Нити Данталли (СИ)

Глава 5. Вестник беды

Урбен Леон вскочил, стукнув кулаками по столу с такой силой, что успел мельком испугаться за сохранность своих костей, однако вспыхнувшая злость пересилила все другие эмоции. Старческие глаза, казалось, зажглись с новой силой и теперь готовы были в буквальном смысле метать искры.

— Что?! — проревел жрец Леон, побагровев от ярости.

Бенедикт Колер остался невозмутимым. Он терпеливо вздохнул, медленно опершись руками на стол, словно издевательски приняв ту же позу, что и его собеседник. Стоявшие по бокам от двери кабинета старшего жреца Иммар и Ренард не пошевелились вовсе: они застыли со сложенными на груди руками, точно истуканы, и молча наблюдали за бешенством старика.

Бенедикт спокойно выдержал взгляд старшего жреца Олсада и невинно приподнял брови.

— С какого момента мне повторить? — спросил он, чем привел старика в еще бо̀льшую ярость, хотя, казалось, злиться сильнее было попросту невозможно. Жрец Леон был уверен, что, будь у него на столе хоть какое-то оружие, он, не задумываясь, убил бы наглеца. И плевать, как после этого пришлось бы отчитаться перед Кроном. Руки старика задрожали от бешенства, глаза налились кровью, лицо приобрело багровый с белыми пятнами оттенок.

— Вы растеряли все качества, кроме своей наглости, Колер?! — взревел жрец Леон, вновь стукнув уже раскрытыми ладонями по столу. — Пятнадцать человек! Я отрядил вам пятнадцать человек для охоты на одного — одного! — данталли! И вы так просто заявляете мне, что все они мертвы?!

Ренард предупреждающе сдвинул брови. Иммар прищурился, внимательно наблюдая за поведением своего командира. Оба жреца понимали, что Урбен Леон находится с Бенедиктом Колером в одном статусе, и старик не имеет никакого права требовать от своего коллеги отчета или объяснения. Одним своим словом глава Красного Культа Кардении мог осадить старика, невзирая на почтенный возраст оного, и был бы совершенно прав. Однако Бенедикт не спешил поставить собеседника на место.

— К тому я и спросил, жрец Леон, — спокойно отозвался Колер. — С какого момента мне повторить? Понимаю, вы никогда прежде не теряли бойцов, и для вас этот случай — настоящее потрясение. Уверен, именно это затуманило ваш взор, и вы не осознали, что именно произошло у трактира.

— Я осознал, что вы не справились с заданием! — вздернув подбородок, процедил старик. — И не сдержали обещание! Скольких данталли поймали вы втроем? — Урбен разочарованно окинул взглядом всех присутствующих. — А здесь восемнадцать человек не сумели обезвредить одного?

Ренард, перенеся вес на здоровую ногу и едва заметно поморщившись, нехорошо улыбнулся, понимая, что терпения Бенедикта надолго не хватит.

Услышав от братьев рассказ о том, что Аэлин Дэвери работала вместе с Мальстеном Ормонтом, жрец Цирон невольно ощутил себя победителем: его командир открыто признал, что охотница затуманила ему взор. В свою очередь и Ренард, и Иммар вынуждены были согласиться, что умелой лицедейке удалось обвести вокруг пальца всех встреченных ею жрецов Красного Культа. Аэлин Дэвери единогласно была признана командой Колера опаснейшим противником и владеющей важной информацией пособницей данталли, которую после поимки без суда будет ожидать костер.

Признать за собой подобный недосмотр Колеру было весьма непросто, и нынешнее свое спокойствие он сохранял с явным трудом. Ренард, слыша гнев, звеневший в голосе взбешенного старца, лишь ожидал, когда же его командир, наконец, сорвется хотя бы на кого-то.

— Сбавьте тон, жрец Леон. И ведите себя, как подобает старшему, — холодно осадил старика Бенедикт. На виске Урбена начала пульсировать жилка, и Иммар счел, что следующее слово для слабого здоровьем жреца Леона может оказаться губительным.

— В Кроне узнают об этом, — севшим голосом отозвался старик, в его интонациях зазвучала неприкрытая угроза, однако Колер был не из тех, кто боялся гнева головного отделения Культа.

— Всенепременно, — отозвался он, невесело усмехнувшись. — Думаю, когда в Крон придет первый в истории содержательный отчет из вашего отделения вместо ежегодной отписки, они всерьез обратят на него внимание. И, разумеется, учтут, что первое дело с данталли в Олсаде появилось лишь с моим приходом сюда.

Иммар и Ренард не удержались от синхронной усмешки, за что старик ожег их уничтожающим взглядом, тут же вновь переведя глаза на Колера.

— На что вы намекаете? — Леон старался сохранить голос строгим, однако предательская дрожь угадывалась в нем без труда. Бенедикт качнул головой.

— А разве нужны намеки, Урбен? — прищурился он. — Олсадское отделение Культа бездействовало с момента, как вы приняли пост старшего жреца. Даже когда вся Арреда одобрила нашу миссию, вы продолжали сидеть тихо, получая лишь материальную поддержку из головного отделения и процент с налогов горожан, ежегодно сочиняя байки о «тихом городке», где «ничего не происходит», и благодарили богов за то, что они «избавили Олсад от гнета данталли». Так это выглядело? Или вы использовали несколько другие формулировки?

Жрец Леон побледнел, и Бенедикт прекрасно понял по взгляду старика, что ни в чем не ошибся.

— Теперь представьте себе реакцию Крона, когда там получат вашу жалобу. Возможно, следствие по моему вопросу и начнут незамедлительно, но, думаете, ни у кого не возникнет вопроса, почему пятнадцать олсадских жрецов оказались совершенно не подготовлены к встрече с данталли? На что, если не на подготовку, шли средства, присылаемые из Крона? А ведь само отделение ваше обустроено весьма современно. Куда лучше, чем, к примеру, хоттмарское, — на лице Бенедикта показалась нехорошая снисходительная улыбка. — Жрец Леон, это ведь не меня головным отделением нужно пугать.

Колер испытующе смотрел на старика, полагая, что путей развития событий может быть три. В первом варианте Урбен сдастся и будет готов исполнить все, что скажут ему жрецы хоттмарской группы. Во втором он соберет остатки своих принципов и выставит наглых пришельцев вон, что потребует от Бенедикта и его братьев спешки, срочной связи с Кроном с помощью подручных средств и будет сопряжено с рядом неудобств. В третьем и самом худшем варианте Леон может приказать взять Колера и его команду под стражу, и тогда разбирательство затянется до приезда проверяющего из головного отделения, что позволит и Мальстену Ормонту с Аэлин Дэвери, и трактирщику Гансу Меррокелю затеряться и замести следы. В этом случае Бенедикт готов был незамедлительно вступить в схватку с олсадскими жрецами и биться насмерть, если потребуется. Отчет перед Кроном его на этот счет не волновал.

Урбен Леон заметно задрожал, опустив голову. Руки его сжались в кулаки, из груди вырвался хриплый вздох.

— О, боги, дайте сил! — страдальчески воскликнул старик, тяжело опускаясь в кресло и сжимая руками виски. — Чего вы хотите?

Бенедикт с трудом сдержал победную улыбку, просящуюся на лицо.

— Как ни странно, я хочу, чтобы вы действительно связались с Кроном, — старик затравленно посмотрел на Колера и сглотнул вставший в горле ком. Бенедикт приподнял руку в останавливающем жесте, успокаивая собеседника. — Не волнуйтесь, жрец Леон, у меня нет цели развалить ваше отделение Культа, да и то, кто будет занимать пост старшего здесь, мне глубоко безразлично. В главной резиденции должны узнать не о том, что погибло пятнадцать неподготовленных жрецов, а о том, кто и как убил их.

Иммар задержал дыхание, решив, что командир вот-вот расскажет о том, что так упорно скрывал все эти годы и что было известно единицам. Однако Бенедикт предпочел ничего не уточнять.

— И теперь я возвращаюсь к своему первому вопросу. С какого момента мне повторить вам, что произошло у трактира «Сытый Хряк»? Потому что вы ведь действительно не услышали, какая опасность нависла над Арредой.

Урбен покачал головой и вздохнул.

— Лучше повторите мне эту историю позже и с самого начала. Сейчас, жрец Колер, я предпочел бы приступить хоть к каким-то действиям. У меня погибло пятнадцать человек…

— Соболезную вашей утрате, — бегло кивнул Бенедикт и, заложив руки за спину, принялся мерить шагами помещение. — Что ж, если угодно, можем и впрямь начать с действий. Задействуйте каждую эревальну в городе. Необходимо разослать по всем ближайшим отделениям Культа сообщение следующего содержания: «В округе бродит данталли, способный прорываться сквозь красное. Вооружен и очень опасен. Путешествует с охотницей на иных по имени Аэлин Дэвери. Близко не подходить, обо всех замеченных передвижениях сообщать Бенедикту Колеру».

Лишь теперь Урбен встрепенулся и испытующе посмотрел на своего собеседника.

— Да, жрец Леон, именно так это существо и убило ваших бойцов. Он управлял ими, несмотря на защитное красное одеяние. Нам с Иммаром лишь повезло, что мы не попали в поле его зрения.

Старик ничего не ответил — только кивнул в знак понимания и замер, ожидая дальнейших указаний. Бенедикт продолжил:

— Также необходимо найти эревальну, которая свяжется с дэ’Вером и передаст туда очень важный запрос. Туда нужно будет сразу отправить гонца. Я хочу собрать с этой земли все, что известно о семействе Дэвери в виде подробного отчета. Любую мелочь! Все, что наши агенты смогут найти. Сведения пусть соберут в письменном виде и доставят в головное отделение, изучать материалы я буду уже там. Чем быстрее у меня появится эта информация, тем быстрее я смогу составить план дальнейших действий, потому что пока в моем распоряжении лишь предположения.

Жрец Леон, поморщившись, поднялся.

— Что ж, если пока это все указания, я распоряжусь об их немедленном исполнении.

— Благодарю, — искренне кивнул Колер. — Тогда нужные сведения окажутся у меня примерно дней через девять-десять. У гонца будет возможность менять лошадей во встречных отделениях Культа, соответствующую бумагу, а также пропуск для прохождения границ Сембры, Ильма, Ларии и Крона я выпишу.

Урбен тяжело вздохнул.

— Ваши люди будут ждать нужных сведений из других отделений здесь, в Олсаде, я верно понимаю?

— Если вы позволите, жрец Леон, — подавив усмешку, отозвался Бенедикт. Старик с явным трудом сохранил невозмутимость на лице и отозвался лишь коротким кивком.

— Разумеется, я не откажу коллегам в приюте.

В кабинет жреца Леона постучали, и старик вздрогнул от неожиданности.

— Кто там? — раздраженно спросил он, отпирая дверь. На пороге замер молодой жрец, и Бенедикт узнал в нем Далтона, встречавшего их с подчиненными по прибытии в Олсад.

— Прошу простить за беспокойство, — вежливо кивнул молодой человек, переводя взгляд на хоттмарскую троицу. В глазах его при этом читалась явная смесь разочарования и презрения с опаской: похоже, все олсадское отделение уже живо обсуждало то, что произошло у трактира, и лишь сложившаяся с годами вызывающая пиетет и страх репутация команды Бенедикта удерживала местных жрецов от открытого выражения своих претензий. — Жрец Колер, там к вам пришли.

— Ко мне? — Бенедикт недоверчиво приподнял бровь.

— Мортимер Каммель. Говорит, у него срочное дело к вам.

Старший жрец Кардении громко вздохнул и, ничего не объясняя, направился к своему осведомителю. Ренард и Иммар, выдержав дистанцию, отправились вслед за ним.

С момента последней встречи с Мортимером Каммелем, имевшей место буквально несколько часов назад, Бенедикту показалось, что и без того тщедушный трактирщик осунулся еще сильнее и сделался похожим на собственную тень.

Колер нахмурился при виде своего осведомителя в холле главного здания резиденции Культа.

«По договоренности трактирщик должен был ждать в «Сером Ухе», какого беса он решил заявиться сюда?» — напряженно думал Бенедикт. Сегодняшний день с самого утра казался сплошной злой шуткой Криппа, и на хорошие новости старший жрец Кардении не рассчитывал.

— Мортимер! — строго окликнул он, приближаясь к глядевшему в неопределенную точку пространства осведомителю.

— Жрец Колер, — трактирщик встрепенулся и почтительно кивнул, делая два неуверенных шага к Бенедикту. Он заговорил почти шепотом, словно боялся, что здесь его могут услышать вражеские шпионы. — Я решил незамедлительно прийти и сообщить вам все, что видел.

— Говори, — вздохнул Колер.

— Ганс сбежал, — с нервной и одновременно заговорщицкой интонацией произнес Мортимер.

— С женщиной и ее спутником?

— Нет, жрец Колер, те двое ушли раньше. Женщина с большим ножом наперевес и молодой мужчина. Ганс покинул трактир часом позже. Ушел налегке, с одной лишь дорожной сумкой. Один.

Бенедикт с трудом подавил победную улыбку.

«Выходит, Ормонт не стал брать марионетку с собой!»

— Хорошо, Мортимер. Ты очень помог. Куда направился Ганс?

— В сторону реки Мотт, жрец Колер, — неуверенно пожал плечами трактирщик. — Я за ним не проследил толком, решил сразу вам сообщить.

Осведомитель бегло опустил глаза на бархатный мешочек с деньгами на поясе Бенедикта. Старший жрец ухмыльнулся и бегло вручил трактирщику пять фесо.

— О, благодарю! — воодушевленно воскликнул тот.

— Это я должен благодарить. Ты очень помог нашему делу, Мортимер. Теперь можешь идти.

Трактирщик поспешил удалиться, а к Бенедикту тем временем приблизились его подчиненные, все это время стоявшие в отдалении.

— Иммар, Ренард, — кивнул Колер, не поворачиваясь и узнав своих братьев лишь по звуку их шагов. — Выступаем в погоню немедленно. Один пособник данталли, похоже, попадет сегодня к нам в руки.

Жрец Цирон чуть опустил голову, его невидящий взгляд устремился к командиру.

— Ты окликнул нас обоих. Значит ли это, что теперь я вновь в деле? — не скрывая усмешку, осведомился он. Бенедикт криво ухмыльнулся.

— Не злорадствуй, тебе это не к лицу, — качнул головой он. — В ответ на твой вопрос: да, ты в деле. Пусть ты ранен, верхом передвигаться сможешь. И с твоей помощью мы этого преступника поймаем быстрее.

Иммар хмыкнул.

— Цель — Ганс Меррокель? О нем ведь ты разговаривал с Мортимером в «Сытом Хряке»?

Бенедикт кивнул, на миг погружаясь в мрачные воспоминания о том, как искусно Аэлин Дэвери обвела его вокруг пальца, признав Сто Костров вынужденным благим деянием.

— Он самый, — встряхнув головой, Колер решительно указал на дверь. — Что ж, готовимся выступать. Если допросим Ганса Меррокеля сегодня…

— … завтра в Олсаде будет полыхать, — закончил за командира Ренард, и на его лице растянулась широкая улыбка.

Сонный Лес, Везер

Восемнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Заговорить со своим спутником Аэлин решилась лишь спустя час пути. Первое время она держалась мрачно и отстраненно. Увиденная «казнь» жрецов Красного Культа все еще всплывала в памяти охотницы, однако — здесь Мальстен оказался прав — последовавший разговор с данталли заставил молодую женщину переменить свое мнение об этом событии. Трудно было прекратить проводить параллель между расправой над людьми Колера и Битвой Кукловодов, однако Аэлин старательно заставляла себя смотреть на два этих события по-разному. Еще после долгих разговоров со старшим жрецом Кардении охотница поняла: эти люди в действительности никого не щадят. За пособничество данталли они могут сжечь собственную семью, в чем Аэлин убедилась, выслушав рассказ о смерти жены Бенедикта. Что до Мальстена… в вопросах мести он проявил себя как безжалостный убийца. Но, не сделай он этого, завтрашний день и впрямь ознаменовался бы в Олсаде двумя кострами, от которых Колер получал бы не меньшее — а то и большее — удовольствие, чем то, которое позволил себе демон-кукольник. По крайней мере, Мальстену в отличие от Бенедикта не было совсем наплевать на сопутствующие жертвы: в конце концов, именно он ведь отметил, что старый знакомец Аэлин теперь в большой опасности, и решил его предупредить.

Охотница стояла рядом, когда данталли разъяснял трактирщику его положение. Ганс — хвала Тарт — был больше напуган, нежели зол, поэтому предупреждения своего постояльца выслушал, не перебивая, и, несмотря на вышеупомянутую злость, собираться принялся спешно и лишних вопросов не задал.

От предложения Мальстена о некотором времени совместного пути Ганс наотрез отказался, и данталли не стал его уговаривать, хотя досаду в своем взгляде от Аэлин скрыть не сумел.

Мрачно ступая по Сонному лесу, начинавшемуся в Везере и охватывающему часть территории Сембры и Карринга, охотница невольно тревожилась о судьбе Ганса, который по ее вине нажил себе серьезного врага в лице Бенедикта Колера.

— Как вы думаете, его поймают? — вслух произнесла женщина. Ее голос прорезал устоявшееся молчание и, казалось, даже заставил кукольника вздрогнуть. Мальстен, шагавший впереди, обернулся к охотнице и непонимающе нахмурился.

— Простите?

— Ганса, — вздохнула Аэлин, не в силах сейчас выдерживать взгляд данталли. — Ему, возможно, безопаснее было бы все же пойти с нами.

— Безусловно, — кивнул Мальстен, вновь отворачиваясь и глядя на дорогу. — Но нашу компанию он счел неприемлемой. Что же мне, надо было его заставить?

— Вы могли… — тихо отозвалась Аэлин, вынудив данталли остановиться. Охотница тут же замерла и сама, мгновенно задумавшись, было ли это влиянием демона-кукольника, или же ее собственным действием. Нужно было отдать ему должное — как кукловод Мальстен Ормонт был настоящим искусником: его контроль невозможно было ощутить, если он того не желал. Лишь неестественно скользнувший в руку стилет против намерений Аэлин в комнате трактира сумел засвидетельствовать наличие невидимых нитей, стягивающих тело охотницы. Никаких других проявлений контроля, сколько ни старалась, она не заметила.

Мальстен окинул молодую женщину взглядом, от которого ее едва не бросило в дрожь, однако она усилием воли взяла себя в руки и чуть с вызовом приподняла голову, так же не понимая, позволил ли данталли ей сделать это движение, или она сделала его сама.

— Что вы так смотрите, Мальстен? — качнула головой Аэлин. — Вы ведь управляли им, пока меня не было. Ганс обмолвился мне, что был под вашим контролем. Тогда вы не преминули использовать нити, а теперь отчего-то не стали этого делать. Ведь вы действительно могли заставить Ганса пойти с нами и обезопасить его от Бенедикта Колера, пусть и насильно, но вы приняли его выбор, и, возможно, он попадет на костер.

От того, как жестко прозвучали собственные слова, охотница ощутила короткий, но острый укол вины.

Данталли несколько секунд молча смотрел в ярко-зеленые глаза женщины, затем, словно так и не сумев добиться от нее понимания, глубоко вздохнул, отвел взгляд и продолжил путь. Аэлин последовала за ним с некоторой задержкой, стремясь почувствовать, как нити силком потащат ее вслед за кукловодом, но никакого насильственного влияния она снова уловить не смогла.

— Да не контролировал я его, — с невеселой усмешкой отозвался Мальстен после недолгой паузы. — Узнав, кто я, Ганс бросился бежать из комнаты. Я лишь прикрикнул на него, чтобы он остановился: боялся, что он натворит глупостей, но не был уверен, что сумею догнать его, так как на ногах держался еще откровенно нетвердо. Да и не хотелось пустить ваши труды со швами на ветер…

— Кстати, как ваша рана? — удивившись собственной участливости, поинтересовалась Аэлин. Мальстен кивнул, чуть подождав, чтобы поравняться с попутчицей.

— Благодарю, все прекрасно, — бегло отозвался он.

— Я вас перебила, — кивнула охотница. — Что было дальше? Вы прикрикнули на него, и он, что, послушался?

На лице данталли появилась кривая усмешка, продемонстрировавшая ямочку на левой щеке.

— Знаю, звучит глупо, но, да, так и вышло. Ганс отчего-то уверился, что я, раскрыв себя, тут же взял его под контроль. Его страх перед… такими, как я, сработал лучше всяких нитей — в первый раз. Во второй, когда я предложил пойти с нами — не сработал, и заставлять я не стал. Из принципа, если хотите. Я уже говорил, что не хочу лишать человека выбора, если только от этого самого выбора не зависит моя жизнь или жизнь моих близких. Как именно спасаться — перетерпеть ли неприятное общество или рискнуть убежать самостоятельно — господин трактирщик должен был решить сам. Поверьте, леди Аэлин, ради таких пустяков, как замена дара убеждения силой данталли, я…

Мальстен осекся на полуслове, и охотница испытующе прищурилась.

— … не готовы сносить расплату? — осторожно спросила она. Взгляд спутника помрачнел сильнее прежнего. Аэлин поджала губы. Осуждение, с которым она смотрела на кукольника минуту назад, развеялось, как утренний туман: в словах Мальстена действительно были и смысл, и логика. В конце концов, он ведь действительно старался поступать по-человечески, пока обстоятельства не требовали иного.

— Она и вправду так страшна? Расплата, я имею в виду. Это… то самое, на что «стоит обращать внимание»?

Данталли непонимающе качнул головой. Охотница кивнула.

— Тогда, в трактире, когда я спрашивала вас, чувствуете ли вы боль, помните? Вы ответили, что просто на такую рану не стоит обращать внимания. Выходит, сто̀ит — на расплату? Каково это? Что это такое?

Мальстен неприятно поморщился.

— К чему вы об этом, леди Аэлин? Праздное любопытство? — невесело усмехнулся он.

— Не праздное, — покачала головой охотница. — Я хочу знать, с чем столкнусь, когда мы доберемся до вашего безопасного места, где вы сможете это… переждать. Кстати, что за место?

Данталли кивнул.

— В этом лесу, в нескольких часах ходьбы находится дом одного моего друга. Там безопасно. И там вам не придется ни с чем сталкиваться, нужна будет лишь отдельная комната, которая там имеется. К слову… я хочу попросить вас. Хозяин дома поймет, кто вы, но, разумеется, вреда не причинит, свое слово передо мной он сдержит. Я должен взять слово и с вас…

— Мы идем в дом к иному? — округлила глаза охотница. — Мальстен, вы издеваетесь? Я ведь… — Аэлин замолчала, терпеливо вздохнув, и ожгла данталли взглядом. — Ай, ладно, бесы с вами! Кто это? Уж не та ли самая тринтелл, к которой мы держали путь? Вы ведь говорили, эта тринтелл живет недалеко от Фрэнлина…

— Это не тринтелл, — качнул головой Мальстен. — Он аггрефьер.

Брови Аэлин изумленно приподнялись, на лице застыла смесь растерянности и возмущения.

— Вестник беды? Серьезно?

— Серьезнее некуда, — отозвался данталли, криво ухмыльнувшись. — Только не говорите, что вы суеверны, леди Аэлин.

— Не сказала бы, — хмыкнула охотница, однако все же задумчиво замолчала.

Суеверной Аэлин себя не считала — по роду занятий не положено было. Однако на всей Арреде вряд ли сыскался бы любитель компании аггрефьера. В народе этих существ называли вестниками беды или воспевателями смерти, полагая их верными слугами богини Рорх, глашатаями Жнеца Душ. Встреча с ними не без причин считалась дурным знаком. Аггрефьеры чувствовали смерть и тянулись к ней с момента своего появления на свет, сопровождая ее истошным воплем, от которого, как утверждали те, кому доводилось слышать этот звук, в действительности можно было обзавестись парой прядей седых волос раньше срока. Энергия чужой гибели давала этим существам подпитку, укрепляла их. Чаще всего отшельническое жилище аггрефьеров можно было встретить вблизи заброшенных мест побоищ или старых погостов. Эти существа были одиночками, они сторонились людей, и такая позиция являлась взаимной.

Аэлин никогда не встречала на своем пути вестников беды, за что благодарила Тарт. Охотница лишь понаслышке знала, что во внешности этих существ есть нечто птичье, хотя, насколько молодая женщина помнила, летать аггрефьеры не умели. Также было известно, что эти существа имеют слабую склонность к эмпатии и способны предвидеть смерть. Из сильных сторон Аэлин припоминала лишь иммунитет к болезням — по крайней мере, ни одной истории о больном аггрефьере на Арреде еще не сложили.

— Как же вас угораздило завести дружбу со слугой смерти? — хмыкнула молодая женщина, стараясь отогнать недоброе предчувствие.

— Дружбу — еще во время учебы в военной академии в Нельне, а после мы вместе были на Войне Королевств, леди Аэлин, — пожал плечами данталли.

— Он тоже работал на Рериха? — поинтересовалась охотница. Мальстен хмыкнул.

— Это Вальсбургской Конвенцией не запрещалось. В основном условия данного договора касались данталли. С аггрефьерами предпочитали не связываться, им позволялось воспевать смерть там, где Рорх призовет их. Собственно, в первые годы войны, когда я еще обучался в Нельне, аггрефьер по имени Теодор Гласс обосновался на старом погосте близ нашей академии. Нашлись смельчаки, которые попытались забить его камнями, когда он вышел из леса. Но ни один камень не нашел свою цель…

Аэлин криво улыбнулась.

— Надо думать, ваша работа?

— Моя, — не стал отрицать Мальстен.

— Выходит, вы суеверным не были с малых лет, — скорее констатировала, чем спросила охотница. Данталли неопределенно повел плечами.

— Был, вообще-то. Пока не увидел Тео — затравленного, перепуганного людской агрессией, убегающего обратно в лес. Я понял в тот день, что аггрефьер ведь не выбирает, кем родиться. Мои нити коснулись и его, и, когда неудавшиеся палачи разошлись, я последовал за Теодором к его жилищу. На тот момент он оказался единственным, кому я мог без страха открыть, кто я. А позже… — Мальстен на миг замялся, — когда Колер и его люди захватили Хоттмар, я предложил Тео помочь мне закончить войну. Его, разумеется, больше интересовала перспектива приблизиться к местам сражений, где гибнет множество людей, но и мне помочь он был не против. Он использовал свой дар предвидения, и с его помощью мы знали, куда посылать поддержку, где будет гибнуть больше людей.

Аэлин поморщилась.

— Еще одно существо, которое наслаждается смертью, — буркнула она.

— Едва ли он ею наслаждался, — покачал головой данталли. — Теодор мучительно переносит чужую гибель. Думаете, вопль аггрефьеров проходит бесследно? Вовсе нет, он приносит страдание и им самим. Правда, Тео так и не сумел объяснить мне, какое именно, но это не отменяет того, как вестников беды тянет к смерти.

— И не объясняет эту тягу, — нахмурилась Аэлин.

— Как тягу мотыльков к огню. Они сгорают, но все равно один за другим повторяют ошибку своих сородичей. У аггрефьеров нечто схожее. Отдаленно.

— Вы сочувствуете им, верно? Вестникам беды, — неопределенным тоном спросила охотница. Мальстен хмыкнул.

— А вы сочувствовали жрецам Красного Культа сегодня, разве нет? — он испытующе посмотрел на свою спутницу. — Возможно, дело просто в том, что я от природы буду сочувствовать иным, а вы — людям?

Аэлин покривилась.

— Это не всегда так. То, что вы моими стараниями до сих пор живы — живой тому пример.

Мальстен почтительно кивнул.

— Не смею спорить. Тут вы правы, леди Аэлин, и я благодарен вам за это, — отозвался он.

Не найдясь, что ответить, охотница погрузилась в молчание, понимая, что так и не услышала ответы на два своих вопроса: о расплате данталли и о том, какую судьбу демон-кукольник пророчит Гансу Меррокелю.

Вальсбургский лес, Гинтара.

Восемнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Обливаясь липким потом, Ганс Меррокель проклинал себя за плохую физическую форму, о коей не задумывался в течение всей жизни. Спустя три часа активного движения по лесу мужчина почувствовал, что совершенно выдохся. Ноги гудели от быстрой ходьбы, дыхание сбивалось и сипло вырывалось из горящего пересохшего горла. Все его существо приказывало Гансу остановиться и передохнуть, однако страх подсказывал, что провести времени на ходу стоит как можно больше, пока тело попросту не откажется двигаться. Здравый смысл активно спорил с этим убеждением, доказывая, что силы стоит расходовать равномерно, однако ужас возможных пыток Красного Культа гнал вперед, перебивая собою все остальное.

Хотя в Олсаде прежде никогда не случалось показательных казней, Ганс живо представлял себе, как прошла бы расправа над ним — о деяниях Бенедикта Колера и его людей ходили ужасающие слухи по всем уголкам Арреды.

Припустившись еще быстрее, Ганс через четверть часа начал ощущать неприятный гул в ушах, в висках застучало, а дыхание теперь больше походило на рычание раненого зверя. Пот, градом льющийся со лба, заставлял глаза слезиться. Сердце неистово колотилось о ребра, и, казалось, с каждым следующим ударом пробивало себе путь наружу.

Ганс, окончательно обессилев, постарался перейти на шаг, хотя куда сильнее было желание попросту упасть на землю, но в этом случае мужчина понимал, что еще долго не сумеет подняться.

В мыслях Ганс проклинал тот день, когда боги привели Аэлин Дэвери в его трактир. Не будь ее, никакая угроза расправы никогда не нависла бы над ним.

Гул в ушах при замедлении темпа перешел в мерный стук, сбивающий с мысли и рождающий еще бо̀льшую злость.

«… Треклятый шум! Прекратится он когда-нибудь?»

Ледяной ужас, прошивший спину, заставил сердце мужчины с такой силой ударить о ребра, что Ганс невольно схватился за грудь. Тело забилось мелкой дрожью, когда беглый трактирщик осознал, что за шум теперь слышит, и звук этот вовсе не был на деле лишь гулом в голове от долгого бега — то был лошадиный галоп.

«Нет…» — только и успел подумать Ганс. Из пересохшего, как пустынная земля, горла вырвался севший жалобный вскрик, и мужчина на дрожащих ногах бросился вглубь леса, мысленно призывая сумерки сгуститься скорее и укрыть его в своей тени. Ганс взмолился единовременно всем богам Арреды, прося ниспослать ему чудо спасения, однако сегодня боги остались глухи.

Трое конников, на коих, в ужасе оборачиваясь, Ганс без труда увидел яркие красные одеяния, настигали беглеца стремительно, как ураган.

Что-то вдруг ударило Ганса в ногу — прямо под колено — и предательская конечность, взорвавшись болью и почти выбив из глаз сноп искр, подкосилась, заставив своего обладателя повалиться наземь.

«Стрела!» — сокрушенно подумал беглец, пытаясь ползти дальше, отсрочивая свою поимку жалкие доли мгновений.

— Ганс Меррокель! От имени Красного Культа… — донесся откуда-то сверху насмешливый и одновременно строгий, властный голос. Беглец поднял голову, кусая губы, чтобы, если уж не сдержать крик боли, то хотя бы превратить его в тихий стон. На Ганса смотрел высокий статный мужчина, чьи виски тронула седина, и устрашающие, с колким пронзительным взглядом, глаза — карий и голубой — прожигали дыру в раненом пленнике.

— Пожалуйста! — срывающимся голосом выкрикнул Ганс, не дав державшему арбалет человеку с глазами разного цвета, закончить свой приговор. — Я ничего не сделал! Не убивайте меня…

С губ беглеца снова сорвался стон, когда нога непроизвольно пошевелилась, и боль прострелила ее от пятки до бедра. Тело вновь сотрясла дрожь.

— Куда ж ты ему попал, что он так стонет? — послышался нарочито звонкий, но одновременно низкий и шелестящий неприятный голос.

Несмотря на боль в ноге, Ганс нашел в себе силы обернуться на говорящего и даже сумел скопить в глазах достаточно бессильной ярости, чтобы ожечь насмешливого жреца взглядом, однако понял, что последнее было совершенно напрасно. Чуть ниспадающие на лицо светлые редкие волосы не могли скрыть белесого бельма, затягивающего оба глаза последователя Культа.

«Слепой!» — изумленно подумал Ганс, не понимая, как этот человек так уверенно держится в седле и правит лошадью при полном отсутствии зрения.

— В ногу, — отозвался второй спутник Бенедикта Колера. — Хороший выстрел, кстати.

Стрелявший предпочел проигнорировать оба комментария своих людей.

— Ничего не сделал, говоришь? — усмехнулся он, склонив голову. — Не поверишь, Ганс, но именно поэтому мы решили прервать твое путешествие. Потому что ты ничего не сделал, хотя должен был. Ты своим молчанием оказал помощь опасному преступнику. Данталли.

— Нет! — в страхе закричал раненый, вновь скривившись и застонав от боли в дернувшейся ноге. — Нет, прошу, жрец Колер… я не знал! Клянусь, я не знал…

Бенедикт прищурился, вновь зарядив арбалет и взведя его, направил в другую ногу беглеца.

— Ганс, ты получишь еще одну стрелу, если вновь перебьешь меня, уяснил?

Раненый умолк, до боли прикусив нижнюю губу. Попавшая на лицо при падении грязь неприятно скрипнула на зубах.

— Так вот, — продолжил Бенедикт, — ты прекрасно понимаешь, почему я за тобой отправился. Собственно, поэтому ты и сбежал из Олсада — налегке и в большой спешке. Невиновные, Ганс, так не бегут. Поверь, я много повидал таких, как ты. И в приговоре пока ни разу не ошибся. Хотя, разумеется, формальное дознание ты пройдешь. Нам есть, о чем поговорить перед тем, как ты ответишь за смерть пятнадцати жрецов олсадского Красного Культа.

— Я ни при чем… — простонал Ганс, тут же в ужасе округлив глаза, понимая, что вот-вот получит еще одну стрелу.

— Бенедикт, не стреляй, — прошелестел слепой жрец, обратившись к командиру. — Он так кровью истечет раньше времени и будет совершенно бесполезен на дознании.

— Ренард прав, — добавил второй спутник. — Придется тогда ждать дольше, пока он очухается. Судя по голосу, он и так вот-вот хлопнется в обморок.

Губы Ганса задрожали от подступающих отчаянных слез.

— Я мирный человек… простой трактирщик. Жрец Колер, смилуйтесь! Вы не можете…

— Могу, — строго оборвал Бенедикт. — И обязан. И, скажу тебе больше Ганс, после того, что благодаря твоему молчанию устроил в городе этот монстр, я исполню свой долг с большим удовольствием. Иммар, забираем его. Пора возвращаться в Олсад, господин Меррокель.

Сонный лес, Везер

Восемнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Небольшая хижина близ старого безымянного погоста одиноко стояла в лесной чаще неподалеку от звонкого ручейка. Завидев тусклый свет в окне жилища аггрефьера, Аэлин невольно ощутила желание выхватить паранг: ничего хорошего, несмотря на заверения Мальстена о дружественности этого существа, охотница не предчувствовала. Подойдя еще ближе к хижине, молодая женщина в нерешительности замерла. Данталли также остановился и ободряюще улыбнулся своей спутнице, почувствовав обуревающие ее эмоции.

— Леди Аэлин, бояться его не нужно, — в голосе послышалась снисходительность, и охотница ощутила, как щеки заливает легкий румянец.

— Я не боюсь, — упрямо качнула головой она. — Здоровое опасение охотникам еще не вредило.

— Потому что каждый иной представляет угрозу? — прищурился кукольник. Аэлин хмыкнула.

— Скажете, что это не так?

— Не всякий иной жаждет вашей смерти. И не всякий намеревается причинить вред, — примирительно кивнул данталли. — Теодор вас не тронет, он для вас угрозы не представляет, потому что ее не представляю я.

— Вот как? — нервно хохотнула женщина.

— Разве не так?

— Угрозу вы еще как представляете, Мальстен. Вы — наиболее опасны для меня, потому что я вам доверилась. Для вас я уязвима, потому что, во-первых, нуждаюсь в вас, а во-вторых, вы обладаете силой контролировать кого угодно, в том числе и меня. Я вынуждена всегда держать с вами ухо востро и при этом помнить, что, по сути, перед вами совершенно беспомощна. По-вашему, у меня мало поводов для опасения? Быть может, опасайся вас мой отец в нужной мере, он не угодил бы в плен, о котором вы мне никак не хотите поведать.

Собственная резкая интонация тут же осадила женщину, она опустила взгляд. И, хотя внешне данталли оставался невозмутимым, Аэлин знала, что сумела задеть его. За недолгое время их знакомства, охотница уже научилась различать те или иные чувства в глубине его странных, почти нечеловеческих глаз.

— Простите, — вздохнула она. — Я не должна была так…

— Нет, не извиняйтесь. Вы правы, я вам так и не успел рассказать о Малагории, а знать вы имеете полное право. Хотите услышать сейчас?

Аэлин недоверчиво покосилась на дом аггрефьера и вздохнула. Не следовало начинать этот разговор, находясь под контролем демона-кукольника. Услышать историю о плене Грэга Дэвери в Обители Солнца женщина хотела, будучи свободной от нитей.

— И продлить время вашего надо мной контроля? — усмехнулась она. — Нет, пожалуй, мы все-таки отложим этот разговор на более подходящее время. Не берите в голову мою претензию, я бросила ее сгоряча. Видимо, марионетка из меня вышла слишком нервная.

Мальстен изумленно округлил глаза.

— Я не думал, что мое влияние было… что оно докучало вам в пути.

Охотница качнула головой.

— Оно и не докучало. По правде говоря, я вообще не ощущала ничего чужеродного по дороге сюда, хотя, признаться, даже пыталась. Просто, насколько я знаю, чем дольше контроль, тем дольше расплата, ведь так?

Данталли отвел взгляд. Его молчание само по себе послужило Аэлин положительным ответом. Она вздохнула.

— Расскажете мне, когда направимся во Фрэнлин, хорошо? Тогда будет самое время. Хочу понять для себя только одну вещь.

— Спрашивайте, — дружественно кивнул Мальстен.

— Каждый раз, когда я останавливалась, замедлялась или ускорялась в пути — я делала это сама, или вы просто… гм… позволяли мне?

Данталли неловко отвел взгляд.

— Позволял, — нехотя кивнул он. — Хотя мне не по духу такая формулировка. Скажем так, управляя человеком, я чувствую, что хочет сделать его тело. Даже некоторые мысли слышу, но не все. Только самые яркие… громкие. Ваши самые громкие были о Грэге.

Аэлин поджала губы, радуясь, что он услышал именно эти мысли, ведь почти всю дорогу они перемежались с мыслями о самом кукловоде.

— Ясно… что ж, — она тяжело вздохнула. — Должна признать, вы мастер своего дела. Если не знать о вашем контроле, почувствовать его невозможно.

Мальстен неопределенно повел плечами. Молодая женщина улыбнулась, тут же отметив для себя, что данталли попросту позволил ей это сделать.

— Ладно, не будем тратить время. Сейчас вам предстоит нелегкая задача: устроить мирное знакомство аггрефьера и охотницы.

Мальстен невесело усмехнулся и кивнул, возобновляя шаг. Аэлин проследовала за кукловодом к двери хижины и остановилась на пороге чуть позади него. Данталли приготовился настойчиво постучать, занеся кулак, но дверь открылась еще до первого стука, и охотница с трудом сдержалась, чтобы не ахнуть (или кукольник попросту не позволил ей этого).

На пороге стояло вытянутое худосочное существо, словно бы неестественно поджимавшее трехпалые руки с темными, покрытыми грубой кожей когтистыми пальцами, напоминавшими лапы хищной птицы. Совершенно лысая голова так же, по-птичьи, склонилась набок при виде гостей, широкие темно-серые глаза с продольным зрачком несколько раз мигнули, продемонстрировав полупрозрачное третье веко, похожее на полулунную складку кошачьих или птичьих глаз. Нос аггрефьера больше походил на птичий клюв, при том, что рот выглядел вполне по-человечески.

— Мальстен Ормонт. Старый друг, — радушно произнесло существо слегка гортанным голосом. Взгляд скользнул по спутнице данталли и буквально мгновение изучал ее.

Аэлин почувствовала себя неуютно под этим взглядом. Захотелось отстраниться и снова потянуться к парангу, однако на этот раз тело не подчинилось даже порыву, и охотнице удалось, наконец, ощутить на себе нити данталли.

— Здравствуй, Тео, — Мальстен улыбнулся и приятельски приобнял странное существо, похлопав его по спине.

— Давно ты здесь не появлялся, — отозвался аггрефьер. — Тебе даже удалось меня удивить: в таком обществе я тебя увидеть не ожидал.

Мальстен никак не прокомментировал замечание друга, а лишь выждал, пока существо изучающе рассмотрит его и молодую женщину. Губы вестника беды растянулись в широкой улыбке.

— Ничего себе, история! — воскликнул он. — Так это его дочь! Дочь Грэга Дэвери!

По интонации Теодора Гласса Аэлин никак не смогла понять, утверждает он, или спрашивает. Взгляд иного тем временем полностью сосредоточился на гостье, выражение причудливого лица сделалось слегка отстраненным от внешнего мира и одновременно увлеченным, словно аггрефьер изучал редкий артефакт.

— Посмотрим, что у нас тут, — задумчиво протянул Теодор. — Так… ищет отца. Знает, кто ты на самом деле. Хочет убить меня.

Последняя реплика была произнесена обыденным, непринужденным тоном, будто бы вестник беды попросту сообщал о погоде или о том, что сегодня на ужин. Охотница приподняла брови, поражаясь тому, как Теодор извлекает информацию. Выходит, склонность к эмпатии у этих существ вовсе не слабая, как говорили…

— Тео, это леди Аэлин Дэвери, — кивнул данталли. — Мы пришли сюда…

— Знаю, можешь не объяснять, — тут же отмахнулся аггрефьер. — Проходите, не стойте на пороге.

Теодор пропустил гостей в хижину, которая изнутри показалась охотнице еще меньше, чем снаружи, хотя, надо признать, обитатель сего жилища всячески постарался с помощью минимального количества мебели и грамотной ее расстановки придать помещению более просторный вид. Вопреки ожиданиям Аэлин дом аггрефьера оказался весьма уютным и… человеческим.

— Еды, которая бы вам подошла, у меня нет, — почти виновато сказал Теодор, проходя чуть вперед по небольшой террасе к жилой комнате с очагом. — Не думаю, что лесная падаль вам по вкусу… но могу что-нибудь сообразить по такому случаю.

— Не стоит беспокоиться, — улыбнулась Аэлин, на этот раз мысленно поблагодарив данталли за то, что он помог ей скрыть гримасу отвращения, просящуюся на лицо.

— И вправду, не стоит, — согласился со спутницей Мальстен. — Единственное, о чем тебя попрошу, так это устроить леди Аэлин на ночлег, пока я… побуду в другой комнате. Если можно.

— Сомневаюсь, что наша прекрасная гостья сумеет сомкнуть глаза в одном доме с аггрефьером, — иронично улыбнулся Теодор. — Но место для ночлега, разумеется, предложу. Кстати, спасибо, Мальстен, за попытку взять с нее слово не причинять мне вреда. Насколько я вижу в твоих мыслях, этого слова ты так и не получил, но, ты хотя бы попытался. Надеюсь, вежливость возьмет верх над профессиональными инстинктами, и леди Аэлин соблаговолит не убивать гостеприимного хозяина дома, где она будет ночевать.

Молодая женщина испытующе посмотрела на аггрефьера, мысленно соглашаясь с ним в том, что сегодняшнюю ночь ей и впрямь предстоит провести без сна. С намерением избавиться от иного существа она решила повременить, однако позволить себе уснуть в его присутствии попросту не могла.

В ответ вестник беды лишь усмехнулся.

— Знаю, мое слово для вас значит мало, но я — друг Мальстена. И его спутнице вреда не причиню. Да, впрочем, причинять вред людям вообще не входит в список моих основных привычек. С нашим братом чаще выходит наоборот. Вижу, Мальстен рассказывал вам про Нельн? — Теодор поморщился, словно от боли и потер висок. — Вы слишком много думаете, леди Аэлин. Тяжело читать.

— Так, может, читать и не стоит? — нехорошо усмехнулась охотница. — Иначе не о чем будет поговорить этой бессонной ночью.

Аггрефьер издал неестественно гортанный смешок и перевел взгляд на данталли.

— Вижу, вижу, Мальстен. Понимаю, не нужно нервничать, — мягко произнес он. Аэлин покосилась на своего спутника, и тот отвел взгляд. Теодор кивнул, улавливая немой вопрос охотницы. — Наш друг одновременно подгоняет и оттягивает момент своего уединения. Какой расплаты нам сегодня ждать? Твоя память не менее сбивчива, чем мысли твоей спутницы.

Данталли криво ухмыльнулся.

— Это были пятнадцать человек в красном и после — около шести или семи часов контроля над леди Аэлин, — отозвался кукольник. Аггрефьер сочувственно покривился.

— Ох… — только и выдавил он, внимательно присматриваясь к гостю. — Красный Культ? Те пятнадцать человек.

— Да, — холодно отчеканил данталли.

— Ясно, — коротко кивнул Теодор и указал Мальстену на дверь прямо позади него. — Что ж, можешь занять эту комнату на ночь. Мы с твоей спутницей, думаю, найдем общий язык. До завтра придешь в себя, как думаешь?

Данталли неопределенно повел плечами.

— Ладно, не будем тянуть время, — примирительно кивнул Теодор. — Проходи в комнату, располагайся.

Мальстен нехотя толкнул дверь и вошел в небольшую комнатку. Аэлин проводила его взглядом. Некоторое время данталли не решался взглянуть на охотницу, а когда все же решился, молодая женщина едва не ахнула, увидев в его глазах проблеск страха. И то был не мгновенный испуг или ужас перед возможной смертельной опасностью — то был страх беспомощный, не поддающийся контролю. Страх неизбежности.

— Мальстен, мне… остаться? — неуверенно спросила Аэлин, безотчетно стараясь сделать шаг к данталли. Кукольнику не понадобилось останавливать свою марионетку ни словом, ни жестом: с помощью нитей он просто не позволил ей приблизиться.

— Благодарю вас, леди Аэлин, но оставаться не нужно. Правда.

— Эти моменты он предпочитает переживать в одиночестве, — трехпалая лапа аггрефьера легла охотнице на плечо — осторожно и ненавязчиво — готовая убраться при первом же намеке. Однако сейчас Аэлин толком не обратила внимания на это прикосновение.

— Как скажете, — тихо отозвалась молодая женщина, попятившись к выходу из комнаты. Мальстен чуть сжал кулак.

— Леди Аэлин! — окликнул он, дожидаясь, когда спутница обернется. — Спасибо вам. Что согласились.

— Я сделала то, что до̀лжно, — пожала плечами охотница.

— Как только дверь закроется, мое влияние прекратится, — серьезно заверил данталли. Аэлин улыбнулась.

— Я уже говорила, что не чувствовала вашего влияния, Мальстен. Мне было не в тягость, так что не благодарите.

— Увидимся утром, — натянуто улыбнулся данталли. Аггрефьер кивнул и повлек охотницу к выходу, плотно запирая за собой дверь и оставляя Мальстена в одиночестве.

Как только комната погрузилась в тишину, данталли несколько секунд продолжал держать пальцами видимые ему одному черные нити, не решаясь отпустить Аэлин Дэвери. Из груди вырвался прерывистый взволнованный вздох, ноги налились свинцом, и Мальстен, словно древний старец, осторожно помогая себе руками, присел на кровать. В попытке совладать с собой, он положил нервно подрагивающие руки на колени и уставился на нити, держащие охотницу и позволяющие ей свободно перемещаться, где ей вздумается.

В памяти Мальстена невольно всплыли слова, услышанные в детстве от Сезара Линьи: «сначала я научу тебя терпеть боль».

«Если б ты только успел научить меня терпеть это», — невесело усмехнулся данталли про себя, мысленно содрогаясь от осознания того, что его ждет. Последняя долгая расплата случилась с ним в Прите после помощи Беате Шосс. Но то была расплата почти обыкновенная, не было прорыва сквозь красное, за который следует жесточайшее наказание, и была всего одна марионетка, а не шестнадцать…

«Нет!» — кулаки данталли невольно сжались, все его существо противилось идее переживать это снова. Множество раз, встречая расплату у камеры Грэга Дэвери, Мальстен считал, что Жнец Душ вот-вот явится за ним, что после влияния Бэстифара уплатить цену за свои способности и остаться в живых — уже невозможно. Казалось, в обратное верил лишь Грэг. «Ты справишься, мой друг. Ты сильнее, чем думаешь», — всегда говорил он.

Стоит лишь запустить процесс. Перетерпеть. Мальстен понимал, что сейчас попросту оттягивает момент и тем самым продлевает будущую расплату…

Нужно отпустить.

— Не могу… — прошептал данталли вслух, зажмуриваясь и плотно сжимая челюсти, чтобы не дать себе выговорить еще хоть слово.

«Боги, я не могу!» — вскричал внутренний голос, заглушить который было невозможно. — «А если не отпускать? Влияние ведь не ощущается, если его продлить, никто ведь не догадается, даже сама Аэлин…»

Мальстен шумно выдохнул.

Нет, это не выход. Ни одному данталли еще не удалось убежать от расплаты. Рано или поздно она настигает — неизбежно. Всегда.

С усилием разжав стиснутые в кулаки руки, Мальстен освободил охотницу от своего влияния и замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Сколько минут у него есть до того, как расплата поглотит его? Сколько нервных придавленных вздохов успеет вырваться из груди, прежде чем прорвется наружу первый стон? Немного. Мальстен не питал иллюзий, что сумеет продержаться молча, как множество раз делал это на Войне Королевств. Слишком много воды утекло с того времени, слишком видоизменилась и усилилась расплата. Молча ее пережить невозможно. Не теперь.

«Проклятье!»

Тело само поднялось на ноги и принялось мерить шагами комнату. Дыхание участилось, как после долгого бега, а оба сердца застучали громко, отдаваясь неравномерным перестуком в ушах. Рана на левом боку, на совесть зашитая охотницей, принялась при каждом шаге отдаваться ровной болезненной пульсацией, от которой руки начали холодеть.

«Так скоро…» — успел лишь подумать Мальстен, когда нестерпимый жар прошиб каждую клетку тела от висков до кончиков пальцев. Расплата с особенным тщанием вгрызлась в недавнюю рану, выискивая слабое место, наказывая данталли за использование силы, особенно за прорыв сквозь красное.

… нет, стон удалось сдержать. И даже на ногах устоять — получилось. Мальстен задержал дыхание, пережидая первую предупредительную волну, от которой побледневшее лицо начало медленно покрываться испариной. Дальше будет хуже. Расплата действует, как Бэстифар, то чуть отпуская свою жертву, то вгрызаясь в нее так, чтобы сбить с ног, заставляя молить о смерти.

И ведь теперь отобрать ее некому, даже если Мальстен передумает. В Малагории шанс всегда был…

«Не думай об этом! Соберись!».

Где-то на задворках сознания проскользнула мысль, что даже за месть Красному Культу после всего, что они сделали, приходится жестоко платить.

Левый бок предупреждающе обожгло, и теперь огонь разгорался сильнее прежнего, заставляя данталли закусить губу и зажмуриться в попытке не издать ни звука. В следующую секунду тело, будто пронзенное молнией утеряло возможность сохранять вертикальное положение: ноги подкосились, сваливая данталли на колени и выбивая из груди громкий выдох.

Воспоминания и мысли начинали перемешиваться, словно догоняя друг друга, и данталли знал, что они вот-вот увлекут его на границу безумия, за которой, если перейти ее и поддаться, будет ожидать Жнец Душ.

Аггрефьер любезно предложил Аэлин пройти в комнату первой, однако охотница не горела желанием поворачиваться к вестнику беды спиной. Опасение перед этим существом нервно перемежалось в ее сознании с беспокойством за Мальстена. Будь ее воля, она не покинула бы данталли, но остаться он ей не позволил.

Качнув головой и все же пропустив хозяина дома первым, молодая женщина задумалась, каково же придется ее спутнику после стольких часов контроля. Он так и не ответил ей, что собою представляет расплата. Не сумел толком этого описать и Бенедикт Колер. Одно Аэлин знала наверняка: за все время ее короткого знакомства с Мальстеном Ормонтом в его глазах еще не мелькало такого страха. Так, пожалуй, могут бояться только люди, идущие на неизбежную казнь. Неужто все данталли и вправду переживают столь страшные мучения каждый раз?..

— Нет, — вдруг сказал аггрефьер, вырывая охотницу из раздумий. Молодая женщина вздрогнула и ожгла иное существо взглядом. Теодор широко улыбнулся. — Простите, все никак не привыкну к нормальному человеческому общению. Оно мне почти без надобности.

Поджатые к груди руки разошлись чуть в стороны, оказавшись неестественно длинными, и снова вернулись в прежнее положение. Аэлин нахмурилась в ожидании пояснений.

— Не все данталли переживают столь страшные мучения. Вы ведь об этом сейчас думали?

— Об этом, — не стала отрицать охотница. — Значит, расплата по-настоящему страшна только для тех, кто умеет прорываться сквозь красное?

Аггрефьер пожал плечами.

— Все немного… сложнее. На деле они все это могут, но не все это делают. Я, по правде говоря, знаю только одного, кто научился. Может, в древности было по-другому, как знать! Так или иначе, каждый из них платит большую цену за свои возможности: боги наделили данталли силой, почти равной себе, и заставили жестоко расплачиваться за нее. Возможно, идеи Красного Культа не так уж нелепы, — невесело усмехнулся Теордор. Поймав возмущенно-предостерегающий взгляд Аэлин, он кивнул и предпочел пояснить. — В конце концов, если бы все данталли раскрывали свои возможности так, как это делает наш с вами общий знакомец, возможно, Арреда давно была бы под их контролем. Но знания об их истинных способностях были давно утеряны с гибелью острова Ллиа̀н.

— Это ведь миф, — качнула головой охотница. — Остров, который был якобы уничтожен врезавшейся в него кометой и погребен в Малом Океане много лет назад.

— Тысяча четыреста восемьдесят девять, если быть точнее. И на нем якобы жили данталли, для которых красный не был серьезной помехой, и которые могли управлять кем угодно. Глядя на Мальстена, вы будете продолжать утверждать, что это миф? И что от мифа люди всего мира ведут свое летоисчисление?

Аэлин покривилась. После долгих смутных времен на Арреде не осталось никаких письменных свидетельств реальности острова Ллиан, лишь слухи, передаваемые из поколения в поколение, и летоисчисление «с.д.п.», ведущееся с того дня, как родина опаснейших в мире иных существ пала под разрушительным ударом кометы.

— Что же они тогда и впрямь не захватили всю Арреду?

Аггрефьер пожал плечами.

— Человечеству повезло, что эти существа по природе мирные. Жестокость в них просыпается, только когда рождаются полукровки от связи с людьми. Это качество, как и мимикрия под цвет человеческой кожи, принесла им природа ваших собратьев, леди Аэлин. Кстати, если верить легендам, чистокровные данталли имели синюшный оттенок кожи за счет своей синей крови, — Теодор вздохнул. — Опираясь на этот же миф, можно сделать вывод, что некоторые данталли в момент гибели Ллиана на острове не присутствовали. От них и пошли те «демоны-кукольники», которых знаем мы сегодня. У них практически отсутствуют знания о своей природе, их некому было учить, а особенно мало этих самых знаний стало с сокращением числа данталли после Войны Королевств и расцвета Красного Культа. Большинство «демонов-кукольников», как их называют в народе, нынче озабочены тем, чтобы скрываться и применять свои способности редко и по случаю.

Охотница задумчиво покачала головой.

— О прорыве сквозь красное я впервые узнала именно от Мальстена. До этого мне ни разу не попадалось даже слухов о подобном в среде нынешних данталли. Если уж мы опираемся на миф…

— Да, в самосовершенствовании наш друг достиг определенных успехов, — хмыкнув, ответствовал аггрефьер, опускаясь на стул у небольшого деревянного столика и указывая гостье на кресло в углу комнаты у очага. Охотница присела и внимательно посмотрела на Теодора, ожидая продолжения. — Надо признать, что Мальстен действительно самый искусный данталли на моей памяти, а во время войны — еще до Нельна — я успел немало их повидать. Мальстен силен… был бы силен почти безмерно, если б не эта расплата. Он, конечно, считает виноватым в том, что теперь вынужден переживать, только себя, но я глубоко убежден, что в сложившихся обстоятельствах выбор у него был невелик. А Бэстифар его изуродовал почти намеренно. С целью привязать.

Произнесенное имя ярким всполохом прошлось по сознанию молодой женщины, отогнав все рассуждения о древних временах и острове Ллиан. Перед глазами мелькнуло бледное лицо Мальстена, его рука, отталкивающая отвар, успокаивающий воспаление, и его слова, произнесенные в бреду, выгнать из памяти которые до сих пор ей так и не удалось.

Нет, стой! Не надо, Бэс…

— Бэстифар… — повторила Аэлин упавшим голосом, не в силах заглянуть в глаза аггрефьера. — Бэс.

Во вздохе Теодора послышалась одобрительная улыбка, и охотница, наконец, столкнулась взглядом со своим странным собеседником.

— Кто это? Мальстен упоминал о нем лишь однажды, но так и не сказал, что это был за человек.

Теодор хмыкнул.

— Неудивительно. Он не любит распространяться о нем, как и о Войне Королевств.

— Вы тоже не расскажете? — испытующе прищурилась Аэлин.

— Отчего же, — ухмыльнулся аггрефьер. — Так мы, по крайней мере, найдем тему для беседы. К тому же отчасти это и моя история, поэтому ничего зазорного не будет, если я поведаю вам ее часть. Вижу, персона Бэстифара вас заинтересовала не на шутку. Не имеете ни малейшего представления, кто это?

Аэлин поморщилась, понимая, что вестник беды намерен просмаковать момент раскрытия секрета столько, сколько получится, и тяжело вздохнула.

— Возможно, кто-то из Кровавой Сотни?

— Не представляете, как вы правы. Второй после Мальстена, кого не казнил Бенедикт Колер на анкордских кострах. Не посмел бы, — в гортанном голосе аггрефьера вновь скользнула усмешка.

— Я думала, казнили всю Кровавую Сотню, — прищурилась Аэлин. — Правда, глядя на вас, я начинаю в этом сомневаться.

— Я не входил в состав Кровавой Сотни, — отмахнулся Теодор. — Я был сам по себе, и о моем присутствии в армии знали, хотя, надо сказать, не одобряли этого. Что до Бэстифара, то он был особенным воином. Как и мы с Мальстеном, он — иной, не человек. И пригласили его специально для нашего друга. Чтобы Мальстен всегда был готов к новым сражениям, чтобы у него не уходило так много времени на расплату.

Глаза Аэлин расширились. Только одно существо могло поспособствовать скорейшему избавлению от расплаты. Однако, насколько охотница знала, у влияния такого существа была цена: если позже боль придет из того же самого источника, она будет сильнее.

— Аркал? — изумленно воскликнула женщина. — Ох, боги! Так Мальстен работал с аркалом во время войны?

— И после некоторое время жил в его доме, где также работал с ним. О цирке, я так понимаю, Мальстен упоминал…

Аэлин застыла, зная, что аггрефьер слышит ее мысли. Однако сейчас охотнице было без разницы, знает ли Теодор, о чем она думает. Все ее размышления были посвящены новой персоне, нешуточно фигурирующей во всей этой истории. Молодая женщина знала лишь одну личность по имени Бэстифар, которая учредила малагорский цирк и которую «не посмел бы казнить Бенедикт Колер» ввиду знатного положения. Бэстифар шим Мала, нынешний царь Малагории.

«И как я могла не догадаться?!»

Аэлин с трудом подавила нервный смешок, понимая, что именно к нему в плен попал Грэг Дэвери. К аркалу. К существу, которое, согласно охотничьим заметкам, способно не просто забирать боль, но управлять ею, передавать ее. К мастеру пытки.

И ведь Аэлин, судя по всему, уже приходилось сталкиваться с царем Малагории. В Сальди полтора года назад. Тогда он, разумеется, представился не официально, а назвался Шимом. Однако все последующие детали легко выстраивались в общую линию. Война Королевств, знакомство Мальстена с Бэстифаром, дезертирство данталли и его жизнь в Малагории, затем пленение Грэга… после Аэлин не знала, что произошло и почему Мальстен покинул царство, но, выходит, Бэстифар этот поступок не одобрил. А, так как поймать и привести силком данталли, обладающего возможностью прорываться даже сквозь красное, он не мог, аркал сделал так, чтобы Мальстен, ведомый совестью, отправился в Малагорию сам. Для этого так удачно подошла охотница, дочь Грэга Дэвери, которая должна была привести беглеца обратно. В нужном направлении ее вели безымянные группы кхалагари, так странно испарившиеся после встречи молодой женщины с искомым данталли. А наводкой для поиска Мальстена послужил дневник, столь удивительным образом обнаружившийся в Сальди, когда «случайно» решивший помочь Шим нашел путевые заметки Грэга в «сокровищнице» пожирателей плоти.

— О, боги… — выдохнула Аэлин. Теодор прищурился.

— Ловко вы все соединили в одну цепочку. Признаться, я бы, наверное, так быстро все не сложил, — качнул головой аггрефьер.

— Так я права? — похолодевшим голосом поинтересовалась охотница.

— Доподлинно мне это неизвестно, леди Аэлин. Но на правду похоже. Вы не ошиблись насчет начала истории: Мальстен действительно познакомился с Бэсом на Войне Королевств и работал с ним, пока не разоблачил себя перед анкордской армией. К слову сказать, раскрыли нашего данталли именно потому, что он впервые прорвался сквозь красное, чтобы спасти — кого бы вы думали? — Бэстифара. И тогда Мальстен ощутил на себе, что за расплата полагается за прорыв сквозь этот барьер. Рерих VII предупреждал, что если раскрытие случится, то на поддержку или защиту рассчитывать бессмысленно. Так и вышло: король Анкорды отказался от всех своих слов и уже готов был отдать приказ о немедленной казни данталли. Только вот Бэстифар не разделял его убеждений. Он поставил армию на колени, заставив всех присутствовавших там людей почувствовать на себе пытку аркала, и Рерих позволил Бэсу забрать Мальстена с собой и уйти. Нашего друга, разумеется, обвинили во всем, в чем только могли. Подсуетился и Красный Культ, после чего заполыхало Сто Костров. На одном из них сожгли подставного данталли, чтобы сгладить мировой скандал и одновременно убить имя анкордского кукловода, превратить нашего друга в официального мертвеца. Но это вам ведь уже известно, так?

Охотница отозвалась коротким кивком.

— Мальстен же нашел себе убежище в Грате, в Малагории под защитой (тогда еще) наследного принца, — продолжил Теодор. — Бэстифар истинно восхищался способностями Мальстена, и, чтобы смотреть на них чаще, взял его в свой знаменитый малагорский цирк, где наш с вами общий знакомец выступал в роли художника. На деле он попросту контролировал во время представления всех и вся, получая удовольствие от применения своих сил в мирных целях. Он мирный — наш друг — и за это, пожалуй, всему человечеству на Арреде стоит поблагодарить богов: не представляю себе, что было бы, обладай Мальстен амбициями и жадностью того же Рериха Анкордского при его-то силах. Это Бэстифар в нем углядел верно: Мальстен — художник по натуре. Наверное, сей талант достался ему от родного отца.

Теодор вздохнул.

— Далее история развивалась понятным образом: за каждое представление данталли, как водится, должен был расплатиться. И аркал любезно предлагал свою помощь, как и во время войны. Бэстифар умел уговаривать, он фактически проводил ту же самую пытку, что обычно: то отпускал эту жгучую агонию на волю, то придерживал ее, давая передышку. А, как известно, если боль постоянна, ее легче терпеть, чем когда она накатывает волнами. В какой-то момент ты готов умолять: «Что угодно, только не снова!», после чего избавляющая сила аркала оказывается весьма кстати.

Охотница сочувственно поморщилась. Тем временем вестник беды продолжал:

— А потом в цирк явился ваш отец, леди Аэлин. Он выведал, что там творится, и решил, должным образом обрядившись в красное, избавиться сначала от данталли, а после от аркала. Грэг, разумеется, не знал, что нашему другу красное не помеха, так и угодил в плен, где Бэстифар применил на нем свои умения…

Аггрефьер умолк, почувствовав исходящую от гостьи волну чувств. Аэлин тяжело вздохнула и качнула головой.

— Все нормально, продолжайте, Теодор. Я хочу знать, — решительно заявила она.

— Насколько я читал в памяти Мальстена, Грэг первым дал ему понять тонкости работы аркала. Тогда наш друг и узнал, что Бэстифар не создает боль сам, он лишь передает то, что забрал у других. У самого̀ Мальстена, если быть точнее. И тогда наш друг попросил остановить пытку.

Аэлин прерывисто вздохнула.

Нет, стой! Не надо, Бэс…

— Пожалуй, слова, всплывающие в вашей памяти, именно об этом, — согласно кивнул Теодор. — После просьбы Мальстена Бэстифар решил, что Грэг останется в цирке. Отпускать его на волю было рискованно, сами понимаете, он ведь мог подготовиться лучше и заявиться вновь. А как часть труппы — как игрушка данталли — охотник опасности не представлял. Некоторое время ваш отец действительно был одним из «артистов». По окончании представлений он часто беседовал с Мальстеном — проникся к нему некоторым уважением после того, как наш друг остановил пытку аркала. Грэг заставил его не принимать так часто помощь пожирателя боли, потому что не хотел смерти Мальстена. Ведь ваш отец не отказался от идеи убить Бэстифара рано или поздно, и понимал, что данталли, привыкший к помощи аркала, попросту не справится с расплатой без него. Это, пожалуй, было основным, что сблизило Грэга и Мальстена. Зародилась настоящая дружба. Странная, противоестественная, но дружба. И в какой-то момент Грэг убедил Мальстена сбежать из Малагории.

— Почему? — непонимающе прищурилась Аэлин. Севший хриплый голос выдал плохо скрываемое волнение. Аггрефьер примирительно кивнул.

— Об этом пусть лучше Мальстен расскажет самостоятельно. Меня — не просите. Здесь он прервал даже мое чтение, пригрозив мне нитями, и я остановился.

— Ясно… — опустила голову охотница. Теодор Гласс тяжело вздохнул.

— По поводу вашей истории с дневником из Сальди. Судя по образу… Шима, который вы держите в памяти, вы правы: это именно Бэстифар. И подобное представление вполне в его духе. Он всегда это любил. Знаете, один из древних мудрецов говорил, что весь наш мир похож на театр. Бэстифар же утверждал, что он больше похож на цирк, что всегда и демонстрировал. Не спрашивайте меня, зачем. Любопытство и скука — основные мотивы каждого поступка Бэстифара шима Мала.

Аэлин поджала губы.

— Выходит, я сейчас просто работаю посыльным для малагорского царя? Привожу ему Мальстена?

— Ведете на смерть, — пожал плечами аггрефьер. — Не знаю, как сейчас настроен Бэстифар в отношении Мальстена, но если вы доберетесь до Малагории, смертей будет множество, послушайте знатока в этом деле. От вашей затеи так и веет могилами.

Охотница нахмурилась.

— Это предсказание? — строго спросила она.

— Я не предрекаю столь далекое будущее, — покачал головой Теодор. — Таким даром не наделен, тут, скорее интуиция. Я говорю об этом с вами, потому что Рорх уже поставила на вас свою печать, и я вас… гм… чувствую. Вы убивали слишком много, леди Аэлин. Таких, как вы, богиня смерти либо берет в свои глашатаи, либо забирает на Суд Богов. Смотрите сами, какой вариант вам больше по душе.

Аггрефьер резко замолчал, будто бы принюхиваясь к воздуху. Продольные зрачки сузились, взгляд заставил охотницу напрячься.

— А сейчас я попрошу вас не пугаться, — тихо произнесло существо, чем едва не заставило молодую женщину вздрогнуть.

— Вы… закричите? — поморщилась Аэлин, приготовившись закрыть уши.

Губы вестника беды растянулись в печальной улыбке.

— Не я, — невесело усмехнулся он. — Но сейчас, возможно, вы бы предпочли, скорее, это.

Охотница не успела задать вопрос, а Теодор не успел ничего пояснить. Из комнаты, где остался в одиночестве данталли, донесся тяжелый придавленный стон.

Сердце Аэлин с силой ударило в грудь и в буквальном смысле сжалось. В памяти охотницы мелькнул момент, когда она зашивала данталли его рану. Женщина понимала, что сама точно не перенесла бы этот процесс, не покривившись, а Мальстен ведь даже не поморщился.

Просто это не та боль, на которую стоит обращать внимание.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Аэлин поднялась со своего места и подалась вперед, выдохнув имя данталли вслух — едва слышно, но различимо.

— Стойте. Леди Аэлин, не надо.

Охотница не заметила, как рука аггрефьера оказалась у нее на плече, не уловила, когда Теодор успел встать со стула, не ощутила отвращения от прикосновения трехпалой полуптичьей лапы иного существа. Захоти Теодор сейчас нанести женщине смертельный удар, он сумел бы осуществить это беспрепятственно — среагировать Аэлин бы не успела.

Молодая женщина уже сделала несколько шагов к комнате данталли, чтобы суметь различить с усилием сдерживаемый стон, больше походящий на громкий выдох.

«А ведь в какой-то момент я хотела, чтобы он расплатился! Тогда, в трактире, после убийства пятнадцати жрецов — я желала этого! Желала этой расплаты…»

— Боги… — прошептала охотница, качая головой.

— Не корите себя за эти мысли. Даже без вашего желания это бы произошло. Леди Аэлин, не ходите туда. Он ведь просил, помните? Сейчас ваше присутствие только все усугубит, поверьте мне.

Аггрефьер склонил голову, изучающе глядя на охотницу. Аэлин ожгла Теодора взглядом неконтролируемо заблестевших глаз.

Охотница замерла, боясь услышать еще хоть что-то из соседней комнаты. Теперь она точно знала, что не сомкнет глаз этой ночью, и вестник беды будет здесь ни при чем — женщина попросту не сумеет заснуть, зная о мучениях своего спутника. А в памяти — такое невозмутимое, умиротворенное лицо, усмехающееся собственной слабости и невозможности переставлять ноги после обильной кровопотери. А еще в памяти — мысли о том, что за убийство пятнадцати жрецов расплата будет заслуженной; мысли, которые теперь не изгнать; мысли, которые появились раньше, чем данталли доходчиво объяснил: «это — война». В памяти — улыбка Мальстена Ормонта, его отведенный взгляд, слова: «К чему мы об этом, леди Аэлин? Праздное любопытство?»; в памяти — глаза, наполненные безысходным, плохо скрываемым страхом. В памяти — циничный монолог Бенедикта Колера о том, что лишь в моменте расплаты данталли чувствуется справедливость богов. В памяти — спокойное выражение на лице Мальстена, говорящего о собственной смерти от руки дочери Грэга Дэвери.

Вы можете убить меня прямо сейчас, и сопротивляться я не буду. Вам — не буду.

— О, боги… — только и сумела выдавить охотница, уже не стараясь скрыть в голосе дрожь.

И снова стон — вовремя схваченный, придержанный, но рвущийся наружу, потому что на секунду он словно бы приглушает агонию.

— Нет, — выдохнула Аэлин, качая головой. Услышать это оказалась невыносимым, Теодор был прав: сейчас женщина предпочла бы, скорее стать свидетельницей крика аггрефьера.

— Леди Аэлин, — мягко произнес вестник беды.

— Я не могу, — прошептала охотница.

«Куда угодно, лишь бы уйти от этого, не слышать, не думать!»

— Я не могу, — сумела лишь повторить она и ринулась прочь из дома аггрефьера.

Грат, Малагория.

Третий день Сагесса, год 1485 с.д.п.

Мальстен знал, что не может пережидать свою расплату у камеры Грэга Дэвери каждый раз. Пока Бэстифар ни разу не высказывал претензий на этот счет, однако вскоре ему начнут претить беседы гостя с пленником, и тогда аркал обрушит на охотника свое недовольство, что для последнего ничем хорошим не кончится. Здесь не помогут уже никакие уговоры, Мальстен знал, что не сумеет выгородить Грэга еще раз. И вразумить его, к несчастью, тоже…

«Бэстифар жесток», — сказал однажды охотник, объясняя, отчего так желает пожирателю боли смерти. — «Но дело не только в этом — жестоких много. Просто в отличие от других тварей у Бэстифара шима Мала есть власть. Посмотри на него, Мальстен! Хоть раз — внимательно — посмотри! Он ведь ведет себя, как ребенок. Причем ребенок, который втайне от родителей отрывает кошкам хвосты. А теперь представь, что этому самому ребенку скрываться больше не нужно. Что у него есть власть и он может устроить все так, как захочет. Бэстифар — старший сын, фактический наследный принц и рано или поздно может стать царем. Это пока он этого не хочет, но настанет момент, когда одного цирка ему будет мало. Он не раз говорил, что весь мир напоминает ему цирк! Подумай, что это существо может устроить на Арреде, захоти оно дорваться до реальной власти. Позволять ему жить — все равно, что закуривать трубку на пороховой бочке. И ты ведь знаешь это!»

Мальстен тяжело вздохнул.

«Да, Бэстифар жесток», — мысленно соглашался данталли, вспоминая, как аркал вел себя во время сражений при дэ’Вере, как он сбил с ног своей пыткой целую армию, как холодно отреагировал на весть о казни солдат Кровавой Сотни. — «Это непреложная истина, я не раз это видел. И ведь именно моя расплата является одним из основных источников его силы, а черпать эту силу он будет продолжать…»

Сейчас, ожидая, когда боль после очередного представления разольется по телу, Мальстен невольно вспоминал слова охотника.

В любой другой уголок дворца аркал за тобой придет, если ты попытаешься скрыться от него и пережить расплату самостоятельно. Ты ведь знаешь, что он это сделает. Он придет. И будет раз за разом заботливо убеждать тебя принять помощь, то удерживая муки расплаты, то вновь давая им возобновиться, пока ты не согласишься. Он ведь именно так всегда действует?

Спорить было невозможно: Бэстифар действительно работал именно так, и Мальстен знал, что вскоре аркал явится за ним. Явится за тем, что, как пожиратель боли убежден, принадлежит ему по праву, и скрыться от него во дворце будет нельзя — почувствует. И найдет.

Пока боль начинала предупреждающе разгораться в теле, данталли невесело усмехнулся, понимая, что у печального процесса его расплаты, которую, будь его воля, он переживал бы исключительно в одиночестве, всегда находятся свидетели…

Бэстифар не заставил себя ждать, он явился в покои, отведенные своему гостю, уверенно минуя дверь без стука, и Мальстен уже по привычке напряг зрение, чтобы черты малагорского принца перестали казаться размытыми пятнами из-за его ярко-красной рубахи.

— Я удивлен, — усмехнулся Бэстифар, присаживаясь в обложенное яркими расшитыми золотыми узорами подушками кресло напротив данталли. — Думал, ты опять побежишь прятаться от меня с расплатой к своей марионетке. Последнее время ты зачастил в подземелье. Не подумай, я не против, просто не ожидал, что Грэг Дэвери — любитель подобного рода зрелищ.

— Он и не любитель, — мрачно отозвался Мальстен, пережидая волну нахлынувшей расплаты. Голос удалось сохранить на удивление ровным, хотя аркала это, разумеется, обмануть не могло. Мальстен невольно вспомнил, как Бэстифар забрал его боль впервые после очередного сражения при дэ’Вере, и это потянуло за собой целую череду воспоминаний, которые заканчивались образами Ста Костров Анкорды, коих данталли никогда не видел, но прекрасно представлял себе.

Малагорский принц прищурился, несколько секунд изучающе глядя на друга, затем склонил голову и почти обличительно указал на кукольника пальцем.

— Сегодня тот день, когда ты вспоминаешь Войну Королевств, — заключил он, едва удержавшись от того, чтобы закатить глаза.

— С чего ты взял? — несмотря на нарастающую боль Мальстену хватило сил искренне изумиться.

— Это лицо, — на этот раз аркал показательно закатил глаза, задумчиво покрутив пальцем в воздухе на уровне головы собеседника. — Чаще всего я видел его именно тогда. Что стряслось, Мальстен? Отчего опять эти воспоминания?

Волна расплаты чуть схлынула, давая небольшую передышку. Мальстен тихо выдохнул и покачал головой, борясь с желанием отереть рукавом взмокший лоб.

— С воспоминаниями иногда так бывает — появляются из ниоткуда и уходят в никуда. Не переживай за меня, Бэс, я в норме, — бегло отозвался данталли.

Бэстифар скептически приподнял брови, закинув ногу на ногу.

— Переживание — не моя сильная черта, — небрежно отмахнулся он и с улыбкой добавил, — то ли дело — любопытство! А ты, господин художник, весьма любопытен со всеми этими мрачными измышлениями. Так что рассказывай. Сам ведь знаешь, я не отстану.

Мальстену стоило огромных трудов не поморщиться от новой накатившей волны расплаты. Бэстифар нахмурился.

— Только, давай, чтобы сделать твой рассказ менее сбивчивым, подправим одну деталь? Сомневаюсь, что сейчас ты сумеешь связать больше десяти слов без этих долгих пауз, во время которых терпишь боль.

Рука Бэстифара засияла, и расплата послушно отступила, придержанная силой аркала.

— Просить меня помочь ты ведь все равно не собираешься — опять будешь ждать, пока я начну уговаривать тебя, — усмехнулся принц.

И будет раз за разом заботливо убеждать тебя принять помощь, то удерживая муки расплаты, то вновь давая им возобновиться, пока ты не согласишься.

Мальстен покривился, отводя взгляд.

«Чтоб тебя!» — подумал он, невольно начиная злиться на малагорца за одно то, что Грэг Дэвери оказался так безоговорочно прав насчет него.

— И почему у меня такое чувство, что сейчас ты готов проклясть меня? — усмехнулся Бэстифар. — Наверное, так ты смотрел только однажды: когда узнал, кто я.

— Проклятье, Бэс, зачем ты это делаешь? — покачал головой данталли, со злостью заглядывая в непонимающие темные глаза аркала.

— Делаю что?

— То, что сделал сейчас. Это ведь твоя излюбленная пытка. Ты применяешь ее ко всем, кто попадает к тебе в руки.

Бэстифар изумленно округлил глаза, покосившись на собственную сияющую алым светом ладонь так, будто она была чужеродным предметом, а не частью тела. Выдержав недолгую паузу, аркал тяжело вздохнул и снисходительно-сочувствующе посмотрел на данталли.

— Вот оно, значит, как, — задумчиво протянул Бэстифар, уголки его губ дрогнули в кривой усмешке. — Что ж, беру свои слова назад: общение с этим охотником все-таки не идет тебе на пользу.

Мальстен отозвался лишь хмурым взглядом. Малагорский принц склонил голову набок и недовольно сдвинул брови, не скрывая своей досады по поводу несправедливого обвинения.

— Мальстен, то, что я просто на время придерживаю боль (с которой ты отчего-то не горишь желанием расставаться), чтобы ты сумел хотя бы связно разговаривать, это пытка, по-твоему?

— Дело не в самом действии, а в твоей конечной цели, — качнул головой данталли.

— Проклятье, Мальстен, в какой цели?! — всплеснул руками Бэстифар. — Я ведь просто хочу помочь.

— Это не помощь, Бэс, это попытка сломать, — возразил кукольник.

Несколько секунд пожиратель боли молчал, собираясь с мыслями и давя в себе раздражение.

— Послушай, у меня всего две возможности разобраться с твоей расплатой, — аркал с усилием заставил себя смягчить голос. — И обе ты знаешь: избавить от нее, заручившись согласием или придержать ее без согласия, но на время. Сейчас я использую второй способ, потому что мне банально не хочется беспомощно сидеть и смотреть, как ты мучаешься. А чувствовать это я буду, даже не находясь в этот момент подле тебя. Ты все-таки данталли, твоя расплата слишком… гм… слышна для таких, как я. Что бы ты ни думал о моих вкусах и предпочтениях в вопросе чужого страдания, есть вещи, по-своему непереносимые и для аркалов. Например, невозможность использовать свои силы ввиду отсутствия согласия треклятого мученика, слишком гордого, чтобы принимать помощь!

Мальстен отвел взгляд. Бэстифар вздохнул, дождавшись, пока данталли вновь на него посмотрит.

— Послушай, я не могу понять, что и кому ты хочешь доказать, — устало произнес принц, пожав плечами. — Еще на войне я видел, что ты можешь выдержать. Тогда ты скрывался не без причины, но теперь у тебя эта причина отсутствует. Не от кого скрываться, Мальстен. У тебя есть возможность применять свой талант художника в мирных целях и потом не расплачиваться за это. Так почему же после представления у нас каждый раз возникает один и тот же камень преткновения? Неужели ты так цепляешься за эту боль, потому что винишь себя в казни Кровавой Сотни? Эти люди ведь собирались линчевать тебя, стоило им увидеть синюю кровь, льющуюся из твоего плеча!

— Дело не в этом, — покачал головой Мальстен, опустив глаза в пол.

— А в чем же тогда? — спросил Бэстифар. Данталли взглянул на него и лишний раз убедился, что пожиратель боли искренне не понимает последствий своего вмешательства. И схожести между пыткой и своей «помощью» тоже не видит.

Отвечать не хотелось, хотя ответ занозой засел в сознании. Ответ беспомощного, слабого существа, которое попросту боится последствий и не хочет брать их на себя.

— Мальстен, давай так: ты сразу скажешь, сколько лет мне еще понадобится, чтобы, наконец, выбить из тебя ответ на этот вопрос. Я никогда не слыл глупцом, но здесь я просто теряюсь, — Бэстифар нервно усмехнулся. — Мне не дано понять тебя, хотя, видят боги, я отчаянно пытаюсь. Все, с кем я до этого сталкивался, считали, что без боли жить гораздо лучше, чем с ней. Почему же ты считаешь иначе? Прости, но я не вижу, чтобы ты получал от боли удовольствие. Поверь, я бы заметил.

Кривая усмешка не покидала лица малагорского принца. Данталли сжал руку в кулак.

— Я разделяю мнение большинства, Бэс. И, ты прав, никакого удовольствия в расплате нет. Просто я не могу вечно справляться с нею с твоей помощью.

— Да почему нет, в конце концов? — непонимающе воскликнул Бэстифар.

— Потому что раз от раза мне становится хуже! — отведя глаза, выпалил данталли. На несколько долгих секунд помещение погрузилось в звенящую тишину. Когда же Мальстен поднял глаза и посмотрел на аркала, он увидел невыносимо сочувственно сдвинутые брови, между которых пролегла напряженная скобка.

Глубоко вздохнув и собравшись с мыслями, данталли кивнул и заговорил вновь:

— Хочешь откровенно? Давай откровенно, — качнул головой Мальстен. — Я боюсь. Вот и вся моя хваленая выдержка. Я боюсь впадать в зависимость от твоего вмешательства, а это ведь уже происходит. Я должен уметь справляться с расплатой самостоятельно, но это будет попросту невозможно, если ты продолжишь удерживать ее таким образом, чтобы потом напустить снова. Боль намного проще переживать, когда она постоянна. А когда она то милосердно отпускает, то накатывает вновь с прежним жаром, любой рано или поздно взмолится о ее прекращении. Тебе не дано этого понять, это не в твоей природе, поэтому просто поверь на слово.

Бэстифар поджал губы и некоторое время не произносил ни слова.

— Хорошо, — вздохнул он, нарушив затянувшуюся тишину. — Хорошо, Мальстен, я верю.

Сияние вокруг ладони аркала погасло, и данталли с трудом подавил рвущийся наружу стон, когда расплата, придержанная Бэстифаром, принялась вновь вгрызаться в тело. Аркал остановил боль на ее гребне, поэтому предупреждающего нарастания не последовало — расплата взяла свое резко и стремительно, как удар, сбивающий с ног. Рука данталли непроизвольно с силой впилась в ручку кресла. Румянец, маскирующий кожу демона-кукольника под человеческую, стерся с лица, демонстрируя ее истинный синевато-бледный оттенок.

Бэстифар нервно перебрал пальцами бахрому попавшей под руку подушки. Он, не отрываясь, смотрел на Мальстена, не в силах подняться и уйти. Не имея возможности почувствовать боль на себе, аркал безошибочно мог определить ее интенсивность у других. Подобного тому, что происходило сейчас, на его памяти не испытывало ни одно живое существо. Особенно молча…

Мальстен плотно сжал челюсти, пытаясь отвлечься от единственной назойливой мысли, стучащей в сознании: «Этого ведь можно избежать… можно от этого избавиться… можно прекратить».

«Не смей! Будет хуже. Терпи, пока это возможно. Тебя этому учили!»

Прерывисто выдохнув, данталли невольно задумался, а прибегал ли Сезар хоть раз к помощи аркала?

Сначала я научу тебя тереть боль.

«Терпи!»

Бэстифар покачал головой, не отрывая взгляда от друга.

— Проклятье, Мальстен, неужели так — лучше? Лучше, чем моя помощь… мое вмешательство (назовем это твоими словами)? Я слышу твою расплату, как вопль аггрефьера, она гудит у меня в ушах. Для кого из нас это бо̀льшая пытка? Я знаю, что могу избавить тебя от этого, но я бессилен, пока ты отказываешься.

Достигнув своего нового пика, боль все же выбила из данталли сдавленный стон, заставив резко опустить голову в подобии нырка, словно это могло помочь сбежать от агонии.

Аркал стремительно поднялся.

— Нет, Мальстен, это, в конце концов, издевательство! — воскликнул он. — Если бы оно приносило какое-то извращенное удовольствие — пусть! Но оно убивает тебя, ты понимаешь? Может убить. Остановись. Хватит.

— Бэс, так нужно, чтобы…

— Это глупо! — перебил аркал.

— Это цена… — оборвавшись на полуслове, Мальстен вновь плотно сомкнул зубы так, что они громко скрипнули друг о друга, и шумно выдохнул.

— Да пойми ты, нет у тебя никакой цены! Не должно быть! Не здесь…

«Она закончится. Она когда-нибудь закончится. Надо лишь переждать. Сосредоточься. Терпи…»

— Бэстифар, уходи, — выдавил данталли.

— И не подумаю, — качнул головой принц. — Я не оставлю попыток вразумить тебя.

— Бэс…

— Нет.

Аркал вновь приподнял руку. Мальстен собрал волю в кулак, заставив себя угрожающе посмотреть в глаза Бэстифара.

— Не… не вздумай, — тяжело произнес он. Губы пожирателя боли дрогнули в подобии нервной улыбки.

— Помешай мне, — хмыкнул он.

Снова яркий алый свет вокруг ладони, и расплата замерла, повинуясь воле аркала, принеся своей жертве вожделенное облегчение. От одной лишь мысли, что грызущая, сверлящая агония возобновится, стоит этому сиянию угаснуть, по телу данталли пробегала дрожь.

«Боги, нет, только не снова!»

— Проклятье, Бэс! — обличительно выкрикнул Мальстен чуть окрепшим голосом, как только восстановилось дыхание. Аркал остался невозмутимым.

— Не знаю, что тебе в голову вбил этот охотник, — фыркнул он. — Художники — натуры впечатлительные, я понимаю, но послушай теперь меня: я не пытаю тебя, Мальстен! Я предлагаю помощь. Да, возможно, тех, кто, говоря твоими словами, «попадает ко мне в руки» — преступников, изменников, охотников — я действительно хочу сломить. Их минутное избавление от боли — лишь передышка перед тем, как усилить эффект, и у них нет возможности прекратить это самостоятельно, в их случае я решаю, когда это кончится. Но в твоем случае все иначе! Я предлагаю избавиться от боли, останавливая расплату, потому что вижу, что ты мучаешься зря, и хочу, чтобы ты и сам осознал это. Тебе — я готов помочь по первому твоему слову, понимаешь?

Данталли покачал головой.

— По сути своей это одно и то же.

— Чтоб тебя, Мальстен, есть принципиальная разница! Неужели ты не способен ее увидеть?

— Мы смотрим на это по-разному, Бэс, — примирительно сказал данталли. — Твоей помощью — реальной помощью — был приют в Грате для дезертира анкордской армии. Но в вопросе расплаты ты не можешь помочь, ты лишь вредишь, и последствия мне предстоит ощутить много позже…

— Когда покинешь Малагорию, — закончил за него Бэстифар, нахмурившись. — Так дело в этом? Собрался бежать?

Мальстен поднялся со своего места и повернулся к окну, став к аркалу спиной.

— Ты ведь понимаешь, что я не смогу всегда оставаться здесь, — скорее утвердил, чем спросил данталли.

— Прости, что напоминаю о наболевшем, но идти тебе некуда, — качнул головой малагорец. Мальстен тяжело вздохнул.

— Давай поговорим об этом позже. А сейчас — отпусти и дай мне время. Лучше всего, чтобы ты ушел, но можешь остаться, если хочется. К свидетелям я привык…

Бэстифар нервно усмехнулся.

— Позже ты об этом говорить не станешь, проходили ведь уже. Давай, раз уж ты вообразил меня своим мучителем, проработаем этот сценарий, как полагается. Мне внове, что пыткой является удерживание боли, а не ее возобновление, но тем интереснее. Разъясни мне все, и я оставлю тебя наедине с этой расплатой.

— Бэс! — возмущенно воскликнул Мальстен, оборачиваясь.

— Ты сам определил такие условия, мой друг, — качнул головой аркал.

Посмотри на него, Мальстен! Хоть раз — внимательно — посмотри! Он ведь ведет себя, как ребенок. Причем ребенок, который втайне от родителей отрывает кошкам хвосты… Бэстифар жесток… у него есть власть.

Данталли сжал кулак и не отдал себе отчета в своем дальнейшем действии. Сейчас, пока расплата временно отсутствовала, нити было возможно применить, и они сработали раньше, чем сознание успело отметить это, и уж точно раньше, чем успел среагировать аркал.

Мальстен шумно втянул воздух, увидев мир чужими глазами и почувствовав силу, сдерживающую агонию его собственного тела. Контролировать это оказалось так же просто, как устраивать представления в малагорском цирке — понадобилось лишь сбавить концентрацию. Сияние вокруг руки аркала погасло, и вернувшаяся расплата буквально вытолкнула данталли из сознания пожирателя боли. Нити исчезли, освобождая малагорского принца, и расплата, усиленная после запретного прорыва сквозь красное, принялась за дело с особым тщанием.

Перед глазами Мальстена на миг потемнело, он покачнулся, удержавшись за спинку кресла.

Бэстифар ожег данталли уничтожающим взглядом, выбросил руку вперед, и красное сияние вновь обволокло ее, однако на этот раз боль не отступила, а лишь стала сильнее, сваливая на колени. Последние силы ушли на то, чтобы не закричать.

Аркал приблизился и угрожающе склонился над кукольником, находя его взгляд.

— Больше никогда, — прошипел он. — Ты понял? Не смей…

— Помешай мне, — сдавленно, но с усмешкой отозвался данталли, хотя усмешка эта вышла весьма натянутой на его синюшно-бледном лице.

Казалось, Мальстен впервые видел Бэстифара таким отчаянно и беспомощно злым. Сияющая алым светом ладонь сжалась в кулак, свет стал ярче и насыщеннее, в ответ на что по телу данталли будто бы разлили жидкий огонь. Несмотря на усилия и попытку терпеть, стон все же вырвался из груди, со взмокшего лба на пол упало несколько крупных капель пота.

— И что дальше, Бэс? — выдавил Мальстен, заглядывая в черные глаза аркала. — Чем будешь пытать? Все, чем ты можешь сломить, получено от меня… — он помедлил, пережидая волну и стараясь не закричать. — Я это все уже испытал.

Бэстифар растерянно замер, округлившимися от возмущения и изумления глазами глядя на нынешнюю жертву своей пытки.

— Ты не можешь управлять мною, Бэс. Зато… — Мальстен перевел дыхание, — зато у меня на тебя управа есть.

Бэстифар не почувствовал — увидел, что его рука начинает нервно подрагивать, охваченная алым сиянием. Злость, растерянность и (неужто?) страх — все смешалось в его сознании, перемежаясь с искренним непониманием, как это существо, сваленное на колени болью расплаты, может так держаться и говорить такое. Аркал впервые столкнулся с тем, кому его пытка нипочем, с тем, кто никогда не сломается, с тем, кто до последнего будет стараться держать лицо и не сдаваться. Мальстен Ормонт не станет умолять своего мучителя прекратить, он все стерпит, и при этом в его силах будет воздействовать на пожирателя боли с помощью нитей, игнорируя враждебный красный цвет. Этот данталли был опасен…

— Что, уже не так уверен, что я должен остаться в Малагории? — с трудом усмехнулся демон-кукольник, и аркал осознал, что, пожалуй, Красный Культ прозвал этих существ так неспроста. — Сам ведь погонишь, как только сочтешь меня опасным. Уже… уже счел, не так ли? И теперь считаешь, что меня до̀лжно убить…

Бэстифар покривился, но слов, чтобы ответить данталли, так и не нашел.

— Так как, Бэс? — став лицом белее полотна, обратился кукольник. Взгляд, затуманенный расплатой, казался осмысленным и решительным. Бесстрашным. — Убьешь меня?

Аркал не мог представить себе, чтобы слова могли ранить, хотя не раз об этом слышал. Для него подобное описание было недоступно, он и от физических ран ничего не испытывал, однако вопрос Мальстена Ормонта, казалось, сумел сбить дыхание, как резкий удар в грудь.

Бэстифар не удостоил данталли ответом. Резко освободив его от своего влияния, аркал развернулся и стремительным шагом покинул комнату Мальстена, оставив его наедине с расплатой, как он того хотел.

В комнате сильно пахло расслабляющими благовониями, и Кара, с наслаждением запрокинув голову, в очередной раз вдохнула приятный аромат. Резко открывающаяся дверь сейчас даже не заставила женщину вздрогнуть. Лениво приподнявшись с подушки, Кара едва ли с интересом наблюдала, как ураганом ворвавшийся в помещение Бэстифар гневно опрокинул стоящую на постаменте декоративную стеклянную фигурку изящной высокой кошки, и та разлетелась вдребезги.

— Слепой идиот! Самонадеянный гордец! Дурак! Проклятая беспокойная душонка! — с остервенением цедил малагорский принц, попутно грубо отодвигая или пиная попадавшиеся на пути предметы мебели.

Кара глубоко вздохнула, поджав губы при взгляде на разлетевшиеся по полу осколки.

— Мне нравилась эта статуэтка, — чуть сдвинув брови, заметила женщина, понимая, что аркал пропустил ее комментарий мимо ушей. Продолжая обходить комнату нервными широкими шагами, он способен был говорить только сам с собой.

— Принципиальная разница! Как ее можно не увидеть?! «Это то же самое», «дело в твоей конечной цели»! Надо быть действительно слепым, чтобы не понять!.. И ведь потом — молча… ни разу не попросив остановить… Проклятье!!!

Гневно смахнув очередной постамент, Бэстифар превратил дорогую фарфоровую вазу в беспорядочную груду осколков. Кара приподняла бровь.

— А эта ваза, между прочим, почти на сто лет старше тебя… была, — хмыкнула она.

Блюдо с фруктами, попавшееся на пути принца, также не избежало незавидной участи своих предшественников и оказалось на полу.

— Хотел терпеть — так терпи! Заглуши это тогда, чтобы я не слышал! Чтоб тебя! Ненавижу!

Бэстифар с силой сжал руками уши и зарычал от злости.

— Ну, давай. Круши здесь все, — закатила глаза Кара. — Это ведь не твои покои, почему бы не развести здесь беспорядок?

Сделав очередной шаг, аркал едва не потерял равновесие, запнувшись о подкатившийся под ногу апельсин. Несчастный фрукт тут же был нещадно раздавлен, заставив Кару поморщиться.

— Перевод продуктов, — качнула головой она, пододвигаясь на край кровати и изучающе разглядывая принца. — Послушай, может, лучше мне пойти к Мальстену сейчас? У меня, может, лучше получится найти на него управу… ну, или у него — на меня, а ты, похоже, все равно сегодня не в настроении.

Аркал замер, словно пораженный громом. Несколько секунд он пустым неосмысленным взглядом смотрел на беззаботно болтающую ногой темноволосую женщину, и лишь через четверть минуты к нему пришло осознание сказанных слов.

— Что?! — округлив глаза, воскликнул он. Кара лучезарно улыбнулась.

— О! — победно воскликнула она. — Зато глаза прояснились наконец.

Женщина похлопала по кровати, призывая принца присесть и успокоиться. Нахмурившись, Бэстифар тяжело опустился рядом с Карой и устало потер руками лицо.

— Проклятье… — вновь повторил он.

Кара глубоко вздохнула и, сложив ладони на плече Бэстифара, уткнулась в них лицом.

— Ну и что он натворил? — с улыбкой спросила она.

Бэстифар вновь потер глаза рукой. Прежняя злость ушла, и пересказывать любовнице перебранку с данталли решительно не хотелось.

— Он опять отказался, так? — сочувственно произнесла Кара, не получив ответа, и от этого сочувствия аркалу стало тошно. Он качнул головой. Женщина кивнула. — Ясно. Теперь, значит, не хочешь рассказывать. Выговорился.

— Хоть ты — не начинай, — поморщился Бэстифар.

— Не буду, — улыбнулась Кара, — если пообещаешь больше не устраивать погром в моей комнате.

Бэстифар отстранился от женщины и посмотрел на нее одновременно снисходительно и умоляюще. Кара обвела взглядом помещение.

— А они помогают, верно? Благовония. Успокаивают.

Миролюбивая улыбка женщины не угасала, и Бэстифар не мог не ответить тем же. Кара всегда знала, как и что произнести, чтобы создать нужное настроение. Аркал усмехнулся, а через пару секунд, вновь оглядев плоды собственных «трудов» в комнате, расхохотался, упав на кровать. Женщина, не переставая улыбаться, качала головой.

Вновь сев, Бэстифар вздохнул и вкратце изложил Каре суть случившейся ссоры с данталли. По ходу рассказа женщина хмурилась, но ни разу не перебила. Выслушав до конца, она пожала плечами.

— Со стороны я могу понять вас обоих, — заключила она. — И, да, то, что он сделал, опасно для тебя, Бэстифар. Будь ты более хладнокровным на его счет, решился бы убить. Мальстен это понимает и берет в расчет, и я убеждена, что мыслит он верно. Ты был прав: идти ему некуда, а на вечный приют здесь, в Грате, он не надеется. Да и боится этого не меньше, чем расправы от Красного Культа. Ты ведь действительно фактически убиваешь его, пусть и из благих побуждений.

— Ты хотя бы видишь эти благие побуждения, — буркнул аркал. — Мальстен же, похоже, мнит меня лишь мастером пытки.

— А разве ты — не мастер пытки? — приподняла брови Кара. — Ты не отрицаешь, что усиливаешь его расплату каждый раз, но при этом продолжаешь предлагать ему это. Мальстен не дурак, он не хочет жить на привязи. А это для него является именно привязью.

Бэстифар поморщился.

— Что же мне, проходить мимо? Ждать, пока он начнет умолять избавить его от боли? Он ведь не начнет. И тогда, выходит, я действительно буду пытать его каждое представление. Выгнать его из цирка? Но без него представления станут… обычными, стало быть…

Кара пожала плечами и перебила принца:

— Оставь все, как есть. И перестань давить. Вот увидишь, скоро этот инцидент забудется. Нити Мальстен к тебе вряд ли применит снова.

— Почему ты так уверена? — хмыкнул Бэстифар.

— Потому что видела вас двоих и знаю, как он к тебе относится. Сегодняшний случай был лишь отчаянной демонстрацией силы, не более.

Аркал усмехнулся.

— Иногда мне не хватает твоего взгляда со стороны.

Кара прильнула к Бэстифару, он почувствовал на своей шее ее горячее дыхание.

— Я знаю, чего еще тебе не хватает.

На балкон в главной зале дворца Бэстифар вышел уже глубокой ночью. Раскинувшийся перед глазами Грат, казалось, никогда не спал. Яркие улицы, освещенные многочисленными фонарями, были наводнены людьми едва ли разительно меньше, чем днем. Продолжали работать трактиры и лавки. Из разных уголков города доносились песни и смех, словно город пребывал в извечном состоянии праздника.

Аркал с наслаждением вдохнул ночной воздух родного города и лишь после этого столкнулся взглядом с еще одним случайным созерцателем. Демон-кукольник выглядел мрачно и приходу принца был явно не рад. Бэстифар пожал губы.

— Тоже не спится? — кивнул он, не позволяя себе ухмыльнуться.

Мальстен лишь одарил аркала невеселым взглядом и вновь отвел глаза, жадно рассматривая ночной Грат, словно невольник дворца, никогда не покидающий его пределов. Бэстифар хмыкнул.

— Все еще дуешься, значит, — заключил он.

Мальстен опустил голову. Некоторое время он, казалось, собирался с мыслями. Заговорил неуверенно — будто лишь с целью нарушить молчание.

— Бэс, то, что произошло сегодня…

— Не надо, — перебил аркал, покривившись. — Не говори ничего, мой друг. Ты во многом был прав сегодня. Не во всем, ну да боги с этим! Я не стану тебя разубеждать. Одно могу сказать: я от своих слов о приюте не отказываюсь. Ты мой друг и мой гость. К тому же работаешь в моем цирке и получаешь жалование, и такого… гм… специалиста не захотел бы терять ни один работодатель. Но одно условие мы все же обязаны поставить, — Бэстифар строго посмотрел на данталли, — нити, Мальстен…

— Больше никогда, — покачал головой кукольник, лишь теперь осмелившись заглянуть аркалу в глаза. — Я знаю. Я и не собирался, просто…

— Вот и прекрасно, — на лице аркала растянулась дружественная улыбка. — Этого достаточно. Стало быть, гнать тебя из Малагории никто все еще не собирается. И убивать тоже.

Данталли невесело усмехнулся. Бэстифар заложил руки за спину и вновь с удовольствием вдохнул ночной воздух.

— К слову, навязывать тебе свою помощь подобным образом я больше не намерен.

Как аркал и ожидал, Мальстен изумленно распахнул глаза, однако так и не нашелся, что ответить. Бэстифар продолжил:

— Ты волен решать самостоятельно, когда терпеть расплату, а когда избавляться от нее. Единственное, о чем я задумался, это о твоем… опасении (назовем это так) по поводу того, что придется невольно покидать Малагорию, при том, что идти тебе некуда. Я видел, как ты среагировал на эти слова и видел, что деятельность Красного Культа на твоей родной земле, мягко говоря, тебя удручает. Так ведь тебе достаточно сказать, Мальстен! В моем подчинении много хороших воинов, которые пойдут за мной по первому слову. Я ведь рассказывал тебе о кхалагари — они чтут семью Мала, как божеств. Может, если у тебя будет приют помимо Грата, ты перестанешь так бояться остаться беспризорником и перестанешь так тянуться к этой своей расплате?

— Бэс… — Мальстен вновь отвел глаза и покачал головой, уставившись на ночной город. — Я говорю серьезно, мой друг, — кивнул аркал. — Просто имей в виду, что, если захочешь, мы отвоюем для тебя Хоттмар.

Данталли задумчиво замолчал. Некоторое время он, казалось, действительно серьезно размышлял над предложением принца. Несколько долгих мгновений спустя Мальстен глубоко вздохнул и покачал головой.

— Да нет у меня никаких прав на Хоттмар, — усмехнулся он. — На деле эта земля мне не принадлежит, я ведь…

— Незаконнорожденный, знаю, — хмыкнул Бэстифар. — И, более того, понимаю. Здесь — однозначно понимаю.

Мальстен недоверчиво приподнял брови.

— Ты ведь наследный принц…

— Я — первенец царя, — Бэстифар склонил голову. — Но рожден не в законном браке. И плевать, что малагорский царь может иметь сколько угодно жен — мой отец не был женат на моей матери. Так что, пусть официально признанный сын, фактически я такой же принц, как ты — герцог. Между нами разница лишь в том, что тебя, прости, нагуляла матушка, а меня — отец.

Мальстен покривился, однако замечаний другу делать не стал.

— Отчего же царь не женился? Не позволил… ее статус? Прости, если это слишком личное, можешь, конечно, не отвечать.

— Ты меня в могилу сведешь, — нервно хохотнул Бэстифар. — Деликатность на грани магии! Нет, мой друг, на статус моему отцу было плевать. Мать попросту отказалась от предложения царя Малагории. Такая вот была взбалмошная девица.

Мальстен удивленно распахнул глаза.

— Ты никогда прежде не говорил о ней.

— Повода не было, — отмахнулся принц. — Да и рассказывать особенно нечего. Я ее не знал.

Данталли поджал губы, явно не решаясь задать вопрос об истории знакомства родителей друга. Бэстифар усмехнулся и кивнул, предпочтя рассказать, не дожидаясь расспросов.

— Мой отец тогда уже был четырежды женат, но еще бездетен. Государственные дела занимали его больше браков. В то время он участвовал в военной кампании по подавлению бунтов на окраине страны, которые поддерживала Алло̀зия. Уж не знаю точно, как и от чьей руки, но отец получил ранение и от своих людей оказался далеко. На окраине Малагории местность гористая и лесистая, сам знаешь. И в этой самой местности, как оказалось, располагалось жилище одного аркала по имени Делаѝда. Она нашла отца истекающим кровью, избавила от боли, сделала перевязку и помогла добраться до лагеря. А потом скрасила еще какое-то время его жизни. Через некоторое время появился я.

Мальстен покачал головой.

— И что с нею стало? С твоей матерью.

Бэстифар пожал плечами.

— Ничего. Она тут же принесла меня царю и едва не швырнула ему под ноги. Вид у нее, как мне рассказывали, был весьма недовольный. Единственным, о чем она попросила отца, это дать мне имя Бэстифар шим. Как ты уже знаешь, это значит «Зверь внутри». Против сочетания «Зверь-внутри-Солнца» я, в общем-то, не возражаю — создает подходящий для аркала образ, но, согласись, подобное пожелание со стороны моей дражайшей матушки не отдает дружелюбием, — аркал качнул головой, на лице заиграла кривая усмешка. — Интересно знать, чем я сумел так достать ее еще в утробе при учете, что она ведь была пожирателем боли, и пронять таких — непросто.

Мальстен нахмурился, сочувственно покачав головой.

— Мне жаль, Бэс, — искренне сказал он. — В конце концов, ребенку — любому — нужна мать. Я рос без родного отца, мне лишь рассказывали о нем. В большинстве случаев Сезар передавал услышанные рассказы, потому что лишь с ним я мог свободно обсуждать все, что касалось данталли. К герцогу Ормонту я всегда питал исключительное уважение и почтение, но отцом он мне не был, и это ощущалось. Однако мать у меня была, и я бы ни на что это не променял.

Бэстифар снисходительно улыбнулся.

— Все же здесь склонен с тобой не согласиться, — качнул головой принц. — Не каждому ребенку нужна мать. Ребенку-аркалу — не нужна. Дело в том, что помимо источника любви и заботы, без которых, к слову, вполне можно обойтись, мать является первым учителем в жизни своего чада, и это куда важнее. Однако пожирателей боли ничему учить не нужно: они от рождения знают, кто они, и понимают, что и как должны делать. Это в нас… просто заложено. Поэтому сочувствовать не нужно, Мальстен. Говорю ведь: я ее не знал. Я видел-то ее всего раз. Для всего остального мне в детстве хватало прислуги.

Мальстен задумчиво склонил голову.

— При этом говоришь ты о матери все время в прошедшем времени. Где она сейчас?

— Мертва, — качнул головой Бэстифар. На лице его не дрогнул ни один мускул, однако в глазах на долю секунды мелькнул нехороший огонек. Мальстен прищурился, и аркал пожал плечами, вернув лицу невозмутимое выражение. — Мне было тринадцать, когда я встретил ее. Отец взял меня с собой в провинции, и показал, где находится дом матери.

— Ты говорил с ней? — спросил данталли. Бэстифар качнул головой.

— Нет, — качнул головой он. — Да и зачем это мне? Устраивать слезный детский расспрос «мама, почему ты меня бросила»? Говорю же, это не в моей природе. Я лишь хотел посмотреть, какая из себя женщина, которая произвела меня на свет. Любопытство, Мальстен. Не более.

Данталли глубоко вздохнул. Бэстифар продолжил:

— Похоже, Делаида была недружественно настроена ко многим и кому-то успела насолить. Через несколько дней нашего с отцом пребывания в провинции стало известно, что она умерла. Ее с трудом опознали, когда нашли привязанное к дереву тело, которое обглодали волки. Похоже, кто-то постарался на славу, ранив ее и приманив зверей на кровь. Говорят, когда волки поедали ее тело, она была в сознании.

Мальстен поморщился.

— Боги… — тихо произнес он, покачав головой. — Жуткая смерть.

— Не для аркала, — хмыкнул Бэстифар. — Не забывай, мы ведь не чувствуем боли. Страшным для нее могло быть лишь осознание происходящего, не более того. Так что убита Делаида была жестоко, но безболезненно.

И вновь — этот блеск в глазах принца. Данталли хотел спросить, как же вышло так, что Делаида не защищалась от животных с помощью своих способностей, но вопрос застрял в горле. Помешать аркалу воздействовать на кого-то может только другой аркал, который это самое воздействие будет придерживать. Мальстен заглянул в темные глаза пожирателя боли и, казалось, воочию увидел, как тринадцатилетний принц стоит напротив привязанной к дереву женщины, не позволяя ей освободиться и не подпуская волков к себе.

Бэстифар жесток… как ребенок, который втайне от родителей отрывает кошкам хвосты…

«Он ведь убил ее», — нахмурившись, подумал Мальстен. — «И даже не пытается это скрыть, иначе бы придумал историю без подобных нестыковок…»

Не найдясь, что ответить, данталли отвернулся, вновь посмотрев на ночной Грат. Бэстифар оперся на перила балкона и улыбнулся.

— Все это было давно, — легко сказал он, пожав плечами. — И, сказать по правде, я не жалею, что совсем не знал свою мать. Она отчего-то сразу после рождения видела во мне нечто такое, с чем не хотела иметь дело, поэтому ушла из моей жизни в самом начале. Это уберегло меня от переживаний после ее смерти, так что можно сказать, что мне даже повезло, — аркал изучающе посмотрел на Мальстена. — А ты, я смотрю, вновь погружаешься в свои мрачные мысли? Что на этот раз?

Данталли покачал головой и встрепенулся.

— Похоже, в твоих глазах моя репутация мрачного мыслителя уже сложилась и бежит много впереди меня, — усмехнулся он.

— Хочешь сказать, на этот раз я ошибся? — Бэстифар вернул данталли усмешку.

— Ошибся. У меня голова сейчас, как пустой котелок.

— А вид мрачный, как у Жнеца Душ, — хмыкнул аркал, прищурившись. Некоторое время он изучающе глядел на кукольника, а затем с кривой улыбкой заключил, — на вещи, Мальстен, нужно смотреть легче, чем это делаешь ты. А иначе никакой расплаты не надо, чтобы свести в могилу. Мне, к слову, кажется, я знаю, в чем причина твоей мрачности.

Данталли выжидающе приподнял брови, с искренним любопытством желая услышать заключение аркала. Бэстифар развел руками.

— Думаю, это оттого, что у тебя попросту давно не было женщины, — принц осклабился, видя смущенный взгляд собеседника. — Нет, ну серьезно, ты ведь уже давно…

— Бэс, хватит, — качнул головой Мальстен.

— Боги, что ты, в самом деле, как ребенок? — усмехнулся аркал. — Чем демонстрировать свою вымуштрованную годами благовоспитанность, лучше бы воспользовался своим положением здесь. Ты ведь гость принца, Мальстен! Тебе ни одна женщина не откажет, выбирай по вкусу. Блондинки, брюнетки, рыженькие — да хоть бы и все разом. К тому же я не раз слышал, как и что о тебе говорят малагорки, им твой мрачный образ чужестранца приходится очень даже по духу. Будь смелее, в конце концов! И только не говори, что робеешь с женщинами: это попросту глупо, ты ведь… слушай! — аркал растянул улыбку шире, глаза хитро сощурились. — Ты ведь данталли. Получается, ты ведь можешь контролировать человека в любой момент и регулировать все, что захочешь. Ты никогда не пробовал…

То, как зарделись щеки кукольника, было видно даже при слабом освещении, доходившем на балкон из залы. Мальстен растерянно и возмущенно округлил глаза.

— Бэс, хватит, я не буду с тобой это обсуждать! — воскликнул он.

Аркал заливисто расхохотался, положив руку на живот.

— Мальстен, ты невозможен! — сквозь смех выдавил он.

— Перестань, — поморщился данталли. Бэстифар приподнял руки в знак своей капитуляции и, продолжая посмеиваться, энергично закивал.

— Хорошо. Хорошо, Мальстен, я умолкаю, честное слово, — он потер глаза и качнул головой, указав на залу. — Идем, выпьем. Не знаю, как тебе, а мне это сейчас точно требуется. Может, и ты расслабишься, перестанешь строить из себя образец благопристойности и найдешь ту, кто всецело отдастся под твои эксперименты.

— Бэс! — Мальстен сложил руки на груди, вновь заставив аркала расхохотаться.

— Молчу, молчу, — прыснул Бэстифар, скрываясь в залитой светом зале.

Грат, Малагория.

Восемнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Никто не понял, как это случилось. Оркестр сумел заглушить крик, да и данталли вовремя его придержал, усилив свой контроль над марионеткой, однако Бэстифар с трудом удержался от того, чтобы вскочить со своего места в ложе и скомандовать остановить представление. Кара, сидящая рядом с ним, напряженно вцепилась в сидение.

Всего несколько секунд назад Грэг Дэвери, ведомый нитями Дезмонда, исполнял сложный акробатический номер. Данталли, которого при прошлой встрече Бэстифар едва не убил, похоже, всерьез отнесся к брошенной напоследок угрозе справляться с расплатой самостоятельно в случае неудачного представления, посему расстарался на славу. Бэстифар отдавал ему должное: во время представления в зале даже слышались восхищенные восклицания, что это «снова тот малагорский цирк, каким он был несколько лет назад».

В этом спектакле Дезмонд, как и Мальстен когда-то, отвел главную роль пленному охотнику, заручившись разрешением Бэстифара. И, хотя сидящий близко к сцене аркал не раз замечал ужас в глазах марионетки во время исполнения номеров — порою смертельно опасных — выглядело это действительно внушительно.

Однако в заключительном номере данталли не сумел верно рассчитать маневр тела пленника. Видя и оценивая чужую боль, Бэстифар отчетливо определил, что обе лучевые кости Грэга Дэвери на левой руке при неудачном приземлении оказались переломаны и смещены. Охотник вскрикнул, тут же замолчав под действием нитей данталли, однако взгляд выдавал его, несмотря на влияние кукольника.

Кара напряглась, как струна, выпрямив спину и покачав головой.

— Боги, он ведь… — женщина осеклась, вопросительно посмотрев на аркала, побледневшего и застывшего. Тот не удостоил Кару ответом, он лишь молча наблюдал, как под действием нитей Грэг Дэвери с насильно натянутой улыбкой и слезящимися от боли глазами раскланивается перед публикой. Для зрителей было вполне достаточно того, что актер поднялся и продолжил играть, двигая при этом поврежденной рукой — люди, пришедшие на представление, выдохнули, решив, что ничего страшного не произошло.

Не мог восстановить дыхание лишь Бэстифар.

Все то время, что Грэг Дэвери провел в плену после бегства Мальстена и прихода Дезмонда на место постановщика, охотнику не доставалось ролей в представлениях. Для Бэстифара он перестал быть членом труппы малагорского цирка — ему отводилась лишь роль стратегически важного заключенного, за которым пристально следили и которого не выпускали из подземелья дворца. Дезмонда к Грэгу подпускали только в те редкие случаи, когда охотника нужно было взять под контроль, чтобы вывести его из камеры и перевести в другое помещение на территории темницы.

Для сегодняшнего представления кукольник буквально выпросил в свое распоряжение «любимую марионетку Мальстена», обещаясь сделать это выступление символом возрождения прежнего малагорского цирка. Из любопытства царь пошел на уступки, о чем успел пожалеть уже не раз за эти роковые несколько секунд падения.

Сегодня Бэстифар впервые осознал, что здесь, в цирке Грэг Дэвери мог погибнуть. Возможно, лишь волей богов ему удалось избежать этого и отделаться лишь переломом руки, а не, к примеру, шеи или позвоночника. Аркал не мог позволить себе эту смерть. Несмотря на издевательское и порой довольно жестокое обращение со своим пленником, Бэстифар истово оберегал его — не только потому, что тот стоически сносил пытки и служил едва ли не единственной отдушиной в отсутствие терпеливого данталли: Грэг Дэвери также был тем немногим, что оставил после себя Мальстен Ормонт, и при следующей встрече с анкордским кукловодом аркал намеревался предоставить его имущество в целости и сохранности.

— Бэстифар, — Кара тронула царя за предплечье, возвращая его в реальность из тяжких раздумий. Аркал проследил взглядом за удаляющимся с арены Грэгом Дэвери и поднял взгляд под самый купол, где располагалась скрытая надстройка, с которой данталли управлял частью труппы.

— Бэстифар, ты… — покачав головой начала женщина, однако аркал приподнял руку, останавливая ее жестом.

— Не разговаривай со мной. Не сейчас, Кара, — сухо отозвался он, поднявшись из ложи и пойдя прочь из цирка. При каждом шаге пожиратель боли чувствовал на себе тяжелый, полный ужаса взгляд Дезмонда, буравящий затылок, однако не обернулся и не взглянул на надстройку. Бэстифар надеялся лишь, что в ближайшее время этот данталли не попадется ему на глаза.

Олсад, Везер

Восемнадцатый день Матира, год 1489 с.д. п

Усталость навалилась резко и сокрушительно, едва не свалив с ног. В ушах до сих пор звучали отчаянные беспомощные крики, эхом отдавались набившие мозоль слова «умоляю, я все сказал, я больше ничего не знаю», после которых неминуемо следовало новое откровение. К концу короткого допроса обвиняемый готов был открыть любые тайны: свои, чужие, существующие или несуществующие — лишь бы хоть на короткое время остановить неумолимого мучителя. Бенедикт Колер знал свое дело и умел добывать информацию, об этом не зря ходили слухи по всей Арреде. Другие жрецы Красного Культа зачастую заканчивали подобные допросы чуть раньше, чем нужно: не каждый мог верно почувствовать момент, когда из обвиняемого невозможно вытянуть более ни крупицы важной информации. Колер чувствовал.

Сейчас, отмывая руки от крови Ганса Меррокеля, обессиленные стоны которого все еще слышались за тяжелой дверью одной из подвальных камер в обители олсадского Красного Культа, Бенедикт чувствовал себя едва ли не более изможденным, чем его арестант. Устало ныли плечи и поясница, ломило виски, навалилась сонливость вследствие уже второй почти бессонной ночи, а в душе царило безбрежное опустошение, будто все недолгое время допроса приходилось вытягивать информацию не из обвиняемого, прибегая и к вкрадчивым угрозам, и к их исполнению, а из самого себя. Колер с тоской осознал, что возраст начинает брать свое, и собственных сил старшего жреца Культа Кардении уже хватает на куда меньший объем работ, нежели раньше.

За дверью в подвал послышалось оживленное шуршание одежд. Бенедикт поморщился, сознавая, что олсадские жрецы все это время вслушивались в каждый крик, доносившийся из камеры, и эти самые крики раз за разом все прочнее утверждали репутацию, прославившую Колера на Арреде как одного из самых жестоких палачей Красного Культа. Бенедикт искренне не желал, чтобы кто-то бездумно — в попытках копировать его манеру ведения дел — не к месту проявлял бессмысленную несдержанную жестокость по отношению к арестантам. Не каждый, кто оказывался в его руках, подвергался столь пристрастному допросу, а лишь те, кто того заслуживал. Прежде чем учиться этой жестокости и неумолимости, неопытным жрецам следовало научиться чувствовать, когда эти жестокость и неумолимость необходимо применить. Оставалось лишь пожалеть, что стены были недостаточно толстыми, чтобы в нужной мере заглушить крики арестанта и отрезать любопытствующим возможность заочно присутствовать на допросе.

Дверь в подвал открылась, и Ренард беззвучным призраком возник в помещении, осторожно прикасаясь рукой к каменным стенам, чтобы сориентироваться. Он остановился подле своего командира и вопросительно кивнул.

— Как прошло? — осведомился слепой жрец. Бенедикт устало оперся на стол, на котором заранее заготовил воду для омовения рук, и потер глаза.

— А как все могло пройти? — невесело усмехнулся он. — Чем именно ты интересуешься, мой друг? Сломался ли Меррокель вообще или как быстро это произошло?

Ренард вернул услышанную усмешку командиру и повел плечами.

— Ты измотан, — констатировал он. — Тебе надо отдохнуть.

— Некогда мне отдыхать, — качнул головой Бенедикт, вновь попытавшись отереть с запястий присохшую кровяную корку. — Впереди непаханое поле работы. Столько сообщений, столько подготовки, столько…

Жрец осекся, устало прикрывая глаза и пережидая, когда перестанет так ломить виски.

— Боги, — покачал головой он, вновь оценивая, сколько еще предстоит сделать, и сколько ночей еще придется провести без сна. Возраст и впрямь начинал брать свое: Бенедикт не был уверен, что продержится, сколько до̀лжно.

Ренард неопределенно повел рукой в воздухе, точно пытаясь определить направление, и, сориентировавшись, опустил ладонь на плечо командира. Колер с усталой улыбкой заглянул в невидящие глаза друга.

— Бенедикт, мудрые люди полагают такую болезненную склонность к труду диагнозом. Ты работаешь на износ, от этого никто не выигрывает… кроме, может быть, Мальстена Ормонта. Доверь часть своих задач жрецу Леону, Иммару или мне. Уж надиктовать эревальне сообщение сумею и я.

Колер тяжело вздохнул, готовясь вновь оспорить слова Ренарда, однако вовремя одернул себя. В конце концов, слепой жрец был прав: часть задач следовало доверить другим исполнителям. И хотя Бенедикт был твердо убежден, что обязан проконтролировать все сам, на деле он понимал, что его одного на это не хватит.

Ренард снисходительно улыбнулся.

— Расскажи для начала, что ты узнал.

Колер кивнул.

— На самом деле, довольно много. Есть версия того, как будут развиваться события, именно поэтому я убежден, что работы предстоит непаханое поле. И, проклятье, если я прав, все серьезно. Очень.

— Рассказывай, — подтолкнул Ренард.

— От Ганса я узнал следующее: Аэлин Дэвери искала Мальстена Ормонта больше года. Целенаправленно — именно его. По ее словам, он последний, кто видел ее отца Грэга Дэвери живым. К слову, я так понял, что отец нашей лицедейки — тоже охотник. Она не говорила нам о нем конкретно, и Ганс этой информацией не обладает, однако вывод напрашивается сам собой. Во-первых, Аэлин Дэвери вышколена, и работа над ней была явно проведена долгая и тщательная. Она говорила, с нею занимались с самого детства — некий «хороший учитель». Только отец мог тренировать ее так долго, учитывая ее сословие и то, чему дамы в ее положения должны учиться. Сомневаюсь, что ей нанимали мастера, готовившего ее в охотники на иных. Повторюсь, этому обучить мог только отец. Во-вторых, она в разговоре со мной после… гм… вашего поединка назвала дневник своего отца, о котором также упоминал и господин трактирщик, «путевыми заметками». У некоторых охотников я слышал подобное название, притом — не раз. Такая традиция.

Ренард нахмурился.

— Выходит, Грэг Дэвери должен быть мертв. Вряд ли данталли оставил бы в живых охотника, встреться они лицом к лицу.

— Боюсь, что не все так просто и однозначно. Во всяком случае, Аэлин Дэвери путешествует с Мальстеном Ормонтом добровольно и защищает его. Стала бы она так вести себя с существом, убившим ее отца? Глядя на нее, не скажешь, что она предпочла остаться в неведении или позволила себя обмануть. Она убеждена, что Мальстен Ормонт не убивал Грэга Дэвери.

— Демон мог попросту затуманить ее сознание. Ты знаешь, как это бывает, — предположил слепой жрец. Бенедикт же более не утешал себя подобными гипотезами, на то не осталось причин.

— Ганс рассказал, что данталли явился в трактир раненым, — качнул головой Колер, — и охотница помогала ему. Затем некоторое время Ормонт пробыл в беспамятстве, следовательно, контролировать свою спутницу не мог. Аэлин Дэвери при этом всячески пыталась отвести нам глаза от данталли вместо того, чтобы обратиться за помощью. Нет, мой друг, она была в сознании и знала, что делала.

Ренард качнул головой, слыша неприкрытое разочарование в голосе командира.

— Ее душа уже извращена демоном-кукольником, это понятно без пояснений. Мне жаль, Бенедикт.

Колер нахмурился.

— Опять решил приписать мне влечение к этой женщине? Я думал, с этим мы разобрались еще накануне операции, — хмыкнул он.

— Брось, — отмахнулся Ренард, осклабившись. — И хотел бы я сказать, что я не слепой, как обычно любят говорить люди, кичащиеся своей проницательностью, но я в действительности слеп, и увидеть то, как ты глядел на леди Аэлин, не мог. Вот только я слышал твой голос и прекрасно понимаю, что эта охотница тебя и впрямь нешуточно заинтересовала. Скажешь, я неправ?

Бенедикт вздохнул, качнув головой.

— Это, так или иначе, не имеет отношения к делу, — отозвался он. — К делу относится другое: мне кажется, Мальстен Ормонт действительно искренне полагает Грэга Дэвери живым, и, как он сказал Гансу, они с охотницей отправляются на его поиски.

— То есть, данталли не знает точно, где сейчас Грэг, но верит, что тот жив, — скорее утвердил, чем спросил слепой жрец. Бенедикт покачал головой.

— Здесь имеют место лишь мои догадки. Ганс Меррокель рассказал все, что слышал от Аэлин Дэвери при их прошлой встрече и от кукловода, пока тот был в трактире. Дневник попал к охотнице в руки полтора года тому назад в деревне Сальди. Никаких следов пребывания Грэга Дэвери, как она сказала, там обнаружено не было. «Путевые заметки» нашел случайный помощник леди Аэлин, которого звали Шим.

Колер сделал особый акцент на этом имени, заставив Ренарда нахмуриться.

— Имя довольно распространенное, — качнул головой слепой жрец. — Не думаешь же ты, что…

— Говорю, это лишь догадки, мой друг, но они имеют под собой почву. Грэг Дэвери, по словам Ганса Меррокеля, пропал около четырех лет назад, а Мальстен Ормонт считается последним, кто видел охотника в живых. Понимаешь, к чему я веду?

Ренард нахмурился.

— Четыре года назад Мальстен Ормонт мог видеть охотника только в одном месте…

— В Малагории, — кивнул Бенедикт. — Носа он оттуда не казал очень долго, живя под покровительством аркала.

— Хочешь сказать, Грэг Дэвери мог попасть в плен к Бэстифару шиму Мала? И дневник охотнице подсунул не кто-нибудь, а малагорский царь?

— А ты такую возможность исключаешь? — хмыкнул Колер. — Подумай, ведь это бы многое объяснило.

— Что, к примеру? Для чего царю устраивать такой спектакль?

Бенедикт устало надавил на прикрытые глаза, пережидая, когда пройдет волна внутреннего давления, и тяжело вздохнул.

— Как раз спектакль-то вполне в его духе, — нахмурился он, тут же неуверенно покачав головой. — Оговорюсь снова: сейчас мы будем иметь дело лишь с моими домыслами, Ренард. Не хочу выдвигать их как версию.

— И все же, — вопрошающе кивнул слепой жрец.

— Бэстифар шим Мала, явно ищет своего данталли по сей день. Малагорские солдаты, которых мы нашли в Прите, это доказывают одним своим присутствием. Похоже, Бэстифар намеревается устранить Ормонта, иначе почему в Прите завязался бой? Не знаю, что такого могло произойти в Малагории, но, видимо, имела место какая-то серьезная ссора, раз она заставила данталли покинуть свое надежное укрытие.

— Но теперь данталли идет обратно в Малагорию с дочерью Грэга Дэвери, чтобы вызволить охотника? Зачем это демону-кукольнику?

Бенедикт пожал плечами.

— Подозреваю, что Ормонт бежит от нас. При всех его силах и возможностях, он не сумеет собрать вместе весь Красный Культ, чтобы разом всех уничтожить. После первого же применения нитей на жрецах культа он должен будет расплатиться, и расплатиться нешуточно. Представь, каково ему приходится после стольких лет работы с аркалом.

Ренард брезгливо поморщился.

— Я слышу в твоем голосе сочувствие, или мне кажется?

— Слышишь, — усмехнулся Бенедикт. — Мне доводилось пару раз видеть расплату данталли. Никаких пыток не нужно: природа этих существ делает все сама. Это слабое место демонов, и оно играет нам на руку. Но это не значит, что я не проникаюсь сочувствием к живому существу, которое, сколь бы опасным ни было, корчится в диких муках, остановить которые никому не под силу. Расплата справедлива, все верно, но я не извращенец, чтобы это любить. Могу признать, меня это зрелище даже пугает.

Слепой жрец криво улыбнулся.

— Ты уникален, Бенедикт. Ненавидеть данталли всем сердцем, отправлять их на костры, но при этом сочувствовать их мучениям… несовместимо, тебе не кажется?

— Не будем об этом спорить, — примирительно сказал Колер. — Я не стремлюсь приучить к подобному сочетанию всех, хотя искренне полагаю, что оно верное, так как помогает лучше понимать противника. Именно это сочетание заставляет меня думать, что план Мальстена Ормонта заключается в возврате в Малагорию. Он ведет туда дочь Грэга Дэвери в качестве… некоего дара своему аркалу. Хочет с ним примириться, снова получить покровительство, которое позволит избежать встреч с нами. И, вернувшись в Малагорию, Мальстен Ормонт вновь будет для нас недосягаем, так как это царство вне нашей юрисдикции.

Ренард качнул головой.

— Вот ведь скользкая тварь!

— Он стремится выжить, — качнул головой Бенедикт. — И, самое забавное, что и мне он теперь нужен живым. Этот данталли способен прорываться сквозь красное. И вот вся серьезность, о которой я упоминал. Подумай, Ренард: что, если он такой не один. Что, если они все это умеют, просто забыли навык. С древних времен им не просто так приписывали божественную силу. Представь, если пара таких уникальных экземпляров решит объединиться и начать войну против людей. Сколько в ней поляжет? Больше, чем в Войне Королевств, это я могу гарантировать. Поэтому я должен понять, чем Мальстен Ормонт отличается от других. Для этого он нужен мне живым, а из Малагории мне его будет никак не достать, независимо от того, примирится он с аркалом, или нет. В одном случае Бэстифар его просто убьет, во втором — возьмет снова под свое покровительство, а мы будем кусать себе локти у границы независимого царства и скрипеть зубами.

Ренард сжал кулак.

— Проклятье. И каков план?

Бенедикт криво ухмыльнулся.

— Для начала утром состоится казнь Ганса Меррокеля. Он помогал данталли по собственной воле, он в этом признался, его вина доказана.

Ренард понимающе хмыкнул.

— С этим ясно. А дальше?

— Я должен отправиться в Крон. Мою версию нужно проверить. Накопилось слишком много вопросов, на которые необходимо получить ответы. К тому же, из головного отделения будет куда проще начать активные действия.

Слепой жрец недовольно покачал головой.

— Пока мы будем медлить, данталли уже доберется до Малагории.

— Именно поэтому я собираюсь искать поддержки у королевств. Нам отчасти повезло, что Бэстифар шим Мала — аркал. Иной. Это можно использовать.

Ренард изучающе склонил голову.

— Постой, поддержка королевств? Неужто ты открыто объявишь, что настоящий анкордский кукловод жив по сей день?

Бенедикт пожал плечами.

— Составить новую легенду не будет проблемой. В конце концов, делать это мне не впервой. Придется сказать, что у него были идейные союзники и один такой, выдав себя за Ормонта, позволил сжечь себя в Чене, лишь бы ввести нас в заблуждение и дать истинному монстру спастись. Ну, или выдумать что-то в этом духе. В любом случае, узнав, насколько анкордский кукловод на самом деле опасен, люди проглотят такую наживку, не подавившись. Моей репутации это, конечно, повредит, но наплевать. Оно того стоит. Осталось разобраться с аркалом.

На лице Ренарда появилась нехорошая улыбка.

— Хочешь навести Совет Восемнадцати на мысль, что иной не имеет права находиться на престоле?

— Хочу, — кивнул Бенедикт. — И, видят боги, я это сделаю.

— Ты прав, — хмыкнул слепой, продолжая улыбаться, — отдыхать тебе некогда.

Грат, Малагория.

Девятнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Пожалуй, впервые за время, проведенное в плену, Грэг про себя искренне поблагодарил аркала: после его пыток вынести перелом оказалось легче. И хотя рука болела зверски, охотник вполне мог это терпеть и в ожидании лекаря держаться холодно и отстраненно. Найдя положение, в котором сломанные кости почти не давали о себе знать, Грэг застыл и погрузился в свои раздумья.

Стоящий напротив тюремной камеры охотника Дезмонд выглядел, казалось, хуже, чем его пострадавшая марионетка. Данталли был бледен, как полотно. Он привалился к стене, обняв себя за плечи и сомкнув губы в тонкую линию. Глаза рассеяно замерли на неопределенной точке пространства, прямого зрительного контакта он избегал. И хотя данталли стремился нисколько не выказать своих истинных чувств, по его виду было ясно: он в ужасе.

С момента появления Дезмонда в Грате между новым кукловодом и Грэгом не завязалось ни одного толкового диалога. Охотник не знал это существо и сейчас, находясь рядом с ним, испытывал невольное раздражение: его влияние до сих пор чувствовалось, хотя данталли и пытался сделать так, чтобы марионетка не ощущала нитей.

Борясь со злостью и стараясь не обращать внимания на периодически бросающую в жар острую боль в руке, Грэг молча сверлил кукловода глазами и ждал прихода лекаря.

Появление Бэстифара в подземелье охотника не удивило. Неожиданно для самого себя Грэг даже вздохнул с облегчением, увидев аркала, несмотря на скользнувшую в сознании мысль, что тот явился, чтобы снова пытать своего пленника. Этих пыток охотник более не боялся — привык. Сейчас для него все было лучше, чем находиться в тюрьме с молчаливым, снедаемым страхом Дезмондом.

Аркал красным вихрем пронесся по коридору и остановился напротив камеры пленника, небрежно кивнув данталли на лестницу.

— Пойди прочь, — холодно произнес он, и Дезмонд побледнел еще сильнее, хотя казалось, это попросту невозможно. Данталли не сумел даже кивнуть, лишь оттолкнулся от стены и безропотно подчинился. Пожиратель боли повернулся к Грэгу и окинул его серьезным оценивающим взглядом. Охотник приготовился.

— Собираешься снова пытать? — усмехнулся он. — Что ж, приступай. Вряд ли ты чем-то удивишь меня.

Голос прозвучал ровно, страха и вправду не было.

Некоторое время аркал молчал, продолжая смотреть на пленника, и Грэг искренне не понимал, что изменилось во взгляде малагорского царя. Не знай он это существо, невольно решил бы, что видит страх и сожаление.

— Знаю, как ты ко мне относишься, — произнес Бэстифар, оставаясь серьезным и сосредоточенным, — и знаю, что будешь вновь кидать колкости, грозиться убить и так далее. Давай решим, что мы все это уже миновали, что ты уже все сказал, а я повел себя, как веду обычно. Пропустим эту формальность.

Лишь теперь на губах аркала мелькнула кривая усмешка, столь, казалось бы, характерная для него, но и она сегодня выглядела иначе.

— Что тебе нужно? — нахмурился Грэг.

— Того, что случилось сегодня в цирке, не должно было произойти, — покачал головой Бэстифар и впервые отвел глаза. Охотник изумленно вскинул брови. — Поэтому, Грэг, хоть раз — давай по-хорошему?

Аркал шагнул ближе к камере.

— Отдай ее. Знаю твою реакцию, но все же, подумай: вряд ли в ближайшее время ты снова сломаешь руку, чтобы расплатиться за мою помощь, поэтому отпираться глупо. Обыкновенно, да, я бы этого не предложил, но сегодня… сегодня все иначе. Я хочу помочь.

Охотник оторопело уставился на Бэстифара. Тот кивнул и продолжил:

— Я, конечно, могу попросту придержать боль, — словно в подтверждение этих слов рука аркала начала сиять алым светом, и Грэг невольно облегченно вздохнул, когда острый жар, полосующий левое предплечье, отступил. — Вот только она вернется и возьмет свое, стоит мне отпустить. Поэтому лучше просто отдай ее.

Сияние вокруг ладони Бэстифара погасло, и охотник плотно стиснул челюсти, вновь почувствовав боль в сломанной руке.

— Лучше пойди и отбери расплату у Дезмонда, — хмыкнул Грэг. — Он не против отдать ее тебе. Или тебе он уже окончательно наскучил?

Бэстифар закатил глаза.

— Откуда вы только беретесь такие на мою голову? — нервно усмехнулся он. — Дело ведь не в расплате Дезмонда и не в скуке, Грэг. Если это польстит твоему самолюбию, можешь считать сегодняшнее мое предложение извинением за то, что произошло в цирке.

Охотник недоверчиво прищурился.

— Ты держишь меня в плену не первый год. Все это время ты применял на мне свои излюбленные пытки, и вдруг решил извиниться за сломанную руку? Кто ты такой и что сделал с аркалом? Честное слово, мне почти тревожно.

Бэстифар едва заметно покривился.

— Все, что я делал, никак не вредило твоей безопасности, — качнул головой он. Грэг склонил голову набок, изучающе глядя на пожирателя боли.

— А какое тебе дело до безопасности человека, который собирается тебя убить?

— Я все равно не объясню, а ты не поймешь, — нахмурился Бэстифар. — Поэтому давай просто сойдемся на том, что ты — мой фаворит по части пыток, и моя больная природа требует, чтобы ты был целехоньким и не изматывался сверх меры.

Охотник закусил губу: неловко шевельнувшись, он чуть тронул левую руку, и она словно полыхнула огнем.

— Грэг, я ведь вижу, что тебе больно, и в душе ты был бы только рад от этого избавиться.

— Чтобы следующий перелом был намного болезненней? — усмехнулся охотник. — Вот уж спасибо, потерплю.

— А ты постарайся быть аккуратнее, — осклабился аркал. — В отличие от данталли ты можешь избежать расплаты за мою помощь. Так что скажешь? Я видел не раз, как вправляют смещенные кости. Боль страшная, а лекарь ждет моего сигнала у входа. Я могу понять, что тобою движет гордость, но и нежелания переживать боль я не могу не заметить. Разве так — не проще?

Рука Бэстифара вновь засияла, и Грэг прерывисто выдохнул, невольно пошевелив пальцами сломанной руки и ничего не ощутив. Уже в следующую секунду он готов был взвыть, когда боль вернулась снова.

— Проклятье! — процедил он.

— Я лишь хочу показать, что, когда лекарь вправит тебе кости, будет больнее.

— Интересный способ навязать помощь, — поморщился Грэг.

— Если б ты не артачился, было бы легче обоим, — пожал плечами Бэстифар.

— Я все же никак не возьму в толк, зачем тебе это, — недоверчиво качнул головой пленник. Аркал внушительно посмотрел на него.

— А ты не думай. Пользуйся, пока у меня хорошее настроение. Потом его может не быть.

Охотник некоторое время хранил молчание, буравя пожирателя боли глазами, затем вздохнул и шагнул к решетке.

— Хорошо, — кивнул он. — Можешь считать, что извинения приняты.

Аркал посерьезнел. Грэг осторожно, морщась, протянул к решетке сломанную руку, уже сильно опухшую, Бэстифар легко прикоснулся к ней сияющей алым светом ладонью. Охотник шумно выдохнул, ощутив прикосновение, и тут же раскрыл глаза, понимая, что боль ушла.

Аркал сделал шаг от клетки.

— Вот и славно. Можешь не переживать: больше тебе в представлениях участвовать не придется. Дезмонд — не Мальстен, он действительно может тебя угробить.

Когда пожиратель боли двинулся прочь, а к камере подошел лекарь — угрюмый сухопарый малагорец — Грэг вновь окликнул царя.

— Бэстифар! — охотник помедлил, дожидаясь, пока аркал остановится. — Это ведь из-за него, верно? Из-за Мальстена. Ты хочешь ему доказать, что я был неправ?

Аркал отозвался не сразу, а лишь через несколько секунд.

— У тебя пагубная привычка лезть не в свое дело, охотник, — бросил он. — Тебе повезло, что сейчас я не горю желанием учить тебя манерам. Поправляйся.

С этими словами Бэстифар покинул подземелье, и лекарь под строгим надзором бдительных стражей приступил к своей работе.

Дезмонд встретился аркалу в одном из коридоров. При виде Бэстифара данталли невольно отступил на шаг и опустил голову, предчувствуя, что его ждет за допущенную ошибку. В прошлый раз пожиратель боли об этом предупреждал.

Бэстифар неспешно приблизился к кукловоду, замерев в трех шагах от него и смерив его серьезным усталым взглядом.

— Ты его все еще держишь, — констатировал аркал, глядя на руку данталли, от которой тянулась одна черная нить, видимая лишь им двоим. Дезмонд, от ужаса предстоящей расправы, похоже, не сообразил, о чем идет речь. Подняв рассеянный взгляд на царя, он непонимающе качнул головой.

— Что?

— Ты все еще его держишь. Грэга Дэвери, — терпеливо пояснил пожиратель боли. Данталли смиренно кивнул, не в силах вымолвить ни слов оправдания, ни просьб о пощаде.

— Отпусти, — строго сказал Бэстифар. — Сейчас же.

Рука кукловода дрогнула.

— Хотя бы… хотя бы до комнаты дашь дойти? — упавшим голосом спросил он, качнув головой. — Не хочу вот так… свалиться посреди коридора.

— Я сказал, отпусти. Сейчас, — повторил аркал. Дезмонд не решился вновь испытывать его терпение и, вздохнув, освободил Грэга Дэвери, наконец, от своего влияния.

— Отпустил, — едва слышно произнес он.

— Вижу. Теперь дай согласие.

— Что? — оторопело воскликнул данталли.

— «Что-что», — закатив глаза, протяжно передразнил Бэстифар. — Согласие дай, пока не свалился посреди коридора! Или мне еще и тебя уговаривать?

— Нет, я…

— О, боги! Не «нет», а «да», Дезмонд! Просто скажи «да», этого достаточно. Долго тянуть собрался?

— Прости, я… — данталли скривился от подступающей боли и, сделавшись лицом белее извести, кивнул. — Да.

— Хорошо. Руку протяни.

Дезмонд одарил аркала недоверчивым взглядом, однако указание исполнил. Ладонь аркала засияла, и данталли ощутил, как начавшая предупреждающе разгораться боль тут же отступила. Он изумленно моргнул, уставившись на царя. До последнего момента он опасался, что пожиратель боли издевается над ним и на деле собирается лишь усилить мучения.

— Ты ее забрал? Вот так просто?..

— Этот процесс у тебя тоже вызывает какие-то вопросы? Ты сегодня до ужаса туго соображаешь.

Дезмонд покачал головой.

— В прошлый раз ты сказал, если я облажаюсь на представлении, останусь с расплатой один на один. Отчего такое милосердие?

Бэстифар пожал плечами.

— Просто ты не облажался, — тоскливо произнес он, понимая, что сегодня во время представления кукловод действительно показывал все свои способности. Бо̀льшим он попросту не обладал.

— Что? — изумленно переспросил Дезмонд.

— Будь добр, научись понимать с первого раза!

Данталли поджал губы. Вздохнув, Бэстифар продолжил.

— А теперь слушай внимательно. Ты не облажался. Облажался я, решив, что все данталли одинаковы, как и их умения и их отношение к расплате. Как уже давно выяснилось, это не так. Я больше не намерен требовать от тебя невозможного. Также глупо ждать от тебя того, что претит самой твоей натуре: ты не терпелив и никогда таковым не станешь. Поэтому твои постоянные два часа — отменяются.

— Что? — изумленно переспросил Дезмонд.

— ЧТО! — хлопнув себя по лбу, с раздраженным нервным смешком и безумными округленными глазами снова передразнил аркал. — Слово дня!

— Прости, я… — покачал головой данталли. Бэстифар оборвал его жестом.

— Ладно, забыли. Еще один момент. О Грэге Дэвери — забудь, его ты в своих представлениях больше никогда использовать не будешь. Никогда. Я это запрещаю. Сразу повторить, или с первого раза осознал?

— Я понял, — осторожно отозвался Дезмонд.

Бэстифар устало вздохнул.

— Пошел вон, чтобы глаза мои тебя не видели.

Данталли набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, однако аркал угрожающе нахмурился.

— Предупреждаю: еще раз произнесешь слово «что», верну тебе расплату. Уходи молча. Прямо сейчас.

Боясь навлечь на себя гнев аркала, Дезмонд вновь безропотно повиновался, оставляя его в одиночестве.

Бэстифар явился в комнату Кары в негласно условленное время и застал женщину лежащей на животе в кровати с книгой. На появление царя хозяйка роскошных покоев не отреагировала даже поворотом головы.

— Что-о-о, — протяжно передразнивая Дезмонда, произнес аркал, воздев руки кверху и закатив глаза. — Иногда мне кажется, что у него голова опилками набита! «Что-о, что-о», только и знает себе повторять…

— Я беременна, — тихо, почти безразлично сказала Кара, едва не заставив Бэстифара поперхнуться.

— Что?! — не задумываясь, воскликнул он, тут же нервно усмехнувшись. — Да будь неладен этот Дезмонд…. Так, Кара, еще раз. Ты беременна?

Женщина впервые на памяти Бэстифара смущенно зарделась, не в силах поднять взгляда от книги.

— Возможно… не знаю… я не уверена.

— Кара… — пожиратель боли поджал губы, осторожно приблизившись и присев на край кровати.

— Бэстифар, скажи, если… если у нас родятся дети, они будут аркалами?

— Вот, оно, значит, как, — задумчиво проговорил царь. — С чего у тебя вообще взялись эти мысли, если ты не уверена?

Женщина ожгла его взглядом.

— Просто ответь на вопрос, — строго произнесла она.

Бэстифар выдержал короткую паузу, затем глубоко вздохнул и кивнул.

— Что ж, хорошо. Ребенок наследует способности аркала лишь в том случае, если его вынашивает женщина-аркал. Поэтому, нет, Кара, если у нас родятся дети, они будут людьми.

Женщина шумно выдохнула, и Бэстифар не сумел понять, был это выдох облегчения, или же разочарования. Он нахмурился.

— Объясни, ты, что, хочешь детей? От меня? — уголки губ аркала вновь дернулись вверх в нервной улыбке. Кара вновь одарила его уничтожающим взглядом.

— Не знаю! — воскликнула она.

Бэстифар терпеливо вздохнул, хотя терпение его за сегодняшний день успело изрядно истончиться.

— Проклятье, тогда я ничего не понимаю. Ты не знаешь, беременна ли, ты не знаешь, хочешь ли детей, но мы ведь сейчас об этом говорим, а на пустом месте такие разговоры не возникают.

— Тебе не понять, — раздраженно отмахнулась Кара.

— Я никогда не слыл глупцом, — криво улыбнулся Бэстифар, положив руку на спину женщины. — Справедливо будет, если ты хотя бы попытаешься объяснить. Тебя беспокоит неизвестность? Но ведь можно…

— Нет, неизвестность меня не беспокоит. По крайней мере, в этом вопросе, — с тяжелым вздохом перебила Кара. — Скорее всего, я не беременна. Но могла бы быть, понимаешь? Только сегодня я осознала, что это возможно.

Бэстифар чуть склонил голову, и женщина невесело усмехнулась.

— Не понимаешь, — констатировала она. Аркал неопределенно повел плечами, и Кара кивнула, намереваясь развить объяснения. — Дело в том, что мы этого никогда не планировали. Никогда не говорили об этом, не думали даже. И, справедливо заметить, мы были осторожны. Но сегодня… впервые я этого испугалась по-настоящему. Если бы вдруг я действительно оказалась беременна, что бы из этого получилось?

— Я подозреваю, что вариантов всего два, третьего пола боги пока не придумали, — криво улыбнулся Бэстифар, получив еще один обжигающий взгляд.

— Проклятье, я не о том! — раздраженно отозвалась женщина. — Ты ведь должен понимать, что у этого ребенка будет за судьба — сам ведь таким рос! Внебрачный сын, благо, признанный…

— То есть, ты боишься, что я не признаю ребенка? — прищурился аркал.

— Я тебе никто, — холодно произнесла Кара. — Таков был уговор изначально, и я соблюдала условия. Никаких обязательств, никаких привязанностей. У меня отлично выходило, и меня все устраивало. Я не ревновала тебя, Бэстифар, ничего от тебя не требовала. Меня вполне удовлетворяла роль любовницы, каких у тебя могут быть тысячи…

— Но у меня нет тысячи, — холодно отрезал аркал, возвращая женщине обжигающий взгляд. — Кара, вот сейчас замолчи и послушай, что я тебе скажу. Все верно, мы не планировали детей. Но если уж так произойдет, что они появятся, я не против.

Женщина изумленно заглянула в глаза царя.

— Бэстифар…

— Если уж на то пошло, я не могу представить себя отцом ничьих детей, кроме твоих. Я и это-то с трудом могу себе представить, но меня такая перспектива вовсе не пугает, я попросту не знаю, каково это. Разумеется, я признаю твоего ребенка, но, коли тебя все равно страшит его возможная судьба незаконнорожденного, хорошо, пусть будет законным. Это ведь так просто решается.

Кара глядела на аркала, не отрываясь, широко распахнутыми глазами.

— И ты готов вот так просто сделать своей женой любовницу, которая вздумала капризничать? — криво усмехнулась она. Бэстифар пожал плечами.

— Да я готов сделать своей женой хоть Грэга Дэвери, если так нужно! — прыснул со смеху он. — Это не имеет никакого значения. Статус для меня ничего не меняет, Кара. Подумай об этом на досуге.

Аркал кивнул, поднимаясь с кровати и направляясь к выходу из комнаты. Женщина не сумела вымолвить ни слова, лишь молча проводила его взглядом.

Оказавшись за дверью, Бэстифар шумно выдохнул и потер руками лицо.

— Проклятье, что за день сегодня! — в сердцах шепнул он, и спешно зашагал по коридору.

Сонный лес, Везер

Девятнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Аэлин с трудом могла припомнить, когда плакала в последний раз. Толком поддаться своему горю юная леди Дэвери не сумела даже после смертей Филиппа, брата и матери: необходимость быть сильной высушила слезы и не позволила им прорваться наружу. Казалось, теперь каждая невыплаканная слезинка дождалась своего часа — молодая женщина, как ни старалась, не могла удержать сдавливающие горло рыдания, не могла совладать с собой, не могла заставить себя успокоиться. Возможно, когда-то эти чувства просто должны были найти выход, и думать о том, почему это произошло именно сейчас, у Аэлин не было ни сил, ни желания.

Охотница потеряла счет времени, она не могла подсчитать, как долго уже находится на крыльце дома вестника беды.

Аггрефьер вышел к своей гостье неслышно, как тень. Его трехпалая рука вновь легла на плечо молодой женщины в мягком утешающем жесте, от которого хотелось отчаянно закричать.

«Возьми себя в руки! Будь это существо настроено к тебе враждебно, ты была бы уже мертва!» — отругала себя охотница, тут же попытавшись утереть слезы.

— Простите, — не произнесла, а, скорее, выдохнула она. — Простите, Теодор, я не знаю, что на меня нашло, просто…

Голос вновь предательски сорвался, заставив женщину умолкнуть на полуслове.

— Можете ничего не говорить, леди Аэлин, ваши чувства для меня не загадка, — невыносимо снисходительно отозвался вестник беды, в его тоне послышалась легкая усмешка, среагировать на которую у охотницы не нашлось сил.

— Они загадка для меня, — упавшим голосом произнесла она.

— Будет проще, если вы будете честны хотя бы перед собой, — тем же тоном сказал аггрефьер.

— В чем я, по-вашему, должна быть честна, Теодор? — возмущенно воскликнула Аэлин, нарушая едва зазвеневшее молчание и обжигая иное существо взглядом раскрасневшихся глаз.

— Я бы сказал вам, но опасаюсь паранга на вашем поясе, — хмыкнул вестник беды. — Вы готовы будете убить меня за эти слова, ведь сами даже подумать об этом боитесь. Поверьте, мне это известно.

— Проклятье, — качнула головой охотница, не в силах посмотреть в глаза Теодора, глядящие так снисходительно и мягко.

— Мальстен Ормонт — хороший человек, — кивнул аггрефьер.

— Не человек. Данталли, — нахмурилась Аэлин, справившись, наконец, с эмоциями.

— В нем больше человеческого, чем во многих ваших собратьях, дорогая, — бегло отозвался иной. — Признайте это, и легче станет вам обоим.

— Хватит, — отрезала охотница.

— Как знаете. В конце концов, думаю, за минувшие два часа вы рассуждали об этом в достаточной мере, поэтому не стану вам досаждать.

Аэлин изумилась.

— Два часа? — переспросила она.

— А сколько, вы думали, прошло времени? — усмехнулся аггрефьер, и взгляд его вдруг изменился. Вестник беды прищурился, повернувшись к двери, и неопределенно качнул головой. — Замолчал…

Охотница вопрошающе кивнула, чувствуя, как вновь нарастает тревога.

— Что?

— Мальстен. Замолчал, — покачал головой Теодор.

— Так разве это… не хорошо? Значит, его мучения окончены?

— Можно сказать и так, — ухмыльнулся аггрефьер. — Данталли в течение расплаты должны оставаться в сознании, иначе они могут ускользнуть в руки Жнеца Душ и уже не вернуться в наш мир. Такое случается, когда расплата слишком сильна, и именно это сейчас происходит с нашим другом. Он замолчал в мыслях, я его почти не слышу. Он ускользает, леди Аэлин. Не справляется. А значит, его мучения и впрямь почти закончились.

В глазах Теодора мелькнул заговорщицкий огонек. Охотница вздрогнула. Свое намерение выхватить оружие она старалась маскировать лишь одной мыслью: «Мальстен не умрет сегодня!»

— Боюсь, вы ошибаетесь, — смиренно ответил вестник беды на немое восклицание женщины. — Такова воля Рорх, дорогая. Она решила забрать нашего друга на Суд Богов, время Мальстена пришло.

Аэлин рванулась в дом, и аггрефьер предупреждающе зашипел. Ринувшись на противницу, он поступил именно так, как она рассчитывала. Незаметно скользнувший в руку охотницы стилет замер у самого горла иного существа.

— Только дернитесь, Теодор, и Рорх взамен получит вашу жизнь, — угрожающе произнесла женщина. — Как вам такой обмен? По мне, вполне справедливый.

Вестник беды скрипнул зубами, не решаясь двинуться. В воспоминаниях своей противницы он прекрасно видел, что она среагирует быстро на любое резкое движение и перехватит тонкую шею стилетом прежде, чем Теодор успеет даже поднять руки.

— Богиня призовет меня, когда сочтет нужным… — гортанный голос вестника беды предательски дрогнул, вызвав у охотницы нервный смешок.

— Что ж, если я ее глашатай, могу возвестить этот момент прямо сейчас. Каково вам будет на Суде Богов, когда Ниласа зачитает ваши последние деяния? Нарушение слова, данного другу, попытка причинить мне вред. Не очень говорит в вашу пользу, так? — аггрефьер не ответил, и на лице Аэлин появилась нехорошая ухмылка. — Так вот. Предлагаю условие: вы даете мне спасти Мальстена, а взамен остаетесь живы сами. Эту ночь проведете в подполе своей хижины для страховки, а утром я выпущу вас, когда близость чужой смерти перестанет затуманивать ваш разум. Вы друг Мальстена, и мне бы не хотелось утром объясняться перед ним, почему мне пришлось устранить вас. Но если не согласны, я стерплю эти объяснения, и вы встретитесь с Рорх прямо сейчас. А, что бы вы ни говорили о смерти, я вижу, что встречаться с нею вам пока не хочется. Каждое существо цепляется за жизнь. Даже аггрефьер. Как ни крути, чужая смерть вам больше по душе.

Вестник беды прерывисто вздохнул, понимая, что выбор у него и вправду невелик.

— Будь по-вашему, — сокрушенно произнес он.

— Тогда не будем терять времени.

Аэлин кивнула, спешно вошла в дом, повлекла аггрефьера в жилую комнату, заперла его в подполе и подперла крышку креслом, надеясь, что это существо не сумеет выбраться до утра.

Мальстен не осознал, в какую секунду расплата из невыносимой переродилась во всепоглощающую, просто настал момент, когда кроме нее в мире не осталось ничего. Мысли и воспоминания, уносящие на границу безумия, слились в единое целое. В бреду, в воскрешенном памятью давнем сражении, Мальстену виделся Гордон Фалетт, в ужасе смотрящий на него и кричащий на весь дэ’Вер: «Данталли! Он данталли!», а солдаты Кровавой Сотни — все, как один обугленные, израненные, с черными провалами вместо глаз — надвигались на своего командира с ритуальными факелами, готовые распалить самый большой на Арреде костер.

Сейчас Мальстен счел бы огонь избавлением. Воистину, это было бы быстрой и милосердной смертью по сравнению с непрекращающейся, сдавливающей горло и вгрызающейся в каждый нерв агонией, которую приносила расплата.

А где-то за этим безумием притаилась тьма — спасительное забвение, вечное ничто, которое звало и манило с каждой секундой все громче. Лишь в этом — было спасение. Лишь так можно было отстраниться, отделить себя от реальности, убежать. Мальстен знал, что стоило поддаться этому зову, и дороги назад уже не будет, однако соблазн был слишком велик.

И когда забвение подобралось достаточно близко, чтобы можно было дотянуться до него, один звук, напоминавший хлопок двери, вдруг заполнил собою весь окружающий мир. Отдаленное сражение, воинственные кличи Кровавой Сотни — все померкло перед ним.

«И как может стук двери быть громче пушечных выстрелов?» — мелькнуло в голове данталли, когда перед глазами предстал образ Аэлин Дэвери.

— Мальстен! — испуганно позвала она, приблизившись. — О, боги, Мальстен, вы меня слышите? Смотрите на меня! Ну же, давайте! Не ускользайте туда, умоляю.

«Аэлин? Почему она здесь?» — не понимал данталли.

— Мальстен, очнитесь! Вы должны быть в сознании, должны это пережить, — продолжала говорить охотница, мимолетно прикоснувшись к его щеке. Ладонь ее оказалась почти обжигающе горячей. — Знаю, вам больно, но прошу вас… вернитесь. Мальстен, пожалуйста!

«Больно?»

Словно услышав сигнальное слово, расплата дотянулась до своей жертвы, резко вырвав ее в мир живых. Спасительная тьма оказалась недостижимо далеко.

— Леди Аэлин… — сумел выдохнуть данталли, после чего тело вновь сковало волной боли, заставив его напрячься, как струна, готовая лопнуть.

— Слава богам, вы в сознании! Все будет хорошо, слышите? — облегченно выдохнув, произнесла женщина. Лишь теперь Мальстен понял, что она стоит подле него на холодном полу хижины Теодора Гласса на коленях, а ее рука лежит на его сжатой в кулак ладони.

«Нет, нет, нет, так нельзя…» — лихорадочно застучало у него в голове. Отчего-то одна лишь мысль о том, что дочь Грэга Дэвери, как и сам охотник когда-то, окажется свидетельницей расплаты, повергала данталли в ужас. В памяти всплыли слова, когда-то произнесенные Бэстифаром: «Все повторяется, мой друг. Зрелища. Зрители. Одни и те же трюки в разных вариациях вызывают одни и те же эмоции разной интенсивности. Чем выше и красивее прыгнешь, тем больше последует оваций. Чем сильнее расшибешься при неудачном падении, тем громче ахнет от ужаса твоя публика. Сходство лишь в том, что в обоих случаях зрители захотят еще…»

Грэг Дэвери был зрителем… и теперь зритель — его дочь.

Все повторяется…

Расплата — зрелище…

Зрители захотят еще…

— Леди Аэлин, уходите, прошу вас, — едва слышно произнес Мальстен, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Никуда я не уйду, — отозвалась молодая женщина, покачав головой. — Теодор сказал, есть опасность, что вы потеряете сознание и не выдержите расплаты. И сейчас, глядя на вас, я ему верю. Не трудитесь, не просите уйти, Мальстен, я вас с этим одного не оставлю.

Аэлин осторожно коснулась тыльной стороной ладони взмокшего лба данталли.

— Вы совсем холодный, — она задумчиво положила руку на пол и нахмурилась. — Так не годится. Эта комната протапливается хуже, чем соседняя, но туда добраться будет тяжелее, нежели до кровати. Одеяло тут совсем тонкое, на полу им не согреться, но хотя бы на перине будет теплее. Давайте, я помогу вам подняться.

Женщина встала на ноги и обошла Мальстена так, чтобы подхватить его под руки.

Данталли невольно вспомнил уроки из своего детства в Хоттмаре. Сезар Линьи не терпел слабости, он заставлял своего ученика подниматься самостоятельно, даже когда расплата сваливала того с ног. Отчего-то Мальстен подумал, что, видя, как хрупкая на вид женщина пытается помочь ему сделать шаг до кровати, Сезар сгорел бы со стыда.

Стараясь не думать о боли, данталли попытался приподняться на локтях, однако предплечья словно пронзили раскаленные спицы. Казалось, от каждого движения начинали крошиться кости. Стиснув зубы, Мальстен вновь рухнул на пол, и волна расплаты наполнила жидким огнем каждую клетку его тела. Из горла вырвался сдавленный стон.

— Тише, берегите силы, — ахнула охотница, опускаясь на корточки подле своего спутника. — Я справлюсь без вашей помощи, ваша главная задача сейчас — не провалиться в забытье.

— Леди Аэлин, вы не должны так…

— Умоляю, Мальстен, хоть сейчас можно не спорить? — нервно усмехнулась женщина, отбрасывая с лица мешающую прядь волос и вновь поднимаясь. — Значит так, я понимаю, что больно будет зверски, но нужно будет сделать всего один шаг до кровати. Всего один, хорошо? Иначе вы тут совсем замерзнете…

Мальстен почувствовал, как тело охватывает нервная дрожь от одной мысли об этом единственном шаге. Представил, как подкосятся ноги от мнимого ощущения дробящихся костей, когда расплата вгрызется в них. Нет, сделать этот шаг он не сумеет, а ведь потом попытку придется повторить.

— Я не смогу, — сокрушенно выдавил он, не смея переоценивать собственные силы.

Женщина сочувственно нахмурилась.

— Сможете, — качнула головой она, находя его взгляд. — Вы сможете, Мальстен. Мы сможем. Готовы?

Подготовиться было невозможно. Рывок вверх заставил мир померкнуть перед глазами данталли, и вновь в сознании вихрем пронеслись видения безумного бреда: разоблачение, сгоревшая Кровавая Сотня, охваченный пламенем помост в Хоттмаре.

— Мальстен, — вновь донеслось издалека. А дальше — громкий звук чужого дыхания все настойчивее возвращал данталли в реальность. — Оставайтесь со мной, не вздумайте потерять сознание, слышите?

Он не сумел ответить. Подрагивающая рука с силой схватила простынь, в попытке пережить новую волну непрекращающейся агонии. Хотелось закричать, но сил на это не осталось. К тому же крик облегчал боль лишь на долю мгновения, а после все возвращалось, оставляя лишь горькое жалкое послевкусие.

Аэлин обошла кровать, чтобы сесть подле своего спутника, не беспокоя его. Ее шаги гулко отдались в ушах данталли. Глаза Мальстена закрылись, он был не в силах смотреть на находящуюся рядом дочь Грэга Дэвери.

— Держитесь. Вы сможете, — чуть подрагивающим голосом проговорила Аэлин. — Вы сильнее, чем думаете.

— Так говорил ваш отец. Слово… в слово, леди Аэлин.

Мальстен перевел дыхание и вновь отвел взгляд. Крупная капля пота скатилась по виску. Охотница качнула головой и вновь взяла своего спутника за руку.

— Знаете, после того, что мы пережили за один сегодняшний день, пора бы нам избавиться от этого «леди», — криво улыбнулась она, поймав измученный взгляд данталли. — Просто Аэлин. И на «ты». Идет?

Мальстен слабо улыбнулся и выдавил:

— Попробую.

— Давай для удобства начну я, — кивнула охотница. — Скажи, я могу хоть как-то облегчить то, что ты чувствуешь? Потому что это даже со стороны невыносимо…

Данталли прерывисто вздохнул.

— Просто расскажите… расскажи что-нибудь, это отвлекает.

Аэлин поджала губы. Все истории, которые она когда-то знала, словно выветрились из ее памяти.

— Думаю, из меня весьма посредственная рассказчица, — хмыкнула женщина. — Но я попробую.

Дождавшись, пока чуть утихнет накатившая на данталли дрожь и пока он перестанет стискивать кулаком простынь с такой силой, охотница вздохнула и кивнула.

— Я не рассказала тебе многого о себе, а сейчас только моя семейная история приходит мне в голову, так что, пожалуй, расскажу ее.

В ответ молодая женщина получила лишь слабый кивок и заговорила:

— Не знаю, как начинать такие рассказы. С «давным-давно»? Что ж, давным-давно на земле дэ’Вер жила знатная семья. Надо сказать, жила счастливо: брак барона Грэга Альфреда Дэвери не без причины слыл счастливым. Не поверишь, но в нашей семье еще со времен моего пращура во всех браках действительно присутствовали сильные теплые чувства. Не скажу, что это всегда была любовь, как в сказках, но отношения неизменно были добрыми и крепкими. Между моими родителями, пожалуй, была та самая любовь, о которой грезят юные барышни, — Аэлин печально улыбнулась. — Мы с братом почему-то даже не сомневались, что и наши с ним семьи будут такими же. Правда, похоже, везение нашего рода в семейных отношениях оборвалось именно на моем отце.

Лицо охотницы помрачнело. Мальстен едва заметно качнул головой.

— У тебя есть брат? — слабым голосом произнес он. — Грэг никогда… не говорил о своих детях…

Аэлин заставила себя продолжить рассказ, который до сих пор давался ей тяжело. Казалось, так будет всегда, сколько бы ни прошло лет.

— Да, у меня был брат, — неопределенно пожала плечами она, тут же печально улыбнувшись от нахлынувших воспоминаний. — На три года старше меня. Отец шутливо называл нас двумя бесятами. Аллен и Аэлин. Мы были очень дружны и вместе тренировались с отцом, он учил нас… — молодая женщина осеклась, неловко посмотрев на Мальстена, — охотиться на иных. Прости, я, наверное, зря об этом…

— Все нормально, — бегло заверил данталли. — Ты сказала «был»… про брата. Где он теперь?

— Погиб, — покачала головой охотница, не в силах посмотреть в глаза спутника. Мальстен переждал очередной пик расплаты, подавив рвущийся наружу стон, и выдохнул:

— Битва Кукловодов?..

— Нет, — на лице Аэлин вновь появилась печальная неровная улыбка. — Битва при Шорре унесла жизнь другого дорогого мне человека. Видишь ли, моя сказка начинала сбываться: в юности у меня был жених. Возлюбленный. Его звали Филипп. Он не пробыл на фронте и полугода: во время сражения при Шорре безвольно бросился на вражеский меч…

Мальстен поморщился, выдерживая тяжелый взгляд охотницы.

— Мне… мне жаль, — выдавил он. — Прости.

— Знаешь, всего пару дней назад я бы одарила тебя за это обличительным взглядом и решила бы, что ты извиняешься не напрасно, но теперь понимаю, что была бы неправа: ты здесь ни при чем, тебя не было на Битве Кукловодов. И ты никогда не хотел поступать так с людьми, не заставлял их… вот так погибать, кроме двух случаев, когда от этого зависела твоя жизнь или жизнь твоих близких.

— Никогда, — подтвердил данталли.

— Тогда извиняться тебе решительно не за что.

Мальстен не ответил. Аэлин вздохнула и продолжила рассказ:

— Брат тоже погиб на Войне Королевств. А вскоре нашу землю оккупировали и разорили анкордские войска. То было страшное время для нашей семьи: Рорх на достигнутом не остановилась и явилась за моей матерью вдобавок ко всем забранным жизням. Матушка не выдержала горя. Сколько мы с отцом ни пытались вытянуть ее из-за границы безумия, у нас ничего не вышло. Она отказывалась от еды и от питья и вскоре умерла от истощения. Из родных у меня остался только отец, и мы с ним решили покинуть наш дом и нашу землю, бежать, чтобы не потерять хотя бы друг друга. Признаться честно, в нас взыграло некое злорадство и чувство справедливости, когда почти сразу после нашего бегства заполыхали анкордские костры…

Мальстен прикрыл глаза, и Аэлин неловко поджала губы.

— Прости, — качнула головой она. — Мне искренне жаль твоих людей. Теодор рассказал мне. К слову, сегодня я поняла, что встречалась и с единственным солдатом Кровавой Сотни, которого не постигла судьба большинства. С Бэстифаром.

Взгляд данталли вспыхнул, из него на долю мгновения исчезло болезненное помутнение.

— Царь Малагории имеет странную склонность к показательным выступлениям, — с усмешкой продолжила Аэлин. — Это ведь он передал мне дневник отца. Правда, при нашей встрече я понятия не имела, кто такой Бэстифар. Точнее, знала о малагорской правящей семье, но не подумала даже, что вижу перед собой ее члена. Он представился Шимом, а у меня тогда не было времени выяснять о нем что-то еще.

Охотница подробно описала свою встречу с человеком по имени Шим, поведав данталли о своем злоключении в деревне Сальди. Она невольно делала паузы, когда видела, что боль вот-вот помутит рассудок спутника, и в эти моменты безотчетно сжимала его руку. Окончив повествование, Аэлин вздохнула, подводя итог:

— Теодор уловил в моей памяти образ Шима и подтвердил, что Бэстифар действительно выглядит именно так. Похоже, малагорский царь все продумал. Проследил за мной до Сальди, вовремя появился сам… теперь я понимаю, отчего с кварами в ту ночь было так легко совладать: со мной ведь был аркал, который воздействовал на них. Он защитил меня, чтобы я впоследствии выполнила для него работу, которую сейчас фактически и проделываю.

— Вполне в его духе, — выдавил данталли. Охотница нахмурилась.

— Мальстен, отец — мой единственный родной человек. Кроме него у меня никого не осталось. Я обязана найти его, понимаешь?.. И я в любом случае пойду за ним, даже если отыскать мне предстоит лишь его останки. Но… — молодая женщина помедлила, найдя взгляд спутника, — но я не хочу своими поисками вредить тебе. Теодор считает, что, исполняя волю Бэстифара (пусть и косвенно), я веду тебя на смерть. Нельзя просто оставить это замечание без внимания, Мальстен, смерти я тебе не желаю. Ты не должен отправляться со мной в Малагорию. Бэстифар шим Мала — опасный противник, у него есть власть, есть подчиненные и уже созрел четкий план…

— Не надо, — качнул головой данталли.

— Мальстен…

— Нет, — в слабом голосе послышалась твердая уверенность. — Аэлин, я пойду. Я…

— Только не надо о долге, — перебила охотница, нахмурив брови. — Мы можем вместе дойти до тринтелл, но дальше тебе путь заказан. Если мы выясним, что мой отец жив, отправиться за ним я обязана одна. Ты ничего мне не должен. Теодор рассказал мне, как отец оказался в труппе. Несмотря на то, что он хотел убить тебя, ты сохранил ему жизнь. Этого достаточно. Никакого долга нет.

Мальстен собирался возразить, однако волна расплаты оборвала его слова. Он крепко стиснул челюсти, стараясь не издать ни звука, но громкий болезненный вздох все же прорвался наружу. Тело напряглось, точно сведенное судорогой, рана на боку вспыхнула так, словно в нее ткнули раскаленной кочергой.

— О, боги… — сочувственно выдохнула Аэлин, вновь сжимая руку данталли. — Когда это кончится, Мальстен? Сколько времени должно пройти?

Он сумел ответить, лишь когда очередная волна чуть схлынула.

— Не знаю… еще пара часов…

— Держись, — качнула головой охотница.

— Аэлин, — сдавленно обратился он, находя ее взгляд, — одна ты не пойдешь.

Молодая женщина понимала, что спорить сейчас бесполезно.

— Обсудим это после, — примирительно шепнула она. — Сейчас твоя основная задача — прийти в себя. Договорились?

Данталли вновь не сумел ответить, лишь судорожно сжал простынь в кулаке в попытке подавить стон. Аэлин придвинулась ближе и следующие два часа больше не выпустила его руки.