Ночная тревога

Сопрыкин восстал ото сна в ночи.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменно и неиссякаемо источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но в этот раз не мучила Сопрыкина жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Сопрыкина; смутное воспоминание о какой-то утрате — давней, затертой в памяти и вдруг, как шальной бумеранг, вернувшейся и поразившей зеваку-метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы…

С трудом, но уяснил Сопрыкин суть возрожденных образов — авария! Ну да… Куда-то ехал он ночью, кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.

Ну и что? Стенькин жив. машина продана… Лом этот… «Семерка» вроде…

Откуда же тревога? Откуда?

Сопрыкин, подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.

Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя… Безмятежно спала неподалеку женщина — блондинка, красивая.

«Одно и то же», — глядя на экран, подумал Сопрыкин с досадой и хлопнул кулаком по пульту.

Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись во мраке лики иконописи, померкла игра хрусталя и блеск полированной мебели.

Однако не отпускала неясная тревога.

И вновь ринулся Сопрыкин в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: «… ну, попали, Степа! Такси надо искать!» После— бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: «И не царапины! Недаром говорят…»

Что недаром, что?!

И — вспомнил Сопрыкин! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две… где-то так, около того.

А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то…

Сухость во рту почувствовал Сопрыкин. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.

Чпок! — открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.

И тут же снизошла на Сопрыкина безмятежность. Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось…

И зло подумал Сопрыкин о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений — залог здоровья, а беспокойный — всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.

Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда — глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда — задолго после полудня.