Ночные кошмары

Глава 11

Карелла надеялся, что это окажется не 83-й участок.

В 83-м работал толстяк Олли Уикс.

Остров Айсола был разделен на двадцать три участка, при этом пять из них располагались в Даймондбеке. Эти последние, по причинам, ведомым только прежнему начальству, нумеровались не в обычной последовательности, но через один. Начнем с 77-го. Он находится на восточной оконечности острова, прямо на границе с Риверхедом. Считается, что 77-у сопутствует удача, но это только из-за двух семерок и карточных ассоциаций: в действительности здесь самый высокий уровень преступности во всем городе, даже выше, чем в печально известном 101-м, в Западном Риверхеде. 101-й называют Последним Оплотом Кастера – в честь лейтенанта Мартина Кастера, который возглавлял здесь группу детективов. По странной прихоти полицейского жаргона 87-й, например, в быту назывался просто 8-7, 93-й – 9-3, но 101-й только полностью – 101-й. Поди разберись.

Двигаясь в западном направлении от 7-7, вы, ребята, попадаете на территорию 7-9, где из окон инспекторской открывается, через шпили и башенки многочисленных домов, отделяющих помещение участка от реки, прекрасный вид на мост Гамильтона. 8-1 находился на другом берегу реки Даймондбек, и территория его распространялась на юг, обрываясь у Холл-авеню, где Северный Даймондбек официально становился Южным. 8-3 и 8-5 расположились прямо, как две монахини, один – лицом к реке, другой – к Холл-авеню, в той части Даймондбека, где сплошь и рядом попадались религиозные названия – авеню Святого Антония, Епископская дорога, бульвар Храма, аллея Райских Кущей. С востока оба этих участка граничили с 87-м, территория которого не взывала к столь высоким чувствам, за вычетом чувств тех, разумеется, кто здесь работал. На севере эта территория окаймлялась полосой реки, а на юге – Гровер-парком. Все, урок по географии окончен.

Толстяк Олли Уикс работал детективом в 83-м. Карелла не любил иметь с ним дело, потому что Олли являлся настоящим фанатиком. А Карелла не любил фанатиков. Олли был хорошим полицейским и первостатейным фанатиком. Он только чуть-чуть не дотягивал до мизантропа. И то лишь потому, что оставалось еще несколько человек, которые ему по-настоящему нравились. Одним из них был Стив Карелла. Поскольку чувство это нельзя было назвать вполне взаимным, Карелла всячески избегал заходов на территорию 83-го, разве что крайняя необходимость возникала. Более того, он избегал даже звонить туда, если, конечно, не оказывалось, что убийцу с топором в руках последний раз видели на ступеньках 83-го участка. Неприязнь, которую вызывал у Кареллы Толстяк, граничила с неблагодарностью – в конце концов, тот недавно помог ему в расследовании двух дел.

Карелла надеялся, что это окажется другой участок. Спросив у Софи Харрис по телефону, где они жили, когда Джимми было восемнадцать, он даже дыхание затаил в ожидании ответа. Сквозь телефонный шум и треск Карелла расслышал – в районе Лэндис и Динсли. Он с шумом выпустил воздух и рассыпался в таких благодарностях, каких этот простой ответ явно не заслуживал. Лэндис и Динсли находились на территории 85-го.

Они добрались туда к десяти утра. У Мейера с похмелья трещала голова, но тем не менее он мог достаточно внятно рассказать о том, что вчера обнаружил или, вернее, не обнаружил дома у Харриса.

– На мой взгляд, – начал он, – что-то было закопано в ящике на подоконнике, и кто-то этот таинственный предмет хотел откопать.

– Джимми?

– Может быть. А может, убийца. Я взял немного грязи на пробу...

– Земли, – уточнил Карелла.

– Что?

– Это не грязь, это земля.

– Да, земли... словом, ссыпал немного земли в пакет для вещественных доказательств и послал в лабораторию. Заметь, все это я проделал еще до того, как отправился к Ирвину на свадьбу. Ты мне задал вчера работенки.

– А двор проверил?

– Да. Но никаких следов не обнаружил.

– Как выглядел этот ящик на подоконнике?

– То есть?

– Я спрашиваю, он что, тоже валялся на полу, вместе со всем остальным?

– Нет, так и стоял на подоконнике.

– Н-да, непонятно, почему это убийца все перевернул вверх дном и только ящик пощадил.

– Что ж, может, это был не убийца, – Мейер пожал плечами. И тут же поморщился от боли. – Черт, голова болит при каждом движении. Не надо было мне пить. Честное слово, не надо. Меня никогда не рвет, я никогда не напиваюсь, но наутро голова всегда трещит.

– А что ты пил?

– Скотч. А какое, собственно, это имеет значение?

– От одних напитков голова трещит больше, от других меньше. После джина похмелье страшное. И после бурбона тоже. Но самое страшное – коньяк.

– Ну а я пил скотч. И все равно голова трещит. Наверное, это потому, что я еврей.

– Это-то при чем?

– У индейцев и евреев страшное похмелье после скотча. А у студенток еврейских колледжей бывают тяжелые головные боли после китайской пищи, известно это тебе? Потому что там слишком высок процент соды. И называется это синдром студенток еврейских колледжей.

– Где ты, собственно, это выкопал? – поинтересовался Карелла.

– Да уж выкопал.

– Но где?

– В библиотеке. В тематическом каталоге, рубрика: студентки еврейских колледжей.

– Никогда в жизни не слыхал про такую рубрику, – заметил Карелла.

– Да я и сам на нее наткнулся только потому, что работал тогда над одним делом, где индеец...

– Да, да, заливай больше, – вставил Карелла.

– Клянусь, истинная правда. Один индеец все время добавлял студентке еврейского колледжа в китайские блюда немного скотча, и у нее развились страшные головные боли. В конце концов я отыскал этого индейца и взял его.

– Ну и что, исчезли боли?

– Нет, зато индеец исчез. На шесть лет.

– А как все-таки девушка справилась с болями?

– Пошла к специалисту. Он сказал, что она носит нижнее белье на размер меньше, чем нужно.

– А как он догадался?

– Посмотрел.

– Посмотрел где?

– Ниже нижнего белья, – сказал Мейер, и оба расхохотались.

Уже добравшись до 85-го и предъявляя свои жетоны постовому, охранявшему вход в участок, они все еще никак не могли успокоиться. Постовой посмотрел на жетоны, потом перевел взгляд на их обладателей, заподозрив в них самозванцев. Но все же впустил внутрь – черт с ними, пускай дежурный сержант разбирается. Снаружи, да и изнутри 85-й участок как две капли воды похож на 87-й: два больших круглых фонаря по обе стороны входа, широкие ступени лестницы, дежурка, медный турникет, за большим деревянным столом возвышается, как мировой судья в Англии, дежурный сержант. Карелла с Мейером предъявили ему свои жетоны и сказали, что хотели бы поговорить с кем-нибудь из детективов.

– Вам конкретно кто-нибудь нужен? – спросил сержант.

– Любой, кто в курсе деятельности уличных банд на территории вашего участка.

– Тогда это, наверное, Джонси, – сержант вставил штепсель в одно из гнезд распределительного щита.

– Майк, Джонси там? Ага, соедини меня с ним, пожалуйста. – Снова непродолжительное ожидание. – Джонси, у меня тут пара детективов, они интересуются уличными бандами. Можешь помочь им? – Не отрывая трубки от уха, сержант спросил гостей: – Вы откуда, ребята?

– Из восемьдесят седьмого, – ответил Мейер.

– Из восемьдесят седьмого; – повторил сержант в трубку. – Ладно, будет сделано, – и он вытащил штепсель из гнезда. – Ступайте наверх. Он ждет вас. Да, как там Дейв Мерчисон? Он ведь у вас по-прежнему дежурным сержантом, никуда не перевелся?

– У нас, – ответил Карелла.

– Привет ему. Скажите – от Джона Суини, мы когда-то вместе ишачили в Калмз Пойнте.

– Непременно.

– Спросите его насчет яичницы с ветчиной. – Суини почему-то засмеялся.

Детективам 85-го каким-то образом удалось пробить себе отдельную табличку – «Подразделение розыска», – набранную большими черными буквами. Прямо под надписью было изображено что-то вроде руки балаганного зазывалы – такие картинки были в ходу во времена наших прабабок. Табличка придавала дежурке, во всем остальном вполне безликой и заурядной, некое благородство и достоинство седой старины. По железным ступеням они поднялись вверх – точь в точь как в 87-м. Поворот за угол, проход по коридору, до самого конца... А вот и инспекторская. Правда, тут турникета нет, вместо него ряд невысоких шкафов с картотекой, образующий нечто вроде стены поперек коридора. За потертым железным барьером находился стол, над которым навис гигантских размеров чернокожий в рубахе с короткими рукавами. На лице его было явно выжидательное выражение.

– Джонси, – представился он. – Проходите, присаживайтесь.

Пластмассовая карточка гласила: «Ричард Джонс, детектив». На столе валялись бумаги, которые найдешь у любого детектива в этом городе, – отчеты, бланки, уведомления, предписания, бюллетени, фотографии отпечатков пальцев – словом чего только нет. Кроме Джонси, в инспекторской было еще четверо. Двое сидели у себя за столами и печатали. Третий, наклонившись к изрядно нагревшейся клетке для заключенных, допрашивал молодую негритянку. Четвертый возился с радиатором, у которого вроде засорилась пробка.

– Стив Карелла, – представился Карелла, и присел к столу. – А это мой напарник Мейер Мейер.

– Чем могу быть полезен? – осведомился Джонси.

Детектив, возившийся с радиатором, разогнулся и спросил, ни к кому не обращаясь:

– Что за говно сюда забилось? – Никто не ответил. – Вода вообще не идет.

– Нас интересует банда под названием «Ястребы», – сказал Карелла.

– Ясно.

– Слышал о такой?

– Ее больше не существует. Это была банда любителей джаза, лет эдак десять – пятнадцать назад. Половину из них либо призвали в армию, либо накрыли, либо просто прикончили, остальные торгуют наркотиками. Бог знает, сколько о них не слышал.

– А сколько их всего было?

– Ядро составляло десятка два, и еще человек пятьдесят было рассеяно по всему Даймондбеку. Они, видишь ли, любят считать себя военными отрядами. И вообще-то некоторые из них действительно образуют нечто похожее – четыреста, а то и пятьсот членов, по всему городу шуруют. Чуть только запахнет жареным, и гляди в оба – надо считать, сколько их набралось. Тут три недели назад у нас целый бой случился – клянусь Богом, тысяча человек собралась в парке. Эта банда называет себя «Странниками», люблю я эти пышные названия. Была тут недавно одна банда в Гровер-парке. Ребята из восемьдесят девятого привлекли нас, потому что другая часть действовала на их территории. Так эти величали себя «Кабальеро». Они все латиносы. Тьфу, говно паршивое, – сплюнул Джонси.

– Ладно, вернемся к «Ястребам», – сказал Карелла. – Про такого Ллойда никогда не слышал?

– Ллойд, а дальше?

– А черт его знает. Двенадцать лет назад он был у них главарем, или президентом, как они говорят.

– Пожалуй, от моего напарника вам было бы больше прока. Это он начинал их раскручивать. В ту пору на территории нашего участка развелось столько этих чертовых банд, что пришлось, можете поверить, специальную группу выделить. Двое парней, которым бы следовало оберегать людей от воров и бандитов, гоняли вместо этого целый табун хулиганов, наводнивших улицы. Ладно, давайте посмотрим карточки, что у нас есть на этого Ллойда. Вообще-то дело давнее, может, ничего уж и не осталось, но все же посмотрим.

К их счастью, напарник Джонси проделал отменную работу – составил досье не только на каждого члена банды «Ястребы», но и на участников всех остальных банд на территории отделения. Карточка Ллойда Бакстера ничем не отличалась от типичного досье «главаря». В школе он только и знал, что прогуливал уроки, а когда исполнилось шестнадцать и по закону можно было больше не учиться, тут же школу и бросил, и через шесть месяцев был арестован по обвинению в ограблении третьей степени – «сознательное проникновение или незаконное пребывание в помещении с целью совершения преступления». Этим помещением оказалась, естественно, школа. Ллойд Бакстер разбил окно и влез внутрь с намерением украсть пишущие машинки. Он нацарапал прошение, и в результате обвинили его по другой статье уголовного кодекса – «сознательное проникновение или незаконное пребывание в помещении», каковое считается мелким правонарушением и влечет за собой трехмесячное тюремное заключение и/или штраф до двухсот пятидесяти долларов – ровно столько же, сколько и за проституцию. Его приговорили к трем месяцам тюрьмы, но условно, ибо он был несовершеннолетним. Через четыре месяца, сразу после истечения срока условного наказания, Ллойд Бакстер был арестован по статье «Оскорбление действием третьей степени». К этому времени он уже был командиром отделения в банде, известной под названием «Ястребы», а оскорбил он действием одного парня по имени Луи Сейнц, который был главарем, или президентом, другой банды – «Лос Эрманос». И снова Ллойд получил условное наказание, возможно потому, что его жертвой был такой же проходимец, и судья решил, что глупо тратиться на содержание двух хулиганов, которые вполне могут разобраться друг с другом на собственной территории. Через неделю после совершения своего славного подвига Ллойд был избран президентом «Ястребов» со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Победоносному герою устроили по возвращении домой пышную встречу с музыкой. И далее – право сюзерена.

Одним из призов, который достался вновь избранному президенту, стала Роксана Дюма. Ее имя вызывало в воображении ассоциации либо со стриптизе? кой, либо с правнучкой знаменитого французского романиста. Ни то, ни другое не соответствовало действительности. На самом деле это была пятнадцатилетняя девушка, чьи родители родились и жили до переезда в Америку на очаровательном острове Ямайка, а предки являлись наполовину англичанами, наполовину французами. И пока город не проглотил ее, Роксана оставалась девушкой славной и кроткой.

Да, город есть город, особенно этот.

Роксане было двенадцать, когда родители ее, переехав в Америку, поселились в районе города, где жили почти исключительно легальные или нелегальные иммигранты с различных островов Карибского бассейна. И хотя преобладали среди них выходцы с Ямайки, иммиграционная служба дала этому району наименование Маленький Санта-Крус, каковое впоследствии, когда это место освоили малолетние проститутки, превратилось на местном жаргоне в Санта-Круиз. Роксана каким-то чудом избежала посвящения в древнейшую профессию. Ей было тринадцать, когда родители переехали из Маленького Санта-Круса в Даймондбек. Здесь господствовал черный цвет, а черный цвет прекрасен, каково бы ни было твое собственное происхождение. Когда Роксане исполнилось четырнадцать, она начала «гулять» с шестнадцатилетним парнем – членом банды «Ястребов». Ей было пятнадцать, когда Ллойд Бакстер нанес оскорбление действием президенту банды «Лос Эрманос» и сделался президентом «Ястребов». Ллойду тогда было семнадцать, неприличный возраст для президента: среди главарей уличных банд были парни под тридцать, иные женаты и с детьми. Ллойд и Роксана сразу сошлись. Ее прежний приятель, Генри, без слов отошел в сторону. К тому времени он уже зарабатывал по двадцатке в день на торговле героином, так что будущее его сомнений не вызывало. Генри умер от чрезмерной дозы наркотика два года спустя, незадолго до того, как с Джимми Харрисом случилась рождественская история, которую он поведал майору Лемару в Форт-Мерсере.

О том, что Роксана Дюма была изнасилована в подвале участниками банды и выброшена, вся в крови, на пустырь, в полицейском досье не было ни слова. А ведь информация, охватывающая сроки, выходящие далеко за пределы рождественских праздников двенадцатилетней давности, здесь собралась богатая, причем на каждого из участников: кто был призван в армию, кто угодил в тюрьму, кто завербован в шпики, кто сожжен, кто своей смертью умер. Но об изнасиловании – ни слова, ничего о девушке, найденной на пустыре неподалеку от клуба: никаких сведений из больницы, куда была доставлена на карете «скорой помощи» или сама доползла Роксана Дюма. Либо патрули халтурно отнеслись к своим обязанностям, либо Роксана исчезла незамеченной, либо досье, собранное напарником Джонси, было все же неполным, либо наконец, просто ничего похожего не произошло.

Следует, впрочем, повторить, что картотека образовалась обширная. Согласно досье, Ллойд подал в отставку с поста президента «Ястребов» в зрелом двадцатитрехлетнем возрасте, через четыре года после предполагаемого изнасилования в подвале. С тех пор у него возникали разные конфликты с законом, а самый крупный случился шесть лет назад, когда он был арестован по обвинению в ограблении первой степени, приговорен к десяти годам заключения и помещен в тюрьму. Он отбыл треть срока, затем был освобожден условно и сейчас работал мойщиком машин в мастерской на Лэндис-авеню. Ему недавно исполнился тридцать один год.

Пять лет назад, когда Ллойд еще сидел в тюрьме, Роксана вышла замуж за торговца наркотиками по имени Школа Харди. Его и в действительности так звали. Роксане, когда она сделалась миссис Харди, было двадцать четыре года. А через четыре года ее муж был пойман и осужден в строгом соответствии с законом о распространении наркотиков. С женой ему предстояло расстаться надолго – разве что в дни посещений они могли видеться. Сейчас ему было тридцать семь, ей – двадцать девять. Из дальнейшей информации, касающейся Роксаны, явствовало, что она в прошлом августе поступила косметологом в салон красоты. Это произошло вскоре после того, как Школа был приговорен к двадцатипятилетнему заключению за незаконное хранение восьми унций кокаина. В досье ничего не было сказано, встречалась ли она с Ллойдом Бакстером с тех пор, как ему дали срок.

Карелла с Мейером поблагодарили детектива Ричарда Джонса за содействие и отправились к давним возлюбленным, которые жили теперь каждый своей жизнью.

Дом 834 по восемьдесят девятой улице представлял собою четырехэтажное кирпичное здание с железными перилами, окаймляющими лестницу, ведущую к подъезду. Разыскав имя Бакстера на почтовом ящике под номером 22, они позвонили, и тут же в ответ раздался зуммер. Вестибюль оказался безупречно чист: здесь даже сохралился запах дезинфекции. Правда, линолеум на лестнице был изрядно вытерт и весь в проплешинах, однако же и он, прослуживший, видно, уже не одному поколению жильцов, был вычищен до блеска. Через вымытое окно на втором этаже проникал холодный ноябрьский свет. Карелла поднимался молча, а Мейер пыхтел, жалуясь на похмелье. Вот и третий этаж. Всего две двери на площадке – одна напротив другой. Они постучали в квартиру 22.

Дверь сразу же открыл чернокожий ростом эдак в шесть футов четыре дюйма: на нем были только брюки, и выглядел он так, словно только что сошел с обложки журнала, пропагандирующего тяжелую атлетику. С обнаженной грудью, босой, широкоплечий и на редкость красивый, он с явным удивлением взирал на детективов.

– Да, в чем дело? – не скрывая раздражения, спросил он.

– Полиция, – Карелла показал значок. – Вы Ллойд Бакстер?

– Да, я Ллойд Бакстер. Дальше что?

– Разрешите войти?

– На меня какие-нибудь жалобы? У меня хорошая работа, я в положенное время хожу на почту и уже Бог знает сколько времени даже на тротуар не сплевываю.

– Никаких жалоб, – сказал Мейер.

– Тогда что вам здесь надо?

– Хотим задать кое-какие вопросы.

– О чем?

– О том, что было двенадцать лет назад.

– Я и то, что было двенадцать минут назад, почти забыл.

– Так можно войти?

– Вообще-то я кое-кого жду. Честно говоря, думал, это она и пришла.

– Много времени мы у вас не отнимем.

– Мне надо одеться. – Бакстер посмотрел на часы.

– Вы можете одеваться во время разговора.

– Ну ладно, – неохотно произнес хозяин, – заходите.

Они вошли, и Бакстер, закрыв дверь, провел их через всю квартиру в спальню, выходившую на улицу. Комната была обставлена просто – кровать, гардероб, два ночных столика, несколько ламп. Бакстер вытащил из ящика белую рубаху и принялся расстегивать ее.

– Итак, что за вопросы?

– Вы знаете некоего Джимми Харриса?

– Да. Слушайте, это ведь действительно было двенадцать лет назад. Но я не видел Джимми с тех пор, как его призвали в армию.

– Двенадцать лет назад, Рождество, – проговорил Карелла. – Припоминаете?

– Нет. А что я должен помнить?

– Девушку по имени Роксана Дюма.

– Знал такую, – сказал Бакстер, натягивая рубаху. – А что, с ней что-нибудь случилось?

– Это была ваша приятельница?

– Да. Но слушайте, это же древняя история. Она вышла замуж, когда я срок отбывал. За малого по имени Школа Харди.

– А когда вы ее последний раз видели?

– Шесть лет назад, может, семь. – Бакстер, не попадая в петли, застегивал рубаху. Он явно торопился и поглядывал на часы.

– Вы помните, что произошло в клубе «Ястребов» двенадцать лет назад?

– Нет, а что там произошло? – Бакстер справился, наконец, с пуговицами, заправил рубаху в брюки, потом быстро прошагал к гардеробу и выдвинул верхний ящик. Пошарив немного внутри, он вытащил пару синих носок, чуть-чуть темнее брюк, и, усевшись на кровать, принялся натягивать их.

– А как танцевали с Роксаной, помните?

– Я постоянно танцевал с Роксаной. Она была моей женщиной. Все это непонятно, – Бакстер поднял голову. Один носок он успел натянуть, а другой держал в руке. – Что случилось, в конце концов?

– А пластинку с барабанами вы помните?

– Да полно, ребята, у меня на любой пластинке были барабаны.

– Вы танцевали с Роксаной, и в комнате было еще пятеро ребят. Вы велели им перестать глазеть на вас. «Отправляйтесь наверх», – сказали вы им.

Справившись со вторым носком, Бакстер с явным удивлением посмотрел на детективов.

– Я так сказал?

– А вы что, не помните?

– Нет.

– А ребята сказали, что они устали. У «Ястребов» была разборка с другой бандой...

– Да у нас постоянно были разборки с другими бандами. Слушайте, я все еще не понимаю, к чему вы клоните.

– Тогда ребята схватили вас и привязали к столбу посреди комнаты.

– Ребята схватили меня? – Бакстер от души расхохотался. – Меня, – смех продолжал душить его. Не в силах остановиться, он встал с постели и снова направился к гардеробу. – Слушайте, чтобы схватить меня, нужна целая армия, а уж привязать... Я такой здоровый с четырнадцати лет, и никому не удавалось меня схватить, кроме этого мудака-полицейского, что прищучил меня, да и то только потому, что у него в руке была пушка. Ну а уж среди «Ястребов» Ллойда Бакстера прижать никто бы не мог. Да если бы кому только в голову пришло, все ноги бы переломал. А кое-кто, глядишь, и трупом бы на улице валялся. – Недоверчиво покачивая головой, Бакстер нагнулся и вынул из шкафа пару черных туфель из отменной кожи. – Откуда вы взяли эту чушь, ребята? Кто вам мог такое сказать?

– Джимми Харрис.

– Он сказал вам, что какие-то котята прыгнули на меня там, в клубе?

– Не нам, доктору.

– Не понимаю, зачем ему понадобилось нести доктору такую чушь.

– То есть, вы хотите сказать, что ничего подобного не было?

– Вот именно. Можете собственные задницы прозакладывать. – Бакстер был явно оскорблен одним предположением, что такое могло случиться. Он снова сел на кровать, на сей раз взявшись за туфли.

Карелла посмотрел на Мейера. Тот пожал плечами.

– У нас есть основания полагать, что двенадцать лет назад Роксана Дюма была изнасилована в той самой комнате, – сказал Карелла.

– Что? – Бакстер снова расхохотался. – Слушайте это же сказки, чистые сказки. Фантазии.

– То есть она не была изнасилована, это вы хотите сказать?

– Да кто бы мог изнасиловать ее, скажите на милость? Вот вы, если бы знали, что Роксана моя женщина, изнасиловали ее? Да что там изнасиловали – хотя бы перемигнулись? – Бакстер снова поднялся на ноги и в очередной раз направился к гардеробу, на этот раз за галстуком.

Детективы посмотрели ему вслед. Нет, подумали оба, они бы не стали перемигиваться с девушкой Бакстера. Тот, наконец, сделал свой выбор, поднял воротник, перекинул через него шелковый галстук в голубую и красную полоску и начал завязывать узел.

– Итак, ничего этого не было? – спросил Карелла.

– На все сто.

– Вы уверены, что ничего не забыли?

– Абсолютно.

– Так почему же Джимми сказал, что это было?

– А это уж вы у него и спрашивайте.

Джимми Харриса теперь уж ни о чем не спросишь.

Но оставалась еще дама. Роксана Харди, в девичестве Дюма, которая – если только она действительно была изнасилована – могла дать по этому вопросу исчерпывающую информацию. А если ничего не было? Карелла не знал, что думать. Мейер тоже. Из них двоих Карелла, пожалуй, тоньше разбирался в вопросах психологии. Насмотревшись фильмов, как «Три лика Евы». «Дэвид и Лайза», «Очарованный», «Марни» и еще сотни других теледрам, где люди с нарушенной психикой, обреченные на умственную неподвижность, прячущиеся испуганно по углам и жмущиеся к стенам, вдруг выходили из этого состояния по мановению волшебной палочки психиатра, открывающего дверцу в их собственное прошлое; да, просмотрев эти фильмы, став свидетелями столь внезапного замечательного исцеления психических больных, добравшихся до источника своей душевной травмы, – и Мейер, и Карелла были внутренне готовы принять версию доктора Лемара и поверить, будто кошмары Джимми связаны с изнасилованием, случившимся двенадцать лет назад. Вот только Ллойд Бакстер уверяет, что никакого изнасилования не было, и вообще не могло быть ничего такого, что вызвало бы неудовольствие Ллойда, который на куски любого мог разорвать.

Таким образом, оставалась Роксана.

Добрались они до нее только в начале четвертого. Сначала они пошли по последнему известному им адресу, но хозяйка сообщила, что Роксана съехала месяцев эдак шесть назад и нового адреса не оставила. Тогда, сверившись с телефонной книгой острова Айсола, детективы разыскали телефон салона красоты, где, если верить досье, работала Роксана. Позвонили туда, не веря в успех – ведь было воскресенье, – и действительно к телефону никто не подошел. Тем не менее они решили съездить на место, в надежде, что где-нибудь по соседству – в закусочной ли, в баре, ресторане, кофейне, кинотеатре, – да где угодно, – им, возможно, скажут, как найти владельца или владелицу салона красоты.

Непосредственно примыкавшие к салону ломбард и магазин дамского белья были закрыты. Чуть поодаль находилась пиццерия. Часы показывали половину третьего, а у наших героев с утра во рту и маковой росинки не было. Они заказали по два куска пиццы и по стакану апельсинового сока. Карелла спросил официанта, не знает ли он, кто владеет салоном красоты в двух шагах отсюда. Выяснилось, что хозяйкой салона является некая Хэрриет Лессер. «А как насчет домашнего адреса», – продолжал пытать официанта Карелла. Нет, домашнего адреса он не знает, эта дама просто время от времени заходит сюда перекусить. А в чем, собственно, дело? Они что, полицейские?

Карелла с Мейером доели пиццу, расплатились каждый по своему счету и прошли к телефону в глубине зала, где на цепочке болтался потрепанный справочник.

Они выяснили, что в Айсоле имя Хэрриет Лессер встречается тридцать три раза, при этом в четырнадцати случаях речь явно идет о деловых предприятиях разного типа – например, Лессер Фолксваген, или Лессер Драфтинг Сервис, или Лессер Марин. Оставалось, таким образом, девятнадцать абонентов, но имени Хэрриет среди них не было. В двух случаях значился инициал – X. С них они и начали. Сначала трубку взяла Хелен, потом Хортезия и только около трех они обнаружили Хэрриет Лессер, жену Чарлза Лессера и (ура!) владелицу салона красоты. Представившись, Карелла объяснил, по какому поводу ее беспокоит, и получил новый адрес Роксаны Харди. Детективы двинулись в сторону центра и в двадцать минут четвертого были в нужном месте.

Открыла дверь высокая стройная женщина с гладкой, орехового цвета кожей и блестящими карими глазами, в которых явственно читалось удивление: что, собственно, нужно этим двум белым? На женщине был длинный цветастый халат, плотно прилегавший к пышной груди и расширявшийся книзу. На ногах у женщины ничего не было?

– Да?

– Миссис Харди? – осведомился Карелла.

– Да, я.

– Полиция, – Карелла предъявил жетон.

Она посмотрела на него без всякого интереса. Удивление во взгляде сменилось умеренным любопытством – в немом вопросе изогнулась бровь, чуть скривились губы.

– Разрешите войти? – спросил Карелла.

– А на какой предмет? – вопросом на вопрос ответила женщина, и прозвучал в ее голосе слабый отзвук той речи, что привезла она с собой семнадцать лет назад с Ямайки, когда ей было всего двенадцать и городов крупнее Кингстона она не видела и не знала.

Карелла даже затруднялся сформулировать вопрос. Может, прямо спросить: вас изнасиловали двенадцать лет назад четверо участников банды «Ястребы»? Так бы он и сделал, да вот только уж больно уверен был Ллойд Бакстер, что ничего подобного не было. Потому Карелла выразился иначе:

– Миссис Харди, насколько я понимаю, вы были каким-то образом связаны с уличной бандой под названием «Ястребы»? – Едва произнеся эти слова, он сразу же ощутил их двусмысленность. Не телесную ли связь он имел в виду? В которой уж раз Карелла поразился подводному течению собственных мыслей (а заодно и подспудной работе сознания Джимми Харриса). Если Джимми не был-таки свидетелем изнасилования, то что же так травмировало его? Регулярно повторяющиеся кошмары не из воздуха соткались, они явились откуда-то из глубин подсознания. У них должна быть причина. Да, но какая именно?

– Когда-то я была знакома с «Ястребами», – сказала Роксана. – Только это Бог знает когда было. – Голос ее звучал мягко и почти ностальгически.

– Извините, можно все же войти? – сказал Карелла. – Вот об этом, о банде, мы и хотели бы поговорить с вами.

– Да, пожалуйста, – Роксана чуть отступила, освобождая детективам проход.

В квартире постепенно истаивал свет ноябрьского солнца: спускались сумерки, но последние слабые лучи проникали еще сквозь кухонное окно, оседая серебром на листьях каких-то домашних растений. Роксана провела их в скромно обставленную гостиную и светски указала на мягкие кресла, стоявшие по обе стороны телевизионного столика. Сама же устроилась напротив, на диване, поджав ноги. При этом халат немного задрался, обнажив ее колени.

– Итак, что бы вы хотели узнать? – спросила она.

– Мы хотели попросить вас рассказать, что произошло двенадцать лет назад в канун Рождества, – начал Карелла.

– Ничего себе, – Роксана неожиданно рассмеялась. – Мы тогда были совсем детьми.

– Это я понимаю, – сказал Карелла. – Но, может, вы все-таки припомните нечто необычное, случившееся примерно в это время?

– Необычное? – Роксана выразительно, как в танце, приподняла плечи, а руки раскинула, словно стараясь охватить места и события, такие отдаленные, что их и не вспомнишь.

Карелла подумал, что никогда в жизни не видел таких красивых мужчину и женщину, как Ллойд Бакстер и Роксана Харди. Жаль, что они расстались. Но тут полицейский взял верх. А почему расстались? Потому что Ллойд не сумел предотвратить изнасилование? Или потому, что Роксана сама спровоцировала ребят?

– Да, нечто весьма, весьма необычное, – повторил Карелла и вдруг почувствовал, что играет в игру под названием «Двадцать вопросов», Мейер поймал его взгляд, и оба молчаливо согласились, что пора кончать эти кошки-мышки.

– Миссис Харди, – заговорил Карелла, – скажите, вас изнасиловали двенадцать лет назад в канун Рождества?

– Что-о?

– Изнасиловали?

– Да нет, я расслышала вас. О Боже. Скажите только на милость – изнасиловали. Нет. Никогда. Ни двенадцать лет назад, ни в какое другое время. – Их взгляды пересеклись. – А что, кто-нибудь собирался?

– Джимми Харрис сказал, что вас изнасиловали.

– Ах вот как, Джимми Харрис.

– Да. Он сказал, что четверо участников банды связали Ллойда Бакстера и изнасиловали вас.

– Ллойда? А вы хоть видели Ллойда? С ним никому не справиться. Нет, сэр. Только не с Ллойдом.

– Миссис Харди, если ничего подобного... как вы думаете, откуда Джимми взял все это?

– Не знаю, – сказала Роксана с ясной улыбкой, и Карелла тут же понял, что она лжет. До этого момента она говорила правду, но сейчас улыбка была деланной, глаза не улыбались, она лгала. Мейер тоже понял, что она лжет; детективы переглянулись, как бы решая, кто первым попытается пробить брешь в этой лжи.

– Вы считаете, что Джимми все это придумал? – осторожно заговорил Мейер.

– Не знаю.

– Я имею в виду, придумал, что вас изнасиловали?

– Понимаю, понимаю. Право, не знаю, почему Джимми сказал вам это.

– Нам он ничего не говорил.

– Не говорил? Но вы же...

– Он сказал это доктору.

– Ах вот так. – Роксана помолчала и, пожав плечами, повторила. – Не знаю, почему он так сказал.

– Вообще-то необычная выдумка, вам не кажется?

– Очень необычная выдумка, вам не кажется?

– Очень необычная. А что за доктор? Который психов лечит?

– Он самый.

– Тюремный врач?

– Нет, армейский.

– Ясно, – она снова передернула плечами.

– Миссис Харди, – теперь спрашивал Карелла, – насколько близко вы были знакомы с Джимми Харрисом?

– Настолько же, насколько и с другими.

– Вы имеете в виду, из банды?

– Ну да. Вернее, из клуба. Сами они называли это клубом. И я думаю, это действительно был клуб.

– Всего человек двадцать ребят, верно?

– Да нет, побольше, они повсюду в Даймондбеке были.

– Но собственно в банду входило два десятка?

– Пожалуй.

– И с Джимми вы были настолько же близки, насколько со всеми остальными?

– Ну да.

Она по-прежнему лгала. Черт побери, Карелла знал, что она лжет. Он бросил взгляд на Мейера – тот тоже знал это. И так просто спускать ложь они вовсе не собирались. Они будут сидеть здесь и уболтают ее до посинения, но причины, отчего она врет, выяснят.

– Но можно сказать, что вы дружили с ним? – спросил Мейер.

– С Джимми? Ну конечно. Но, видите ли, я была девушкой Ллойда.

– Да, это мы понимаем.

– Так что других ребят, как бы это сказать, я просто знала.

– Г-м, – пробормотал Мейер.

– Так, например, как ваша жена – вы женаты?

– Да.

– А вы?

– Да, – подтвердил Карелла.

– Ну так вот, так, как ваши жены знают ваших сослуживцев, точно так же.

– Стало быть, характер вашего знакомства с Джимми Харрисом именно такой?

– Да.

– Скажите, а вы считали себя женой Ллойда?

– Женой? Нет, ну что вы? – Роксана рассмеялась. Но и этот смех был фальшивым, не было в нем ничего похожего на ту непосредственность, с какой она смеялась раньше. Она по-прежнему не хотела говорить правды, она все еще что-то скрывала. – Но мы ладили друг с другом. Мы гуляли вместе, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Нет, не совсем, – признался Карелла. – То есть у Ллойда не было других девушек...

– Вот именно.

– А у вас приятелей?

– В самую точку.

– И все-таки странно, что Джимми выдумал эту историю с изнасилованием.

– Совершенно с вами согласна. – Роксана снова засмеялась, но на этот раз смех мгновенно оборвался.

– А он когда-нибудь?.. – Карелла не закончил фразы. – Ладно, не имеет значения.

– Нет, что ты хотел сказать? – Мейер решил сыграть роль простодушного.

– Я просто подумал... Миссис Харди, а Джимми никогда не пытался за вами ухаживать?

– Нет, – быстро ответила она. – Нет, никогда.

Очередная ложь. Роксана теперь явно избегала его взгляда.

– Никогда, никогда?

– Нет.

– Вы уверены?

– Конечно, уверена. Я же объясняю вам, я была девушкой Ллойда.

– Это я уже понял.

– И я была верна Ллойду.

– Ясно. Но отсюда еще не следует, что и Джимми был ему верен. Понимаете, к чему я клоню, миссис Харди? Если Джимми когда-нибудь...

– Ничего подобного.

– ...Давал понять, что не прочь переспать с вами, то здесь можно найти объяснение истории, рассказанной им доктору.

– А почему, собственно, это вас так интересует? – неожиданно спросила она.

– Потому что Джимми Харрис мертв, и мы не можем найти его убийцу.

Помолчав некоторое время, Роксана вымолвила:

– Это очень, очень печально слышать.

– Миссис Харди... если все же между вами и Джимми или между вами и кем-нибудь еще из ястребов было что-то, способное побудить к мести или реваншу...

– Ничего не было, – Роксана покачала головой.

– Ничего?

– Ну было, было, – внезапно сказала она. – Но никто об этом не знал. Только Джимми. И я.

– А что именно было, не скажете ли? Пожалуйста.

– Это вам ничем не поможет. Ведь никто ничего не знал.

Она долго смотрела на них, не произнося ни слова и как бы советуясь сама с собою, стоит ли раскрывать тайну, которую носила в себе двенадцать лет. В конце концов она, видно, решилась, кивнула и заговорила почти шепотом:

– Шел дождь. На улице было ужасно холодно, казалось, что должен пойти снег...

Все явственнее звучали в ее голосе интонации уроженки Ямайки, словно чем ярче вставали в памяти события двенадцатилетней давности, тем стремительнее превращалась она в семнадцатилетнюю девушку. Они слушали, и настоящее растворялось в прошлом, затем лишь, чтобы снова вернуться в настоящее. Казалось, то, что случилось двенадцать лет назад в подвале, происходит здесь и сейчас, в этот момент.

Идет дождь.

Странно, думает она, откуда бы быть дождю, в это время года уже снег должен идти, тем более так холодно. Но все равно идет дождь, гремит гром, сверкает молния. Вспышки ярко освещают крашеные стекла окон, врезанных в бетонные стены почти у потолка. От ударов грома содрогается все вокруг. Они вдвоем в подвальной комнате. Четыре часа дня, среда рождественской недели.

Оба оказались здесь случайно. Она пришла сюда в поисках Ллойда, но нашла только Джимми, который стоял у проигрывателя со стопкой пластинок в руках. Бетонная стена покрыта синей краской, но побледнее, чем густо-синие, почти черные полосы на оконных стеклах. Снова вспышка молнии, еще один удар грома. Джимми заводит пластинку. Он говорит, что все сейчас в клубе у «Эрманос», ведут мирные переговоры. Он тоже должен был там быть, но мать глубоко порезала руку, и ему пришлось вести ее в больницу. Снова молния, оглушительный удар грома. Она поранила руку, украшая рождественскую елку. Музыка звучит негромко, медленно, обволакивающе. А гром подобен контрапункту.

«Потанцуем?» – предлагает он.

Надо отказаться, сразу подумала она. Ведь она женщина Ллойда. И если Ллойд неожиданно появится и увидит, что они танцуют, будут большие неприятности. Это она знает. Она знает, что ей сделают больно, она знает, что пощады от Ллойда ждать не придется, кодекс есть кодекс, они изобьют ее до крови. Прошлым летом, когда одну из девушек – членов клуба – застали на улице за разговором с парнем из «Лос Эрманос», с нее содрали платье, привязали к столбу, и командир отделения дал ей двадцать плетей. Сначала она просто заскулила, а потом с каждым ударом, оставляющим на спине глубокий рубец, принялась вскрикивать. Потекла кровь. Они швырнули ее в канаву, затем туда же полетели ее блузка и лифчик. "А теперь, – говорят, – иди к своим любимым «Эрманос».

Но то было прошлым летом, а сегодня это сегодня. И будет еще хуже. Танцуешь с братом, когда Ллойда нет. Если бы был, – совсем другое дело, никто бы ничего не сказал. Но его нет, она здесь одна с Джимми, и ей страшно, потому что она знает, что ей угрожает. Но именно опасность и привлекает.

«Конечно, – говорит она с нервным смешком, – почему бы и нет?»

Джимми обнимает ее. Музыка медленная, и они танцуют, почти прижавшись друг к другу. Он возбуждается, она это чувствует, ни его брюки, ни ее юбка тут не помеха. Они танцуют медленный рок, он прижимается к ней, трется. Очередной удар грома. Ей все еще страшно, но он держит ее крепко, и она тоже начинает возбуждаться.

Она снова смеется. Трусы ее увлажняются, под юбкой все становится мокрым. Пластинка кончилась, и игла начинает скрипеть на холостых оборотах. Внезапно он выпускает ее и идет к проигрывателю. Наступает тишина, потом сверкает, разрезая своим светом крашеные стекла подвала, молния, гремит гром. Джимми идет к двери.

Она неподвижно стоит в середине комнаты, у самого столба. Она боится, что ей закрутят на спине руки и привяжут к столбу. Это не шутки, она боится, что ее будут бить по обнаженной груди. Она знает, что так наказали девушку из другой банды – ее обвинили в прелюбодеянии. Что за это полагается, черным по белому написано в правилах, приклеенных к стене в клубе. Прелюбодеяние. Она собирается отдаться брату, но она же женщина Ллойда, и значит – прелюбодеяние, а за это строго карают. Джимми тоже худо придется. Они заставят его пройти сквозь строй, станут в два ряда, и он пойдет, а братья будут бить его цепями и железными палками.

А после того, как все будет сделано и со всем покончено, после того, как она получит свои пятьдесят ударов плеткой-семихвосткой по голой груди, уж точно, не меньше, может даже, сто, ведь она женщина президента; после того, как Джимми пропустят сквозь строй и оставят его, всего в синяках, истекающего кровью, без сознания валяться на полу, после всего этого их обоих вышвырнут из клуба, справляйтесь дальше в одиночку. Клуб был их якорем в жестоком мире, где вражеские группировки возникали на улицах, как грибы после дождя. Закон на улице не в помощь. Родители, которые с ног сбиваются, лишь бы заработать лишний доллар, тоже не помогут, и только братья и сестры по клубу – твоя опора и твоя защита.

Если ты не в клубе, с тобой все что угодно можно сделать.

Если ты парень, любой может избить тебя, ограбить, обмануть, убить. А если девушка, любой тебя обидит, изнасилует, да вообще что угодно сотворит. Таков этот город. Здесь нужна страховка. Принадлежность к клубу – это есть страховка, а она, глупая шлюха, готова от нее отказаться. Она просто дура, идиотка, и сама знает это. Но она хочет Джимми Харриса, и кажется, давно хочет, с тех самых пор, как он полгода назад здесь появился. Она уже тогда начала его избегать, надеясь, что ничего не случится. Случилось, куда денешься. Вот прямо сейчас и случится. Он запирает дверь в подвал, на два оборота запирает, словно опасается налета банды, да не одной, накидывает цепочку, и вот возвращается к ней, и тесно прижимает к себе и целует взасос, так что не вздохнешь.

Она чувствует на теле его руки. Он расстегивает ее блузу, касается груди, запускает руки под юбку, обхватывает бедра, а потом ягодицы, на которые натянуты нейлоновые трусики. У нее кругом идет голова. Она без сил откидывается на столб, и он берет ее прямо здесь, стоя. Он срывает с нее трусы, комкает их, отбрасывает в сторону, расстегивает штаны и входит в нее. И почти сразу же кончает, а она вскрикивает и тоже кончает, и пусть катятся ко всем чертям и «Ястребы», и Ллойд, и вообще целый мир. Они сжимают друг друга с такой силой, будто это в последний раз, оба вжимаются в столб посреди комнаты, а вокруг бушует природа – и гром и молнии. Слезы льются у нее из глаз. И у него тоже, а потом он заставляет ее поклясться, что она никому никогда не проговорится, что он плакал.