Никому и никогда

Главы 21 — 30

21. Слишком рано, слишком больно

— У нас заказ на восемь человек, — Альфира удивленно смотрела на экран. — Ничего не понимаю, просят какое-то поминальное меню.

— Дай посмотрю, — Мэй пробежалась глазами по экрану и задумалась. — Мне кажется, я знаю, что они хотят. Это совсем несложно, просто всего должно быть по три. А непонятно, кто заказал?

— Пришло с сайта. Я запросила телефон или карту гостя. А вот и она. Черт! — Альфира отпрянула от экрана. — И что делать будем?

— Заказ есть заказ, — Мэй взяла блокнот со стойки и стала набрасывать меню. — Лана наш постоянный клиент, мы не в праве ей отказывать. А если мы ошибаемся, и все происходящее всего лишь совпадение?

— Что совпадение? — Юля встала у них за спиной. — Что вы обсуждаете?

Альфира вопросительно посмотрела на Мэй и, получив подтверждение, показала заказ. Юля быстро пробежалась по нему, задержавшись на заказчике.

— И что ты думаешь? — спросила Мэй.

— Думаю, что нам надо поговорить. Она же нас приглашает к столу, — подумав, ответила Юля. — Я не знаю, что произойдет, но скоро все изменится.

— Я тоже так думаю, — кивнула Мэй, Альфира закивала, побледнев от волнения. У Мэй завибрировал телефон, она мельком посмотрела ленты телеграмма и цокнула языком. — А Илья оказался прав.

— Что случилось еще? — недовольно спросила Юля.

— Мои северокорейские родственнички запустили очередную ракету в сторону Японии. Почти долетела до территориальных вод. Помните, как Илья предположил, что война разрастется на весь мир?

— Так она уже вроде разрастается? — Пожала плечами Юля. — Это у нас здесь дронами пугают, а война идет, и все в ней участвуют.

— Это как посмотреть. Но определенно напряженность растет. Это как вирус, только вирус войны — он захватывает страны и народы, достаточно вспыхнуть в одном месте, и зараза распространится дальше, не сразу, но расползется, если ее не пресечь в зародыше.

— Нет, не согласна — это не вирус, — Альфира замотала головой. — Это не вирус, а мы сами. Нечего все на микробов сваливать.

— Это ты сама поняла? — Мэй с уважением посмотрела на нее.

— Альфа сама так может. Она долго думает, а потом ляпнет что-нибудь в школе, — ответила за нее Юля. — Об этом лучше молчать, все равно никто ничего не поймет, а проблем будет много.

— Ну да, — согласилась Альфира. — Мы еще не закрыли до конца спецкурс по истории России. Нам его в наказание дали в прошлом году, когда война началась. Но я не жалею, у исторички было такое лицо!

— Ага, особенно когда Альфа стала цитировать документы из электронного архива! — рассмеялась Юля.

— Но если мы будем молчать, то получается, что та туфта, что нам впихивают, и есть правда? — Альфира вопросительно посмотрела на Мэй.

— Так оно всегда и получается, во все века так было. Правда — это то, что поддерживается большинством, а что происходит на самом деле неважно, важно ощущение, вовлеченность и гордость — все, как у животных. Но правда и в том, что правда никому не нужна, поэтому следуй за пульсом своей совести.

— Так, надо зал прибрать, — сказала Юля и пошла убираться

Мэй посмотрела на девушек: Альфира стояла задумавшись, и брови нахмурила, а Юля действовала как робот, не делая лишних движений, выравнивая стулья и столы в правильные фигуры, собирая мусор с пола. Мэй ушла на кухню, отдать распоряжение Камилю. Юля удовлетворилась порядком и пошла набирать ведро, здесь ей нравилось мыть полы, монотонная работа позволяла отвлечься и подумать про себя. Илья объяснял много раз, как это работает, но это было уже выше ее возможностей, как она пыталась сама все это обдумать, так голова болела до ломоты в зубах.

К трем, как и договаривались, подошли ребята. Видя, что в ресторане все заняты, никто не решался зайти внутрь. Арнольд следил за Юлей, поскуливая от радости, когда она ему махала.

— Может, придем в другой раз? — предложил Леха, нервно почесывая шею, ворот рубашки с непривычки натер, а все из-за Сергея, заставившего всех одеться прилично.

— Никуда уходить не надо, — сказал приятный низкий женский голос, и все обернулись. Лана хитро улыбалась, рассматривая парней. — Я рада, что все вы пришли сегодня. Да, я знаю, что у вас была другая цель, но поверьте мне, нам есть, что обсудить. Прошу вас, заходите. Сегодня вы мои гости.

Она подошла к Арнольду и что-то шепнула ему на ухо. Пес был спокоен и, как показалось Илье, кивнул.

— Я отведу его во двор, — сказал Илья.

— Не стоит, он сам знает, что должен делать, — Лана одними губами, не издав ни звука, отдала команду, и Арнольд побежал во двор. Илья хотел было пойти за ним, но Лана взяла его под руку и завела в ресторан. — Добрый день. Надеюсь, мы не слишком рано.

Лана вежливо улыбнулась Юле и Альфире.

— У нас все готово. Надеюсь, что мы правильно поняли ваш заказ, — ответила Юля и запнулась, поняв, что забыла поздороваться. Лана медленно моргнула, давая понять, что это неважно.

Лана рассадила парней за стол, забавно было за ними наблюдать, как смесь непонимания и смущения отобразилась на их лицах.

— Юлия, попросите Мэй присоединиться к нам. Вы и Альфира тоже, пожалуйста, присаживайтесь.

Юля кивнула, почему-то она не удивилась, ожидая что-то подобное. Еще с самого утра она чувствовала, что Лана должна появиться. Альфира недоуменно смотрела на Лану, пока она не взяла ее под руку и не усадила рядом с Максимом.

— Здравствуйте, Лана, — Мэй вышла из кухни, неся большую чашу с паби. Юля перехватила ее и поставила в центр стола, завершив композицию из пятнадцати блюд. Всего было по три, стол выглядел прекрасно и наводил грусть. — Сейчас подадим бульон. Что вы желаете выпить?

— Водку, обыкновенную водку. Думаю, что это будет наиболее уместно здесь и сейчас, — Лана посмотрела на парней. — Вы не пьете, поэтому прошу четыре рюмки, для остальных гранатовый сок

— Сейчас принесу, — Альфира ушла к барной стойке готовить заказ. Лана усадила Мэй за стол. Оставались свободными три места, Лана стояла и ждала, когда вернется Юля. Альфира принесла на подносе водку и рюмки с соком, запуталась, поставив рюмки себе и Мэй, Лана расставила все по порядку и посадила Альфиру. Вернулась Юля с большим подносом, на котором парили чаши с бульоном. Ловко расставив чаши по местам, она убежала на кухню, вскоре вернувшись с соусами и чашами с крупно нарезанной зеленью.

— Юлия, постойте. Вы моя гостья, у нас есть все, что нужно. Я прошу вас не убегать, все и так прекрасно, — Лана дотронулась до ее руки, и Юля застыла на месте, удивленно смотря то на нее, то на Мэй и Альфиру. — Я думала, что это будет иначе, но жизнь всегда непредсказуемей любого плана или замысла. Я прошу вас переодеться в это — вы по праву должны носить эту одежду.

Юля увидела, как в руках Ланы оказалась аккуратно сложенная одежда. У нее был странный цвет, и ткань выглядела довольно грубой. Юля осторожно потрогала серо-желтую ткань, ощутив запах осени и грусти. Взяв в руки, она взглядом спросила у Мэй.

— Это ханбок, — ответила Мэй, посмотрев на Лану, одетую в длинную черную юбку с вышитыми черными птицами. Ее бабушка носила похожую юбку, Мэй даже вспомнила, что она называется чхима. Не хватало еще чогори поверх белой блузки и паджи, но по очертанию ног, проступавшим через широкую юбку, Мэй поняла, что шаровар не было. Странно, когда Лана входила в ресторан, на ней был строгий черный костюм.

— Это скорее чосонат, — улыбнулась Лана, пристально посмотрев в глаза Мэй. — Юлия самый близкий человек для Олега Николаевича из всех нас, поэтому она достойна надеть траурную одежду в его честь. Это непростая одежда, не бойтесь, Юлия, она неопасна, но этому чосонат уже больше ста лет. Чего только не найдешь в сундуках, верно, Мэй?

Мэй кивнула и встала. Юля застыла на месте, не зная, что делать.

— Я помогу тебе, — сказала Мэй. — Не беспокойся, за залом последят Камиль и ребята.

Юля кивнула, задержавшись взглядом на прическе Ланы. Тугой клубок черных волос был украшен черными жемчужинами и гроздьями рябины, и от камней пахло настоящей ягодой, от Ланы пахло ветром, солью и морем.

Мэй увела Юлю. Лана села за стол и с улыбкой смотрела на всех. Удивительно, как она могла смотреть ни на кого, но каждый чувствовал ее взгляд.

— Альфира, ты можешь сказать нам, что думаешь, — сказала Лана. — Не бойся своих мыслей.

— Это инициация, — шепотом произнесла Альфира и спрятала глаза.

— Я знала, что ты многое поняла. Я видела это в тебе с самого начала, — улыбнулась Лана и дотронулась до ее руки. Парни сидели напротив Ланы, стол был поделен на мужскую и женскую часть, пустовали два места для Юли и Мэй. — Покажи мне мой портрет. Пока Юлия переодевается, у нас есть время объясниться.

Альфира заколебалась, и Илья протянул Лане планшет с портретом демона, нарисованного Альфирой. Лана смотрела на него и улыбалась.

— Ты хорошо рисуешь сердцем. Очень похожа, хотя здесь больше Виктора, чем меня. Впрочем, в этом нет никакой разницы. Но в жизни я же гораздо привлекательней, не правда ли, ребята? — она, не мигая и улыбаясь, заставила парней покраснеть, у Ильи даже запотели очки.

— Почему ты не смогла спасти Олега Николаевича? — шепотом спросила Альфира.

— Потому что я не так сильна, как вы думаете. Моя сила и моя воля ограничена здесь. Ты же понимаешь, что многое зависит от вас, а не от меня.

— Вы Камынчжан? — неуверенно спросил Илья.

— А давай спросим у Альфиры. Она знает ответ, — Лана погладила ее по руке. — Ты все поняла, не держи это в себе.

— Нет, она не Камынчжан, — замотала головой Альфира. — Это Юля.

Все молчали, с некоторым страхом смотря на Лану. Если Сергей и Леха еще в чем-то сомневались, думая, что все должно иметь логическое объяснение, то сейчас сомнений больше не осталось. Они ничего не понимали и, как все за столом, испытали жуткий страх. Но пугала их не Лана, не ее слова, а та черная бездна, что приоткрывалась в сознании, скаля черные зубья в дикой усмешке.

— И сколько их? — спросил Максим, получив от Ланы одобряющий кивок. Его рука машинально дотронулась до чаши с бульоном — она не остыла, даже стала горячее, еще немного и бульон закипит без огня. Одернув руку, он уточнил. — Юля не одна же такая, верно? Нельзя же все ставить на одну судьбу.

— Их много, и я всех не знаю. Нельзя ставить все на одну судьбу, и одна судьба не может все, но всегда судьбу большинства решает случайность или воля одного человека. Человек сам исполняет свою судьбу, вовлекая в нее судьбы других людей, и тогда одна судьба может решить все. У вас много вопросов, на которые нет ответов для вас. И это не потому, что я не хочу вам ответить, а потому, что эти ответы не для вас. Многие знания рождают в вашей голове сомнения, строят защитные стены, заточаю вашу волю в тюрьме мнимой безопасности. Но это вы поймете со временем. И да, Илья, ты поймешь, что он и ты погибли не зря, не жалей об этом, как он не пожалеет себя ради вас, как ты не пожалеешь себя ради нее. И это поможет тебе сохранить частицу себя.

— О ком вы? Я ничего не понимаю, — Илья побледнел.

— А вы всегда загадками разговариваете? — спросил Леха, вырвавшись из зловещего тумана, окутавшего мозг.

— Вовсе нет. Я всегда говорю прямо, просто мы с вами говорим на разных языках, разных по смыслу, — ответила Лана, одарив его довольной улыбкой.

— Получается, что нам нужен переводчик, а то мозг не справляется, слишком долго думает, — подумав, сказал Леха.

— Возможно, — Лана задумалась, ее глаза стали абсолютно черными, исчезли белки и блеск, казалось, что она поглощает весь свет, и в ресторане стало сумрачно. — Вот только делать такой переводчик нельзя. Люди слишком поспешны в своих решениях, они нарушают гармонию нашего мира, легко переступая грани между полным исчезновением и катастрофой. Знания, попадая в не те руки, способны уничтожить баланс сил, уничтожить гармонию нашего мира, уничтожить наш мир.

— Понятно, нужна задержка, чтобы мы тут все не переломали, — резюмировал Максим.

— Пожалуй, да, видишь, мне тоже не сразу понятны твои слова. Я пока полностью не адаптировалась к вашему языку.

— А кто вы такая? — спросил Сергей.

— Поверь, лучше тебе об этом не знать. Никто не против, что я перешла на «ты»? Со мной так нельзя, все же я вас старше на тысячи жизней, — Лана засмеялась, от ее смеха туман из головы исчез, а в ресторане стало вновь солнечно и немного жарко, как будто бы ничего и не было, и всем все привиделось от теплового или солнечного удара. Если бы не бульон, который медленно закипал.

— Хорошо, пусть все так, как вы сказали, — начал Леха, Лана одобрительно кивнула. — Но причем тут Корея и все эти мифы? Я почитал на ночь, интересно, но это же все мифы, или в Корее центр силы или как это правильно назвать, даже не знаю.

— Центр силы? — Лана заразительно рассмеялась, оказывается, она может быть веселой, без тени насмешки. — Такого нигде нет, ни в одной точке нашего мира. Людям свойственно все упрощать. Вы видите то, что вам проще понять и принять. Если бы перед вами разыгрывались битвы греческих богов или оживали деревянные истуканы богов, олицетворявших силы природы, как бы вы к этому отнеслись? Вы бы не поверили, сразу бы увидели в этом ложь, лубочность и излишнюю театральность. Сейчас, если я верно поняла ваш язык, называют это зашкваром. Поэтому вы, ваш мозг, ваше озабоченное сознание выбирает наиболее популярный вариант, достраивая реальность до приемлемой картины мира, которую проще понять, в которую проще всего поверить. Вера отсекает разум, что в целом не так уж и плохо, понимаешь, почему?

— А то быстро перебьем друг друга? — предложил Леха, Лана кивнула. — Так, тут без бутылки не разберешься.

Он с тоской посмотрел на заледеневший графин с водкой. Задумавшись о том, почему в такую жару водка замерзала на столе, он осмотрелся и вновь посмотрел на графин: изморозь исчезла, как и перестали закипать чаши с бульоном. Лана улыбалась ему, мимолетным движением глаз показав, что никто больше этого не заметил.

— Мы должны дождаться Юлию. Без нее нам нельзя, — Лана дотронулась до руки Альфиры, весь разговор погруженной в свои мысли. — Отпусти свой разум, он даст тебе ответы, не терзай его.

Юля и Мэй вошли в раздевалку. Здесь было душно и не уютно, хотя раньше она такого не чувствовала. Положив чосонат на стул, Юля сняла кимоно, аккуратно повесив куртку и штаны. Избавившись от одежды, она почувствовала, как тело задышало, ушло ощущение духоты и скованности. Юля смотрела в зеркало, подрагивая и хмурясь, борясь с желанием немедленно сбежать отсюда.

— Ты можешь не спешить, время есть, — сказала Мэй, видя, что Юля замешкалась. — Я сделаю тебе прическу для твоего наряда.

— У тебя есть такой?

— Такого нет. Есть более простой, повседневный. В моем ханбок слишком мало настоящего, обычная стилизация.

— И почему ты его не носишь?

— Потому, что я больше люблю платья, — Мэй расправила и без того идеально ровное темно-синее платье с нитями зеленых стеблей, растущих у груди, изящно обрамляя лиф мелкими белыми цветками. — Боже мой, какой у тебя синяк на груди.

— Да, пропустила по глупости, — спокойно ответила Юля. — Ничего, заживет.

Мэй погладила ее по плечам и стала распутывать волосы. Она работала быстро, и Юля не успела заметить, как она изменилась: в зеркале на нее смотрела другая девушка, серьезная, со строгой прической, волосы убраны назад, украшены нитями белого и черного жемчуга, но главным был ее взгляд — решительный и твердый. Юля испугалась себя и отвернулась.

— По-моему, это точно твой размер, — Мэй повертела в руках паджи. — примерь, мне они точно малы.

Юля надела шаровары, в них стало спокойно и немного прохладно. Когда она надела простую блузку из небеленого льна и длинную юбку, пояс которой начинался почти у самой груди, тревога и страх исчезли. Юля вспомнила, что не так давно испытала это ощущение, когда стала носить оберег прабабушки Мэй. Он и сейчас был на ней. Мэй помогла надеть чогори, и Юля посмотрела на себя в зеркало и невольно вскрикнула. Сначала ей показалось, что на фоне этой серо-желтой немного грубой ткани она потерялась, так, наверное, и было. В зеркале первые секунды она увидела один костюм без человека. Потом зеркало вспыхнуло, и Юля с Мэй зажмурились.

— Я, правда, так выгляжу? — спросила Юля, не веря своим глазам. В зеркале то хмурилась, то улыбалась красивая девушка, пускай и не с идеальными чертами лица, слишком худая, немного уставшая. Юле не верилось, что это она, слегка подведенные тушью глаза, губы с тонким слоем матовой сиреневой помады, синяки с лица и вовсе исчезли, скрытые сиянием, исходившим изнутри.

— Да — это ты, Юля. Ты стала взрослой, — Мэй грустно взглянула ей в глаза. — Так всегда бывает, слишком резко, слишком больно.

— Да, — прошептала Юля.

Мэй достала из шкафа шкатулку и долго выбирала серьги. Юле они сразу понравились: небольшие, как она любила, чтобы ничего не свисало, темные с рубиновым отливом, напоминавшие цветок, но вот какой, она никак не могла вспомнить.

— Это пион. Мне кажется, что это твой цветок, — Мэй оглядела Юлю и обняла, всхлипнув.

— Почему ты плачешь? — спросила Юля, осторожно дотронувшись до ее плеча. Мэй встала у шкафа и вытирала глаза, размазывая тушь.

— Не знаю. Просто… неважно, все глупости, — вздрогнула Мэй.

— Почему? — Юля силой развернула ее к себе и забрала платок, став осторожно вытирать ее лицо, теперь пришло ее время позаботиться о Мэй.

— Это страх. Я это уже чувствовала раньше, и это всегда плохо кончалось для других.

— Для других? Хм, — Юля взяла из шкафа салфетки и жидкость для снятия макияжа. Она вытерла разводы, можно было и не подкрашивать, у Мэй и так были пышные от природы ресницы.

— Кого любила. Не спрашивай, я просто уже стала старая и всего боюсь, вот и лезет в голову всякая дрянь, — Мэй улыбнулась. — Пойдем к гостям, нас ждут.

Юля и Мэй еще не появились в зале, а Лана уже встала. За ней встали и все остальные. Альфира невольно вскрикнула, увидев Юлю, Максим зажмурился, а Илья покраснел, не в силах отвести от нее взгляда.

— Теперь это твой чосонат, — сказала Лана. — Сохрани его, он тебе снова понадобится.

— Опять кто-то умрет? — с ужасом спросила Альфира, единственная, кто понял истинное значение этого костюма, не считая Ланы и Мэй, знавших это.

— Надеюсь, что нет, — Лана, не мигая, смотрела ей в глаза. — Но это не в наших силах, нельзя знать заранее, но можно бороться, нужно бороться. Юлия, ты сегодня главная за нашим столом, по праву ты самый близкий человек для Олега Николаевича. Он не создал семью, у него нет детей, кроме вас, кроме тех, кого он учил всю жизнь — вы его дети. Не стоит печалиться, у него детская душа, и он должен переродиться, прожить еще одну жизнь в мире живых, а главное, что ты, все его ученики помнят о нем, а значит он жив. Скажи о нем, не для нас, не для духов этого дома, скажи для себя.

Юля смутилась. Альфира, поймав взгляд Ланы, разлила водку и гранатовый сок, дав Юле первой рюмку с темно-красной, переходящей в искрящийся рубиновый свет, жидкостью. От рюмки запахло ветром, морем и солью, и Юля растерялась.

— Я не знаю, что должна сказать, — Юля хотела было поставить рюмку на стол, но Мэй мягко остановила ее руку.

— Ты знаешь, просто скажи и не держи больше в себе, — прошептала Мэй.

— Олег Николаевич был для меня не просто тренер, — Юля шмыгнула, не замечая, как слезы ручьями потекли из глаз. — Он стал для меня как отец, который всегда выслушает, подскажет, поможет, которому не все равно! Я мечтала, чтобы у меня был такой отец. Я его очень любила и не успела, не смогла за все годы сказать ему об этом. А теперь его нет, и во мне чего-то больше нет, и не будет!

Последние слова Юля выкрикнула, в зале никого не было, но она об этом и не думала. Рука задрожала, и капля сока упала ей на палец. Сок больно обжег ее, будто бы это была кислота, но никакого ожога не было. Юля удивленно смотрела на место ожога, не находя следов, а боль осталась. Она глубоко вдохнула, подавляя накатывающее рыдание, и прошептала чуть слышно: «Он был мой герой, настоящий супергерой… и он всегда спасал меня».

— Это твоя боль. Она останется с тобой до тех пор, пока ты не выжмешь ее из себя до капли. На это надо много времени, и оно у тебя есть, — сказала Лана, не мигая, смотря в глаза Юле. — А теперь прими свою боль до конца, чтобы быстрее избавиться от нее.

Лана кивнула, и все выпили, сев за стол. Юля догадалась, что должна обслужить гостей. Без подсказки, она каждому положила по три блюда, не спрашивая, но угадывая желания гостя. Сначала она положила всем паби и немного вареной курицы, себе в последнюю очередь, когда у всех все было, она села за стол.

— Наверное, я скажу, — сказал Максим, потянувшись к графину, чтобы разлить водку.

— Нет, начала Альфира, пусть и продолжает. По-хорошему это должна делать Юля, но лучшая подруга способна разделить с ней ее горе, — объяснила Лана, и Альфира без дрожи мастерски разлила напитки по рюмкам, уроки Мэй не прошли даром.

— Хорошо, пусть так, — Максим вздохнул. — Скажу честно, сначала Олег Николаевич мне не нравился. Мне всегда казалось, что он слишком жесток и требователен к Юле, но я видел, как она растет, как меняется, становится сильнее. Мы не выбираем родителей, и если бы у меня был выбор, я бы, наверное, выбрал наших. И не потому, что они хорошие или плохие, нет, мы не можем выбрать что-то другое, не можем изменить этого, иначе это будем уже не мы, а другие. Я был почти на всех твоих соревнованиях, ты меня не могла видеть. И я видел, как он общается с тобой, видел, как ты его любишь. И поверь, он знал об этом, знал, что ты его любишь, поэтому эту каплю горя ты можешь смело изгнать из себя, навсегда, и не думать больше об этом.

— Спасибо, Максим, — Юля с благодарностью посмотрела на брата. И правда, после его слов стало легче, одна цепь опала наземь и рассыпалась в прах. Важно, что это сказал именно Максим, пускай и вредный придира в прошлом, но Юля знала, что он ей никогда бы не соврал, не стал бы жалеть ее чувств, а сказал прямо, как есть.

22. Не сказка

Небо заволокло тучами, очень высоко громыхала неторопливая буря, ветер спрятался, и стало невыносимо жарко и душно. Фонари вдруг потухли, и двор погрузился в сумрак. Юля стояла на горке, поглядывая на замерший дом. Хлопнула дверь гаража, последний человек покидал это место, торопливо закрывая на три замка самое дорогое. Сумрак сгущался, жаркий туман подбирался к ней, и Юля захотела домой. Вся решимость улетучилась, остался непонятный страх и досада, но почему-то на Илью, согласившегося на ночную вылазку. Юля с надеждой посмотрела в телефон, Илья даже не опаздывал — это она пришла слишком рано, придется ждать. Вот бы он опоздал, пускай и на минуту, тогда она бы уже сбежала отсюда.

Она услышала шелест травы, и через мгновение в живот врезалась счастливая морда Арнольда. Пес радостно заскулил, тыкаясь носом и лбом в живот и между ног.

— И я очень рада тебя видеть, — Юля села на корточки и трепала пса за уши, уворачиваясь от дружеского вылизывания. — Не лижи меня, не надо! Фу, Арнольд! Вот и молодец. А ты не боишься, а?

Пес рыкнул, громко гавкнул, и Юля перестала чувствовать страх и непонятную тревогу, осталась стопроцентная решимость, не покидавшая ее с того момента, как она надела траурный чосонат. Костюм остался дома, мама ничего не спрашивала и, как показалось Юле, боялась войти к ней в комнату. И все же Юля спрятала его в шкафу, закопав в зимние вещи.

— Привет, — Илья был серьезен, не улыбался, как обычно. Он осмотрел Юлю, одетую в темно-синие джинсы, потертые, но целые кроссовки и черную футболку. — Я так и думал, что ты кофту не возьмешь. Я взял свою толстовку, помнишь ту со Slipknot.

— Конечно, помню, ты и Альфа любите всякое дрянное старье слушать, — привычно фыркнула Юля, но быстро опомнилась, пора бы забыть все детские игры. — Да, про кофту я забыла. Вроде не холодно, душно как-то.

— Это здесь тепло, а в подвалах всегда промозгло, в любую погоду. Я помню, как она тебя бесила, но другой я не нашел, остальные будут тебе слишком велики.

— Спасибо, Илья. Это я так, на автомате ворчу, — Юля пожала его пальцы. — Мы правильно поступаем?

— Не знаю, мне сложно определиться. С одной стороны нет, потому что идем на риск, не предупредив никого. С другой стороны я понимаю тебя и сам думаю также, что лучше не всем сразу, не знаю, слов не хватает. Слишком много всего странного произошло за этот месяц, нет времени все обдумать.

— Я тоже так думаю. А как мы попадем внутрь?

— Я все устроил. Когда закончились поминки, помнишь, я вышел ненадолго? Вот, так я прошел в подъезд и открыл окно на втором этаже. Видишь, там крыша над четвертым подъездом? С нее легко залезть внутрь.

— Понятно, но ты точно знаешь, что нам туда нужно?

— Точно. Помнишь, я показывал всем карты бомбоубежища? Так вот вход как раз в этом подъезде. Я у отца поспрашивал, так, чтобы он не догадался, так он даже там был, когда в нашей школе учился. Когда СССР рухнул, там были магазины какие-то, в основном вещи и книги продавали. Он мне даже показал «День Триффидов», который он купил там на деньги, что получил за сдачу бутылок. Я эту книгу много раз читал, такая простая, на серой тонкой бумаге.

— А, я помню! — обрадовалась Юля. — Ты мне давал ее почитать, а я не смогла, слишком страшно было! Хорошо, тогда все сходится. Но, Илья, пойду одна я, а ты меня будешь ждать здесь. Понял?

Илья подошел к ней вплотную, и она увидела, как тень усмешки пробежала по его лицу, или так играли тени сумрака и тумана вокруг, но по глазам она увидела и насмешку, и грусть.

— Я, как ты знаешь, пылаю к тебе всякими возвышенными чувствами, но в данном случае решать буду я, что и как буду делать. Поняла? А так, конечно же, очень приятно, что ты так беспокоишься за Арнольда.

— За тебя, дурак! — Юля толкнула его в плечо, намереваясь сказать еще что-нибудь обидное, но не могла подобрать верное слово.

— Ладно, нечего обсуждать, идем вместе. Арнольд с нами, он тоже решает сам, — Илья кивнул на пса, Арнольд оскалил зубы и зарычал. — Он не я, будешь на него давить, точно укусит. Короче, жди меня здесь, а я пока проберусь в подъезд. Арнольд подскажет, когда пора идти. В рюкзаке толстовка, надень ее и капюшон тоже, чтобы на камеру не светиться, поняла?

— Да, я все поняла, — спокойно ответила Юля. И правда, о чем она думала, желая отправить Илью домой? Она же заблудится там и умрет от страха.

Илья поправил кепку и надел капюшон толстовки, обыкновенная черная ткань, без логотипов или дурацких принтов, музыкальных групп или мультяшных героев. Он бесшумно скрылся, Юля удивилась, как он умеет так ходить, она не слышала ничего, кроме отзвуков быта из приоткрытых окон. Ей показалось, что трава мокрая от тумана, она бы точно поскользнулась в старых кроссовках.

Илья спокойно, не теряя темпа, дошел до подъезда. Звонить в домофон, как он это сделал днем, представляясь курьером, было слишком поздно, время шло к полуночи. Оглядевшись, он поднялся на пандус. Раньше сюда подъезжали фургоны, разгружать товар в магазин, и был вход во владения дворника, к мусоропроводам и старым трубам. Он легко залез на массивный козырек, больше напоминавший крышу. Строители сделали даже стилизованную стенку, выкладывая через один кирпич, имитируя испанский стиль для бедных. Окно было открыто, на подоконнике стояла новая банка с окурками, которую Илья чуть не уронил, залезая в окно. Карниз был скользкий, и с первого взгляда задача казалась гораздо проще, чем на самом деле: допрыгнуть до карниза, подтянуться и залезть внутрь. Илья едва не грохнулся на кирпичный козырек, покрытый старым гудроном. В подъезде он долго прислушивался, ожидая, что кто-то слышал его, но ничего кроме крика телевизоров он не услышал. Оставалось самое тяжелое и шумное.

На первом этаже был вход в подвал, огороженный решеткой, начинавшийся из открытой лифтовой шахты, закрытой стальной сеткой. Когда Илья видел такие старые шахты, особенно если сохранялся старый лифт с двумя дверьми с ручками, которые надо было самому открывать и закрывать, ему хотелось пробраться внутрь шахты, залезть повыше и спрыгнуть на крышу лифта и покататься. Вспомнив детскую мечту, он усмехнулся, если он расскажет об этом Юле, она опять начнет его отчитывать, что он еще не повзрослел, что не думает о себе. И когда она стала такой взрослой? Раньше она бы первая полезла с ним в шахту. Но ведь они и лезут, но не в шахту, а под землю.

Замок открылся слишком легко, не зря Илья днем залил его аэрозольной смазкой. Чтобы не писали производители: «Булат» или «Титан», навесные замки он открывал довольно быстро. Отец прозвал его медвежатником, когда Илья еще во втором классе вскрыл замок на даче его друга, старый, насквозь заржавевший огромный амбарный замок. Потом Илья сам покупал замки, разбирал их, изучал, делая отмычки под каждый тип.

Открыв и закрыв, он прислушался: решетка немного скрипела, но этого не было слышно из-за телевизионного ора. Незачем понимать, что там орали — орали по телевизору всегда одно и то же, о войне, которой нет, и о спасителе страны.

— Идем, — сказала Юля, Арнольд шел рядом без поводка, как обученная собака. Не зря Илья каждый год ездил с ним на инструктаж, Юля была уверена, что пес будет ее слушаться до иного приказа хозяина.

Они вошли в подъезд, Илья кивнул на решетку, в темноте плохо различались захламленные упаковками от чипсов и фантиками, ступеньки. Юля немного испугалась, но Арнольд, получив команду от Ильи, поспешил вниз. Как бы ни старался пес, упаковка предательски шелестела и хрустела под лапами.

— Стой, я прикрою. Ты идешь за нами, и не спорь, — шепотом сказал Илья, закрывая решетчатую дверь и навешивая замок, но не закрывая.

Он надел рюкзак, Юле показался он очень тяжелым, она немного устала, пока несла его с горки, и пошел вниз, не особо заботясь о хрусте под ногами, он отбрасывал мусор носками ботинок в сторону, чтобы ей было удобнее идти.

Внизу было совсем темно, можно было включить свет, если знать, где выключатель, но это было бы совсем глупо, тогда к чему вся их конспирация. Юля поправила капюшон, кепка сидела крепко. Илья достал налобные фонарики и надел один на нее. Яркий свет в первый момент ослепил их, Илья убавил мощность и пошел вперед, где уже ждал Арнольд у закрытой двери.

Дверь оказалась массивной, с рычагами запоров, как и положено. Замка не было, рычаги полузакрыты. Илья не без труда сдернул их и открыл дверь, которая нещадно заскрипела и затрещала. Они вошли в большое помещение, замусоренное старой мебелью, трубами, вонючими матрасами и другим мусором. Воняло ужасно, а от пыли начинали болеть глаза, не в силах слезами вытолкнуть всю грязь. Илья достал очки, Юля видела такие только в кино, прозрачные, огибающие полностью верхнюю часть, резиновыми краями плотно садясь на лице. Как же он здорово подготовился, она об этом не думала, она вообще не думала, как это будет. И в толстовке было самое то, из подземелья уже тянуло сыростью и страхом.

За первым помещением было точно такое же, сквозь завалы пришлось пробираться осторожно, чтобы грязные кучи не свалились. Удивительно, как Арнольд легко находил верную дорогу в полной темноте.

— Заржавела, — Илья повис на рычагах, которые и не думали двигаться с места. — Придется немного постучать. Посвети мне.

Юля прибавила яркость налобного фонаря и встала так, чтобы ему было удобнее. Из недр рюкзака Илья достал баллончик с трубкой. Он долго пшикал во все щели, как показалось Юле, запахло смазкой, хоть чем-то нормальным. Илья закашлялся и достал респираторы.

— Надень, может быть дикая вонь дальше, я уже чую, что тянет.

— Хорошо, откуда у тебя это все? Когда ты успел? — она надела респиратор, прикинув, как круто выглядит в черной толстовке с ужасными рожами на принте, в черной кепке, очках на пол лица и респираторе, не хватало еще монтировки в руках и можно играть в Half Life. — Какой ты молодец. Честно, я не шучу. Ты заранее все подготовил?

— Да, как впервые встретились с нашим духом. Помнишь, как Альфа зависала у вентиляции бомбоубежища? Я тогда сразу понял, что мы туда точно пойдем, и все купил. Правда, я думал, что один пойду.

— Еще чего, один ты никуда не пойдешь. Решил без меня? Не выйдет! — Юля хотела показать ему язык, но вовремя опомнилась, в респираторе ничего видно не будет.

— Придется постучать. Арнольд, скройся отсюда, — Илья махнул назад, пес бесшумно скрылся. Он достал беруши и протянул Юле. — Воткни в уши, а то болеть будут.

Юля послушно вставила беруши, с интересом следя за ним. Илья достал массивный молоток, примерился, потом надел матерчатые перчатки и четкими сильными ударами, стал двигать рычаг. Грохот, наверное, стоял дикий. Рычаг скрипел, стальная дверь дрожала, но в берушах это было вполне сносно, даже забавно. Она и забыла, что они в жилом доме, и что кто-то может найти их, вызвать полицию. Их и так могли засечь, но, зная трусливость жильцов своего дома, способных орать только друг на друга, Юля не сомневалась, что никто не пойдет проверять, откуда шум. У них в подъезде два часа пилили железную дверь и обчистили квартиру, и никто не вызвал полицию.

Рычаги сдались, Илья дернул дверь, и она с жутким скрипом приоткрылась. Пахнуло такой вонью, что даже сквозь респиратор было трудно дышать. Они некоторое время кашляли, всматриваясь в черноту. Арнольд стоял рядом и ждал команды.

— Первым пойдет дрон, — Илья готовил своего робота, проверяя и включая нужную программу. — Там по плану много коридоров, если верить секретной карте, то мы сможем даже в «Курчатник» прокрасться.

— Страшно, — честно сказала Юля, заглянув за дверь. Оберег на груди неприятно обжег кожу. — Я что-то чувствую.

— Понятно, я пока только вонь. Похоже там кто-то сдох.

— Наверное, и там что-то есть. Мне кажется, что я видела движение, — Юля отпрянула от двери.

— И да, и нет. В темноте и не такое может привидеться. Сейчас посмотрим. Я включу ИК-камеру. Можно было бы попробовать сначала покидать бумажек с заклинанием, но я его так и не выучил.

— Я тоже, Альфа запомнила. У нее сразу получается иероглифы рисовать, я наши буквы криво пишу, — вздохнула Юля.

— У тебя читаемый почерк, не переживай.

— Вот именно, читаемый, а у Альфы красивый.

Илья подошел к ней и дал команду дрону. Робот зажужжал, аккуратно поднимаясь, выбирая точку для входа. На экране показался кусок длинного коридора, Юля затаила дыхание, все происходящее ужасно напоминало компьютерную игру, в которую она с Альфой играли по ночам, так и не пробравшись дальше третьего эпизода. Как она ни старалась вспомнить ее название, в голову ничего не приходило, зато оберег напоминал, что внутри кто-то есть, и этот кто-то уже ждет их. Она помотала головой, сбрасывая накатывающий на мозг муар, будто бы кто-то пытался влезть к ней в голову, накидывая тонкую невидимую сеть, одну за другой, медленно, почти не касаясь воздуха.

— А как тебя отпустили ночью? Я помню, какие у тебя строгие надзиратели, — Юля попыталась придать лицу чрезмерно строгое выражение, Илья рассмеялся.

— Я сказал правду, — ответил он, Юля удивленно вскинула брови. — А зачем врать? Я сказал, что иду гулять с тобой. Мне отец перед уходом два гондона сунул. Видишь, в меня верят.

— Это для Арнольда, чтобы безотцовщины не наплодил по кустам! — рассмеялась Юля.

— Мне тоже что-то такое в голову пришло, но я промолчал, а то началось бы. Мама бы узнала, тогда бы точно не отпустили. А тебя как выпустили?

— Меня? — Юля задумалась, глядя в темноту. Ей вспомнилось, как перед уходом Лана долго смотрела в глаза, держа ее руку, как жуткий холод пронизывал все тело, и если бы не плотная ткань чосоната Юля бы замерзла. Легкий озноб и сейчас пробежался по телу, но это было даже приятно, она взбодрилась, а мышцы налились силой, как после хорошей разминки. Потом она вспомнила лицо мамы, когда вернулась домой с пакетом, как мама отшатнулась от нее и ничего не сказала за весь вечер, не выходя из комнаты. Юля просто оделась и ушла, не спрашивая, ничего не говоря, и только сейчас она поняла, что оставила квартиру замороженной, или ей так кажется, но точно она не скоро туда вернется. Странно, но это совсем не страшило ее. — Я просто ушла и все. Мать в комнате заперлась, отец еще с работы не вернулся, по-моему, он просто бухает в каком-нибудь баре.

— Ясно, короче, ты ее заколдовала.

— Я?

— Ты-ты, я никогда не забуду твой взгляд после ваших переглядок с Ланой. А ты помнишь, как она ушла?

— Нет, не помню. А как?

— И никто не помнит, я уверен. А она и не уходила, просто исчезла за секунду. Я камеру поставил и все заснял, там четко видно: вот она есть, а вот уже и нет. Надо по кадрам разобрать, но не было времени. Извини, я не предупредил тебя, никого не предупредил. Сама решишь, стереть или нет.

— Не надо, ты все правильно сделал, — Юля погладила его по руке, ей хотелось обнять его, поцеловать, она не хотела понимать этот странный прилив нежности, потом, все потом станет ясно. — Пошли, путь свободен.

Альфира проснулась в полночь. Вернувшись из ресторана, она тут же легла спать, как была, не переодеваясь. Мама и бабушка ругались, будили ее, но все без толку, она спала и не реагировала ни на что. Она проснулась с криком. Альфира кричала долго и страшно, словно кто-то всадил ей в живот нож и резал внутренности слева направо, по диагонали и, забираясь выше, желая разрезать грудину. Ей было невыносимо больно, но еще страшнее, боль все равно была не ее, а чужая, прошлая, вернувшаяся в мир снова фантомным эхом, напоминая о другой, которой уже не было в живых.

Все всполошились, пытаясь ей помочь, успокоить, но Альфира кричала и билась на кровати, отбрасывая всех, кто к ней прикасался.

Потом все резко кончилось. Альфира встала и, смотря на всех невидящим взглядом сквозь запотевшие очки, сказала: «Сабина умерла. Давно, я знаю, как это было. Я должна идти вслед за Юлей».

С этими словами она пошла в прихожую, когда мать попыталась ее остановить, Альфира отбросила ее в сторону, как ребенка.

— Не прикасайтесь ко мне, чтобы я не причинила вам вред. Я не хочу никому вредить, никому и никогда — не прикасайтесь ко мне!

Альфира вышла из дома, рюкзак висел сзади, она надела его машинально. Телефон неистово вибрировал, почуяв хозяйку.

— Привет, Максим… я на улице… Я иду за Юлей, они прошли вход, теперь пора мне… Где ты?

— Да здесь я, — Максим схватил ее за руку и убрал смартфон в карман. — Я и не уезжал. Мы просидели в ресторане до закрытия, а потом просто почувствовал, что надо остаться. Ты думаешь, они пошли в бомбоубежище?

— Я знаю это, — Альфира сняла очки и вернулась, став вновь обыкновенной девушкой, напуганной и растерянной. — Надо их остановить.

— Ты что-то видела?

Да, очень много видела! Не могу все рассказать! Пошли, ну пошли же!

— Пошли-пошли, я не спорю. А ты взяла блокнот и ручку?

— Чего? — удивилась Альфира.

— Блокнот и ручку, — невозмутимо повторил Максим. — А то, как ты будешь писать заклинания, ведьма?

Он обнял ее и поцеловал. Альфира засмеялась и слегка толкнула его.

— Ты все шутишь. Здорово, что ты не уехал, — Альфира поцеловала его и, взяв за руку, повела к ресторану. — Я знаю, что будет в конце, если мы сможем.

— Мы сможем, — уверенно сказал Максим и достал телефон. — Интересно, Илья прислал какую-то ссылку на трансляцию, но это локальная сетка. Похоже он посыпал тропинку мелкой фасолью.

— Это не сказка, Максим, — серьезно сказала Альфира. — Все гораздо хуже и страшнее. Я пока не могу точно подобрать слова.

— Я знаю, что это. Потом сверим наши версии, — усмехнулся он.

23. Попали

— Ты понимаешь, куда мы идем? Это было на твоем плане? — Юля осторожно шла вперед за Ильей, почти ничего не видя перед собой. Свет от налобного фонаря безнадежно терялся в густом мраке, успокаивало то, что рядом, немного впереди них бесшумно ступал Арнольд. Юля слышала свое дыхание, часто путая с Арнольдом или Ильей, которые не издавали почти ни одного звука. Ей все время хотелось что-нибудь спросить, неважно что, лишь бы не чувствовать себя здесь совершенно одной. — И куда делся наш дрон?

— В плане нет этих коридоров. Если бы мы шли по плану, то давно бы уже уперлись в шлюз, который по идее должен вести в метро, но его нет, — Илья остановился, чтобы свериться с планшетом, и Юля налетела на него, инстинктивно обняв за плечи.

— Мы здесь? — спросила Юля, смотря через плечо в планшет.

— Да, если верить плану, то мы в этой точке. Видишь, мы находимся в ней уже полчаса. Это как раз шлюз или вход в метро, но мы же движемся. Смотри, куда наш робот уже забрался, — Илья вывел камеру дрона, бесстрашно летевшего сквозь мрак.

— Какие страшные коридоры, — прошептала Юля прямо в ухо, Илья вздрогнул. Юля хихикнула и немного прошла вперед, ища Арнольда. Пес охотно приблизился к ней, дав потрепать себя за уши и загривок — это успокаивало их обоих. — Знаешь, мне кажется, что мы заблудились.

— Не думаю, что мы заблудились. Давай проверим. Мы пока отдохнем здесь, а я пущу робота обратно, чтобы он проверил.

— Давай, — согласилась Юля, и огляделась, где бы тут можно было бы сесть или хотя бы прислониться. Идти в респираторе было тяжело, не хватало воздуха, но без него смрад был просто невыносимым.

Дрон вернулся через несколько минут. Илья дал команду, и робот осмотрел все вокруг. В двух метрах от них была приоткрыта дверь, точно такая же, как и в других комнатах, но без сбитых рычагов и неприваренная намертво к коробке. Такие двери Илья даже и не пытался открыть, сразу понимая всю тщетность жалких усилий одного человека и без специнструмента. Одним молотком и зубилом ничего не сделаешь, была еще красная монтировка, но для нее нужна была щель и тело в три-четыре раза тяжелее Ильи. Чтобы не бояться, он в уме прикидывал усилия, делая грубые расчеты, отгоняя от себя другие мысли. Иногда ему казалось, что Юля отстала или пропала, и как только он собирался позвать ее, она первая задавала какой-нибудь вопрос, пускай и часто повторялась, спрашивая одно и то же. Обычно его бесило, когда спрашивали одно и то же, но сейчас он был этому даже рад, лишь бы она не молчала, лишь бы самому не молчать, а то страх, затаившийся внутри, шептал в самое сердце, что еще немного и они растворятся в этой черноте.

— Интересно, почему она открыта? — Юля подошла ближе, дрон полетел к ней и заглянул в приоткрытую дверь.

— Похоже на казарму, — сказал Илья, показав картинку Юле. — Погоди, мы с Арнольдом проверим, вдруг это ловушка.

— Ловушка? — Юля усмехнулась и почесала левый кулак, правая нога заныла от нетерпения, требуя разрядки, выброса накопившегося напряжения. — По-моему здесь все одна сплошная ловушка.

— Тогда нечего беспокоиться — мы уже в нее попались.

Илья вошел, интуитивно нащупав выключатель слева от двери. Выключатель оказался на редкость тугой, массивный, поворотный тумблер, какие можно было бы увидеть разве что в кино или музее развития промышленности. Что-то заискрило, загудело, и вспыхнул свет, разом ослепив всех. Небольшая лампа в сто ватт с трудом освещала длинное помещение, заставленное двухъярусными нарами вдоль стен, но даже этого тусклого света, пробиравшегося сквозь заросший черной пылью плафон, было невыносимо много. Когда глаза немного привыкли, они осмотрелись, найдя в самом конце металлические шкафы, выкрашенные безликой серой краской. Все здесь было серых оттенков, ни одного яркого пятнышка, но, что было еще удивительнее, здесь не так сильно воняло, и можно снять на время респиратор, подышать свободно.

— Тут и отдохнем, — решил Илья, выбрав ближайшие нары, где на первый взгляд было чище покрывало.

Юля кивнула и устало села. Она совсем забыла, что в это время должна была спать, и усталость насмешливо напоминала о себе, ударив дурнотой и свинцовой болью в голову. Дрон улетел на разведку, Илья забрал у нее респиратор, придирчиво осмотрел и дал новый. Какой же он был белый, по сравнению со старым, ставшим грязно-серым. Она следила за Ильей, который доставал из бездонного рюкзака влажные салфетки, бутылки с водой и контейнер с бутербродами. Юля улыбалась ему, а он смущался, бледнел, как обычно, начиная суетиться, боясь что-то не сделать или сделать не так. Она думала о том, что Илья совсем не изменился, все такой же дотошный, не без занудства, рассудительный и надежный, а еще добрый, не то, что она. А разве она сама не изменилась? Юля попыталась это обдумать, но головная боль отбросила все попытки далеко назад, не время, да и не зачем об этом думать. Конечно, изменилась, стала еще злее, а разве она злая? Юля вопросительно посмотрела на него, пытаясь без слов узнать, злая ли она.

— Дай руки, — Илья вытер ее ладони и пальцы салфеткой, ухаживая за ней, как за маленькой девочкой. Она не злилась, не сопротивлялась, как обычно, желая в каждом слове, в каждом действии доказать всем, что она может все сама. Или доказать себе? Илья вложил в руку бутылку воды. — Много не пей, три небольших глотка, потом посиди.

— Хорошо, — Юля кивнула и посмотрела на Арнольда. — А ему ты воды не взял?

— Нет, он напился перед походом. Я с ним договорился.

В подтверждение его слов Арнольд демонстративно отвернулся от воды и бутербродов. Юля засмеялась, как ей показалось слишком громко, и зажала рукой рот. Илья сел рядом, немного попил и стал жевать бутерброд с сыром и колбасой, между которыми красиво спрятался листик салата. Острая горчица вместо масла на поджаренном хлебе, немного свежемолотого перца или это подземелье и темнота расшевелили голод внутри Юли, и она съела разом три бутерброда. Илья с трудом дожевал один.

— Я такая обжора! — весело воскликнула Юля, ей больше не хотелось прятаться, если бы их ждали, то точно знают, где они и что делают.

— Я знаю. Вот, положи к себе на всякий случай, — Илья высыпал из рюкзака козинаки и энергетические батончики.

— Зачем?

— Не знаю, просто сделай, как я прошу и все. Я думаю, что так будет правильно.

— Ладно, как скажешь. Но я же их все съем, и тебе не достанется! — для пущей убедительности она показала ему язык.

Илья рассмеялся и повел уставшими плечами, все же рюкзак был тяжелым, и она заметила, что он устал.

— Интересно, очень интересно, — Илья следил за маршрутом дрона, то и дело переключаясь на ИК-камеру. — Похоже, пути назад нет.

— Как это? — удивилась Юля, не ощутив ни капли тревоги, какая-то она стала спокойная, наверное, действительно надо было поесть.

— Видишь, вот наш старый маршрут. Так мы шли, а вот наш робот. Этих коридоров больше нет, они уходят в другую сторону и, по-моему, они гораздо длиннее. Мы столько не могли пройти. Все же мы двигались медленно, наша средняя скорость два с половиной километра в час, и это еще довольно быстро, мы нигде не стояли.

— Хм, раз здесь есть электричество, значит, мы не пропадем.

— В целом да. Тут даже розетка есть, можно пока аккумуляторы подзарядить, — Илья поставил планшет и телефон на зарядку. У него были еще запасные, массивный блок, оттягивающий лямки рюкзака.

Юля пожала плечами и достала свой телефон. Связи не было, да и какая тут может быть связь на такой глубине в бетонном мешке? Судя по интерьеру и розеткам с тумблером думать о ретрансляторах было бессмысленно. Юля поморщилась, недовольно взглянув на Илью — это из-за него она стала заумно думать, раньше бы ей это все в голову не пришло, бесилась бы, как и все, от того, что нет связи. Она выключила телефон.

— Ого! Максим к сети подключился! — Илья аж подпрыгнул на месте.

— Чего-чего? — Юля нахмурилась.

— Вот, смотри, — он показал лог-файл, Юля помотала головой. — Короче, мы с ним договорились, что когда пойдем вниз, то у нас будет общий доступ к моему дрону. Он и Леха взяли простой клиент, программа такая, полувоенная. Допилили его за вечер под мое ПО. Блин, проще говоря, я скинул ему ссылку на локальную сеть, ее сам дрон создает. И он подключился к ней, значит, он где-то рядом с дроном!

— Так ты что, сказал Максиму, куда мы пошли? — Юля хотела было стукнуть его, но сдержалась. — Извини, ты прав. Я сейчас понимаю, как все по-дурацки получилось. А он знает, где мы?

— Пока нет, мы можем только текстом обмениваться, проц у дрона слабый.

— Мне бы такое никогда в голову не пришло, — вздохнула Юля. — Не повезет твоей жене, будет все время чувствовать себя рядом с тобой дурой.

— Значит, не женюсь никогда, — хмыкнул Илья.

— Ну-ну, это мы еще посмотрим, — злобно прошептала Юля.

— Что ты сказала?

— Да так, проворчала что-то, не бери в голову.

Илья хотел еще что-то спросить, но не успел. В коридоре вспыхнул свет, и послышались тяжелые шаги, будто бы кто-то шел в чугунных сапогах и волочил за собой шестипудовую гирю на цепи. Сначала они слышали, что это шагает человек, тяжело передвигая ноги, с трудом подтягивая цепь, но потом резко, неожиданно нечто обретало четыре лапы и быстро громыхало к ним, играючи волоча гирю. Илья вскочил и схватился за молоток. Юля распихала батончики по карманам, она и забыла, что на толстовке были карманы с молнией. Рука нащупала монтировку, она хотела было встать рядом с Ильей, но он жестом отодвинул ее назад, а Арнольд показал зубы и еле слышно заворчал. Они приготовились биться за нее, она немного испугалась взгляда Ильи, брошенного через плечо. Он был совсем другой, глаза почернели, и ей показалось, что какая-то тень вошла в него через макушку, раскрывая заросший с младенчества родник, доисторический рудимент, где когда-то был глаз, первый глаз прародителя млекопитающих. И какая только глупость не лезет в голову, она вспомнила его шутки про третий глаз, что его всегда не там ищут, и стало спокойнее, а руки превратились в железную арматуру, пальцы надежно сжимали холодную рифленую сталь, готовясь нанести упреждающий удар.

В дверном проеме показалась девушка в кандалах. На ногах и руках висели ржавые цепи, ступни были обуты в железные башмаки, и к левой ноге прицепили железный шар. Девушка была обернута в серое полотно, похожее на саван, с грязной от запекшейся крови головы, лишенной волос, уродливо смотрели на них жуткие шрамы. Она не улыбалась, умные карие глаза смотрели на Илью и Юлю с сожалением, но без жалости.

— Ты все-таки пришла к нам, — прошептала девушка. Звук ее голоса напоминал затертую пластинку, будто бы кто-то вместо иглы насадил на головку ржавый гвоздь. — Я тебе показала, куда ты попадешь отсюда. Ты не сможешь убежать, брось эту железку, она тебе не поможет.

Юля вдруг почувствовала, что кто-то схватил ее за руку и вырвал монтировку. Инструмент отбросили в сторону, и он жалобно зазвенел на бетонном полу.

— Если в тебе и есть сила, то она не в оружии. Оружие тебя убьет. Я могу и не советовать тебе, но мне хочется, чтобы мы сражались честно. Ты единственная, кто зашел так далеко, не зря он в тебя верит.

Девушка засмеялась, и от ее смеха стало холодно, Арнольд зарычал, приготовился к прыжку. Девушка с интересом посмотрела на пса и Илью, сделавшего шаг вперед, вставая в позицию для удара. Как бы ни была она слаба и беззащитна на вид, ни у Юли, ни у Ильи не было сомнений, что перед ними враг, сильный и жестокий. Они видели это в ее глазах, в самодовольной усмешке красивых губ, немного приоткрытых, чтобы были видны длинные мощные клыки.

— Ты тоже сделал свой выбор. Твоя любовь сильнее, чем я думал, — девушка засмеялась и зарычала низким жутким голосом. — Вы еще не знаете, с кем вступили в бой! Он не сказал вам, он и не имел права сказать об этом. Ты не поняла, когда я убил твоего отца, ты должна была понять и отступить!

Девушка обнажила звериные зубы, глаза почернели, как и лицо. Она менялась, что-то внутри нее рвалось наружу, сдерживаемое телом, саваном и цепями.

— Смотри, смотри на меня! — ревела девушка, красивое лицо исказилось чистой ненавистью. — Смотри, смотри, как она умирала, как ты умрешь!

Девушка раскрыла саван, отбросив его в сторону. Ткань моментально сгорела в воздухе, черным пеплом зависнув над полом. На одно мгновение она стала вновь живой и красивой, с чуть вьющимися распущенными волосами, веселыми карими глазами и улыбкой. Илья опешил, опустив молоток при виде красивой обнаженной девушки, Арнольд заскулил.

Юля не хотела этого видеть, она пыталась закрыть глаза, поднять руки, прикрыть лицо, отвернуться, но ступор сковал ее, и она смотрела, смотрела, не мигая, проживая каждую секунду так долго, что нервы рвались на лоскуты. Девушка вырывала волосы, точнее это делал кто-то, кто-то другой, кого не было видно, с удовольствием садиста скальпируя ее. Потом он резал ее, долго, с наслаждением. Крик Сабины стоял у них в голове, парализуя, выпивая все силы до капли.

Юля не поняла, как все вокруг исчезло, как они очутились в абсолютном черном ничто, но в котором было видно все. Девушка, изрезанная и мертвая, протянула к ним руки и разорвалась на части, а из нее, громыхая кандалами и гирей, вырвалось черное чудовище, бросившееся на Илью и Арнольда. Юля рвалась к ним, желая защитить, понимая, как она слаба и беспомощна. Она с ужасом смотрела, как Илья и Арнольд бьются с этим чудовищем, так похожим на ее ночные кошмары, которые она никогда не могла толком описать, и только Альфира из сбивчивых рассказов рисовало что-то похожее, настолько мерзкое и отвратительное, что не подходило даже для компьютерной игры.

«Альфа! Альфа! Беги отсюда!» — вспыхнул в ее голове крик, она поняла, что Альфира здесь вместе с Максимом, но они и не здесь, но как это может быть! И как может Илья так долго биться с этим чудищем, как поломанный и разорванный Арнольд раз за разом бросается в атаку, он же уже мертвый, и Илья уже мертвый — они все мертвы, все, все!

Юля закричала, упав на колени и зажав уши ладонями. От ее крика задрожало пространство, яркий неистовый свет вырвался из ее глаз, изо рта, из сердца, ударив плазменным потоком, накрывая, уничтожая их всех, все вокруг, кроме нее. Силы покинули ее, и Юля упала на пол, потеряв сознание.

— Это здесь? — Альфира с сомнением посмотрела на угловой подъезд.

— Здесь, Илья показывал мне. Видишь, дом состоит из двух частей: правая более старая, а левая немного другая.

— По-моему, все одинаковое, — пожала плечами Альфира. — А это печная труба?

Она показала на прямоугольный дымоотвод, выложенный из красного кирпича. Максим кивнул, она посмотрела на ночной силуэт дома, и правда, будто бы он состоял из двух разных частей, намертво соединенных по воле архитектора- новатора. Максим подошел к двери и наугад набрал квартиру.

— Кто это еще?! — возмущенно проскрипел голос немолодой женщины.

— Полиция, откройте! — рявкнул Максим, Альфира дернулась и ойкнула от неожиданности.

— Какая еще полиция? Что, у вас своих ключей нет? — недоверчиво спросила женщина.

— Открывай, я сказал! А то к тебе первой поднимусь, квартира 79!

Домофон запищал, на другом конце поспешно бросили трубку. В подъезде слышались торопливые звуки, кто-то открывал бесчисленные запоры. Максим для убедительности топнул ногой и крикнул что-то неразборчивое. Дверь наверху быстро закрылась, замки завращались в обратную сторону.

— Так, замок открыт, — Максим снял замок и повесил на петлю. Он покачал головой, оглядывая длинное белое платье Альфиры, сам тоже был не особо готов, белая рубашка и серые брюки не очень подходили для лазанья в подвал.

— Идем, — уверенно сказала Альфира, подтянув полы платья, каким-то чудным для Максима способом зафиксировав их так, чтобы открыть ноги почти до коленей. Альфира довольно хмыкнула, слегка зардевшись, она и забыла, что ноги опять пошли красными пятнами, пускай, и разглядеть их в слабом освещении было почти невозможно.

Максим пошел первым, освещая путь фонариком телефона. Хорошо, что он всегда заряжал телефон при первом удобном случае, нося зарядку и провод в узкой сумке, в которой был паспорт, ключи и все карточки с телефоном — вся жизнь человека, как называл это Леха, таскавший с собой еще старый потертый рюкзак с ноутбуком и планшетом. Мусор хрустел под ногами. Максим показал Альфире, что кто-то явно разгребал его совсем недавно, она и не сомневалась, что Юля с Ильей были здесь, уловив в этой пыли и надвигающемся смраде аромат острых японских духов, которые она подарила Юле, которая ленилась душиться или краситься, как и Альфира, поэтому после стирки опрыскивала футболки духами, в ту же секунду забыв об этом.

— Ну и вонища! — Альфира замотала нос платком и протянула Максиму свою кофту. Он поколебался, но намотал ее на лицо, как маску. Дышать, и правда, стало легче, давил только вкус духов и крема, но в любом случае это было гораздо лучше, чем вонища из подвала. — Там, похоже, кто-то гниет. Я знаю этот запах, отец как-то водил меня на скотобойню, я потом неделю спать не могла.

— А сколько тебе было лет? — спросил Максим, нахмурившись.

— Семь или восемь. Это еще до переезда было, мы тогда жили недалеко от Уфы, там еще мясокомбинат был рядом, отец и мама там работали.

— Странные методы воспитания.

— Наверное, я же тогда не понимала. Когда мне было шесть лет, меня заставили ощипать и разделать курицу, которой только что отрубили башку. Я потом долго не разговаривала, меня даже к психиатру водили.

Максим выругался, Она вздохнула и игриво толкнула его плечом. Быстро пройдя все помещения, словно в этой темноте не могло быть никакой опасности, они вошли в бомбоубежище. Максим долго осматривал стены и вскоре нашел блок выключателей. Резко вспыхнул свет, зажужжали газоразрядные лампы. Здесь когда-то делали ремонт, стены не особо грязные, крашеные непонятным сине-зеленым цветом, комнаты открыты, в них навален какой-то мусор, виднелась даже старая мебель, и чем дальше они шли, тем сильнее становилась вонь. Внезапно свет погас, а фонарик телефона утонул в кромешной тьме. Максиму показалось, что он выключился, но экран старался, отдавая без остатка все люмены.

— Началось, — только и успел сказать Максим, как впереди что-то зарычало, потом заухало и заклокотало, как будто в болото попалась добыча, и трясина с жадностью всасывает в себя обреченное живое тело.

— Подержи, — голос Альфиры грозно прозвучал в этом ужасающем звуке, и нечто впереди на секунду замерло, издав тут же душераздирающий крик. Послышался грохот чугунных наковален, словно кто-то отлитый из черной стали шел к ним, еле волоча ноги, а сколько их было, две, четыре, шесть или восемь? Максим сбился со счету, слегка оглохнув от ударов наковален об бетонный пол. Альфира достала блокнот и стала писать на нем заклинание. Максим видел, как в темноте ярко разгораются иероглифы, как чудовище впереди пытается скорее добраться до них, как оно спотыкается, и вот уже слышна вонь из его пасти, но почему-то совсем нет страха. Альфира писала, не торопясь, шепотом проговаривая каждое слово. Закончив, она кивнула ему, Максим достал зажигалку, старая привычка бывшего курильщика таскать с собой зажигалку, и поджег листок с горящими иероглифами.

Пламя вспыхнуло и смерчем бросилось вперед, высветив нечто, скованное цепями, с чугунными колодами на каждой лапе. Две отвратительные морды, похожие на смесь стаффорда и древнего ящера, бешеные глаза, полные чистой ненависти, свалявшаяся вонючая шерсть и поток гнили из пастей. Пламя окутало его, сжимая до бесконечно малой точки, суживая пространство, сворачивая его в ничто. От этого потянуло вниз живот, и их затошнило. Точка взорвалась, и Максима с Альфирой накрыла волна горячего пепла, прилипавшего к лицу, залезавшего в глаза, но удивительно, после него воздух стал чище, исчезла жуткая вонь, остались лишь привычные запахи подвала и резины.

— Вот дура, про пепельницу забыла! — воскликнула Альфира, отплевываясь.

— Если бы все были такими дурами, жизнь бы стала невыносимой, — усмехнулся Максим.

— Почему? — Альфира хлопала близорукими глазами, смахивая жирный пепел с очков, получалось плохо, он размазывался, как грязная смазка.

— Нет ничего страшнее, чем жить в окружении слишком умных женщин. Они так скоро смекнут, что мужчины им и не нужны.

— Тогда все вымрут.

— Туда нам и дорога, — пожал плечами Максим. — Помнишь, что мы сами кузнецы своей судьбы, где и кем мы рождаемся не в нашей воле, а вот все испортить мы можем, вообще без проблем.

— Это да, — она очистила очки и огляделась. Странно. Они были в другом месте, откуда здесь этот длинный коридор, и что это за жужжание впереди. — Ты слышишь?

— Что-то слышу, что-то к нам летит. Вот только не вижу, света мало, — Максим отключил фонарик, в коридоре тускло горело аварийное освещение, все лучше, чем до этого. Он взглянул на сообщения и радостно вскрикнул. — Илюхин дрон к нам летит! Видишь, он нас первый нашел и прислал сообщение!

Альфира посмотрела в экран, увидев плотный лог-файл с непонятными цифрами и командами. Взгляд не сразу выделил сообщение от SUPERCOTER 1.2: «Hello Max!». Вскоре звук стал громче, и можно было увидеть черную тень, летевшую к ним.

— А ты можешь с ними связаться?

— Пытаюсь, но что-то сообщения не доходят, — Максим листал лог. — Очень странно, сопряжение с Ильей есть, но сообщения теряются.

— Чего есть? — переспросила Альфира.

— Короче, дрон видит его в сети, но ответа нет. Может они нас в камеру увидят.

Когда дрон подлетел, они помахали ему, Альфира жестами что-то сообщала Юле, дрон мигал красной лампочкой, подтверждая, что передает данные.

— А вот теперь обрыв. Они слишком далеко. Интересно, зачем они пустили его сюда, я вижу команду Ильи, но это было полчаса назад. Неужели они так далеко ушли.

— Куда ушли? Мы вообще где? — спросила Альфира, и вдруг мир ожил, послышался шум поезда метро за стенкой, запахло креозотом и ржавчиной. — Мы что, в метро пришли уже?

— Вряд ли, так быстро не могли, — с сомнением ответил Максим.

Он взял управление на себя и посадил дрон. Робот отключился, Альфире показалось, что тихо вздохнул. Максим взял дрон в руки, и они пошли вперед. Дойдя до поворота, ему в голову пришла последняя разумная мысль, затерявшаяся в непонятной уверенности и глупом бесстрашии: «Они еще успеют вернуться!». Из ближайшего помещения, скрытого безликой серой дверью, выскочили два человека в серых робах. Они затащили его и Альфиру внутрь, зажав рот ладонью, сдерживая первый крик. Альфира не испугалась, отчего-то понимая, что это не враги. Ее держала сильная женщина, немногим выше ее, от ладони пахло знакомой едой, чем-то жареным на дешевом маргарине, как у далекой двоюродной бабушки в деревне, не желавшей менять старых привычек, ограничивающей себя во всем ради бессмысленных накоплений на похороны. Максим не дергался, крепко держа дрон, обдумывая произошедшее: «Раз сразу не побили, то нечего пока боятся». В подтверждении его догадки оберег загорелся, просветив ткань платье теплым черным светом.

— Тише, не говорите ничего, — прошептал мужчина и отпустил Максима. — Оставайтесь здесь и не выходите, пока мы не вернемся.

Женщина отпустила Альфиру, и доброжелательно погладила ее по плечам. Альфира улыбалась, смотря в глаза немолодой женщине, никогда не знавшей косметики или других средств ухода. Немного серое и измученное лицо, серые глаза и такие же бесцветные волосы, только улыбка раскрашивала тень ее лица, делая немного красивой. На них была мешковатая серая роба, подшитая по фигуре, тяжелые черные ботинки, под ногтями грязь. У мужчины два ногтя были вырваны на левой руке, а мизинец обрублен до одной фаланги.

Максим и Альфира кивнули, что поняли. Женщина еще раз улыбнулась и показала на тюки с ветошью в дальнем углу. Вся комната была завалена железками, металлическими коробами и бочками, из которых начинало выливаться машинное масло, растекаясь желто-коричневой лужей по полу. Они покорно ушли в дальний угол и сели на мешки. Перед уходом люди в серой робе выключили свет, Альфира сжала руку Максима, но страшно не было, как не было и удивления. Максим хмурился, не отпуская дрон, и Альфира слегка ущипнула его за руку.

— Да, попали, — заключил Максим. — Ты не боишься?

— Неа.

— А я вот что-то побаиваюсь. Что-то мне все это напоминает.

— Скоро узнаем, — Альфира зевнула и, заставив его положить дрон на пол, устроилась головой у него на коленях.

— Я вот думаю, а ты спишь. Ну спи, — он погладил ее и вздохнул, чувствуя острую боль в сердце, строя разные сценарии, куда попала Юля с Ильей, не находя ни одного хорошего. Альфира права, надо спать, неизвестно, когда еще доведется отдохнуть. Хорошо, что она не запаниковала, а то бы и он скатился в панику, все же Альфа его сильнее, получается так.

24. Серия

В кабинете следователя оказалось на удивление уютно, и это несмотря на серую безликую мебель, два несгораемых шкафа, массивный потертый сейф и старые жалюзи. Кондиционер работал прилежно, из щели в окне подтягивался свежий выхлоп центра Москвы и шум машин. Мэй сидела на стуле, ожидая следователя, и не могла понять, почему ей здесь так спокойно. То, что ее вызвали повесткой к следователю, совсем не удивляло, она ждала чего-то подобного, особенно после того, как Юля и Альфира пропали. Наверное, в этом кабинете не было застойного воздуха, впитавшего в себя страхи и боль сотен людей: просто кабинет, просто мебель, и она, не подозреваемый, а свидетель.

Вошел следователь и энергично сел за стол. Застучали клавиши, он внимательно смотрел в монитор, Мэй видела, как его карие глаза пробегают сверху вниз, по диагонали прочитывая документы. Следователь был не молод, вполне сошел бы за ее отца или папика, от этой мысли ей стало даже смешно, и она не сдержала легкой ухмылки. Он и правда был немного похож на такого любителя «свежего мяса»: лысоват, с круглым брюшком, но не уродлив, не хватало нормального костюма и цепи на шее, китель следователя не подходил к этому образу. Все портил внимательный взгляд и присутствие интеллекта на лице. Он заметил, что она его разглядывает, нахмурился и поморщился.

Зашуршал принтер, он потянулся и на ходу вырвал лист, запечатанный мелким шрифтом. Взяв маркер, он долго выделял желтым куски предложений и целые абзацы.

— Вот, прочтите это. Я выделил главное в этом бессвязном бреду. Если отбросить всю мистику, то бред получается не такой уж и бред.

— Это допрос Алисы?

— Да, уже из стационара. Я провел вчера повторный допрос, но результат тот же. Девушке нужна помощь, она много перенесла, но все же она не сумасшедшая. Так мне кажется, психиатрам, конечно, виднее.

Мэй пробежалась по тексту, понимая, почему он выделил именно эти предложения. Получалась довольно полная картина преступления, препараты работали, и Алиса смогла лучше сформулировать, точнее описать. Мэй стало плохо, она подумала, что девочки попали в ту же западню, что над ними также издеваются, и даже вера в оберег или талисман, она так и не решила, что дала Юле и Альфире, не могла заглушить нарастающей тревоги, переходящей в немую панику.

— Вы что-то знаете. Я вижу это по вашему лицу, Мэй. Попробуйте рассказать мне и не бойтесь, что я не пойму.

— Это сложно, — Мэй отложила лист влево, стараясь не глядеть на него, но глаза постоянно возвращались к тексту. — Как Алиса? К ней можно?

— Алиса плохо, не буду скрывать. Ее лечат, а ходить к ней не надо. Девушка и так всего боится, а лишние воспоминания сыграют в отрицательную сторону. Ее сестра там же, но в отделении неврозов, так что лечатся на пару. К ним не пускают даже родителей, что и понятно.

— Почему? — машинально спросила Мэй, уже зная ответ.

— Да потому, что родительская любовь, если можно ее так назвать, способна человека на грани довести до самого конца, а то и слегка подтолкнуть. Мне кажется, вы понимаете, о чем я. Не буду скрывать, что навел о вас справки.

— Вы меня в чем-то подозреваете?

— Пока нет, но я не вправе исключать ничего, как бы вы не были мне симпатичны. У меня в сейфе много дел, есть и заявления на вас от родителей Юлии и Альфиры, понимаете, о ком я говорю?

— Да, понимаю. Я сама написала заявление в полицию, когда они не пришли на работу. Девочки ответственные, и мы подружились. Они бы сообщили, предупредили об этом, тем более мы договаривались накануне.

— Понимаю, но для родителей проще обвинить вас. Мы должны проверить, хотя вас проверять нечего, вы всю жизнь проводите на работе или в разъездах по поставщикам и фермам. А еще спите в машине, так что для тайных дел у вас времени просто нет, если, конечно, нет сообщника.

— Ого, вы обо мне все знаете, — Мэй вздохнула, ей стало грустно. Как легко и точно в нескольких словах он описал всю ее жизнь.

— Проверим, установим, найдем и накажем. Вам переживать не о чем.

— Я не о себе, я о девочках беспокоюсь. Как вы думаете, Сабина жива? Где могут быть Юля и Альфира?

— Девочки могут быть где угодно. Они молодые, сейчас школьные каникулы, могли и застрять на какой-нибудь вписке, или как там ее называют сейчас.

— Не знаю, все это было уже после меня. Я не верю, что они могли уйти на вечеринки. У Юли убили близкого человека, и вчера мы устроили поминки. Я сама отвела Юлю и Альфиру домой, они не могли, точно не могли. Они слишком перенервничали и им было плохо, особенно Юле. Знаете, у нее есть особенность: она, когда сильно устает или нервничает, может лечь спать в любом месте, и не разбудишь, пока не выспится. Альфира тоже была немного не в себе, да мы все были не в себе. Вы знаете, за что убили Олега Николаевича?

— Не знаю, но дело об его убийстве я тоже взял себе. Вы можете подумать, что я слегка с приветом, но все, что произошло в Лужниках, вполне вписывается в тот бред, что рассказывает нам Алиса, — он показал пальцем на лист бумаги. — Это не полная расшифровка допроса, но как-то все крутится вокруг чего-то одного, вот только я понять не могу вокруг чего.

— Вокруг моего ресторана?

— Нет, самое простое объединить все по локации. Наверное, так бы и сделал другой следователь, а вас бы уже потащил в СИЗО, а там и не в таком можно признаться, когда есть чувство вины. А оно в вас есть, я вижу это в вас, но вы зря себя казните. Вы не похожи на преступника, не говорю уже о мотивах. Но вот что мне непонятно, зачем вы проводили обряды по изгнанию духов? Я знаю об этом, мы уже допросили ваш персонал, и все очень хорошо отзываются о вас. Не считайте их стукачами, нам надо знать все, чтобы в этом ворохе информации ухватить нужную нить и дернуть, пока настоящий преступник не сбежал. А он еще здесь, и он или она, или группа лиц — я пока не могу даже сказать кто это. Так вот это оно еще не закончило.

— Это оно, — спокойно ответила Мэй. — Скажите, вы верите в духов?

— Это сложный вопрос. В моей жизни было немало примеров, чтобы я поверил. Но для моей работы это не важно. Поясню: каким бы ни был страшным дух, если он есть, какие бы жуткие планы не замышлял, но всегда исполнителем будет человек — обыкновенный человек, из плоти и крови, из костей и мяса, которого можно будет поймать и обезвредить. Я не говорю о наказании, по многим делам, что я вел, любое наказание слишком ничтожно по сравнению с содеянным. И вот тут я не бужу в себе духа мщения, не призываю иные силы к справедливости, хотя с каждым годом бороться с собой все сложнее. Я ответил на ваш вопрос?

— Более чем. Вы ответили и на многие другие мои вопросы, — Мэй грустно улыбнулась. — Да, я изгоняла духа. Я его вижу или чувствую, не важно, как я это ощущаю. Я знаю, что он или оно там было, и я знаю, что все сделала правильно. Вам описать ритуал и написать заклинание? Меня этому научила моя бабушка, а ее ее бабушка и дальше в глубь веков.

— Заклинаний не надо, их к делу не пришьешь, — он усмехнулся, Мэй ответила улыбкой. — Подумайте и вспомните, когда вы впервые ощутили это, и что происходило накануне и в этот день. А лучше даже за несколько дней. Не торопитесь, я пока принесу кофе и печенье, или вы такое не едите?

— Спасибо, я ем все, особенно когда нервничаю.

— Хорошо, не волнуйтесь и не бойтесь показаться глупой или сумасшедшей. Я вам потом объясню, почему меня это так интересует. Какие бы ни были суеверия или древние верования, но мы слишком мало знаем об органах чувств человека и его способностях, чтобы отбрасывать все то, что кажется нам непонятным или даже бредовым. Мы все заложники культуры, в которой живем. И веками из нашего лексикона вымывали нужные слова или жесты, которые бы все объясняли гораздо понятнее, чем спутанный бред человека, столкнувшегося с чем-то непонятным и страшным, что его образованный мозг не может опознать и разложить по полочкам.

Мэй кивнула и достала планшет, где была вся жизнь, и ее, и ресторана. Следователь вышел и вернулся через пятнадцать минут с двумя чашками эспрессо и простым печеньем, которое Мэй любила с детства, особенно, если его намазать маслом. За это время она успела собрать мысли в несложную структуру, выписав все даты и кратко события, которые она вспомнила. Надо было еще посмотреть данные на сервере, куда писалась камеры видеонаблюдения, места там было много, она заказала с запасом, зная по опыту, что может пригодиться.

— Давайте сначала кофе попьем, — предложил следователь, ставя перед ней чашку и блюдце с печеньем. — У нас в буфете кофе мерзкий, ходил к нашему генералу, там хорошая кофемашина.

— Спасибо, — она попробовала кофе, он и правда был вполне неплох, особенно для казенного заведения. — Хороший кофе.

Он кивнул и сел. Пил он, не торопясь, часто закусывая печеньем. Мэй не заметила, как съела все, что было на блюдце. Оказывается, она проголодалась.

— Вы там что-то подготовили, сбросьте мне на почту, я лучше сначала почитаю, — он дал ей визитку.

Мэй внесла его в контакты и переслала краткий отчет. Вновь перечитав его, она поразилась, как раньше всего этого не замечала.

— Так-так, — следователь внимательно читал ее записи, зажужжал принтер, и он, как бы случайно, положил перед ней фоторобот. Мэй вздрогнула и отпрянула. — Знаете это лицо?

— Не знаю, может, и знаю, — с трудом ответила Мэй. Что-то было очень знакомое в этом неприятном лице не то мужчины, не то женщины. Она точно видела его, но мозг настойчиво отказывался вспоминать, голова кружилась, а к горлу подкатил горький ком. — Что это такое?

— Это фоторобот со слов Алисы. Вот это оно или она, Алиса считает, что это женщина, и отпустила ее из подвала. Мы пока не можем точно понять, о каком подвале идет речь, но это уже что-то. Где вы видели это лицо?

— Не могу вспомнить. Мне надо подумать и проверить. Могу я взять его с собой?

— Конечно, я уже отправил вам его по почте. Вот только это не то, что описала Алиса, хотя и очень похоже. Посмотрите у себя фоторобот Алисы. Видите, немного другой, но определенно речь идет об одном и том же человеке.

— Вижу, — Мэй рассматривала фоторобот на планшете. — Тогда это откуда?

— А вот теперь поговорим о духах. Я не просто так показал вам этот фоторобот, хотел посмотреть на вашу реакцию. И вы среагировали, как я и предполагал. Так вот, этот фоторобот мы получили больше года назад, когда на Дальнем Востоке зафиксировали первые эпизоды исчезновений девушек. Их так и не нашли, и пока зацепок нет. Сначала думали, что это единичный эпизод какого-то проснувшегося маньяка, но постепенно, месяц за месяцем, появлялись данные о новых исчезновениях в других регионах.

— Вы хотите сказать, что маньяк путешествует, переезжает из региона в регион?

— А, ну это вы детективов начитались. Так можно было бы подумать, если бы в предыдущем регионе исчезновения заканчивались, а они продолжаются до сих пор. Чтобы вы понимали, зафиксировано исчезновение более ста девушек, и это без ваших, а сколько не зафиксировано, до скольких никому и дела нет, мы знать не можем. Ни одной не нашли, но были те, кого отпустили. Причем, я настаиваю, это делалось специально.

— Зачем? Зачем это надо, если человек хочет скрыть преступления?

— Так вот не хочет, в том то и дело. Из показаний сбежавших можно выстроить одну картину. Кстати, они очень похожи друг на друга, я не про девушек, а про показания — они все говорят об одном и том же. Вы читали то, что показала Алиса, там где-то то же самое, с художественными нюансами, но одно и то же. Простите мне мой цинизм, но если я буду принимать это слишком близко к себе, то, наверное, застрелюсь.

— Почему? — Мэй с сомнением посмотрела на него, следователь не отвел глаз.

— А потому, Мэй, что от бессилия жить не хочется, — он сжал кулаки. — Мы до сих пор ничего не нашли. На мой взгляд, это просто удача, что вы нам попались. Я не шучу, но и не верю всему до конца, но вы хотя бы что-то знаете или думаете, что что-то знаете, а уж найти в этом нужную ниточку моя работа, и вы от меня так просто не отделаетесь. Заранее извиняюсь, если буду делать то, что вам покажется жестоким или несправедливым.

— Я понимаю, о чем вы. Мне нужно время, чтобы все уложилось в голове. И мне нужна карта или график эпизодов с указанием городов. Я знаю, кому отдать эту информацию, чтобы можно было найти смежные события и происшествия. Понимаете, о чем я?

— Понимаю, что вы говорите о брате Юли и его товарищах. Я подумаю об этом и пришлю вам данные. Максим, кстати, тоже пропал, как и Илья, вы же понимаете, о ком я?

Мэй побледнела и с ужасом закрыла лицо руками. Она заплакала, не в силах больше сдерживаться. Ужас заполонил ее сердце, стало так холодно и душно, что она едва не потеряла сознание.

— Попейте воды, — следователь поставил бумажный стакан и достал из шкафа коробку с салфетками. — Вы очень близко к сердцу восприняли это. Скажите, они были в близких отношениях?

— Максим и Альфира да, Юля играет с Ильей, но она это скоро перерастет, — ответила Мэй, мелкими глотками втискивая в себя безвкусную воду.

— Скажите, а могло ли быть так, что молодые люди уехали или загуляли вместе? Они молодые, испытали сильный стресс, такое вполне возможно. Насколько близки они друг к другу?

— Нет, я так не думаю. Максим вчера был до самого закрытия ресторана. Он и Алексей с Сергеем были в моем кабинете, изучали видеозаписи. Илья ушел домой, у него было важное дело. Я видела, что Юля сговаривается с ним, но это точно не для романтического свидания. Поймите, Юля и Альфира еще девочки, причем очень стеснительные.

— Вы так уверенно об этом говорите, вы у них спрашивали, обсуждали этот вопрос? Я не просто так спрашиваю, сейчас половую жизнь начинают в средней школе.

— Я знаю. Не подумайте, что я такая самоуверенная, просто мужчине сложно увидеть это. Попробую объяснить: когда девочка становится девушкой, у нее меняется взгляд. В нем появляется легкая усмешка при взгляде на парней, понимаете, о чем я?

— Пожалуй, да. Вы почти точно описали мою дочь, правда, ей уже двадцать семь лет, а у меня два внука, но этот взгляд я хорошо помню. Это видно только со стороны, но я не сразу замечаю. А я дотошный человек, жене со мной очень тяжело. Вы тоже слишком умная, не сочтите это за оскорбление, просто факт.

— Нет, довольно глупая. Была бы умнее, жила бы иначе: с мужем, детьми, всеми этими заботами и душным бытом.

— Неужели вам не хочется семьи и этого семейного быта? Вы уже были замужем, я так понимаю, что не сложилось.

— Именно, не сложилось. Семью хочу, но не так. Вы меня на откровенность вывели, мне как-то неловко, — Мэй вытерла глаза. — Скажите, а они живы?

— Надеюсь. Насчет Сабины ничего хорошего сказать не могу, я думаю, что она уже мертва. По девочкам и Илье дело пока не возбуждено, не прошло время, и пока нет основания для возбуждения

— Да, я понимаю. У меня есть отказы по Алисе и Сабине. Я даже права не имею о них беспокоиться, потому что не родственник!

— Право имеете, но никто не хочет себе лишней работы. В отделе розыска всегда нехватка кадров, они завалены работой, — он забарабанил по клавиатуре. — Я отправил вам данные о других пропавших девушках. Надеюсь, что ваши друзья айтишники смогут переработать эту информацию. Все же человеческого мозга слишком мало, чтобы так быстро выявлять закономерности и следы. Нельзя охватить все, поэтому искусственный интеллект необходим, а уж наша задача в этом массиве выбрать верные значения. Одно могу сказать точно, я доверяю вашему мнению и тоже не думаю, что Юля и Альфира могли уйти в загул. Касательно остальных девушек, о которых нам известно, они не особо отличались скромностью. Как вы говорите, «насмешливый взгляд» виден невооруженным глазом. У каждой был аккаунт в тиндере или мамбе, по некоторым мы получили соответствующие характеристики от оперов с мест. Мы проверяем это в первую очередь, а у ваших девочек соцсети пуританские, если не считать рисунков Альфиры, где она изображает Юлю в стиле аниме великим воином солнца, если я правильно понял концепт и идею. Не думайте, что я такой продвинутый, я попросил дочь меня проконсультировать. Она помешана на азиатской культуре, даже хотела туда переехать, но сейчас уже не вариант. Сами понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю. У меня есть знакомые, кто сбежал из страны из-за войны.

— Э, нет. Будем считать, что я этого не слышал. Не забывайте, где вы находитесь, и что определено законами. Никакой войны нет, запомнили? — он пристально посмотрел ей в глаза.

— Да, простите. Я забылась, — Мэй опасливо осмотрелась, понимая, что глупо высматривать микрофон или киношный катушечный магнитофон, но это вышло само собой.

— Запись не ведется, так как вы не на допросе. Допрос будет, но позже. Пока я собираю информацию, а после того, как будет возбуждено уголовное дело о похищении Юли и Альфиры, я вызову вас на допрос. Надеюсь, что девочки и ребята отыщутся быстрее, живые и здоровые. Но, простите меня, опыт слишком довлеет надо мной, поэтому я сам не могу верить в свои слова. Вы же тоже думаете, что они пропали?

— Да, я так думаю. И это связано и с Алисой, и Сабиной, — Мэй с трудом проглотила горький ком. — Но я пока не могу подобрать слова, чтобы объяснить свои чувства. Пока все на уровне ощущений.

— Я это вижу, поэтому я за вас и ухватился. Вы подумаете, вспомните еще что-нибудь, и расскажете. Уверен, что мне не надо ставить вам жесткие сроки, вы человек ответственный и искренне переживаете. А касательно ощущений и чувств, то они часто бывают вернее многих доказательств. Найти улики и доказать — наше дело, вам надо нас направить, дать нить, чтобы мы вытянули и схватили. Не бойтесь говорить мне то, что думаете и чувствуете. Я придерживаюсь мнения древних греков, что понимание божественного человеком невозможно, так как есть слишком много причин и препятствий, мешающих верному пониманию. Человек сам судья и наблюдатель, его ощущение и понимание мира и вещей уникально, осталось лишь согласовать терминологию. Безусловно, все это софистика, но другого нет. Если что, в дурдом пойдем все вместе. Главное найти девочек и ребят, и обезвредить преступника.

— Вы думаете, что это один человек? Разве один человек способен на такое?

— Человек способен на многое, и в этом его спасение и гибель.

25. Вставай, Юля!

Юля очнулась, резко, дернувшись всем телом так, что хрустнули кости. Она вскрикнула от боли и страха, чувствуя дикую боль, но в то же время не чувствуя своего тела. Лежа в жуткой позе, вся скрюченная и поломанная, Юля поняла, что замерзла. Окоченевшие руки и ноги не хотели слушаться, а спину пронзила такая сильная боль, что на секунду свет в глазах померк, вспыхнув тысячами ослепительных искр. Она лежала на земле, остро вонявшей гарью и спекшимся гудроном. С трудом сев, она поскребла пальцами холодную землю, бетонного пола больше не было, как не было и ощущения замкнутого пространства. Осталась непроглядная тьма, в которой где-то вдалеке вспыхивали красно-желтые пятна, или это так ей казалось, как чудилось близкое движение массивных тел, неясных и пугающих очертаний.

Пошел снег. Крупные черные хлопья садились на лицо, щекотали нос. Во тьме снег казался абсолютно черным, больше походя на пепел, не находя источника света для отражения, наполняя прозрачные кристаллы льда черным совершенством. Стало теплее. Юлю засыпало снегом, кажущимся сейчас живым, настоящим, тем, за что можно было бы уцепиться израненному сознанию, подняться и идти. Юля поднялась и огляделась: из-за снега все стало казаться тягучим киселем, каждый шаг давался с большим трудом. Ощупав себя и включив фонарь, она зажмурилась от ослепительного отражения света белых диодов. Снежная стена вспыхнула тысячами свечей, смотреть на нее было невыносимо, и луч фонаря рассеивался бесцельно, не открывая ни метра впереди. Глаза постепенно привыкли к темноте и снежной пелене, стали открываться бескрайние просторы снежной степи, взгляду зацепиться было не за что, и Юля пошла наугад, осторожно ступая, по нескольку раз проверяя ногой дорогу.

Довольно скоро, для такого черепашьего шага, она никогда еще не шла так медленно, Юля вышла на шоссе. Ноги почувствовали бугристый асфальт, и от этого стало так радостно, она с трудом сдержалась, чтобы не побежать. Она пошла по широкому шоссе, покрытому язвами неровностей. Пару раз она едва не провалилась по пояс в яму, наполненную какой-то тягучей липкой массой. Пришлось на ощупь искать застрявший кроссовок. Долго стоять нельзя, холод пробирал до костей, хотелось безумно есть и спать.

Найдя в кармане ореховый батончик, Юля с благодарностью подумала об Илье. Вспоминать, пытаться узнать или представить что с ним и Арнольдом, где они, и где она сама — Юля запрещала себе даже блеклые вспышки мысли, понимая отчетливо, что самокопание, попытки бессмысленного анализа, осознания ситуации, возможно, принятия ее и прочая чушь, которую вдалбливали в головы психологи в школе, приведет к гибели. У нее кончатся силы от ужаса, от понимания безысходности, накроет паника. И она, как в детстве, когда в первый раз получила на соревнованиях от старшей девочки, впадет в ступор, забьется в угол, пускай она сейчас в чистом поле, угол она найдет, но не будет рядом тренера, который сможет найти ее, вытащить, подобрать слова, чтобы успокоить, унять страх. Юля хорошо чувствовала в себе предвестников этого состояния панического ступора, на ходу выполняя несложные дыхательные упражнения, как учил Олег Николаевич. Сердце больно кольнуло от воспоминаний о нем, об Илье и Арнольде, но она быстро сфокусировала все внимание на слепой дороге, к которой она постепенно привыкала, идя увереннее, но, не забывая об осторожности, потерять кроссовки в какой-нибудь луже гудрона или мазута было бы совсем плохо.

Снегопад стих, стало легче дышать. Ее душила жажда, но брать с дороги комья снега и топить их во рту она не хотела, ловя языком редкие крупные снежинки на ходу. Они были безумно вкусными, как ее любимое фисташковое мороженое, или все дело в съеденном батончике? Дойдя до перекрестка, она увидела слева желтые глаза, смотревшие на нее в упор. Как только Юля пыталась рассмотреть зверя, он пропадал, отходя в слепую зону. В памяти что-то кололо, пытаясь откопать забытую информацию, она не особо интересовалась животными, с трудом сдав тесты по биологии. Зверь не приближался, но и не ушел, давая о себе знать тихим ворчанием. Юля стояла посреди перекрестка и гадала, куда бы пойти дальше. Решив также идти прямо, она получила ощутимый удар в бок, едва не упав на асфальт. Юля вскрикнула, озираясь, откуда был удар, и, когда хотела вновь пойти вперед, получила удар снова, сильнее, и она упала на колени.

— Мне туда нельзя идти? — жалобно спросила она, зверь рядом заворчал, как ей показалось, одобрительно. — Направо? А, налево, да?

Зверь ткнул ее мордой в бок, подтверждая догадку, и тут же скрылся, не дав и доли секунды, чтобы себя рассмотреть. — Эй, ты куда?

Но не успела она оглядеться, как сверху обрушился поток воздуха. Нечто огромное надвигалось справа, гул нарастал, переходя в невыносимый шум. В слепящем свете прожектора Она разглядела зеленый вертолет с двумя пулеметными турелями под крыльями, не хватало ракет, чернели оскалом гнутые полозья. В лицо ударил второй прожектор, давление воздуха от пропеллера усиливалось, и Юля повалилась на асфальт, закрыв голову руками. А ей казалось, что это у нее в ушах гудит от голода и боли, а это за ней летел вертолет.

— Бей, бей в него! — сквозь свист пропеллера, Юля расслышала крики военных. Они выскочили из зависшего вертолета, стреляя куда-то в темноту. — Бей волка!

— крикнул над самым ухом визгливый голос. — Оставь! А ты вставай, вставай, дура!

Военный схватил Юлю за капюшон и потащил к вертолету. Она спотыкалась, теряя сознание от страха, тычки дула под ребра придавали сил, и Юля стала понемногу злиться — это всегда помогало.

В вертолет она залезла сама, оттолкнув верзилу с автоматом. Лиц военных не было видно, все в шлемах и балаклавах. В вертолете она оглохла, не понимая команд, пока кто-то не усадил на скамью и не нахлобучил наушники. Приятная ватная тишина заполнила голову, слышался свист пропеллера, негромкий, даже приятный. А еще здесь было тепло, и ей стало настолько все равно, что они подумают, и Юля прилегла, прислонившись к какой-то балке или ребру фюзеляжа. Мучительно хотелось спать, и Юля отключилась с улыбкой, думая о том, что волка они не убили, точно не убили, она бы почувствовала. Желтые глаза смотрели на нее с сочувствием, полные любви и нетерпения, очень знакомые глаза.

Яркий болезненный свет, и ничего больше, кроме него. Сквозь ушную вату пробиваются странные хлюпающие звуки, отдаленно похожие на голоса. Свет все ближе, кажется, что он жжет лицо, пытается прожечь веки и дальше, до затылка. От жара становится нестерпимо больно, и Юля просыпается.

Она не понимает где лежит, и почему руки и ноги стянуты широкими ремнями так, чтобы нельзя было пошевелиться, но не до боли, не до пережимания артерий. Пальцы слегка онемели и покалывают, но это терпимо, по сравнению со светом лампы, которой ей светят в лицо, еще немного, и металлический абажур коснется ее кожи.

— Уберите! Уберите лампу! — пытается закричать Юля, но из груди вырывается глухой стон, она зажмуривается до красных пятен, но это слабо помогает от уродливого бесстрастного света.

— Очнулась, коматозница, — просипел женский голос.

— А я тебе что говорила? — прокуренным голосом ответила другая, Юле показалось, что она улыбнулась. — Ничего, жить будет.

— Не знаю, хорошо ли это для нее, — хмыкнула сиплая и подергала Юлю за плечо. — Давай, милая, открой глазки. Мы же знаем, что ты уже не спишь.

Юля открыла глаза. Прямо на нее смотрел низкий потолок, когда-то он был белым, в проплешинах между желто-бурыми проливами она разглядела чистую известку. Кровать жесткая, металлическая сетка скрипит при малейшем движении, ремни больно врезались в кожу, предостерегая от любого движения. Она лежит на шершавом белье, на нее что-то надето, вроде пижамы, но из очень грубой ткани. Здесь тепло и немного душно, но тепло, а еще до коликов хочется в туалет, и эта мысль затмевает другие. Она думает, что кто-то раздел ее, чтобы переодеть в эту робу, или она сама на автомате это сделала? Она бледнеет, потом краснеет от этих мыслей, но и они исчезают под давлением мочевого пузыря. Скосив глаза, Юля видит в паре метров двух женщин, больше похожих на низкорослых мужчин. И все же это женщины, о чем свидетельствуют длинные серые юбки, выбивающиеся из-под бежевого халата, простые серьги в ушах и что-то вроде прически. Они стрижены одинаково, волосы не ниже плеч, но каждая старалась сделать что-то с волосами, у той, что с большим лицом, волосы стояли дыбом, напоминая одичавший куст.

— Мне надо в туалет, пожалуйста, — слабо попросила Юля.

— Не положено, приказано не развязывать, — ответила сиплая, поправляя куст.

— Я не могу больше терпеть, — простонала Юля, голова кружилась, начинались слабые судороги и ползучая паника.

— Да ладно, куда она отсюда сбежит? — женщина с прокуренным голосом мягко улыбнулась Юле. Несмотря на грубое лицо, стало заметно, что она добрый по натуре человек, втиснутый в эту форму и в это злое тело.

— Да я не спорю, лишь бы этот красавчик не увидел, а то нам влетит, — сиплая скривилась, сделав странное лицо. Женщины рассмеялись, и Юля поняла, что на самом деле они молодые и веселые девушки, но слепленные из какой-то грубой и жестокой серой глины.

Сиплая с кустом расстегнула ремни, помогая подняться. Юля едва не рухнула на пол, такой же серый и шершавый, как в подвале, если бы сиплая не подхватила ее. Что-то шутя про скелет в пижаме, сиплая помогла надеть резиновые сапоги. Юля очень удивилась, но промолчала, оберег слегка уколол ее, останавливая вопрос. Она ощупала шею и грудь, но оберега там не было, хотя она его чувствовала, будто бы он спрятался в ней, затаился и подсказывает. Почему-то ей стало смешно от этого и приятно, Юля улыбнулась, девушки с невообразимыми прическами улыбнулись в ответ. Юля хотела спросить, что на голове у второй, но таких слов она не знала, да и как описать взрыв на чулочной фабрике, накрытый чугунным котлом?

Они вышли в коридор, Юля оглянулась, в первый раз рассматривая свою палату или камеру, сложно было точно понять. Дверь массивная, но не железная, со смотровым окном. В палате, так похожей на камеру, кровать и раковина, больше ничего нет, даже узкого окна с ржавой решеткой — унылый каменный мешок.

— Это тебе еще палату-люкс выделили, — пояснила сиплая с кустом. — Обычно кидают в общий мешок, там и кроватей нет.

— Ты поосторожней, а то много болтаешь, — вторая с настороженностью посмотрела на странные серые щиты, развешанные по коридору в бессмысленном порядке каждые пять-шесть метров. От щитов воняло жженой проводкой, точно так же, как дома, когда мама включила в старые розетки сразу два масляных обогревателя. — Слышишь, как гудят?

— А что это такое? — с интересом спросила Юля, любопытство пока взяло вверх, идти, судя по всему, еще долго, коридор не заканчивался, петляя в разные стороны, будто бы они шли по норе очень непостоянной землеройки. Юля представила себе такую землеройку: огромную, всю из стали или еще чего-то, больше похожую на живой проходческий щит.

— Так ты точно не из наших мест, раз ничего не знаешь! — засмеялась сиплая. — У нас каждый ребенок знает, что это!

— И что это? — переспросила Юля. — Камеры слежения или микрофон?

— О, сама поняла, молодец, — сиплая одобрительно сжала руку. — Марта, объясни ты, а то я напутаю. В этом же нет тайны.

— Это не камера и не микрофон. В народе его называют щит-стукачок или щитачок. Такое тупое устройство, оно есть в каждом доме. Ты не смотри, что их здесь, как клубней в хороший год, просто горят часто, а ребятам лень демонтировать, вешают новый и все. Я не знаю, как он точно работает, брат рассказывал, что как-то снимает профиль всех тел, которые живы, голос пишет и анализирует, куда-то отправляет. Никто толком не знает, но если что, придут коричневые и утащат наверх, оттуда еще никто не возвращался.

— А мы что под землей? — шепотом спросила Юля, косясь на обшарпанный щитачок. Сиплая кивнула, сделав очень серьезное лицо и рассмеявшись через секунду.

— Все, пришли. Можно было тебя отвезти в общий, но там вообще мрак, — вторая открыла неприметную дверь без табличек или цветовой индикации, как на других дверях. Пока они шли, Юля пыталась понять логику, но цифры сменялись буквами, а то и вовсе исчезали, переходя в красные и желтые ромбы и квадраты, налепленные у смотрового окна как попало. — Постарайся недолго, а то нам влетит.

— Я быстро, — на ватных ногах Юля вошла в туалет.

Запах сбил с ног, она пошатнулась, схватившись за косяк двери. Сзади хохотнули две веселые девки, сиплая с кустом подтолкнула Юлю вперед и закрыла дверь. В туалете не было ничего ужасного или непонятного: те же кабинки, но с половинными дверями, чтобы видеть лицо, потертые раковины из нержавейки с громоздкими кранами, серая плитка, которая когда-то блестела белизной, шум вытяжного вентилятора. Но этот запах концентрированной хлорки, точь-в-точь как в школе во времена ковидлы. Она стала задыхаться, но организм потребовал выпуска отработки немедленно. Уже не смущали огромные, на большие задницы, очка из титаноподобного фаянса, хорошо еще, что вычищенные до блеска, если потертости могут блестеть. В конце Юля поняла, что забыла про бумагу, которой нигде не было.

— Держи, надо было при входе отматывать, — рука в халате сунула ком серой туалетной бумаги, на которой было что-то напечатано мелким шрифтом.

С удивлением, Юля прочитала несколько страниц из Гарри Поттера. То, что это был именно он, она угадала, хотя и не осилила книги, зато их очень любил Максим. Ей они тогда и сейчас показались слишком скучными, она не любила такого занудного повествования, хотелось больше действия и меньше деталей. Выйдя из туалета, она, покраснев, поблагодарила. Сиплая подмигнула в ответ.

— Когда захочешь снова, стучи в дверь как можно громче. Щитачок хоть и напротив тебя, но он не работает. А лучше терпи до ужина, когда будет вечерний обход, — вторая кивнула на часы, часовая стрелка едва перешла второй час. — Обычно в семь, не раньше, так что придется терпеть. Ничего, наши постояльцы привыкают ходить по часам.

— Постояльцы? — удивленно воскликнула Юля, голос вернулся, как и силы, но немного, голод терзал желудок и душу. — А я думала, что это тюрьма.

— Это еще не тюрьма, но и ты несвободная, — с сожалением ответила сиплая с кустом. — Я не знаю, что ты натворила, скорее всего ничего, но тебе здесь точно не место.

— Как и всем остальным, — прошептала вторая, делая вид, что поправляет прическу-котелок в момент взрыва. — Кому-то ты дорогу перешла или не дала. Девочка ты ничего, таких быстро распределяют. Мы тебе поможем, чем сможем.

— А можем мы мало, — вздохнула сиплая с кустом. Она с тоской посмотрела на коридор. — Мы ничего не решаем, но обед тебе принесем. Готовят вкусно, главное особо не всматриваться в то, что ешь.

Слова ее оказались пророческими. Вернувшись в камеру-палату, Юля немного посидела на кровати, думая, где она, где ее вещи, что с Ильей, Альфирой и Максимом. Неужели они здесь? Может они в соседних камерах? Спрашивать было некого, и все вопросы она адресовала оберегу, спрятавшемуся в грудине под кожей, когда она дотрагивалась до этого места, то чувствовала камень, даже цепочка слегка врезалась в шею. Оберег отозвался приятным теплом, и она успокоилась. Принесли обед, веселые девушки куда-то делись, и поднос с супом и вторым принесла мрачного вида старуха. Она высилась над тележкой с подносами, как учительница возвышается над первоклашками, очень худая, с белыми длинными пальцами, на которых почти не осталось ногтей. Бледное скуластое лицо не выражало ничего, но, когда она слегка отвернулась от щиточка, висевшего прямо напротив кровати, старуха что-то прошептала, а в черных глазах загорелся веселый огонек, точно такой же, как у грозных на первый взгляд веселых девушек.

Когда она ушла, Юля опомнилась, хотела сказать спасибо, но дверь уже плотно закрылась. В голове вертелись обрывки слов, которые она успела уловить в ее свистящем шепоте. Фраза складывалась тяжело, у Юли заболела голова, и она решила поесть. Еда как еда, если очень хочется есть, но внешний вид аппетита не прибавлял: серый суп, в котором плавает что-то коричнево-черное, ладно, черт с ним, но вот серое подобие пюре и странного вида котлета, а из кого она сделана? Юлю слегка затошнило, и она закрыла глаза. Еда пахла неплохо, и правда вкусно пахла, поэтому она представила обед в ресторане Мэй и принялась за суп, оказавшийся горячим и очень жирным. Приоткрыв глаза, Юля взглянула в тарелку и зажмурилась — нет, пусть это будет суп-пюре с гренками и маринованной говядиной, как готовит Камиль. Суп был похож по вкусу, только гораздо жирнее, что ей понравилось даже больше, не хватало специй и зелени. Справившись с супом, она принялась за второе, больше не открывая глаз. Котлета была изумительная. Или она так хотела есть? С сухариками, рубленная, и какая разница из кого она сделана. Юля очень хотела есть, и в тарелках не осталось ни капли, ни крошки.

Можно было бы и не мыть посуду, но она вымыла. «С самых малых уступок себе начинается распад», — так учил ее Олег Николаевич, и Юля старательно вымыла тарелки под горячей водой с мылом. Ставить поднос было некуда, и она оставила его на раковине. Конечно, она бы съела еще одну порцию второго или супа, или того и другого, но и этого было вполне достаточно, чтобы сон вновь заявил о себе. Кровать неудобная, жесткая, подушка никакая, если сложить ее в три раза, то пойдет, и все же здесь тепло, она сыта и откуда-то дует прохладным ветерком, и так хочется спать.

26. В твоих руках

Юля проснулась за секунду до того, как поднос взлетел к потолку, и оловянные тарелки и кружка с глухим звоном ударились об пол. Еще во сне ее предупредили, что кто-то пристально смотрит на нее, что она не одна в камере. Массивный каблук сапога смял кружку, вдавливая в пол до невыносимого хруста.

— О, я вас разбудил. Простите меня, я случайно задел поднос, — произнес невысокий мужчина в темно-коричневой форме с синими погонами. Он смотрел на нее с дружелюбной улыбкой, но за взмахами длинных черных ресниц она видела холодную злость. Он буквально завис над ней, так близко, что вот-вот вопьется длинными узкими зубами, как голодный свирепый хищник. И все это угадывалось в красивом белом лице и лучезарной улыбке.

— Я уже не спала, — Юля поспешно села, чтобы быть дальше от этого лица, от запахов крепкого табака и дешевого коньяка, перемешанного с отдушками сильных духов.

— Хорошо, а то я боялся, что потревожу вас.

Он отошел к стене, давая возможность лучше разглядеть себя. Красивый и молодой, с черными волосами, слегка длиннее, чем положено, аккуратной челкой и внимательным жаждущим взглядом. Юлю поразили его руки, больше подходившие для девушки: тонкие длинные пальцы с маникюром, покрытые бесцветным лаком, скорее худой, узкие плечи и длинные руки. Сапоги блестели, как и весь он, больше походивший на девушку. Оберег терпимо жег кожу, она понимала, что в опасности, а этот офицер смотрел прямо на него. Юля машинально запахнула куртку робы, но все было в порядке, застегнуто на все пуговицы, а она чувствует себя голой под его взглядом.

Он был немного похож на тех крашеных мальчиков с нарисованными лицами, из K-pop групп, и как она могла слушать это? Да, очень похож, даже слегка пританцовывал на месте, ловя ее заинтересованный взгляд. Воспоминания о музыке из плейлиста вернули Юлю в реальность, и она поняла, что не знает, где находится, что это за люди, и почему ее держат взаперти! До этого момента мозг старательно блокировал любые мысли и чувства, защищая психику, защищая ее. Он увидел это в ее лице, взгляд из обольстителя и высокомерного красавчика стал голодным, вот-вот и схватит добычу, дай только слабину. Подкатывала паника, сдавливая сердце и легкие. Юля с трудом сдерживалась, чтобы не выдать себя, каменея, запрещая себе хотя бы малое проявление чувств. Ему не было видно, как пот градом течет по спине, как это раздражает взбудораженную нервным напряжением кожу, как ей больно и страшно. Она едва не стала звать маму на помощь, как на соревнованиях, когда она сидела одна в окружении других девчонок, видевших друг в друге только соперниц. Но тогда и сейчас звать маму на помощь было бесполезно, почему-то эта мысль успокоила ее, и Юля стойко выдержала его взгляд, угадав в искорках злости разочарование.

— Почему меня держат взаперти? Разве я совершила преступление? — ровным спокойным голосом спросила Юля, удивляясь себе, что она так может. А внутри все дрожало от страха, и лишь пальцы, сжимаясь в кулаки, немного утилизировали эту разрушительную психическую энергию.

— Наверное, нет. Мы не можем держать человека под замком без серьезных оснований. Как выдумаете?

— Тогда я могу идти? — Юля встала и пошла к двери, где аккуратно стояли резиновые сапоги.

— Конечно, и вы сделаете это в любой момент, но только после того, как мы сможем понять, как вы здесь очутились. Вы знаете, как попали сюда? — голос его стал мягким и вкрадчивым.

— Я не знаю, — честно ответила Юля. — Думаю, что вы знаете больше меня. Расскажите, тогда я смогу вспомнить. К сожалению, я ничего не помню, — она отвернулась к сапогам, не сдержав улыбки. И как легко ей дается этот уродливый язык, таким обычно изъяснялся Жорик из их класса, готовившийся идти учиться на чиновника высшего ранга.

— Но сначала мне надо в туалет. Или это запрещено для меня?

— О, нет. Конечно же, вы можете отправлять свои физиологические потребности, когда захотите. Здесь нет санузла, к сожалению, здание слишком старое, чтобы его можно было исправить, — он взглядом раздел ее, для убедительности чуть открыв рот.

Юля покраснела от злости и стыда и, сняв сапоги, села обратно на кровать. Он сел рядом, слишком близко, чтобы это могло быть случайностью.

— Я бы мог вам помочь, устроить в гораздо лучших условиях, где бы мы могли спокойно поговорить. Как ты думаешь, ты сможешь мне понравиться? — он повалил ее и стал стягивать штаны. Когда горячие пальцы коснулись кожи на бедре, Юля вышла из ступора, отбросив панику на потом — она не забудет, выпустит страх на волю, но только не сейчас. — Не сопротивляйся, мы подружимся. Тебе понравится, всем нравится, так что ты должна радоваться, что понравилась мне.

Что произошло дальше, Юля не смогла понять. Рука его протиснулась внутрь куртки к груди, и он закричал, будто бы его ужалила змея или ударило током. Дальше действовала она, обездвижив его ударом в пах, соскочила с кровати и с разворота врезала левой ногой в голову. Офицер рухнул в непонятной позе на кровать, глаза остались открытыми, но определенно это был нокаут. Нога заболела, мышцы, не разогретые, показали фигу, ударив острой болью, переходящей в каскадный ной недовольных голосов, но Юле на это было плевать. Она понимала, что дальше будет хуже, что это просто так не сойдет с рук, но где она и кто все эти люди? Если еще кто-нибудь начнет задавать ей вопросы или лезть в трусы, она будет драться до потери пульса — лучше сдохнуть прямо здесь, а мертвой будет уже все равно, что с ней сделают.

Щитачок все видел, сомнений в этом не было. Юля посматривала на него и на дверь, ожидая, когда ворвутся охранники, как и чем она будет отбиваться. Но время шло, щитачок гудел, а никто не приходил. Она собрала посуду, попробовала разогнуть кружку, но та треснула, и Юле стало жаль ее. Не потому, что кружка была хорошая, просто старая обшарпанная вещь, а потому, что в ней, как и в тарелках, подносе хранилась частица добра этих странных женщин. По правде сказать, одна была другую смешнее, а разносчица еды и вовсе страшная, как бывают страшными колдуньи и ведьмы из детских сказок. И кто сказал, что эти сказки детские, и кто сказал, что все колдуньи обязательно должны быть злыми, если они постарели и выглядят не очень? И почему в голову лезет всякая ерунда, когда надо готовиться к бою, возможно последнему в ее жизни? Но мозг настойчиво напоминал ей сюжеты и кадры из детских сказок, даже на занудного Гарри Поттера перешел. И почему он занудный, всем нравится, только ей не нравится. И что же ей в нем не нравится? Юля задумалась и пришла к выводу, что он эгоист, для которого важнее всего его интересы, а на остальных плевать. Вот что ей не нравится — он слишком похож на обыкновенного человека, жадного до власти и эгоистичного.

Она совсем успокоилась, понимая, что больше не способна драться.

— Эй! Заберите это из моей камеры! И я хочу в туалет! — Юля требовательно постучала в металлический щит. Что-то заскрипело, зажужжало, и она расслышала приглушенный смех. — Эй! Да хватит ржать, окажите помощь вашему сладенькому комиссару!

Юля ухмыльнулась, слышал бы ее сейчас Максим, точно бы похвалил. Интересно, как у них дела, где они? Оберег приятно нагрелся, она радостно улыбнулась. Вот еще бы это тело вынесли, и вообще, время ужина пришло. А гулять ей разрешат, в тюрьме же положены прогулки? «Ты слишком безответственно ко всему относишься!» прозвучал в голове голос матери. «Ну и что! Зато я жива!» — как бы ей в ответ, подумала Юля. Пальцы коснулись холодного металла щита, и по телу пробежала легкая дрожь. Она подумала об Альфире, пытаясь представить, где она сейчас может быть. Дрожь в пальцах усилилась, покалывание стало отчетливым и неприятным, но что-то происходило со щитом, он менялся.

На матовой поверхности стали проступать нечеткие силуэты, постепенно обретавшие понятные формы. Это была комната или склад, что-то подобное, с кучей шкафов или стеллажей, Юля не могла толком разглядеть. И в комнате находились два человека: высокий и меньше, скорее всего девушка. Сердце у Юли побежало вперед, в ушах заложило от волнения — это были Максим и Альфира, она бы узнала их и в более худшей проекции. Так стоять может только Максим, она почти слышит, как он умничает, а Альфа слушает и улыбается. Юля заплакала от радости, совершенно забыв, что за спиной лежит чье-то покалеченное тело — она выбросила его из своей головы, как выбросила туда же, в самое небытие, и камеру, и всю эту тюрьму — все на свете, что довлело над ней. Олег Николаевич точно бы похвалил ее, так суметь сконцентрироваться, отбросить все лишнее, очистить голову. Юля улыбнулась, вспомнив спокойный голос тренера, объяснявшего нервной девчонке, как научиться управлять своими эмоциями, но не убивать их, а откладывать на потом. Он называл это предварительной утилизацией гнева и расщеплением страха, и Юля расщепила его, сбросила в сток потертой раковины и смыла! Чтобы мысленное действие закрепилось, она открыла воду и подождала, пока вода из коричнево-ржавой не станет светлее.

Вернувшись к щиту, уже горячему и пульсирующему, или это ее руки пульсируют от электрического потенциала, пробивавшегося сквозь изоляцию на корпус, она видела, что Альфира стоит напротив нее и внимательно смотрит. Наверное, у нее там же такой же щитачок. Юля закричала, замахала руками, но Альфира ничего не услышала. Делать резкие движения было бессмысленно, щит передавал замедленную картинку, словно кто-то вытащил из каждой секунды почти все кадры, а то и выбивая целые фрагменты. В голову пришла глупая мысль, как показалось Юле. Она вспомнила песню, которую они разучивали для семинара по английскому. Текст нашелся совершенно случайно, Альфа вбила в поисковик запрос о песне про одиночество и тишину, и выпала Enjoy the Silence. Они тогда сначала прочитали текст, а потом прослушали песню. Альфира после этого плотно подсела на Depeche mode, доставая Юлю этой нудятиной, хотя она тайком слушала их песни, когда было особо грустно сидеть дома, и не было тренировок.

Начинала всегда Альфира, она попадала в ноты, Юля брала на себя результирующие строчки куплетов, а припев они пели вместе, без минусовки, и ни разу не сбились. Юля начала шепотом, запинаясь от волнения. Альфира на другом конце услышала ее, точно услышала! Юля замолчала, и сквозь треск и гул электричества пробивалась Альфира. Припев они спели вместе, касаясь пальцами щита, касаясь друг друга. Щит увеличил звук, и Юля слышала ее и себя, Альфа тоже ее слышала, она видела, как улыбается Альфира, часто оглядываясь на Максима.

На строчках «All I ever wanted, All I ever needed, Is here in my arms»

щит сгорел. Напрягся, ударил Юлю током, так что она отлетела на кровать, упав на неподвижного офицера, и сгорел. Повалил едкий черный дым, и в камеру, наконец-то, не спеша вошли два солдата в черных рубашках и штанах. Один грубо поднял Юлю, еще не отошедшую после электрошока, и поставил к стене. Они небрежно взяли офицера и поволокли в коридор.

— Э? — только и сумела выдавить из себя Юля, круглыми от удивления глазами смотря на безразличных солдат.

— Починят, не парься, — махнул ей второй солдат.

— Нормально она его так ушатала. В топ двести войдет, — хмыкнул первый.

— Уже вошло, я рейтинг смотрел, — подтвердил второй.

— Какой еще рейтинг? — спросила Юля, но солдаты ушли, оставив дверь открытой. Она запрыгнула в безразмерные сапоги и выбежала. — Эй, вы о чем?

Солдаты синхронно повертели пальцем у виска и потащили тело дальше, не обращая на нее внимания. Юля стояла, открыв рот до тех пор, пока они не скрылись за поворотом. Первая мысль была вернуться в камеру, она же должна там быть. Но вторая мысль остановила левую ногу, готовую уже сделать шаг обратно: «А почему это она должна там быть?». Юля пошла за ними, тем более что дорога в уборную совпадала. Она их даже обогнала, один весело присвистнул, но никто из них даже не пытался ее остановить.

Сделав свои дела, она не обнаружила в коридоре никого, только следы волочения остались на бетонном полу. Идти обратно или посмотреть, что там дальше? Оберег молчал, не выдавая себя, и Юля пошла вперед.

Коридор оказался безумно длинным, двери считать она бросила на первой сотне, ноги устали, и опять хотелось есть. От воспоминаний об обедах в ресторане Мэй стало еще тоскливее. Она шла на запах, как ей показалось, и через четверть часа дошла до широкой серой двери, где красовалась большая и гордая табличка «Пищеблок № 4». Дверь открылась не сразу, какие-то очень тугие петли, какие-то рычаги и цилиндры выступали из стены. У входа на нее удивленно смотрел коротконогий мужчина, указывающий пальцем на неприметную кнопку справа от двери.

— Ну, ты даешь! — воскликнул он и жестом пригласил ее войти. Она вошла, а он вышел, еще раз показав на кнопку, потом на рычаги. — В следующий раз на кнопку нажимай, а то мне всю гидравлику поломаешь.

С этими словами он нажал на кнопку, и дверь с приятным щелчком закрылась, легко и невесомо. Юля пожала плечами и огляделась. В пищеблоке стояли длинные столы и такие же массивные скамьи. Все было чисто, слева скучала лента с витринами, на которых стояли тарелки с чем-то серым и коричневым. Не важно, пахло вкусно, и она смело пошла к ним. Набрав на поднос два вторых и два супа, Юля прошла до кассы, за которой сидела улыбающаяся девушка. Она напоминала криво слепленный пончик, покрытый сладкой розовой глазурью, если бы не безликая серая одежда, как на всех, кроме офицера и солдат. И почему они сказали, что его починят?

— За тебя оплатили, можешь так идти, — сказала девушка пончик, поправляя темно-русые волосы, скрученные в два мясистых бублика.

«Видимо, мода тут такая», — подумала Юля и, кивнув, пошла к ближайшему столу. В пищеблок кто-то вошел, но Юля не обращала внимания, погрузившись в тарелки. Глаза привыкли к виду еды, она уже не пугала, и ложка за ложкой исчезала в одно мгновение. Съев все, она поняла, что может больше. Раз за нее оплачено, стоит повторить.

— У вас хороший аппетит. Это редкость для вашего вида, — к ней подсел высокий мужчина с приятной сединой. Он был одет в серый костюм, напоминавший робу, но гораздо изящнее. Юля сразу же обратила внимание на его пальцы, такие же холеные и тонкие, как и у молодого комиссара, но в лице было больше ума, и глаза смотрели с интересом и с легкой усмешкой. Этот понравился ей больше, он умел располагать к себе, и она бы расслабилась, если бы не оберег, больно уколовший три раза.

— Моего вида? — Юля нахмурилась, после еды до нее всегда медленно доходило. — Это что значит? Кто вы такой?

— Для вас важно понять, кто вы такая. Кто я такой не секрет — я инспектор второго уровня, моя фамилия вам ничего не скажет, как и имя.

— Так как мне к вам обращаться?

— Впервые слышу такой странный вопрос. Определенно, вы не из этих мест. Поясню, чтобы вам было понятнее, к инспекторам нельзя обращаться, мы спрашиваем, вы отвечаете. Видите эти погоны? Если на синем фоне и три черные полоски, то это инспектор, а уровень значения не имеет для ГОБПов.

— Гопов? — переспросила Юля?

— Нет, ГОБПов. ГОБП — это гражданин обладающий базовыми правами. Раньше эту категорию называли электорат.

— А, я поняла. Народонаселение, крепостные, — кивнула Юля.

— Зачем так грубо, не надо. Не крепостные, а народонаселение — запрещенное слово, но я вам прощаю. Попробуйте десерт. Он гораздо вкуснее, чем выглядит, — инспектор пододвинул к ней тарелку с серыми пирожными, из которых показался густой серо-коричневый крем.

— И правда вкусно, — Юля откусила половину и, не удержавшись, съела целиком. Рука потянулась за вторым. — А можно узнать все запрещенные слова, чтобы их не произносить?

— Интересное у вас мышление. Вы ешьте-ешьте, я вам их взял, мне сладкого нельзя, — и он улыбнулся, ну совсем по-доброму, на что оберег настойчиво заколол.

Юля выругалась про себя, что все она поняла, и оберег перестал. «Еще один надсмотрщик», — мысленно проворчала она, радуясь, что есть невидимый помощник. Куда бы она ни попала, но здесь все не так просто, и объяснять никто не будет.

— Обычно пытаются узнать о том, где они, кто мы такие, и почему держим под замком, а вас интересует наш лексикон. Могу сказать прямо, что он и ваш. Мы же с вами говорим на одном языке, не правда ли? Согласен, надо согласовать терминологию, договориться о понятиях.

— Вот так понятнее, — она съела все пирожные, получив желаемую сытость. — А вопросы я эти уже задавала, вот только потом ко мне приставать начали.

— А, вы про бота. У него программа такая, не обижайтесь на него.

— Какая еще программа? — возмущенно воскликнула Юля.

— Программа очень простая: найти вашу слабую точку и вывести из равновесия. Не бойтесь, он бы вас не изнасиловал. Нечем, да и ему незачем, — инспектор хмыкнул, сверкнув глазами, на долю секунды сбросив маску доброжелательности.

— А почему меня держат взаперти? Разве я могу куда-то убежать?

— А вас никто и не запирал. Это все в вашей голове, дверь всегда открыта, и вы можете в любой момент сходить в туалет или размяться в коридоре. Выхода на улицу вы не найдете, так что запирать вас нет никакого смысла.

— Хм, даже так, — Юля сделала бессовестно глупое лицо, не желая выдать того, что поймала его на лжи. Дверь была закрыта, она это точно знает.

— Возвращайтесь к себе и отдохните. Скоро мы с вами поговорим, но пока вам стоит восстановить силы после катастрофы.

— Какой еще катастрофы? — спросила Юля и попросила оберег подсказать, наврет он в ответ или нет.

— Вас нашли в эпицентре термоядерного взрыва. Как вы там очутились, а, что важнее, как вам удалось выжить, вот это и предстоит выяснить

— А что взорвалось? — тут же спросила Юля, инспектор не врал.

— А вот этого вам знать не положено. Доброй ночи, — он встал и кивнул, бесшумно выходя из пищеблока.

Юля пожала плечами и переглянулась с девушкой-пончиком. Та все поняла и поставила на прилавок полную тарелку пирожных и большую кружку с чем-то серым. Конечно же, серым. Оказалось, что это молоко, причем очень жирное. «Хотя бы вес наберу», — весело подумала Юля, уминая пирожные.

27. ГОБПы

— Сгорел, — Максим потрогал разогретый щит. Сеанс связи кончился ослепительной вспышкой, Альфира чудом успела отпрыгнуть за долю секунды до электрической дуги, вырвавшейся на свободу. — Однако, интересная техника.

Максим оглядел бледную Альфиру, застывшую в удивленном шоке, она не успела испугаться, даже не поняла, что произошло. Потопав по полу резиновыми сапогами, которые им выдали эти странные люди, как и бесформенную серую робу без опознавательных знаков, он понял, почему здесь все ходят в резиновых сапогах. Их одежду, как и дрон с телефоном, плотно закопали в большом вещмешке. Помимо чистых, но грубых вещей им принесли запас сухарей, бутылки воды и коробку с сушеным мясом. А еще их вели длинными безликими коридорами, то узкими, что два человека едва могли разойтись, то настолько широкими, что здесь вполне могла проехать машина, но только одна. В итоге так и оказалось, их едва не задавила коробкообразная тачка с электроприводом, груженая какими-то бочками. Водитель специально делал вид, что вот-вот задавит пешеходов, и Максиму показалось, что это такая понятная всем игра. Как бы допотопная электричка ни старалась задеть пешехода, водитель всегда оставлял достаточно места для маневра. Если бы на эту тачку приделать какой-никакой кузов, то вышла вполне сносная машина для рыболовов-охотников, но зачем кузов под крышей, об удобстве водителя и двух пассажиров речь вообще не шла.

— Это не я! — встрепенулась Альфира. — Я же не могла его сломать? Ну, чего ты усмехаешься, я его не ломала.

— Все вы так говорите, — он с состраданием посмотрел на потемневший щит и в десятый раз провел рукой по волосам. После того, как его обкорнали машинкой, он никак не мог привыкнуть. — Не переживай, он был слишком стар.

— Да здесь вообще все какое-то старое, — Альфира огляделась, но ничего, кроме железных стеллажей и коробов, на складе не было. — Интересно, куда мы попали? Прошли сквозь врата двух миров и очутились здесь. Чем-то напоминает Чистилище.

— Ну, тебе виднее, а я там не был. Может быть, ты и права, тогда мы умерли.

— Нет, я же здесь, и ты здесь. Юля где-то рядом, наверное.

— Вот именно, что, наверное. Судя по задержке сигнала, мы далеко друг от друга. Ладно, будем считать, что мы живы, осталось понять, куда мы попали.

— Надо ждать, — Альфира задумалась и дотронулась до груди, где должен был висеть оберег, но его там не было. Он ощущался внутри, в районе солнечного сплетения, изредка напоминая о себе легкими покалываниями. — Нам повезло, мне кажется, что нас прячут от кого-то.

— Так и есть, иначе не стали бы переодевать в эту робу.

— Ага, — она слегка покраснела, вспомнив о том, как переодевалась вместе с ним, боясь, что он будет подсматривать, и, разозлившись, что он этого так и не сделал. — А вот Юле не повезло, я чувствую это, оберег подсказал.

— Да уж, старушка Мэй и ее колдовские дивайсы, — хмыкнул Максим.

— И вовсе она не старушка, придумаешь то же. А что такое колдовство?

— Не знаю, да и никто не знает. Скорее всего то, что мы не можем объяснить рационально, можем только ощутить на своей шкуре, — ответил Максим. — Не вижу смысла об этом думать.

— Да я так, просто спросила, — она прошлась по складу взад-вперед, разглядывая коробки и мотки проволоки на полках. — Мне все время кажется, что мы попали в прошлое. Тут все такое древнее, как в музее, мы с классом ездили вместо урока физики. Там тоже были какие-то катушки, о, я даже знаю, что это за белая банка из фарфора — это изолятор, да?

— Верно, но это не прошлое. В прошлом не было таких крутых штук, — Максим постучал по сгоревшему щиту. — Эта штука может очень много, по ходу она тут всю комнату сканировала. Видишь, какой толстый оптопроводник? У нас такой техники нет, а тут нет ни камер, ни микрофонов, не вижу ничего. Разобрать бы ее и посмотреть.

— Не надо, а то вернемся, и потом везде повесят такие штуки, — поморщилась Альфира, почувствовав, как от слов Максима заворочался оберег на груди.

К ним подошел невысокий мужчина в безликой робе. Как он смог так бесшумно открыть железную дверь и подкрасться? Альфа вздрогнула, увидев незнакомца, с трудом сдержав крик.

— Вы правы, молодой человек. Удивительно, как работает ваше чутье, не зная конструкции, не зная нашего мира, вы почти точно угадали назначение этого щита, — мужчина дружелюбно улыбнулся, пряча зубы, которых у него не было, отчего голос напоминал простуженную змею после похмелья. — Этот щит следит за всем, что происходит в зоне его видимости. Но он слеп в нашем понимании, его зрение и слух находятся на другом, недоступном нам уровне. В этой штуке нет ничего магического, иначе они так часто не горели бы, причуда изобретателя. Есть мнение, что сделано это нарочно, небольшое послабление в общем режиме.

— А вы кто? И мы вообще где? — в лоб спросила Альфира, от волнения она сняла очки, стала быстро чесать переносицу.

— Здесь, — мужчина пожал плечами. — Планета Земля, система Солнечная, какая галактика не помню, космос для нас больше не имеет смысла. А зовут меня вот так.

Он показал жетон с длинным номером, у Максима и Альфиры были точно такие же, их выдали вместе с робой. Максим тогда пошутил, что это их бейджик.

— А как вы друг к другу обращаетесь? — спросил Максим. — Меня зовут Максим.

— А я Альфа, — она рассматривала свой жетон, цифры казались совершенно бессмысленными, да еще часть была полустерта и читалась с трудом.

— А, я и забыл, что вам это не доступно. Попробую показать, пожалуйста, не бойтесь, — он взял руку Альфиры, она от удивления округлила глаза. То же самое он проделал с Максимом, всего лишь сжав его ладонь, но от этого все тело Максима пронзил поток информации, настойчиво бивший прямо в мозг, почти заставляя подчиниться себе, передать управление внешнему оператору. — Извините, думаю, что для вас это непривычно и неприятно. Я передал вам сигнал внешнего управления, если бы вы спали, то я бы смог на время заставить вас сделать что-нибудь простое, например, встать или сделать зарядку. У нас в голове стоит имплант, его ставят при рождении, когда еще третий глаз не зарос. Имплант растет вместе с нами, наверное, это и есть то колдовство, о котором вы говорили. Мы общаемся друг с другом через импланты, и этот щит видит нас через импланты, если кто-то отправит запрос. Сам по себе щит безвреден, он следит за порядком, не распознавая и не определяя ГОБПов, с инспекторами все сложнее.

— ГОБПы, хм, почти как гоплиты в Древней Греции, — задумался Максим. — Интересное слово. С инспекторами все понятно, они везде вне закона.

— В целом вы правы, и гоплиты схожи не только по звучанию, но и по смыслу. ГОБПы — самая многочисленная часть населения, сильно ограниченная в правах. Каждый из нас, — он показал на нашивку на куртке робы, изображавшую серо-коричневый щит, перечеркнутый сломанной надвое баллистической ракетой. — Видите этот знак, у вас на одежде он тоже есть. И это значит, что каждый из нас с рождения становится на защиту Родины, становится солдатом. Войны, по правде сказать, не было так давно, что не было никогда, но мы к ней готовы всегда. Об этом лучше не разговаривать прилюдно, поэтому мы с вами находимся на этом дальнем складе, сюда редко кто заходит, если только линия прогорит, тогда все бегут сюда.

Он показал на мотки проволоки, изоляторы и катушки с кабелем, сложенные друг на друга и напоминавшие шахматные фигуры в каком-то невообразимом этюде на бесконечной доске.

— А инспектора ими тоже рождаются? А кто выше инспекторов? — спросила Альфира, оберег ничего не сигнализировал, и она успокоилась, отдавшись на волю безумным мыслям, вихрем кружившим в ее голове. — А мы вроде как в параллельном мире, прошли сквозь зеркало телепорта?

— Вы, судя по всему, начитались старого фэнтези. У нас как раз новую серию печатают на рулонах, чтобы люди прочувствовали, насколько низка была культура бывших. А мы собираем, обмениваемся, если тираж большой, то и используем по назначению, — он усмехнулся. — Видели уже такое?

— Да, мне как раз попался Генри Джеймс. По-крайней мере, так значилось на обертке рулона, — ответил Максим.

— Да, здесь так всегда, и туалет заменяет библиотеку. Как бы они не блокировали знание о прошлом, по кусочкам, по фрагментам мы что-то узнаем. А по поводу того, как рождаются инспекторами, то мой вам совет не думать об этом. Все рождаются равными, причем у одного и того же родителя может быть и выводок ГОБПов и один инспектор. Наверное, правильно сказать, что это и есть колдовство, как вы говорили. Имплант сам определяет к двенадцати годам, кто и кем будет.

— И в чем здесь колдовство? Можно предположить, что зная структуру мозга ребенка, имплант определяет его наклонности или способности, но применительно к инспекторам скорее наклонности, — предположил Максим.

— Ваша теория была бы верна, если бы инспекторами становились люди определенных качеств, а это совсем не так. Разные встречаются, даже бывает так, что чем ниже ранг, тем злее, а чем выше, тем адекватнее, но бывает это редко. Обычно правило первой лестницы работает безупречно.

— Это что за правило? Когда поднимаясь вверх, ты должен все больше и больше приносить жертв?

— Верно, молодой человек. Именно поэтому у нас так популярна история древних миров, на ее примере проще описать и оправдать текущий порядок. А насчет параллельного мира, так это вы пришли из параллельного мира, а наш мир настоящий. Вы не первые, но, пожалуй, самые спокойные. Обычно начинают кричать, что-то требовать, дерутся, и, что закономерно, быстро попадают в руки инспекторов второго и первого уровня, а оттуда не возвращаются.

— Так в чем колдовство? — нетерпеливо спросила Альфира. Ей быстро надоедали эти разговоры про госустройство и политику, или о чем они там говорили, она не слушала, включив стандартный режим блокировки в виде криков чаек над одинокой скалой в безмятежном океане. Она часто в мыслях сбегала туда ото всех, особенно часто в школе, тогда до нее было очень трудно докричаться, и Юле приходилось щипать под коленкой, чтобы она очнулась.

— Колдовство в том, что мы не способны такое создать. Никто не знает, откуда у нас эти импланты и роботы хирурги, вживляющие их годовалому малышу в голову. Никто не знает, да никто и знать не хочет. С имплантом жить удобно, совершенно не понимаю, как можно жить без импланта, — мужчина развел руками, широко улыбнувшись. — Это и правда удобно.

— А кто на самом верху, ну, за инспекторами первого уровня? Должен же кто-то там быть! — она уверенно посмотрела на него, вот она нить, которую она так искала. Он мог бы и не отвечать, она уже знала ответ.

— А, вы про божественную иерархию. Все также, как и у вас: ближе к нам духи, выше боги низшего уровня, потом средний и высший. Наша жизнь богам не интересна, они слишком далеко, чтобы как-то напрямую влиять на нашу жизнь, а вот духи другое дело. Разве у вас не так?

— А у нас так? — Альфира вопросительно посмотрела на Максима.

— Если согласовать термины и определения, — начал он, Альфа ткнула его пальцем под ребро, чтобы не занудничал. — В целом, похоже, называется только иначе.

— А мы сейчас в каком городе?

— В Москве, конечно. Она огромная, я ни разу не доезжал до конечной станции, на это уйдет дня два, не меньше, а я должен быть на работе, иначе штраф и переведут на уровень ниже. До ядерной войны люди жили наверху, сейчас там только радиация и мутанты, потомки выживших животных.

— А мы живем наверху, — проговорила Альфира, вспоминая рассказ Юли о видениях мертвой выжженной пустыни. — Почему вы нам помогаете?

— А с чего вы решили, что я вам помогаю? Каждый имеет свою цель, наша организация свою, но вам не стоит бояться, ведь наша цель вернуть вас обратно и закрыть новую брешь.

— Вы боитесь культурного обмена? — спросил Максим.

— Нет, совсем наоборот. Но мы не хотим, чтобы наш мир поглотил ваш — во Вселенной хватит одного нашего Ада, поверьте мне на слово. Не зря же нас духи пичкают историей древних миров, вот мы и самоорганизовались. Духи, они же тоже разные, борются друг с другом, как мы боремся со своими страстями, а иначе разрушится гармония, а за ней и весь мир — и наш, и ваш.

— Где-то я уже это слышала, — Альфа закусила конец косы. — А куда нам идти? Нам надо найти нашу подругу и друга, они тоже здесь.

— Про девушку знаем, но она у инспекторов. Простите, но мы ничего сделать не сможем. А вот про второго молодого человека ничего не знаем, сигналов ни от кого не приходило. Поверьте, в нашем подземелье невозможно остаться незамеченным, и дело даже не в этих щитах, в народе их ласково называют щитачок, от английского shit. Собирайтесь, скоро наш первый поезд. Когда доедем до станции, сможете отдохнуть. Сейчас как раз окно, и вы привлечете мало внимания.

— А разве мы слишком привлекаем внимание? — Альфира оглядела себя и Максима, в робе они почти полностью слились с пространством.

— Ну, предположим, молодой человек сможет затеряться, но вы, моя милая, слишком красивы, слишком белокожи. И это очень заметно, поэтому вам придется наложить легкий грим. Не беспокойтесь — это не больно и не опасно. Моя жена поможет вам, она и сопроводит до станции, а дальше вам придется ехать самостоятельно. В конце пути вас встретят девочка с шариком и старик без ноги. Легко запомнить. Они проводят вас на ночлег. Был рад познакомиться и, надеюсь, больше никогда не увидимся, — он крепко пожал руку Максиму, а Альфире поцеловал, не касаясь губами, но она все равно покраснела.

28. Инвалиды

Поезд шел еле-еле, устало перебирая кривыми колесными парами сквадраченные рельсы, ворча на каждом стыке. Если бы робот решил разогнать состав до первой метро-скорости, то локомотив, видавший еще последнего вождя, проложил бы новую дорогу, возможно, даже короче и удобнее. Вагоны, знавшие лучшие годы и лишенные всего, кроме поручней, больше напоминали вагоны-теплушки времен Большого террора, в таких обычно перевозили скот и ГНОБПов, которых Альфа тут же нарекла гномами. Разницы между ГОБПами и ГНОБПами особо не наблюдалось на первый взгляд, формально гномы были лишены базовых прав гражданина, но часто работали бок о бок со «старшими» гражданами. Альфира сразу подметила, что гномы выглядели даже веселее, отличить их было несложно по отсутствию нашивки со щитом, тем самым они не привлекались к несению воинской службы, но и выходить за рамки строго очерченной рабочей зоны не имели права.

Как и обещал тот мужчина без имени, пришла его жена, невысокая веселая женщина со смешными пухлыми руками. Она много болтала, открывая жизнь подземного царства во всей красе и с легкой долей юмора. Она как раз и была гномом, совершенно не обидевшись на вырвавшееся у Альфиры сравнение. Они все были чем-то похожи на сказочных персонажей: в основном низкорослые и крепкие, мужчины почему-то гораздо красивее женщин, многие постоянно спешили, суетились и шумели, не хватало еще колпаков и кирок на плечах. И как бы не казалась серой жизнь в этом странном мире, он был на удивление схож с наземным, оставшимся слишком далеко и слишком близко, чтобы не считаться с ним. Ни Максим, ни Альфира, переглядываясь молчаливыми вопросами, не могли понять, что на самом деле с ними произошло, но самое интересное, что они совершенно не волновались. Максим заражался уверенностью от Альфиры, что с Юлей и Ильей все в порядке, и ему этого было достаточно. Любые вопросы, которые он привык ставить сам себе, натыкались на бетонную преграду, построенную мозгом, запершимся в крепости, готовый выдержать осаду здравого смысла сколь угодно долго. Атаки войск здравого смысла и критического мышления продолжались уже без его ведома, откатываясь волнами по нервам и мышцам, вызывая легкий озноб и покалывание во всем теле. Альфира просто ни о чем не думала, во все глаза и уши впитывая информацию, как настоящий ученый-исследователь и естествоиспытатель, нашедший новую форму жизни или впервые прочувствовавший действие радиоактивного излучения, не зная о его вреде и коварстве. Ее надо было останавливать, а то Альфа начинала забрасывать вопросами, забывая обо всех предостережениях и напутствиях. Им придется молчать всю дорогу, иначе с первых же фраз их раскусит добровольный шпион или не в меру любопытный гном, гоблиты старались помалкивать, инстинктивно дорожа своим статусом.

Веселая женщина так загримировала Альфиру, превратив молодую девушку в уставшую женщину с серым лицом и черными синяками под глазами. Когда Альфира увидела себя в крохотном зеркале, то чуть не выронила его из рук, испугавшись, как же она стала похожа на свою тетю. В довершении образа под куртку робы ей нашили подушку, и Альфа стала чуть-чуть беременной. С Максимом было проще: несколько синяков на скулах и фиолетовый фингал под глазом, руки пришлось выпачкать в машинном масле до тех пор, пока оно не впиталось в кожу и под ногти. Альфире пришлось вспомнить, как надо грызть ногти, чтобы они поломались самым причудливым образом. Получилось два чучела, можно было и не делать скорбные мины, грим успешно камуфлировал. Оказалось, что гримерша и правда работала гримершей в детском театре, где в основном ставили спектакли о животных, которых никто никогда не мог видеть живьем, но детей это не смущало. Дети всегда остаются детьми, и правдивость, и рациональность взрослого мира мало интересует живые умы, лишенные сетей и цепей правил морали, нравственности, общественных законов и страхов быть другим, выделяться и заслужить осуждение общества. А прав ее лишили за сезон скетчей, в которых она и еще две не менее веселые женщины, пародировали давно умерших вождей, представляя их не гигантами мысли и отцами всего и вся, а простыми и очень смешными людьми, со своими пороками и слабостями, так похожими на обыкновенного гоблита или гнома. Портреты вождей висели на почетном месте, и смеяться над ними не разрешалось публично, для всего остального был шлакопровод.

Когда она назвала этот термин и показала общий для всех сборник видосиков и мемасиков, куда сливалось все, что снимали, записывали, подсматривали или целенаправленно сливали инспектора для народа, чтобы те могли «проржаться и успокоиться», почти официальный термин, Максим очень долго смеялся. Но, несмотря на кажущуюся свободу слова в этом отстойнике контента, инспектора мониторили крамолу, вылавливая совсем заигравшихся, и методично, без привлечения ненужного внимания, наказывали. В основном лишали прав, переводя в гномы, которые не могли больше ничего отправлять роботу сборщику контента, но могли продолжать смотреть и осуждать. Там была кнопка в виде большого пальца, давящего на столе зловредную букашку, и чем больше ролик или запись набирала осуждений, тем выше в рейтинге находилась. Максим рассказал, что подобный принцип продвижения и наверху, что лучше продвигается тот контент, который вызовет наибольшее число гневных комментов и дизлайков.

У каждого гоблита и гнома был свой личный гаджет. Они называли его паспортом, но на деле это был массивный складной планшет, состоявший из двух частей. По центру экрана широкая щель, были видны крепкие петли, конструктор даже не старался сохранить целостность развернутого экрана, отдав предпочтение надежности. Два экрана работали независимо: на левом была важная и очень важная информация от инспекторов о новых указах и распоряжениях, а когда нечего было выкладывать, по кругу постили статьи и ролики о Великих Вождях Лучших из времен. Все и всегда в этих материалах писалось с большой буквы, ибо по-другому говорить о ВЕЛИКОМ нельзя! На правом экране был шлакопровод и почта, больше напоминавшая стилизованный под телеграммы мессенджер. Каждый имел право отправлять не более тридцати трех сообщений в день, не превышающих двести пятьдесят три знака, за остальное надо было платить за каждую букву, как в советских телеграммах. Поэтому все писали сжато и без пробелов, обозначая начало нового слова заглавной буквой. Получалось примерно так: «ПрНСдЗч2578956354», что означало: «Пришельцы на складе запчастей «…». По номеру можно было легко проложить маршрут, каждая комната, каждое помещение подземелья имело уникальный номер, и имплант подсказывал гоблиту или гному маршрут, подбирая оптимальный, оценивая эмоциональное состояние человека. Если человек волновался, то имплант вел его коридорами, где было меньше всего людей, а то и предлагал подождать до следующего дня. Спокойным прорабатывался самый короткий маршрут, заказывались места в поезде или грузовых тележках, часто перевозящих людей в одном прицепе с грузом, заодно и подстрахуют незакрепленный груз.

В тоשּׁ 200 шлакопровода в первых строках висело видео с Юлей. Максим, просмотрев его в первый раз, зажмурился, не веря, не желая верить. Потом посмотрел еще раз и еще, пока Альфира не отобрала у него планшет. Она вскрикнула, а потом рассмеялась, сказав: «Я же говорила, что с ней все хорошо!».

Веселая женщина показала им свои скетчи, которые никто не удалил из шлакопровода. Если поменять лица, а можно и не менять, то юмор был понятен без лишних разъяснений, как всем и всегда понятны шутки и сказки народа про жадных и глупых царей-королей и их потных рук. Пока они смотрели, а веселая женщина гном комментировала, в шлакопровод слили очередной ролик с систем контроля выхода в зараженную зону. Щиты зафиксировали, а робот отрисовал понятную для человеческого глаза и мозга картинку из векторных массивов, которые формировал надзорный щит из потока данных изменений электромагнитного поля, емкости пространства и измерения теплового спектра. В зону контроля, разорвав посты роботов-постовых, ворвался огромный волк. И тут же исчез, щиты потеряли его, не фиксируя, и даже робот-аналитик не смог определить местонахождения волка. В комментах гоблиты и гномы приглашали волка к себе, волнуясь о том, что у него будет несварение после роботов-постовых. Количество осуждений росло с такой скоростью, что инспектор-модератор заблокировал ролик, но он тут же разошелся сжатыми копиями по шлакопроводу, и модератор сдался, не в силах бороться с гидрой перепостов и зеркал, где волка уже раскрасили в радужные цвета, а в одном ролике он уже танцевал с разорванным роботом под треск трансформатора, с наложенным битом кузнечного молота, вполне качественный индастриал.

До станции пришлось идти больше трех часов, петляя по пустым коридорам, в которых гулял холодный ветер. Теперь ребята поняли, почему все ходили в плотной робе, становившейся постепенно второй кожей и густым подшерстком. Что-то звериное чувствовалось во всем: в повадках людей, смотревших с одной стороны доброжелательно и с интересом, но готовые отпрыгнуть в сторону и убежать, так казалось Альфире и Максиму, а еще эти бесконечные коридоры и туннели, будто бы соединявшие один муравейник с другим. Спускаясь и поднимаясь с уровня на уровень, обходя людные улицы с магазинами и очередями, они проваливались глубже в шахту, теряя ощущение пространства, не понимая, насколько глубоко спустились и где путь назад.

Один раз им пришлось пройти через торговую улицу, где их чуть не побили. Торговые ряды располагались в широком коридоре, по которому свободно разъезжались две тачки с тюками и коробами, из которых часто сильно воняло. Двери складов-магазинов открывались внутрь, не съедая драгоценного пространства. В широких проемах стояло две конторки и жуликоватые продавщицы, точь-в-точь, как дома, но лет пятьдесят назад: толстые, хамоватые, с грубыми перстнями с тусклыми камнями и массивными серьгами. Одна принимала заказ, вторая оплату, крик стоял невыносимый, а по складу бегали взмыленные мужичонки, собирая что-то гремящее и булькающее в картонные коробки. Провожатая шепотом объяснила, что на самом деле здесь продают одно и то же, а именно алкоголь. Разница была в том, что гоблиты внутри себя также делились на касты и гильдии, как ремесленники в Средневековье, выполнявшие роль профсоюзов в плане сбора членских взносов. У каждого такого объединения был свой пункт продаж, причем с каждого литра дополнительно изымалась плата за модернизацию производства, которая готовилась вот уже больше ста лет, никак не могли собрать нужную сумму. Когда Альфира и Максим пробирались сквозь толпы страждущих, здесь было не меньше полутысячи мужчин и женщин, женщинам давали меньше, шла борьба с женским алкоголизмом, их толкали и даже кричали, чтобы не лезли со своими инвалидными удостоверениями, пусть встают в очередь как все! Одна женщина, решив, что Альфира метит на ее место в очереди, хотела пнуть ее в живот, почти сбила шапку, чтобы схватить за волосы, но Альфа на автомате простой подсечкой повалила ее на пол, уроки Юлии не прошли даром, в нужный момент она смогла поймать противника, и это не смотря на отсутствие очков. Она много чего не видела, держась за Максима, который старался отшучиваться на ее вопросы, не желая рассказывать о том, что видит на самом деле.

Люди и есть люди, и ничем этот мир не отличался от наземного, утверждая в своих позициях начальную стадию социопатии у Максима. Альфа и так жила в своем мире, особо не страдавшая от отсутствия людей вокруг, кроме друзей, которых было три: Юля, Максим и Илья. Она вспоминала о Мэй, вздыхала, все еще не уверенная в том, что Мэй действительно ее подруга. Так было не раз, когда Альфира, еще маленькая и наивная, полная любви ко всем открывалась и получала потом в лучшем случае вежливое равнодушие.

Когда провожатая выдала им удостоверения инвалидов, бейджик на прочной серой ленте, Альфира подумала, что это из-за ее очков. Но дело было в импланте, точнее в его отсутствии. Инвалидами называли тех, у кого был дефектный имплант, тогда и паспорт не работал, и его изымали или не давали с рождения, нельзя было бесконтактно оплачивать покупки и проживание, и продавцам и операторам приходилось вручную набивать шестнадцатизначный номер одним пальцем, которым они и привыкли выполнять все команды. Из-за этого инвалидов гнали из очередей, обработка каждого занимала больше получаса из-за ошибок, зависания программы и тупости оператора расчетно-кассового терминала. Максим спросил, почему нельзя было ввести QR-код или что-нибудь подобное для простоты считывания, на что провожатая зажала ему рот ладонью и с испугом осмотрелась. Дойдя до туннеля между муравейниками, где не висели щиты-стукачи, она еле слышным шепотом рассказала, что любые графические коды запрещены и считаются демоническими символами. Альфира рассказала, кто наверху считается инвалидом, на что женщина долго смеялась, не понимая, как их можно было так назвать. Под землей все, у кого был физический дефект, считались ограниченно трудоспособными или нетрудоспособными, на которых не полагалось никакого довольствия, и их могли содержать родные и друзья по своему желанию, а могли сдать на утилизацию. Об утилизации Альфира расспрашивать не стала, ее и так сильно тошнило от всего, что она увидела, что унюхала и узнала. Она бы без грима могла бы поспорить серостью лица с аборигеном.

Станция напоминала московскую, если отбить весь мрамор и повесить под потолком штанги с прожекторами. Поезд опоздал, и вагон пришлось брать штурмом, а потом довериться толпе, которая и внесет вагон, и поставит на место, и поддержит, если что. Максиму удалось пробиться в угол к заваренным дверям. Он закрыл собой Альфиру, и она всю дорогу спала у него на груди, как в камере для сна стоя, как в Японии. У него после поездки болело все, особенно спина и бока, принимавшие основные удары входящих выходящих гоблитов, гномы так далеко ездить не могли.

29. Айна

Пустой перрон, слабо светят прожекторы, подземный ветер гоняет обрывки оберточной бумаги взад и вперед, как ребенок играет с машинкой. Последние станции прошли в полном одиночестве, вагон опустел, и можно спокойно лечь, как многие и делали, когда основной поток схлынул в первые два часа пути. Если бы это не была конечная старой ветки, так называли ее пассажиры, всю дорогу бубнившие что-то свое, не обращая внимания на других, то они бы проспали. Сначала Максим старался слушать, о чем говорят люди, но как и в московском метро, в этом было слишком мало смысла: люди как люди, не лучше и не хуже. Альфира проснулась бодрая и веселая, совершенно забыв дорогу до станции, выпустив из себя все плохое. Она с живым интересом оглядывалась, особенно ее интересовал круглый свод, напоминавший древний храм, не хватало алтаря по центру и кадильниц с подсвечниками по периметру

— А мы точно туда приехали? — спросила она без намека на волнение.

— Туда, номер совпадает, — Максим сверился с номером станции, который записал синим маркером на левой ладони. — Думаешь, нас заманили в ловушку?

— Не знаю, — пожала плечами Альфира и потянулась к вещмешку. — Ужасно пить хочется.

— Много не пей, по глотку и жди пять минут, — Максим дал ей двухлитровую бутылку.

— Ты как Юлька, она тоже меня постоянно учит, считает, что я водохлебка, — в подтверждении, Альфира сделала огромный глоток и закашлялась, отдав бутылку.

— Это от жадности, — Максим сделал небольшой глоток и убрал бутылку. Вода была совершенно безвкусная, как бывает после прогонки через мембраны обратного осмоса, особенно любимая в фитнес-клубах: без соли, без вкуса и без смысла. Он задумался, откуда они здесь берут воду, вспомнился курс по экологии, где скачками, довольно размашисто и размазано рассказывали об очистных и водозаборе. Нет, лучше и не думать, что они там фильтруют и озонируют.

— Ага, я очень жадная, — улыбнулась она. Хотелось еще пить, но приходилось сдерживаться, не зря же им собрали этот походный набор.

— Женщина и должна быть жадной, — пожал плечами Максим, но она его не слышала, а во все глаза глядела на две темные фигуры, идущие к ним от дальнего конца перрона. Как она ни щурилась, разглядеть, кто это был невозможно, одно было понятно: высокий и маленький, и высокий при ходьбе слегка раскачивается.

— По-моему, это за нами, — она захотела достать очки из внутреннего кармана, но Максим остановил ее.

Фигуры обрели отчетливые силуэты, и в полумраке станции появились девочка с воздушным шаром и старик с протезом вместо левой ноги. Старик хромал из-за слишком короткого протеза, ему не хватало черной треуголки и крюка вместо правой руки, и сошел бы за карикатурного пирата, борода и усы чего стоили. Девочка крепко держалась за его руку, На левой руке у нее весело болтался большой красный шар с белым цветком. Девочка улыбалась, когда они подошли ближе, стала махать левой рукой, и шар радостно колыхался вместе с ней.

— Знаешь, а ведь это первый ребенок, которого мы встретили здесь, — шепотом заметил Максим, Альфира кивнула.

Она разглядывала девочку, а девочка ни на кого не смотрела. По манере держать голову, по осторожному шагу стало понятно, что она слепая. На ней была все та же серая роба, как и на взрослых, но расшитая разноцветными лентами и цветами, ушитая под маленькое тело. На вид ей было не больше десяти лет, худое доброе лицо, еще не серое, как у взрослых женщин, длинный нос с горбинкой, губы всегда открыты в улыбке, показывая без стеснения большие крепкие желтые зубы, но жуткими были глаза — абсолютно черные, будто бы кто-то вырвал зрачок и залил белок черной тушью. И все же эти черные глаза умели смотреть по-доброму и очень весело. Девочка слегка подпрыгивала, что-то шепча старику, он кивал и пытался улыбнуться, но губы кривились только с правой стороны, левая часть лица оставалась неподвижной, как после инсульта, но старик шел довольно бодро, и на немощного похож не был.

— Привет! Я Айна, а это дед! — радостно выкрикнула девочка, когда они подошли. Девочка вырвалась из руки старика и подошла к Альфире, немного не угадав и скосив сильно влево. Альфира взяла ее за руку, а девочка рукой с шариком ткнула в подушку и засмеялась. — Ха-ха-ха!

— Здравствуй, Айна. Меня зовут Альфира, а его Максим, — Альфира погладила девочку по голове, отметив, как туго ей завязывают косички, сразу и не сосчитаешь, сколько их. — А сколько у тебя косичек?

— Тридцать семь! — гордо ответила девочка и потянулась к голове Альфиры, но одернула себя. — Знаю, сейчас нельзя.

— Айна, не приставай, — старик нарочито строго покачал головой. — Нам пора в путь, идти не так близко, и можем не успеть на автопоезд, тогда придется два дня ждать следующего.

— Мы готовы, — сказал Максим.

Альфира взяла за руку Айну, старик пошел впереди. Через десять шагов Максим нагнал его. В конце перрона перед взором открылся бескрайний холл, размером с десять футбольных полей. Никаких коридоров и туннелей, открытое пространство, по которому гуляет шквалистый ветер. Если бы не бетон под ногами, то могло бы показаться, что они вышли в ночную степь, не хватало воя волков и крика ночных птиц. Вместо голодной живности выли вентиляторы и скрипели вдалеке какие-то машины.

— И куда идти? — Максим пытался хоть что-нибудь разглядеть, но даже свода не было видно, одна сплошная чернота.

— Пока прямо, потом покажу. Ничего, вы скоро привыкните, все привыкают. Это в мегаполисе жгут электричество почем зря, у нас здесь строгая экономия.

— Не слушайте деда, все у нас есть, — Айна недовольно цыкнула. — Он любит поворчать.

Дед пошел вперед, Максим старался не отставать. Айна каким-то чудом шла верным курсом, ведя Альфиру, как взрослая, уверенно шагая. Здесь она была в своей стихии, и Максиму показалось, что у нее есть зрение, но другое, уж больно уверенно и точно она шла и подсказывала, несколько раз предупредив Максима, что он идет прямо в столб. И он нашел свой столб, хорошо приложившись лбом. Столб возмущенно зазвенел, совершенно невидимый, черный, как и все вокруг, ржавый кусок сваренного швеллера.

— Осторожно, здесь много опор, так что не разгоняйтесь, а то голову разобьете, — предупредил старик.

Максим подумал и повесил мешок на живот. Глаза медленно привыкали, ему стало казаться, что он видит очертания столбов, но столбы так не думали, и Максим часто врезался в них мешком, не больно, но нервирует. Весь путь напоминал изломанную линию, они не шли прямо, будто бы обходя ямы или провалы, Максим решил не думать об этом, провалиться куда-нибудь в этой темноте совсем не хотелось. Альфира о чем-то болтала с Айной, они быстро подружились и уже шептались, хихикая.

— Там роботы спят, не будем их будить, а то разозлятся, — пояснил старик, когда они резко взяли влево и пошли немного назад, по широкой дуге обходя массивное черное пятно впереди.

— А роботы тут с характером? — спросил Максим.

— Да, в отличие от людей. Дальше идем молча, входим в зону пограничного контроля, — старик шикнул на Айну, девочка послушно замолчала.

Через двадцать метров они вошли в странную зону, где не было столбов, не было темнеющих холмов или недовольного скрипа, а стояла тяжелая гнетущая тишина. Тело покрылось мурашками, стал бить сильный озноб, а в голову ударила кровь, стало трудно дышать от давления, заболели глаза. Максим понял, что они вошли в сильное электромагнитное поле, пронзающее их насквозь, пересчитывающее каждую клетку, каждый атом, возбуждая и угнетая невозможностью утилизировать ненужную и вредную энергию. Всем было тяжело, и после выхода из зоны, старик объявил привал. Они сели вокруг широкого столба, каждый сделал по большому глотку воды, а Альфиру ужасно тошнило, и она никак не могла успокоиться, с трудом подавляя непонятную панику, охватившую ее.

— Что это за место? — спросил Максим. — Зачем они облучают?

— Это сканер, просто он очень старый и выдает слишком сильный поток излучения. Ничего, скоро пройдет. Хорошего мало, но иначе из зоны мегаполиса не выйти. Инспектора думают, что челноки тащат на себе, как раньше, но для этого есть роботы, а у них свой тракт, туда человеку заходить нельзя, а излучение сожжет роботу мозги, — объяснил старик.

— А людям можно мозги жечь? — раздраженно спросил Максим, голова болела невыносимо, сердце заходилось в тахикардии, не желая успокаиваться.

— Людям можно, еще нарожают, — спокойно ответила девочка. — Питомники переполнены, а от старых надо избавляться.

— Айна, нельзя же так, — Альфира похлопала ее по руке. — Это жестоко.

— Айна все верно говорит. Об этом знает каждый ребенок в питомнике. Всего на всех не хватит, поэтому надо регулировать численность всеми возможными способами. Разве наверху не так? — старик достал что-то из кармана, и чиркнул зажигалкой. Запахло жженым деревом, перемешанным с подбродившими сухофруктами.

— Деда, опять ты дымишь! Фу, перестань! — возмутилась Айна, уткнувшись носом в Альфиру.

— Я быстро, надо сердце успокоить, а то что-то разошлось. Будешь? — старик толкнул Максима. — Помогает, детям нельзя, они тупеют от этого дурмана.

— Спасибо, я не курю, — ответил Максим, тут же вспомнив все попытки начать курить, когда приходилось себя заставлять, глотать едкий горький дым, бьющий сразу в голову, отдаваясь тошнотой и головной болью, быстро сменяющейся прохладным отходняком, но мерзкий вкус во рту заставлял постоянно сплевывать и кашлять. — Сам справлюсь.

— Вот и правильно, нечего травиться самому, — согласился старик. — А я привык, как на войне начал, так и бросить не могу.

— Деда, не надо опять про войну, — жалобно попросила Айна.

— Не буду, я так, объяснить хотел, — поспешил ее успокоить дед. — Ты есть хочешь?

— Неа, у меня еще много сил, — бодро ответила девочка.

— Ты предупреждай, когда тебя нести, а то не хочу опять искать тебя в приямках. Айна может уснуть на ходу.

— Кого-то она мне напоминает, — хмыкнул Максим. — Интересно, что она делает?

— Спит, — уверено сказала Альфира и, прислушавшись к оберегу, закивала. — Спит как убитая.

— Хорошо, — вздохнул Максим, острая боль от волнения за сестру пронзила сердце. Об Илье он не беспокоился, зная, что парень не пропадет.

Юля действительно спала. В камере делать особо было нечего, дверь разблокировали, но дальше одного коридора и столовой она пройти не могла, двери не видели ее, даже не просили приложить метку, ключ, карточку или чем они там пользуются. Она так и не смогла понять, не видя, чтобы кто-то доставал ключи или метку и прикладывал к валидатору, ей казалось, что темно-серая трапеция справа от двери и есть валидатор. Все проходили просто так, двери сами открывались, заедали, но после пары пинков, открывались. Можно было попробовать проскочить вместе с ними, но Юля боялась. Страх полз к ней каждый раз, когда она слишком далеко заходила за столовую или слишком долго находилась в душе.

Она ела пять раз в день, или больше, часов не было, и она просто шла в столовую, когда хотела есть. Перед этим много бегала взад и вперед по коридору, упражнялась, заразив этим и веселых девушек, с ними Юля играла в футбол. Так смешно было смотреть, как они отбивают мяч головой, а сложные прически стойко выдерживают удар, еще бы, столько лака вылить. Юля даже потрогала, как камень, и как они потом моют голову и моют ли вообще?

С душевой она быстро разобралась, кто сказал, что только раз в неделю? Там стоял какой-то счетчик, что-то пищал на нее, наверное, ругался и угрожал. Юля ходила бессовестно часто, чтобы как-то занять себя. Полотенец не было, зато мощная сушилка, которая и белье высушила за пять минут, а вот мыла было завались. Дегтярное, как у Альфиры. Юля не воротила нос, как девчонки в классе, обнюхивая Альфиру и зажимая, как же им хотелось тогда дать по морде, но Юля обещала тренеру не использовать свои навыки для мести, и держала слово. Альфа не обращала внимания, у нее дома хватало знатоков высокой парижской моды, боявшихся руки помыть куском темно-коричневого мыла.

— Не спи, я же знаю, что ты не спишь, — голос раздавался издалека, но на последнем слове остановился прямо над ухом. — Юля, открой глаза. У меня мало времени.

Юля открыла глаза и увидела Лану, смотревшую на нее сверху вниз, как ученый натуралист смотрит на живую букашку, но добрее. Юле показалось, что это не Лана, и она решила, что все это сон, который никак не хотел продолжаться. На Лане было длинное черное платье с белыми цветами, лоза которых доходила до самых кистей. Она была в белых перчатках, волосы просто стянуты в клубок без единой заколки или украшения. А еще она была босая, чего Юля никак не ожидала. Судя по всему, Лана шла издалека, ноги у нее были чернее сажи.

— Я подумала, что это сон, — Юля села и с настороженностью посмотрела Лане в глаза. — Это сон?

— Как ты думаешь, то, где ты сейчас, сон или нет? — Лана подошла к сгоревшему щиту и щелкнула его пальцем.

— Нет, точно не сон. Но очень похоже на бред, — она встала и подошла к Лане. — Где я нахожусь?

— Здесь, другого ответа у меня для тебя нет. Это сложно объяснить, и у меня слишком мало времени, поэтому тебе придется самой все познать. Я не могла пробиться к вам раньше, как видишь, не так все просто. Ты проявила себя слишком рано, я думала, что ты сможешь позже. Что ж, все не так уж плохо, и вы сами вершите свою судьбу, не сходя с начертанного пути. Не думай, что я хочу запутать тебя. Я бы с радостью все рассказала, но у людей нет таких слов, чтобы выразить это.

— Это я понимаю, у меня так со многими предметами в школе — нет слов, чтобы объяснить. Вы знаете, чем все закончится?

— Все и всегда заканчивается, и приходит смерть. За ней рождается жизнь, и цикл повторяется, потому что по-другому быть не может, пока в мире сохраняется гармония.

— А, ну да — мы все умрем. Так мой брат постоянно говорит, — нахмурилась Юля.

— Спасибо, что так высоко ценишь мои знания, — Лана улыбнулась. — Но вернемся к тому делу, почему я здесь. Ты помнишь, ты знаешь, что можешь сотворить разрушение — эта сила внутри тебя, и тебе надо учиться управлять ею.

Лана взяла ее ладони и на левой нарисовала пальцем затейливый иероглиф. Он тут же вспыхнул, и от руки к самому сердцу потекла жгучая энергия. Юля вскрикнула, ощутив заново тот поток света, что вырвался из нее в подвале, но поток был мал, слаб, но все равно слишком силен, чтобы не бояться его.

— Я никогда не запомню ни одного иероглифа, — замотала головой Юля.

— Тебе и не надо, все в твоем сердце. Ты должна научиться будить его и направлять энергию. Не бойся, я сейчас покажу, как это, — Лана приложила ладонь к ее левой груди. Юля покраснела, ощутив волну возбуждения, которое тут же изменило вектор, став всепоглощающей силой, наполняющей ее сердце, подчинявшей разум. — А теперь посмотри, что ты делаешь.

Юля подняла глаза, Ланы не было рядом, и никто не касался ее, кроме нее самой. Юля обхватила плечи, закрыв крест-накрест грудь, и почувствовала, как мышцы стали железными, и это ужасно пугало. Оторвав руки от себя, Юля схватилась за щит. Пальцы вошли в металл, как горячий нож входит в масло, не разрезая его, а растапливая, превращая в бесформенные наплывы, легко проходя насквозь. Щит упал на пол, разрезанный на две неровные части. Юля вспомнила об Илье и Арнольде, вскинула руки от ярости, но Лана тут же схватила их, не дав световому потоку вырваться, ударить со всего маху в потолок.

— Держи себя в руках, никогда не показывай, что можешь, — Лана обняла ее. Юля с трудом успокоилась, чувствуя правоту ее слов.

— Почему я? — всхлипнула она. — Почему Альфа, Почему Максим, Илья?

— Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Как принято говорить у вас — потому. Запомни свои ощущения, попробуй с малого, не больше свечного накала. У тебя есть время, они ищут Альфу и будут долго искать. Они думают, что она — это ты. Ты слишком рано проявила себя, теперь они знают, что к ним пришла новая богиня света, а тебя ее сила не тронула, потому что у вас связь не по крови, но по сердцу.

— Кто? — Юля отстранилась и удивленно посмотрела на Лану.

— Ты — U-Li Sun. Не смотри на меня так, богинями не рождаются, а становятся. У тебя есть шанс, и ты пока справляешься.

— А если я не хочу быть богиней? — возмутилась Юля. — Я хочу быть совершенно обыкновенной, и чтобы мои друзья вернулись домой!

— Не злись, не я и не ты решаем это. Нельзя изменить предначертанного, — улыбнулась Лана.

— Значит, богинями все-таки рождаются? — хитро прищурилась Юля.

— Въезжаешь в тему, верно я сказала? — Лана рассмеялась и, поцеловав Юлю в лоб, прошептала. — А сейчас ты будешь спать, очень долго. Не пугайся, так надо. Они не смогут тебя разбудить и отступят.

Юля послушно легла, выполняя внешнюю команду, пришедшую прямо в мозг. Лана погладила ее по голове и сняла перчатки. Руки у нее были такие же черные, как и ноги, а пальцы будто бы обгорели. Она положила перчатки под кровать и исчезла, но Юля уже не видела этого, провалившись в глубокий здоровый сон.

30. Игра

— Надо прописать эту локацию в нашей игре, — шепнул Максим, Альфа часто закивала.

Они дошли до грузовой станции, слабо освещенной редкими прожекторами, испускавшими ленивый желтый свет. После блуждания в темноте свет казался ослепительным, и все некоторое время стояли, закрыв глаза руками, даже Айна, ворчавшая под нос, какие-то ругательства. Зрение быстро возвращалось, мозг радовался свету и подобию жизни, а то скитание по владениям Аида интересно первые полчаса. Никакого хаоса, все палеты, бочки, тюки и катушки расставлены в строгом математическом порядке, не мешая погрузке. Два робота-погрузчика без спешки укладывали в прицеп палеты с листами, тягач стоял на зарядной станции и, если бы у машины был рот, то непременно бы зевал во всю ширь. Увидев людей, тягач моргнул фарами в знак приветствия.

— Мы с тобой до третьего поста! — крикнул ему старик, тягач подмигнул левой фарой. — Теперь надо прицеп найти.

— А вагонов для людей нет? — с опаской спросила Альфира, видя, как Айна легко забирается в прицеп с тюками и катушками.

— Давно нет. Люди обычно никуда не ездят, а кому надо, тот и с грузом посидит, — ответил старик и не с первого раза залез в прицеп. — Залезайте, надо еще место обустроить, чтобы в дороге не завалило.

— А может завалить? — Максим посмотрел на массивные катушки, стоявшие крепко, и ему стало не по себе от понимания, что такая катушка с кабелем не заметит, как раздавит их.

— Если прицеп перевернется, — весело ответила Айна, выбрав себе место между тюками и биг бэгами с чем-то мягким. — Давайте сюда!

— А мне еще в метро не нравилось, — фыркнул Максим и помог Альфире забраться. Она не замечала трудностей, уставшая, но веселая. — Нам долго ехать?

— Не особо, часов пять или шесть, какое у него будет настроение, — старик кивнул на робота, спавшего на зарядке. — Сегодня он тихий, а так ему зашили ради смеха холерический профиль.

— Робот-холерик, с трудом представляю себе, как это может быть.

— Увидишь, в основном все роботы нейтральные, пока в ремонт не попадут, а там мастера с юмором. Так даже веселее, они же как люди, у каждого свои странности и причуды, главное не злить и не обижать, роботы этого очень не любят.

— Согласен, технику надо уважать, — кивнул Максим.

Роботы-погрузчики пропищали веселый марш, и тягач, мигая всем, чем можно, дернулся к автопоезду, с лязгом и хрустом хватая вагоны. Автопоезд уперся, не желая двигаться с места, тягач разозлился и дернул сильнее, завизжав покрышками, и состав, кряхтя и матерясь, двинулся в путь.

— Не угадал, веселая будет поездка, — сказал старик, крепче упираясь спиной в мягкий тюк по ходу движения. — Первая остановка через два часа, не раньше. Там можно будет в туалет сходить и супа поесть.

— Супа? — переспросила Альфира, и в животе призывно заурчало.

— Айна лучше варит, но и этот есть можно, — ответил старик. — Устраивайтесь поудобнее, скоро начнет трясти.

Айна спряталась в мешки, Альфира села рядом с Максимом. Первую колдобину они не заметили, спина отозвалась после второй и третьей, возмущаясь и негодуя. И пошла стиральная доска с оспинами на всю полосу. Автопоезд трясло так, что было непонятно, как грузы не вывалились на обочину, если здесь и была обочина. Катушки у передней оси жалобно скрипели, позади грохотали бочки, звенели листы на паллетах. Стало жарко и душно, они въехали в туннель.

Суп-пюре из автомата напоминал что-то среднее между фасолевым и гороховым, вполне съедобный. Автомат включил приятную музыку и настойчиво предлагал добавку, Альфа съела три порции, в Максима влезло две. Больше всех съела Айна, влив подряд пять чашек. Туалет был и слава местному богу, что был. Альфа так и вышла оттуда с подушкой у носа, после прохождения границы о конспирации можно было не беспокоиться. Айна хотела смыть грим, но старик остановил ее, вероятность повстречать патруль была меньше одного к ста тысячам, но все же была.

Разговаривать во время пути было бессмысленно, трясло так, что не удавалось сказать ничего членораздельного, качественный индастриал от грохота бочек и железных листов глушил все. Поэтому, когда над ними завис патрульный дрон, никто его не заметил. Первой была Айна, приветливо помахавшая роботу шариком, дрон мигнул в полсилы. Максим долго показывал роботу бейджи, дрон никак не мог считать их из-за тряски. Прожектор робота слепил до черноты, и ему никак не удавалось разглядеть робота-дозорного. На этом все и закончилось, и робот-тягач успокоился, перестав пробуксовывать после каждого поворота.

— Хм, похоже на рабочий поселок, — вслух подумал Максим, осматривая стройные ряды вагонов-бытовок, поставленных в три этажа. Улицы широкие, свободно разъедутся два грузовика, и останется место для пешеходов. Фонари светят тусклым красным спектром, но и этого света достаточно, чтобы не чувствовать себя в полной темноте. Глаза легко привыкли, и можно было рассмотреть трещины в бетонных плитах.

— Как чисто! — удивленно воскликнула Альфира, идя за руку с Айной. С момента прибытия и сползания с автопоезда, она не переставала удивляться, словно попала в сказочный город, хотя ничего примечательного здесь не было: бетонные улицы, дома из бытовок, склады, фонарные столбы, был даже палисадник, но деревья оказались пластиковыми, и все же они шумели и трещали на ветру, как настоящие.

— За мусор высокий штраф, а еще могут выпороть, — серьезным тоном ответила Айна. — У нас никто не мусорит.

— Да уж, я себе иначе представлял улицу красных фонарей, — хмыкнул Максим. Альфира покраснела, но сказала: «Мы с Юлей хотели съездить в Амстердам, даже начали копить, чтобы после окончания школы поехать».

— Ого, девушки, ну вы даете. И Юлька тоже? — Максим очень удивился. — А вроде на тормоз похожа, не думал, что в ней бурлят такие страсти.

— Ну, не придумывай, — еще гуще покраснела Альфира, в свете красных фонарей ее лицо исчезло. — Нам просто интересно, столько нам всего о разложении Европы в школе вдалбливали.

— И вам очень захотелось убедиться самим. Знаем-знаем, любая яростная пропаганда «против» всегда имеет противоположный результат, — Максим сжал ее локоть. — Вместе поедем, еще и Серегу прихватим.

— Это вряд ли, никуда мы уже не поедем, — вздохнула Альфира. — Вас-то точно не пустят.

— Не пустят, я и забыл про доступ, — он вздохнул.

— У вас тоже красные фонари? — спросил старик.

— Нет, обычно белого спектра. Есть улица в одном городе, там в витринах женщины стоят, товар демонстрируют, — перешел на шепот Максим, чтобы Айна не услышала, но слух у девочки был отличный.

— Проститутки? — с живым интересом спросила она. — У нас тоже есть, с веткнижками, вакцинированные.

— С веткнижками? — переспросила Альфира, Максим стал хохотать.

— Айна, а ты откуда знаешь? Мала еще, — заворчал старик.

— Деда, я немаленькая и все уже знаю, — важно ответила Айна.

— Знаешь, да не все, — щелкнул по носу девочку старик. — Не торопись стать взрослой, нет в этом ничего хорошего.

— Это точно, — согласился Максим.

— На самом деле фонари горят красным только ночью, днем они желтые, — весело сказала Айна. — Днем ярко, я даже немного вижу свет.

— А почему ночью красным? — спросил Максим.

— Чтобы день от ночи отличать, а еще, чтобы никто не забывал, сколько крови было пролито за нас, за нашу счастливую жизнь. Но нельзя забыть то, чего не знаешь и никогда не узнаешь, — ответил старик. — Они там придумывают, указывают, а люди как жили, так и живут, приспосабливаемся, некуда деваться.

— Пожалуй, нам осталось не так далеко до красных фонарей, — задумчиво сказал Максим, Альфа недовольно пнула его ногой. — Все, молчу.

— Скоро придем, еще два квартала и наша ферма! — радостно воскликнула Айна. — Деда грибы выращивает.

— Кто-то грибы, кто-то червей. Что есть, то и едим, — философски заметил старик, Максим икнул от отрыжки, суп напомнил о себе, а в голове быстро собрался список ингредиентов. — Приспосабливаемся, вообще для человека лучше поменьше думать, тогда и жить легче. В этом году неурожай корнеплодов, что-то они там не дохимичили.

— Бе-е-е-е-е! — Айна высунула язык. — Фу, гадость! Опять ты об этом, перестань!

Старик пожал плечами. Все устали, и до фермы дошли молча, даже Айна замолчала, повиснув на Альфире. Шарик грустно опустился, если бы он мог, то тоже стал зевать. Экскурсию по ферме Айна пообещала провести утром, на что старик долго смеялся, рассказав, что утро у Айны начинается с обеда.

В вагоне комнаты разделялись непрозрачными пластиковыми шторами, кровати с железными сетками безжалостно скрипели при каждом движении, но это было сюитой Брамса по сравнению с индастриалом автопоезда. Как бы ни хотела Альфира в душ, находившийся в соседнем вагоне с огромной бочкой сверху, сев на кровать, она и не заметила, как уснула. Робу никто не снимал, все ложились как есть, существенная экономия при стирке белья. Засыпая, Максим слушал, как ворочается старик, похрапывает Айна, тихо спит Альфира, и думал, пытался понять, что ему напоминает жизнь здесь. Мысль вертелась рядом, строя нагромождение из формул и бешеных строк кода. Решив, что у него начался overload, мозг ушел в долгий reboot.

Максим проснулся от того, что боль в коленях стала невыносимой. Кровать узкая, хорошо, что он худой, так еще и короткая, пришлось подгибать ноги. В вагоне никого не было, снаружи слышались голоса, в звонком смехе он узнал Айну. Кровать Альфы аккуратно убрана, она ему поправила подушку и приоткрыла пластиковую штору, чтобы дул приятный ветер с улицы. Он сел и долго разминал виски, будто бы там были мышцы. Так делала сестра после тренировок, садилась на кровать и тщательно массировала ноги, не обращая на него никакого внимания. Юля никогда не стеснялась брата, еще в десять лет заявив, что не рассматривает его как мужчину, и смешно, и обидно, ее первый четкий подкол.

Головная боль медленно уходила, все из-за голода, за годы студенческой жизни он наработал себе эту хронику. Он вздохнул, воспоминания о сестре больно укололи сердце, пускай Альфира уверена в своем обереге, он ни в чем не уверен. Они только и делают, что идут и едут куда-то, как хоббит, а почему и зачем, совершенно непонятно. Наверное, это его и угнетало, полная неопределенность и бессмысленность движения. Он привык, что во всем есть смысл, что все в жизни должно быть также как в программе — прописано, продумано, с точными операторами и встроенными функциями, но не отлажено, а тестирование и отладка и есть вся жизнь. — Черт! — воскликнул Максим, хлопнув по коленям. — Вот на что это все похоже!

— На что похоже? О чем ты? — Альфира села напротив, широко улыбаясь. Она подкралась бесшумно, как хитрая кошка, или она всегда так ходила, он не знал.

— Да так, думал кое о чем. От тебя дымом пахнет, опять печь растапливала? — улыбнулся Максим, Альфира показала ему язык. Это была дежурная шутка еще со школы, от нее пахло либо кремом, либо дегтярным мылом, и с легкой шутки Максима, что дома ее заставляют по утрам растапливать печь, так и повелось. Даже Юля нет-нет, да подкалывала подругу.

— Так о чем ты думал? — она расчесывала волосы массивной расческой, сделанной из железной полосы. Очень было похоже на сказочный гребень, от него еще девица должна была впасть в анабиоз и в гроб хрустальный лет на триста.

— Я думал, на что похоже это место. По-моему, очень похоже на плохо собранную программу.

— Хм, мне это надо обдумать, — Альфа зажмурилась. — Наверное, но по мне так больше напоминает плохую игру с тупым сценарием.

— Прямо как наша, — хмыкнул Максим.

— Ага, только на U-Li Sun и вытянем. Кстати, она мне снилась, не Юля, а U-Li Sun. Очень красивая, в таком белом кимоно, с мечом. А еще их было тысячи, таких же воинов, как она, и все с мечами, копьями и еще чем-то, я не разобрала. Мне Айна даст альбом, я зарисую. Знаешь, она так классно рисует, просто круто! Но, я как подумаю об этом, так плакать хочется.

Альфира всхлипнула, он взял ее руки и поцеловал.

— Нет, ты не права. Она видит их, по-своему, но видит. Не надо ее жалеть, Айна классная и сильная девчонка, посильнее нас всех будет.

— Я знаю, просто грустно очень, — она вытерла слезы и улыбнулась. — Иди, помойся. Тебе уже пора. Я там повесила сушиться, ну, сделай вид, что не заметил, хорошо?

Она покраснела и спрятала глаза, продолжая расчесывать спутавшиеся волосы, без бальзама было тяжко, она и забыла, как это. Максим хмыкнул и кивнул. Покопавшись в мешке, он вытащил смену белья, как-то неловко стало, и он сунул поспешно в карман. Альфа хмыкнула в ответ, делая вид, что ничего не видит. И только сейчас он заметил, что она смыла с себя этот ужасный грим, а его лицо гневно чесалось, требуя горячей воды, мыла и железной щетки, чтобы соскоблить эти жирные коросты.

Прочитав очередную страницу, Юля отрывала кусок от рулона и сжигала, с безмятежным видом наблюдая, как пепел осыпается в старое оцинкованное ведро. И почему здесь все такое старое? Из всего разнообразия рулонов, она выбрала два романа Колин Гувер и теперь мучилась. Ей было и скучно, и интересно, примеряя на себя чувства героев, она понимала, какие же они все придурки, и сжигать прочитанное было не так обидно, тем более она тренировалась, убивая время за чтением. Счет времени она не вела, часов нигде не было, а свет в камере не выключался. Спать это не мешало, особо и не хотелось, ей казалось, что она выспалась на год вперед.

Читала она быстро, перескакивая через абзацы и самокопание героев, так вот от безделья и читать полюбит. Юля себя за это уже презирала, называя junior-botan. До Ильи было также далеко, как до Луны, она постоянно о нем думала, запретив вспоминать его гибель. Оберег молчал, когда она спрашивала, где он, что с ним. Он молчал и тогда, когда она со страхом спрашивала, жив ли он, но и на вопрос о его гибели оберег молчал. В какой-то момент она решила, что оберег сломался или разрядился, или здесь не ловит, да много еще чего может быть, и отстала от него.

Дочитав рулон до половины, она встала и размялась. Можно пойти поесть. Шуганув скользкий липкий туман паники и страха, который пытался просочиться в камеру, Юля пошла в столовую, захватив ведро, чтобы выбросить пепел в очко, не зачем оставлять следы. Туман, получивший от указательного пальца удар световым лучом, обиженно смотрел на нее с другого конца коридора. Юля погрозила ему пальцем, совершенно не злясь на это странное нечто, которое первой шуганула Лана. Юля вспомнила это после долгого сна, как и многое другое, что Лана жестами и взглядами успела ей передать, закладывая информацию в оберег, а уж как он добрался до ее мозга… ну нет, этого она знать не хотела! У тумана своя работа, вряд ли ему это нравится, вон какой грустный, может с ним в мяч поиграть, хотя нет, лучше попускать вместе самолетики, как раз вес для него.

Вернувшись, Юля пробежалась по следующей главе, не находя ничего интересного, кроме описания банального секса, кто там, у кого и чего, фу. Противно и скучно. Сделав три самолетика, она вышла. Туман сначала не понял, что она делает, но, поймав третий самолетик, развеселился не хуже годовалого щенка. Изловчившись, это бесформенное нечто, запустило самолетик обратно, причем с хорошей скоростью. Юля не успела его поймать. И игра началась: Юля запускала в него, а он в нее. Количество самолетиков увеличили до девяти, договорившись на ином уровне через оберег, и только успевай уклоняться и пускать в ответ. Бумага жесткая, как раз для авиастроения. В какой-то момент Юля поскользнулась и оказалась лицом к лицу с туманом, вот его шанс, окутать ее, но веселый щенок лишь лизнул ее в нос и продолжил игру, лишь слегка уколов страхом.

Она выбилась из сил после двух часов игры. Лучше любой тренировки. Туман тоже устал, радостно кружась в затейливых фигурах. В один момент он застыл, и Юля увидела прозрачный цветок, очень похожий на розу, но листья больше, мясистее, а сам цветок шире, напоминая скорее чашу.

— Это мне? — спросила Юля. Цветок закивал и вспыхнул. — Спасибо большое, какой ты милый, когда не колешься.

Цветок вздохнул и распался на тысячи капель. Туман пропал, и ей стало грустно и весело одновременно, а еще очень одиноко. Надо идти есть, всегда помогает.

— Можно я присяду? — хриплым голосом спросила та самая старуха с длинными пальцами, Юля закивала, подвигая к себе пустые тарелки. — Я ненадолго, пока можно.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, милая. Как тебя зовут? — женщина смотрела на нее с добрым волнением, но от каждого звука, она вздрагивала и оборачивалась на дверь.

— Юля, а вас?

— Регина. Знаешь, как я давно никому об этом не говорила, — женщина вздохнула. — Я знаю, откуда ты. Я сама пришла оттуда, так было надо. Но ты не бойся, ты здесь не останешься. Запомни, когда придет время, мы снова встретимся, и тогда делай все, как я скажу. Пожалуйста, доверяй мне, иначе пропадем все вместе. Мне бояться нечего, а вот тебе стоит опасаться инспектора. Он не то, что ты видишь. Ты, скорее всего, и сама это почувствовала.

— Да, — прошептала Юля. — Я вас не знаю, но я вам доверяю. А почему вы не ушли отсюда?

— Кто-то должен остаться, чтобы закрыть дверь. Ты поймешь это, но позже. Пока же просто запомни и знай, за тобой идут, главное, не выдай себя. Оно не знает, кто ты, — женщина улыбнулась, когда-то она была очень красивой. — Мне пора, будь готова.

Она поспешно встала, забрала пустые тарелки и скрылась в кухне. В столовую с шумом залетели три инспектора, Юля сразу понимала, что это именно инспектора. Дело было даже не в форме или погонах, а в выражении лиц, в манере поведения, наглой и крикливой. Запихнув последнее пирожное, она сбежала из столовой. В прошлый раз, наткнувшись на инспекторов, она испугалась их назойливого внимания, всерьез думая, что это опять роботы и ее будут сейчас насиловать прямо здесь. Спасли ее группы рабочих, пришедших на обед или ужин, она не понимала их график, постоянно пересекаясь с разными людьми.