Никому и никогда

Главы 61 — 63

61. Рассвет

Воздух застыл, редкие снежинки опадали так медленно, что казалось, будто они застыли. Это могло бы быть красивым, если бы не черное от копоти и крови бескрайнее поле с уродливой пирамидой из трупов посреди бескрайней снежной пустыни. Далеко, очень далеко от пирамиды одиноко стояла каменная стена, знавшая не одну цивилизацию, уничтожавшую себя в черный прах, чтобы начать все сначала. Кто и зачем построил эту стену никто не знал, но ни одна ракета, ни одна бомба не могла ее разрушить, выбивая жалкие осколки, рисуя на холодном сером зеркале бесконечности уродливые узоры человеческого тщеславия и жестокости.

Он шел по мертвой земле. Как давно он здесь не был, и как мало изменилось за тысячи лет его отсутствия. Грусть и тоска одолевали его, заставляя бороться с собой, не позволять себе раз и навсегда уничтожить этот жестокий и глупый мир. Он видел ее, унизанную стрелами, словно бабочка под стеклом, мертвая у всех на виду. Но зрителей не было, кроме ветра и затянутого черными тучами неба. Ветер не трепал ее, бережно обходя, сдувая снежинки с бледного мертвого лица. По стене струились ручьи от растаявшего снега, она оплакивала свою ношу, крепко держа, не давая телу развалиться и сползти жалкими останками на безмолвную землю.

Майтреи стоял у стены, она позвала его, а теперь она мертва. Давно он не слышал этого имени, давно к нему не обращались так искренне и бескорыстно. Он плакал, как оплакивала ее и стена. Он не мог исполнить ее просьбу, не мог выполнить ее мольбу, но он мог исполнить другую мольбу, которая горячей искрой освещала ту тьму, что сгустилась в его сердце. Он вытер слезы и улыбнулся, как же она, маленькая девочка из другого мира вспомнила его забытое имя, не перепутала, а точно назвала, нашла его взор на небосклоне, и он услышал. Майтреи встал на колени, в руках возникло серебряное блюдо, а ветер стал разгонять злые тучи. Тучи послушно отступали, покоряясь его воле, светлея от той любви ко всему миру, что лилась из его сердца. Тьма внутри него отступала, он пел песню, закрыв глаза, и плакал, принимая всю боль на себя, забирая ее из мертвой земли, освобождая этот глупый мир.

Стрелы загорелись и рассыпались в прах. Тело медленно поплыло и легло на блюдо. Белое покрывало его песни накрыло Юлю, затягивая раны, оживляя плоть и восстанавливая кости. Он улыбнулся и подул на нее, возвращая в тело дух.

«Кто вы?» — она не могла вымолвить ни слова, изо рта не выходило ни звука, только жаркое дыхание солнца. Юля вся светилась, перестав чувствовать боль, забыв про то, как это — умирать.

«Ты сама меня позвала, и я пришел к тебе», — ответил он, с любовью смотря на удивленную и испуганную девушку в белоснежном кимоно. — «Я услышал твою просьбу, но я не могу исполнить ее. Ты слишком много просишь и не за себя. Ты ничего не просишь для себя, но за тебя попросили другие. Я верну ей жизнь и твоему другу, но большего я сделать не могу»

«Спасибо большое! — Юля огляделась. Видеть великана Майтреи она не могла, как не могла и слышать его голоса, человек не смог бы выдержать этого. Вокруг была мертвая земля и чистое безоблачное небо с безжалостно яркими звездами.

«Ты опять не просишь ничего для себя. Зачем ты хочешь воскресить этот злой мир?».

«Он не виноват в том, что сделали люди. Вы можете мне ответить, если вам не сложно», — Юля замялась, вспоминая слова, она все потеряла, никогда еще голова не была такой пустой и чистой, никогда еще ей не было так легко.

«Ты не можешь понять, почему победила. Да, ты была слабее его, но ты победила, разве так важно знать, почему?»

«Да, но если мне нельзя этого знать, то простите, пожалуйста», — Юля вздохнула и закрыла глаза, видеть мертвую землю, знать, что там где-то высится пирамида, на вершине которой она снова убила. Юля заплакала, шепча извинения.

«Твой противник был сильнее, но он поторопился, Тщеславие всегда было на защите гармонии мира. Оно движет вперед, но оно и удерживает в последний момент, ослабляя даже самого сильного противника. Ты видела, что в твоем мире оно оживило мертвые танки, ты видела, сколько жертв было в этой бессмысленной битве, но ты не увидела главного, как каждый из погибших на поле боя перешел в твой мир и влил свою черную энергию в орудие смерти. Эта битва раскрыла портал, она принесла нужное количество жертв, и если бы ты испугалась и сдалась, то гармония была бы нарушена. Никто не знает, что тогда случится на самом деле, но так было не раз. Я вижу, что слишком сложно говорю, ты не можешь и не должна этого понимать. Ты вернешься домой, но сначала я покажу тебе, как этот мир воскреснет. Не бойся, огонь не причинит тебе вреда, ведь ты часть его — это и твой огонь тоже».

Черное небо подернулось кровавой нитью. Юля замерла, вглядываясь в зачинавшийся рассвет. Вокруг них вырос колодец из белого света, а солнце быстро поднималось, огромное, занимающее все небо.

Земля начала гореть, сначала показались слабые струи дыма, потом стали вырываться высокие языки пламени, а солнце все росло и росло, пока не заняло все небо — огромное, ослепительное, бросившее на черную землю бесконечный поток раскаленной плазмы. Небо и земля слились, став сплошной стеной огня, закружившего все вокруг против часовой стрелки, останавливая вращение планеты. Мир горел, уничтожая все, приходя к исходной точке, когда не было ничего, и из этого ничего должна была родиться новая чистая жизнь, лишенная страстей и гордыни, лишенная зла и добра, потому что зло и добро придумали люди.

Юля чувствовала ужасный жар, но колодец из белого света спасал ее и Майтреи, вставшего во весь рост, поднявшего серебряное блюдо с ней над головой. Она не видела его, выхватывая из памяти иллюстрации из недочитанной книги. Она видела доброго и немного грустного великана, наверное, так и должен выглядеть Бог, чтобы своим истинным видом не испугать человека. Огонь пожирал пространство, ей казалось, что они внутри солнца, и вдруг пошел ливень. Небо затянулось серыми тучами, изливавшими на шипящую и клокочущую землю миллиарды тонн воды. Десятки тысяч лет пролетали перед ее глазами. Она видела, как рождается новая жизнь, как утихает ливень, а на новой чистой земле прорастают зеленые листки, превращаясь в стебли, и вот уже высятся огромные деревья, в которых рождается своя жизнь.

«Я был рад исполнить твое желание. Ты забудешь все, но в твоем сердце останется память о жизни. Она поможет тебе. Думая о других, никогда не забывай о себе, а то быстро сгоришь, сожжешь сама себя. Ты пока этого не понимаешь. Прощай и спасибо тебе», — Майтреи ласково взглянул на нее и подул свежим весенним ветром. Юля поймала ароматы первых цветов и нагретой солнцем земли, на которой еще лежал упорный снег, неровными островками защищаясь от весеннего солнца.

И все пропало, будто бы щелкнули выключателем. Она лежала на земле, еще горячей после взрыва. Вокруг нее ровными кольцами плавились танки, еще недавно живые, готовые убивать, крушить и сжигать все. От них остались жалкие спеченные камни из железа и прогоревшего пороха.

Задул сильный ветер, уши медленно отложило, и она услышала шум вертолета. К ней осторожно спускались, вертолет был совсем рядом, филигранно сев в нетронутую расплавленным железом площадку, посреди которой лежала Юля в прожженном насквозь полукомбинезоне, ватная куртка сгорела почти полностью, но она была цела, ни единого ожога, ни единой царапины.

— Живая! Живая, черт возьми! — закричал грубый голос прямо над ней, сломавшись на последнем слове. Она открыла глаза и увидела большого военного, утиравшего слезы рукой. — Потерпи, потерпи, милая.

Он осторожно осмотрел ее и легко переложил на носилки. Как только она легла, руки его затряслись. Он что-то кричал, командовал, но ее и так несли в вертолет, и через несколько секунд она взлетела. Ей так хотелось встать и посмотреть на поле, что с ним стало, но она снова ощутила весенний ветер и провалилась в долгий сон.

— Господи, как же она выжила в этом аду? — военный врач деликатно срезал с нее прогоревшую одежду, остальные не смотрели на девушку, уважая ее честь. — Она же была в самом эпицентре и выжила. Ни одной царапины, вот только фонит страшно.

— Не знаю, главное, что выжила, — командир сжал кулаки. — Что эти суки тут делали? Что за чертовщина у нас творится?

— А в Москве? Я вот думаю, почему нас сюда отправили? Они знали, что искать, да? — спросил другой офицер, разбирая и собирая винтовку, не зная, как унять свои руки.

— Нам не положено этого знать, — командир посмотрел в иллюминатор. — Жалко пацанов, сгорели, как дрова. И когда у нас начнут ценить своих? Там, наверху, все знали, могли бы и солдат эвакуировать.

— Никогда, — военный врач закончил осмотр и накрыл Юлю простыней и одеялом. — Никогда, сам же сказал, как дрова. Дрова и есть. Если бы не эта ведьма, то замерзла бы девчонка. Когда бы ее еще нашли.

— Не ведьма она, — покачал головой командир. — Они тоже ждали этого, но не знали чего. Не нам об этом думать, наше дело исполнять приказы.

— Наше дело убивать, — офицер отложил винтовку и посмотрел на спецназовцев. — Вот куда мы так вырядились, с девчонкой сражаться? Хорошо, что ты настоял на враче. Как тебе это удалось?

— Никак, приказа не было, — командир нахмурился. — Мое решение и моя ответственность. В рапорте все напишу.

— Мы все напишем, да, ребята? — офицер кивнул спецназовцем, те закивали. — Воевать полетели с девчонкой. Ненавижу! Хватит!

(Примечание автора: прослушайте трек Harmonix College «Sunrise» и попробуйте пережить эту главу, как чувствую ее я).

62. Возвращение домой

Спецборт, переделанный под летучий госпиталь. Аврора видела такое только в кино. Конечно, курс экстренной медицины она сдала на отлично, как и остальные предметы, но такого им не показывали. И все в строжайшей секретности, она и без советов Игоря Николаевича понимала, что надо держать язык за зубами. Все тревожно дремали, пищал монитор Юли, она так и не проснулась, лишь Авроре не спалось, как и старшей стюардессе, непонятно как очутившейся на спецборту МЧС, забравшей его у авиаперевозчика приказом с самого верха. Она сидела с Авророй в креслах бизнеса, молча наливая шампанское в ординарный хрусталь. Они пили уже вторую бутылку, обмениваясь смешками и ехидными взглядами, коловшими дремавших сб-шников, сопровождавших ценный груз.

На коленях Мэй спала Айна, Альфира долго металась между ними и Юлей, лежавшей неподвижно и очень красиво в своем больничном хрустальном гробу, не хватало принца со слюнявыми желаниями. Принца не было, Юля спала, но не была в коме. Ее подкармливали из капельниц, надев все положенное, чтобы не осрамить честь молодой и невинной девушки. Организм работал исправно, Аврора сама исполняла роль медсестры, ухаживая за ней, переворачивая на другой бок, разминая ледяное тело. Потом возвращалась к стюардессе, и они продолжали пить шампанское, закусывая соленой семгой и консервированным ананасом.

— А мне нальете? — Лана села на соседний ряд, сонно улыбаясь.

— Садись к нам, мы поместимся, — Аврора подвинулась к окну, стюардесса села посередине, освобождая место.

Лана села и залпом осушила два бокала шампанского. Стюардесса, довольно улыбаясь, достала из-под впереди стоявшего кресла еще бутылку и ловко открыла ее. Аврора чокнулась с Ланой, долго смотря ей в глаза. Лана ничего не скрывала, Авроре было и жутко и спокойно от той ледяной решимости, что до сих пор осталась в Лане.

Она вернулась неожиданно, буквально ворвавшись в больницу. От Ланы несло огнем, золой и запекшейся кровью. Вид у нее был ужасный, она будто бы забыла о приличиях и гигиене, вся почерневшая от копоти, с ледяным огнем в глазах. Аврора как раз докладывала своему надсмотрщику из органов утренний отчет, когда Лана вошла в палату и закрыла дверь. Она не сказала ни слова, только взяла черными пальцами голову офицера и прожгла его взглядом. Он исчез, тело осталось, а все остальное куда-то провалилось. Тело набрало нужный номер, пройдя все этапы верификации, вызывая канал спецсвязи. Говорила Лана, тело само отдало защищенный смартфон. Аврора не слышала, что отвечают на том конце, но ей показалось, что там молчали. Лана отдавала указания, короткие и точные. Разговор продлился не больше минуты, после чего Лана ушла. Она вернулась ближе к вечеру, когда военный вертолет доставил Юлю. Аврору допустили в реанимацию в качестве консультанта, и ей стоило больших усилий доказать, что она не в коме. Приборы с трудом слышали дыхание, а она слышала, чувствовала его, когда никто не смотрел, обсуждая данные монитора, Аврора, не осознавая, что делает, прижала руки к груди Юли. На бледной коже побежали солнечные ручьи, Аврора отдала все, что могла, едва не упав в обморок. Юля задышала, уверенно, щеки немного порозовели, лишь на груди остались следы пальцев. Юля вся напряглась, словно готовая проснуться, но не случилось. Напряжение спало, она вновь похолодела, но дышала.

Девушка сильно похудела, став одной накаченной мышцей, но не была истощена. Просмотрев карту импульсов и данные энцефалограммы, Аврора предположила, что она в шоке. Мозг работал, нарушений не было, поэтому решили транспортировать в Москву, где ее уже ждала палата и целый консилиум. Аврора удивлялась, откуда столько заботы и рвения для обыкновенной девушки.

— Что пьете? — Максим сел в левом ряду, улыбаясь девушкам, даже Лана помолодела, дашь не больше двух тысяч лет. Он грубо нарушал больничный режим, отказываясь быть в реанимации, и его перевели в общую. Лицо спокойное, чуть уставшее, а вот тело один сплошной кровоподтек, хорошо, что все кости целы.

— «Вдову Клико», — стюардесса достала чистый бокал и налила ему. — Ему же можно?

— Ему нужно, — Аврора усмехнулась и представила всех. — Альбина, Лана и Аврора.

— Максим, — он смущенно принял бокал у Альбины, Аврора погрозила ему пальцем. — За что пьем?

— За Новый год! — радостным шепотом воскликнула Альбина. — Скоро еще один нагоним, как раз в ЦФО влетаем. Давай, догоняй нас, а то мы далеко уже ушли.

Девушки захихикали, даже Лана смеялась, ее черные глаза довольно блестели, обыкновенная чуть выпившая девушка, и не скажешь, что ведьма. Максиму налили подряд три бокала, и он понял, что растерял хватку. Самолет слегка закачало, или это его закачало от шампанского. Проснулась и Альфира, непонимающе смотря на компанию близорукими глазами. Ей налили полбокала, она медленно пила, жмурясь от удовольствия.

— А ребятам не положено? — Альфира кивнула на спящих офицеров, продолжавших держать строгий и ответственный вид, непонятно только было, кого и от кого они охраняют или конвоируют?

— Они проспят до посадки, — сказала Лана и хмыкнула, с удовольствием вгрызаясь в бутерброд с рыбой.

— Ой, они такие зануды! Не люблю их, постоянно пристают на рейсах, думают, что корочка открывает все врата, — Альбина презрительно посмотрела на офицеров. — Мы же должны были в рейс идти, но пришел приказ, и нас переоборудовали. Я не против, хотела Новый год в Москве встретить, остальные девчонки остались дома с детьми.

— Надо за это выпить, — предложила Аврора, и девушки незамедлительно выпили, не забыв про Максима. Альфире больше не наливали, она уже слегка окосела.

Юля заерзала на койке. Какое жесткое белье, но пахнет чистотой. Странно, почему она раньше так не ценила этот запах. Она открыла глаза, услышав приглушенный смех сквозь постоянный гул. Не сразу поняв, что она летит в самолете, Юля долго лежала с закрытыми глазами, привыкая к шуму, запаху, заново привыкая к своему телу, пахнущему ничем, кроме абсолютной чистоты.

Что делать с катетером она знала, перекрыв и легко выдернув. Боли не было, как и крови, выглянувшей ленивой каплей из раны. Тело моментально восстановило себя, и не было видно даже места укола. Очень хотелось есть, а еще это странное ощущение, когда ты голая лежишь у всех на виду. Ширма, конечно, закрывает, каталка надежно привязана, но все же рядом люди, и она слышит знакомые голоса. Точно, так может говорить только Максим, а вот и Альфа! Юля тихо засмеялась и села, удивленно смотря на взрослый подгузник. Никакой одежды не было, она сняла подгузник и обернулась в простыню, наподобие древнегреческих женщин. А это вполне удобно и нежарко, она вся горела изнутри, очень хотелось есть, аж позвоночник дрожал.

— Есть что поесть? — без вступления спросила Юля, садясь в левом ряду после Максима с Альфирой. Она смотрела на всех как бы наискось, строго смотря на тарелку с бутербродами.

— Юля! — первой пришла в себя Альфа, бросившись к подруге.

Девушки заплакали, но голод был сильнее, и Юля утерла слезы, строго посмотрев на всех.

— Дайте мне поесть! — приказала она.

— А ей можно? — осторожно спросила Альбина.

— Лучше жидкую овсянку или картофельное пюре, — покачала головой Аврора.

— О, сейчас принесу! — воскликнула Альбина и без тени опьянения убежала на кухню.

— Максим, Альфа, — Юля закрыла лицо руками и зарыдала.

Альфира прижала ее к себе, не сразу заметив, что импровизированное платье раскрылось.

— Прикрой нашу героиню, — заметила Аврора. — Одежда вся сдана в багаж, может Альбина что-нибудь найдет, вы схожи по толщине.

— Это Аврора, ты с ней, по-моему, лично не знакома, — Альфа успокоилась и смотрела на Юлю счастливыми глазами. — Я так боялась, что ты не проснешься!

— Ой, я потеряла амулет! — забеспокоилась Юля, трогая грудь.

— Они у меня, — Лана протянула ладонь, на которой лежали два черных оберега. — Они вам больше не нужны.

Она закрыла ладонь, и черные камни исчезли. Вернулась Альбина с кружкой пюре. Без лишних слов, она повела Юлю в служебное помещение, выдав из своего чемодана трусы, майку, носки и пижаму. Девушка так расчувствовалась, что обняла Юлю и расцеловала ее. Кроссовки оказались в самый раз.

Юля медленно ела пюре, потом также медленно пила чай с печеньем. Хотелось много больше, схватить тарелку с бутербродами, но было нельзя, живот и так побаливал от пищевого шока. Она пыталась посчитать, сколько же длилась битва, сколько времени она была нигде или где она была. Она смотрела на Лану, без слов понимавшую ее вопросы. Как ни пыталась Юля вспомнить, но ничего не получалось. Она знала точно одно, что победила, но кого и почему она билась, память не выдавала.

— Не мучай себя. Придет время, и ты сама решишь, что делать с этим знанием. Пока же тебе лучше ничего не знать, — Лана ласково погладила ее по руке и, склонившись, прошептала на ухо. — Ты молодец. Ты все смогла, мы в тебе не ошиблись.

— Спасибо, — Юля покраснела от смущения и вдруг побледнела. — Я помню, что я умерла.

— Помни главное — ты жива, — Лана строго посмотрела ей в глаза. — Не торопись, придет время, и ты решишь, что ты захочешь знать.

— Я ничего не помню, — сказала Альфа и пожала плечами. — Сколько не пытаюсь, не могу вспомнить.

— Я тоже. Как будто из памяти стерли, но что-то есть, надо только код подобрать, — сказал Максим. Юля встала и обняла брата. — Ты поаккуратнее.

Максим глухо рассмеялся, дрогнув от боли. Юля в страхе отпрянула, едва не упав на место Ланы.

— Максим у нас один большой синяк. Ты его полгодика не трогай, потом затискаешь, — усмехнулась Аврора. — Ребята, Новый год проспим. Юля, передавай бокалы.

Аврора и Альбина налили всем. Последний бокал на донышке Аврора дала Юле и кивнула, что можно.

— Подождите, Мэй с Айной проснулись! — воскликнула Альфира, убежав к ним.

Аврора налила еще один бокал и передала Юле.

— Если бы не Мэй, не знаю, как бы мы все справились, — Аврора помотала головой, стряхивая неожиданно набежавшие слезы.

— Юля, — только и смогла выдохнуть Мэй. Как же она поседела, и как же она помолодела, увидев живую, не спящую Юлю.

— Мэй, — всхлипнула Юля и протянула бокал.

Айна подошла к Юле и крепко обняла. Юля не выдержала и заревела, как маленькая девочка.

— Хорош реветь, пошел отсчет! — приказала Аврора. — Десять, девять, восемь, семь!

— Шесть, пять, четыре! — подхватили Альфа и Альбина.

— Три, два, один! — продолжили Юля и Мэй.

Зазвенели бокалы, застыли слезы счастья на щеках у всех, даже Максим плакал, забыв про образ непоколебимого мачо, так никогда и не удававшийся ему.

— Ну, и что вы загадали? — Лана хитро посмотрела на всех.

— Ты знаешь, Лана, — Мэй посмотрела ей прямо в глаза.

— И это сбудется, — улыбнулась Лана и погладила Айну по голове. — Айна, ты же понимаешь, кого обнимаешь сейчас?

— Воина Солнца! — воскликнула девочка. — Деда всегда говорил, что придет воин Солнца и спасет нас — так было и так будет всегда!

Что-то лизнуло по щеке. Фу, грубое и шершавое, воняет каким-то гнильем и машинным маслом. А еще это жужжание над ухом надоело, так спать мешает. Йока отвернулась, закрыв голову руками. Ей снился один и тот же кошмар, как Юля стреляет ей в голову. И больше ничего, снова и снова один и тот же кадр, и резкая боль в голове. Сколько она так спит, ее же не убили? Поерзав на месте, она поняла, что лежит в яме, кто же ее кинул в нее, или она сама в ней заснула. Холодно и очень хочется есть, почему она голая?

Йока села и осторожно приоткрыла глаза. Последний день, ударил в лицо, а сколько прошло времени. Она была мертва, в этом не было сомнения. Ее откопали, а на груди тлели цветы. Йока усмехнулась, как в древних мифах: живокост, животел и живодух. Значит, кто-то сбегал на западные земли в мир мертвых и принес их. Она с трудом встала, будто бы снова учась стоять и ходить. Тело обдувал ледяной ветер, но на небе светило яркое горячее солнце, наполнявшее ее жизнью. Сзади кто-то стоял и ждал, тяжело дыша от волнения. Так не может дышать человек. Она обернулась и увидела волка, над которым радостно кружил дрон.

— Привет, Илья. Привет, мой птенчик! — Йока протянула руку, и дрон аккуратно завис над ладонью, мигая фонарем от радости. — Илья, а где моя одежда? Ты же приготовил мне поесть?

Волк недовольно фыркнул, но даже морда волка не могла скрыть того, что оборотень был счастлив. Она тоже была счастлива, что жива, что рядом ее друзья, которых она любила. — Юля же вернулась домой?

Волк посмотрел в небо и покачал головой. Он не знал, как не знал, почему остался жив. Он помнил, что был убит одним из первых, забрав с собой трех киборгов на тот свет. Волк убежал и вскоре вернулся с коробкой в зубах. Йока нашла там безразмерное белье, теплые прошитые ватные штаны, куртку, нижнюю робу, валенки и много чего еще, что могло потом пригодиться. Там же был мешок Юли с походной горелкой и пакетами с концентратами.

Йока оделась, сложила все в мешок, второй она нацепила на волка. Волк прорычал, требуя, чтобы она нацепила оба мешка. С трудом, но у нее получилось. Пальцы не слушались, ей теперь все придется учить заново, так даже лучше, новая жизнь ей нравилась гораздо больше подземного мира. Волк опустился на землю, приглашая ее сесть. Йока залезла и упала в тот же момент, как он поднялся. С шестой попытки она села правильно, и волк осторожно пошел, постепенно набирая ход. Вскоре он уже бежал с огромной скоростью, дрон летел впереди, выделывая сложные фигуры, не прекращая веселой игры. Йока вжалась в волка, шкура больно колола лицо, но это было очень приятно. Им не надо было разговаривать, они общались через имплант все втроем. Волк бежал через ледяную пустыню, по обрывкам карт намечая путь к живой земле. Ей уже не хотелось есть, Йока опьянела от ветра, от полета, забывая всю прошлую жизнь, чувствуя, как ее дух радуется вместе с ней. Он не бросил ее, не бросил ее тело, оставшись ждать воскрешения или умереть вместе с ней через сотни лет. Ей не было холодно, любовь грела сердце, одежда защищала тело, и чужой дух, часть души того парня, что пришел с Юлей, искренне любил ее, а она его, оба не до конца звери, не до конца люди, оба одинокие и нашедшие друг друга, объединенные смертью, связанные новой жизнью.

63. Эпилог

Прошло три года

Парк стоял невидим и тих. В такой ранний час редко кто проходил по прореженным ураганами и болезнями аллеям, чтобы насладиться тишиной, услышать утренние разборки птиц и просто побыть немного в стороне от города. Новогодние каникулы сковали волю, до полудня район спал, выходили лишь заспанные собаководы и женщины с детьми, подростки бесцельно слонялись, бросая во все углы петарды, громко обсуждая прохождение новой игры, споря до легких тычков, кто из героев круче. И на этом все затихало, проезжал пустой автобус, пара испуганных автомобилей, и парк облегченно вздыхал.

Юля гуляла всегда в одно и то же время, выходя из дома без десяти пять. Она любила встречать рассвет, пускай он и был зимой слишком поздно. Ей не было скучно, годовалый кобель немецкой овчарки не давал замерзнуть. Она брала с собой немного еды и сухари для пса, снег есть не разрешала и вообще была очень строгой и справедливой хозяйкой. И пес платил ей веселым нравом, чрезмерной игривостью, но, едва услышав команду хозяйки, тут же заканчивал игру. Щенка она купила сама, на свои деньги, заранее предупредив родителей. Мать поворчала, но согласилась, отец был очень рад и сам любил погулять с Арнольдом, когда Юля уходила в институт или на работу.

Как же они постарели. Когда Юля с Максимом вернулись домой, они не узнали своих родителей, ставших за эти страшные месяцы стариками из самой грустной сказки. Они будто бы застыли, замерзли в ожидании, слегка отогревшись, но не помолодев, как это бывает в сказках. В жизни тревога и горе жестоки и тверды, как рука скульптора, уверенно отсекавшее все лишнее, навсегда. Юля до сих пор переживала их встречу, Максим тоже, но не говорил об этом, а она хотела поговорить, чтобы он не молчал. Максим стал еще замкнутее, молчаливее, оживая только рядом с Альфой, Юлей и Айной, умевшей заставить улыбаться даже самый грустный камень.

Их продержали месяц в больнице, не допуская родных и друзей. Тяжелее всего было Айне, она очень тяжело переживала расставание с Мэй. Системе на это было плевать, как и на прошения и дежурства в приемной родителей Юли и Альфиры. Бабушка Альфиры даже пыталась прорваться к ним в палату, и пожилую женщину отправили на пятнадцать суток в Сахарово. У отца Юли случился очередной гипертонический криз, и его госпитализировали, мама оказалась сильнее, лишь глаза запали глубже в тяжелые морщины, а пальцы стали с трудом разжиматься.

Их обследовали, терзали ежедневными допросами под контролем ведущих полиграфологов. Все было тщетно — они ничего не помнили. Максим предположил, что их долбят потому, что боятся нас, боятся нашей памяти, что мы вспомним и всем расскажем. Юля и Альфа не думали об этом, они просто радовались возвращению домой, и безликая палата, строгий режим и редкие встречи друг с другом во время еды под присмотром следователей не могли омрачить их радость. Юля получила большую дозу радиации, и ее лечили от лучевой болезни. Сначала было страшно, когда выпали все волосы, но врач поздравил с тем, что она сохранила зубы, и Юля не переживала, каждый день ощупывая лысую голову, ожидая первые ростки, но их не было. Она стала немного похожа на Аврору, как дальняя родственница. Они подружились, почти не разговаривая. Аврора, когда они остались одни в туалете, где не было камер, показала ей фокус с пальцами, точно зная, что внутри Юли тоже жив огонь. Слов не требовалось, Юля потом несколько ночей не спала, в памяти что-то ворочалось, а утром она рисовала в туалете огненные узоры, не показывая никому, даже Альфе, которая все чувствовала и, как многие, называла Юлю воином Солнца или U-Li Sun. Она перемигивалась с Максимом, а Юля злилась, догадываясь, что они замыслили.

Юля слепила снежки и принялась атаковать Арнольда. Пес лихо уворачивался, рыча и поскуливая от удовольствия. Если бы все было также просто, как игра в снежки, когда никто не остается обиженным, когда всем весело. Она часто думала о том, почему в жизни все так сложно, почему люди не могут просто жить, не мешая и не завидуя друг другу, почему они все время хотят уничтожить себе подобных ради чьих-то злых и тупых идей, так сладостно ложившихся в ослабленные телевизором и интернетом мозги, так легко отвечавшим на главные вопросы жизни, а ведь на эти вопросы не могло быть ответа. Она вновь увидела родителей, покорно стоявших на кухне, когда они вошли. Они так бы и стояли, не шелохнувшись, Максим и Юля почему-то стеснялись обнять родителей, вот то же странные комплексы, навязанные стереотипы и заскорузлые обиды, мешающие быть человеком. Юля не сразу заметила, что на кухне, как обычно, работал телевизор. Ей стало дурно, она вдруг увидела холодное помещение, одинаково одетых людей, некрасивых и не уродов, сидевших перед экранами, из которых лилось дерьмо пропаганды. Она не знала, как это получилось, что она сделала, но телевизор упал на пол, расплавленный, разорванный мощным ударом, от которого на стене осталось черное пятно сажи. Если бы не Максим, быстро обхвативший ее, она бы точно что-то сделала. Ей стало легче, она обняла маму, расцеловав не к возрасту постаревшее лицо, долго обнимала отца, ставшего таким слабым, оставшийся с надорванным инфарктами сердцем. Отец плакал от радости, мама просто застыла в ступоре, пока ее не обнял Максим, тогда она ожила, растаяла окончательно. Больше телевизоров в доме не было, отец сам раздал их соседям, ничего не спрашивая. Юля потом купила колонку с первой зарплаты, чтобы дома не было так тихо.

Арнольд бросился в атаку и повалил Юлю в снег. Она была сильнее, но давала щенку побыть немного победителем, зная, как это важно для начинающего бойца. В очередной раз, а прошло уже больше года, она радовалась, что разделалась со школой, доучившись экстерном и сдав все, что от нее требовали на вполне сносный бал, которого хватило для поступления в институт физкультуры сразу на две специальности. Мама спокойно приняла ее выбор, обрадовавшись, что Юля будет учиться и на менеджера спортивной команды или как-то так, она не вдавалась в подробности, радуясь, что ее дочь будет немного экономистом. Альфа каждый день напоминала Юле, проводя пальцем по шее, что они вырвались, отмотали свой срок.

Альфа училась на художника компьютерных игр и метавселенной, как это называли преподаватели, проходя бесплатный курс педагогов по рисованию. Не сговариваясь, они выбрали главный путь в жизни — работать с детьми. По выходным в дневную смену они работали у Мэй, совсем не ради денег, а потому что нравилось, но взрослая жизнь не давала видеться часто, и они очень скучали. Родители Альфы, особенно ее бабушка, были против Максима, и Альфира ушла из дома, как только окончила школу, прямо после вручения аттестата. Она жила с Максимом, и Юля всегда хмурилась, не понимая, как она может жить с ее братом. Но тут же одергивала себя, зная, что Максим никогда не бросит ее, как никогда не бросал свою сестру, как бы она с ним не ругалась и не злилась на него. Она завидовала Альфе, очень хотела влюбиться, но, как и раньше, внутри нее что-то замерзло еще в подростковом возрасте. Максим говорил, что еще не дозрела.

Она завела собаку и успокоилась.

Мэй с Сергеем не женились, считая, что им уже поздно. Как и Аврора с Денисом, которые были в принципе против брака. У Авроры был классный рыжий кот, долгое время не дававшийся Юле в руки, пока она не укусила его в ответ, и кот признал ее за свою. Она приходила в гости к Авроре вместе с Арнольдом, животные играли без драк, но кот был всегда за старшего. Раз в месяц Аврора заезжала за Юлей ночью, мама с тревогой провожала дочь, ничего не говоря против. И они колесили на машине Авроры по ночному городу, а ровно в четыре утра выбирали мост и, встав на перила, кричали что есть мочи. Каждая кричала свое, выпуская накопившуюся боль и страх в черное небо. Иногда Юлю прорывало, и из ее сердца через легкие и рот вырывался солнечный луч, разрезавший черное небо на две части. Видел это кто-то или нет, Юлю не волновало, слишком много черной дряни осталось в людях, слишком живуча эта зараза, жившая в умах и сердцах людей, и слишком мало она могла сделать, ясно понимая, что никогда и никто не сможет это победить в людях, не нарушив саму суть вещей, не разрушив гармонию. Ночью во сне она вспоминала разговоры с Ланой, все лучше и лучше понимая их смысл. Наутро все забывалось, кроме понимания, не требовавшего доказательств.

Юля получила мастера спорта, черный пояс и все, что заслужила. Апелляции тренера не остались без внимания, за нее вступилась международная федерация, которая взяла под свое крыло ее секцию. Теперь она была ее, пускай и работала она заместителем тренера, номинально числился Виктор Ким, тащивший брыкающуюся Юлю вверх по карьерной лестнице. Она добрала очки и баллы на турнирах, защитив свой пояс, но, как и предсказывал Олег Николаевич, она дошла до конечной точки, когда ей перестало быть интересно. Она, наконец-то, поняла его, бросившего карьеру спортсмена ради работы тренера, ради работы с детьми. Олег Николаевич готовил ее себе на смену, разглядев в ней талант тренера. И дети слушались ее, позволяя себе немного поиграть, но сразу переставая, когда Юля командовала. Мальчишки подросли, отец Кирилла и другие родители сделали ремонт, и все ждали, когда секция снова откроется. Все дети звали ее U-Li Sun, и было в этом столько уважения и искренности, что Юля часто плакала после тренировок, когда оставалась одна. Она была счастлива. Наверное, это была не та жизнь, которую они загадывали с Альфой. Совсем не та, не было в ней бесшабашной свободы, полета, куда хочу туда лечу, ничего из этого. Но она была счастлива в постоянной занятости, в работе с детьми и в ресторане у Мэй, в учебе, из-за которой приходилось заниматься и дома, спасибо папе, он очень помогал. Они нашли общий язык, благодаря учебе, и папа оживал, объясняя ей, делясь другими знаниями, которых напрямую не преподавали. Секцией занимался какой-то фонд, Юля путала его название, так как их было целых три, и каждый считал себя главным опекуном ее секции. После первого курса она поняла, насколько сложно и дорого вот так работать, почти без зарплаты, едва собирая с учеников плату за коммуналку и текущий ремонт, но это же был и не бизнес. Как не был бизнесом или серьезным заработком приработок Альфы, на полставки преподававшей детям рисование. Грустили они только по вечерам, вспоминая, как раньше проводили время вместе, но в будни, хотя бы раз в неделю, можно было собраться в ресторане Мэй, получить любимые манду и выпить чай с хозяйкой и Айной, так хорошо освоившейся в ресторане, что гости не сразу понимали, что девочка слепая. Айна после школы рисовала загадочные картины, смысл которых доходил через несколько дней, и гости возвращались в ресторан, чтобы вновь взглянуть в яркие линии и всплески и увидеть что-то внутри себя, что-то хорошее. Ну, и поесть, конечно же. Юля два раза в неделю после работы в ресторане занималась с Айной на улице, девочка боялась закрытых помещений. Она оказалась очень способной ученицей, и мама с дочкой занимались вместе, часто получая от строгого тренера. Альфа сидела рядом и что-то зарисовывала в планшет, хитро улыбаясь. Айна заочно проходила школьную программу, зная много того, что только-только проявлялось в авангарде научной мысли, не понимая многих «пустых» предметов с бесконечными листами тестов. Юля и Альфа делились опытом, быстро научив Айну справляться с типовыми заданиями по праву и пропаганде не хуже бывалого школьника. Девочка вздыхала, но делала все, понимая, что от нее не отстанут. Иногда она подолгу зависала, сидя с закрытыми глазами, выдавая после странные мысли, порой бредовые, смесь биржевой аналитики и дна пропаганды. Максим считал, что ее имплант ловит какие-то данные, которыми был пронизан город. Альфа тогда задумывалась, что-то вспоминая, но быстро вытряхивала это из головы, не желая знать. Юля тыкала брата пальцем, железным пальцем, допытываясь, вспомнил он или нет. На самом деле он ничего и не забывал, как и Айна, и умел спрятать это глубоко в себе. Такие знания никому не нужны, и могут принести много бед.

Ресторан стал местом встречи. Здесь Юля познакомилась с Игорем Николаевичем, заходившим раз в месяц выпить чай с острыми пирожными. Он рассказывал Юле, как ее искали, как работали следователи и программисты, сколько важного и трудного удалось сделать, не открывая и малой части того ужаса, что довелось увидеть. Юля видела этот ужас в его глазах, как и в глазах Авроры во время ночных прогулок. Аврора открывалась полностью, как книга, бери и читай, и было страшно прочесть даже пару строк. Юля научилась видеть людей, понимать их сущность, что сильно мешало в жизни. Вот и Игоря Николаевича она видела, умного, честного, но не всегда. Добрым он не был, в нем была железная жестокость, способность карать без жалости и сомнений. Такие люди могли убивать, пусть и справедливо, но все равно они оставались при этом убийцами. Мэй замечала тревогу у Юли, Альфа ко всем относилась благожелательно. Она видела, что Юля порой боится Игоря Николаевича, и что ей интересно с ним, и он чувствует ее интерес. Она потом беседовала с Юлей за чаем, когда ресторан уже был пуст, последние гости разошлись, а Айна с Альфой рисуют фантастических птиц. Юле были очень нужны советы, она постоянно путалась, сомневалась, получая ответы у папы, иногда у мамы, но больше получая от Мэй, понимавшей ее переживания, как свои собственные.

На самом деле Мэй тоже нужен был совет, и не один. Она не ожидала, что жизнь ее так резко изменится, и что это будет легко принять. Она снова жила с мужчиной, с которым не надо было договариваться. Сергей понимал ее и ничего не требовал, но не был и подкаблучником. Разница в возрасте, о которой она боялась думать, мешала только ей, все друзья Сергея, даже Аврора, считали, что наконец-то он повзрослел и стал мужчиной. А еще у нее появилась дочь, приемная, но Мэй любила ее, как родную. Айна не сразу стала называть ее мамой, и Мэй боялась, что что-то делает не так, а Айна боялась ровно того же, пока им обоим не вправила мозги Аврора. А Мэй вправила ей мозги, в минуты слабости и сомнений, когда та ныла в кабинете хозяина ресторана, она дала пощечину Авроре, когда та решила в очередной раз разорвать с Денисом и жить одной, как привыкла. Аврора оценила терапию, признав, что стала жалкой тряпкой, а во всем виновата Мэй и ее кухня, слишком вкусно, слишком добро. По вечерам, смотря на спящую Айну, Мэй думала, какие же они все глупые, глубже уходя в размышления над вопросом Юли: «Почему мы не можем жить в мире друг с другом?». Если бы не Сергей, она доводила бы себя до бессонницы, он пресекал эти настроения, уводя в постель, заставляя ее чувствовать себя молодой и желанной.

Юля стала замерзать, Арнольд тоже проголодался. Они сидели напротив беличьих кормушек, место тянуло Юлю, она вспоминала первую битву со злым духом, которым потом оказалась Лана. Она не была ни злой, ни доброй, Юля теперь понимала разницу и бессмысленность этих определений. Кормя пса, она вспоминала, как они повстречали Илью с Арнольдом, как он не боялся драться за нее и Альфу вместе с верным Арнольдом. Они были и останутся настоящими друзьями. От воспоминаний Юля шмыгала носом, а молодой Арнольд тыкался в нее мордой, и порыкивал, ему не нравилось, что она грустит.

— Илья! Илья! Стой, кому сказали! — со стороны круга раздался знакомый голос, Юля вздрогнула, не до конца узнав его, почувствовав, как защемило сердце.

К ней подбежал молодой бордер-колли, веселый, весь в снегу. Собаки обнюхали друг друга, новый знакомый ткнул Юлю мордой в ладони и весело залаял.

— Вот несносный хулиган, — по-доброму пожурил пса хозяин, слегка запыхавшийся после бега. — Доброе утро, Юлия. И с Новым годом вас!

— Здравствуйте, дядя Саша, — Юля запнулась и побледнела. Перед ней стоял отец Ильи, он почти не изменился, если не считать морщин под глазами и пряди седых волос, выбивавшихся из-под шапки.

— Извините, я напугал вас, Юлия. Не так я хотел с вами встретиться.

— Нет, вы не напугали, просто я, — она не договорила и нахмурилась. — Пожалуйста, перестаньте называть меня на «вы».

— Позволь с тобой не согласиться. Наверное, так я в последний раз назову вас на «ты», — он улыбнулся, также ласково и понимающе, как и всегда, и у Юли отлегло на сердце. Она боялась позвонить ему, не то, что встретиться с матерью Ильи Юля даже не думала разговаривать, зная какие скандалы и угрозы она устраивала родителям.

— Юлия, вы взрослая девушка, и мне очень приятно называть вас на «вы». Вы даже не представляете, как я был рад, когда вас всех нашли. Мне очень хотелось увидеть вас и Альфиру, я хотел связаться с Максимом через Сергея, но так и не решился.

— Почему? Вы винили меня в смерти Ильи? — она с трудом выдавила наболевший вопрос, и все внутри похолодело.

— Никогда! — с жаром воскликнул он. — Мать Ильи, моя бывшая жена, много наговорила, много плохого пыталась сделать твоей семье, но Бог ей судья. Не вини ее, горе никогда и никого не красило, а во все времена открывала худшие стороны человека. Она успокоилась, подавшись по уши в религию. Что ж, женщинам это ближе, помогает.

Он усмехнулся и потрепал пса, потом и Арнольда, с интересом крутившегося рядом с ним.

— Какой классный у вас пес, так на Арнольда похож.

— Я его и назвала Арнольдом, — смущенно проговорила Юля. Он взял ее ладонь и крепко сжал, на глазах у постаревшего Александра выступили слезы.

— Это здорово. Я вот два года назад завел себе друга. Сначала хотел назвать Арнольдом, но увидел, что он очень похож на Илью, такой же любопытный и внимательный. Мы с ним разговариваем, и он слушает, также внимательно, как Илья. Наверное, у меня уже маразм начинается, но мне так легче жить. Простите, не хочу перекладывать на вас свое горе, так нельзя делать, — он вздохнул и вытащил из внутреннего кармана куртки конверт, на котором размашисто, как любил писать Илья, было написано: «Юле. Не читать!». — Он написал это для вас перед исчезновением. Во многом виноват в этом я, и не стоит спорить. Я сам помог ему многое узнать об этом, я до сих пор не могу подобрать нужных слов, а Лана сказала, что никогда и не смогу, потому что в нашем языке нет таких понятий.

Юля кивнула и дрожащими пальцами дотронулась до конверта, не решаясь взять. Он вложил его в руку и кивнул, чтобы она открыла.

— У нас был дома обыск после исчезновения. Конверт изъяли вместе с ноутбуком и другими вещами. Эти следователи всерьез отрабатывали версию, что вы сбежали в романтическое путешествие, назовем это так. Я знал, что это точно не так. Илья никогда не скрывал своей любви к вам, зная, что не дождется взаимности. Я его очень хорошо понимаю, у нас похожая судьба, вот только я до сих пор жив, а должно было быть наоборот, — он хлопнул себя по коленям. — Вы останавливайте меня, а то я начинаю давить на жалость, такая подлая игра с самим собой. Мне вернули его вещи. Признаюсь, письмо я прочитал сразу после исчезновения, до обыска.

— Я понимаю, я бы поступила точно также, — прошептала Юля.

— Нет, вы не можете знать, как бы вы поступили в этой ситуации, и дай Бог, чтобы вам никогда не пришлось в ней побывать. Никому не пришлось, никогда. Прочтите, я пока поиграю с собаками. С ними я чувствую себя живым.

Юля хотела сказать, что она тоже, но Александр быстро встал и организовал игру. Арнольд и Илья ловили мячи, на скорость отдавая ему, чтобы кинуться за новым, вступая в игровую драку за трофей. Она некоторое время следила за игрой и открыла конверт. Чистый аккуратный лист из блокнота, обрезанный там, где была пружина. Илья оставался педантом до конца. Юля улыбнулась, вспомнив, какой он был занудный и чересчур правильный.

«Юля,

Если ты держишь это письмо, то я не выбрался. Я знаю, куда мы идем, и я сделаю все, чтобы ты вернулась. Но, запомни навсегда — ты мне ничего и никогда не должна!

Ты знаешь, что я люблю тебя, и я знаю, что останусь для тебя только другом. Мне не нужны отношения из благодарности или по привычке, как не нужны они и тебе. Я решил и уеду, как закончу школу. Мне тяжело жить, зная, что ты рядом. Так невозможно жить, такая жизнь хуже смерти. Папа поддержит меня, мать пусть психует, переживет, она сильнее отца. Она тебя не любит, и за это я ее ненавижу. Не суди меня, ты же меня совсем не знаешь, как и я тебя. Так всегда бывает, мы слишком самоуверенные, думаем, что знаем других. Я точно знаю, что это не так — мы же сами себя не знаем. Во мне столько всего кипит, меняется и умирает постоянно, что я не знаю, что с этим делать. Папа правильно говорит, что это и есть взросление, но я знаю одно точно — мне надо быть как можно дальше о тебя.

Если я вернусь, то ты не увидишь это письмо. Наверное, я не решусь тебе все рассказать, но, надеюсь, что ты сама поймешь, и не будешь злиться, что я вдруг исчез. Не терзай ни меня, ни себя. Я желаю тебе только хорошего, чтобы ты была счастлива, чтобы ты жила и делала то, что тебе нравится. Ты и сама знаешь, что тебе на самом деле нравится. Это все знают, если не поймешь, спроси у Альфы, но я уверен, что сама догадаешься, не такая же ты и глупая, как сама о себе думаешь. 

Ты не глупая, и я тебе об этом много раз говорил. Просто твой мозг настроен на другое. Вот и доверься ему, и не слушай примитивных советов, какими так любят нас пичкать наши мамаши.

Прощай навсегда!

Твой вечный друг, Илья».

Конверт выпал из рук вместе с письмом. Александр бережно поднял его и убрал в карман. Он протянул ей бумажные платочки, собаки тревожно смотрели на нее, Арнольд поскуливал.

— Письмо я оставлю себе. Незачем вам держать у себя эту цепь, она не принесет ничего хорошего, кроме пустых переживаний и ложного чувства вины. Поверьте, я об этом долго думал, имею ли я право забирать себе ваше письмо. Имею, вы же для меня как дочь, которой у меня не было, лучший друг моего сына. Вы и, правда, были ему хорошим другом, как бы вы ни ссорились, но Илья всегда говорил, что его лучший друг Юля. Я желаю вам стать свободной. Вы столько пережили, помните вы об этом или нет, но оно всегда внутри вас. И я желаю вам освободиться от этого и жить. Счастье вы будете строить сами, в этом никто и никому не сможет помочь. Я видел выступление ваших ребят, по-моему, это ваш путь.

— Да, тренер мне об этом говорил, а я брыкалась, боялась, что не справлюсь, — Юля утерла слезы. И правда, стало легче, будто бы с груди свалилась тяжелая цепь, постоянно стягивающая, желающая раздавить кости и сердце.

— Ваш тренер был умным и хорошим человеком. Пока вас не было, я взял на себя смелость и следил за его могилой.

— Так это вы посадили пионы? — удивилась Юля.

— Не только я, но ваши друзья, три замечательных парня. Идея посадить пионы была Кирилла, я подобрал стойкий сорт. Знаете, так интересно, как могут объединиться совершенно разные люди. Я никогда не интересовался вашим спортом, как и любым другим, но сейчас все изменилось. Вы же видели новые тренажеры для отработки ударов? Вот, мы нашли умельца в Ставропольском крае, он сделал их. По-моему очень удачно получилось, теперь это его дело, небольшой, но свой бизнес.

— Я об этом ничего не знала, спасибо большое!

— Ну, благодарить не надо. За добрые дела или помощь благодарить не надо, иначе это сделка какая-то. Ладно, скоро рассвет. Пойдемте встречать?

Они пошли в центр парка. Солнце медленно поднималось, поглядывая из-за деревьев любопытным глазом. Сразу стало теплее, Юля согревалась от первых лучей, разгораясь изнутри. Александр подмерз, но, казалось, это было ему в радость, как бывает в радость боль или трудность, когда сердце разрывается от горя, такое странное успокоение через боль. Юля обняла его и прижалась лицом к груди. Она долго плакала, сбрасывая последние оковы с сердца, понимая, что он был прав, и что она действительно создала в себе чувство вины. Все были правы, ей не раз об этом говорили, Аврора била прямо в лоб, не жалея чувств, зная, как правильно работать с ней, но приходила ночь, за ней утро, и сердце вновь наполнялось жгучим чувством вины за все, что случилось. Юля была готова начать пить таблетки, хотя Аврора не настаивала, решив дать ей время самой разобраться, а не глушить чувства и рецепторы ковровыми бомбардировками препаратов.

— А куда мы поедем? — Айна нежно гладила машину, стряхивая снег пушистой варежкой.

— Покатаемся по ночному городу, — Мэй проверила сумку с бутербродами и термосом, прикидывая, что взять с собой еще.

— А Юля с Альфой с нами поедут? — Айна хитро посмотрела на Мэй. Иногда ей казалось, что девочка видит. Она и правда видела, но это было совсем другое зрение, в основном контуры и рельеф земли, чтобы не свалиться в яму и не врезаться в столб или стену. Тех, кого Айна любила, она видела полностью, своим внутренним зрением, точно угадывая мысли и мимику, чувствуя сердцем.

— Конечно, а еще Аврора. Думаю, что мы все влезем. Ты же хотела покататься по ночному городу?

— Да, очень! — Айна запрыгала на месте, напевая веселую песенку. Мэй знала, что это песни из другого мира, но не расспрашивала Айну, а девочка держала их в себе, изредка позволяя вырваться наружу. Как бы ни было здорово наверху, Айна понимала, что она чужая, что большинство ее не примут из страха, она видела его в людях, настороженно смотревших на девочку с белыми глазами. — Юля все съест, надо взять еще рулеты.

— Ты права, а то я никак не могла понять, что забыла. Ты тоже хорошо ешь, — Мэй поправила волосы Айны, непослушная прядь выбилась из-под зеленой шапки толстой вязки. Мэй сама ее связала, как и свитер с оленями, который Айна очень любила.

— Ну, мама! Перестань! — Айна отстранилась и нарочно помотала головой, чтобы волосы выпали на лицо. Девочка засмеялась, оббежав машину три раза, хлопая Мэй по спине.

Мэй вздохнула, поймав себя на том, что медленно, но верно превращается в свою мать или бабушку. И чего она привязалась к ее волосам, пусть ходит так, как ей нравится. Айне волосы не мешали, они меняли цвет в зависимости от освещения. На ярком солнце они становились огненно-рыжими, переливаясь до солнечно-золотистого, в сумерках темнели, становясь в темноте при слабом свете черными. Сергей прозвал Айну хамелеоном, а Настя, раз в квартал приезжавшая в Москву, считала ее рыжей, своей. Но Айна была ничьей, кроме Мэй, так девочка сама решила. Сергея папой она не называла, он этого и не хотел. В реабилитационном центре, где Айна училась языку слепых, преподаватели поражались ее сообразительности, а какие она вела разговоры с Максимом и Лехой, так и оставшимся в Казахстане вместе с Настей, даже Сергей поражался, сколько эта девочка на самом деле знает, если она была в настроении.

Айна села на водительское кресло и играла с рулем, воображая себя водителем, пока Мэй ходила домой за мясными рулетами, которые особенно любила Аврора, приходившая в гости только ради них, как она говорила. На деле же все было совсем не так, и Аврора часто забирала с собой Айну, пока Мэй была в ресторане, работа никуда не делась. И Мэй, как и раньше, была рада погрузиться в нее по уши, не забывая о близких и друзьях. Аврора перестала называть Мэй старушкой, признав тот факт, что она помолодела, и седина совсем не портила ее.

Айна не общалась со сверстниками, у нее были взрослые друзья и подруги, общавшиеся с ней как со взрослой. Мэй немного переживала по этому поводу, но Аврора успокоила, расставив все по местам: Айна всегда жила со взрослыми, ей нравилось работать с детьми младше себя, Альфира приглашала ее на свои уроки, показать мастер-класс, другую живопись.

— Так, освобождай место, — Мэй строго посмотрела на Айну, сидевшую в ее кресле.

— А тебе не страшно водить? — Айна ловко перелезла на свое место справа от водителя и пристегнулась.

— Страшно, конечно, но со временем привыкаешь и к страху. Опыт вселяет уверенность, пока дураки на дороге не попадутся.

— Да, к страху привыкаешь, — задумчиво сказала Айна и ушла в себя. Мэй сильно тревожили частые задумчивости у Айны, но трогать девочку в эти моменты не стоило, могла начаться болезненная истерика, после которой Айна отключалась и спала очень долго. Мэй понимала, что девочка вспоминает прошлое, заново переживая страх и ужас, боль и потери, но никак не могла ей помочь. Иногда Айна первая прижималась к Мэй и успокаивалась. — Я тут, не переживай.

Айна погладила Мэй по руке, и она облегченно выдохнула, а Айна рассмеялась.

Мэй завела машину, и шины заскрипели на льду. Дорога оказалась слишком скользкая, ее пару раз чуть не занесло, пока она привыкала. Айна не боялась, полностью доверяя Мэй. Перед ней открывался ночной город, и только она знала, как он выглядел сейчас в ее глазах. Мэй посматривала на дочь, ловя восторг и удивление от вида восстановленного города, от ярких украшений и ледяных скульптур, которыми украшали площади и скверы, подсвечивая их яркими огнями. — Нравится? Что ты видишь?

— Красоту и духов, они в каждой фигуре, они живые, — весело ответила Айна. — Прости, я не знаю, как тебе описать. Я вижу другое, чем вы. Я знаю, но на самом деле мы видим одно и то же.

— Только используем разные слова.

— Ага, — закивала Айна.

Ночь встретила морозом, температура упала ниже минус тридцати. Девушки оделись без выпендрежа в длинные пуховики, обмотавшись шарфом по самые глаза. Аврора взяла с собой бутылку шампанского и «Буратино» для Айны и Мэй.

— Куда едем? — спросила Юля, ее забрали последней.

— В центр, покатаемся по Садовому, потом по Бульварному и на набережные, — ответила Мэй, двигаясь в «зеленом» коридоре желтых светофоров.

— Давайте сначала на набережную, Краснопресненская по пути. Надо бы выпить за Новый год, а то давно не отмечали, — Аврора нежно погладила бутылки.

— Ой, нет! — Альфира икнула и закрыла лицо руками.

— Ты бы все дни отмечала, а потом в вытрезвитель, — заметила Мэй.

— В свой родной вытрезвитель. А так да, погуляла бы, но я дежурная. Денис тоже, нечего ему без меня отдыхать. У меня есть эта ночь, не портите мне праздник, сама все выпью!

— Я тоже буду, — сказала Юля.

— А я нет, — прошептала Альфира, Аврора многозначительно подняла левую бровь, но промолчала.

Айна включила музыку, ворча на неторопливого робота, жалкое подобие того, к чему она привыкла. Две минуты борьбы со смартфоном, и зазвучали вальсы Штрауса.

— Простите, это чей выбор такого старья? — удивилась Аврора, не отрывая взгляда от экрана телефона. Она смотрела видео, искоса поглядывая на сидевшую у правой двери Юлю.

— Не мой. Айна любит классику, особенно оратории Генделя. Она сама все находит, я не настаиваю, — поспешила оправдаться Мэй.

— Я без претензий, просто не то платье надела, — хмыкнула Аврора и протянула телефон Юле. — По-моему, это ты. Мне Денис только что прислал, у него пациент игроман, рубится в это сутками.

Альфа закрыла лицо руками и вздохнула. Юля спокойно посмотрела Let's Play на канале какого-то задрота. Игра называлась «U-Li Sun — воин света». Она сразу узнала себя, Альфа много лет рисовала ее в образе воительницы в стиле аниме. Юлю не интересовали игры, но смотреть на себя со стороны было интересно, а локации подземного мира до боли что-то напоминали.

— Юля, мы боялись тебе сказать, — прошептала Альфа.

— Потому, что я вас всех убью, — ледяным голосом сказала Юля. — Тебя первую.

— А что это? — заинтересованно спросила Мэй.

— Альфа, рассказывай, — Юля ткнула подругу под ребро, Альфа ойкнула. — Вы же не думали, что я ничего не знаю?

— А ты знаешь? — удивилась Альфира, округлив глаза. Она выглядела так смешно, что Юля больше не могла играть в сердитость и рассмеялась.

— Конечно, знаю. Она недавно вышла на playstation. У меня все ребята рубятся в нее, они мне сразу показали. Давай, Альфа, колись.

— Ну, мы это давно задумали, еще когда я стала вести твою страничку. Максим предложил, я рисовала локации, а ребята движок писали и геймплей придумывали. Леха много чего придумал, они как-то сами все делали, я потом критиковала, — Альфа улыбнулась. — Настя за физику отвечала, хорошо же получилось, да?

— Наверное, мне сложно себя видеть на экране. Я сразу в ступор вхожу и начинаю злиться, — Юля недовольно зарычала. — Вы меня слишком красивой сделали, я же совсем не такая.

— Так вот и не злись, считай, что это не ты, — предложила Аврора.

— Ну уж нет, я там такая крутая! — засмеялась Юля и добавила шепотом. — Альфа, а ты вспомнила все?

— Неа, блок полный. По-моему его Лана поставила, а вот Максим ничего и не забывал. Наверное, все из-за оберега Мэй.

— Это не мои обереги, а Ланы. Я вспомнила, она дала их моей бабушке, когда мне было лет девять или около того, я уже точно не помню. Так это игра такая, что-то типа Доты?

— А наша Мэй в теме, — усмехнулась Аврора, — продвинутая.

— Там много жанров: RPG, шутер, короче от первого лица, квест и много еще чего.

— Шутеры я знаю, Денис ими транквелизируется после работы, а мне тупые ситкомы помогают, — Аврора дотянулась и ущипнула Юлю. — Круто же получилось, пожалей ребят, кунг-фу мастер.

— Круто, мне самой нравится, но играть не могу, застреваю на первом же эпизоде. Ребята мне приставку подарили, сижу, играю потихоньку.

— Хочешь, я тебе все читерские коды дам? — заговорщицки подмигнула Альфира, вышло это так смешно, что Юля долго хохотала.

— Нет, не надо. Я хочу сама хотя бы на самом слабом уровне. Если не осилю, покажешь, но не сейчас.

— А как вы могли там издаться? Наши не захотели? — спросила Аврора, продолжая смотреть ролики.

— Здесь бы никогда не издали. Затаскали бы потом по судам, — хмуро проговорила Альфа. — Мы это все обсуждали с ребятами, Леха с Настей сразу были против. Они в Казахстане вышли на студию, а дальше я не знаю, как все было.

— А у нас дети в питомнике в игры играют. Там специальные, чтобы историю учили и вообще верно мыслили, — неожиданно сказала Айна.

— И как, работает? — с интересом спросила Аврора. У Юли заболела голова, она стала вспоминать.

— Да, но не до конца. В основном всем наплевать, — Айна стала листать плейлист. — О, вот эту песню любит мама.

Заиграла «Angels» Робби Уильямс. Аврора стала тихо напевать.

— Как давно я ее не слышала. Песня нашей молодости, а, Мэй?

Мэй засмеялась, Айна сделала громче. Они летели по Звенигородскому шоссе, Аврора и Мэй тихо подпевали, а Юля с Альфой вчитывались в текст. Мэй так и проскочила поворот на набережную, и одинокая красная машина в свете фонарей и праздничной иллюминации ночного города летела по улице 1905 года, успев на светофор и задрожав на брусчатке, проезжая зоопарк.

— Айна, включи заново. Мы готовы! — попросила Юля, когда Мэй выехала на Садовое кольцо и встала по центру, летя на максимально разрешенной скорости по пустому улыбающемуся городу. Айна включила, куплет начали нестройно, еще стесняясь, но к припеву громко, не боясь промазать, пели все:

And through it all she offers me protection

A lot of love and affection

Whether I'm right or wrong

And down the waterfall

Wherever it may take me

I know that life won't break me

When I come to call she won't forsake me

I'm loving angels instead

Машина слилась с праздничными огнями, стало жарко, и Мэй приоткрыла окно со своей стороны, и город услышал их пение. Песню пропели три раза, пока голоса не осипли.

— Айна, почему ты плачешь? — спросила Аврора, первая заметив, что девочка трет глаза кулаками и всхлипывает.

— Я так вас люблю! — всхлипнула она.

— И мы тебя очень-очень любим! — хором ответили все.

— Мэй, следи за дорогой. Плакать будешь потом, а то нас всех разобьешь, как елочные игрушки, — строго сказала Аврора.