Прит, Гинтара
Тринадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
Дыхание сбивалось от долгого бега и вырывалось из груди с простуженным свистом, неудобные ботинки успели стереть ноги в кровь, но Пѐтер продолжал бежать через лес, не останавливаясь, словно за ним гналась стая волков. Изредка смахивая со лба налипавшие листья, сбитые с деревьев стеной проливного осеннего дождя, мужчина с каждой минутой старался бежать все быстрее, попутно проклиная старую повитуху Эленор, лачуга которой располагалась в такой глуши.
Ветхий деревянный домик, который от дождя густые кроны деревьев укрывали лучше, чем его соломенная крыша, наконец, замаячил вдали, и Петер возблагодарил богиню удачи Тарт: в окне Эленор горел тусклый свет — похоже, старуха была дома.
Припустившись, что было сил, мужчина за несколько мгновений преодолел расстояние, отделявшее его от лачуги, и оказался на крыльце. Пот вперемешку с дождевой водой ручьями струился по лицу и стекал за ворот рубахи, сердце бешено колотилось о ребра в такт быстрому судорожному дыханию.
Чуть переведя дух, Петер постучал в ветхую деревянную дверь, но стук заглушил обрушившийся с неба громовой раскат, заставив мужчину вздрогнуть.
«Видно, люди чем-то сильно прогневали Са̀лласа, раз буря сегодня так свирепствует», — подумал Петер, давая себе лишнее время на передышку.
Спустя несколько мгновений мужчина постучал снова, но и на этот раз к двери никто не подошел, и Петер нерешительно потянул за ручку, уповая на удачу.
«Повитуха должна быть дома, у нее ведь горит свет…. Впрочем, в ее возрасте, пожалуй, можно перед уходом и позабыть о такой мелочи, как зажженный светильник. О, боги, где же я буду искать Эленор в такую бурю, если ей взбрело в голову выйти на улицу?»
Однако Тарт была благосклонна: дверь поддалась и со скрипом отворилась, впуская промокшего насквозь Петера в сухую, теплую, пахнущую травами прихожую.
Наспех взъерошив пятерней мокрые волосы, словно это разом могло привести внешний вид в порядок, мужчина без стука вошел в комнату, что располагалась за тяжелой дубовой дверью — единственным более-менее крепким элементом этой ветхой лачуги. Говорить непрошеный гость начал прямо с порога, не дожидаясь вопросов или приветствий и даже не потрудившись найти глазами хозяйку дома.
— Эленор! Простите за поздний визит. Моя сестра вот-вот разродится! На две недели раньше намеченного срока…
Подняв взгляд с собственных промокших ботинок, Петер осекся на полуслове, завидев, наконец, свою предполагаемую собеседницу, и эта женщина лишь отдаленно напомнила ему деловитую подвижную Эленор. Сейчас Петер видел перед собой иссохшую сморщенную старуху, лежащую на кровати под двумя шерстяными одеялами. Она глядела на непрошеного гостя уставшими серыми глазами, в коих не читалось ничего, кроме отрешенной слабости, за пеленой которой угадывалось чувство вины. Женщина словно извинялась перед пришельцем за то, что слегла так не вовремя.
Как оказалось, старуха была в доме не одна — подле нее сидел человек, черты лица которого были скрыты полумраком комнаты — тусклый свет масляной лампы, горевшей на столе у окна, словно бы не дотягивался до него.
Петер распахнул глаза в ужасе: ему показалось, что над кроватью Эленор склоняется сам Жнец Душ, слуга Рорх, готовый забрать умирающую женщину на Суд Богов. Такое впечатление сохранялось ровно до того момента, пока рука с тонкими пальцами не вынырнула из полумрака и не положила старухе на лоб мокрую тряпицу.
Даже если предположить, что Жнец Душ может быть столь заботливым до своих подопечных, вряд ли он специально для старой Эленор Крейт вместо скелета в мантии стал бы походить на человека, а ведь вынырнувшая из темноты рука была человеческой. Огрубевшей, но сохранившей изящные тонкие черты, какие приобретают со временем, скажем, руки музыканта.
Незнакомец в плаще вывел Петера из оцепенения, заговорив с ним чуть приглушенным, хотя явно звонким от природы голосом. Складывалось впечатление, что мужчина нарочно старается говорить тише, дабы не побеспокоить больную.
— Эленор захворала, господин Адо̀ни. Сожалею, но вам следует найти сестре другую повитуху.
Лишь теперь человек поднялся со стула, что стоял подле кровати женщины и выступил из темноты, после чего Петер узнал его. Надо признать, меньше всего в доме повивальной бабки можно было ожидать увидеть местного кукольника. Его вообще редко можно было увидеть в любом другом доме, кроме его собственного. Он был нелюдим, в деревне слыл почти отшельником, хотя это нисколько не убавляло количества желающих приобрести кукол его работы, чтобы порадовать к праздникам своих чад.
Местный отшельник был высок ростом и довольно худ, но при этом назвать его хилым не поворачивался язык: как говаривали в деревне, он поддерживал форму едва ли не ежедневными упражнениями в фехтовании. Где и как кукольник обучился фехтовать, доподлинно было неизвестно. Ходили слухи, что он — ветеран Войны Королевств и что именно война сделала его столь мрачным и угрюмым. Спросить его об этом лично никто не решался: слишком боялись его возможных родственных связей с казненным в последний год войны опасным преступником, а связи эти, судя по имени притского кукольника, были весьма вероятны, посему селяне предпочитали не ворошить эту историю и довольствовались собственными домыслами. Сам же кукольник все слухи, витавшие вокруг его персоны, не подтверждал, но и не опровергал, так как не имел склонности вступать с кем-либо в любые разговоры, кроме деловых.
Петер тоже с радостью избегал разговоров, да и встреч с кукольником — было нечто отторгающее в его внешности… во взгляде. Нечто почти пугающее, хотя и неуловимое. Серо-голубые глаза смотрели на большинство людей подчеркнуто равнодушно, однако взгляд этот отчего-то пронизывал до самых костей, одновременно обнажая и игнорируя самые потаенные стороны человеческой души.
Петер не знал, только ли взгляд кукольника вызывал столь активную неприязнь, но приходил к выводу, что так оно и было, ведь в остальном этот угрюмый отшельник обладал вполне заурядной внешностью: тонкое лицо, чуть приподнятые густые брови, широко посаженные с едва заметно опущенными уголками глаза, небольшой с угловатым кончиком нос, довольно полные губы и низкий квадратный, сильно выступающий, но не широкий подбородок. К стрижке кукольных дел мастер, по-видимому, относился весьма небрежно: его темно-русые волосы, казалось, все были разной длины, самые длинные едва доходили до середины шеи.
Петер понял, что неприлично долго разглядывает гостя Эленор, и потряс головой, собираясь с мыслями.
— Г-господин Ормо̀нт? — изумленно спросил он, все еще покачивая головой. — Вы?.. Но как же мне…
Мысли словно унес бог-проказник Крипп. Неимоверным усилием воли, чувствуя все больший неуют под взглядом кукольника, Петер заставил себя вспомнить о цели своего визита, о которой, как он ошибочно полагал, забыть было не так-то просто.
— Моя сестра, — нахмурившись, более твердо заговорил Петер. — Она рожает. С ней сейчас ее муж, он послал меня за Эленор, другой повитухи в деревне нет.
Взгляд кукольника сделался холодным и колким. Петер раскраснелся, почувствовав себя глупо: неужто он решил, будто бы его речь могла резко заставить повивальную бабку, что так не вовремя слегла и, похоже, готовится к встрече со Жнецом Душ, набраться сил и последовать за ним к роженице?
— Тогда вам следует поспешить в соседнюю деревню, господин Адони. Эленор не сможет…
Старуха, до этого лежавшая молча, вдруг протянула к кукольнику руку и обратилась к нему почти с материнской нежностью:
— Ма̀льстен, — она заставила своего чрезмерно заботливого гостя посмотреть в ее помутившиеся от хвори глаза. — Ему ведь ни за что не успеть в соседнюю деревню. Без помощи Беата до другой повитухи не дотянет, я ее знаю…
Голос больной был похож на скрежет старых половиц.
Брови кукольника мрачно сошлись к переносице.
— Эленор, ты не дойдешь, — сдержанно возразил он. Старуха натянуто улыбнулась и кивнула.
— Не дойду, — согласилась она. — Я уже чувствую дыхание Рорх за плечами. Жнец Душ уже в пути, меня скоро не станет.
На обычно невыразительном лице Мальстена Ормонта, к удивлению Петера, отразилась сильнейшая скорбь. Кукольник бережно взял старуху за руку, присаживаясь на край ее кровати. Петер смущенно застыл, не понимая, что может связывать этих двух столь непохожих людей, у которых, казалось бы, не находится никаких общих дел или тем для разговора. О присутствии незваного гостя начисто позабыли, поэтому Петер лишь стоял и наблюдал в оцепенении за беседой повитухи и кукольника, к которому она относилась с нежностью, коей стоило бы поучиться некоторым матерям в отношении своих чад.
Лицо Эленор озарила приятная ободряющая улыбка.
— Ну, будет тебе, Мальстен. Не печалься. Я прожила долгую жизнь, и мое время пришло. Ты не сможешь вечно заставлять мое сердце биться.
В тусклых глазах Эленор на миг загорелась хитрая заговорщицкая искра. Мальстен сжал кулак свободной руки.
— Ты ведь знаешь, что смогу, — невесело усмехнулся он, усмешка показалась кривой и несимметричной за счет ямочки на левой щеке — пожалуй, единственной детали внешности кукольника, обращающей на себя внимание. На другой щеке в редкие минуты, когда лицо Мальстена посещала улыбка, такой ямочки не появлялось.
— Не нужно, мой мальчик, я этого не хочу, — мягко прошелестела Эленор, устало прикрывая глаза. — Боги призывают меня, и мне хочется уйти достойно, чтобы пройти Суд и переродиться. А этого никогда не произойдет, если я заберу с собой жизнь Беаты и ее нерожденного малыша.
Мальстен глубоко вздохнул, похоже, понимая, к чему клонит женщина. Ничего не понимал лишь Петер, неуверенно переминавшийся с ноги на ногу и не находивший слов, чтобы напомнить о себе. Было в этой беседе нечто сакральное, недоступное ему, и мужчина понимал, что прервав ее, навлечет на себя гнев богов, поэтому терпеливо молчал.
— Без знаний повитухи мне все равно не справиться, — мрачно качнул головой кукольник, отвечая старухе.
— Тебе и не нужно, — ослабевающим голосом ответствовала Эленор. — Просто помоги Беате дождаться повитуху. Остальное — в руках богов.
Мальстен сильнее сжал руку женщины, с каждой секундой ускользающей из этого мира в объятия богини смерти Рорх.
— Я вернусь, — пообещал кукольник, качая головой. — Клянусь, Жнецу Душ еще придется подождать.
Эленор устало прикрыла глаза.
— Не теряйте времени. Ступайте, — голос ее больше напоминал шелест листвы на тихом ветру.
Мальстен нехотя выпустил руку женщины и решительно поднялся. Его колкий пронзительный взгляд замер на Петере.
— Напомните, в какой стороне ваш дом, господин Адони.
Петер встрепенулся, словно на него вылили ушат холодной воды.
— К востоку в половине лиги отсюда, — бегло сообщил он. Мальстен коротко кивнул и быстро направился к двери. Петер потряс головой, приходя в себя, и окликнул кукольника:
— Постойте! Но как вы сможете помочь Беате? Ей ведь нужен не…
Взгляд, в котором будто загорелось скованное во льдах Северного моря пламя, пригвоздил Петера к месту, заставив осечься на полуслове.
— Это не ваша забота. Поспешите за повитухой в соседнюю деревню. Дом я найду самостоятельно. Ваш зять ведь кузнец?
Петер нерешительно кивнул. Мальстен тоже отозвался коротким кивком.
— Спешите. Да прибудет с вами Тарт, — бросил он напоследок и, выходя за дверь, скрылся в ночи.
Преодолеть расстояние в пол-лиги бегом для Мальстена не составило труда даже под проливным дождем. В отличие от непривычного к бегу Петера Адони он управился меньше, чем за четверть часа.
Кузня в деревне была всего одна, Мальстен без труда отыскал ее и вошел в дом кузнеца Грегора Шосса без стука — дверь оказалась не заперта. На вежливое ожидание и топтание у порога не было времени: полные боли крики роженицы были слышны даже с улицы, несмотря на бушующую грозу.
В сенях Мальстена встретил мальчик лет двенадцати и ошеломленно уставился на непрошеного гостя.
— Мастер Ормонт? — удивленно пролепетал он. Кукольник улыбнулся мальчонке лишь уголком губ.
— Здравствуй, Ѝльдвин, — учтиво поздоровался он.
Сирота, которого кузнец Грегор приютил и взял к себе в подмастерья несколько лет назад, всегда отличался почти несвойственной для деревенских ребятишек его возраста учтивостью, и всех взрослых, профессии которых знал, называл мастерами.
Ильдвин, закусив губу, оглянулся на дверь комнаты, где мучилась Беата, и нервно провел рукой по непослушным, торчащим в разные стороны светлым волосам. Он с явным трудом пытался подобрать слова, чтобы вежливо попросить кукольника зайти в другое время. Мальстен уже собирался облегчить мальчишке задачу, оттеснить его и пройти в комнату, когда оттуда стремительно, как ветер, вылетел грузный темноволосый мужчина с заросшим густой бородой лицом. В глазах Грегора Шосса читалась надежда.
— Петер, как же ты долго! Мы… — увидев Мальстена, он замолчал на полуслове, густые брови сошлись к широкой переносице.
— Господин Ормонт, — мрачно констатировал он, заменив этим обращением приветствие, и сразу перешел к делу. — Клянусь всеми богами Аррѐды, вы выбрали не лучшее время для визита.
Крик Беаты был тому подтверждением. Мальстен не стал тянуть. Он решительно шагнул к двери комнаты и приподнял голову, чтобы посмотреть в глаза рослого кузнеца.
— Я пришел помочь Беате, — качнул головой кукольник. — Меня прислала Эленор.
Грегор нахмурился сильнее прежнего.
— Что? Но где она сама?
— Умирает, — холодно отчеканил Мальстен.
Лица Грегора и Ильдвина заметно побледнели. Кузнец беспомощно посмотрел на своего помощника, словно тот мог дать дельный совет. Мальчик молчал.
— Но… — неуверенно произнес Грегор, — …чем вы можете помочь? И где Петер?
Мальстен тяжело вздохнул, оттесняя кузнеца с дороги и входя в комнату Беаты.
Хрупкая темноволосая молодая женщина полусидела на постели. Простыни и часть ночной сорочки были алыми от крови.
Мальстен с усилием сфокусировал зрение на роженице: без напряжения глаз для него она представляла собой размытое пятно.
— Петер отправился в соседнюю деревню за другой повитухой, — на ходу объяснил кукольник, приближаясь к кровати женщины. Ему с трудом удалось удержать руку, которая так и тянулась потереть глаза. — Я здесь, чтобы помочь Беате дождаться ее.
Грегор неуверенно замер в дверях. За его спиной с ноги на ногу неловко переминался Ильдвин, не решаясь войти в комнату.
Беата тяжело застонала, приготовившись к новой боли. Живот молодой женщины казался непомерно огромным на фоне столь хрупкого тела.
— Как? — прокричала она сквозь боль, с силой сжимая перину кровати. — О, боги, как вы поможете?! Вы умеете принимать роды?!
Она вновь зашлась в крике.
Мальстен сочувственно кивнул и обратился одновременно и к кузнецу, и к его супруге.
— Нет, этих навыков у меня нет, но есть другие. Я сумею задержать роды до прихода повитухи. До этого момента вы и ваше дитя будете в безопасности, гарантирую. Мне понадобится только одеяло или покрывало. Темное. Чтобы… закрыть кровь.
На этот раз Грегор заметно напрягся, невольно вспоминая те слухи, что ходили о мрачном кукольнике поначалу при одном лишь упоминании его имени:
«Родственник того самого? Или однофамилец? Вот ведь не повезло!»
«Но им самим ведь не может быть! Того ведь казнили…»
«Должно быть, все-таки однофамилец. Он ведь человек все-таки…»
«И понятно, почему о себе не говорит: видно ведь, что тоже воевал. Ветеран, должно быть. А имя произнесет, и сразу того вспомнят — тот ведь тоже Ормонт был? Или как-то так…»
Мальстен тяжело вздохнул, понимая, что, без ответов на вопросы, витавшие в воздухе с самого момента его приезда в Прит, сейчас дело не обойдется. Он внушительно посмотрел на Грегора, мысленно готовясь, что тот мгновенно схватится за любое оружие, какое окажется под рукой, и предпочел не тянуть с объяснениями:
— Да, я… не вижу красного.
Произнося эти слова, Мальстен лукавил. Он видел. И даже мог концентрироваться на своей работе, путь и с трудом. Однако на такие жертвы он ради семьи кузнеца идти не хотел. По правде говоря, он ни на какие жертвы не готов был пойти ради почти незнакомой ему семьи кузнеца — если б не Эленор, его бы здесь не было…
Грегор несколько секунд стоял, не мигая, и лишь по прошествии этих растянувшихся на вечность мгновений, он ахнул от неожиданности, с трудом скрывая испуг. Беата вновь закричала, но на этот раз в ее крике звучал страх, а не боль.
— О, боги, нет! Грегор, убери его! Убери от меня эту тварь! — взмолилась она. Ужас исказил ее лицо.
Мальстен глубоко вздохнул. Слова женщины нисколько не тронули его: чего-то подобного и стоило ожидать.
— Так вы — он и есть? — округлив глаза, пролепетал кузнец, силясь не сделать шаг прочь от непрошеного гостя. — Не родственник? Он самый? Анкордский кукловод? Вас считают мертвым…
— Это долгая история, — отмахнулся кукольник. — Я надеюсь на ваше благоразумие, Грегор. Вы знаете, что я за существо, а я знаю, как вы на меня реагируете. Но без меня ваша жена вряд ли дотянет до прихода повитухи. В моих силах помочь ей. Принимать это или нет — решать вам, я принуждать не стану.
Кузнец едва не ахнул, понимая, что это существо действительно оказывает ему услугу, не прибегая к принуждению, в чем таким, как Мальстен, истинно не было равных. Трудно было поверить, что демону (особенно этому) столько времени удавалось ничем себя не выдавать в Прите, несмотря на слухи и сомнения.
За спиной кузнеца испуганно пискнул Ильдвин и отскочил подальше от комнаты. Кукольник не обратил на него внимания. Грегор продолжал ошеломленно смотреть на гостя, пытаясь до конца осмыслить его слова. Мальстен не торопил, понимая, что его реакция вполне предсказуема: не каждый день можно было встретить данта̀лли. Особенно данталли, предлагающего человеку помощь.
— О, боги… — только и вымолвил, наконец, кузнец.
Мальстен нахмурился, покачав головой.
«Для человека, у которого жена вот-вот разродится, ты, пожалуй, думаешь слишком долго», — недовольно проворчал он про себя, холодно ответив:
— Боги здесь ни при чем, Грегор. Анкордский я кукловод или другой данталли, сейчас неважно. Важно то, что сейчас моя помощь — единственное, на что можно надеяться вам и вашей жене.
Кузнец вновь хотел что-то сказать, но, устав от затянувшегося промедления, Мальстен решил взять инициативу в свои руки. Он сделал несколько шагов к двери и повернулся к мальчику. Ильдвин так и не решился убежать далеко и сейчас стоял, вжавшись в стену рядом с комнатой Беаты. Кукольник попытался дружественно улыбнуться ему, демонстрируя единственную ямочку на левой щеке.
— Ильдвин, — данталли постарался придать своему голосу меньше строгости, чтобы не заставить мальчонку впасть в еще больший ужас, — неси покрывало. Самое темное, что у вас есть. Не медли! Мы теряем драгоценное время.
Мальчик неуверенно отошел от стены и замер в дверном проеме.
Грегор, выйдя, наконец, из оцепенения, повернулся к своему подмастерью, тот вопрошающе посмотрел на кузнеца в ожидании подтверждения или опровержения только что прозвучавшей команды.
Грегор коротко кивнул мальчику, и Ильдвин поспешил исполнить распоряжение. После кузнец вновь посмотрел на данталли. В тот же самый момент комната наполнилась криком Беаты. Грегор сжал губы в тонкую линию и приблизился к кровати жены, не сводя настороженного опасливого взгляда с Мальстена.
— Она сумеет дождаться повитухи? — голос кузнеца подрагивал, глаза требовали немедленного ответа. — Вы сможете спасти ее и мое дитя?
Данталли коротко кивнул.
— Да. Я возьму под контроль ее сознание и тело.
Протестующий крик женщины вперемешку с болезненным стоном, прорезал помещение, но кукольник не обратил на это внимания, продолжив говорить с бо̀льшим нажимом и преимущественно для кузнеца.
— Она не будет терять кровь и чувствовать боль, будет словно бы заморожена в состоянии покоя, пока не придет повитуха. Все процессы ее организма и организма ребенка будут замедлены, почти остановлены, но при этом оба будут живы. Помочь ей родить я не смогу, технология родов мне незнакома, вмешательство в них может лишь навредить. Но пока Беата будет под моим контролем, я гарантирую ей и ребенку безопасность. Потом все будет зависеть от повитухи.
Ильдвин вернулся с темно-коричневым шерстяным одеялом, бросил его к ногам данталли и бегло ретировался, не поднимая глаз.
Мальстен мрачно посмотрел на кузнеца. Грегор поднял покрывало и послушно накрыл им ноги и живот жены. Беата схватила его за руку, глаза ее блестели от слез и казались безумными от нахлынувшего страха.
— Нет! Грегор, не позволяй ему… не позволяй ему сделать это со мной! Я смогу дождаться… я сохраню наше дитя сама, только…
Не договорив, Беата вновь закричала от боли, сжимая руку мужа с такой силой, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы не вскрикнуть.
— Ты не справишься сама, — нежно проговорил он, когда волна боли жены, казалось, схлынула. — А я не хочу тебя терять из-за предрассудков.
Взгляд кузнеца обратился к данталли.
— Будь вы хоть Жнец Душ собственной персоной, мне все равно! Помогите ей…
Мальстен вздохнул.
— Я помогу. Но вам следует уйти. Так будет лучше, поверьте мне.
Беата вновь стиснула предплечье мужа, надеясь удержать его подле себя.
— Нет, Грегор, не оставляй меня с ним!
Кузнец качнул головой и накрыл руку жены своей ладонью.
— Я не уйду, — пообещал он, одновременно отвечая данталли. — Я никуда не уйду.
Мальстен безразлично пожал плечами и встал напротив кровати лицом к роженице. Теперь, когда крови не было видно, черты Беаты прояснились. На вкус Мальстена она была некрасива: длинный нос, высокий лоб, слишком тонкие губы, маленькие темные глаза и редкие брови.
— Как угодно, — вздохнул данталли.
Он чуть выставил вперед руку, и его взгляд неуловимо изменился. Серо-голубые глаза пусть и остались похожими на человеческие, стали смотреть будто бы из иного мира. Мира, в который обыкновенным людям не было доступа. Черные нити, видимые одному лишь Мальстену, протянулись от его пальцев к голове и животу Беаты. Молодая женщина, не издавая ни звука, резко переменилась в лице: черты расслабились, дыхание выровнялось, рука, с силой сжимавшая предплечье мужа, опустилась на кровать, а чуть затуманенный взгляд начал рассеянно бродить по комнате.
— Беата… — неуверенно окликнул Грегор. Он тщетно пытался найти глазами ее взгляд, но супруга не реагировала.
— Она вас не видит. И не слышит, — спокойно сказал Мальстен, не взглянув на кузнеца. Контролировать тело марионетки ему не составляло труда, но контроль сознания давался много тяжелее и требовал предельной концентрации. — Я оградил ее от этого мира, чтобы уберечь от боли. Поэтому и предлагал вам не следить за моей работой — знаю, что вам она кажется неприятной и противоестественной.
Грегор неуверенно пожевал губу, предпочтя не комментировать этот очевидный факт.
— И… сколько вы ее будете так держать?
Взгляд Мальстена, сосредоточенный на Беате, посуровел.
— Столько, сколько потребуется.
— И это никак не отразится на…
— … на вашем ребенке? Нет, никак.
Грегор смущенно потупил взгляд и прерывисто вздохнул. Мальстен усмехнулся, поняв, что не только этот вопрос интересовал кузнеца. Данталли снисходительно хмыкнул и кивнул, не отрывая взгляда от марионетки.
— На ее душе это тоже никак не отразится. Вопреки всеобщему заблуждению… — он помедлил, качнув головой, — …мы не крадем души. Это миф.
— Но ведь те сто солдат Анкорды… — неуверенно пролепетал кузнец. Мальстен сурово сдвинул брови и грубо оборвал его.
— Были обычными людьми. С душами. Я ничего у них не крал.
Грегор неловко зарделся, кивнув.
— Я… просто… я только хотел… спасибо вам, г-господин Ормонт.
— Идите, — взгляд Мальстена вновь сделался равнодушным и сосредоточенным. — Вы здесь действительно не нужны. К тому же мне… неудобно концентрироваться и на сознании Беаты, и на разговоре с вами одновременно.
Кузнец понимающе закивал и поспешил покинуть комнату. Он замер у самого выхода, не дав Мальстену облегченно вздохнуть. На деле данталли не настолько стесняло присутствие Грегора. Он лишь хотел избавить себя от его навязчивого общества: его беспокойство, недоверие и настороженность — вот, что по-настоящему тяготило кукольника.
— Господин Ормонт, — вновь окликнул кузнец…
Мальстен безынтересно вопрошающе приподнял голову, не оборачиваясь.
— Правда… спасибо вам…
Данталли коротко кивнул, не удостоив собеседника ответом. Помедлив несколько секунд, кузнец, в конце концов, покинул комнату.
Вальсбургский лес, Гинтара
Тринадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
А̀элин Дэверѝ не могла припомнить, когда в последний раз погода была столь отвратительной. Казалось, маленькое близлежащее болотце решило ополчиться на весь окружающий мир и превратить Арреду в свое гигантское подобие.
Пожалуй, такая же мерзость царила на улице полтора года назад в небольшой деревушке Са̀льди на территории Зимнего леса Крона, где молодой охотнице на иных существ пришлось столкнуться с ква̀рами. Тогда ливень тоже стоял стеной, однако в ту ночь это сыграло женщине на руку — не будь дождя, квары вели бы себя более активно, и ни в одиночку, ни даже со своим случайным помощником Аэлин не сумела бы справиться с целым гнездом пожирателей плоти. Вчерашней же ночью дождь, без остановки льющий уже вторые сутки, вовсе не помогал, а выступал на стороне врага…
Вальсбургский лес, окрестности Росса, Гинтара
Двенадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
…Особняк, служивший летней резиденцией графа Ричифера, где Его Сиятельство с семьей часто задерживался до поздней осени, одиноко стоял на опушке леса. Поблизости не находилось более ни единого жилого дома — ближайшим поселением к имению являлась небольшая деревня Росс в двух лигах к юго-востоку отсюда.
На улице, не переставая, лил дождь, Аэлин вымокла до нитки и совершенно выбилась из сил после того, как пришлось сделать по такой погоде небольшой крюк, огибая близлежащее болото. Добравшись до особняка Ричиферов, молодая женщина не стала тешить себя надеждой на теплый прием хозяев и заранее подготовилась к тому, что графская семья не пустит ее на порог, но попытать удачу все же решилась. К удивлению Аэлин, Его Сиятельство, как только незваная гостья представилась, проявил искреннее радушие и пригласил путешественницу переждать дождь в доме, не заставив ее в одиночку добираться до Росса по такой погоде. Молодая женщина с истинной благодарностью приняла это приглашение.
На вопросы о том, что привело ее сюда, Аэлин старалась отвечать обобщенными фразами, не спеша рассказывать о роде своих занятий. Об охотниках — таких, как она — на Арреде складывалось два совершенно противоположных мнения, и молодая женщина не желала в такую скверную ночь напороться на худшее из них и вновь оказаться под дождем. К тому же рабочая версия о «путешественнице, разыскивающей близкого человека», вполне удовлетворила любопытство радушного графа Бэлла Ричифера и его супруги Колѝн, хотя графиня не преминула, невзирая на оказанное гостеприимство, предупреждающе окинуть привлекательную странницу взглядом, когда та переступила порог дома.
Репутация графа и его жены бежала вперед своих обладателей — о ветрености Бэлла Ричифера едва ли не слагали легенды во всем Вальсбруге, а его супруга слыла дамой с железным нравом, которой каким-то непостижимым образом удавалось до сих пор пресекать любые зачатки даже мыслей мужа об измене. Вполне объяснимо, что нежданный визит неизвестной молодой женщины с внешностью, достойной королевской фаворитки, не вызвал у графини добрых предчувствий.
Аэлин едва заметно кивнула хозяйке особняка в знак понимания, всем своим видом показывая Колин, что ни при каких обстоятельствах не намерена становиться причиной семейных раздоров, чем, как ни странно, тут же завоевала ее расположение. Однако в наибольший восторг от нежданного визита странницы пришел шестилетний сын четы Ричифер — юный граф Стефан. Бурю эмоций вызвала даже не сама гостья, а оружие, закрепленное на ее поясе — большой нож с расширяющимся к середине и утяжеленным к концу клинком выгнутой формы и резной деревянной рукоятью.
— Ничего себе! — изумленно воскликнул светловолосый мальчик, и его глаза восторженно заблестели. — Какой у тебя меч!
Колин возмущенно округлила глаза, но Аэлин лишь улыбнулась в ответ на эту реплику и присела рядом с мальчонкой.
— Это не меч, Ваше Сиятельство, — качнула головой она. — Это называется паранг. Идеален в долгом путешествии, потому что годится и для освежевания добычи, и для того, чтобы прорубать себе дорожки в особо трудных для проходимости лесах.
— Ты им прямо рубишь? Сама? — восторженно воскликнул ребенок.
Охотница вновь улыбнулась, но не успела дать ответ: буквально из ниоткуда возникла гувернантка мальчика и позвала его за собой под аккомпанемент замечания графини, что юный Стефан позволяет себе ужасную фамильярность.
Аэлин проводила поникшего ребенка внимательным взглядом. Несмотря на восторженный блеск и живость в глазах, он казался болезненно осунувшимся и бледным, будто бы им уже начала овладевать какая-то хворь, однако еще не показала себя в полную силу.
— Прошу простить этого невежу, — улыбнулась графиня Ричифер, вырывая гостью из раздумий. — Последнее время все труднее найти на него управу. Ему нужен кто-то построже, чем Агата, с которой он проводит времени больше, чем с другими учителями. Она — добрая душа, и может его слишком разбаловать.
— Идем, Стефан. Пора ложиться спать, — неприятным скрипучим голосом проговорила гувернантка. Аэлин присмотрелась к ней, надеясь определить хотя бы ее возраст, и не смогла: на вид этой женщине с одинаковой легкостью можно было дать, как тридцать, так и пятьдесят лет.
Почему-то назвать Агату доброй у охотницы не получалось даже в мыслях. Аэлин допускала, что первое впечатление обманчиво, но было в этой особе нечто отторгающее, при том разобрать, что именно, не представлялось возможным.
Следуя за гувернанткой, Стефан почти обреченно посмотрел на родителей и шмыгнул носом. Ярко-зеленые глаза охотницы заинтересованно прищурились. Неясное нехорошее предчувствие относительно мальчика не давало ей покоя…
Окрестности Росса, Гинтара
Тринадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
«Подумать только! Если бы я решила идти в Росс, если бы не попросилась на ночлег в этот дом, к концу Мезо̀на Стефана бы не стало!» — ужаснулась про себя Аэлин, пятясь назад под стеной проливного дождя на заднем дворе особняка Ричиферов…
Окрестности Росса, Гинтара
Двенадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
… Хозяева дома любезно предоставили Аэлин комнату на ночь, велели слугам подготовить для гостьи ванну, а после накрыть на стол. Ужин закончился лишь к позднему вечеру, когда юный граф Стефан вновь спустился в гостиную к родителям и тихо захныкал, что не хочет ложиться спать в присутствии Агаты.
— Я не хочу, чтобы она смотрела на меня, когда я сплю, — пожаловался он, с надеждой глядя на охотницу и переводя жалостливый взгляд серых глаз на родителей. Колин тяжело вздохнула и приобняла сына.
— Вы чрезмерно капризны этой осенью, молодой человек. С каких пор Агата начала беспокоить твой сон? Она с самого твоего рождения с тобой!
Аэлин посмотрела в дверной проем, где снова бесшумно возникла гувернантка. Охотница поежилась от промозглого ощущения сырости, царившего даже в доме, несмотря на тепло очага. Недоброе беспокойное предчувствие вновь заворочалось в глубине ее души.
— Раньше она не пахла тиной… — тихо, с явным испугом и обидой на родительское непонимание произнес Стефан. Граф Ричифер громко усмехнулся.
— Посмотри на погоду! Сегодня все пахнет тиной.
Однако на Аэлин слова мальчика подействовали куда сильнее и заставили проникнуться должным опасением.
— Тиной… — едва слышно повторила она, взглянув на Агату.
Непростое дело, которому охотница посвятила свою жизнь, научило ее прислушиваться к подозрениям, вовремя реагировать, в кратчайшие сроки взвешивать аспекты сложившегося положения и принимать решения. Ошибочные или нет — быстрые, они могли спасти жизнь. Запах тины — даже если сейчас он был простым совпадением — являлся одной из характерных черт существ, которых в народе называли болотными ведьмами. И проверить, являлась ли Агата на деле одной из них, можно было легко и быстро…
На миг время словно замерло. Охотница успела схватить со стола солонку, одновременно ловким движением выхватывая паранг из ножен. Графиня испуганно вскрикнула от неожиданности, прижимая к себе сына. Бэлл Ричифер оперся на стол, намереваясь резко подняться, и в ту же секунду время ускорило бег, словно стремилось наверстать то, что упустило за несколько замороженных мгновений. Гувернантка стремительно увернулась от брошенной в нее солонки, зашипев при виде рассыпавшейся по полу соли, словно змея. Черты лица женщины подернулись водянистой рябью и расплылись, являя всем присутствующим отвратительное зрелище.
Человекоподобная тварь, волосы которой, казалось, частично состояли из тины, а тело было полупрозрачным и мутным, как болотная вода, противно заверещала и буквально растворилась в ближайшей стене, понимая, какого противника злой Крипп этой ночью привел в столь полюбившееся ей гнездышко.
Аэлин выругалась про себя, крепче сжав рукоять паранга.
«Быстрая, тварь!»
— Что?.. Что это такое?.. Кто это был?.. — испуганно закричала Колин, не отпуская хнычущего сына. Сейчас от ее железного нрава не осталось и следа. Охотница нахмурилась и бегло окинула семью графа серьезным внушительным взглядом.
В дверях появилось пятеро перепуганных слуг, прибежавших на крик графини.
— Это спарэ̀га, — качнула головой Аэлин. — Болотная ведьма. Слышали о них?
Бэлл Ричифер нахмурился. Вальсбург полнился легендами об иных существах, и графу не раз приходилось слышать о спарэгах от своих суеверных слуг. Болотные ведьмы, как их называли в народе, обитали близ водоемов… как раз, как в данном случае. Спарэги слыли одиночками и жили недолго, если только не находили поблизости от своего болота дом человека, где жил маленький ребенок. Снова — как раз, как сейчас…
— Агата, что… Агата была этой спа… как ее? — голос Колин срывался. Граф Ричифер приблизился к супруге и окинул взглядом столпившихся в кучу слуг.
— Нет, Агата мертва, — ровным голосом, за которым скрывался страх, отозвался он, вопрошающе взглянув на Аэлин. — Верно? Что-то мне подсказывает, что вы знаете ответ.
Охотница подтвердила слова графа коротким кивком.
— Послушайте, я могу помочь, — серьезно произнесла она. — Я не совсем обычная путешественница, я занимаюсь охотой на иных существ. Спарэги питаются жизненной силой детей. Видимо, местная ведьма приметила вашу гувернантку для маскировки и Стефана в качестве жертвы, а теперь окончательно осмелела и решила полакомиться. Не знаю, где искать тело настоящей Агаты, но подозреваю, что оно на дне болота.
Колин со слезящимися от страха глазами посмотрела на гостью.
— И это существо… боги, я подпустила ее к своему сыну?!
— Ее вовремя раскрыли, так что, если теперь от нее избавиться, опасность Стефану не грозит, — охотница ободряюще улыбнулась перепуганному ребенку.
— Вы сможете убить ее? Вы поможете? — поджав губы, спросила Колин.
Аэлин кивнула, обернувшись к слугам.
— Да. Думаю, что смогу.
— Скажите, что нужно делать, — решительно произнес Бэлл, готовясь вооружиться. Охотница приподняла руку в останавливающем жесте.
— При всем уважении, граф, сражаться со спарэгой вы не будете.
— Я не могу позволить женщине… — начал было он, но Аэлин перебила его.
— Нет, я серьезно. Вы не будете с ней сражаться. Здесь нужна не смелость и не отвага, а быстрая реакция и умение сражаться в поединках без правил. У вас есть это умение, граф? — глаза охотницы оценивающе скользнули по Бэллу, который, в свою очередь, лишь неуверенно качнул головой. — Так я и думала. Что ж, тогда, снова при всем уважении, вы будете мне только мешать. Если не станете спорить и сделаете, как я говорю, сможете навсегда забыть об этой твари. Вы понимаете?
Все присутствующие с готовностью посмотрели на Аэлин в ожидании ее дальнейших указаний. Молодая женщина кивнула, ее губы тронула легкая решительная полуулыбка, скрывающая волнение.
— Тогда всем держаться рядом со мной. Без самодеятельности. Вооружитесь только солью — всей, что есть в доме. Если увидите спарэгу раньше меня, бросайте соль в нее. Это на время лишит ее возможности растворяться в стенах дома. Сделает ее твердой.
— А потом?.. — испуганно спросила Колин.
— А потом бегите.
Окрестности Росса, Гинтара
Тринадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
…Безносое отвратительное существо злобно скалилось, обнажая ряд острых, как иглы, зубов и угрожающе перебирало когтистыми пальцами. Аэлин попятилась, боясь поскользнуться на мокрой траве заднего двора особняка. Ливень все не переставал, небо то и дело озарялось вспышками молний, за которыми следовали оглушительные громовые раскаты, отвлекающие внимание.
Охотница крепче сжала рукоять паранга, готовая в любой момент нанести рубящий удар. Однако спарэга не спешила нападать. Быстроту реакции Аэлин она успела оценить еще в доме, когда охотница бегло выхватила оружие, одновременно приготовив для атаки соль.
«Проклятье, лучше уж те преследователи, чем болотная ведьма», — усмехнулась про себя молодая женщина, нервно отбрасывая мокрые светлые волосы с лица зажатой в кулак левой рукой. — «Эта тварь умна и осторожна. Будет выжидать, пока я нападу первой. Ничего у тебя не выйдет, мерзкое отродье!»
Спарэга была терпелива. Вряд ли она надеялась напугать охотницу своим ужасным видом, она прекрасно понимала, что встретила на своем пути опытного убийцу. На руку болотной ведьме играла лишь погода — вездесущая сырость и льющий стеной дождь уменьшал подвижность Аэлин и прекрасно служил маскировкой и подпиткой для спарэги. Никто так и не сумел попасть в нее солью. Все обратились в бегство при одном лишь виде уродливого чудища, и, спасаясь, захватили с собой ребенка.
Стефан. Мальчик, на которого болотная ведьма так рассчитывала. Аэлин знала, что факт бегства ребенка злит спарэгу до безумия. Именно на эту безумную ярость охотница и надеялась. Разъяренное существо обладает дюжей силой, однако чаще всего совершает тактические ошибки, которые стоят ему жизни.
Промокшая до нитки одежда ледяными клочьями прилипала к коже. Аэлин прерывисто дышала после нескольких попыток достать тварь и не сводила с нее глаз.
«Давай же, уродина. Нападай!»
Через несколько бесконечно долгих мгновений спарэга ужасающе завизжала и, лязгнув острыми зубами, с неимоверной скоростью бросилась на охотницу, не вытерпев ожидания. Аэлин отскочила в сторону, перекатилась, группируясь так, чтобы не причинить себе вред собственным парангом. Не теряя ни секунды, охотница развернулась и нанесла рубящий удар — почти наугад.
Промах.
Спарэга ринулась в сторону и вновь кинулась на свою противницу, почти облетев ее кругом и зайдя со спины. Аэлин злобно вскрикнула от неожиданности, волей Тарт уклонилась от взмаха когтистой лапы и со всей силы ударила тварь кулаком левой руки в живот, надеясь, что дождь вымыл из руки не все остатки соли. Тело болотной ведьмы наощупь оказалось склизким и липким. Отвращение заставило Аэлин скривиться, когда ее рука по самую кисть увязла в животе спарэги. Соль, впитавшаяся в плоть, причинила болотной ведьме невыносимую боль, и тварь зашлась в жутком крике. Аэлин едва не лишилась слуха от этого звука, но не позволила себе растерянности и промедления. Она резко взмахнула парангом и в полупрыжке нанесла сокрушительный удар по шее спарэги. Лезвие почти не встретило на своем пути препятствий, пролетев чуть дальше, чем было нужно. Уродливая голова с мелкими белесыми глазами отлетела в сторону, похожее на морскую медузу тело покачнулось, и охотница с отвращением вырвала руку из склизкой, твердеющей на глазах, массы живота твари.
Из груди вырвался неконтролируемый тяжелый вздох, но Аэлин не дала себе расслабиться.
«Я ее еще не убила. Надо сжечь эту уродину, пока соль не перестала действовать на нее», — напомнила себе охотница и, ухватив спарэгу за твердеющую от соли водянистую ногу, потащила тело к дому, стремясь быстрее удалиться от головы, все еще клацающей зубами…
Прит, Гинтара.
Тринадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
На всей Арреде вряд ли сыщется знаток, который сумеет доподлинно объяснить, кто такие данталли. Из всех иных существ, живущих бок о бок с людьми, эти — считались едва ли не самыми загадочными и опасными. Некоторые называли данталли демонами, что было вполне объяснимо, если учесть, какой силой обладали эти существа. Боги наделили их властью над движением и — при должной силе и концентрации — даже сознанием людей или животных.
Еще до начала нового летоисчисления, берущего свой исток Со Дня Падения исторической родины данталли, мифы об этих существах наводнили Арреду. При одной лишь мысли об их способностях, становилось невдомек, отчего эти удивительные создания до сих пор не подчинили себе весь мир. Впрочем, нашлись и те, кто верил, что, пусть и неявно — скрыто — демоны-кукольники и впрямь с первых дней своего существования стояли у власти на Арреде, и что именно они прогнали первых богов с этих земель. Люди, свято верившие в подобную теорию, сформировали своеобразное агрессивное религиозное направление, получившее название «Красный Культ». «Культ» — потому что члены секты признавали данталли истинными правителями мира, «красный» — потому что своей заветной целью приверженцы этого направления считали сбросить демонов с трона. Цвет был неслучайно выбран в качестве военного символа жрецов Культа: по легенде данталли не способны были увидеть красное, этот цвет лишал их зрения.
На деле же легенда заблуждалась: демоны-кукольники видели и различали всю гамму оттенков красного, но человек, носящий красную одежду или ее элементы, становился для данталли размытым пятном, на котором было практически невозможно сконцентрироваться, а без четкого образа зацепиться за него черными, невидимыми для человеческого глаза нитями кукловод не мог.
Последователи Культа стали основным средством по истреблению демонов-кукольников, значительно пополнив свои ряды во время Войны Королевств, когда о данталли и их удивительных способностях стало известно едва ли не каждому крестьянину. Сложно представить, сколько ужасающих и захватывающих историй об этих существах в те годы готовы были рассказать завсегдатаи трактиров, особенно за серебряный фѐсо, несмотря на то, что ни один из них, пожалуй, никогда не видел в глаза живого кукловода.
Война породила великое множество новых мифов о данталли, что серьезно осложнило последним жизнь, вынудив скрываться среди людей и всячески избегать использования своих способностей при свидетелях, дабы не привлечь к себе внимание последователей Красного Культа, которые никогда не упускали возможность отправить на Суд Богов очередного демона.
Затеряться среди людей не составляло особого труда, ведь в отличие, к примеру, от аггрефьѐров, данталли не обладали столь ярко выраженными особыми чертами, позволяющими безошибочно определить их истинную суть. Редкому знатоку интуиция могла подсказать, что за необычно глядящими глазами может скрываться иное существо. Распознать данталли внешне было невозможно — разве что кому удавалось случайно при первой же встрече прижаться ухом к их груди и услышать мерный стук двух сердец. Но подобные инциденты случались крайне редко, да и лишь у тех данталли, что по той или иной причине решили, к примеру, провести ночь с человеком, при условии, что последний после выяснения правды решался доложить о демоне-кукольнике, не опасаясь за собственную судьбу. В этом случае последователи Красного Культа возникали буквально из-под земли и с завидным упорством преследовали данталли, выдавшего себя.
Посему демоны-кукольники старались избегать близости с людьми, по крайней мере, подавляющее большинство…
Отец Мальстена Ормонта в это большинство не входил.
Когда Красный Культ активно набирал силу и становился влиятельной организацией, поддерживаемой правительствами почти на всех землях Арреды, а великая Война Королевств только зарождалась в мыслях приближенных к монархам советников, настоящий отец Мальстена слыл романтиком и мечтателем и держал небольшой передвижной кукольный театр. Работа с марионетками идеально подходила для искусных кукловодов, а главное, если не переусердствовать с представлением, никто из зрителей никогда не мог заподозрить в истинном художнике данталли.
На представления Элла̀я До̀ртмунда не гнушался приходить и бомонд — талантом бродячего кукольника восхищались, не думая о его простом происхождении, и не подозревая ни о темно-синей крови, текущей в его жилах, ни о двух сердцах, бьющихся в его груди.
На одном из выступлений, где движения марионеток были столь сложными и отточенными, что наводили лишь на мысль о магии, кукольника удостоила своим вниманием герцогиня Иннесса Ормонт.
Молодая и привлекательная особа, она покорила оба горячих сердца юного Эллая с первого взгляда. Театр кукол тогда надолго остановился в Хо̀ттмаре, земле, принадлежавшей герцогу Гѐлвину Ормонту, даже не подозревавшему о стремительно вспыхнувшей тайной страсти своей супруги.
Эллай открылся своей возлюбленной практически сразу, и это лишь сильнее распалило ее запретное чувство, которому боги не позволили существовать долго.
Неизвестно, каким образом жрецам Красного Культа тогда удалось разоблачить в кукольнике демона, но Эллай был схвачен и после нескольких суток допроса предан огню.
Герцогиня Ормонт была вынуждена скрывать свое безутешное горе. Перемены в ее настроении и поведении замечало ближнее окружение, но вскоре все подозрения и домыслы рассеялись, как утренний туман: стало известно, что Иннесса носит под сердцем ребенка.
Гелвин Ормонт был счастлив, он ни на секунду не засомневался в верности и преданности супруги. Инесса приняла решение растить сына Эллая Дортмунда как наследника герцогства Хоттмар. Молодая женщина чувствовала, что носит под сердцем именно сына данталли, который должен был унаследовать хотя бы часть способностей своего отца. Герцогиня начала долгие тайные поиски информации об этих существах, и ее упорству позавидовали бы даже последователи Красного Культа.
Старания Иннессы увенчались успехом — ей удалось найти для своего обожаемого сына учителя, который сумел рассказать юному Мальстену о его природе и научить скрывать ее, дабы не попасться в руки Красного Культа, как это случилось с его настоящим отцом. К удивлению герцогини, ее сын вовсе не был полукровкой, как она полагала. Учитель Сеза̀р Линьѝ объяснил женщине, что ребенок, хоть одним родителем которого был данталли, наследует все силы и особенности оного.
Все детство и юность Мальстен Ормонт умело скрывал свою истинную природу от внешнего мира, научившись пользоваться дарованными богами способностями столь искусно, что ни один человек, которого юноша оплетал черными невидимыми нитями, не чувствовал его ювелирного воздействия. Однако в 1479 году с.д.п. Сезар Линьи был разоблачен, а Иннесса Ормонт обвинена в сговоре с демонами.
Война Королевств к тому моменту уже разгорелась и охватила материк. Герцогство Хоттмар было разорено и захвачено, и правитель Кардении, поглощенный войной, фактически закрыл на это глаза. Гелвин Ормонт и супруга были казнены без суда за пособничество данталли человеком, позже прослывшим жесточайшим палачом Арреды. Мальстена, в то время заканчивающего обучение в военной академии союзного королевства Нельн, от жестокого процесса дознания спасло лишь то, что подозрения в демонической природе падало лишь на его учителя, и за неимением доказательств или свидетельств Красный Культ в Нельне явиться с проверкой был не уполномочен. Сезар Линьи же, которому Иннесса Ормонт продолжала давать приют все это время, не сказал о своем подопечном ни слова, даже под пытками Культа, как и сама герцогиня, не выдав его тайну.
Отправленный после окончания военной академии на обязательную военную службу, Мальстен еще долго не мог вернуться в свой разграбленный дом. Смерть родных стала для молодого данталли сильнейшим потрясением. Еще большей оплеухой явилась весть о том, что герцогство Хоттмар стало одной из официальных резиденций разросшегося Красного Культа под руководством палача, лично казнившего Сезара Линьи и чету Ормонт. Во время службы, проходивший далеко от мест проведения самых активных боевых действий, Мальстен каждый день мечтал о возвращении домой, лелея мысли о мести убийцам его матери, учителя и приемного отца. Однако со временем ярость остыла, горе притупилось. Мальстен понял, что не имеет как такового права изгонять захватчиков из Хоттмара, ведь Гелвин Ормонт не был его настоящим отцом.
После долгих размышлений о мести Красному Культу данталли пришел к выводу, что никогда не был истинным наследником герцогства. Тогда Мальстен поставил себе совершенно другую цель, коей был мир на землях Арреды. Именно достижению мира данталли посвятил свою жизнь, но судьба его обернулась отнюдь не так, как он предполагал…
…Дверь комнаты шумно распахнулась, и внутрь ураганом влетел промокший до нитки невысокий темноволосый человек, ведя за собой пожилую женщину.
— Беата! Сестренка! Я здесь! — срывающимся голосом закричал Петер. — Повитуха со мной!
Грузная фигура Грегора молчаливо маячила за спинами вошедших.
Повитуха недоверчиво окинула взглядом Беату и стоявшего напротив нее Мальстена.
— Когда, говоришь, начались роды? — прищурившись, спросила она у Петера. Тот непонимающе посмотрел на своего зятя.
«Похоже, Грегор не успел объяснить ему, в чем дело», — понял для себя кукольник и приготовился к новым полным страха и возмущения восклицаниям.
— Шесть… — сглотнув, вымолвил Петер, недоуменно глядя на сестру. — Примерно шесть часов назад.
Слова мужчины ошеломили данталли. За своей работой он совершенно забыл о времени.
— Шесть часов? — тихо переспросил Мальстен, внутренне содрогаясь от осознания того, как долго использовал свои силы. Черные нити, удерживающие Беату, начали медленно втягиваться обратно в ладони кукольника. Он оставил лишь одну тонкую нить, рассчитывая отпустить ее уже в доме Эленор. Контролировать Беату Мальстен более не собирался — связь с марионеткой нужна была лишь для того, чтобы преодолеть путь до дома умирающей подруги.
Роженица несколько раз мигнула, беспомощно оглядев комнату и присутствующих.
— Петер?.. — прошептала она, не понимая, как брат мог вернуться так быстро: как и для данталли, для нее время потеряло всякий смысл.
Уже через несколько секунд лицо Беаты исказилось гримасой боли, и она тяжело застонала.
Мальстен хмуро посмотрел на вошедших.
— Чего вы ждете? — холодно спросил он, обращаясь преимущественно к повитухе. Пожилая женщина ожгла его взглядом, пытаясь взять в толк, кто он и что здесь делает. Вступать в спор она не пожелала: гораздо важнее сейчас было помочь Беате.
Не дожидаясь, пока крики роженицы смолкнут, Мальстен поспешил покинуть комнату.
Ильдвин испуганно юркнул в сторону, скрывшись за соседней дверью, всячески избегая взгляда кукольника.
Мальстен, вздохнув, быстрым шагом направился к выходу из дома кузнеца, стремясь как можно скорее покинуть это злосчастное место, однако Грегор остановил его в дверях.
— Господин Ормонт! Постойте…
Сейчас грозный кузнец казался смущенным неловким юнцом, переминающимся с ноги на ногу, силясь подобрать нужные слова. Мальстен глубоко вздохнул и кивнул.
— Не переживайте, Грегор. Уже завтра ночью меня не будет в Прите. Насчет Беаты тоже можете не волноваться: как я уже говорил, мое воздействие никак не отразится на ее душе, — потерев уставшие глаза, данталли сделал шаг за порог. — Всего доброго.
Кузнец подался вперед, выставив руку перед собой в останавливающем жесте.
— Погодите, Мальстен! — вновь окликнул он. — Вам нет нужды покидать Прит. Клянусь, вашу тайну не узнает ни одна живая душа!..
Кузнец неловко замолчал, поняв, как громко звучал его голос. Мальстен криво улыбнулся, левую щеку пронзила глубокая ямочка.
— Я ценю это, но не стоит давать обещаний, которых не выполните, Грегор, — снисходительно произнес данталли. — Сегодня обо мне уже узнало слишком много живых душ, а посему в Прите более не безопасно. Я должен уйти. Раздайте кукол детям, с собой я их не возьму.
Мальстен прижал руку к груди в знак заблаговременной признательности и уже собирался откланяться, как вдруг задумчиво окинул кузнеца взглядом и вопросительно кивнул:
— Я могу попросить вас кое о чем? — поинтересовался он.
— Разумеется! — с жаром отозвался Грегор, встрепенувшись. — После того, что вы сделали для моей семьи, все, что угодно!
Кузнец осекся, вспомнив, кому дает обещание. Мальстен качнул головой, мысленно усмехаясь страхам собеседника.
— Если родится дочь, дайте ей имя Эленор. На самом деле спасение Беаты и ребенка — полностью ее заслуга, не моя.
Не дожидаясь ответа кузнеца, кукольник вышел из дома и поспешил прочь.
На этот раз путь в пол-лиги показался отнюдь не близким. Не желая более видеть глазами марионетки и понимая, что Беата ни слова не собирается говорить о том, кто ее контролировал, Мальстен отпустил нить уже на полпути к дому Эленор.
Теперь с каждым шагом силы покидали данталли, и, оказавшись, наконец, на крыльце лесной хижины, Мальстен уже едва держался на ногах. Он отворил дверь и вошел в дом, оставляя за собой грязные мокрые следы.
В комнате догорала масляная лампа. Было совсем тихо, тишину нарушал лишь редкий стук капель утихающего дождя на улице.
Данталли, тяжело дыша, добрался до кровати Эленор. Старуха лежала совершенно неподвижно, глаза ее были закрыты, а лицо приобрело неестественно бледный оттенок.
Мальстен тяжело опустился на стул подле постели покойницы, лишь в этот миг осознав, что Жнеца Душ Эленор все же встретила в одиночестве, и эта мысль наполнила тоской оба сердца данталли. Он слабо сжал холодную руку старухи и устало опустил голову.
— Прости, Эленор. Я обещал вернуться и не оставлять тебя в одиночестве… я подвел тебя.
Мальстен невольно вспомнил день, когда старая повитуха узнала его главный секрет. Он тогда бродил по лесу, ища подходящие материалы для изготовления кукол. Эленор кормила белок. Добродушная пожилая женщина первой заговорила с кукольником. Похоже, лишь ее не отторгал его вечно хмурый взгляд.
Сути разговора Мальстен не помнил, помнил лишь, как Эленор пожаловалась ему на то, что бѐлки не подходят к ней близко, а ее плохое зрение не позволяет рассмотреть красивых пушистых зверьков.
Обыкновенно данталли не обращал внимания на подобные людские причитания, но в тот день отчего-то решил помочь старухе.
— Приманить белку нетрудно, — ответил он тогда, положив на землю поленья, присев на корточки и взяв у Эленор небольшую горсть орехов. — Глядите.
Белки в Вальсбургском лесу и впрямь были трусливы и осторожны, но сопротивляться чарам демона-кукольника не могли. Видимые одному лишь Мальстену черные нити ухватили зверька, и тот послушно, словно марионетка, вскочил на ладонь мужчины. Эленор замерла, и Мальстен, улыбнувшись, поманил ее к себе.
— Подойдите, не бойтесь. Она не убежит.
Требовалась истинно ювелирная работа, чтобы управлять столь маленьким существом. Однако Мальстену удалось придать движениям скованного черными нитями зверька естественность.
Эленор осторожно приблизилась, и ее губы растянулись в счастливой, почти детской улыбке.
— Благодарю вас! — вздохнула она, соединив ладони и кивнув. — Они такие красивые вблизи! Я уже и забыла. Спасибо, что потешили меня на старости лет, господин Ормонт. Заглянете в гости? Я угощу ягодным отваром…
Мальстен освободил зверька, и белка поспешила убежать. Эленор проводила животное немного грустным взглядом.
— Не стоит благодарности, я ничего не сделал.
Старуха хитро прищурилась.
— Бросьте, господин Ормонт. Вы были столь любезны ко мне, а теперь отказываетесь принять благодарность? У меня редко бывают гости, все, кто приходят, приходят по одному и тому же вопросу, а простой человеческой беседы я уже давно ни с кем не вела. Возможно, вы все же окажете надоедливой старухе еще одну услугу?
Мальстен вздохнул. Отчего-то ему хотелось согласиться. Он и сам уже давно ни с кем не общался по-человечески. Настолько давно, что боялся в скором времени даже в душе перестать считать себя человеком. Однако риск раскрытия тайны был слишком велик.
— Благодарю за приглашение, но вынужден отказаться. Я спешу. Перед праздником в честь Дня Тарт у меня много заказов на кукол. Может быть, в другой раз? — подобрав собранные поленья, отозвался он.
Эленор лишь пожала плечами.
— Ловлю вас на слове, господин Ормонт. Вы должны мне беседу.
Мальстен сдержанно улыбнулся, кивнул на прощание и поспешил прочь, но, сделав несколько шагов, выронил поленья и шумным выдохом привалился к дереву. Эленор удивительно быстро оказалась подле него.
— Боги, что с вами? Вам плохо?
«В расплате плохо только то, что никогда не знаешь, когда она наступит», — невесело усмехнулся про себя данталли. — «Я уже совсем забыл, как это бывает…»
С трудом отгоняя от себя тяжелые воспоминания, Мальстен натянул улыбку и качнул головой, чувствуя, как краска отливает от лица.
— Не о чем беспокоиться. Сейчас пройдет.
Переведя дух, данталли осторожно поднял поленья. Эленор прищурилась.
— Бѐлки в этих лесах трусливы, господин Ормонт… — многозначительно произнесла женщина. — Я живу здесь много лет, и ни к одному человеку они при мне не шли в руки.
Мальстен качнул головой.
— Это нехитрое мастерство. Я рад был помочь вам.
Эленор улыбнулась, продолжая изучающе глядеть на кукольника.
— Я попросила бы вас обучить меня этому мастерству, если б вам не пришлось потом так страдать от этого.
Мальстен поджал губы, почти умоляюще посмотрев на пожилую женщину. Эленор же уверенно приложила руку к груди Мальстена, и тот резко отшатнулся в сторону. Лицо старухи озарила хитрая улыбка.
— Так я и думала, — кивнула она. — С самого начала подозревала. Хоть бы имя сменили, что ли? Видимо, вы гордец, господин Ормонт, раз не сделали этого. Я думала, вы выглядите иначе.
Мальстен нахмурился, а улыбка Эленор растянулась шире.
— Не переживай, мой мальчик, я никому не собираюсь о тебе рассказывать. Да и мало ли, что могло привидеться старой повитухе? — заботливо произнесла она, склонив голову. Мальстен не поверил собственным ушам. Он был не в силах ответить, лишь округленными от изумления глазами смотрел на доброе улыбчивое лицо Эленор.
— Идем со мной, я угощу тебя отваром из ягод. Он придаст сил, — старая женщина продолжала улыбаться, в ее взгляде не появилось ни тени отвращения или страха.
Кукольник недоверчиво качнул головой.
— Не понимаю, почему вы продолжаете звать меня в свой дом, если поняли, кто я такой…
Эленор глубоко вздохнула. Она понимала, что, покуда не будет произнесено слово, которым зачастую пугают маленьких детей, общение не заладится.
— Послушай, мне совершенно некого угостить этим треклятым отваром, которого я сдуру наварила на роту гинтарийских воинов! Через три дня попортится и отвар, и мои несчастные нервы, так что мне сейчас совершенно плевать, что ты данталли!
Мальстен нервно усмехнулся.
— Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу такое…
Женщина глубоко вздохнула.
— А я никогда не думала, что буду разговаривать с казненным анкордским кукловодом. И все же мы разговариваем, — заметив, как помрачнело лицо собеседника, старуха сочувственно улыбнулась. — Вижу, эта история не так проста, как ее преподносят. Я многое повидала, Мальстен, и, хоть убей, ты не похож на монстра, которым тебя выставили.
— Это отчего же? — невесело усмехнулся данталли. Лицо Эленор сохраняло сочувствующее, по-матерински заботливое, мягкое выражение.
— Монстры так себя не корят, мой мальчик, — вздохнула она, и Мальстен невольно отвел взгляд. Эленор кивнула. — Да, именно об этом я и говорю. Знаешь, может, я и наивная старуха, но все же умею отличить искреннюю горечь от притворной. Рерих VII явно лгал на твой счет.
— Его версия официальная, — нахмурился данталли.
— Что ж, — хитро прищурилась женщина, — с радостью услышу правдивую…
С того дня прошел год. Эленор была единственным человеком, кому Мальстен открылся, после чего не стал покидать деревню. Никто больше не узнал его секрет, а повитуха стала ему добрым другом. За минувшие месяцы Мальстен позволил слабой надежде, что теперь его жизнь, наконец, войдет в спокойное русло, разгореться внутри себя. Но, похоже, он чем-то прогневал Тарт, раз она в одночасье решила отвернуться от него. Всего за один вечер данталли потерял единственного близкого друга, а его тайна стала известна целой семье кузнеца и, возможно, повитухе из соседней деревни. Оставаться в Прите было нельзя, уже сегодня ночью придется уйти. Снова скрываться. Снова искать пристанище.
Слабость тяжелым грузом легла на плечи данталли. Мальстен устало уронил голову на грудь, словно она была слишком тяжелой, чтобы шея могла удерживать ее.
— Я сделал, как ты говорила, Эленор. Все сделал… — голос его предательски надломился, понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. — Надеюсь, боги будут милостивы к твоей душе и позволят тебе переродиться.
Дождевая вода неприятными холодными ручейками текла за ворот плаща, но у Мальстена не было сил снять с себя мокрую верхнюю одежду. Шесть часов. Слишком долго. До Войны Королевств Мальстен еще был способен на такое, но теперь…
Окинув скорбным взглядом покойницу, данталли пообещал себе, что, как только оправится, похоронит Эленор, как подобает. Но сейчас он должен был расплатиться за то, что сделал в доме кузнеца.
…Утро четырнадцатого дня Матира медленно опускалось на Арреду, унося с собой ночую бурю и спокойную жизнь Мальстена Ормонта.
Вальсбургский лес, Гинтара
Четырнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
Вместо тихой ночи в доме графа Ричифера Аэлин получила уйму работы — сожжение спарэги и последующее исследование особняка на предмет других существ. И хотя охотница была уверена, что эти меры совершенно излишни, чета Ричифер настояла и предложила щедрую оплату. Скрепя сердце Аэлин согласилась, провела тщательный осмотр дома и прилегающей территории, и целых два часа перед самым рассветом успокаивала Стефана и Колин.
Утром тринадцатого дня Матира охотница поспешила покинуть особняк и окрестности Росса, несмотря на продолжающуюся непогоду и предложение остаться. Аэлин не хотела становиться наемным охотником на иных существ при чете Ричиферов, а, судя по испуганным глазам графини, Колин была готова буквально посадить гостью на цепь, как сторожевого пса. Посему молодая женщина спешно направилась в близлежащую деревню, надеясь хотя бы там перевести дух. Облегчать путнице дорогу боги явно не собирались: дождь перестал лишь утром четырнадцатого дня Матира.
«Радует хотя бы, что мои преследователи, кажется, потеряли след», — успокаивала себя Аэлин, в глубине души понимая, что передышка будет недолгой. Сейчас ее следы на мокрой земле будут глубже и отчетливее, чем прежде, и преследователи, кем бы они ни были, быстро найдут ее.
«Интересно, хоть в следующей деревне мне удастся поспать по-человечески?» — молодая женщина на секунду мечтательно прикрыла глаза, представляя себе теплую сухую комнату какого-нибудь трактира. — «Если удастся, я буду самым счастливым человеком на Арреде».
Мысль о возможном скором отдыхе придала сил, и охотница бодро зашагала в сторону лежащей на пути деревни, предварительно сверившись с картой. Она надеялась, что, если в Прите и попадется какая-то работа по ее части, то противником окажется не спарэга. Аэлин была уверена, что из всех иных существ, обитающих на Арреде болотные ведьмы — одни из самых отвратительных тварей, и в ближайшее время у нее не было никакого желания вновь сталкиваться с чем-то подобным.
Прит, Гинтара
Четырнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
Утром посетителей в трактире «У Верна» было немного. Верн Э̀длан откровенно скучал за стойкой, наблюдая за сонными разговорами немногочисленных завсегдатаев и за тем, как его супруга меланхолично размахивает метлой по полу, имитируя уборку.
«Лучше б ты на этой метле полетела куда, ведьма. Хоть зрелище было бы какое, а так скука смертная!» — с кривой улыбкой подумал Верн, окидывая внушительные формы жены оценивающим взглядом. Лана Эдлан, несмотря на то, что годы неумолимо брали свое, сохраняла свой особый шарм, который чувствовался в любом, даже самом меланхоличном ее движении, и именно поэтому Верн в шутку называл ее ведьмой. «Из всех женщин Прита меня угораздило связать свою жизнь именно с тобой!» — восклицал он, картинно воздевая очи горе. — «Видать, околдовала ты меня, а я поддался». Эти слова, ставшие любимой шуткой мужа, как ни странно, ничуть не обижали Лану. Напротив, она искренне находила их забавными.
Верн сомневался, что когда-то любил жену по-настоящему, но относился к Лане неизменно тепло и был верен своим супружеским обетам, как и она.
Вырывая всех присутствующих из сонных утренних бесед, дверь трактира открылась, и в помещение вошла молодая женщина. Верн не удержался от того, чтобы изумленно округлить глаза.
Незнакомка явно никогда прежде не бывала в Прите — Верн запомнил бы такую красавицу, если б ему хоть раз довелось видеть ее прежде. Она была довольно высокого роста для гинтарийских женщин. Густые волосы мягкого золотисто-медового оттенка спускались чуть растрепанными локонами ниже лопаток. Черты лица — все до единой — были аккуратными, как если бы их высекал из камня искусный скульптор. Незнакомка была весьма необычно одета: приталенный кремовый элегантный кафтан с грубоватыми черными застежками поверх светлой блузы словно бы плавно переходил в длинную до щиколоток юбку, которая при последующем рассмотрении оказалась вовсе не юбкой, а четырьмя широкими полосами плотной ткани, разделенными разрезами от самых бедер. Под полосами ткани молодая женщина носила плотные облегающие штаны. На стройных ногах посетительницы были высокие черные сапоги, запачканные в грязи — похоже путешественница добиралась до Прита через лес после ночной бури. В ножнах, закрепленных на поясе молодой женщины, показался длинный нож с расширенным к середине клинком.
Верн заставил себя отвести взгляд от незнакомки, когда ее яркие зеленые глаза остановились на нем. Мужчина почувствовал себя неловко, понимая, что слишком долго разглядывает посетительницу, совершенно не стесняясь присутствия своей супруги.
Светловолосая женщина направилась к стойке трактира и устало вдохнула.
— Доброго утра, — произнесла она, хотя, судя по ее голосу, у нее это утро выдалось совсем не добрым. Верн неловко пожевал губу, стараясь не смотреть на Лану, заинтересованно наблюдавшую за посетительницей.
— Доброго… — отозвался мужчина. — Чего желаете? Еда? Напитки?
Незнакомка качнула головой.
— Мне нужна комната. На сутки, не больше. О еде и напитках позже, господин…
— Эдлан. Верн Эдлан, госпожа, — поспешил представиться хозяин трактира. — А ваше имя?
— Зовите Аэлин, — небрежно бросила посетительница.
«Аэлин», — повторил про себя Верн, едва не расплывшись в непозволительно мечтательной улыбке. — «Красивое какое имя!»
Лана, казалось, услышала мысли супруга и ожгла его предупреждающим взглядом. Верн прочистил горло.
— Что ж, отлично, леди Аэлин. Моя жена Лана проводит вас и покажет комнату. Это будет стоить три фесо… у нас оплата вперед, так что…
Аэлин безразлично кивнула, извлекла из заплечной сумки мешочек и положила деньги на стойку. Верн прищурился и подвинул одну монету посетительнице.
— На один обсчитались, госпожа. Здесь четыре…
— Знаю, — отозвалась Аэлин, подтверждая свои слова кивком. — Один дополнительно. Чтобы меня не побеспокоили ближайшие несколько часов. Проследите за этим, господин Эдлан?
Верн кивнул, позволяя себе, наконец, улыбнуться щедрой посетительнице.
— Желание посетителя для меня закон! — громко продекламировал он.
Провожая Аэлин, Лана обернулась к мужу и нехорошо прищурилась.
«Столько лет прошло, а все ревнует меня, ведьма!» — не переставая улыбаться, подумал Верн.
Мальстен откинул плащ на землю и все еще подрагивающими руками взялся за лопату, стоя на той самой опушке леса, где год назад Эленор узнала его секрет. Земля казалась непомерно твердой, и копать могилу было тяжело не только от осознания того, кого она укроет, но и физически: тело данталли наполняла чугунная слабость, легкий озноб все не отступал, собственные руки не слушались. После шести часов работы с Беатой кукольнику требовалось куда больше времени на восстановление сил. Намного больше, чем он мог себе позволить…
Мальстена подгоняло желание как можно скорее покинуть Прит. Сплетни имеют свойство разноситься быстро — скоро вся округа будет знать и говорить о нем. Уйти придется довольно далеко, возможно, даже в соседнее королевство, где нужно будет затаиться и переждать момент, пока все предположения о его местонахождении ускользнут от короля Анкорды, а его верные псы перестанут рыскать в поисках беглеца.
Данталли замер и прикрыл глаза, всеми силами стараясь отогнать от себя навязчивые воспоминания о годах Войны Королевств, однако они накатывали волнами, и остановить их было уже невозможно…
Чѐна, Анкорда
Двадцать второй день Реу̀за, год 1482 с.д.п.
Оба сердца данталли напряженно забились, когда высокие двери тронной залы распахнулись перед ним, являя взору просторное светлое помещение, украшенное яркими витражами, устланное золотистым ковром и отмеченное флагами Анкорды на каждой массивной резной колоне. Мальстен сжал кулаки, понимая, на какой риск идет, но пути назад уже не было. Нужно было довести дело до конца. Сейчас, после Вальсбургской Конвенции о запрете участия иных существ в Войне Королевств, данталли особенно рисковал, придя с намерением открыть свою истинную природу во дворец Рѐриха VII Анкордского, временно пребывавшего в столице для подготовки переговоров с союзниками.
Стоило Мальстену сделать шаг в тронную залу, герольд громко возвестил:
— Его светлость, Мальстен Гелвин Ормонт, герцог Хоттмарский.
Данталли приблизился к трону рослого молодого короля Рериха на допустимое расстояние и почтительно поклонился, чувствуя, как краска приливает к лицу от волнения.
Правитель Анкорды, несмотря на свои внушительные габариты, вовсе не казался грузным. Однако когда он поднялся с трона и шагнул навстречу своему гостю, эхо стука его каблука разнеслось по всей тронной зале. Стоявший по правую сторону от трона худосочный советник короля даже заметно вздрогнул, как и все приближенные, находящиеся в помещении — похоже, монарх нечасто удостаивал своих посетителей тем, что поднимался со своего места в их присутствии.
— Хоттмар… — нахмурился Рерих. Его громкий баритон, казалось, отразился от каждой стены. — Мне казалось, Хоттмар нынче стал основной резиденцией Красного Культа в Кардении. Я не вижу на вас красных одеяний, герцог Ормонт.
Мальстен поднял глаза на короля и кивнул.
— Вы совершенно правы, Ваше Величество, я не состою в Красном Культе. Земля, наследником которой я являюсь, была захвачена вышеупомянутой организацией в ходе войны, посему формально я не герцог, а лишь проситель, у коего осталось только его имя.
Рерих изучающе склонил голову.
— Когда нахожусь в столице, я принимаю просителей в конце каждого месяца, господин Ормонт, а сейчас — и того реже, ибо идет война, и находиться во дворце не позволяют обстоятельства… — разочарованно произнес он. Данталли кивнул, взяв на себя смелость перебить короля.
— Мне это известно, Ваше Величество. Однако я лелеял надежду, что Вас заинтересует то, зачем я явился к Вам.
Рерих скептически приподнял бровь. Его взгляд буквально спрашивал: «что же может заинтересовать меня в просьбе человека, у которого не осталось ничего, кроме имени?», однако задавать этот вопрос в такой формулировке монарх не спешил.
— Что же заставило вас так думать?
Мальстен огляделся.
— При всем моем почтении, Ваше Величество, я смогу обсудить с Вами мое предложение лишь наедине, либо в кругу тех лиц, кому Вы безоговорочно, — данталли особенно подчеркнул это слово, — доверяете. И тем лучше для нас обоих, чем этот круг будет уже.
Рерих округлил глаза, изумленный столь вольным заявлением чужестранца. Несколько секунд он изучающе смотрел на Мальстена, затем окинул недовольным взглядом стражу у дверей, за ними — советника и кивнул.
— Что ж, вы застали меня в подходящем настроении, господин Ормонт, — хмыкнул молодой король. — Мне любопытно, что вы можете предложить. И, пожалуй, вы можете рассчитывать на приватную беседу. Оставьте нас!
Последние слова были обращены ко всем присутствующим, кроме данталли.
— Ваше Величество… — попытался возразить советник, однако Рерих угрожающе прищурился и властно приподнял руку.
— Это приказ, — строго оборвал он, и более никто не посмел ослушаться.
Советник, проследовав к двери последним, окинул Мальстена неприятным подозрительным взглядом, однако не сказал ему ни слова.
Как только король остался с визитером наедине, он вопрошающе кивнул.
— Так с чем же вы ко мне пришли, господин Ормонт?
Данталли сделал шаг к монарху и решительно посмотрел в его темные глаза.
— Я хочу вступить в ряды войск Анкорды, Ваше Величество. Сражаться за вас на войне.
Рерих даже не попытался скрыть разочарование во взгляде.
— Это и есть цель вашего визита, ради которой я приказал всем удалиться? Дело, которое не терпит свидетелей? Вы имеете наглость насмехаться надо мной подобным образом?
Король явно начинал злиться, и Мальстен поспешил успокоить его.
— Все не совсем так, как Вы подумали, Ваше Величество, — произнес данталли, продолжая пристально смотреть монарху в глаза. — Видите ли, я не совсем обычный боец, как может показаться на первый взгляд. Я имею смелость предполагать, что мое присутствие поможет Анкорде победить в войне и соблюсти те интересы, что она преследует.
Рерих недоверчиво прищурился.
— И как же ваше присутствие поможет? — скептически спросил он.
Мальстен прерывисто вздохнул. Пришло время рискнуть всем.
— Я данталли, — тихо произнес он. Рерих вздрогнул и с трудом удержался, чтобы не отшатнуться. Он не понял, что на месте его удержали невидимые нити, вплетенные в руки Мальстена. Те же нити удержали его и от того, чтобы позвать стражу.
Данталли напряженно выпрямился, понимая, что сейчас ставит на карту свою жизнь. Перед тем, как явиться в анкордский дворец, он не раз продумывал, как ему следует поступить, каким именем назваться, и пришел к выводу, что использует настоящее. Чтобы добиться своей цели, необходимо было иметь соответствующее положение в обществе, без этого Рерих бы его попросту не принял. К тому же Мальстен был убежден, что в случае резкого отказа и ареста призванные к делу жрецы Красного Культа все равно вытянули бы из него всю правду — этому они хорошо обучены. В случае же успеха умелый кукловод верил, что при его талантах его и вовсе невозможно будет раскрыть. Поразмыслив, самонадеянный молодой данталли пришел к выводу, что называть ложное имя не было смысла.
— Выслушайте меня, Ваше Величество, прошу Вас. А после поступайте, как сочтете нужным, — демон-кукольник заговорщицки улыбнулся, левую щеку буквально проткнула глубокая ямочка.
Рерих нахмурился и заговорил непривычно тихо.
— Вы, видимо, не слышали о Вальсбургской Конвенции, господин Ормонт? Она состоялась после Битвы при Шорре, и было решено ввести строжайший запрет на участие иных существ в войне. Следуя условиям Конвенции, я должен не просто выпроводить вас отсюда, а передать Красному Культу!
Мальстен качнул головой.
— При всем моем почтении, Ваше Величество, если б именно таким было Ваше намерение, Вы не стали бы пугать меня Культом, а уже звали бы стражу, однако Вы этого не делаете. Стало быть, мое предложение Вам все еще интересно.
Несколько секунд монарх словно боролся с собой.
— Я признателен, что иное существо, учитывая всю опасность своего намерения, выбрало именно Анкорду, чтобы помочь одержать победу в войне, но принять ваше предложение будет безумием, господин Ормонт, — строго ответил Рерих. — Вас раскроют в первом же сражении. На такой риск я не готов пойти.
Мальстен покачал головой.
— Меня не раскроют, — уверенно произнес он.
— Почему вы так решили?
— Для этого Вам следует посмотреть, на что я способен, Ваше Величество.
Рерих глубоко вздохнул.
— Хотите провести показательное выступление?
— Хочу стать в этом выступлении одним из действующих лиц, — кивнул Мальстен.
На лице монарха отразилось глубокое недоумение.
Участие кукловодов в боевых действиях никогда не придавалось огласке. Несмотря на выдающиеся способности этих существ, суеверные страхи остановили большинство королевств Арреды от того, чтобы воспользоваться услугами данталли. Однако четыре монарха решились на такой шаг, и, словно сам Крипп приложил руку к воздаянию за это решение: судьба свела все четыре королевства на поле боя при Шорре. Это легендарное сражение, состоявшееся на тринадцатый день Сагѐсса 1480 года с.д.п., получило название «Битва Кукловодов». Армии Ка̀рринга, Вѐзера, Ѝльма и Ла̀рии схлестнулись в жесточайшей схватке, где полегло великое множество воинов. Каждой из армий пытался управлять вражеский демон-кукольник, наталкивая солдат на мечи, заставляя совершать самоубийство, сбивая организацию строя, принуждая бросить оружие и стать легкой мишенью для противника. Каждый данталли при Шорре держался на возвышении позади армии, охраняемый отрядом солдат. Они должны были видеть свои цели и управлять людьми, на которых не было красного, словно марионетками в кукольном театре. Оттого слова̀ Мальстена Ормонта так удивили Рериха VII: никогда прежде данталли не были действующими лицами своих «представлений».
После Битвы Кукловодов, короли Арреды пришли к выводу, что данталли используют людей, как бездушных кукол, разбрасываются их жизнями, словно мусором ради собственного развлечения и в угоду собственной жестокости. Идеи, ранее присущие лишь последователям Красного Культа, быстро разнеслись по всем королевствам. Мирные жители сочли вмешательство демонов-кукольников в войну людей противоестественным, безнравственным деянием, отчего-то поддержанным правителями, и волнение среди мирного населения подтолкнуло монархов к созданию Вальсбургской Конвенции, подписанной восемнадцатью королевствами Арреды в восемнадцатый день Зо̀ммеля 1480 года с.д.п. Однако и после подписания договора армии Арреды для страховки ввели в свою форму обязательные красные элементы одежды: несмотря на то, что Совет восемнадцати королевств постановил, что за намеренное нарушение Вальбургской Конвенции будут применены жесткие санкции, вероятность, что среди монархов найдется смельчак, который попытается рискнуть, не могла быть исключена.
Решаясь на свою авантюру, Мальстен мог выбрать любого из королей Арреды — мотивы и интересы большинства стран в этой войне едва ли разнились. Однако после битвы при Шорре в силу характера, возраста и присущего авантюризма лишь Рерих VII показался молодому данталли человеком, готовым решиться на подобный шаг.
— Что ж, герцог Ормонт, — король Анкорды прищурился, нарочито выделив титул Мальстена, которого прежде предпочитал избегать. — Ваше предложение весьма… гм…заманчиво. Остается лишь вопрос, чего вы хотите взамен. Вернуть Хоттмар?
Кукольник качнул головой.
— Я не собираюсь стравливать между собой Анкорду и Кардению, Ваше Величество. Мне не нужно продолжение этой войны, мне нужно, чтобы она закончилась.
— Трудно поверить, что вы не хотите ничего, — прищурился Рерих.
— Земля в Анкорде с сохранением моего нынешнего титула по окончании войны меня бы вполне устроила. Возвращаться в Кардению в объятия Культа, как Вы понимаете, у меня нет ни малейшего желания.
Монарх ненадолго задумался.
— Звучит здраво. Но для начала я хочу посмотреть, на что вы способны. Сами понимаете, ваше предложение — большой риск, и я не могу пойти на него, не будучи уверенным в том, что вы справитесь. Красный Культ при нынешней его власти может сжечь меня на костре за один лишь этот разговор…
— Тем лучше, что кроме нас этот разговор никто не слышит, — негромко подтвердил данталли. — Ведь меня Культ готов отправить на костер за одно мое существование.
— Рад, что мы понимаем друг друга, — нахмурился Рерих. — Итак, что вам для нужно для вашей демонстрации?
Данталли кивнул.
— Отряд новобранцев, не понюхавших пороху. Хочу, чтобы против них выступили хорошие бойцы. Обещаю, что бой будет идти не до смерти, а лишь до разоружения противника. Мы ведь не хотим лишних смертей, верно?
Заговорщицкая улыбка Мальстена заставила глаза Рериха азартно загореться.
— И вы сумеете это проконтролировать?
— Дайте мне новобранцев, Ваше Величество. И увидите все своими глазами.
— А ваша… — монарх помедлил, вспоминая, как данталли называют период восстановления после применения силы. Мальстен понял, о чем хочет спросить Рерих и кивнул.
— Расплата? — ровным голосом спросил он. Король отозвался лишь коротким кивком, и данталли улыбнулся шире, качнув головой. — Об этом не беспокойтесь, Ваше Величество. С ней я сумею справиться.
Прит, Гинтара
Четырнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
…«Я должен похоронить Эленор», — строго сказал себе Мальстен, пытаясь сосредоточиться на работе и отогнать воспоминания. — «Закончу с могилой, а после сразу соберу вещи и покину Прит. Позже сегодняшнего вечера уходить нельзя: Культ медлить не будет. Да и люди Рериха волею Криппа могут оказаться поблизости. Мешкать нельзя! Вперед. За работу».
Преодолевая слабость, данталли продолжил копать. Процесс шел тяжело, но остановиться Мальстен себе не позволял — он чувствовал себя обязанным похоронить женщину, бывшую его единственным другом в Прите.
«Похоже, лишь воспоминания о наших беседах я унесу с собой из этих краев», — с печальной улыбкой подумал данталли. — «И, пожалуй, Прит — единственное место, где у меня остались лишь хорошие воспоминания. Спасибо тебе за это, Эленор».
Уже со следующей горстью земли, отброшенной лопатой, прошлое вновь атаковало память Мальстена, унося его обратно на Войну Королевств.
Чена, Анкорда
Двадцать второй день Реуза, год 1482 с.д.п.
Новобранцы в черной униформе, вырванные прямо с тренировки, заинтересованно переглядывались. Мальстен оценивающе окинул взглядом предоставленный материал.
«Надо отдать должное этим желторотикам», — подумал данталли, стоя в отдалении от молодых солдат. — «С ноги на ногу не переминаются, с готовностью держат строй в ожидании приказа короля. Пороху войны, конечно, еще не нюхали, но с тем, как они держатся, их победа хотя бы не станет настолько неожиданной для другой группы бойцов».
Рерих внимательно посмотрел на Мальстена.
— Вот запрошенный вами отряд, герцог Ормонт, — тихо проговорил он, подойдя к данталли. — Покажите, на что способны. Надеюсь, я не пожалею о своем решении и все-таки не потеряю этих ребят.
Данталли посерьезнел. Его не волновало, пожалеет ли король Анкорды о своем решении или нет, Мальстен знал лишь то, что это самое решение поможет остановить войну. Оба сердца данталли гулко ударили в грудь при одном воспоминании о том дне, когда весть о захвате Хоттмара Красным Культом и казни Гелвина и Иннессы Ормонт за пособничество демонам-кукольникам добралась до нельнского полка, в котором он служил.
«Эта война заставила всех одичать и обезуметь», — сжимая кулаки, подумал Мальстен. — «Она должна закончиться. А чтобы это произошло, должен объявиться победитель».
— Не сочтете ли за труд удовлетворить мое любопытство, герцог Ормонт? — осторожно поинтересовался Рерих, вырывая данталли из раздумий. — Почему вы все-таки решили вступить именно в армию Анкорды? Возможно, выступи вы на стороне Кардении, вам бы вернули вашу родную землю, изгнав оттуда… гм… захватчиков.
Мальстен скользнул по монарху взглядом, заставившим последнего осечься на полуслове.
— Кардения без боя отдала Хоттмар Красному Культу. Допустила беспредел, погубивший мою семью, Ваше Величество. Как Вы думаете, отчего я не питаю особой любви к королю Бернарду?
— Понимаю, — поджал губы Рерих. — И все же почему Анкорда? Вы могли направиться в любое другое королевство, но пришли ко мне.
— Скажем так, из всех монархов Арреды Вы мне наиболее симпатичны, Ваше Величество, — ухмыльнулся данталли, покривив душой.
Рерих расплылся в улыбке, но ответить не успел — в зале показалась вторая дюжина воинов, которые должны были стать противниками для новобранцев. Красные плащи развивались за спинами бывалых бойцов, превращая своих носителей в размытые пятна для зрения данталли.
Рерих VII заинтересованно поглядел на Мальстена, который не удержался от того, чтобы потереть глаза.
— Вам ведь известно, что сейчас все армии носят красное, господин Ормонт? — король вновь опустил титул данталли. — Сомневаюсь, что вы сможете управляться с отрядом, которого не видите. Возможно, я поспешил…
Мальстен качнул головой.
— Не поспешили, Ваше Величество. Мне известно о красных одеждах армий Арреды. И уверяю Вас, это не проблема. Я вижу этих бойцов.
Данталли не лгал. При должной концентрации он действительно видел каждого, несмотря на плащи. Различать людей в красном он научился еще во время обучения у Сезара Линьи. Однако лишь различать, не контролировать.
Рерих изумленно хмыкнул.
— Я думал, такие, как вы…
— При всем моем почтении, Ваше Величество, Вы, как и большинство жителей Арреды, введены в заблуждение множеством мифов о таких, как я.
В голосе Мальстена прозвучало немного больше желчи, чем он рассчитывал. На его счастье, король предпочел этого не заметить. Данталли прочистил горло и кивнул в сторону новобранцев.
— К тому же я вовсе не собираюсь управлять вражеским отрядом. Тем, что я заставлю бывалых солдат бросить оружие, я себя очень легко выдам. Нет, Ваше Величество. Я намереваюсь управлять своими людьми.
Глаза Рериха изумленно распахнулись, в них вновь зажегся заинтересованный огонь азарта. Он перебрал пальцами в предвкушении интересного сражения.
— Управлять, будучи внутри, — уточнил он.
— Верно, — кивнул Мальстен.
— Что ж, поглядим на ваши возможности, герцог, — не дожидаясь ответа, Рерих шагнул к двум дюжинам солдат Анкорды и, кивнув в ответ на почетные салюты, громко заговорил:
— Я собрал вас здесь для экспериментального экзамена, — начал он, заставив всех в зале замолчать. — Война — это сражение за сражением, и в каждом бою участвуют и бывалые солдаты, и новобранцы. Часто они сталкиваются лицом к лицу, силы оказываются неравны, и лишь от воли Тарт зависит, кто выйдет победителем, а кого может погубить несчастливая случайность. Сегодня я хочу посмотреть, насколько мои новобранцы готовы отправиться на войну и вступить в бой с теми, кто провел уже не одно сражение. В вашу задачу входит разоружить противника. Мне здесь не нужны смерти. По крайней мере, не сегодня. — Рерих замолчал, оглянувшись на данталли, и продолжил после недолгой паузы:
— Среди новобранцев также будет сражаться мой гость. Его светлость, Мальстен Гелвин Ормонт, герцог Хоттмарский, пожелавший вступить в ряды войск Анкорды. Ваш экзамен станет и его экзаменом. Начинать бой по моей команде. Да прибудет с вами Тарт.
Мальстен обменялся с монархом легким кивком и неспешно проследовал в ряды новобранцев.
«Спокойно», — приказал себе данталли. — «Я множество раз это делал. Справлюсь и сейчас».
Рерих поднял руку. Мальстен сосредоточился. Черные нити, видимые лишь ему одному, незаметно для остальных протянулись из его ладоней, накрепко связавшись с каждым из новобранцев.
«Следи за выражениями лиц. Нельзя выдать себя ничем», — напомнил себе данталли, убедившись, что мимика солдат не изменилась.
Бойцы в красных плащах обнажили мечи. Мальстен, контролируя нити усилием воли, осторожно потянул за них, наблюдая за противником тринадцатью парами глаз одновременно. Новобранцы взялись за оружие. Данталли также вынул из ножен меч, любезно предложенный Рерихом — саблю Мальстена изъяли при входе во дворец.
Рука монарха резко опустилась вниз, возвещая о начале боя. С первым вздохом последовал и первый шаг. Мальстен чувствовал, как бьются сердца его солдат и мысленно приказал им успокоиться. Данталли мог оценить военный потенциал каждого новобранца и знал, что они могут продемонстрировать. Для себя Мальстен каждому из дюжины новобранцев присвоил номер.
Первая тройка послужила мишенью для атаки первой тройки «красных плащей». Один готовился бить сверху, второй только замахивался, третий наносил удар сбоку — ему позволяло расстояние. Похоже, приказ Рериха не наносить тяжелых ран не был воспринят серьезно.
Мальстен потянул за нити. Его третий солдат, угрожающе сдвинув брови, ловко выставив блок, тут же сбил меч противника. Одновременно второй солдат сумел первым же ударом выбить замахивающийся клинок «красного плаща» и разоружить соперника.
Раз.
Первый новобранец уклонился от удара сверху, одновременно с ним отскочил и четвертый солдат, который мог попасть под этот шальной удар. Четвертый и отбил атаку мощным замахом. Первый тут же вскочил, выбивая меч у противника, а четвертый бросился в атаку на следующего врага, страхуемый товарищами. Третий солдат как раз завершал комбинацию, разоружающую своего соперника.
Два. Три.
Мальстен беспрепятственно прошел вперед, заставив своих людей чуть расступиться, успел подстраховать пятого солдата и одновременно защитить себя умелым выпадом. По прошествии еще пятнадцати ударов сердца еще трое противников лишились оружия и отступили. Из новобранцев меча не уронил никто.
Четыре. Пять. Шесть. Еще половина.
Инстинкты взяли свое. Природа данталли вырвалась на волю, страх раскрыть себя исчез. Мальстен более не боялся, что не уследит за мимикой или движениями своих солдат — все происходило само собой. Краем глаза он заметил изумленный взгляд Рериха. Король не мог поверить, что данталли бьется на равных с солдатами и одновременно управляет ими. И управляет настолько ювелирно, что новобранцы, похоже, верили: быстрая и сокрушительная победа — исключительно их собственная заслуга.
Последний противник лишился меча. Бой был окончен. Обрадованные, окрыленные победой молодые бойцы радостно воскликнули «ура!». Мальстен снизил контроль до минимума, но не спешил отпускать солдат. Расплата могла настичь его в любой момент, нужно было дождаться, пока подвернется место, где можно будет переждать ее.
— Блестяще! — громко возвестил Рерих, подходя. Взгляд его горящих глаз сосредоточился только на Мальстене. — Это было блестяще, господа!
Данталли кивнул, с облегченным вздохом понимая, что план его удался.
Прит, Гинтара
Четырнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.
Аэлин потянулась на жестком матрасе и блаженно улыбнулась. Эта койка на постоялом дворе после бессонной ночи показалась охотнице едва ли не королевским ложем. Несколько часов сна буквально вернули ее к жизни, и сейчас молодая женщина чувствовала себя хорошо, как никогда.
«Неплохо было бы поесть», — подумала Аэлин, прислушиваясь к недовольно ворчащему желудку. — «Но сначала стоит привести себя в порядок».
Молодая женщина извлекла из заплечной сумки гребень и бегло расчесала спутавшиеся золотистые волосы, после чего набрала из стоявшего в углу комнаты бочонка ковш воды и тщательно умыла лицо, а затем с помощью тряпицы очистила от дорожной грязи сапоги. Перед тем, как спуститься в трапезный зал, охотница скользнула взглядом по комнате и увидела торчащий среди брошенных на пол вещей корешок потертой тетради в твердом переплете. Аэлин тяжело вздохнула, извлекая ее из сумки и раскрывая на форзаце, где содержалась одна единственная размытая от времени надпись: «Путевые заметки Грэга Дэвери». Молодая женщина покачала головой и прикрыла глаза, отгоняя от себя счастливые воспоминания, теперь каждый раз перемежавшиеся с горечью потери.
«Подумать только! Полтора года!» — хмыкнула про себя Аэлин. — «Полтора года скитаний от города к городу, от селения к селению в надежде найти хотя бы одну ниточку, которая приведет меня к нему, и никаких результатов. А ведь тогда, в Сальди я решила, что, наконец, обрела надежду, что теперь сумею отыскать его».
Аэлин глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и бегло перелистнула страницы тетради Грэга Дэвери. За полтора года она открывала нужную страницу уже столько раз, что, казалось, могла сделать это и с закрытыми глазами. Последняя запись была скупой и неинформативной, но она служила единственной надеждой на то, что поиски Грэга могут привести хоть к чему-то. Хоть бы даже и к его могиле…
Молодая женщина одернула себя, заставив не думать о худшем, пока надежда еще есть.
«Если, конечно, мне хватит сил постоянно подпитывать эту надежду», — раздраженно подумала Аэлин, вновь вчитываясь в последнюю запись. — «Я перечитывала эти слова уже тысячу раз, как будто за этими буквами прячется какой-то скрытый смысл, которого я не заметила. Который проглядела. А, может, надежды просто нет? Неужели однажды я действительно встречу этого человека и смогу задать ему свои вопросы? Сколько городов и деревень для этого мне придется обойти? В каком радиусе искать? Насколько далеко от Сальди?»
Аэлин невесело усмехнулась и вновь пробежала глазами по тексту, который давно знала наизусть:
«Наткнулся на одно очень странное место. Нужно проверить, могут быть замешаны существа». Внизу почти пустой страницы явно в спешке была сделана размазанная приписка: «Поговорить с Мальстеном О.».
Аэлин качнула головой и захлопнула тетрадь.
— Кто же ты такой, Мальстен О.? — нахмурилась она, убирая путевые заметки Грэга Дэвери обратно в заплечную сумку. — И как долго я еще буду искать тебя?
На ум приходила лишь одна историческая фигура, носящее подходящее имя, но этого человека… точнее, этого иного — казнили уже не один год назад. Запись в дневнике была сделана много позже, посему, если только Грэг Дэвери за время своего отсутствия не научился разговаривать с призраками, искать нужно было другого Мальстена О.
Лана Эдлан заботливо склонилась над столом, за которым сидел угрюмый темноволосый мужчина, и понимающе хмыкнула.
— Тебе повторить, дружочек? — проворковала она, кивая на пустую кружку эля. — Или пока подождешь?
Верн, стоявший за стойкой трактира, качнул головой, и окликнул жену укоризненным взглядом.
— Оставь его, — хмыкнул он. — Надо будет, сам закажет еще.
— Да он и слова произнести не может от потрясения, — мягко оглядев посетителя, отозвалась Лана. — Едва сестру не потерял, носился всю ночь за повитухой. А наша Эленор, говорят, скончалась, да будут боги милостивы к ее душе.
Петер, до этого сидевший молча, прочистил горло и кивнул.
— Повторите, госпожа Эдлан. Еще эля. Я пью за перерождение Эленор. Как знать! Может, она переродилась в моей племяннице, которую Грегор назвал в ее честь…
Мужчина осекся и умолк, боясь, что три выпитых кружки эля после бессонной ночи развяжут ему язык и заставят выболтать лишнего об участии кукольника. Зять строго-настрого запретил упоминать об этом. У самого Петера до сих пор не укладывалось в голове, кем оказался их ночной посетитель. Анкордский кукловод, прилюдно казненный в городе Чена на шестнадцатый день Солейля 1483 года с.д.п. на одном из сотни полыхавших в тот день костров. Как он мог шесть лет спустя оказаться в Прите?
«Похоже, чуял я неладное с самого начала. Не нравились мне его глаза, я опасался его», — думал Петер, одновременно понимая, что опасается зря: демон-кукольник этой ночью спас его сестре жизнь. То, что воздействие данталли пагубно сказывается на человеческой душе, оказалось выдумкой. Беата ничуть не изменилась, а их с Грегором дочурка, которую теперь все ласково называли Элли — сокращенно от Эленор — выглядела вполне здоровым ребенком.
«Если бы не кукольник…» — ужаснулся про себя Петер, тут же покачав головой и заставив себя не думать о том, что было бы, не вмешайся данталли.
Лана Эдлан вернулась к столу с новой кружкой эля и, кокетливо улыбнувшись, ретировалась.
Тем временем в трактир вошла удивительно красивая молодая женщина. Петер во все глаза уставился на нее и проводил взглядом до стойки. При виде посетительницы Верн Эдлан расплылся в приветливой улыбке.
— О, доброго вечера, госпожа! — кивнул он. — Надеюсь, вас никто не побеспокоил?
— Никто, — приятным голосом отозвалась молодая женщина, чуть улыбнувшись. — Вы не нальете эля, господин Эдлан? И от жаркого я бы не отказалась.
Верн внушительно поглядел на Лану, и та кивнула, удалившись на кухню. Трактирщик вздохнул с заметным облегчением.
— Выбирайте удобный стол, леди Аэлин, — кивнул он. — Все сделаем в лучшем виде. Если я могу еще чем-то помочь…
Верн лучезарно улыбнулся. Молодая женщина по имени Аэлин вернула ему улыбку и неопределенно пожала плечами.
— Как знать, возможно, это я смогу чем-то помочь, — отозвалась она, хмыкнув. Верн удивленно приподнял брови.
— Ох… ну… работы в трактире нет, мы с женой… — неловко начал он, затем замялся и задумчиво склонил голову. — Хотя я уверен, что если бы столь прекрасное создание работало у нас, дело пошло бы в гору…
Аэлин широко улыбнулась, покачав головой и чуть слышно хохотнув.
— Боюсь, я говорила не об этой помощи, господин Эдлан. Быть может, в Прите есть какие-то проблемы с иными существами?
Спину Петера прошиб холодный пот. Он резко выпрямился на месте и, не мигая, уставился на молодую женщину.
— С иными? — нахмурившись, переспросил Верн, тут же качнув головой.
«Как о нем успели узнать? Я ведь ничего не говорил! Может, Ильдвин проболтался? Или повитуха?» — взволнованно подумал Петер, решив вступить в разговор.
— Нет в Прите никаких проблем с иными существами! Не водится их тут. — Голос прозвучал чуть резче, чем мужчине хотелось. Верн непонимающе посмотрел на Петера. Аэлин также удостоила его заинтересованным взглядом.
— Вы уверены, господин…
— Адони, — мрачно представился Петер. О своем участии в диалоге он тут же пожалел, побоявшись наговорить лишнего. — Петер Адони, сударыня.
— А почему вы спрашиваете об иных, леди Аэлин? — поинтересовался Верн. Молодая женщина еще на мгновение задержала взгляд на Петере, затем кивнула и ответила трактирщику:
— Дело в том, что это моя специализация. Видите ли, я охотница. Буквально сутки назад у меня состоялась весьма неприятная встреча с болотной ведьмой, обитавшей в летней резиденции графа Бэла Ричифера.
Верн изумленно распахнул глаза. Казалось, рассказ Аэлин о встрече со спарэгой потряс его куда меньше, чем сама ее профессия.
— Охотница? — переспросил он, качая головой. Его полное лицо прорезала широкая глуповатая улыбка. — Простите, госпожа. Никогда бы не подумал… не сочтите за оскорбление.
Аэлин осклабилась. Реакция трактирщика вовсе не удивила ее — она давно привыкла к такого рода изумлению на лицах собеседников, узнающих о ее способе зарабатывать на жизнь. А ведь действительно, глядя на нее, можно было подумать о чем угодно, кроме охоты на иных.
— Не сочту, — кивнула она, поворачиваясь к Петеру. — Так, значит, мои услуги деревне без надобности?
Верн слегка виновато пожал плечами, стараясь перевести внимание охотницы на себя. Он заметил, что Петер отчего-то отнесся к Аэлин враждебно, и не хотел провоцировать ненужных конфликтов в своем заведении.
— Выходит, что так, сударыня, — бегло отозвался трактирщик.
Охотница прищурилась, глядя на Петера, затем вновь повернулась к Верну.
— Что ж, на самом деле это хорошая новость, — улыбнулась она. — Тогда я не задержусь в Прите. Думаю, после трапезы сразу отправлюсь в путь.
Петер облегченно вздохнул.
— Приятной дороги, — отозвался он, однако вновь не сумел скрыть враждебности в голосе. Верн ожег его взглядом.
— Думаю, на сегодня это твоя последняя кружка, Адони, — строго произнес он, тут же виновато улыбнувшись охотнице. — Прошу простить, леди Аэлин. Наш друг нынче ночью едва не потерял сестру. Тяжелые были роды…
Охотница понимающе кивнула.
— Надеюсь, все хорошо?
— Да. У нашего Петера родилась прекрасная племянница, — отозвался трактирщик. Аэлин кивнула, вновь повернувшись к угрюмому собеседнику.
— Спешу поздравить, господин Адони.
— Благодарю, — отозвался Петер, сделав большой глоток эля. Верн нервно перебрал пальцами.
— Что ж, госпожа, присаживайтесь. Жаркое скоро будет готово.
Аэлин кивнула и направилась было к столу, как вдруг замерла на мгновение и вновь повернулась к трактирщику, заинтересованно прищурившись.
— Последний вопрос, господин Эдлан, — многозначительно произнесла она, и продолжила после недолгой паузы. — Я уже и не надеюсь на благосклонность Тарт, но… скажите, нет ли в деревне или среди ваших знакомых кого-то по имени Мальстен О.?
Петер едва не поперхнулся элем, вновь удостоившись внимательного взгляда охотницы. Дальше Аэлин говорила, не сводя с него глаз.
— Полного имени я не знаю. Но имя все же не самое распространенное, на своем пути я встретила лишь четырех его носителей, но это оказались не те люди. Возможно, вы знаете кого-то…
Петер мрачно сдвинул брови.
— А зачем вам этот человек? — холодно поинтересовался он. Аэлин, казалось, задержала дыхание и подалась вперед.
— Вы знаете его? — голос охотницы дрогнул. Петер напряженно сжал кулак. Верн шумно втянул воздух и поспешил присоединиться к разговору.
— Да здесь все его знают. Мальстен Ормонт, он делает кукол.
Охотница резко нахмурилась и распрямила спину.
— Ормонт?! — изумленно переспросила она.
— Что вас так удивляет? — сдвинул брови Верн, мельком бросив взгляд на побледневшего, как полотно, Петера.
Аэлин хмыкнула.
— Про Сто Костров Анкорды в Прите не слышали? Мальстеном Ормонтом звали казненного командира Кровавой Сотни. Иной и мошенник, он нарушил Вальсбургскую Конвенцию одним своим присутствием на поле боя.
— Про это мы слыхали, конечно, — покачав головой, протянул трактирщик. — И тоже поначалу вспомнили об анкордском кукловоде. Вот только этот Мальстен Ормонт жив и здоров и никаких темных дел за ним не замечено. Мало ли на Арреде людей с похожим именем, сударыня! Возможно, родственник попросту или однофамилец? Оттого и такой нелюдимый — знает, о чем будут думать, стоит ему свое имя назвать. Мы в Прите в чужие дела лезть не привыкли, не расспрашивали его о прошлом, но с виду это мирный человек, тихий и спокойный. Не знаю, тот ли это Мальстен О., которого вы ищите, но, думаю, вы найдете ответ, когда он сам поговорит с вами.
— Не поговорит, — качнул головой Петер, чувствуя, как остатки румянца предательски сходят с его лица. Аэлин нахмурилась.
— Почему?
— Он покинул Прит, — бегло отозвался Петер. Верн удивленно вскинул брови.
— Кукольник ушел? — изумленно переспросил трактирщик. — Но когда? И почему?
— Он не сообщал, почему. Но отбыл сегодня поутру, — Петер сложил руки на груди и откинулся на спинку стула, окинув охотницу победным взглядом. — Кукольник ничего не сказал. Никому не известно, куда и как надолго он уехал, но сомневаюсь, что его вскоре можно будет встретить в Прите. Сожалею.
Рука Аэлин дрогнула и сжалась. Петер с трудом сдержал улыбку.
«Не достанешь ты его, охотница. Я жизнью сестры обязан этому данталли, поэтому не дам тебе его сцапать!»
Аэлин заметно побледнела, ссутулив плечи. Верн закусил губу, борясь с желанием накрыть руку охотницы своей ладонью в знак утешения.
— Возможно, мы сможем чем-то помочь вам в ваших… исканиях, леди Аэлин?
Молодая женщина качнула головой.
— Нет, — коротко отозвалась она севшим голосом.
Петер спешно допил эль, поднялся со своего места и кивнул трактирщику.
— Пожалуй, ты был прав, Верн, на сегодня мне хватит. Пойду… навещу Беату.
— Бывай, Петер! — улыбнулся хозяин трактира. Охотница даже не посмотрела в его сторону.
«Эк тебя задела ускользнувшая добыча!» — победно подумал Петер и поспешил покинуть помещение. Выйдя за дверь, он быстрым шагом направился к дому на окраине деревни. Если кукольник все же замешкался и не ушел, нужно было предупредить его, что охотница уже здесь. И пришла она по его душу.
Сумерки быстро сгущались. Петер торопливо шел по тропе, надеясь успеть обернуться до темноты.
Небольшой дом Мальстена Ормонта стоял на отшибе, забора вокруг него не было. Отдельной пристройкой на земле данталли, когда-то принадлежавшей старому кукольнику, взявшему пришельца в помощники, а после, будучи на смертном одре, скоропостижно передавшему ему дело, маячило в отдалении небольшое рабочее помещение, в котором Ормонт делал своих кукол и где продавал их на праздники. Грегор сказал Петеру, что Мальстен не будет забирать свои работы с собой в дорогу. Стало быть, если он еще не покинул деревню, то должен быть в доме, а не в мастерской.
Петер тяжело вздохнул и поспешил к входной двери. Окна были темны, обе комнаты казались пустыми.
«Тем лучше, если он уже ушел», — подумал Петер, но в дверь все же постучал. Ответа не последовало. Помедлив несколько секунд, мужчина нахмурился и все же направился к рабочей пристройке: хотел убедиться наверняка, что предупреждать об опасности действительно больше некого, и объявившаяся в Прите охотница упустила свою добычу.
Пристройка также была заперта, и Петер осторожно постучал в дверь. Его не покидало ощущение, что в сгущающихся сумерках за ним кто-то наблюдает. Стараясь отогнать страхи, мужчина прочистил горло и вновь постучал.
— Мальстен, вы здесь? — окликнул он.
Движение неизвестного нападающего было практически неуловимо, словно легкий осенний ветер. Петер не успел даже вскрикнуть, когда кто-то резко развернул его и прижал спиной к двери пристройки, а у горла сверкнуло широкое лезвие клинка.