одеялами, и больше не пищали. Внезапно загорелся яркий свет, а в голове зашумело, как после удара.

Придя в себя, Юля поняла, что находится в камере. Она была точно такой же, как в фильмах, потолок только слишком низкий, даже она смогла бы в невысоком прыжке достать до него. Тяжело же здесь было бы Максиму или его другану Сереге. Юля представила брата и его друга сердцееда, игривые попытки которого она отшила при первом знакомстве, и ей стало немного смешно. И не потому, что их заперли в эту камеру, а потому, как бы они здесь ходили, боясь лишний раз поднять голову, чтобы не чиркнуть макушкой о заплесневевший потолок. Стало легче, и топот сапог куда-то исчез, осталась гнетущая тишина и раздражающий зуммер от напряженных ламп дневного света. И почему их так называют, в этом жестком белом свете не было ничего естественного, в морге и то, наверное, приятнее.

Лязгнула задвижка, и открылось смотровое окно. Кто-то смотрел в камеру, искал ее. Юле стало страшно, а из ведра-параши так завоняло, что стало тошнить до рези в пищеводе и горле. Она стала кашлять, еле сдерживая рвущуюся из пустого желудка желчь.

— Подойди ко мне, не имеет смысла прятаться, — позвал ее тихий женский голос. Когда-то он был приятным, немного низкий для девушки, обволакивающий и манящий, Юля завидовала таким девушкам, считая свой голос слишком тонким и детским. Теперь голос стал глухим и сиплым, наверное, так начинают разговаривать все, кто долгое время живет под землей в каменном мешке. — Не бойся, меня не надо бояться.

Юля, медленно передвигая ноги, подошла к окошку. В узкой щели она увидела бледное лицо и внимательные грустные глаза. Они ей показались очень знакомыми, как и лицо женщины. Нет, девушки, Юля видела, что она была еще молода, лет на пять или чуть больше старше ее, но бледность, усталость, а, главное, жуткие шрамы на лысой голове, едва затянувшиеся, необработанные, безумно старили ее. Глаза смотрели с сочувствием и улыбкой, как улыбаются собрату по несчастью. Черные круги, усталые веки и сиплое дыхание человека, которому не хватает воздуха. Юля открыла рот, чтобы назвать имя, но оно застыло на губах, свинцовыми литерами опадая на бетонный пол.

— Меня зовут Сабина. У меня мало времени, у тебя его больше нет. Запомни — ты уже ничего не сможешь изменить, но знай, что это ловушка. Не верь никому, кроме друзей, твоих настоящих друзей. Если что-то тебе кажется очевидным, то это ложь, ловушка. Вы найдете Алису, потом и меня. Здесь нет ваших врагов — они направляют вас, они будут помогать вам, но я не знаю кто они. Если ты не сделаешь того, что от тебя хотят, те, кого ты больше всего любишь, умрут. И это будет уже скоро, чтобы ты не сомневалась.

— Сабина, — Юля сглотнула и, набравшись сил, спросила. — Кто они, что им надо? Где ты?

— Где я знает твоя подруга. Она услышала меня, точнее они заставили ее услышать. Я не знаю, кто это или что это, но они здесь, и им нужна ты и твои друзья. Они приказали мне тебе это сказать, и они не боятся, что ты ослушаешься. У тебя больше нет выбора, пока нет. Запомни — не тот враг, кто первый бросится на тебя. Запомни это, чтобы сделать верный шаг. И еще, не знаю, как это объяснить, но их много и немного, одно или один, или одна, как ты сама увидишь. Твоя подруга верно нарисовала, но не его, и это вам не поможет. Хочешь знать, что будет дальше? Я могу показать тебе немного, они разрешили.

Сабина улыбнулась, а глаза ее кричали: «Нет! Не соглашайся! Беги отсюда! Беги».

— Да, я хочу знать, — твердо сказала Юля, сбивая с себя приступы паники и мерзких мурашек, сотнями холодных липких ножек, как у мерзкого насекомого, избороздивших все ее тело, жадно подбираясь к шее и голове.

— Прощай. Слушайся голоса своего сердца, пока оно живо, ты сильнее него, — Сабина улыбнулась, глаза ее потухли, и девушка исчезла, осталась лишь темно-зеленая стена, видевшая не одну сотню смертей.

Заскрежетал замок, и дверь камеры дернулась, приоткрывшись на пару сантиметров. В камеру ворвался сильный холодный ветер, от которого пахло пылью, землей, давно не знавшей жизни, и соленым морем — жестким, колючим, ледяным морем. Юля отшатнулась назад, но ветер схватил ее за руку и потянул за собой. Она толкнула тяжелую дверь, потом еще раз и еще, пока ржавые петли не поддались, и Юля не вылетела из камеры.

Коридор исчез, как и стена, крашенная ущербной масляной краской, кривая и уродливая, как все катакомбы и застенки человеколюбивой власти. Она очутилась на острове, и пускай не было видно его берега, вокруг была жесткая и холодная земля, сквозь скалистые обломки, которые так и не стали скалами, не покрылись почвой и не стали сопками, сквозь непроницаемый густой туман, от которого легкие становились тяжелыми, будто бы кто-то налил в них свинца, она понимала, что находится на острове. Сильный ветер ударил в спину, потом в лицо, в грудь, повалив навзничь. Потом он стал катать ее по земле, острые камни разрывали пижаму, расцарапывая кожу. Юля попыталась встать на четвереньки, и ветер сорвал с нее остатки пижамы, на лету разрывая ткань на сотни обрывков, чтобы собрать их вместе и ударить ими прямо в лицо. Юля кашляла и задыхалась, упав на землю, прижав ноги к груди, кутаясь в грязную майку, чувствуя, как холодная рука залезает под нее, лезет ниже в трусы.

Она приподнялась, когда ветер стих, тут же получив удар под дых. Ветер ждал ее, он тащил Юлю по земле прямо к обрыву. Она не видела, но слышала, как все ближе и ближе море, как оно беснуется и ликует от своей бешеной силы. Еще немного, и ветер столкнет ее в море, но он вдруг останавливается у самого обрыва. И Юля видит трещину в скале, достаточно широкую, чтобы смог протиснуться взрослый человек, не то, что она. Ветер завыл, море внизу страшное, черное и хохочущее. Ветер ударил в лицо, но не свалил ее с обрыва, и она залезла в щель, нащупав под ногами ровные ступеньки. Спустившись немного вниз, она увидела, как стихия снаружи заметает ее, погребая заживо под землей. Земля и песок набились в нос и рот, она стала задыхаться и проснулась.

Изо рта вырвался сдавленный крик, сменившийся долгим болезненным кашлем. В соседней комнате заворочались родители. Юля взглянула на часы: половина шестого. Она встала и выключила будильник, ложиться и досыпать свои полчаса не хотелось. Она была вся мокрая, насквозь, даже матрас промок. Пришлось снимать простыню и разложить ее на столе и стульях. Взяв сменку, она поспешила в душ, пока мама не видит, а то отправит опять по врачам искать зловредного микроба. Пока она мылась в душе, стиральная машинка тщательно вымывала ночной кошмар. «Пусть только попробует еще раз мне какую-нибудь хрень принести!» — возмущенно думала Юля, находя в своем кошмаре параллельные линии с теми триллерами и ужастиками, которые любила Альфира. Но как бы она на нее не злилась, вины Альфиры и ужастиков не было — все было слишком реальным и слишком непохожим, как бы Юля не старалась найти общие стороны или пересечения.

Съев с жадностью молодой обезьяны два больших банана, она поспешила на пробежку. Завтракать они привыкли на работе, там было и вкуснее, и спокойнее. От воспоминаний о каше из монастырской крупы вперемешку с семенами льна желудок попросил пощады, мать худела и пичкала этим всех, спорить было бесполезно. В ресторане их ждала рисовая каша с кокосовым молоком и красным перцем, который поначалу совсем не чувствовался, зато потом она и Альфира напоминали огнедышащего дракона. После такого завтрака работать было одно удовольствие, сон снимало моментально, и до самого обеда голова была ясная без разных дурных мыслей или мути, неизменно забиравшейся в черепную коробку по дороге в школу.

На работу она пришла первая, успев отбегать свои пять километров, помыться и переодеться до пробуждения родителей. Отец поймал Юлю в дверях, она проверяла рюкзак, не забыла ли чего для вечерней тренировки. Он что-то спросил, Юля что-то ответила, не запоминая разговор. Отец был где-то далеко, вроде и рядом, достаточно руку протянуть, но так далеко, что и лица не разглядеть. Двери ресторана оказались закрытыми, Юля увидела, как Мэй паркуется в соседнем дворе. С машинами у Юли не складывалось: в раннем детстве все время тошнило, потом она попала в небольшую аварию в такси, отделавшись ушибом, в школе можно было записаться на курсы вождения, но ни она, ни Альфира не горели желанием. Альфире вообще было нельзя с ее зрением, а Юля не видела себя в роли водителя, и дело было не в страхе перед дорогой или сложность управления, хотя, что там было сложного, просто понимала, что это не ее. По Мэй было видно, что она и ее красная Creta созданы друг для друга.

— Привет. Не спиться? — Мэй приветливо улыбнулась и открыла дверь.

— Доброе утро! — бодро отрапортовала Юля. В ресторане приятно пахло специями и свечами, кофе и немного прохладой. Юля пошла переодеваться в небольшую комнату, закуток девочек, как называла ее Мэй, выделив отдельную комнату для официанток.

— О, ты уже переоделась, — Мэй сама переодевалась здесь, меняя джинсы или брюки с футболками на красивые платья с цветами или птицами.

— Да, осталось сделать суперприческу, — Юля заплетала тугую косу, чтобы хитрым образом закрутить на затылке, но ничего не получалось.

Мэй не стеснялась Юли и, сложив джинсы и футболку на свободном стуле, подошла к ней и помогла закрутить крепкий клубок, воткнув в него две коричневые деревянные палочки, от которых пахло сладковатым лаком, немного напоминающим горький шоколад.

Юля заметила на бедрах Мэй следы давних побоев, тонкие белые шрамы, будто бы кто-то хлестал ее до крови, часто, долго, но это было давно. Ей стало стыдно, и она опустила глаза, не зная куда деться, а выбежать из комнаты было бы совсем плохо.

— Ты заметила шрамы. Я вижу, что заметила. В этом нет секрета, но и рассказывать об этом больно, — Мэй закусила губу до красноты, оправляя платье перед зеркалом. Прическу она не меняла, еще дома заколов волосы сложными украшениями из дерева и речного жемчуга. — Так было принято в моей семье, такое наказание для девочек за порочные мысли.

— Ужас какой! Но мы же не в Средневековье! — возмутилась Юля.

— Правда? А ты телевизор давно смотрела?

— Я его никогда не смотрю.

— А зря — врага надо знать в лицо. Попроси Максима, он тебе расскажет. У тебя очень умный и добрый брат. Сразу видно, как он вас любит и беспокоится. Тебе не рассказали, что мы вчера познакомились?

— Может и рассказали. Я после тренировки вошла в режим ожидания, поэтому мне бесполезно что-то говорить, все равно ничего не пойму.

— У меня так тоже было раньше, но я заставила себя больше так не уставать. Как чувствую, что перехожу грань, останавливаюсь и бросаю все.

— Я так не умею.

— Научишься, когда придет время.

Они прошли в зал. Юля занялась столиками, подготавливая салфетницы, меняя циновки, на которых были крохотные пятна от соусов, не замеченные вечерней сменой. Юля всегда находила ошибки и не жаловалась, а исправляла, радуясь, когда все было в идеальном порядке. Можно было бы еще раз пол помыть, но вроде и так чистый. Мэй закончила с кассой и терминалами и заварила чай. Она пила крепкий черный чай, посмеиваясь над собой, что портит имидж и не любит зеленый чай. Альфира пришла как раз к чаю, быстро переоделась и, сидя в чистом благоухающим сакурой кимоно, или чем-то таким, иногда было трудно разобрать, какой по-настоящему запах дает кондиционер, жмурясь от удовольствия, пила горячий чай без сахара. Мэй научила их пить крепкий чай, и девушки приводили в ужас своих мам, когда заваривали себе что-нибудь покрепче.

— Так, я ничего не помню и ничего не знаю, что вы мне там вчера втирали, — строго сказала Юля, следя за хитрым перемигиванием между Альфирой и Мэй.

— Знаю, мы тебя и не грузили. Илью загрузили, вот он вообще ушел в циклический reboot! — засмеялась Альфира, а Юля подумала, что так мог пошутить только Максим.

— Ничего, Илья умный и разберется, — буркнула Юля.

— Ага, когда мы тебя домой отвели, столько идей накидал. Точно не спал всю ночь!

— Альфира, ты главное скажи, — улыбалась Мэй, подкладывая девушкам зефир на блюдца.

— Точно, я же совсем забыла. Короче, Сергей, ну этот, красавчик, нашел сестру Алисы и вчера пошел к ней на свидание.

— Я бы ему не доверяла, — фыркнула Юля.

— Да ладно тебе. Ой, я забыла про бар! — Альфира вскочила.

— Там все хорошо. Мы с Юлей все проверили. Скоро Камиль придет, будем завтракать. А пока можно немного побездельничать, — Мэй налила всем чай. — Юля, у тебя тренировки. Думаю, что к Алисе мы съездим без тебя. Ты не обижаешься?

— Нет, я особо не горю желанием. У меня итак на тренировках какая-то ерунда творится, — Юля задумалась, говорить ли про Виктора Кима. — У меня там мастер-класс от какого-то Виктора Кима. Я, наверное, схожу с ума, но он точная копия Ланы Ким, только мужчина и сильный.

— Ты уверена, что это мужчина? — с сомнением спросила Мэй, посмотрев в сторону, будто бы кто-то мог их подслушивать.

— Уверена, — Юля потерла голову, вспомнив о пропущенном ударе.

— А тебе странные сны не снятся? — после недолгого молчания спросила Мэй.

— Снятся, но это такой бред!

— Расскажи, пожалуйста, — неожиданно строго и требовательно попросила Мэй.

Юля рассказала, часто возвращаясь, чтобы уточнить подробности. Странно, раньше кошмары так надолго не задерживались в памяти, а этот она помнила до мельчайших подробностей. Стоило Мэй спросить об этом, как картина ночного кошмара вспыхнула так ярко, что Юля поперхнулась чаем. Потом Альфира рассказала свое видение на гараже, а Мэй свой сон. Они молча смотрели друг на друга, мыслей было столько, что страшно было открыть рот. Из оцепенения их вывел Камиль, ворвавшийся на кухню вместе со своим новым помощником Булатом. Их веселая энергия и приятные комплименты разрядили атмосферу, выгнав из кухни сгустившуюся тоску и тревогу.

— Мы об этом еще поговорим, — шепотом сказала Мэй, когда они вышли в зал. — Юля, будь осторожна на тренировке. Надеюсь, что сегодня мы найдем Алису.

— От меня мало толку. Я опять впаду в режим ожидания после тренировки, — поспешила предупредить Юля.

— Береги себя, — Мэй погладила оберег под курткой кимоно Юли, Альфира показала, что тоже не забыла надеть.

12. Последнее свидание

Сергей вернулся за полночь. Обычно веселый и самоуверенный балагур, или как-то так раньше называли болтунов и тунеядцев, а попросту веселых лентяев, он молча закрыл дверь и, вставив ключ в верхний замок, то открывал, то закрывал, слушая шелест стальных цилиндров внутри не менее устрашающей стальной коробки двери. Неудачные свидания никогда не расстраивали его, девушкам приятно с ним даже поговорить, и они всегда расставались если не друзьями, то добрыми приятелями или френдами. Он не забывал о них, следя за запрещенным facebook, честно отмечая все, что ему нравилось. Но не сегодня. Он вернулся опустошенный и надломленный, такого с ним никогда не бывало. Нельзя сказать, что девушка ему не понравилась, вовсе нет, Оля не яркая красавица, но к таким девушкам тянешься неосознанно, видя их внутреннюю красоту. Хотя какая может быть красота у девушки, которая зарегистрирована на тиндере? «Интересно, когда и его заблокируют?» — подумал Сергей, продолжая крутить замок, но в голову пришла совсем другая мысль, прочитанная или услышанная много раз, но понятая именно сейчас, когда в руках дрожал ключ, а хорошо смазанный Лехой замок послушно совершал бессмысленные возвратно-поступательные движения: «Замки придуманы для людей, а не от воров».

— Ты чего тут завис? — спросил Максим, он сам недавно вернулся и сел работать, чтобы выкинуть из головы нечто, провалившееся под землю на перекрестке у кафе. Работа помогала, мысли приходили в норму, и он не обращал внимания на входящие сообщения от Альфиры и Ильи, что-то нашедшего в мифах народов мира. От всего этого у Максима болела голова, и очень хотелось отвлечься, лечь спать, но сон не шел. Он в очередной раз позавидовал сестре, способной спать в любом состоянии. — Что случилось?

— Случилось, — глухо повторил за ним Сергей и оставил замок в покое.

— Чай будешь? Леха спит, — Максим ушел на кухню и вскоре загудел старый электрочайник.

Сергей переоделся, аккуратно сложив брюки и промокшую от холодного пота рубашку на стуле. Холодная вода не придала сил, стало даже хуже. Он смотрел на себя в типовой ванной позднего советского образца, в потускневшем зеркале видя чужого постаревшего за один вечер человека. А ведь он самый старый среди них, ребятам еще половину срока тарабанить, а у него последний год магистратуры и все, заниматься имитацией научной деятельности в целях откоса от армии он не хотел, у него была постоянная работа с твердой бронью.

— Я тебе пуэр заварил, — Максим кивнул на пузатую кружку, в которую почти влезала бутылка пива.

— Спасибо, — Сергей сел и с тяжким вздохом выматерился. Максим молчал, не подталкивая друга, Сергей сам все расскажет, когда будет готов. Он любил поболтать, но в его красочных рассказах о любовных победах никогда не было места оскорбительному или насмешливому по отношению к девушкам, даже если они его отшивали. Не было и скабрезности, он умел так рассказать о своих эмоциях, что у слушателя наступал эффект полного присутствия, а уже кого слушатель себе представлял, так это было на его совести, рассказчик был ни при чем. — Если коротко, то Алису мы нашли. Завтра вечером Оля обещала отвести к ней. Я думаю, что не стоит идти всем табором, а то спугнем Олю, об Алисе и говорить не стоит.

— Мы об этом говорили и решили, что лучше пусть пойдет Альфа и хозяйка ресторана Мэй, она просила об этом.

— Мэй? Оля говорила о какой-то Мэй, что Алиса по ночам разговаривает с ней, иногда даже зовет. Вообще там такая клиника, я это по Оле увидел. Просто ужас, а они боятся кому-нибудь рассказать. Родители ничего не знают, они в Саранске, вроде и недалеко, но хорошо, что далеко. К врачам Оля боится идти, тогда сестру в дурку определят, а это было бы ей на пользу.

Сергей стал пить чай, морщась при каждом глотке. Пуэр был хороший, и он любил его, но сейчас напиток казался ему горьким и противным, как и свет диодной лампы, как и шум автомобилей на магистрали, дрожь пола от проезжающей ' электрички, где-то в дали встречавшей сестру радостным гудком. Все раздражало, особенно раздражал он сам себя.

— Сегодня я работал психотерапевтом. Оля хорошая девушка, но всего боится. Она сама не понимает, почему выбрала меня

— У тебя лицо приятное, тебе хочется все рассказать, потому что ты будешь слушать и не поднимешь на смех. Это видно, мне Альфа так сказала. Она называет тебя шпионом.

— Что ж, Альфа очень умная девушка, а вот ты дурак.

— Это-то почему это? — напрягся Максим.

— Да потому. Она уже давно не девочка, а ты ее и сестру в девчонках держишь. Дурак ты и есть. Ладно, не о тебе речь, сам поймешь потом, смотри, будет поздно. Плевать на тебя. Так, мы с Олей даже в кафе не пошли, все время ходили в парке подальше от всех. Ей надо было выговориться, я ее немного подтолкнул, и она сама все выдала про Алису. Она знает, что мы ее ищем, я не стал врать. И нечего делать такое лицо, она этому обрадовалась. От Алисы ничего не добьешься, совершенно без толку. Мое мнение — ее место в стационаре, но Оля не хочет. Это странно, вроде взрослые девушки, давно одни живут, а так боятся родительского гнева. Не знаю, что уж она там врет про Алису, но так долго продолжаться не может, Оля и сама это понимает, но ей нужен кто-то, кто подтолкнет, заставит ее сделать шаг.

— И этот кто-то ты?

— Вовсе нет, я не гожусь. Я могу развеселить, выслушать и немного помочь, но не более. Знаешь, я еще никогда не чувствовал себя полным ничтожеством, и не потому, что меня девушка опустила, как было раньше. Да-да, было-было и у меня, когда еще морда вся в прыщах была, а мозг весь в штанах умещался. Не поэтому я ничтожество, а потому, что хочу, но не могу никак помочь.

— Тогда мы все ничтожества, — заметил Максим и подлил себе кипятка в кружку и накрыл сколотой по краям тарелкой, пришло время четвертой заварки, после седьмой он всегда шел спать.

— Да все я понимаю, но от этого ни фига не легче.

— Слушай, у тебя же была психиаторша, разве нет? Ты сам от нее сбежал, помнишь?

— А, Аврора Вадимовна. Помню-помню, только она психотерапевт, а не психиатр, или нет? Забыл уже. Я у нее был домашним стендом, умеет она мозг трахать, профессионал.

— Так вот и посоветуй ее Оле, вы же дружите, она поможет.

— Максим, вот почему ты мне не позвонил и не сказал об этом три часа назад? Разве друзья так поступают? — Сергей сделал гневное комичное лицо и поднял кружку. Они чокнулись чаем, криво ухмыляясь каждый в свою чашку. — Вот завтра и приглашу. Я намерен поехать с Альфой и Мэй, она, кстати, красивая?

— Да, ничего так метиска. Только старовата будет, тридцать пять плюс.

— Это для тебя старовата. Разберемся, я уже в предвкушении.

— Я рад, что ты вернулся в себя. Двигай спать, тебе же с утра проект сдавать, забыл?

— Нет, не забыл. Между прочим, я его перед уходом финально задосил, система крепче гранита!

— Это мы посмотрим, нам же потом на бета-тестирование отправят, а наш Робушка кого хочешь уронит.

— Не уронит, я ему приманку приготовил, — Сергей самодовольно ухмыльнулся. — Помнишь Наташку, ну с пятого курса, такая всегда лохматая ходила?

— Это ту, которая левую сторону наголо брила, а правую в зеленый цвет красила. Помню, конечно. А она разве не в дурке?

— Нет, у нас. Она уже начальник отдела бета-тестирования, теперь полностью лысая. Кстати, она замужем и ждет двойню, так что ты Максим все опять профукал.

— Больно надо, — фыркнул Максим. — Молодая Баба-Яга меня не привлекает.

— Кстати о мифах Древней Греции. Давай колись, что за хрень вы там ищете? Это ты Лехе можешь заливать, что рисунок Альфы для вашей игры, да и Леха не верит, он просто безотказный и не любит лезть в чужие дела.

— А вот ты любишь, — язвительно бросил Максим.

— Так ты сам меня в это втянул. Давай ты не будешь мне заливать, что этот демон и Алиса никак не связаны.

— Связаны и черт его знает как! Тут бесполезно рассказывать, я и сам не могу толком ничего сформулировать. Сейчас покажу, — Максим вернулся с ноутом и включил видео с дрона. — Это квадрокоптер Ильи заснял.

— А Илья это кто? — Сергей внимательно смотрел видео боя в парке.

— Это друг Юли и Альфы. Он с Юлей с детсада знаком. Хороший парень, вот только сестра из него веревки вьет, а он терпит.

— Ты чего это на Юлию наговариваешь? Она девушка серьезная, совсем на нее не похоже. Скорее всего, она пока не понимает, чего хочет. Ничего, скоро подрастет, а раз еще общаются, пусть потерпит. Я знаешь, как был влюблен в старших классах, даже вены резать хотел, а потом узнал, что она пошла по рукам, и как-то само отпустило, как будто проткнули и все вытекло.

— Ты чего, Юля не такая! — возмутился Максим.

— Вот и я о чем, так что не наговаривай на сестру. Лучше на себя посмотри, сколько тебе уже лет, а девушки нет. Ты часом не из этих, не из западных петушков?

— Ой, как смешно! Ха-ха-ха! Думай что хочешь, но спи осторожнее, — зловеще сказал Максим.

— Всегда осторожен, — поддержал шутку Сергей. — Так, стоп, верни обратно на десять секунд. Еще, еще секунда. Стоп. Увеличь и вырежи.

— Тебе зачем? — Максим все сделал, как он сказал, не видя в стоп-кадре ничего интересного. Илья уже был отброшен невидимой силой, Юля готовилась к высокому удару ногой, и как она понимала, куда бить, ничего же не видно или видно?

Сергей вернулся со своим планшетом и, получив стоп-кадр, долго колдовал с фильтрами. Все исчезло: деревья, безоблачное небо, Юля, трава, с трудом различимый силуэт Альфы, застывшей, как статуя. Снимок стал полностью черным, потом проявился серый нечеткий образ, становясь чернее и чернее, пока в полном отсутствии цвета Максим не разглядел. Сергей увеличил, и они увидели рисунок Альфы, только это нечто улыбалось, заранее ставя блок, предугадывая удар Юли. И это была женщина, сомнений не было.

— Так, спать! — скомандовал Максим и попросил. — Юле не отправлять, у нее же тренировки. Нечего лишний раз нервировать, а то еще получит удар и в больницу попадет.

— Ты прав, лучше Альфе и Илье. Он что-то нашел, завтра решили обсудить подробнее. Он нашел карту бомбоубежища, которое под рестораном. Короче из него куда только нельзя попасть.

— Туда я не пойду. Я боюсь подвалов и тоннелей. Вот все, что на верху, мое, готов на все, но под землю без меня!

— Разгалделись, спать не даете, — в кухню вошел Леха и сел за стол. — Дай посмотреть.

Он выхватил планшет у Сергея и, неприлично зевая, всматривался в снимок. Максим и Сергей буравили его глазами, но Леха молчал. По его лицу было видно, что он что-то знает, но надо было выдержать театральную паузу.

— Я вашего демона Насте отправил, она любит такое. У него много имен, я не запомнил, — Леха зевнул. — Вот почти точно такая же картинка была на какой-то гравюре, а еще на осколках сосудов. Она много чего прислала, ей скучно дома, вот и шарила по сети. Этот демон и мужчина, и женщина, а еще он может быть множеством из множества. Вот этого я вообще не понял, как такое возможно.

— Что, получается надо попов звать? Выпишем из США экзорциста? — предложил Серега.

— Не надо. Во-первых, не та контора, другой уровень. Настя объяснила, что церковники уровень управления людьми, а эти демоны выше стоят. Это во-первых, а во-вторых, экспату из США визу не дадут — не дадим врагу ступить на нашу землю!

— А это часом не демон ли говорит? — с интересом спросил Сергей.

— Может и он, вот только какой. Если хочешь, позвони Насте, она тебе мозги заморочит, — предложил Леха. — Я поплыл уже после второй минуты.

— Может мы к ней Илью с Альфой отправим? — Сергей кивнул Максиму.

— Неплохая мысль, Илья тот еще зануда, — согласился Максим.

— Как и U-Li Sun. Когда у нее выступление будет?

— В воскресенье, через три дня.

— Что-то график больно дикий, — заметил Леха. Три тренировки подряд, день отдыха и выступление. Бедная девчонка, за что ее так?

— А еще надо смену в ресторане отработать, — добавил Сергей.

— Ой, распереживались. Все лучше, чем дома торчать, — буркнул Максим.

— Ладно, так что за демон-то? Какая специализация? — заинтересовано спросил Сергей.

— Война, апокалипсисы и тому подобное, — зевнул Леха. — Мы все умрем.

— Непременно, но потом, — улыбнулся Сергей.

13. Второй день

— Жалеешь, что не пошел с ними к Алисе? — Юля ехидно посмотрела на Илью. До начала тренировки еще полчаса, тренер опаздывал, а ждать в здании, сидеть у закрытой двери совсем грустно. Илья не заметил ее взгляда, погруженный в обдумывание простого вопроса Юли «Зачем им нужны мы?», он машинально держал Арнольда на коротком поводке, смотря сквозь спорткомплекс. — Ладно, я пошутила. Ты не обиделся?

— Я давно устал на тебя обижаться, — без эмоций ответил Илья. Он все слышал и, даже не видя ее лица, мог по интонации точно угадать, с какой из фирменных ухмылок Юля подкалывает его. Раньше он обижался, не понимая, что за этими колкостями и насмешками Юля прятала свои чувства, боясь получить в ответ насмешку или снисходительную улыбку, поэтому первая шла в атаку. — Если мы всерьез рассматриваем все происходящее, как проявление какой-то древней силы, которую наука не способна описать, то обычно в ритуалах использовались девственницы и девственники, как чистые телом и душой. Во многих странах и культурах жертвоприношение было своего рода честью для жертвы. Я плохо помню всю эту муть, так, осталось ощущение и понимание чудовищности ритуалов. С другой стороны мы не в праве их судить и не способны понять древнюю культуру и, тем более, принять их нормы морали и ценности.

— Ты попроще скажи, забыл, с кем разговариваешь? — Юля натянула глупую усмешку, пытаясь перевоплотиться в малолетнюю цыпочку, на животном уровне понимающую свою притягательность для парней, особенно для мужчин старше и с достатком. Она сбросила с себя эту рожицу, прочитав явное неодобрение в глазах Ильи, лицо у него оставалось напряженным и задумчивым. — Правда, я мало что поняла. Ты мне рассказывал, а я спала, пока мы ехали. Извини, но у меня сил осталось только на тренировку.

— Это я тебя загрузил. Хочется рассказать, я же нащупал что-то, и мне это очень не нравится. Если по-простому, то что-то подобное случалось каждый раз, когда начиналась большая война. Я нашел целое исследование там, у вражеских ученых, но оно касается только XX века.

— Конечно, станут наши победобесы что-то такое исследовать, — фыркнула Юля.

— А вот не скажи, наши тоже принимали участие. Там какой-то особый отдел КГБ это разрабатывал. Я всегда думал, что это больные люди, ну, которые читают мысли на расстоянии или документы в сейфах, помнишь, я тебе скидывал?

— Помню. Я все прочитала и посмотрела. Ты не представляешь, как мы с Альфой ржали. Потом пытались прочитать переписку друг друга с матерями. И ты знаешь, получилось! — Юля хихикнула. — Там и так все понятно, что у меня, что у нее одно и то же, порядок слов разный.

— Это да. Мне повезло с родителями — они ко мне не лезут, с учебой все ОК, а дальше делай что хочешь. Я эту тему понял еще в пятом классе.

— А я вот недавно поняла, а теперь уже поздно. И все-таки жалко, что мы не пойдем к Алисе. Я бы хотела на нее посмотреть.

— Думаю, что Максим прав, и нам нечего там делать. К ней и так идут Альфа и Мэй, а еще Сергей. Да-да, не удивляйся. Он в теме.

— Ну, мой брат и трепло! — с чувством воскликнула Юля и топнула ногой, Арнольд недовольно рыкнул, призывая к порядку. — Он обещал, что будет молчать! Он же сам нам это говорил, чтобы мы не болтали!

— Он ничего и не рассказывал. Сергей сам догадался, пришлось ему видео показать. А, тебе же не прислал Максим. Смотри, Сергей увидел это на видео и наложил фильтры. Узнаешь?

Илья достал планшет и показал обработанный стоп-кадр. Юля отшатнулась, едва не свалившись на лавку. Она села, чувствуя тяжкую усталость. Руки сами потянулись к экрану, она всматривалась, переживая бой в парке, раскадровывая каждое свое движение.

— Здравствуйте, Юля. Вы помните меня? — они вздрогнули, а женщина в черном длинном платье с длинными рукавами приветливо улыбалась, не открывая рта. Тонкие губы сжаты до белизны, словно она сдерживается, борется с собой. Платье свободно облегало фигуру, и Юля могла поклясться, что все ее тело дрожит от напряжения. — Я в прошлый раз не представилась, и это было не вежливо с моей стороны. Меня зовут Лана Ким. Как зовут вашего молодого человека и этого страшного зверя?

Арнольд изготовился к прыжку. Мышцы бугрились и дрожали, из плотно сжатой пасти раздавалось глухое рычание, в котором слышались страх и ненависть.

— Это Арнольд, не бойтесь. Фу, фу, Арнольд. Ну что на тебя нашло? — Илья отошел в сторону, с трудом уводя упирающегося пса. Арнольд жалобно заскулил, рванулся обратно, но, получив поводком по спине, замер, не спуская глаз с Ланы. Илья хмурился, что-то было знакомо ему в этой женщине, приветливой на вид, красивой и страшной. Он не мог сформулировать точнее, на уровне инстинктов, как и Арнольд, чувствуя врага.

— Здравствуйте, Лана. Моего молодого человека зовут Илья. Как вы меня нашли? — Юля смотрела ей прямо в глаза, выдержав холодный взгляд Ланы.

— Вот только он об этом не знает, — тихо проговорила Лана, насмешливо сузив глаза, искоса посмотрев на Илью. — Вас тренирует мой брат. Я попросила его дать вам мастер-класс. Я была на прошлой тренировке, но вы меня не могли видеть. Я не хотела мешать вам и скажу честно, вы вполне оправдали мои надежды.

— Спасибо, — с трудом выдавила из себя Юля. — Почему это так важно для вас?

Юля хотела крикнуть ей в лицо: «Что за игру вы ведете? Что вам от меня надо?», но сдержалась. Лана снисходительно улыбалась, читая все у нее на лице. Она деликатно коснулась руки Юли, пальцы Ланы оказались обжигающе холодными и твердыми, как камень.

— Вы все узнаете в свое время. Незачем торопить жизнь, как и незачем пытаться обмануть свою судьбу. Это, конечно же, очень неточный термин, но в вашем культурном коде он будет наиболее понятным, — Лана обнажила зубы, глаза стали абсолютно черными, и Юля невольно вскрикнула.

Просигналила машина, весело приветствуя ребят. Юля сидела на лавке с широко открытыми глазами и сжимала пальцы Ильи. Она инстинктивно, как раненый зверек, жалась к нему, ища защиты, не понимая, почему она сидит, и куда делась эта женщина. Юля закрыла глаза и увидела стоп-кадр. На глубоком черном фоне на нее смотрела Лана. Ее затошнило, Илья дал бутылку, и Юля с жадностью стала пить. Видимо, делала она это не в первый раз, литровая бутылка быстро опустошалась.

— Юля, не надо столько пить. Тяжело будет, — тренер забрал у нее бутылку. — Ты себя хорошо чувствуешь? Что-то ты бледная. У тебя же, вроде, еще две недели до месячных, или график сбился.

— Нет, все нормально. Просто жарко, — замотала головой Юля и покраснела. Илья достал для нее шоколадный батончик с орехами, а она пыталась выбить из головы и Лану, и то, что тренер рассказал про ее месячные Илье. Почему-то ей всегда было стыдно говорить об этом, тем более с Ильей. Тренер должен был знать ее циклы, чтобы правильно планировать нагрузку, но зачем об этом знать Илье. Альфира проще относилась к этому, не понимая Юлиного стыда, но и не высмеивая. А ведь у Альфиры дома любое упоминание об этом, особенно в присутствии младших братьев, могло кончится реальной поркой, и плевать, что ей уже семнадцать лет. И все это делалось тихо, чтобы никто не узнал и не смел думать, чтобы идеальная картина не потрескалась, а мать и бабушка не потеряли лицо. Хуже нет для родителей — потерять лицо или признать свои ошибки, что они могут быть тоже не правы.

— Мы тебя здесь подождем, — Илья встал и поправил рюкзак на лавке. В этом не было никакого смысла, просто он не знал, куда себя деть.

Тренер кивнул Юле и пошел к входу. Она встала, поправила футболку и тонкие белые спортивные брюки. Немного подумав, она ткнула его пальцем под ребра. Он повернулся, и Юля быстро поцеловала в щеку, посмотрев ему в глаза без насмешки или ехидства, честно и смущенно. Но ехидство взяло вверх, и она моментально скрылась за привычной маской.

— Не придумывай. Когда вернусь, пойдем есть мороженое.

— Хорошо, — Илья дотронулся до щеки, она горела и покраснела, вскоре он покраснел весь, а очки запотели. Юля довольно улыбнулась и, схватив свой рюкзак, побежала внутрь.

Арнольд ткнулся башкой в живот. Илья свалился на лавку и стал трепать пса. Достав немного подкормки в виде небольших косточек из сушеной шквары, он покормил пса. Арнольд с удовольствием хрустел, проглатывая на лету, подскакивая и требуя еще.

— Все, больше нет. Хочешь есть, найди себе мышку, — отпихнул развеселившегося пса Илья, но Арнольд не отставал, приглашая хозяина поиграть. — Ладно-ладно, жаль, что нашего жука не взяли.

Арнольд, услышав о своем летающем друге, сделал такое скорбное лицо, перевоплощаясь не хуже маститого актера с тридцатилетним стажем служения в театре.

Первый час Юля тренировалась с Олегом Николаевичем. Виктор Ким опаздывал, застряв в пробке. Работать с тренером было привычно и спокойно. Юля пыталась провести придуманные для Виктора комбинации, и тренер не с первого раза угадывал ее движения, получая от развеселившейся Юли ощутимые удары в корпус и по ногам.

— Ты молодец, но надо меньше задора, а то зазеваешься и получишь контрудар. Бойся своих чувств, в бою они будут тебе мешать, — тренер кивнул Юле, и она легла на спину, высоко подняв левую ногу. Он размял ступню и нажал в нужную точку на голеностопе, и икру перестало сводить. — Плохо размялась, схалтурила. Давай вторую ногу.

В этом положении их и застал Виктор. Он поклонился, быстро извинившись за опоздание. Юля с пола следила, как он разминается, примеряя на себя новые упражнения и прыжки, сидя на корточках, стоило попробовать. Тренер одобрительно кивнул, движением корпуса показав, что у него так не получится.

— Я готов. Как ваши ноги, все хорошо? — Виктор выравнивал дыхание, сбрасывая с себя излишки энергии. Юле показалось, что воздух слегка искрился, или это солнце так играло, заглядывая в зал через высокие окна.

— Я готова, — Юля встала напротив него и поклонилась. — И я вас победю!

— Это будет для меня честью, — улыбнулся Виктор.

Они поклонились, тренер дал команду к началу боя. В этот раз Виктор действовал совсем по-другому, и Юля растерялась, в первые секунды оказавшись на полу после хитрой подсечки.

— Не расслабляйтесь. Я ваш противник, ожидайте от меня разных пакостей.

— А вы от меня! — Юля вскочила и, сделав обманное движение, ловко подсекла его в отместку.

— Вы прилежная ученица, — смеясь, сказал Виктор, поднимаясь и поправляя кимоно. — Продолжаем.

14. Алиса

— Приехали, — Мэй припарковалась в пожарном проезде у разметки. Сверившись с навигатором, она огляделась, напряженно что-то ища глазами, но все было вполне обычно и мирно: на детской площадке веселились дети, по дворам сновали машины такси и курьеры на велосипедах, дома укутаны плотным кольцом автомобилей всевозможных расцветок и мастей, на деле подтверждая концепцию «Двор без машин». Она достала из бардачка рулетку и вышла.

— А что ты делаешь? — Альфира с интересом наблюдала, как Мэй измеряет расстояние между бампером и первыми штрихами красно-белой разметки. Бампер заезжал на нечеткий стершийся профиль на два сантиметра.

— Не хочу, чтобы меня эвакуировали, — Мэй обошла машину, до соседнего бампера оставалось не более двадцати сантиметров. Вздохнув, она села за руль и осторожно поехала назад. Встав почти вплотную к соседней машине под восторженный писк парктроника, Мэй заглушила мотор и закрыла все окна и, выйдя из машины, проверила все двери. — Меня уже три раза из-за этой полосатой твари эвакуировали. В последний раз за полтора сантиметра, причем разметка была стерта, оставались жалкие штрихи с другой стороны.

— Понятно, у меня братишки мечтают о машине.

— А ты боишься, верно? — Мэй доброжелательно улыбнулась, Альфира кивнула, для наглядности отойдя подальше от красной Creta. — Я тоже сначала боялась, потом привыкла, без машины не могла. Конечно, можно было и такси обойтись и на метро я езжу, не брезгую, как некоторые. Если удобнее подземкой или на электричке, то я не поеду в пробки, мне моя жизнь дороже. Машина она же не только нужна для работы или жизни, она мне помогла себя собрать по частям, понять, что я сама могу, без чужой помощи или указаний. Вот такая психотерапия. Это моя вторая машина, первая прослужила десять лет, я бы не меняла ее, если бы двигатель не сожгла. Это по дурости, я же все-таки женщина, и дурости во мне неиссякаемый источник.

— Юля в секцию ходит дурь выбивать, — Альфира ехидно усмехнулась. — Правда с каждым годом получается все хуже и хуже.

— А вы любите друг друга подкалывать, да?

— Ага, а как иначе? Если подруга не скажет, кто ты на самом деле, то кто скажет? По-моему для этого и нужны друзья, чтобы говорить правду в лицо.

— Я об этом не думала. Возможно, ты и права. Тогда у меня нет друзей, — Мэй вздохнула и с грустью посмотрела в прозрачное синее небо. Жара немного спала, и становилось прохладнее, а за прохладой тянулась ленивая усталость, переходящая в нестерпимое желание уехать отсюда скорее. Но мозг четко сигнализировал, что тогда все пробки ее, и она пропадет здесь, пытаясь выехать из новых территорий в старую Москву. — Найти друзей очень сложно, у меня никогда не получалось. Только доверишься кому-нибудь, а оказывается, что меня используют, или это у меня такая дурь в голове. Начинаю думать, анализировать, ищу и всегда нахожу изъяны и трещины. Раньше я не понимала, что значат эти слова, пока не повзрослела и не увидела, что это действительно так.

— У меня одна подруга — Юля, других нет. Нас в школе считают неформатными. Мы не ходим на дискотеки, парни часто зовут на вписки, но я не хочу туда идти. Мне там будет скучно, а Юля. О! Видела бы ты ее лицо, когда к ней парни подкатывают! Все хочу ее заснять, но так ржу, что не успеваю!

— А к тебе не подкатывают?

— Юля говорит, что подкатывают, а я не помню. Я слишком долго врубаюсь, а парень уже слился, думает, что я его отшила, а я просто не догнала, чего он хочет. Девчонки в классе всем рассказывают, что я тупая.

— Пусть рассказывают. Они завидуют, поэтому и распускают сплетни. У меня в школе было то же самое, пару раз приходилось драться. У нас класс делился на группировки, и вот девчонки из ОПГ вызвали на стрелку. Приходилось драться после школы, они все думали, что я их парней отбить хочу. Знаешь, такие животные разборки, уровень павианов или бабуинов, но только обезьяны с укладкой и мелированные. Что-то я с тобой разоткровенничалась.

— Нестрашно, я это никому не расскажу, кроме Юльки.

— Спасибо, что предупредила, — Усмехнулась Мэй и поймала внимательный взгляд.

Девушка стояла достаточно далеко, и можно было подумать, что она смотрит на дом или в окно, но Мэй кожей чувствовала, что смотрят на них. Альфира поймала настроение Мэй и повернулась сразу выхватив одиноко стоящую девушку в сером деловом костюме. Лицо девушки показалось очень знакомым, и это усиливал напряженный взгляд девушки, буквально разбиравший на части, желая проникнуть внутрь. Что-то было неестественное в этом взгляде, злое и чужое, внедрившееся в нее. Девушка казалась слегка полноватой, что она старалась скрыть брючным костюмом. Волосы убраны в строгую прическу непонятного вида, замыкающуюся на затылке крупными заколками, минимум макияжа горел ярко на бледном лице, тонкие пальцы добела сжали ручки сумки. Она не двигалась, гипнотизируя Мэй и Альфиру. Со стороны остановки подошел Сергей и еле заметно дотронулся до нее. Альфира увидела, как девушка дернулась, но не телом, а чем-то другим, что незримо обволакивало ее. Это взмыло вверх и молниеносно влетело в дом. Она не успела понять, в какое окно, но периферическое зрение зафиксировало движение плотного прозрачного тела.

Девушка изменилась, словно с нее сняли напряжение. Она пошатнулась, и Сергей взял под руку и повел к Альфире и Мэй.

— Добрый вечер, — поздоровался Сергей, подмигнув Альфире, смотревшей на него с широкой улыбкой. Ее смешил друг Максима, пускай она и видела его пару раз, воспринимая комплименты и невинные подкаты как шутки, особенно глядя на насупившиеся брови Юли. Это Оля, сестра Алисы.

— Это Сергей, а это Мэй, — представила Альфира.

— Очень приятно, — Мэй подошла к Оле и взяла ее за руку. — Мы хотим помочь.

— Да-да, Сережа говорил об этом. Надеюсь, у вас получится. Я не знаю, что дальше делать, — Оля всплакнула, и Мэй, опередив ее, деликатно обняла девушку.

— Для этого мы здесь. Все будет хорошо, — тихо сказала Мэй.

Сергей стоял напряженный и бледный. Это был невеселый самец, каким его помнила Альфира. Он показался ей гораздо старше и понравился, быть серьезным ему шло гораздо больше. Сергей смотрел то на Альфиру, то на Мэй и Олю, и Альфира видела, что все чаще он смотрит на Мэй, а она, поймав его долгий взгляд, что-то передала ему глазами, и он кивнул сам себе.

— Идемте, а то скоро станет совсем поздно, — сказала Оля, хотя небо и не думало сворачивать солнечную программу, до заката оставалось еще честных три часа.

— Идемте быстрее, а то не успеем, — Оля с тревогой посмотрела в небо.

Они вошли в дом с черного входа, второго выхода из подъезда, где не было камер полиции и можно было незаметно пробраться к автобусным остановкам. Альфира сразу почувствовала другую атмосферу в доме, отличную от их панельных многоэтажек настоящей Москвы. И дело было даже не в том, что все было вполне новым, особенно лифт корейского производителя автомобилей, а в свете, в запахе из квартир, в стойком ощущении того, что здесь живет другое поколение, пожелавшее отпочковаться и расти самостоятельно, вдали от застарелых традиций и правил жизни, создавая на шатком фундаменте малого опыта свои традиции и правила, пускай и ошибочные, глупые, но свои. Так ей казалось, так она видела это сквозь разноцветные двери, слыша голоса и улавливая запахи кухни, стойкий запах кофе и модных духов, без привкуса разлитого пива или застарелой жизни, окутывавшей каждого, кто делал шаг в ее подъезд. А еще она не почувствовала вони из банок и бутылок с окурками, стоявшими на каждом этаже в ее доме, у Юли дела обстояли еще хуже, соседи курили с закрытыми окнами, потому что им дуло.

Все пропало, как только они вошли внутрь квартиры. Уютная, в прошлом, евродвушка с белыми стенами и простым беленым потолком, простыми деревянными дверями в санузел и кладовку, кухня открытая, большая с диваном и квадратным столом. Света много, окна большие, но в квартире темно и холодно, хотя из окон льется вечерний свет и тепло летнего вечера. Оля сняла босоножки и прошла в кухню. Она изменилась, выпрямилась, в глазах горел черный огонь, затмевая природную голубизну.

— У вас ничего не выйдет. Если вы сделаете еще хоть шаг, то пожалеете, — прорычала Оля, на губах проявилась зловещая улыбка, а зубы щелкнули в предвкушении крови.

— Альфира, что с тобой? — Мэй сжала ее руку, она оказалась каменной.

Альфира смотрела в комнату. Дверь была открыта настежь, ручка врезалась в стену после яростного удара. В комнате царил непроницаемый мрак, в котором что-то копошилось. Это что-то дыхнуло, и из комнаты вырвался удушливый смрад подземелья — вот чем воняло здесь, забивая с первого вдоха нос и горло липкой слизью.

— Не смотри на меня! Не смотри на меня! — дико заорала девушка. Тонкий голос дрожал от ярости и боли. — Уходи! Уходи! Уходи!

— Я вижу его, — ледяным голосом сказала Альфира.

— Так, кто там? — Сергей пришел в себя и вышел вперед, желая защитить.

— Не сейчас, твоя помощь понадобится позже. Альфа, давай, — Мэй отвела Сергея, мягко и в то же время властно взяв за руку. Он повиновался, застыв в напряжении, готовый броситься к Альфире на помощь.

Альфира сделала три шага и остановилась. В комнате мрак зашевелился отчетливее, и Мэй и Сергей увидели его. До Альфиры ему был один прыжок, но что-то держало, не выпускало за порог. Оля стала хохотать, громко, бешено. От ее хохота болели уши и стыла кровь. Сергей осматривался, чтобы схватить, если вдруг понадобится драться, но кроме прикрученного к стене шкафа с вешалкой ничего не было, все стулья далеко, не успеешь.

Альфира достала из рюкзака блокнот Мэй и медленно, с трудом управляя задеревеневшими от страха пальцами, царапала кривые иероглифы. Она все делала правильно, чувствуя, как листок обретает вес, как все тяжелее его держать. Достав из рюкзака зажигалку, Альфира, оглохнув от шума крови в голове, прокричала заклинание и подожгла листок. Во вспыхнувшем огненном смерче, Альфира увидела истинный смысл заклинания:

«Вернись в свой мир,

В котором жизни, смерти нет!

Пусть пепел скроет память о тебе!».

Мэй бросилась к ней, вложив в опустевшие руки свою сумочку. Огонь ворвался в комнату, выхватив бесформенное зло, сжав его до бесконечно малой ослепительной точки, разорвавшейся на мириады ранящих глаза искр. Волна горящего пепла рванула сумку Мэй, поджигая ее, оплавляя чехол телефона и ключи от машины и квартиры. Альфира не удержала и упала на пол вместе с Мэй, пытавшейся удержать ее.

Сергей не верил своим глазам, не верил себе и не думал об этом. Все произошло за доли секунды, показавшиеся длиннее всей его жизни. Он видел, как огонь из рук Альфиры пожирает нечто в комнате, как из его оков освобождается бритая наголо девушка, как она падает на пол, обхватив голову и колени руками. На девушке не было одежды, все тело, освещенное яркой вспышкой, в ссадинах и плохо заживающих ранах. Оля упала в обморок сразу же после последнего слова, произнесенного Альфирой. И вот он стоит один, а все на полу, Альфира кричит от ужаса и, как ему показалось, боли, Мэй пытается встать, но падает, будто бы пораженная страшным ударом в грудь.

— Все-все, все хорошо. Никого больше нет, все прошло, — Сергей взял на руки Альфиру и отнес на кухню, уложив на диван. — Мэй, я сейчас.

Он быстро вернулся и помог встать. Футболка на ней оказалась порванной или прожженной, обуглившейся. Она с трудом стянула ее с себя, бегло осмотрела джинсы, отряхнув черный пепел. Альфира отключилась и, казалось, мирно спала. Ее платье не пострадало, даже пепла не оказалось, хотя она была в эпицентре, пепел ударил прямо в нее.

— Займись Олей, а я Алисой, — скомандовала Мэй, не стесняясь своего вида, хотелось стянуть джинсы и под душ, все тело жгло и зудело.

Он поднял Олю и положил рядом с Альфирой. Они будто бы спали, но он все равно задрал им ноги и стал шарить по кухне в поисках аптечки. Не найдя ничего, он поочередно стал массировать ноги Альфире и Оле, потом руки и в конце концов помассировал виски, после чего дал каждой по звонкой хлесткой пощечине. Первой пришла в себя Альфира, схватившись за щеку и с удивлением смотря на него.

Мэй в это время подняла Алису и положила ее на кровать, накрыв чистой простыней. Девушка не сопротивлялась, узнав Мэй, беспрекословно выполняя все команды, смотря полными страха и радости глазами. В квартире стало до невозможности светло, вечернее солнце вычищало зловещий мрак, выметало последние следы зла из каждого угла, наполняя все теплом и любовью бескорыстного и могущественного божества.

— Я… я не могла, я не смогла! Она забрала ее, она затащила ее! — захлебываясь стала кричать Алиса.

— Тихо-тихо, все потом, потом, — Мэй вернулась в прихожую, найдя в опаленной сумочке баночку с транквилизатором, который она перестала принимать два года назад, но носила с собой для внутреннего спокойствия.

— Вот, держи и ничего пока не говори. — Мэй дала Алисе две таблетки и вложила их в рот, залив стаканом воды. — Все-все, просто лежи, ни о чем не беспокойся.

Мэй осторожно погладила Алису по голове, стараясь не трогать плохо затянувшиеся рубцы, где когда-то были красивые волосы. Кто-то или что-то срезало, вырывало волосы, будто бы они горели, хотели сожрать ее. Алиса быстро отключилась, похудевшая и изможденная, забывшая о стыде, пораженная ранами и грязью. Мэй не чувствовала вони немытого тела, гноя и смрада изо рта, запрещая себе воспринимать это сейчас. Дома она снимет с себя кожу, пока не отмоет даже малейший намек на вонь, но не сейчас.

— Девчонки пришли в себя, — доложил Сергей, войдя в комнату. — Да, это Алиса. Что с ней случилось?

— А что сейчас случилось? — язвительно спросила Мэй и одернула себя. — Извини, привычка.

Сергей не подал вида и полез в шкаф. Вскоре он достал кипу полотенец и стал их укладывать друг на друга.

— Я ее подниму, а ты под попу положи, — Сергей склонился над Алисой и легко поднял ее, совершенно не заботясь о том, что испачкает рубашку и провоняет.

— Откуда ты знаешь, что надо делать? — спросила Мэй, после того, как уложила полотенца под Алису.

— За дедом ухаживал, когда в школе учился. Тут лучше бы пленку и клеенку проложить, надо поискать. Можно скатерть или занавеску из ванной. А что ты ей дала, скоро очнется?

— Не знаю, она слабая. Не раньше утра, я думаю.

— Да, придется дежурить, — Он задумался. — Отвези Альфу домой, нечего ей здесь делать.

Потом возвращайся.

— Хорошо мне надо переодеться, — Мэй с усмешкой оглядела себя в зеркале на двери шкафа.

— Зачем? Тебе и так хорошо, — хмыкнул Сергей, не без интереса рассматривая Мэй.

— Это мы потом обсудим, если захочешь, — улыбнулась она. Я вернусь. Ты не привередлив к еде?

— Всеяден и всепитен.

15. Мы все тяжело больны

Науке неизвестно, насколько сильными могут быть магические заклинания или другая антинаучная деятельность, неистребимая и непобедимая в умах и сердцах человечества, но после изгнания злого духа из типичной съемной евродвушки самоустранились или изгнались в область и непробиваемые пробки на вылетных магистралях и путанных бетонных узоров, почему-то называемых развязками и эстакадами. Город выдохнул из себя коптящую и чадящую автонечисть и вдохнул красный отблеск стоп-сигнала, включив зеленый свет на всем пути. Мэй долетела до Щукинской за какие-то шестьдесят минут, не больше и не меньше. Только тогда, когда разгоряченная и воющая вентилятором машина встала у подъезда Альфиры, она поняла, что совершенно не думала о дороге, не искала козьих троп, ругаясь с навигатором, предлагавшим постоянно новые вариации «постоять в отличной компании».

Альфира всю дорогу спала, уронив голову на боковую стойку. Удивительно, как она так села, игнорируя все особенности и улучшения кресла, призванные держать спину пассажира в правильном и энергощадящем положении. Мэй немного завидовала ее молодости, изредка во время пути поглядывая на нее, вспоминая себя, но не жалея об утраченном времени. Альфира после пробуждения на кухне выпила две огромные кружки чая с тонной сахара и съела почти всю коробку зефира в шоколаде. Ни Мэй, ни Оля не могли и глотка сделать из-за напряжения и невротического шока или как-то так, Мэй не поняла фразу Сергея, не то пошутившего, не то говорившего всерьез. Подмывало бросить все и поехать домой, принять ванну или лучше таблетку транквилизатора. Желание вновь сесть на препарат стало невыносимым, и если бы Мэй не вспомнила, что оставила таблетки для Алисы, то поддалась бы ему и поехала домой.

— О, мы уже дома, — Альфира потянулась, шея неприятно хрустнула. — Ой, опять алкойогой занялась.

— Чем? — недоуменно спросила Мэй, отбрасывая от себя последние мысли о жалости к себе и поездке домой.

— Алкойогой. Помнишь, раньше много выкладывали фоток бомжей и алкашей, которые могли уснуть в любом положении?

— А, поняла, о чем ты. Так я ей регулярно занимаюсь, сама не понимаю, как смогла уснуть в машине или дома на узком диване. Один раз я за столом уснула, подбивала баланс. После этого до меня дошло, и я нашла нормального бухгалтера.

— Максим рассказывал, что скоро бухгалтера будут не нужны, всех заменит компьютер.

— Где угодно, но только не у нас, — засмеялась Мэй. — У нас делают все, чтобы усложнить учет, чтобы содрать побольше и не отдавать украденное, пока все стадии суда не пройдут. От такого любой робот заискрится и сгорит от перегрузки.

— Ага, выгорание на рабочем месте.

— Точно, человеку проще, он может послать все в одно место, а робот так не может. А как ты поняла? Я сразу ничего не заметила, только после того, как ты начала писать.

— Не знаю, — Альфира сняла очки и долго вытирала о платье. — Просто увидела. Хотя нет, я сначала почуяла. Когда мы вошли в квартиру, еще дверь не закрыли, сразу поняла. Их там было двое, и, мне кажется, они ждали нас.

— Наверное, ты права. Если второй был в кухне, то он смог бы тебя остановить.

— Она или оно, но точно не он. Помнишь, Юля рассказывала свой сон?

— Да, Сабина предупреждала о ловушке.

— Вот, и в моем видении она указала найти Алису. Я когда об этом думаю, у меня голова болит.

— И у меня. Посмотри-ка, это не Юля с Ильей идет? Пса Арнольд зовут, я не перепутала?

— Они, точно они! — радостно воскликнула Альфира.

Мэй посигналила, Юля и Илья не обратили внимания, а Арнольд бросился к машине. Мэй и Альфира вышли, Арнольд скулил и прыгал от радости, тыкаясь башкой то в Альфиру, то в Мэй, которую он слушался, бдительно следя за указательным пальцем.

— Привет! — Юля побежала к ним, забыв о забитых мышцах и первых волнах сонливости, быстро переходящей в глубокое забытье.

— О, тебе дали по физиономии, — Мэй кончиками пальцев дотронулась до нового синяка на левой скуле.

— Да, зевнула. Как я рада вас видеть! — Юля обняла их, если бы она была собакой, то точно заскулила и завыла от радости. — А вы чего такие серые? Нашли Алису? А у нас что было!

— И точно, серые, — Мэй посмотрела на себя в боковое зеркало. — Хорошо, что не позеленели. Сначала ты, что случилось?

Подошел Илья, стойко неся два рюкзака и обливаясь потом. Он поздоровался и сложил рюкзаки на лавку у подъезда.

— Илья, расскажи ты, а то у меня мысли путаются, — Юля широко зевнула и села на лавку полулежа на рюкзаках, не хватало еще евнуха с опахалом и расшитых ковров.

— Это как посмотреть, может ничего и не случилось. Перед тренировкой к нам подошла женщина, — начал рассказ Илья.

— Красивая, правда же, Илья? — Юля попыталась отобразить на лице гневное недовольство его поведением, но ничего не вышло, победила зевота.

— Красивая, но мне такие не нравятся. Не скажу, что она злая, скорее рядом с ней неспокойно, тревожно. Это была Лана Ким, Юля тренируется с ее братом Виктором, он дает ей мастер-класс. О тренировках ничего сказать не могу, меня туда не пускают. Интересно то, что мы не помним, как она ушла. Юля с ней немного поговорила, а потом мы сидим на лавке, а Арнольд забился под лавку и дрожит. Мне ее лицо показалось знакомым, так вот она очень похожа на обработанный Сергеем стоп-кадр.

Илья достал из рюкзака планшет и протянул Мэй и Альфире. Мэй долго всматривалась, а Альфира отмахнулась и села рядом с Юлей.

— Мама, мы все тяжело больны! — затянула Альфира.

— Мама, мы все сошли с ума! — поддержала ее Мэй. — Альфа, ты слушаешь Цоя?

— Она вообще всякое старье и душнилово слушает, — буркнула Юля, толкнув подругу локтем. — И так от всего этого голова болит, еще твои песни.

— А что? Хорошая песня, как раз про нас, — Альфира зевнула и потянулась, но как-то неудачно, и возмущенное платье стало трещать по швам. — Ой, пора домой. Хватит на сегодня.

— Да, вам завтра на работу, — заметила Мэй. — Работу я с вас не снимала.

— Я с радостью, — зазевала Юля. — У меня на работе голова проясняется.

— Пустеет, — добавила Альфира.

— А что у вас? Вы нашли Алису? — спросил Илья, следя за Арнольдом, полностью подчинившимся воле Мэй, выполняя несложные команды и радуясь, как щенок, когда получал ласку и дружеское трепание за уши.

— Да, нашли. Там все очень плохо, если вкратце. Я поеду опять, надо помочь, но завтра на работу я приду, не думайте, что сможете побездельничать, — Мэй погрозила девчонкам. Альфира выпрямилась и отдала честь, комично выпятив нижнюю челюсть, как бывалый сержант американской армии.

— Альфа теперь опытный экзорцист, у нее это получается лучше, чем у меня. Уже поздно, надо все обдумать, и тогда обсудим завтра. Илья, приходи в обед, я же вижу, что у тебя есть много мыслей на этот счет.

— Да, есть, но мне их надо систематизировать, а то пока бредятина получается, — Илья слегка покраснел от ее взгляда, посмотрел на Юлю, но она уже засыпала, обняв свой рюкзак. — Надо еще Максима позвать, он тоже что-то нашел.

— Тогда жду вас в ресторане в два часа, как раз будет время поговорить. Максима ждем, пусть не стесняется, — Мэй сказала вроде по-дружески, но так, что прозвучало все как приказ, который никто бы не посмел не выполнить. — Юля, я могу тебя довести до дома.

— Спасибо, я сама дойду. Тут совсем недалеко. Я ничего не поняла, завтра мне объясните, но вечером у меня все вылетит из головы, так что придется объяснять еще раз.

— Кто бы нам все объяснил, — сказала Альфира и достала телефон из рюкзака. — Ого, у меня дома намечается буря!

— Хочешь, я пойду с тобой и скажу, что я тебя задержала на работе? — предложила Мэй.

— Лучше не стоит, а то попадешь в чан с лицемерной патокой, и тебя там утопят, а с меня потом три раза шкуру снимут.

— За то, что ты заставляешь уважаемых людей оправдывать твои проступки, — завершила за ней мысль Мэй.

— Именно так и будет! — Альфира сделала такое испуганное лицо, что все, включая Арнольда, засмеялись. Пес уткнулся мордой в колени и зарычал. — Все-все, Арнольд, больше никакого театра.

Спустя три часа Мэй вернулась к Алисе. Заехав в ресторан и набрав разной еды, она нашла свою пробку» и еле-еле двигалась в густеющих сумерках. После встречи с Юлей и короткого разговора тревога внутри утихла, сменившись напряженной усталостью. Мэй знала, как опасно такое состояние, и часто пила воду небольшими глотками, а кондиционер сделала так, чтобы было неприятно холодно. Напряжение сменилось борьбой с дискомфортом и злостью, бодрившей мозг, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Вот такой замерзшей и напружиненной, готовой к бою или бессмысленной драке, она вошла в квартиру.

Сергей и Оля сидели на кухне. Все окна открыты, ночной ветер внес запахи лета и улицы, от затхлости и страха не осталось и следа.

— Как Алиса? Оля, куда твою футболку положить, где корзина для белья? — Мэй посмотрела на девушку, Оля не слышала ее, уставившись в одну точку.

— Она в ступоре, бесполезно что-то спрашивать. Алиса проснулась и ждет тебя. Футболку брось куда хочешь, ей все равно.

— Понятно, — Мэй ушла в ванную и убрала футболку, которую взяла из шкафа Оли, в бельевую корзину.

Оля, видимо, имела пунктик на чистоте, корзина пустая, ванная блестит, ни пятна, ни точечки, про волосы и говорить не стоит. Решив, что Алису надо в первую очередь отмыть, она стала набирать ванну. В шкафчиках была соль, пена и еще что-то, Мэй бросила немного соли и, найдя большой кусок мыла и большую губку, улыбнулась. Хуже было бы сейчас ничего не делать, надо постоянно себя занимать, чтобы на дурные мысли не оставалось ни времени, ни сил. — Хочу помыть Алису. Сергей, не маячь, не надо смущать девушку.

— Это правильно, я сам думал об этом, но лучше пусть это сделаешь ты. Здесь нужен психиатр, нам, наверное, тоже нужен.

— Наверное, но вызывать неотложку не стоит.

— Не стоит. У меня есть знакомая, могу ее попросить. Она как раз и психиатр, и психотерапевт. Не болтливая, можно доверять.

— А у тебя на каждый случай есть правильная знакомая? — Мэй насмешливо посмотрела ему в глаза.

— Если бы, но скрывать не буду, их очень много.

— Думаешь, меня это должно волновать?

— Надеюсь, — он пристально посмотрел ей в глаза, Мэй переборола, довольно улыбнувшись.

— Давай, я Алису уведу в ванную, а ты зови мозгоправа. Не поздно еще?

— Она сова, причем любит пошататься по ночному городу — это у нее психотерапия такая, дойти до какого-нибудь моста и поорать полчаса.

— Забавная.

— Долбанутая, сама увидишь.

Мэй усмехнулась и пошла к Алисе. Она сидела посреди кровати, обернувшись в простыню и улыбаясь. Мэй включила свет и вздохнула, ужаснувшись, во что превратилась цветущая и жизнерадостная девушка за такое бесконечно короткое время. Казалось, что кто-то намеренно высосал из нее часть жизни, расцарапал и разодрал тело и душу. Алиса боялась, дрожь переходила в короткие судороги, внезапно утихая, освобождая ее

— Я ждала тебя, — еле слышно проговорила Алиса, и куда делся звонкий и слегка насмешливый голос. — Я знала, что ты меня найдешь. И она знала, поэтому она меня и отпустила, чтобы ты нашла меня.

— Потом, все расскажешь потом. Тебе надо помыться.

— Мне? — Алиса неприятно засмеялась. — Меня больше не существует, она уничтожила меня. Делай, как хочешь, но сначала послушай и запомни. Я боюсь, что скоро все забуду.

Алиса задрожала, крепче обхватив себя руками и закатив глаза, будто бы перед обмороком.

— Она ищет, уже долго ищет. Мы не подошли, но она знает, что у тебя есть приманка. Она так и сказала, а я и Сабина — мы ловушка. Отдай ей то, что она хочет, и она уйдет. Она не врет, она никогда не врет. Я сбежала, она разрешила мне сбежать, а Сабина осталась там. Это под землей, везде под землей. Я слышала метро, но это не в метро. Там много каменных комнат и коридоров, а еще железные двери. Там есть охранник, он поможет, когда надо будет, но он не отпустит Сабину, пока ты не приведешь то, что ей нужно. Я не знаю, что ей нужно — мы мясо, корм для зверя, приманка. Но ты не приведешь зверя — зверь там, под землей, и ей надо убить его, выманить и убить. Она сама не может, сможет другая, другие или все умрут. Мы все умрем, все — это она так сказала.

Алиса закрыла глаза и стала заваливаться на бок. Мэй поддержала ее, прижав к себе.

— Вход у тебя, в том же доме, но в угловом подъезде. Там вход под землю. Она утащила нас туда через бетонную башню, она во дворе, зеленая и низкая, но это мы так видим.

— Все, потом расскажешь. Пошли, я тебе ванну приготовила.

Алиса улыбнулась, на секунду став снова той же веселой и немного своенравной девушкой. Тень пробежала по ее лицу, и напряжение спало, ударив током в Мэй. Это было больно, но она не подала вида, помогая Алисе встать.

Отведя в ванную, Мэй закрылась. Алиса стояла у зеркала и рассматривала себя, поправляя простыню. Мэй забрала ее и засунула в стиралку. Алиса едва не упала, залезая в ванну, ее шатало, тело не слушалось, но она подчинялась приказам Мэй. Мыться она сама не могла, и Мэй сняла джинсы и футболку, взявшись за мыло и мочалку. Вода постепенно серела, пока не почернела. Пришлось слить, вымыть ванну и набрать заново. Мэй не думала, сколько уже прошло времени, она работала, чистила и мыла Алису, счищая с тела не только грязь, но и боль. Алиса возвращалась, морщины на лице разглаживались, а в глазах незаметно проскальзывал затаившийся голод выздоравливающего.

Из ванной Алиса вышла сама, переодетая в пижаму и чистая. Мэй усадила ее за стол и наложила полную тарелку, всего понемногу. Такие же тарелки она поставила перед Сергеем и Олей, самой есть не хотелось.

— Тебе кофе сварить? — предложил Сергей, уверенно рыскавший по шкафам.

— Да, черный и без сахара. Позвонил психиатру?

— Да, скоро будет. Я ей вкратце рассказал, без подробностей — это как раз ее профиль.

— Какой профиль?

— Любимый: шизофрения, осложненная параноидальным возбуждением, переходящим в кататонический ступор. Или как-то так, она собирает материал для диссертации, — Сергей поставил турку на плиту.

— Пусть ко мне не лезет, а то укушу, — прорычала Мэй. — Так, девочки, а вы чего не едите? Ну-ка, сами, не пороть же мне вас. И ты быстро сел, с кофеем я сама справлюсь.

— Не смею ослушаться, моя госпожа, — Сергей сел и с аппетитом стал есть мясо с рисом.

Мэй погрозила Оле и Алисе, девушки стали медленно работать вилкой, постепенно оживая. Еда успокаивала, оживляла, подчиняя измученные тела и души самому древнему инстинкту — желанию жить. Глядя на них, Мэй положила себе острого салата и рис с мясом, Сергей заботливо освободил стол, убрав пустые контейнеры. Запахло кофе, и Мэй поняла, как же ей хочется спать, не хватало еще отключиться прямо здесь, как Юле.

16. Секта

Мэй проснулась в машине, и так было уже не в первый раз. На заднем сиденье ее ждала подушка в чистой наволочке, тонкий плед и простынь. У нее было три «походных набора», которые Мэй стирала и гладила не реже одного раза в месяц, понимая, что у нее большие проблемы, которые стоило бы разобрать с психотерапевтом или сразу сдаться психиатру. Поэтому она ни за что бы не пошла к ним — раз понимает, значит, справится сама. Современное общество называет подобную уверенность вредным заблуждением, Мэй выбрала для себя запыленный и истертый термин «перетерпеть». Чем больше она думала о своей жизни, вырываясь на полчаса или час, не больше, в сутки от дел и забот, связанных с рестораном, квартирой, налоговой и прочими наслаждениями, тем больше отмечала, что ничего, кроме терпения, в жизни и не осталось.

В машине уютно и прохладно, но не холодно. Немного пахнет едой, ее рестораном, и от запаха блюд, кухни и той жизни, которую притягивает к себе ресторан, тепло на душе и не так одиноко. Не зря она выбрала эту машину, подобрала под себя, взамен слишком постаревшей, но надежной подруги шестой Мазды, которая служила верой и правдой до полного истирания. Она забывала о ремонте, о техобслуживании, забывала и о себе, уходя в работу, копя деньги сначала на квартиру, потом на собственный бизнес. Так и вся молодость прошла, и у нее есть все, что она хотела, о чем мечтала: собственное жилье, только ее, в которое она может пускать или не пускать, без влияния родных и друзей, которых и не было, надежная и красивая машина и свой ресторан, такой, о каком она мечтала. Не было в этом только нее — простой и открытой девочки, любившей всех и доверявшей всем. Она умерла или не умерла, но спряталась куда-то… от страха, от непонимания подлости и лицемерия, от тех, кого она любила, кому верила. И вот сегодня ночью девочка подошла ближе и с интересом посмотрела в щелку старой двери, ведущей из подвала на свет.

Еще слишком рано, домой ехать уже поздно, идти в ресторан рано. Она припарковалась неподалеку, в спящем дворе, с трудом втиснувшись между огромными паркетниками, и зачем в городе такие огромные машины, напичканные электроникой, датчиками, помощниками, способные самостоятельно найти место парковки и встать ровно, но все равно стоящие немного по диагонали, занимая у соседнего места чуть меньше половины чужого пространства. Мэй наперед знала, кто владелец этого монстра, каким он взглядом будет смотреть на нее, пытаясь показать свой статус, выпятить чахлую грудку ничтожества, пускай и подкаченную и нажратую спортивным питанием. Сущность ничтожества не может спрятаться за одеждой, новым телом или корочкой — она всегда впереди человека, она его хозяйка и ведет своего раба, как собачонку.

Мэй потянулась, немного не хватает места, пары сантиметров, чтобы вытянуться полностью. Вспомнилась Аврора, очень странная женщина. Пожалуй, она немногим младше ее, но вот взгляд! Ха-ха, давно Мэй не видела, чтобы на нее так смотрели. Пожалуй, со школы, когда молодые альфа и бета-самочки делили глупых самцов, видя в ней соперницу, желая, как обезьяны, показать силу перед самцом, унизить соперницу, предоставить доказательства, что ее потомство будет самым крепким. Если бы этим дурочкам пришла в голову эта мысль, а, что важнее, они бы ее поняли, то случился бы глубокий ступор — рожать никто не хотел, но молодому животному на это было плевать. Аврора выглядела как типичный психиатр, не хватало белого халата и томиков Фрейда и Юнга в шкафу за спиной. И дело совсем не во внешности, а во взгляде: колкий, равнодушный и жестокий, так смотрит ученый на подопытную крысу. Животное внутри нее рвалось наружу, что выражалось в откровенных вопросах и поглаживаниях Сергея, ну и в злобных взглядах в сторону Мэй. Олю и Алису она сразу отмела, как конкуренток, сестер это и не волновало. И все же, даже в самых долгих и колких взглядах глаза в глаза Аврора открыто посмеивалась над собой. В итоге они, можно сказать, подружились, как могут дружить или, скорее, выносить рядом с собой другую одиночку, альфа или бета-самку, уважая противника, этика восточных воинов.

Если не знать, то Аврора похожа на художницу, актрису или другого неформала от искусства, пока не обратит на тебя внимания. Худая и высокая, с ежиком ультракоротких черных волос, смуглая кожа, красивый тонкий нос, длиннее, чем по стандарту, черные небольшие глаза на узком лице с высоким лбом. Она выглядела больше некрасивой, похожей на женоподобного мальчика, пока не начинала говорить. Негромкий и низкий голос обволакивал собеседника, а легкая хрипотца опытного курильщика добавляла шарма. Мужчины ведутся на такое, Мэй точно знала, по настроению играя с теми, кто соизволит с ней познакомиться. И это случалось все реже и реже, некондиционный товар, и давно она себя списала?

Незаметно Мэй и Сергей оказались на улице. Шел третий час ночи, район погрузился в тревожный сон, вздрагивая от рева мотоциклов и арабских ладов вольных таксистов. Аврора выставила их, отдав таблетки Мэй, коротко сказав, что тут требуется вещества серьезнее. Мэй была этому даже рада, ей совсем не хотелось присутствовать при разговоре психиатра с Алисой и Олей, которой определенно требовалась помощь. Они стояли у машины, Мэй напряженно курила, оборачиваясь при каждом резком звуке, провожая каждый мотоцикл, каждую машину. Как здорово, что Сергей молчал, ей это очень понравилось. Умение молчать в нужный момент одна из лучших черт мужчины, к женщинам Мэй таких требований не предъявляла, зная по себе, как это бывает тяжело.

Она отвезла его домой, сама дав свой телефон. Обменявшись контактами, они договорились глазами, сейчас было не то время, не то настроение. Что-то проскочило между ними, Сергей красивый, сильный, не совсем в ее вкусе, но это неважно. Не внешняя привлекательность понравилась Мэй, она умела отбрасывать оболочку, хотя бы немного развернуть красивый фантик, чтобы заглянуть внутрь. И ей понравилось. Она пожала его пальцы на прощание, устало улыбнувшись, а он поцеловал их, не пошло, не слюняво, как делали многие, чего Мэй боялась больше, чем «случайных» хватаний за попу, а деликатно и искренне, как она и хотела. Жаль, что он слишком молод для нее, но почему это должно волновать ее? Пусть решает сам.

Она, наверное, задремала, не заметив, как к машине подбежала Юля. Она изменила маршрут, сделав положенный круг по парку, Юля забегала во двор дома, где был ресторан, оббегала его и школу и только потом возвращалась домой.

— Доброе утро! — воскликнула Юля, когда Мэй вылезла из машины, слегка стесняясь и поправляя задравшуюся футболку и мятые шорты, спать в джинсах было слишком жарко и ужасно.

— Доброе утро, если оно доброе, — Мэй посмотрела на себя в боковое зеркало, ну и кошмар: какая-то помятая, старая, с кругами под глазами! Не то, что Юля — молодая, свежая, полная сил и улыбается еще так заразительно, что невольно улыбаешься в ответ.

— Хорошо поспала?

— Очень смешно, — фыркнула Мэй и потянулась, услышав, как жалобно затрещали позвонки и с чувством хрустнула шея.

— Пойдем на площадку, я тебе зарядку проведу. А то затекло все, надо тебя расправить! — Юля подпрыгивала на месте, и откуда у нее столько энергии.

— А пошли, — согласилась Мэй.

На детской площадке у хоккейной коробки остались турники и лестницы, выкрашенные кривой коричневой краской. Юля руководила, а Мэй слушалась, сначала через силу, перебарывая лень, делая упражнения, а потом сама усиливая темп, радуясь разогретым мышцам, чистой и свободной голове. На брусьях Мэй немного проиграла Юле, а вот на турнике провалилась, с трудом сделав шесть подтягиваний в три подхода.

— А ты в хорошей форме, — с уважением сказала Юля. — При твоем весе просто супер.

— Это при каком моем весе? — состроила недовольную гримасу Мэй и, захохотав, толкнула Юлю в плечо. — Я пошутила.

Юля и не думала обижаться, толчок в плечо она восприняла как начало тренировочного боя. Обозначая удары руками и ногами, она теснила Мэй, умело блокировавшую ее. Юле нравилось, что у Мэй хороший уровень, она, конечно же, видела, что легко может пробить ее, но зачем это делать, если и так понятно, что у них разный уровень. Мэй веселилась, как в детстве. Девочка вышла из своего подвала и играла. Юля заигралась, желая сделать хитрый обманный удар, Мэй перехватила руку и бросила через бедро, с четким заломом правой руки.

— Ого! — Юля встала и рассмеялась. — Не знала, что ты так умеешь!

— Умела. Я думала, что все забыла. Надо возвращаться к тренировкам, я даже помолодела и спать не хочу.

— Ну да, растрясли старину.

— Юля, не переходи красную линию, — погрозила ей Мэй. — Нашла тут старину.

Первые собаководы, не желавшие далеко ходить, отправляя своих мелких собак, похожих на крыс, в ближайшие кусты и лужайки, удивленно смотрели на шуточный бой между школьницей и взрослой женщиной. Но, каким бы ни был шуточным бой, эти здоровые мужики, накаченные с вечера пивом и телевизором, не решились бы встать с кем-нибудь из них, накостыляют так, что никаким тональником не замажешь.

В 14:00 все были в сборе. Мэй устроила в своем кабинете временный штаб, убрав все со стола и расстелив белую скатерть с черными птицами. Любой серьезный разговор следовало начинать с обеда, так учила ее бабушка и мать, и Мэй неоднократно получала подтверждения этому простому правилу. Лучшие ее сделки и решения принимались во время хорошего обеда, и дело вовсе не в ленивой сытости, а удовлетворении первичных задач организма, устранения напряженности и даже озлобленности, вызванных затаившимся голодом. Как бы партнер не храбрился, по факту все хотели есть, и она первая, а диеты и прочие развлечения, граничащие с пагубными экспериментами над собой, пусть остаются бездельникам.

Обслуживала Юля, в опустевшем после бизнес-ланча зале дежурил Камиль. Шеф-повар не задавал лишних вопросов и ни взглядом, ни выразительными бровями не подал вида, что сгорает от любопытства. На кухне шла подготовительная работа к вечерней смене, половина зала была забронирована, и готовился небольшой банкет по случаю Дня Рождения и подобия помолвки. Компании были знакомы, и праздники должны были слиться в безудержное веселье с азиатским колоритом.

— Садись, я потом унесу, — Альфира усадила Юлю за стол.

— Да, тебя только ждем, — заметил Максим.

— Ой, надо Арнольду воды налить, — забеспокоилась Юля.

— Не надо, ребята за ним присматривают. Он на посту, охраняет черный вход, — важно сказала Альфира.

— Юль, не беспокойся. Ему еще рано есть, — сказал Илья и посмотрел в планшет. На экране был вид с камеры дрона, кружившего во дворе дома, наблюдая за послушным псом, принявшим пост у служебного входа ресторана. Арнольд следил за роботом и не поддавался на провокации, назойливые попытки втянуть его в игру. — Там все хорошо, даже намордник пока не стянул.

— А он свободолюбивый? — заинтересовано спросила Мэй, заглядывая через стол в экран, Илья повернул планшет к ней.

— Да, если считает, что с ним поступили несправедливо, будет бороться до последнего. Такой же упрямый, как Юля, — ответил Илья, почувствовав на себе испепеляющий взгляд Юли, но не повернувшись.

Максим хмыкнул и подмигнул Альфире. Юля что-то пробурчала, но манду с бульоном и зеленью делали свое дело, и к концу чаши и тарелки с салатом, она обо всем забыла, готовая слушать и запоминать, но не обещать, что все поймет, тем более, запомнит.

— Итак, можно начать с того, что все мы, кроме, пожалуй, меня, столкнулись с чем-то необъяснимым, — Максим обвел всех глазами и усмехнулся. — Получается, что из всех вас я самый здоровый.

— Все может быть, — Мэй сощурила глаза. — Скорее всего, твое время пока не пришло.

— И этого мы также не можем исключать. Пока нам понятно только то, что что-то происходит, и это что-то втягивает нас в свою игру. Если даже это массовое помешательство, то сути дела не меняет, придется разобраться.

— Хватит умничать, давай к делу, — недовольно сказала Юля, если бы он сидел рядом, то она точно бы его пнула ногой за занудство.

— Согласен, перейдем к делу. Данных не очень много, но они есть. Наш робот нашел вашего демона. Полный отчет Леха отправит завтра, надо данные обработать, выбросить повторы и ложные результаты. Но, даже в этом неровном массиве мы видим четко, что этого демона знают и, возможно, любят много веков, если не тысячелетий. У него много имен и еще больше лиц, но наш робот, который поумнее нас будет, по нашим вводным вывел закономерности и сопоставил с историей человеческого мракобесия. Не надо на меня так смотреть, робот сам вывел этот термин, увидите в отчете. В этом массиве можно провести не один месяц, информации столько, что даже у Лехи голова кругом пошла, а он у нас big data master, он с роботами на одной волне. Закономерность простая этот демон всегда появляется, когда где-нибудь начинается война или катастрофа, но это не сборщик душ или тому подобное, не какой-нибудь некромант — его привлекает что-то другое.

— Получается, сейчас нам грозит катастрофа? — спросила Альфира. — Война уже идет, хотя ее и нет. Получается, скоро грянет атомная война?

— И этот вывод неверный. Альфа, ты думаешь как человек, а робот не думает, он анализирует. Так вот наш робот самый большой оптимист, которого я знаю. Атомной войны не будет и именно потому, что проявился наш демон. Каждый раз, когда люди фиксировали его появление, рисовали картины, вырезали на камне его лик, приносили ему жертвы — каждый раз человечество было на краю гибели, но за край не переходило.

— Ты хочешь сказать, что это хороший демон? — с вызовом спросила Юля. — Такой хороший, что убить нас готов!

— Нет, он или она, но скорее всего, оно, нехорошее и неплохое — это все человеческие понятия. В случае таких сил, не знаю, как их назвать, нет понятия хорошо или плохо, а есть понимание гармонии мира. Ты же читала об этом в книге корейских мифов, — Илья кивнул Юле, она нахмурилась.

— Я не дочитала и ничего не поняла. Мне надо еще раза три перечитать, тогда дойдет. Что-то такое было.

— Илья, расскажи, что ты нашел. Ты же пошел другим путем, но в итоге мы пришли к одному и тому же, — Максим подмигнул, что можно. Илья вздохнул, взял планшет и перечитал конспект.

— Я решил искать по-другому. Я начал выписывать все события, которые сильно бы отличались от нормы за последние два года. Не знаю, почему мне пришла в голову эта мысль, как-то само сложилось, — Илья волновался и покраснел. Юля сжала его пальцы, требовательно посмотрев в глаза. — Если мы не будем рассматривать войну, которая не война, то ближайшим для нас серьезным событием будет испытания ядерных боеголовок в Северной Корее. Информации мало, больше слухов. Но, после испытаний, и это отражено в сетевых изданиях Южной Кореи, у северного соседа стали пропадать люди, стало больше беглецов, которые рассказывали о нашем демоне. Вот тут уже сомнений нет, посмотрите на фоторобот по словесному портрету. Это нарисовала их нейросеть.

Илья открыл фоторобот и первой дал Юле. Она уронила планшет на стол и с ужасом отодвинула от себя. Альфира мельком взглянула и громко икнула, часто закивав. Дольше всех смотрела Мэй и Максим

— Поразительное сходство, — сказала Мэй и отдала планшет Илье. — Они выпустили демона на свободу? Не знаю, открыли врата в ад? Мне кажется, или только я схожу с ума?

— Не ты одна, — ответил Максим. — Врата не врата, а треснуть тектоническая плита могла, дурь человеческая не знает границ. Но я думаю, что дело не в этом.

— А в чем? — Альфира сняла очки и посмотрела на всех близоруким взглядом. — Нарушена гармония, да?

— А ты права, Альфа! Вот сразу все понятно стало! — воскликнула Мэй. — Черт возьми, все же так просто!

— Что просто? — удивились все.

— Все просто, а мы тут придумываем. Первое, что надо понять: не надо пытаться понять природу того, кто с нами вышел на контакт. Это понятно?

— Предположим, — задумчиво проговорил Илья, от волнения протирая и без того чистые очки салфеткой.

— И второе, пожалуй, самое главное: нам говорят ровно то, что есть на самом деле. Нам дают четкие команды без объяснений. Не справимся, найдут других, если этот демон не ведет работу и с другими

— Получается, мы должны подчиниться? — возмущенно воскликнула Юля.

— Да, иначе она или оно нас просто уничтожит. Мы слишком много вкладываем в понимание своей воли, забывая о том, что мы тоже часть всего мира, часть природы, малая крупинка в мировой гармонии. Не думаю, что оно несет в себе силу истинного зла — все это лишь наше восприятие. И так было всегда — цивилизации выживали только тогда, когда сохраняли гармонию, а в этом нет личной воли каждого из нас. Не знаю, как по-другому объяснить. Все это очень похоже на те принципы, что пыталась передать мне бабушка. Так всегда бывает, что знания к нам приходят слишком рано, не вовремя.

— Не согласен, как раз в детстве самое время. Если бы мне или тебе, да любому из нас сейчас попытаться что-нибудь такое втереть, то реакция будет дуалистическая: либо пошлем в жопу, либо вступим в секту. Но наиболее честное событие было бы направление в задницу, — Максим потер виски, подавляя острую боль.

— Знаешь, мне уже хочется тебя туда послать! — Юля показала ему кулак.

— О чем и речь, — заключила Альфира. — Я перегрузилась. Пойду посуду отнесу в мойку.

— Да, уже половина четвертого. Пора закрывать наш клуб мракобесов, — улыбнулась Мэй и обратилась к Максиму. — В следующий раз приводи своих друзей, они уже члены нашего клуба.

— А, Сергей понравился, — хмыкнул Максим.

— Ревнуешь? — оскалилась Мэй.

— Один-ноль, — с уважением сказал Максим. — Слушайте, я придумал название для нашей секты.

— Это какое? — Юля нахмурилась, распознав издевку в словах брата. Места в кабинете было мало, она огляделась, сможет ли залепить ему ногой, рукой не достанет, успеет убежать, но решила не рисковать, чтобы не задеть мебель или кого-нибудь.

Максим встал у двери, насмешливо смотря на сестру. Альфира взяла Юлю за руку, призывая к спокойствию.

— Интересно, и как? Чего ты испугался? — Мэй насмешливо посмотрела на него.

— Вот ее! — Максим ткнул пальцем в Юлю. — Секта свидетелей U-Li Sun!

— Ах ты! — Юля дернулась вперед, но Максима уже не было.

— По-моему неплохо, Альфа, Илья, как думаете?

— Мэй погрозила Юле. — А ты зря злишься.

— Да, Юль, Мэй права. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что все на тебе и замыкается, — сказал Илья и втянул голову в плечи, ожидая удара пяткой от Юли, пускай она и обозначала удары, не касаясь, все равно было неприятно.

— Почему я? Почему все на мне замыкается? Что во мне такого важного? Мэй, ты же сама сказала, блин, не помню точно! — возмущалась Юля, но дальше слов не пошла, устало сев на стул.

— Ты имеешь в виду, что от судьбы не уйдешь, верно? Ты же это хотела сказать?

— Да, именно это. Если от нее не уйдешь, то к чему что-то делать, если и так все предрешено кем-то или чем-то там, — Юля показала пальцем в потолок.

— Это не совсем так или совсем не так. Помнишь миф о богине судьбы Камынчжан? — спросил Илья.

— Помню и не помню, мне надо еще раз прочитать, и чтобы ты мне объяснил, — Юля вздохнула. — Короче я понимаю так: увернуться не удастся, в остальном все зависит от меня.

— От тебя, от тебя, — из-за двери раздался гнусавый голос Максима. — Так что не подведи человечество!

— Ха-ха-ха! Просто обхохочешься! — фыркнула Юля.

17. Последняя тренировка

По дороге на тренировку Юля пять раз перечитала главу о богине судьбы, борясь с собой, чтобы не начать допрашивать Илью. Она хотела понять все сама, и вроде получалось. Не дочитанная книга сама собой оказалась в рюкзаке, и в метро, пока ехали на тренировку, они вместе ее читали. После тренировки читать было бесполезно, как и что-то обсуждать. Самое большее, на что ее хватало — поиграть с Арнольдом, но чтобы много не бегать.

— Мне кажется, я поняла суть, — сказала Юля, когда они шли от метро к спорткомплексу. Идти еще долго, прохожих по пути почти нет, какой-то мертвый район или время такое, все на работе. — Представляю, если я подобное начну втирать моим родителям — такой рев поднимется!

— Ну да, и у меня: ты не благодарный, да мы все для тебя сделали, ты должен быть нам благодарным за все, что мы для тебя сделали и дальше такое же бла-бла-бла и бла-бла-бла. Я как-то задвинул эту тему с отцом, мать потом подключилась. Не помню уже, как до этого дошло, но я им сказал, что не просил меня рожать, что они не спрашивали моего разрешения, хочу ли я жить в этом мире.

— Ого, ну ты больной, конечно. Разве можно такое с предками обсуждать? У них же вся система доминантности построена на успехах детей. Видишь, я не такая и тупая.

— Я никогда не говорил, что ты тупая. Просто каждый из нас что-то умеет лучше, что-то хуже.

— Я сама себя тупой считаю. Знаешь, как обидно, что не можешь въехать в тему, решить эти сраные задачки! Раньше до слез доходило, ревела по ночам, а сейчас как-то уже пофигу, смирилась с тупостью.

— Раз занимаешься самобичеванием, значит, не смирилась. Бросай ты это, — Илья по-дружески толкнул ее плечом, Арнольд радостно залаял.

— Да знаю я, что нельзя так. Но не могу по-другому — это же и есть я, а не та, которую видят другие. Все думают, что я упертая спортсменка, что у меня внутри все атрофировалось, что стала киборгом. Знаешь, как девчонки в классе потешаются над нами? Не в глаза, нам ребята рассказывают. Так вот я фригидная сука, теперь я знаю, что это, а Альфа просто тупая и тормознутая. Вот так мы выглядим.

— И вовсе не так, просто это они вас так видят или хотят, чтобы другие видели. Думаешь, мне в новой школе было легко? Она с виду такая крутая, для выскочек, так же ты меня называла? Вот, а на деле первые месяцы меня жестко там прессовали. И били хорошо, умело, чтобы синяков не оставалось. Это так просто, я потом прочитал об этом в книге про лагеря НКВД. Бьют через доску шлангом с песком. Первое время я даже кровью начал ссать, пока не дал отпор. Если не дашь отпор, пусть и загасят, не отстанут.

— И что ты сделал? — Юля сочувственно посмотрела на него. — Почему ты ничего предкам не сказал? Почему мне не рассказал? Я бы Максима попросила помочь! Он хоть и гад, но знает, что надо делать. Он всегда знает, что надо делать!

— Никто не знает всегда, что надо делать — это тебе Максим сам скажет. Предкам такое рассказывать нельзя, когда меня мутузили в нашей школе, отец поставил мне это в вину, что я сам виноват, что довел до конфликта.

— Это тогда, когда ты из-за меня дрался?

— Я тебе уже не раз говорил, что дрался из-за себя — это было мое решение, и ты тут не причем! — раздраженно ответил Илья. — Прости, не хотел на тебя кричать.

— Не переживай, — Юля взяла его под руку. — Я на тебя разучилась обижаться, а ты на меня имеешь право обижаться, я заслужила.

— Не хочу, — буркнул Илья и снял запотевшие очки. Они всегда потели, когда он волновался.

— Слушай, — Юля остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. — А ты бы хотел, чтобы тебя родили в этом мире? Ну, чтобы перед рождением тебя бы спросили: «Сейчас или никогда?».

— Бессмысленный вопрос. На него нет, и не может быть никакого ответа.

— Может, ну скажи, скажи!

— Я бы разделил все на три части: первая планета, она мне нравится, но я не знаю и другого варианта, не из чего выбирать. Второе люди — вот здесь текущая сборка общества меня совсем не устраивает.

— А третья часть? — спросила Юля, щипая задумавшегося Илью.

— А третья часть, самая главная для всех: те, кого мы любим, кто наши друзья и просто интересные люди. Их не так уж и много, но я благодарен судьбе, не родителям, их заслуги в этом нет и быть не может, что я знаю тебя, Альфу, Максима, что у меня есть Арнольд, любимое дело, что в моей жизни есть ты, — он отвернулся и добавил еле слышно, но Юля услышала, и почему-то ей стало приятно.

— Я об этом никогда не думала. Вот ты все разложил, и мне понятно, но сама бы я до этого не додумалась.

— Потому что не хотела бы об этом думать.

— И не буду! Ты прав, вопрос и правда бессмысленный, мы же ничего не можем изменить и родиться в лучшее время.

— Лучшее время всегда останется в прошлом, — криво ухмыльнулся Илья. — Так нам вдалбливают в школе и в телеке.

— Вот бы их всех собрать и отправить туда! Вот было бы здорово, и все довольны! — воскликнула Юля.

— А мы туда и катимся, только все вместе. Может поэтому Камынчжан и проявилась?

— Ты думаешь, что это и правда она?

— Скорее ее доверенное лицо, демон-исполнитель или что-то такое, — он не успел договорить, и они нос к носу столкнулись с Ланой Ким.

Она выросла будто бы из-под земли, не хватало вспучиться плитке и выпустить на свободу мятежный дух, открыть врата демону в мир живых. Возможно, так оно и было, но ни Илья, ни Юля не могли этого заметить, увлеченные беседой, смотря друг на друга и следуя по инерции, зная, что никаких препятствий на пути нет. Заметил это Арнольд, и Лана, мило улыбнулась напряженному и скалящемуся псу. Арнольд что-то понял и, прижав уши, опасливо следил за ней. Юля увидела, как улыбка Ланы притягивает Илью, и ей показалось, что она его заколдовала, очаровала своей красотой. И от этого стало так обидно, что захотелось уйти от них, пусть будут без нее.

— Здравствуйте, милые Илья и Юля, — Лана незаметно дотронулась до руки Юли, и вся ее решимость и непонятая ревность пропали, как гаснет лампочка при обрыве питания. Внутри Юли зародилась череда таких обрывов, каскадом накрывая с ног до головы, уводя лишний потенциал в воздух. — Я очень рада, что встретила вас. Я же тоже иду на тренировку. Сегодня, милая Юля, мы немного потренируемся вместе

— Здрасти, — только и сумела выдавить из себя Юля.

И вдруг ей показалось, что все это бред, точно бред. И нет никакого духа или демона, и все происшествия, случившиеся в последние дни — все это лишь ее воспаленное воображение. И почему каждый день что-то случается, почему нет ни одного дня, когда бы ее просто оставили в покое? Раньше она изнывала от скуки, а сейчас хотела ничего не делать, даже английский вытерпела бы без лишних возражений. И чем больше она об этом думала, тем прозрачнее и проще становился мир. Сначала пропали дома. Остались только их серые силуэты, которые вскоре растворились в воздухе, разлетаясь серыми клочьями от порывов ветра. Потом исчезла мерзкая плитка, а на ее месте показалась черная и очень сухая земля. Видно, что она была мертвая, сожженная много раз до полного уничтожения. Осталось только небо, такое же солнечное и голубое, без единого облачка, и ветер, правивший над этой безжизненной степью, где осталось место лишь чахлому борщевику и какой-то высохшей высокой и колючей траве. Ни птицы, ни жужжания насекомого, ни тени бездомной собаки или человека — никого, кроме таявших в вечернем мареве жалких силуэтов расплавленной бронетехники, искаженной и разорванной на изогнутые в немыслимые геометрические фигуры части. От вида этих частей, от их форм, граней, углов и наклонов становилось дурно и очень страшно от того, что для тебя здесь больше нет, и не может быть места, никогда, ни для кого.

Юля ухватилась взглядом за Илью, он тоже был в этой безжизненной степи, но без Арнольда, пса больше не существовало. Илья смотрел на Лану, и Юля поняла, насколько глупыми были ее обиды и ревность. Илья разговаривал с ней взглядом, впрямую задавая вопрос: «Кто вы?». А Лана отвечала ему: «Никто и все — решать вам». И этот вопрос-ответ длился целую вечность, для которой время было лишь жалкой придумкой человека, желающего подчинить своему ничтожеству законы Вселенной. Вопрос Ильи рождал многие и многие рассуждения, выстраивающиеся в бесконечную логическую цепь, ведущую в никуда. Ответ Ланы не разрывал ее, а дублировал, усиливал, мультиплицировал, доводя до абсурда, до истинного хаоса, не подвластного времени и жалкому человеческому разуму.

— Сейчас еще не пришло время, — Лана вторым прикосновением вернула Юлю, но куда? Видя вопрос в глазах Юли, попытку сказать, но губы двигались, а изо рта вырывался только вздох, Лана покачала головой. — Не торопитесь, все будет так, как будет. Не пытайтесь перешагнуть, переплыть эту реку быстрее, чем можете.

— Что будет? — прошептала Юля, схватив Илью за руку, пальцы его оказались ужасно холодными, она ощутила, как дрожь бьет его. И это был не страх, а гнев от беспомощности.

— Пока главное для нас всех тренировка. Вы, наверное, не знаете, но выступление перенесли на завтра. Не знаю, почему так случилось, но оно ровно так, как есть. Поэтому я решила позаниматься с вами, Юлия, сегодня. Придется сократить программу, мне бы хотелось посвятить вам весь завтрашний день, но что есть, то есть. Идемте, не хорошо будет, если мы опоздаем.

Только сейчас Юля заметила, что Лана одета в тонкий белый спортивный костюм, он ей очень шел, пускай и не подчеркивал стройность и силу тела, в руках спортивная сумка для фитнеса, на голове простая белая кепка, без логотипов. На костюме и сумке тоже не было никаких логотипов или брендовых полосок или аппликаций, но Юля была готова поклясться, что когда Лана подошла к ним, на ней было длинное темно-синее платье с черными внимательными птицами, а на ногах не кроссовки, а сандалии на высокой деревянной подошве, в волосах толстые темно-коричневые палочки, очень похожие на тонкие кинжалы в ножнах.

Илья молчал, левой рукой держа Арнольда за ошейник, вторую руку сжала Юля. Они пошли вперед, и Юле захотелось забрать рюкзак у Ильи, чтобы не казаться слабой перед Ланой, которая сама несла набитую сумку. Лана заметила это и, улыбнувшись, покачала головой.

— Думаю, что мой брат смог вам помочь и передать то немногое, что умеет сам, — Лана ехидно улыбнулась, и Юле стало обидно за Виктора, она хотела возразить, но Лана не дала ответить. — У нас с детства соперничество с ним, мы же почти близнецы. Почти потому, что похожи внешне, но терпеть друг друга не можем.

— А разве так бывает? — удивился Илья, выйдя из легкого ступора. — Я думал, что близнецы имеют особую связь друг с другом.

— Кто имеет, кто не имеет. Вопрос отношения и веры, а мифы создать легко, особенно сейчас, когда информацию достаточно опубликовать и правильно продвинуть, и она уже считается правдой. Никому не нужна правда и истинное положение дел, никогда не были нужны. Так что это вопрос вашей веры, ведь так легко и приятно знать, что ты понимаешь то, как устроен наш мир. У нас еще будет время поговорить на философские темы, — она опасно улыбнулась, и Илья вздрогнул. — Так от, вернемся к тхэквондо. Я покажу вам, Юлия, настоящий женский бой. Он гораздо более жестокий и коварный, чем мужской. И это будет наш первый урок, пока его будет достаточно.

Юля кивнула, она действительно поняла, о чем говорила Лана. Понимание этого далось тяжело, с обид и боли, когда на первых соревнованиях вставая в поединок с более опытными девочками, она получала подлые и очень больные удары, которые часто не замечались судьями. Юля билась по правилам, как учил тренер, и проигрывала, получая дома пачку упреков за проигрыш, рваное кимоно и синяки на лице, и по всему телу. Почему-то мать, особенно она, и отец считали, что Юля должна всегда побеждать, иначе для чего она ходит в секцию, зачем они тратят на это деньги. По правде сказать, денег они тратили немного, после третьего года обучения тренер выбил для Юли многолетний грант, и родители платили только за зал, жалкие тысячи в квартал.

— Я видел подпольные женские бои по тайскому боксу среди женщин. Это было ужасно, — сказал Илья.

— Ужасно, волнующе и сексуально. Не правда ли, Илья? — Лана прищурилась, поймав его смущенный взгляд. — И в этом нет ничего противного природе человека — боль, страх и жестокость, граничащая с сексуальностью, во все времена привлекали мужчин и немного женщин. Желание быть сильным, владеть, заставить и подчинить своей воле, овладеть и, если понадобится, покарать, жестоко, может и убить — это все внутри каждого из нас. Поэтому умение драться, изучение боевых искусств необходимо, но не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы понимать ту чудовищную силу, которая внутри нас, понимать и управлять ею, уметь подавлять, уметь защищать.

— Я уже потерялась и вас не слушаю, — сказала Юля. Она решила сконцентрироваться на тренировке и отключила внешние шумы, как робот, следуя до конца маршрута.

— И правильно делаете, Юлия. Всегда перед боем очистите свой разум, избавьтесь от всех мыслей. Остаться должны только вы и противник, тогда вы сможете победить, сможете предугадать его действия и не перейти границу, остаться человеком, — Лана посмотрела в небо, все, и Арнольд, посмотрели следом. В небе кружила стая воронья, выписывая то концентрические окружности, переходящие в спираль, приближающуюся к земле, то рисуя восьмерки, расползавшиеся по небу невнятными черными линиями.

— Что это значит? — спросила Юля.

— Узнаете в свое время, а пока просто знайте, что оно движется, — без улыбки, смотря на них ледяным взглядом, ответила Лана.

У спорткомплекса они встретили тренера. Олег Николаевич извинился, что вынужден уехать, выступление перенесли, и он должен уладить организационные вопросы. Юле стало страшно оставаться с близнецами Ким. Она надеялась, что тренер будет с ней, что сможет защитить, но защитить от чего? Юля так и не смогла для себя сформулировать, от чего ее надо защищать, просто внутри тлело такое чувство, не требовавшее объяснения.

Илья остался на скамье в сквере, Арнольд отказался играть, приняв стойку и напряженно смотря на вход. Илье пришлось несколько раз хлестнуть пса ремнем, чтобы вывести из этого состояния. Арнольду было больно, но пес с благодарностью смотрел на хозяина, пытавшегося впихнуть в друга любимое печенье для собак. Он не любил бить Арнольда и всегда очень переживал, когда приходилось применять силу.

Юля переоделась вместе с Ланой. Ее поразило тело Ланы, сильное, с железными мускулами, но не перешедшее ту грань, после которой женщина становится мужчиной. Лана ничего не стеснялась, сменив белье на спортивное, Юля решила, что будет делать также, а не просто надевать сменку после душа. У них было одинаковое белое кимоно без каких-либо отличий. Привычно ступая босиком по холодному полу, они вошли в зал, где их ждал Виктор. Он поздоровался с Юлей, делая вид, что не заметил Лану. Она ответила ему тем же, бросив в него тяжелый мяч с песком, как бы случайно, не смотря, куда бросает.

Лана показала Юле новую разминку, быструю, настолько интенсивную, что Юля с непривычки устала. Но все мышцы были в тонусе, она никогда еще не чувствовала себя настолько готовой. Упражнения запоминались легко, и Юля подумала, что знала их всегда.

— Начнем мы, а вы смотрите, — Лана взошла на татами, вежливо поклонившись Виктору.

Юля встала у края, как положено ученику, и началось что-то невообразимое. Она и не думала, что человек способен на такие прыжки и удары. Лана атаковала Виктора, нет, она не была сильнее, но и он не был сильнее. Они были настолько разными, что становилось страшно. Как огонь и вода, сталкиваясь, выбрасывали энергию, превращая ее во что-то новое, входившее в глаза и в сердце Юли. Она видела каждое их движение, будто бы время остановилось, чувствовала, что и когда кто будет делать, как коварные подсечки Ланы разбиваются о реакцию и блоки Виктора, как его удары пронзают ткань реальности, не задевая Лану, через мгновение атакующую его. И никто не мог победить — они были разные и равные по силе, постепенно сливаясь в одного мастера.

В зал входили войны в старинных кимоно. Юля видела каждого, не оборачиваясь, но вежливо здороваясь со всеми. Они приветствовали ее, вежливо и с уважением. И зал изменился: пропали стены, потолок и пол, они очутились в ином пространстве, в котором не должно быть границ или недвижимых основ, и в каждой точке которого можно найти и силу, и гибель. Юля билась с Ланой, потом с Виктором, не сразу осознавая, как быстро менялся партнер. Очухиваясь на полу после подсечек Ланы, она без усталости, превозмогая боль, продолжала, горя огнем, желая продолжать, но чувствуя, какую разрушительную и страшную силу она создает внутри себя, как трудно и важно управлять ею, сдержаться и не нанести подлого и точного удара, не перешагнуть через себя ради быстрой победы.

Все поменялось, и теперь они втроем отражали атаки старых мастеров. Юля училась биться в команде, училась защищать товарища, пускай какое-то время назад он был противником, училась быть благородной перед противником, не использовать его слабость, получая в ответ уважение и победу. Но это победа не та, когда соперник не может встать, его лицо в крови, а все тело превратилось в отбивную, а победа духа над телом. И это была уже даже не битва, а обмен опытом, обмен знаниями и умением. Юля была счастлива, что может передать свое мастерство, показать что-то новое, выходя за рамки серий схем атак и защиты — это был разговор, общение близких по духу людей, общение равных.

Юля не думала, откуда они взялись, почему мастера так странно одеты, почему все вокруг такое нереальное — в этом не было никакого смысла. Лана, поменявшись ролью с одним из мастеров и став коварным противником, ловко и по-новому подловила Юлю, жесткой стремительной подсечкой уложив на пол. Юля засмеялась, поняв, что учебный бой кончился. Лана помогла ей встать, держа за руки, Виктор и старые мастера аплодировали Юле, и счастье огромной и великой солнечной энергией входило в нее, наполняя чем-то непонятным, сильным и ужасным, но добрым и светлым.

— Я в тебе не ошиблась. — Ты завтра проиграешь, не переживай об этом. Твоя судьба в твоих руках, и ты идешь верной дорогой.

Юля удивилась, но дикая усталость накрыла ее, и она потеряла сознание.

18. Мигрень

— Альфа! Альфа! — Мэй подошла к ней и потрясла за плечи.

— Что? Я что-то не доделала? — Альфира помотала головой и стала расставлять бокалы на полках.

Мэй вздохнула, с грустью посмотрев на нее. После «совета в яслях», как напоследок назвал их заговорщицкий клуб Максим, Альфира работала как робот со стеклянными глазами. Она все прибрала, вытерла до блеска все бокалы и выстроила из них ровный строй на барной стойке, будто бы играла в стеклянных солдатиков. Посетителей еще не было, ночная смена переодевалась, искоса поглядывая на застывшую Альфиру, не реагировавшую ни на что. Одна официантка даже сделала фото, но Мэй попросила ее удалить.

— Я думаю, — начала Альфира и замолчала, испуганно посмотрев на Мэй.

— Пойдем, прогуляемся, — Мэй повела ее в раздевалку.

Доверив ресторан старшей официантке, руководившей баром, Мэй вытащила Альфиру на улицу. Солнце жарило беспощадно, но Альфиру тряс озноб, она сильно побледнела, но сама пошла в парк. Мэй держала ее под руку, чувствуя, что сама выглядит не лучше. От всего узнанного и сказанного болела голова, и самопроизвольно стучала челюсть. Мэй знала, что с ней, но усиленная доза ибупрофена пока не действовала.

— По-моему, мы все сошли с ума — это же безумие, — спокойно сказала Альфира и села на лавку, удивленно озираясь. — Ой, мы в парк пришли.

— Давай уйдем.

— Нет, я не боюсь. Здесь ничего нет, оно там, — Альфира показала пальцем в землю. — И это не наш демон. Там что-то другое, и этого много. Я раньше не замечала, но оно уже повсюду. Я все поняла, точнее не все, но поняла. Вот, видишь ту женщину с белой сумкой?

— Вижу, говори тише, — Мэй покосилась на прошедшую мимо девушку, бросившую на них полный злобы и ненависти взгляд. И что они ей сделали, Мэй никак не могла припомнить, кто она. Девушка, как девушка: молодая, платье, пожалуй, слишком короткое, стоит осторожнее садиться на лавки, много косметики, татуаж, ничего особенного.

— Оно в ней, но слабое. Она заражена, она видит в нас чужих.

— Можно и так сказать, мы же конкурентки по умолчанию, — Мэй обняла ее и щелкнула по носу. — Ты устала, милая, вот и чудится всякая жуть. Слушай, у меня начинается дикая мигрень из-за бессонной ночи, пойдем, съедим по тазику мороженого, я угощаю.

— Нет, теперь моя очередь, — Альфира улыбнулась. Мэй невольно вздрогнула, видя, как с девушки спадает напряженность, похожая на еле заметный серый туман, расползающийся по асфальту грязными всполохами, исчезая в жарких лучах безмятежного солнца.

— Но сначала выпьем кофе, сумасшедшие же не пьют кофе?

— Я не знаю, наверное, нет, — Альфира встала и поправила белое платье с длинными рукавами. С Мэй они смотрелись несколько старомодно в длинных закрытых платьях, не оголяющих и не выпячивающих положенные летом прелести. — Мы будем первыми!

— Точно! — засмеялась Мэй. Голова медленно проходила, но надо было ввести организм в гипергликемический шок.

Они пошли в ТРЦ у метро, разглядывая прохожих, переглядываясь, когда их замечали парни или моложавые самцы. Особенно смешило удивление и непонимание на их лицах, охотники привыкли видеть товар лицом, а не в плотной обертке. И все же Мэй подмечала что-то недоброе во многих лицах, какое-то неосознанное, не определившееся зло, вырывающееся из глаз и рта черным светом.

«Это точно безумие», — думала Мэй, тайком заглянув Альфире в глаза. Мэй выдохнула, Альфа вела себя как обычно: улыбалась, смущалась от взглядов, удивлялась, не понимая намеков.

— Жалко Юли нет, и ребята разбежались, — вздохнула Альфира, оглядываясь на парк. — Лучше бы мы.

Она запнулась, и поток слез вырвался из нее. Альфира зарыдала, едва устояв на ногах. Мэй обняла ее, крепко прижала к себе, ничего не говоря, принимая вырвавшуюся боль грядущего на себя. Она заметила, что оберег горит, ярко и жарко, просвечивая сквозь ткань. И вдруг стало темно. Мэй зажмурилась, она не хотела видеть, как могла, отгоняла от себя наваждение. Голова пульсировала, готовая взорваться.

В следующий миг Мэй очнулась в кафе. Альфира медленно пила кофе, кружка Мэй была пуста. Официант принес две красивые вазочки с мороженым и слабосоленую рыбу. Мэй некоторое время смотрела на нее, потом вспомнила, что сама заказала.

— Это безумие, только не у нас, — Альфира принялась за мороженое, продолжая пить горячий кофе. — Прости, у меня случилась истерика. Мои говорят, что у меня так постоянно, и мне пора лечиться.

— Нормально все с тобой, сами пусть лечатся, — Мэй ехидно улыбнулась, Альфира засмеялась, подавившись мороженым и измазав очки ложкой.

— Альфа, учись есть как леди.

— Не хочу, а то со смеху помру. Я уже пробовала, с Юлькой этикет изучали. Ну, ролики смотрели, потом важно сидели за столом.

— Учись-учись, очень пригодится в жизни, — Мэй строго посмотрела на нее. Альфира вздохнула и напряглась, получалось правильно, но очень смешно из-за сдвинутых к переносице бровей и очень серьезного взгляда. Мэй еле сдержалась, чтобы не засмеяться.

19. Не для всех

Праздник спорта, лета и еще, черт его знает чего, перенесли в Лужники. Видимо, что-то магическое и правильное было в этом месте. Не зря же здесь проходили все последние молодежные форумы, представлявшие собой в основном концерт верных музыкантов и выступление хедлайнера, уже избранного Богом, но пока не было до конца понятно каким. Бесчисленные кордоны охраны, напоминавшие линии окружения, не хватало бункеров и пулеметов, от флагов болели глаза, и от зацикленного ролика на всех экранах сразу, но запаздывающего на доли секунды, из-за чего звук становился потусторонним, а картинка двоилась и троилась, становилось тяжело дышать. Толпы молодежи, одетой в одинаковую одежду, все в кепках, с красными губами и блестящими, будто бы после пары банок коктейля, глазами.

Юля терпеть не могла подобные мероприятия, чувствуя себя здесь бесконечно малой точкой в этом хаосе непонятного и странного веселья. Она и так была на вид слишком маленькой, поэтому охрана долго и придирчиво проверяла ее паспорт, пропуск и приглашение. Не помогал даже тренер, его слушать не стали, а просто поставили в другую очередь, назло выпотрошив всю сумку и заставив снять ремень, часы, посчитать мелочь и прочие мелкие унижения, доступные маленькому человеку, получившему на время власть над другими людьми. Пройдя четыре поста охраны, они спрятались в сквере перед Центром единоборств и силы, или как-то так назвали отремонтированный корпус. Из сквера не было видно кричащих плакатов, музыка и голос диктора, то ли мужской, то ли женский, кружил где-то в стороне.

— Я не хочу туда идти, — честно, без тени капризности в голосе, сказала Юля.

— Мне тоже не очень хочется, но в этом случае решаем не мы. Наше мнение никого не интересует.

— Почему? — спросила Юля и сразу поняла, насколько по-детски прозвучал ее вопрос. — А, понятно все.

— Не думаю, что тебе понятно. Если по-простому, то от твоего выступления зависит дальнейшая судьба нашей секции. А вот почему они так уцепились за тебя, я не знаю. Нет, я не против того, чтобы ты выступала, но не здесь же, — Олег Николаевич поморщился. — К тому же очков зачет не будет, не люблю пустые выступления.

— Ладно, выстою. А кого против меня поставят?

— Будет три боя с представителями разных школ. Потом они между собой, и выйдут два победителя в финал. Каждый бой по три минуты, связки все ты помнишь, работать будете в защите, так что полный контакт. Не боишься?

— Почему-то нет. Вот пока в метро ехала, то боялась, а сейчас все равно.

— А вот это плохо, — он всмотрелся в ее глаза. — Юля, такой настрой не приведет ни к чему хорошему. Уж лучше бояться и защищаться, чем смириться.

— Да знаю я, — отмахнулась она. — А еще лучше не загадывать победу, а то проиграешь. У меня не апатия началась, как тогда. Я все контролирую, просто план продумала, какие связки сберегу, как начну, и вроде успокоилась. Конечно, я бы применила тот удар, что Лана вчера показала, но его же нельзя, запрещено правилами, да?

— Запрещено. Но не думай, что подобные штуки не применят против тебя. Будь начеку. У нас низкая позиция, мне дали понять, кто должен выиграть, и это не наша школа точно.

— Это мы еще посмотрим, кто победит! — сверкнула глазами Юля.

— А вот это мне нравится. Не растеряй спортивную злость, она тебе пригодится. Соперники тяжелые, тем более, что это будет микс.

— Что, опять с парнями драться? — удивилась Юля. — Мне же еще кмс не дали, почему я?

— Кмс нужная вещь, но не всегда титулы и звания достаются сразу достойным. В Федерации о тебе знают, и я понимаю их выбор. Ты это могла не заметить, но на всех соревнованиях зал болеет за тебя. Не знаю, как тебе удается всех очаровать, но я сам всегда чувствую, что жду именно твоей победы. И это не потому, что ты моя ученица.

— Ваша любимая ученица, — Юля самодовольно улыбнулась.

— Самая любимая зазнайка, — он щелкнул ее по носу, Юля и не заметила начала движения и пропустила. — Не зевай, а то опять получишь нокаут.

— Не хотелось бы, — поморщилась Юля и, когда он попытался ткнуть ее пальцем, и как он так мог быстро делать, она увернулась и, несмотря на тяжелый рюкзак, сменила позицию и обозначила удар по голени.

К служебному входу тянулись узкие шеренги молодых спортсменов. По фирменным костюмам было понятно, какая школа идет, не хватало знамени.

— Пора, надо идти, а то все места займут, негде будет нормально размяться, — сказал тренер.

— Я могу и в коридоре. Мне понравились упражнения Ланы, и почему вы мне их не показывали?

— Потому, что я их не знаю. Это другое направление, и, честно говоря, у меня бы многое не получилось. Все-таки мужчины и женщины разные, не забывай об этом.

— Да ладно, я не обижаюсь, — Юля закусила губу и спросила. — Значит, меня заказали, да? Как девку или актриску? Недавно что-то такое по литре читала — крепостное право какое-то!

— Не без этого. Оно никуда не делось, просто стало называться иначе. Главное не строй себе клетку здесь, — тренер постучал себя по лбу, потом ей. — Помнишь, я тебе рассказывал, как это важно?

— Конечно, помню! Я все помню, чему вы меня учили! — Юля улыбнулась и прижалась к нему. — Спасибо вам, Олег Николаевич.

— Ну-ну, опять плачешь, — тренер вздохнул и, достав чистый платок, вытер ее лицо. — Ты, как будто, прощаешься со мной. Чего ты так распереживалась?

— Не знаю, но что-то внутри тревожно, — Юля посмотрела на небо, и ей показалось, что оно потемнело. На секунду исчезли Лужники, и осталась только черная выжженная пустыня. — Наверное, я все-таки боюсь.

— И это нормально. Пойдем, — он похлопал Юлю по плечу, и они пошли к входу. Она хотела сказать, как сильно его любит, что он для нее как второй отец или первый, настоящий, но побоялась.

Внутри все было как везде, ничего нового, кроме духа недавнего ремонта. От фенола и клеев щипало глаза, и было трудно дышать. Их шмонали долго, с удовольствием. Юля не узнала молодого охранника из их школы, а вот он ее узнал и разрыл рюкзак до нижнего белья, вытащив трусы и майки на всеобщее обозрение. Буркнув, что она может все собрать и поживее, он удовлетворился. Юля не обратила на него внимания, отодвигая от себя этих людей, воспринимая их как неизбежное, как холодный ветер или колючий дождь, когда зонт остался дома. Тренер попытался возмутиться, но его едва не выставили, пришлось замолчать. Юля видела, как тяжело ему это дается, еще никогда тренер не был таким взбешенным. «Они уроды, плевать на них», — шепнула ему Юля, когда они вышли в ослепительно белый коридор. Ее раздевалка находилась в самом конце, здорово, что выданный браслет открывал самый дальний шкафчик, как она и хотела. Девчонок собралось о-о-очень много, и все такие разные. Юлю особенно забавляли самбистки и дзюдоистки, раскаченные до крутых бочонков, больше походившие на вольных бойцов. И нет, они не были толстыми, просто как-то сквадрачивались. С такими биться было бы тяжело, если завалят, то точно хана.

— О-го¬ го, сколько народа! — присвистнул Максим, с доисторическим ужасом озираясь на несметные полчища студентов и старшеклассников, заполонявших Лужники, продавливая себе лучшие места у громадных экранов. — Представляю, что внутри творится.

— Праздник спорта и молодости, — прочитал Сергей лозунг на экране. За лозунгом пошли изречения президента на фоне триколора, и он отвернулся.

— Тяжело там Юле, — Альфира щурилась на солнце, не желая рассматривать человеческую мешанину. Они решили встать в самом неудобном месте, где негде было развалиться на траве, и экран был не самый большой, далеко и на отшибе. Отстоять двухчасовое выступление на солнцепеке удовольствие так себе, но пробираться на основную территорию было еще хуже. Арнольд смирно сидел, нарочно зевая, чтобы показать белые зубы часто проходившим мимо них напряженным охранникам. Их уже три раза опрашивали о том, кто они, что здесь делают, почему не идут внутрь комплекса ко всем. И выглядели они странно и подозрительно, стоя на медленно плавившемся плацу перед экраном и никак не реагируя на ролики, лозунги и воззвания, когда как Лужники взрывались криками, свистом и подобострастным улюлюканьем.

Праздник спорта и единоборств или, как метко назвал его Леха, «праздник мордобоя при господдержке», начался под звуки гимна. Вставать не пришлось, они и так стояли.

После приветственных слов и демонстрации президентской ложи и знакомства с высокими гостями из Северной Кореи, началось основное действо. Ребята из секции рукопашного боя почем зря ломали отличные доски и ровные гладкие кирпичи, устраивали показательные спарринги. Не сразу было понятно, что это был микс, только после боя девчонки снимали кепки, открывая туго стянутые в клубок русые и черные косы. Альфира заметила, что в их лицах горит непонятная злость, парни выглядели гораздо добрее, хотя и получили неплохо от девчонок. Потом вышли самбисты, и все заскучали. Если бы Юля уже выступила, то они точно бы ушли к набережной. Расписания выступлений не было, поэтому приходилось ждать.

— Привет! Я не опоздала? — Мэй подбежала к ним.

Она взмокла, неся большую сумку-холодильник. — Еле вас нашла. Альфа сбросила мне координаты, но навигатор опять сошел с ума, показывал мне, что я где-то в Голицыно.

— А, он может и такое. РЭБ врубили, эти же приехали, а так бы и полицаев столько не привезли, — сказал Максим и с интересом посмотрел на сумку.

— Давай подержу, — предложил Сергей, Мэй отдала ему сумку, как бы невзначай коснувшись его руки. — Познакомься с нашим другом Лехой. Леха — это Мэй, властительница кимчи.

— Очень приятно, — Леха широко улыбнулся и, посмотрев на Сергея, добавил. — Твоя хозяйка, можешь не скрывать.

Сергей побледнел и отвернулся. Мэй рассмеялась, подмигнув Лехе.

— О, дзюдоисты пошли. Значит, Юлька скоро пойдет, — сказала Альфира.

— В самом конце, — Мэй достала из сумки бутылки с морсом и контейнеры с сандвичами. — Альфа, помогай. Не забывай, ты на работе.

— Да-да, — Альфира оторвала взгляд от экрана и стала раздавать сандвичи. Мэй разливала морс по стаканам.

— Юле оставьте, — грозно попросил Максим.

— Там много еще, — сказал Сергей, выполнявший роль мобильной стойки.

— Слушайте, а вы записываете? Альфа мне прислала ссылку на трансляцию, я пока в машине ехала, слушала все. Правда припарковалась черти где, все перекрыто.

— Записываем, не беспокойтесь, — отрапортовал Леха, «цокнув» пятками кроссовок не хуже вышколенного гвардейца. — Я робота озадачил. Он вцепился в трансляцию, и даже если ее прервут, то он с канала не слезет — утащит все, что только можно.

— Как это? — удивилась Мэй.

— Да так, высший уровень доступа. Мы же его для этих разрабатывали, — Леха показал в сторону Кремля или туда, где он должен был быть, по его мнению, но Мэй сразу все поняла. — Классный морс, то что надо.

— А я боялась, что слишком кислый, — улыбнулась Мэй, очаровав Леху окончательно.

— Я все Насте расскажу, — злобно прохрипел на него Сергей.

— Сам расскажу, — огрызнулся Леха.

— Ребят, а вы не боитесь с ними работать? — шепотом спросила Мэй.

— А больше особо и не с кем — все бабки у них, — пожал плечами Сергей. — Работать надо, по ходу пьесы разберемся.

— Вам виднее, но я бы соскочила побыстрее. Арнольд, я и для тебя кое-что принесла. Ты же любишь сухарики?

— Очень любит, особенно рыбные. Не знаю, почему он так любит рыбу, — ответил Илья, скармливая половину своего сандвича довольному псу.

— Вот, пока чуть-чуть. Это Камиль для тебя сделал, он любит собак, — Мэй протянула на ладони несколько больших сухарей, Арнольд тут же слизал их и захрустел, радостно завиляв хвостом.

— Любит готовить? — переспросил Леха и, поняв, что шутка тупая, хотел было извиниться, но Мэй остановила его обезоруживающей улыбкой.

— Собак мы не готовим. У нас их в семье никто и никогда не ел. Это скорее в Китае их едят, а так очень дорого. Я бы не смогла, собак очень люблю, — Мэй потрепала Арнольда и дала еще сухариков. — Есть специальные мясные породы, но это все пережитки прошлого.

— Ну да, гораздо выгоднее и экологичнее жрать человечину, — заметил Максим.

— Фу! — Альфира пихнула его в бок. — Гадость какая!

— Ха, сама это в сценарии прописала, — хмыкнул Максим. Альфира задумалась, загрузилась, как называла это Юля, и он ущипнул ее. — давай-давай, reboot, а то все пропустишь.

— Человечину мы тоже не готовим, — улыбнулась Мэй, ожидая подобной шутки от Максима.

Два поединка позади, сил осталось достаточно, но Юля чувствовала нарастающую тревогу, переходящую в тупую боль в груди. И дело было вовсе не в тех ударах, что она пропустила, хотя это было очень больно, а в воздухе, спертом и пыльном, пускай и дул постоянно слегка прохладный воздух, не принося ничего, кроме раздражения и колкого озноба. А еще ей все время казалось, что она видит прозрачные тени, снующие вокруг нее. Во втором поединке ей показалось, что одна из теней вошла в соперника, и она пропустила удар в грудь, хорошо, что не в голову. И все равно она победила, по очкам и с хорошим перевесом. Она не могла знать, что несколько ее точных ударов судьи не засчитали, Юля не видела, как ходил ругаться тренер, она ничего не видела, кроме татами и соперников. Нельзя думать о чем-то другом, надо смотреть, изучать противника, видеть его сильные стороны, обдумывать связки и уловки.

Противник был выше и тяжелее нее на десять килограмм. Тренер не смог объяснить, почему она должна вставать против мальчишки, тем более, тяжелее нее. На вид Юля смотрелась совсем как девочка, в первом поединке зал удивленно охнул, но к концу третьей минуты она слышала, как ее поддерживают, как раздаются все слышнее крики: «Юля, давай!» или «Врежь ей!». И чем больше она слышала криков поддержки, тем яснее проступали прозрачные тени, влетавшие в соперника. Время отдыха пролетело незаметно, и она стоит на татами и ждет сигнала. Все положенные поклоны сделаны, но сигнал к началу задерживается. И только она подумала, что кто-то из важных персон задержался в сортире, внезапно ударил гонг.

Парень бросился на нее еще до удара гонга, опередив на полсекунды, и это было видно всем. Зал загудел от возмущения, но судьи молчали, делая вид, что ничего не заметили. Первую минуту она отбивалась, получая в блок серии быстрых ударов руками и ногами. Парень хотел решить исход боя до конца времени без подсчета очков, и Юле повезло. Она увидела, что он начинает проваливаться, и ловко подставилась, быстро увернувшись, сделав элегантную подсечку. Парень вылетел с татами, растянувшись на полу. Бой остановили.

Пока Юля поправляла кимоно, проверяя себя, не сломал ли он ей ребра или лучевые кости, возле противника суетились врач и медсестра. Когда ей зарядили в грудь, никто и не дернулся, а тут прибежали с заморозкой и мазями. Юля презрительно фыркнула, режиссер трансляции поймал ее лицо, быстро показав «покалеченного» парня, и зал разразился обидным смехом. Может ей и показалось, но Юля услышала, как несколько детских голосов стали скандировать: «U-Li Sun! U-Li Sun!» Судьи потребовали порядка и тишины. Парень вернулся на татами и без поклона, встал в стойку. Глаза его горели ненавистью и гневом, Юля поклонилась, как было положено, спокойно ожидая, когда раздастся противный писк продолжения боя. Оставалось ровно сто секунд.

Раздался писк, Юля была готова к атаке. Она успела увидеть, как две тени влетели в него, перед атакой, а одна, находившаяся все это время внутри, влетела в нее, не в силах попасть внутрь, обдав гнилостным вкусом подземелья и жуткого холода, ослепив на секунду. Но Юля знала, что он будет делать, и отошла в сторону, дав ему возможность выплеснуть всю силу в воздух.

Парень совсем потерял голову от гнева, и Юле было легко с ним. Он бил по блокам больно, пару раз даже слезы из глаз брызнули, но зато она точно два раза дала ему по дуге ногой в голову, и удары были засчитаны, о чем пропищал бесстрастный компьютер. После третьего удара парень упал и больше не вставал. У нее болела левая ступня, не хватало еще вывихнуть пальцы, а в остальном ничего особенного, бой против духа в парке был гораздо тяжелее. Еще не успели прибежать медики, а она помогла парню подняться, зал аплодировал, приветствуя ее ником. Интересно, кто бросил это первым, неужели кто-то из знакомых был в зале?

Что случилось дальше, Юля не поняла, как и большинство зрителей. Медики оказывали помощь парню, без шлема он оказался вполне симпатичным, похож на одного из солистов любимой группы, если бы не выражение лица. Он смотрел на нее с превосходством и насмешкой. Когда судьи удалились, он стал открыто смеяться. Она подошла к тренеру, Олег Николаевич стоял бледный и его трясло.

— Что случилось? — спросила Юля. Руки не слушались, она никак не могла снять шлем.

— Сейчас узнаем, — глухо проговорил он, помогая снять шлем и жилет. Он хотел снять перчатки, но Юля запротестовала.

— Не надо, скоро же второй круг. Я же вышла в финал? Как это не вышла? — спросила Юля упавшим голосом.

— Они решают вопрос о твоей дисквалификации.

— Но за что?

— Запрещенный прием. Ты не знаешь, но в предыдущих поединках тебе не засчитали в общем семь очков. Тебя засуживают, а я ничего не могу с этим поделать.

— Ну и ладно, не будем переживать. Когда мы сможем уйти? — весело спросила Юля. Ей стало так на все плевать, что все виделось таким смешным и нелепым, весь этот пафос, странные бои без очков или квалификации — на потеху барину, не иначе. Не хватало еще, чтобы они бились голыми и в грязи.

— Не ладно, я отправлю жалобу.

— Отправляйте, но, по-моему, все это бесполезно, — пожала плечами Юля и дала расшнуровать перчатки. Высвободившись из защиты, она стала легче дышать и ужасно захотела есть, а ведь из-за этого мероприятия она пропустила обед в ресторане. От воспоминаний о горячих манду, которые они с Альфирой заказывали всегда, и говядины в соевом соусе, запеченной с рисом и овощами, в животе так забурлило, что тренер невольно рассмеялся.

— Ты права, надо быстрее уходить отсюда.

— Мэй позвала нас всех на ужин в ресторан. Вас тоже позвали, так что не вздумайте улизнуть! — Юля грозно сжала кулаки, лицом показав, что она с ним сделает, если тренер попытается убежать.

Он рассмеялся, картинно вжав голову в плечи. Зал все это время молчал, тихой нарастающей волной перешептываний следя за происходящим. Вернулись судьи и объявили, что ее дисквалифицируют за нанесение удара после того, как противник получил нокдаун. И тут зал взорвался, раздались крики, требовавшие судью на мыло и другие угрозы, быстро переходящие в матерную ругань. И сквозь этот жуткий шум все отчетливее слышались детские голоса: «U-Li Sun! U-Li Sun!» Зал перестал ругаться и подхватил кричалку, добавив хлопки, отбивая не стареющую песню Queen «We will rock you».

— Там есть кто-то из наших? — Юля пыталась разглядеть на трибунах знакомые лица, но не смогла.

— Да, твои мальчишки пришли с отцами. У отца Кирилла были билеты, вот они все вместе и пришли, — улыбаясь, ответил тренер. — Я не хотел тебе говорить, а то ты будешь волноваться, — он показал на дальнюю левую трибуну, с которой и, правда, махали три мальчика, прыгая на месте.

— И правильно, что не сказали! Привет! — что есть силы закричала Юля и подпрыгнула, замахав им в ответ. Повернувшись к тренеру, она, улыбаясь, приказала, — уходим отсюда, ну их к черту!

— Да, пошли. Попрощайся с залом, они тебя полюбили, не забывай этого.

Юля поклонилась каждой трибуне, как этого требовал протокол, будто бы она не проиграла, а победила. Зал заглушил голос диктора и музыкальной отбивки аплодисментами, продолжая приветствовать ее: «U-Li Sun!».

Режиссер трансляции продолжил следить за ней, и когда Юля с тренером скрылась в подтрибунных помещениях, отправил за ней операторов с GO-Pro. Трансляция велась в отдельном окне на сайте, в общую картинку это не включали, но второе окно появилось на экранах на улице.

Юля успела скрыться до прихода журналистов. Тренер отвечал на вопросы, стараясь не поддаваться эмоциям. Основная трансляция перебивала все, поэтому вопросы и ответы пустили снизу второго окна в расшифрованном потоке речевого анализатора. Выходило иногда забавно, робот неверно распознавал речь, выдумывая невозможные речевые конструкции.

В раздевалке никого не было, и очень хорошо, не хватало еще с кем-нибудь встретиться. Юля убежала в душ. Она торопилась, злясь на медленную воду, на то, что так медленно она трет себя губкой, а еще этот гель не хочет до конца смываться, оставаясь противной липкой пленкой на коже. Она терпеть не могла отдушки, крема и прочую женскую радость, которую так тяжело было смыть с себя, от которой коже тяжело было дышать. Забыв о недавней тревоге, Юля не заметила, как свет в душевой погас, а вода стала неприятно горячая. Вывернув холодный кран и закрыв горячий, Юля отскочила в сторону — из крана била горячая вода, кипя и пенясь от злости. Пары удушливого железистого вкуса заполонили все, внезапно зажегся свет, и Юля увидела, что из крана бьет горячая алая кровь, и она вся уже в этой крови.

С криком она выбежала из душевой, забыв полотенце, смену белья, все забыв. Раздевалка была такая же, как и раньше. Никто не застал ее в минуту слабости. Юля поспешно вытерлась своим полотенцем, которое всегда носила с собой, не надеясь на организаторов соревнований. Одевшись, она осторожно вернулась в душевую. Крови не было, только ледяная вода. Закрыв кран и забрав полотенце, Юля вернулась в раздевалку и села на скамью. Сколько она так просидела в мутном ступоре, может минуту, может десять, но вывел из оцепенения ее дикий крик из коридора. Она оделась, собрала рюкзак, несколько раз проверив, не забыла ли свои вещи, и вышла.

Крик повторился, но в коридоре никого не было. Шум и крики доносились издалека, будто бы из другой реальности. Ей стало очень страшно, но в любом случае придется туда идти, выход из этой пещеры был только один. Она медленно шла по коридору, прислушиваясь к возне за поворотом, не понимая, что это может быть, и думала, что так, наверное, и образовывались пещеры, когда гибла цивилизация, а каменные дома заносились песками времени, пряча достижения прошлого под землей. Юля старалась не думать, не представлять, что там происходит, нарочно наводя на себя апокалипсическую тоску.

Перед поворотом она остановилась и прислушалась. Кто-то неистово орал, требовал не подходить к нему. Раздались выстрелы и крики. Она вспомнила, как Лана вчера предупредила ее о проигрыше, но де-факто она победила всех! Крик безумного мужчины заставил ее попятиться назад, заныли кости от страха, и она вспомнила, что там может быть ее тренер. Она решительно пошла вперед.

— Юля, беги! — только и успел крикнуть тренер, получив рукоятью пистолета в голову.

В холле застыли два оператора и журналистка, прижавшись к стене, стоя в центре, всем угрожал пистолетом охранник. Что-то знакомое было в его лице, что-то очень знакомое. И она узнала его — это был тот же самый урод, что постоянно приставал к ней в ее спортшколе. Теперь он держал на мушке Олега Николаевича, а чтобы ей было понятнее, схватил его за волосы и приставил дуло к затылку.

— Смотри! Смотри, что я с ним сделаю! Смотри! С другими будет также — ты их всех убьешь! Ты их убьешь!

— Беги! — закричал тренер. Он был весь в крови, и она видела, что Олег Николаевич скоро потеряет сознание, как он борется из последних сил. — Беги, Юленька! Прошу тебя!

И она убежала, не слыша ничего, что там происходит. Не видя того, как тренер попытался выхватить пистолет, и как охранник выстрелил ему в голову. Она закрылась в раздевалке, забаррикадировав скамьями дверь, а в это время тело тренера лежало в холе, он был мертв, навсегда, лишенный большей части головы, лишенный лица. Операторы не прерывали трансляцию, они забыли о ней, но поток шел в интернет, а робот писал, все писал, без эмоций или переживаний, выполняя свой долг. Камеры работали, фиксируя все, от самого начала, как обезумевший охранник расстрелял сначала своих коллег и схватил Олега Николаевича, как перед этим померк свет, будто бы переключилось подстанция. Камеры передавали все, без комментариев и анализа, и человеческому взгляду не под силу увидеть борьбу теней в теле убийцы, как его на сотые доли секунды разрывала одна тень, потом другая, изгоняя предыдущую.

«Простите меня, я не хотел этого делать. Это был не я», — расшифровал робот шепот охранника, удивленно державшего пистолет в правой руке, а в левой рассматривая чужую кровь, чужую жизнь. Что-то происходило внутри него, и это уже могли заметить операторы и журналистка. Она истошно закричала, когда все тело охранника раздулось, еще немного, и он порвется на куски. Превозмогая чужую волю или борясь с собой, он с трудом вставил дуло в рот и нажал на курок.

20. Не стало

Юля проснулась в три ночи, так больно и остро ударили зеленые цифры древних электронных часов. У них был самый противный будильник, к которому невозможно было привыкнуть. Она встала и потрогала часы, проверила будильник: все осталось без изменений, а будильник давно выключен, она просыпалась на полчаса раньше. За окном ничего не происходило, тихо и тоскливо, как обычно. Юля пыталась понять, что же ее разбудило, вспоминая кошмар, заново переживая его. И может же такое присниться, что у нее с головой?

Она схватилась за подоконник, до крови закусив губу, чтобы не закричать. Это был не сон, сна-то как раз не было, одна глухая чернота. Вчерашний день завертелся в голове, хлесткими ударами разбивая ее на части. Юля осела на пол и глухо зарыдала, заткнув рот кулаком, чтобы родители не слышали, чтобы никто ее не слышал. Олега Николаевича убили, но за что? Почему этот урод хотел что-то ей показать, причем здесь она, и за что он убил тренера? Она не видела тела, не видела того, что осталось от близкого человека. Она так и не сказала ему, как сильно любит его, как он ей дорог, как он нужен ей… побоялась, но чего? Отбросив от себя эти глупости, Юля прокрутила в голове поединки, ни жалости к себе, ни обиды из-за несправедливой дисквалификации не было, какая-то странная спокойная пустота, но не смирение, а, скорее, равнодушие. Раньше она такой не была и очень переживала все ошибки и проигрыши.

Юля резко встала, как учил тренер, без рук, из любого положения на полу, с легким прыжком, чудом не задев подоконник поясницей, она совсем забыла, что сидела у батареи. Надо что-то с собой делать, нельзя позволять себе рыдать и раскиснуть. Тренер всегда учил ее быть сильной, не сдаваться, никогда не сдаваться. Юля утерла слезы и всхлипнула и, посмотрев на ночное небо, кивнула ему. Нет, она не верила ни в какую загробную жизнь, тем более были смешны байки и мифы о жизни на небе и прочая чушь. Как мать ни старалась приобщить ее к церкви, затянуть в свою секту, Юля не поддавалась. Максим еще в средней школе объяснил ей, что почем и как это правильно называется, но мать считала, что из-за тхэквондо ее дочь стала буддисткой. Сейчас Юле очень хотелось во что-нибудь верить, чтобы было с кем поговорить, задать вопросы и не получить ответа, но знать или чувствовать, что тебя услышали и поняли. Выливать все на Альфиру или Илью она не хотела, они не заслуживали такой муки, ведь когда любишь, то все невзгоды и страдания воспринимаются как свои собственные. Юля всегда чувствовала так, поэтому старалась не рассказывать все, даже Альфире, которая умела слушать, могла успокоить, но Юля знала, как Альфа потом переживает одна, когда никто не видит. А если рассказать Максиму, то он может и высмеять, но она никогда не откровенничала с братом и точно не знала, как он себя поведет.

Одеваясь на пробежку, спать она все равно не будет, Юля остановилась, посмотрев на себя в черном зеркале: какая же она еще малолетняя дурочка, и как она несправедлива к Максиму, цепляясь за детские комплексы и прошлые обиды. И почему она такая, почему не может быть нормальной и хочет цепляться к тем, кого любит? Не Максим, не Илья этого не заслуживали и терпеливо ждали, когда она повзрослеет. И вот детство кончилось, безвозвратно. Так всегда бывает, когда ребенок видит смерть, понимает ее и не может принять. Темный силуэт в зеркале был ее и не ее — она изменилась, навсегда, и очень боялась сейчас увидеть свое лицо, свои глаза, в которых было все: боль, ужас, ненависть, ярость, беспомощность и уверенность — вот ее Юля боялась в себе гораздо больше. Ее страшила эта непоколебимая уверенность, еще не сформировавшаяся в четкое решение, в действие, но это скоро случится.

Выбежав из дома, Юля уже скоро оказалась в парке. Бежать было тяжело, приходилось заставлять, издеваться над непроснувшимся и избитым телом. Бег помогал прийти в себя, разобраться с мыслями, точнее выбросить все из головы и начать думать заново, впуская в голову только важное, отбрасывая мозговой мусор, тративший энергию, угнетавший силу воли, заставлявший опускать руки и впадать в отчаянье. Тренер всегда говорил ей, когда Юля впадала в тихую истерику или хотела все бросить: «Никогда не позволяй неудачам ломать свою жизнь». Бегая по ночным дорожкам, Юля вспоминала Олега Николаевича, быстро утирая слезы, не позволяя себе разреветься. Выбежав на поляну, она выбрала дерево покрепче и стала разминаться, переходя к отработке простых ударов ногами и руками. Кулаки и голени гудели, но не просили пощады. После серии ударов, вскипятивших кровь, Юля упала на ствол и заревела, громко, не боясь, что кто-то ее услышит, начнет приставать с помощью или вызовет полицию.

Ее нашли в раздевалке. Полицейским с трудом удалось уговорить ее разбаррикадировать дверь. Юля была готова драться, она видела во всех врагов, пока не пришла медсестра, проводившая осмотр перед соревнованием. Юля поверила ей и сдалась, опустив на пол сломанную вешалку, из которой она сделала подобие копья или палки, опасно вращая перед полицейскими, чтобы они не подходили ближе. Потом был допрос, психолог, потом опять допрос. Она не понимала, что от нее хотят, почему постоянно разные люди выспрашивают одно и то же, а она должна повторять раз за разом одни и те же показания. Поймать на лжи или несоответствии ее не удалось, она мыслила ясно, наверное, так действовала на нее злость к этим людям.

Мэй отвезла ее домой вместе с Альфирой и Максимом. Юля долго сидела в траве на лужайке у сквера, уткнувшись лицом в Арнольда. Пес не скулил, не выл, а покорно терпел ее рыдания, с тревогой и тоской смотря на хозяина, чтобы тот подсказал, показал, что надо делать, как помочь. Но ни Илья, ни Максим, ни Альфира не знали, что надо делать. Мэй заставила Юлю выпить две таблетки, силой разжимая ей рот, и стало легче. Тревога перестала быть острой, боль превратилась во что-то тянущее и холодное. Неприятно, но гораздо лучше, чем рваться изнутри, хотеть умереть прямо сейчас, здесь, навсегда… сейчас… здесь…

Ребята уехали в институт к роботу. Не только Сергей, но и Леха что-то заметили, увидели, как камера зафиксировала, передала в прямой трансляции полупрозрачное движение, после чего охранник стал убивать. Илья поехал с ними, у него тоже были мысли. Он хотел помочь Юле, но точно знал, что сейчас его помощь будет мукой для нее. В институте Леха скопировал весь видеомассив, и они поспешили на квартиру. Никто не проронил ни слова, но каждый понимал, что полиции то, что они найдут не нужно, и все это продолжение непонятной игры. Думать о том, кто с ними играет, не было никакого смысла.

Мэй не стала заходить к Юле, хотя и хотела остаться с ней, помочь, но по взгляду Максима поняла, что лучше не стоит. Юля и сама это понимала, долго не выпускала ее из объятий, всхлипывая, утирая сухие глаза ладонью, слез больше не было, только дрожь и жгучая резь. Родители уже знали, и их принял на себя Максим. Альфира помогала Юле, отвела в комнату и переодела, как маленькую. У Юли дрожали руки и ноги, она ничего не могла делать сама, смотря красными глазами на Альфу и спрашивая: «За что? Почему Олег Николаевич, почему его?». Альфира старалась не разреветься, став очень похожей на свою бабушку. Она отдавала приказы, руководила, порой жестко, и Юля слушалась, доверяя подруге.

Альфира напоила ее молоком и заставила немного поесть, после чего Юля отключилась. Альфира сидела на краю кровати и еле слышно рыдала, в мягкого розового слоника, которого она давным-давно подарила Юле на день рождения. Этот слоник сидел у Юли на столе, помогая делать уроки, она иногда разговаривала с ним, до сих пор видя в молчаливой мягкой игрушке верного друга.

Максим медленно, помногу раз рассказывал все, что знал. Его бесило, что мать не пошла к Юле, а сидела и восклицала, что она так и знала, что до добра это тхэквондо не доведет. Потом она набросилась на отца с обвинениями, что он во всем виноват, потом стала обвинять Юлю, что если бы она думала об учебе, то этого бы не было. И тут в первый раз за всю их совместную жизнь отец дал ей пощечину. Несильную, но мать тут же умолкла, со страхом смотря на него. Отец приказал ей заткнуться и не трогать дочь. Выяснив, что Юлей занимается Альфира, он достал из шкафа коньяк и налил всем. В первый раз Максим пил с родителями, и это было не из-за праздника или любого другого нормального повода. Алкоголь показался отвратительным, хотя коньяк был хороший, отец дрянь не пил, вложив сыну простое правило: если и пить, то хорошие напитки, если нет денег, то лучше совсем ничего не пить.

Мать засуетилась с ужином. Что-то переключилось в ней после пощечины, она осторожно пошла к дочери, приведя плачущую Альфиру. Усадив ее на диване рядом с Максимом, она суетилась у плиты. Альфира прижалась к Максиму и плакала в его плечо. Максим видел, что и мать плачет, что у нее все валится из рук, а отец наливает себе стопку за стопкой. Странно, но он не беспокоился за сестру. Он обдумывал случившуюся трагедию, сопоставляя факты, события прошлых дней, выстраивая единую цельную картину. Нет, Олега Николаевича не мог убить тот же демон, — в этом не было никакого смысла. Перестав подначивать себя за то, что он всерьез рассуждает о демонах, он гладил Альфиру и думал. Альфа так и уснула на нем, часто вздрагивая и вскрикивая во сне. А он думал, что не зря первый демон торопил их. В игру вмешалась вторая сторона, а сколько их еще может быть, и Юля тоже это понимает. Он прочел это в ее глазах еще там, в Лужниках, когда она плакала в Арнольда. Она на мгновение поймала его взгляд и все сказала, без слов, без мимики, через секунду вернувшись в паническое состояние. Альфа тоже что-то поняла, не зря же она не мигая, смотрела на экран, когда охранник стал стрелять во всех и убил тренера. Альфа не отвернулась, а когда охранник застрелился, она повернулась ко всем и сказала: «Не успела. Они сильнее ее, поэтому им нужна Юля». Сказано это было очень тихо, Максим стоял рядом и расслышал, остальные были в ступоре, кроме Арнольда, рвавшегося с места, почти порвавшего поводок, страшно скаля зубы, угрожая Илье, если он его не отпустит. Пес хотел бежать на помощь, он знал куда и понимал, что наверняка погибнет. Илье с трудом удалось утихомирить его, а когда охранник застрелился, пес жутко завыл и стал рвать асфальт когтями, пока Илья ударами поводка не успокоил его.

Поужинали молча, что это была за еда, никто не понимал. Все ели механически, заставляя глотать и жевать, заставляя себя заниматься хоть чем-нибудь, боясь сказать, произнести хоть слово. Мать часто уходила к Юле, она спала в том же положении, как мертвая, поэтому ко рту прикладывали зеркало, боясь, что у нее остановилось сердце.

Максим отвел Альфиру домой. Дома скандала не будет, отец позвонил ее родителям и все объяснил. Что будет завтра, никто не знал, Альфира не думала об этом, ей было все равно. Они сидели на лавке у подъезда, Максим обнимал ее, она дремала, часто всхлипывая. Очки промокли насквозь, она сняла их, убрав в рюкзак, все равно она ничего не хотела видеть. Не ожидая от себя такого, она потянула лицо Максима к себе и поцеловала, очень испугавшись. Максим вздохнул, но не отвернулся, не отодвинулся.

— Сегодня не самый лучший день для этого, — сказал он.

— Да, ты прав. Извини, я сдурила. Забудь об этом, — Альфира спрятала лицо, густо покраснев.

— Нет, и не подумаю забывать, — Максим взял ее лицо в ладони и осторожно, будто бы боясь сделать ей больно, поцеловал. — Обсудим нас позже, хорошо? Сейчас мы все на психах.

— Хорошо, — Альфира улыбалась, она была счастлива и дрожала от боли и переживаний за Юлю, не понимая, как оба чувства могут жить в ней одновременно. — Я пойду, а то начну чушь нести.

— И я, — улыбнулся Максим. — Завтра будет сложный день.

— Ага, приходи в обед в ресторан, Мэй не будет против.

— Да, она мне сказала, что завтра надо всем собраться. Слушай, а Юля надела ваш оберег на выступление?

— Да, она решила, что не помешает. Думаешь, он спас ее?

— Я не знаю, но и не могу ничего исключать.

— До завтра, надо спать.

Альфира обняла его за шею, и они долго целовались, пока у нее не заболели губы.

— Юля сильная, она не сломается, — улыбаясь, сказала Альфира.

— Я знаю, не зря же она U-Li Sun. Как ей идет этот ник

— Ага! Вот она обрадуется, когда мы игру о ней доделаем!

— Сначала она нас поколотит, — усмехнулся Максим.

— Я пришла работать, — Юля твердо посмотрела в глаза Мэй. Когда она вошла в ресторан, ее работу делала Мэй, не гнушаясь вымыть пол до сияющей чистоты.

— Вот и хорошо, нельзя оставаться одной, — улыбнулась Мэй, прислонив швабру к стене.

Юля стояла в нерешительности, и Мэй обняла ее, крепко прижав и гладя по голове. Юля всхлипнула, но плакать не стала, она больше не могла плакать, отдав все слезы все понимающему дереву.

— Ты помнишь о нем, значит, он жив. Он всегда будет жить, пока ты о нем помнишь. Уверена, что он гордится тобой, всегда гордился. Я видела это в его взгляде, он тебя очень любил.

— И я его любила, но так и не смогла ему об этом сказать! — всхлипнула Юля.

— Так часто бывает, и со мной было так. Нам трудно открыться, мы всегда чего-то боимся, и чем старше становимся, тем страшнее становится. Не переживай об этом, он, конечно же, знал, что ты его любишь. Мне кажется, что он знал тебя лучше, чем ты сама себя понимаешь, как думаешь? — Мэй улыбнулась и поцеловала Юлю в лоб.

— Это точно! — воскликнула Юля и улыбнулась. — Мэй, замажь меня, а то выгляжу хуже демона смерти!

— Да, выглядишь и правда ужасно. Пойдем, приведу тебя в порядок. Хочешь что-нибудь особенное?

— Нет, не хочу, — замотала головой Юля.

Альфира опоздала, придя за десять минут до открытия. Она не могла спать, всю ночь переживая за Юлю и волнуясь от первого поцелуя. Она укоряла себя за то, что в такой ужасный час чувствует себя счастливой и несчастной одновременно, придумывая себе вину, угрожая и обвиняя себя. Поэтому вид у нее был виноватый и сконфуженный.

— Альфа, где ты ходишь? Я за тебя проводки в терминале делала! — возмутилась Юля. Мэй закрасила синяки и жуткие круги под глазами, только красноту глаз нельзя было закрасить, поменять глаза. И взгляд, ставший слишком серьезным и немного злым, но не к окружающим, а к себе.

— Прости, я виновата, — Альфира шмыгнула носом.

— Да ладно, я пошутила. Мэй и не думала, что мы выйдем после всего.

— Нет, я виновата, — горестно вздохнула Альфира и отвернулась, смотря на улицу, где разгорелось летнее утро, улица оживала, выпуская своих питомцев погулять из каменных клеток.

— Альфа, ты чего? — Юля потянула ее в раздевалку. Когда дверь закрылась, Альфира шепотом во всем призналась. — А ты знаешь, я даже рада, что вы наконец-то сдвинулись с места. Нет, Альфа, ты не думай, что никто не видел. Все видели. Я хочу, чтобы ты была счастливой, пускай и с моим братом. Вкус у тебя так себе, но не мне решать, а тебе. И только попробуй еще раз извиниться, я тебя побью!

— Ты очень изменилась, — Альфира с тревогой посмотрела на нее и крепко обняла. — Я много думала, всю ночь думала, и, мне кажется, я знаю, что произошло.

— Потом, в обед обсудим. Мэй сказала, что все придут. Ребята тоже что-то нашли, мне Илья писал. Переодевайся и в зал, Мэй сказала, что у нас заказали завтрак на сорок человек, экскурсионная группа или что-то вроде того. Так что от кофейного аппарата ты не отойдешь до самого обеда!

Юля ущипнула подругу за руку, хищно лязгнув зубами. Альфира улыбалась, смущенная и красная, очки запотели, и она почти не видела лица Юли, слегка посмеивающейся над ней.