Ночные кошмары

Глава 10

«Таитянские Сады» располагались чуть к северу, на Талбот-авеню, в четырех кварталах от моста Калмз Пойнт. Еще десять лет назад можно было сказать, что «Сады» раскинулись в тени надземки. Но сейчас ее уже не было, так что выражение не прижилось. Правда, десять лет назад и самих «Таитянских Садов» не было, так что не могли они быть ни в тени надземки, ни под сенью закона. Или, точнее говоря, если бы «Таитянские Сады» существовали здесь десять лет назад, они и впрямь были бы и в тени, и под сенью. Но не сегодня.

Фасад салона был убран настоящим бамбуком и соломой. Название выжжено на деревянной пластине, приколоченной к двум бамбуковым шестам, образующим букву X. Шест покороче служил одновременно дверной ручкой. Карелла открыл дверь и вошел в комнату, также убранную бамбуком и соломенными циновками, только выглядела она поуютнее: из лампочек, скрытых за балдахином или вделанных в ниши, лился мягкий красный и зеленоватый свет. Футах в четырех от двери стоял стол. За столом, спиной к стене, сидела девушка. При появлении Кареллы она подняла голову. Судя по внешности, китаянка или японка, может, с полинезийских островов. В общем, с Востока. Дверь бесшумно закрылась, и девушка мягко улыбнулась ему.

Он улыбнулся в ответ. Карелла не выработал еще плана действий. Если показать жетон, его могут даже не впустить без ордера на обыск. С другой стороны, если удастся проникнуть внутрь, ему все равно придется представиться Стефани Уэллс – иначе она ничего не расскажет об убитой. Раздумья Кареллы прервала девушка:

– Да, сэр, чем могу служить?

«А ладно, где наша не пропадала», – подумал он.

– А в самом деле, чем?

– Отчего бы вам не присесть, сэр, и я все вам расскажу.

– Ну что ж.

Он сел поближе к столу, а девушка, повернувшись на вращающемся стуле, наклонилась к нему. На ней было длинное платье с разрезом у бедер и атласные туфельки на очень высоком каблуке и застежками на лодыжках. Телефон на столе поражал обилием кнопок, ни одна из которых, впрочем, сейчас не горела. У передней стены стоял аквариум, в котором резвились тропические рыбы, а на поверхности вздувались радужные пузыри. Справа была еще одна дверь. Она внезапно отворилась, и в приемную вошла девушка в бикини. Бросив на Кареллу беглый взгляд, она подошла к столу, произнесла только одно слово: «Бенни», и положила розовую полоску бумаги. Девушка с Востока повторила: «Бенни», взяла бумагу и что-то написала на ней. После этого та, в бикини, снова посмотрела на Кареллу и вышла из комнаты. Дверь за ней неслышно закрылась.

– Это Стейси, одна из наших девушек, – заметила его собеседница.

– А сколько их всего у вас?

– Шесть.

– Как зовут?

– Ну, зачем вам это?

– Да так, просто любопытствую.

– Ну что ж, зовите меня Джасмин.

– Ясно. Джасмин.

– Да, так вот, я собиралась сказать вам, что это частный клуб здоровья и за небольшую, но повторяющуюся входную плату мы предоставляем наши услуги, включая душ, сауну, бассейн, напитки в баре и, разумеется, массаж. Массаж может делать одна девушка, а могут, если пожелаете, и две.

– Ага, две, ясно.

– За получасовой сеанс мы берем двадцать долларов, за часовой – тридцать. То есть, как видите, не удваиваем цену, а...

– Ну что ж, неплохая сделка.

– Вот именно.

– И за это я получаю массаж и...

– Другие услуги.

– И выпивку в баре.

– Да.

– А сколько будут стоить две девушки?

– Вдвое больше, чем одна.

– Значит, скидок нет.

– Да, к сожалению, – Джасмин улыбнулась. – Видите ли, девушки работают исключительно на чаевых. О чем бы вы с ними ни сговорились, это абсолютно ваше личное дело.

– Понятно.

– Итак, на чем остановитесь? – Джасмин взяла карандаш и подвинула к себе стопку розовых бумажных полосок, на которых было что-то напечатано. – Одна девушка, две? Полчаса или час?

– А что, больше часа нельзя?

– Почему же, за шестьдесят долларов можно заказать двухчасовой массаж.

– А могу я заплатить за полчаса, а потом, если захочется продлить, доплатить?

– Знаете, как-то с этим я еще не сталкивалась.

– Ясно. А теперь мне хотелось бы убедиться, что я понял вас правильно.

– Ну, разумеется, как вам будет угодно, – девушка улыбнулась.

– Итак, этот клуб здоровья, и за входную плату вы предоставляете некоторые услуги плюс массаж. А любые договоренности с девушками имеют сугубо приватный характер и оплачиваются также на частной основе.

– Абсолютно точно.

– Вы сказали, повторяющаяся плата...

– Да.

– А что это, собственно, значит?

– А это значит, что за каждый сеанс вы платите отдельно.

– Ясно.

В переводе на обыкновенный язык все это означало, что клуб «Таитянские Сады» за двадцать или тридцать долларов, в зависимости от времени, сдает Карелле в аренду некоторую площадь и обеспечивает одной или двумя проститутками, которые за взаимообусловленную дополнительную плату предоставляют ему сексуальные услуги. Если обвинить администрацию клуба в поощрении проституции, что карается по соответствующей статье уголовного кодекса, то в свою защиту она, несомненно, выдвинет следующий аргумент:

поощрение проституции означает сознательную и открытую торговлю живым товаром – а здесь, в клубе, все договоренности между клиентом и девушками осуществляются на сугубо приватной основе;

предоставление помещения для занятий проституцией – а данный клуб является клубом здоровья и предоставляет всего лишь массаж, напитки, душ, сауну и бассейн;

содержание или участие в содержании публичного дома или другого заведения этого же типа. – Но ведь сколько можно повторять, это клуб здоровья;

участие в действиях, направленных на осуществление или содействие в осуществлении акта проституции – но сауна, бассейн и массаж на это не направлены, да и глоток спиртного тоже.

– Хорошо, я беру одну девушку на полчаса, – сказал Карелла.

– Отлично, сэр, только скажите, пожалуйста, как вас зовут. Достаточно имени.

– Энди.

– Прекрасно, Энди, а как вы о нас узнали?

– То есть, что вы имеете в виду?

– Вам дали нашу афишку на улице или вы где-нибудь еще видели нашу рекламу?

– Нет, нет, меня сюда направил один приятель.

– Ясно. А теперь, Энди, не изволите ли заплатить? Двадцать долларов.

– Да, конечно, – Карелла вытащил из бумажника двадцатидолларовую купюру; интересно, подумал он, а возместят ему в полиции этот расход? Красивая картина: он входит в канцелярию и протягивает Мисколо счет за посещение публичного дома.

– Благодарю вас, – Джасмин извлекла из верхнего ящика стола небольшую металлическую коробку и отправила туда банкноту.

– Так, вот вам, пожалуйста, нечто вроде пропуска, – Джасмин оторвала розовую полоску бумаги и вручила ее Карелле.

– А теперь ступайте в холл, и кто-нибудь из девушек вами займется. По-моему, Стейси сейчас свободна, если, конечно, вы...

– Да нет, я нацелился на другую, – сказал Карелла.

– Ах вот как, – Джасмин удивленно подняла брови. – Стало быть, вы у нас не впервые?

– Да нет, впервые. Просто мой приятель посоветовал обратиться именно к ней.

– А кто же это – она?

– Стефани, – начал было Карелла и тут же осекся, не назвав фамилии.

– Стефани?

– Да.

– Но у нас нет никакой Стефани.

– Это ее подлинное имя. – Карелла решил идти до конца. – Стефани Уэллс.

– Так, так. Но видите ли, у наших девушек у всех подлинные имена. Им нет нужды скрывать их.

– Понимаю. Наверное, поэтому она и сказала моему приятелю свое настоящее имя. Потому что у всех здесь настоящие имена и им нечего скрывать, не так ли?

– Ну да.

– Так можете послать мне ее?

– Слушайте, я же сказала вам...

– Я знаю, что она здесь работает.

– Знаете, а отчего бы вам не пройти в салон и самому не поискать эту таинственную Стефани? Как бы у вас там дело ни пошло...

– Да, да, помню: приватно и конфиденциально.

– Вот именно.

– Спасибо. А как выглядит Стефани?

– У нас здесь нет никакой Стефани, – улыбнулась Джасмин.

– Ну что ж, спасибо, – Карелла поднялся и открыл правую дверь.

Он очутился в комнате, где был все тот же бамбук и все те же соломенные циновки. Слева от двери вдоль всей стены тянулась стойка бара, на которой теснились бутылки со скотчем, водкой, джином в полгаллона и четвертушки содовой и минеральной. Рядом с сифоном с водой стояло ведерко со льдом и тут же блюдо с дольками лимона и лайма. За ведерком находились пластиковые стаканы. Стена напротив являла собою вогнутый овал, вдоль нее были расставлены плетеные стулья с высокой спинкой, выкрашенные в белый цвет и покрытые красочными подушками. Два стула были заняты. На них сидели блондинка и брюнетка, обе точно в таких же бикини, как и Стейси. При появлении Кареллы они подняли головы и улыбнулись.

– Привет, – сказала блондинка. – Меня зовут Бобби.

– Привет, Бобби.

– А меня Лорин, – представилась брюнетка.

– Привет, Лорин.

– А тебя как зовут?

– Энди.

– Выпьешь чего-нибудь, Энди?

– Спасибо, попозже. Вообще-то я ищу Стефани.

– У нее сейчас клиент, – сообщила Бобби.

– А как ты думаешь, скоро она освободится?

– Наверное, – пожала плечами Лорин. – Почему бы, пока суд да дело, не выпить?

– Ладно, тогда скотч и немного содовой, пожалуйста.

– А бумажку твою можно? – с этими словами Бобби поднялась с плетеного стула и направилась к бару.

Теперь Карелла лучше разглядел костюм, который поначалу показался ему похожим на бикини. Нечто в этом роде надевают на себя стриптизерки: бюстгальтер с застежкой спереди и узенькие трусы, поверх которых по диагонали повязано нечто вроде шарфика под цвет бюстгальтера. Помимо этого на Бобби были туфли-лодочки на высоком каблуке и с застежками на лодыжке, отчего ноги ее казались на удивление длинными, при росте не более пяти футов шести или семи дюймов. Лорин со своего места наблюдала за Кареллой. Ее бюстгальтер казался совсем узким. Но это, наверное, оттого, что она была полнее. Обеим девушкам было не больше двадцати пяти. Красавицами их не назовешь, но вполне привлекательные. И что приятно, выглядят чистыми, свежими и здоровыми.

– Ну вот, Энди, – Бобби улыбнулась. – Виски с содовой.

– Спасибо, – взяв бокал, Карелла направился к одному из стульев.

– Ты вроде и раньше здесь бывал, – заметила Бобби.

– Нет, раньше я здесь не бывал. Да и в других салонах тоже.

– Так откуда же ты знаешь Стеффи?

– Приятель посоветовал сходить к вам.

– Ага, и ему понравилась Стеффи?

– Вот именно.

– Наверное, и он ей понравился.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну... она ведь, знаешь ли, Шана.

– То есть здесь вы ее так зовете.

– Ну да. Шана. Это ее здешнее имя. Классное имя, по-моему, Шана.

– Бобби тоже звучит неплохо.

– Может быть, но Шана лучше. Если все начинать по новой, я бы придумала себе какое-нибудь похожее имя. Например, Шерри. Что-нибудь в этом роде.

– Угу.

– Только вокруг полно Шерри.

– Да и Бобби не меньше, – вставила Лорин.

– Но Шана одна. Вот об этом-то я и толкую. Стеффи выбрала имя что надо. Интересно, где она его выкопала.

– Вроде была когда-то Шана, королева джунглей, – сказала Лорин.

– Нет, ту звали Шина.

Дверь в приемную открылась, и в салон вошел низкорослый толстяк с сигарой во рту в плотном коричневом пальто. Казалось, под его тяжестью он еще ниже пригибается к земле. Плечи у него были тяжело опущены, лицо обветрено, волосы растрепаны. Яростно дымя сигарой, он вышел на середину комнаты и сразу же объявил:

– Хочу выпить. Эй, Блонди, дай-ка мне выпить.

– Не Блонди, а Бобби, – заметила Бобби.

– Прекрасно, пусть будет Бобби. – Сделай-ка мне бурбон с содовой.

– Бурбона у нас нет.

– Вот это здорово, – буркнул толстяк.

– Только недавно кончился, – заметила Лорин. – Что-то много в последнее время пошло любителей бурбона.

– Вот это здорово, – повторил толстяк и яростно запыхтел сигарой. Он был явно чем-то расстроен, казалось, вот-вот заплачет. Можно подумать, что он пришел сюда ради того, чтобы выпить бурбон.

– А как насчет хлебной водки? – спросила Бобби. – Это похоже на бурбон.

– Ладно, пусть будет хлебная. С содовой.

– А бумажку можно? – спросила Бобби, и толстяк тут же протянул ей розовый листок.

Карелла еще не освоил систему учета. Ничего на этих листках Бобби не писала, просто клала их на стойку под пепельницу. Не вставая со стула, он потягивал виски и попеременно посматривал на дверь справа, с жалюзи, и на дверь, покрытую бамбуком, в дальнем конце комнаты, за стойкой бара.

Лорин не сводила с него взгляда.

– Ну как скотч?

– Отлично.

– На улице холодно, как у ведьмы в заднице, – пожаловался толстяк.

– Уже второй раз сегодня это выражение, – сказала Лорин, закатывая глаза. – Слушай, а тебе обязательно ждать Шану? – обратилась она к Карелле.

– Да.

– Ведь ты о ней только от приятеля слышал, так я тебя поняла?

– Так, но я обещал ему непременно посмотреть на нее.

– Видишь ли, я спрашиваю оттого, что от тебя такие токи идут. По-моему, нам с тобой было бы неплохо.

– По-моему, тоже. Но, понимаешь ли, я и вправду обещал приятелю. Может, в другой раз.

– Ну в другой, так в другой, – и Лорин переключила внимание на толстяка, который, взяв у Бобби бокал, буквально залпом опорожнил его.

– Ну и денек у меня сегодня был, – пробормотал он.

– Да, – Бобби сочувственно кивнула. – По субботам всегда тяжко приходится.

– Слушай, налей-ка еще, – попросил толстяк. – Ну и денек.

Покрытая бамбуком дверь у дальнего конца стойки открылась, и в комнату вошла девушка. Ее дымчатые глаза обрамлялись густо накрашенными ресницами, а веки были немного тронуты голубым карандашом. Светлые волосы спереди падали челкой на лоб, а сзади были пострижены коротко, по-мальчишески. Скуластая, высокая, стройная, она была одета, а точнее полуодета, как и другие. Кивнув всем вместе и никому в отдельности, девушка пересекла комнату и вышла через другую дверь в приемную.

– А вот и Шана, – сказала Лорин.

Буквально через секунду она появилась снова, огляделась, улыбнулась Карелле, а затем и толстяку, и сказала:

– Ну как делишки, надеюсь, у всех все в порядке?

– Шана, – заговорил Карелла, – один приятель сказал мне, как приду сюда, непременно вызвать тебя...

– Эй, эта большая блондинка моя, – заявил толстяк.

Карелла обернулся.

– Да, да, ты не ошибся, приятель.

– Всем хватит, мальчики, – сказала Бобби, – о чем тут спорить?

– А никто и не спорит, – продолжал толстяк, – у меня был тяжелый день. А ты, если хочешь эту большую блондинку, подожди немного, и она твоя. Ладно, я лично готов к сеансу.

– Вот твоя выпивка, – протянула ему бокал Бобби.

– Спасибо.

– Как тебя зовут? – спросила Шана.

– Артур.

– А где его бумажка?

– Под пепельницей.

– Слушай, а ты сюда надолго? – с улыбкой осведомился Карелла.

– Твое-то какое дело? – Артур яростно пыхнул сигарой и сделал большой глоток.

– Ну, ты сказал, что мне надо немного подождать. Вот я и хочу знать – немного это сколько?

– Не твое дело. – Артур выпустил очередную порцию дыма.

– Что там на бумажке, Шана? – спросил Карелла.

– На бумажке записано два часа, – ответил вместо нее Артур. – Вот что записано на бумажке.

– Столько я ждать не могу.

– Ну и хрен с тобой.

– Мне бы надо с тобой потолковать.

– О чем это?

– Частным и конфиденциальным образом. Тут есть где поговорить частным и конфиденциальным образом?

– Разве что в туалете, – сказала Лорин.

– А где туалет?

– Вон за той дверью, на которой жалюзи.

– Ни в какой туалет я с тобой идти не собираюсь, – заявил Артур. – Я иду на сеанс к Шане.

– Артур, – мирно произнес Карелла, – это и займет всего-то минуту.

– Нет у меня минуты.

– А у меня нет двух часов, – Карелла улыбнулся. – Ладно, Артур, брось ты это, давай поговорим спокойно.

Я уверен, что девочки не хотят скандала, да и ты наверняка тоже. Так что давай обсудим это дело, как пристало джентльменам, идет, Артур?

– Ладно, минуту я тебе уделю. – И Артур двинулся к двери.

Карелла последовал за ним. В помещении, где они очутились, было три душевых кабины, пара писсуаров да с десяток шкафчиков для одежды. Ну, еще умывальники. Около умывальников стоял чернокожий мужчина в красном пиджаке и галстуке шнурком. Вошедших он встретил улыбкой.

– Нам надо потолковать наедине, – сказал Карелла. – Так что оставьте нас, пожалуйста, ненадолго.

– Мне платят за то, чтобы следить за одеждой, – возразил чернокожий.

– Ладно, я сам послежу, – успокоил его Карелла.

– Да нет, мистер, это моя работа.

Карелла вытащил бумажник, извлек оттуда пятидолларовую купюру и с улыбкой протянул собеседнику:

– Да у нас минутное дело, всего-то.

– Ну что ж, – с подозрением произнес тот, но деньги взял и вышел.

– Ладно, в чем дело? – нетерпеливо спросил толстяк.

– Артур, – сказал Карелла, – взгляните-ка на это. – Он полез в карман, вытащил кожаный футляр, раскрыл его и показал жетон детектива. – Ш-ш-ш, – Карелла прижал палец к губам.

– Потрясающе, – вздохнул Артур.

– Никого забирать я не намерен, – заверил его Карелла.

– Тогда что вы здесь делаете? – Артур выглядел еще более подавленным, чем когда ему сказали, что не осталось бурбона.

Только тут Карелла заметил у него золотое обручальное кольцо на левой руке.

– Слушайте, Артур, ваше дело простое. И состоит оно в том, чтобы никому не проговориться, что я из полиции. Это понятно?

– Да, не мой сегодня день, – похоронным голосом произнес Артур.

– Ваш, ваш, – успокоительно сказал Артур. – Поверьте мне, ничего еще не потеряно. Сейчас мы пройдем в салон, и вы скажете Шане, что передумали насчет нее.

– Если вы все же собираетесь накрыть здесь кого-нибудь, а может, и всю лавочку, то лучше скажите сразу ладно? Где выход, я знаю. Потому что я просто не могу позволить, чтобы меня застукали в таком месте. Так что если... хорошо?

– Да нет же, никого накрывать я не собираюсь. Пошли.

– Постойте, раз уж мы здесь, давайте душ примем, – сказал Артур. – Тут такое правило: перед сеансом надо принять душ.

– Понятно.

С омовением душ ничего общего не имело: это была своего рода уловка, чтобы избежать ответственности перед законом. Если Карелла войдет в комнату голым или в одном только полотенце, а потом к нему присоединится девушка, и они, помимо массажа, договорятся о плате за интимные услуги, можно считать, что мужчина своим собственным поведением спровоцировал партнершу. С учетом этого, а также имея в виду то обстоятельство, что проституция как таковая являет собою самое малое отклонение от закона и из всех проступков, предусмотренных статьей 230, является всего лишь нарушением в отличие от мелких или крупных преступлений, трактуемых в других пунктах статьи, арест, говоря откровенно, себя не оправдывает. Нарушение наказывается пятнадцатидневным – не более – тюремным заключением и штрафом, не превышающим 250 долларов. А если полицейский проявит либо слишком большую тупость, либо слишком большую рьяность и арестует все же проститутку, то стоит своднику заплатить пятьдесят долларов, как через час она окажется на свободе. В последнее время Карелла не слышал ни о каких полицейских облавах на салоны массажа: слишком сложна судебная процедура. Если не можешь взять хозяев, если не можешь взять девушек, то кто, собственно, остается? Парни вроде этого толстяка Артура, который дрожит от страха, как бы жена не застукала его в «Таитянских Садах» в субботу вечером?

Карелла принял душ, насухо вытерся и обернул вокруг пояса оранжевое полотенце. Чернокожий в красном пиджаке дал ему целлофановый пакет, в который Карелла положил пистолет в кобуре, кожаный футляр с жетоном, ключи, деньги и часы. Чернокожий заметил жетон, но промолчал: пять долларов нередко делают свое дело. Карелла обернул целлофановый пакет еще одним полотенцем и, толкнув дверь, вернулся в салон. Шана уже ждала его. Артура нигде не было видно. И девушек тоже. «Интересно, которую из них он выбрал?» – подумал Карелла.

– Хочешь взять чего-нибудь выпить? – спросила Шана.

– Да нет, обойдусь.

– А в полотенце что?

– Семейные драгоценности.

– Я про то полотенце, что у тебя в руке, – засмеялась Шана. – Ладно, пошли, – и она открыла дверь у стойки бара.

Карелла последовал за ней в узкий коридор, где стены были покрыты бамбуком, а пол устлан соломой. В конце коридора оказалась дверь, ведущая в комнату примерно шесть на восемь. В угловой нише стояла кровать, прикрытая пышным покрывалом с красными, желтыми, синими полосами. На стенах висели зеркала, на полу, у кровати лежала соломенная циновка. Тут же, у стены, стояли бутылки с лосьонами разных цветов, которые выглядели, как арабские масла. Шана заперла дверь и, улыбнувшись Карелле, уселась на постель. Сняла туфли.

– Итак, – сказала она, – ты у нас вроде в первый раз?

– Да.

– Тогда я расскажу тебе, как мы работаем. Начнем с массажа, за который ты заплатил в приемной двадцать долларов – ведь ты на получасовой сеанс, верно?

– Да, да.

– Прекрасно. А если хочешь что-нибудь помимо массажа, платить надо отдельно.

– А отдельно – это сколько?

– Ну, обычная такса – двадцать долларов стимуляция руками, сорок минет и шестьдесят половой акт. Но Лорин сказала, что у нас вроде общий приятель, так что можно договориться...

– Нет у нас никаких общих приятелей, – перебил ее Карелла.

– Как это? Ведь Лорин сказала...

– Это была ложь.

Шана посмотрела на него.

– Да, да, я соврал.

– Но зачем?

– Мне надо было поговорить с вами.

– И вы солгали только для того, чтобы поговорить со мной?

– Видите ли, я тут уже назвал вас вашим настоящим именем. Так что пришлось идти до конца.

– А откуда вы узнали мое имя?

– Нашел его в одной записной книжке.

– Что за книжка?

– Она принадлежала вашей тете. Ее зовут Эстер Мэттисен.

– На такую приманку я не клюю.

– Я полицейский.

– А жетон где?

– Там, в полотенце завернут. На сей раз я говорю правду, я полицейский.

– А оружие тоже там?

– Да.

– Так что же такое? Облава?

– Нет.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Ваша тетя...

– О Боже, только не это. Неужели с ней что-нибудь случилось?

– Она мертва. Убита.

– О Боже.

– Примите мои соболезнования.

– А как ее убили?

– Перерезали горло.

– О Боже!

В комнате повисло молчание. Откуда-то снизу донесся смех. Негромко хлопнула дверь. Карелла посмотрел на девушку. Она уткнулась взглядом в собственные туфли, застегнутые на лодыжках. На холмиках грудей, выступающих из-под бюстгальтера, виднелись веснушки. Она все сидела, сложив на коленях руки и не отрывая взгляда от туфель. Ногти у нее были длинные, кроваво-красные. Как же теперь называть ее, размышлял Карелла. Только что она была Шаной, девушкой, вполне спокойно говорящей с незнакомцем о расценках на интимные услуги. Но в записной книжке Эстер Мэттисен значилось другое имя – Стефани Уэллс, и само упоминание об убийстве, похоже, сразу переместило их из этой неярко освещенной комнаты – мира фантазии – в помещение, столь же тусклое, только вполне реальное.

– Мисс Уэллс, – начал он. Да, вот так правильно. Она кивнула, по-прежнему не отрывая глаз от собственных туфель. В бутылках с лосьоном отражался неяркий свет. – Когда вы виделись с тетей в последний раз?

– Перед тем как поступила сюда.

– А когда это было?

– Около шести месяцев назад. В мае. Это ведь шесть месяцев, верно?

– И с тех пор не встречались?

– Нет.

– Вы были близки?

– Она мне очень нравилась. Да что там, я просто любила ее.

– Но с мая не встречались?

– Нет.

– А разговаривали?

– Вы имеете в виду по телефону?

– Да.

– Я старалась звонить ей не реже раза в неделю. Она ведь слепая, вы же знаете. Как же можно было... И кому понадобилось?.. – Стефани покачала головой.

– И когда вы разговаривали с ней в последний раз?

– На прошлой неделе.

– А точнее?

– По-моему, в четверг вечером. По средам и четвергам у меня выходные.

– И о чем вы говорили?

– Да как обычно.

– И все же?

– Ну, видите ли, я ведь наврала ей насчет работы. Поэтому мы и перестали видеться. Потому что если врать в лицо... у нее, знаете, было чутье. У слепых хорошее чутье. И если врать ей, сидя прямо напротив, она поймет, а я... я просто не могла бы этого выдержать. Мать умерла, и, кроме тети Эстер, у меня никого не осталось, и мне не хотелось делать ей больно... ну... вы же понимаете... если бы она узнала, что я работаю в таком месте...

– А что вы ей сказали?

– Сказала, что работаю стюардессой. Сказала, что летаю из Чикаго и здесь в городе почти не проявляюсь. Говорила обычно, что звоню из аэропорта. Говорила, что стараюсь изменить свое расписание, так, чтобы можно было навещать ее. Говорила, что очень стараюсь. И часто посылала письма, и звонила при первой возможности.

– А как же вам это удавалось – писать, я имею в виду?

– То есть?

– Вы же сказали ей, что живете в Чикаго.

– А-а. У меня там приятельница, раньше она работала здесь, в клубе. Она пересылала мне тетины письма, я на них отвечала, отправляла в Чикаго, а уж оттуда они уходили к ней.

– А не проще бы было бросить эту работу и найти другую, которую тетя...

– Здесь хорошо платят. – Стефани пожала плечами.

– А как вы сюда попали?

– Ну, об этом я распространяться не буду. Мне нужна была работа, вот и все.

– Но в городе полно мест, где можно найти работу.

– Так не платят нигде. Тут мне и на себя более, чем хватает, и тете Эстер удается пересылать немного время от времени. И к тому же я хотела купить «бенц».

– Что, что?

– "Мерседес-Бенц". Я давно о нем мечтала. Ну вот и откликнулась на рекламу в одной бульварной газетенке и поступила сюда. Теперь у меня есть машина, в рассрочку купила, потихоньку выплачиваю. Я здесь кучу денег зарабатываю. И за дело. – Стефани передернула плечами. – Минет у меня классно получается.

– А как часто вы посылали деньги тете?

– Да так, время от времени.

– И сколько?

– Пятьдесят долларов, иногда сто. Как получится.

– И кто-нибудь знал, что у нее есть эти деньги?

– А что? Ее обокрали? Кто-нибудь ограбил ее?

– Да нет, не похоже. Но иногда люди начинают завидовать...

– Да не такие уж это и деньги. Посылала, сколько могла, но это далеко не состояние. К тому же тетя никогда и ни с кем не откровенничала. Я совершенно уверена, что об этих деньгах она ни с кем не говорила.

Снова снизу донесся взрыв смеха. Смеялась женщина, громко и от души. Стефани потянулась к пачке салфеток, лежащих на полу, и вытащила одну. Она высморкалась и сунула использованную салфетку за шарфик, прикрывающий трусы. Затем посмотрела на часы.

– Когда вы в последний раз разговаривали с тетей... – снова заговорил Карелла.

– Да, да, – прервала его Стефани. – Только побыстрее, пожалуйста. Вы оплатили полчаса, а нас заставляют следить за временем.

– Когда вы в последний раз с ней говорили, она не обмолвилась – может, напугана чем-то?

– Нет.

– И писем с угрозами не получала, и телефонных звонков в этом роде не было?

– Нет.

– И ничто ее не беспокоило, не тревожило?..

– Ничего, – сказала Стефани.

– Ничего, – эхом отозвался Карелла.

На пути домой в Риверхед, под кашель и фырчанье обогревателя, Карелла принялся подводить итоги. В общем, свидание со Стефани Уэллс практически ничего не дало. Он сжал руку в кулак и протер перчаткой замерзшее изнутри стекло. В результате образовалась амбразура величиной с арбуз. Скоро оно снова замерзнет, но пока хоть дорога видна. Еще не было и половины двенадцатого, обычно в субботние вечера люди разъезжаются из центра позднее, так что пока движение вполне сносное.

История началась в четверг убийством Джимми Харриса, развитие получила в пятницу утром, когда прикончили его жену, а потом все вообще пошло наперекосяк, с ухаба на ухаб, перескакивая из одной части города в другую, и даже выходя далеко за его пределы, пока вообще не зашло в тупик, обозначенный кирпичной стеной дома где убили Эстер Мэттисен. Четверг, пятница, суббота, три дня, и все еще никакого просвета.

Карелла устал, был раздражен, но все же старался утешить себя, ибо знал, что в работе полицейского тайн не бывает; бывают только преступления и люди, которые их совершили. Иногда это профессионалы, как, например, вооруженные грабители, воры, порой и убийцы, правда, таких немного. А иногда любители – каковыми является большинство убийц. Или сумасшедшие – как большая часть поджигателей, опять-таки убийц, а помимо того самых разных, ничего общего друг с другом не имеющих нарушителей закона, вроде любителей подавать сигналы ложной тревоги, или похитителей попугаев, или...

Ближе к фактам, пожалуйста.

Трое слепых, убитых на протяжении трех дней. Ничего не украдено. Квартира, в которой жили первые двое, перевернута вверх дном. Положим, убийца что-то искал. Что именно? Может, Джимми что-нибудь спрятал или закопал? Земля под ногтями – земля, почва. Стало быть, да, вполне вероятно, что он что-нибудь закопал. Тогда зачем же убийца растерзал всю мебель, раскидал по полу лампы, вилки, ножи, ложки и вообще всячески безобразничал в квартире? А потому что не знал, что Джимми закопал то, что он ищет. Ладно, а потом? Нашел он закопанное? Да, нашел. А откуда ты знаешь? А оттуда, что квартиру Эстер Мэттисен он не тронул. Если он нашел спрятанное Джимми Харрисом, в дальнейших поисках не было нужды. Хорошо. Более того, отлично. Только зачем ему тогда понадобилось убивать Эстер Мэттисен? Зачем, если своей цели он и так достиг?

Проблемы, проблемы. Когда расследуешь убийство, всегда сталкиваешься с проблемами. Едва вернувшись из Форт-Мерсера, Карелла позвонил Мейеру, в надежде, что тому удалось обнаружить в квартире у Харриса или во дворе следы недавних раскопок. Он целую речь подготовил – работал над ней во время всего утомительного возвращения домой. Начинаться она должна была так: «Ну как, нарыл что-нибудь?» Набирая номер, Карелла заранее хихикал, но никто не ответил, Мейер еще не вернулся со свадебных торжеств: и то сказать, не каждый день женятся такие люди, как Малыш Ирвин. Он вспомнил день, когда Ирвина должны были в первый раз отвести в синагогу. Если память не изменяет – а она не изменяет – как раз в этот день Коттона Хейза перевели в 87-й.

В первый раз они встретились в кабинете лейтенанта, которому Хейз объяснял, что его назвали в честь пуританского проповедника Коттона Мэзера; и тут же добавил, что могло быть хуже – могли назвать в честь его отца Инкриса. Карелла повел новичка в инспекторскую и представил Мейеру, который ужасно беспокоился, что дело об убийстве в винной лавке, которым он был тогда занят, помешает ему пойти в синагогу, где Ирвина впервые...

Факты, пожалуйста. Ближе к фактам.

Трое слепых, убитых на протяжении трех дней. Никто не припомнит, чтобы у кого-нибудь был зуб против Джимми, или Изабел, или Эстер. Милые люди. Более того, милые слепые люди, а уж милее и не сыщешь. Разве что мать Джимми говорила, что он вместе с дружком из армии разрабатывает какое-то изощренное вооруженное ограбление или что-то в этом роде: впрочем, по мнению Кареллы, вероятность этого была примерно равна вероятности обнаружения на Марсе алмазных копей. Правда, чего только на свете не бывает. Мудр тот ребенок, что понимает своего отца, но еще мудрее мать, умеющая угадать будущего преступника в младенце, которого она кормит грудью. Да и то сказать, разве Джимми не был участником уличной банды под названием «Ястребы»? Был. И из этого отнюдь не следует, что парнишка всегда вел праведный и правильный образ жизни. Нет, из этого следует, что парнишка в свое время свернул на сторону не одну челюсть, и сломал не одно ребро, и вообще, вполне вероятно, вел себя так же дурно, как и убийца, перевернувший всю квартиру в поисках неизвестного им пока предмета.

Если то, что искал убийца, было зарыто в квартире, речь может идти о каком-то небольшом предмете: полей и пастбищ в городских квартирах не наблюдается. Правда, есть двор, может, Джимми рыл там, если вообще где-нибудь рыл и что-нибудь зарывал. Ну да ладно, это выяснится сегодня вечером или завтра после звонка Мейеру. Завтра, завтра, завтра – дни здесь ползут прямо по Макбету, да только воскресенье никак не наступит. До воскресенья было еще двадцать минут, и только Бог знает – сколько недель или месяцев до понедельника. Карелле казалось, что понедельник не наступит никогда.

Итак, имеется славный слепой, Джимми Харрис, мать которого считает, что он задумал какое-то страшное ограбление с использованием огнестрельного оружия; имеется, далее, его славная и невинная слепая жена Изабел, которая была не прочь повеселиться, и уж во всяком случае наезжала то в один, то в другой мотель со своим шефом, до безумия в нее влюбленным. Итак, двое славных слепых, один из которых, возможно, замыслил какое-то преступление, а другой, вернее другая, его уже совершила. Точнее, совершала регулярно, ибо прелюбодеяние по уголовному кодексу, действующему в городе, на службе которого состоял Карелла, считалось правонарушением, влекущим за собой как минимум трехмесячное тюремное заключение и штраф до пятисот долларов.

Зря он не напомнил это старушке Джаннет в Форт-Мерсере. Ему бы следовало сказать: «Джанет, а тебе известно, что в уголовном кодексе есть статья под названием „Прелюбодеяние“, каковое квалифицируется следующим образом: „Вступление в половые отношения с человеком, у которого живы супруг или супруга“. Слышала о такой статье, Джанет?» Правда, она вовсе не призывала его нарушать закон – всего лишь приглашала в очаровательный ресторанчик. И к тому же, что это он вновь вспомнил ее?

Эстер Мэттисон – еще одна славная слепая, у которой, правда, племянница – проститутка. В чем нет, разумеется, ничего предосудительного, если только игнорировать тот факт, что деньги, которые посылала племянница тете, это грязные деньги. Но Эстер, разумеется, могла его игнорировать, потому, что не знала, во-первых, чем занимается племянница, и, во-вторых, что банкноты эти достаются работой, которая, по идее, человеческих жертв за собой не влечет, однако дает возможность всяким проходимцам совершать другие преступления, тоже не влекущие за собой человеческих жертв, например, продажу наркотиков несовершеннолетним. Артур, наверное, и не задумался, но шестьдесят долларов, которые он заплатил сегодня вечером большеглазой Джасмин за два часа блаженства с проституткой, пошли прямо дурным людям, что заправляют всем этим бизнесом. И хоть Стефани Уэллс, известная также под именем Шана, не слишком много рассказала Карелле, он-то точно знал, что от каждого никеля, заработанного ей на минете, большой мастерицей которого она была, немалая часть отстегивается тем же проходимцам. Во всяком случае, славными парнями их никак не назовешь, и хоть пока Карелла не видел никакой связи между смертью тети и профессией племянницы, чем-то тут подванивало, такую вонь рано или поздно распознаешь.

Итак, Джимми, Изабел и Эстер – три славных слепых. Положим, у каждого из них были, как говорится, свои скелеты в шкафу, да только непонятно пока, имеет это хоть какое-нибудь значение или нет. Есть детектив Карелла, который пока не знает, каков будет его следующий шаг, но знает, что это дело ему придется довести до конца, как доводил он до конца другие дела. Отыскивать факты, оценивать факты. Да, кое-что он уже отыскал и оценил, но толка пока, увы, практически никакого. Ну что ж, надо искать новые факты, которые потом можно будет оценить – в надежде, что и от этого толку не будет практически никакого, и тогда можно оставить службу в полиции и сделаться подметальщиком улиц или по крайней мере пойти домой и как следует отоспаться.

Карелла зевнул.

Он снова протер успевшее замерзнуть окно и решил, что завтра утром поедет в Даймондбек и попробует разузнать, почему кошмары продолжали мучить Джимми Харриса уже после того, как добрый майор Лемар обнаружил, исследовал и объяснил природу травмы, которая, по-видимому, послужила их причиной.