Ночные кошмары

Глава 3

– Да, про времена года не со всяким поговоришь, – заметил Мейер. – Возьми хоть среднего жителя Флориды или Калифорний. Что они тебе скажут про времена года? Они считают, что погода должна быть всегда одинаковой, день за днем.

На уличного философа он был не особенно похож, хотя в данный момент поспешал по улице за Кареллой, философствуя на ходу. Выглядел он тем, кем и был на самом деле – полицейским на задании, направлявшимся к дому Харриса. Рослый, плотный, с пронзительно-голубыми глазами и лицом, которое казалось еще круглее, чем было на самом деле, Мейер был совершенно лыс, лыс давно, лет с тридцати.

Облысение стало результатом его феноменального терпения. Он родился в семье портного-еврея – чуть ли не единственной еврейской семье в округе. У старого Макса Мейера было своеобразное чувство юмора. Сына он назвал Мейером, и получилось Мейер Мейер. Ужасно смешно. «Мейер, Мейер, жид заблеял», – дразнили его соседские ребятишки. Как-то они привязали его к столбу и развели у самых ног костер. Мейер терпеливо молился, чтобы пошел дождь. Мейер терпеливо молился, чтобы кто-нибудь прошел мимо и пописал на огонь. Дождь, в конце концов, пошел, но еще до этого мальчик пришел к твердому убеждению, что в мире полно шутников. В итоге он научился жить в ладу со своим именем и привык не замечать всяческие шутки, шпильки, колкости и иронические высказывания по этому поводу. Но за все надо платить. У него начали выпадать волосы. К тридцати годам его череп сделался голым, как мускусная дыня. А теперь, когда лысый полицейский появился на телевизионном экране, возникли другие проблемы. И если хоть кто-нибудь в участке назовет его...

Терпение, повторял он себе, терпение.

К полуночи снег прекратился. А утром на мостовой осталась только снежная пыль, день выдался ясный и безоблачный. Оба копа шли с непокрытыми головами, подняв воротники пальто. Руки они засунули в карманы. Мейер болтал, не умолкая, и изо рта у него вылетал легкий пар.

– Как-то мы с Сарой ездили в Швейцарию. Это было несколько лет назад в конце сентября. Люди готовились к зиме. Подстригали траву, собственно, не подстригали даже, а косили. А потом сушили ее, чтобы коровам было что есть зимой. Запасались дровами, уводили коров с гор, в хлева, словом, целое мероприятие. Они знали, что скоро пойдет снег, и знали, что к зиме следует подготовиться. Да, времена года. А иначе что же? – всегда все одно, а это неестественно. Так я считаю.

– Ясно, – сказал Карелла.

– А ты как считаешь, Стив?

– Да никак, – Карелла считал, что сейчас холодно. Он считал, что для ноября слишком холодно. Он вспоминал прошлый год, когда в городе зимой ждали то жуткого снегопада, то оттепели. Вот и весь выбор. Не хотелось, чтобы и нынче было то же самое. Пожалуй, он не отказался бы жить во Флориде или в Калифорнии. Может, им там, во Флориде, нужны опытные полицейские? Прихватить какого-нибудь деревенщину, которому вдруг взбрело в голову обчистить банк. Сидеть в тени пальм, потягивая что-нибудь холодное. При этой мысли Кареллу передернуло от холода.

В свете дня дом, где жил Харрис, уже не казался таким мрачным, как вчера вечером. Разумеется, сажа на стенах никуда не делась – как же в этом городе без сажи, – но под чернотой все же проглядывал красный кирпич, и дом выглядел почти уютно. Вот этого-то как раз жители города и не замечали. Даже Карелла обычно воспринимал город всего лишь в различных оттенках двух цветов – черного и белого. Покрытые сажей здания, вонзающиеся шпилями в серое небо, черный асфальт мостовых, серые тротуары и бордюры, тусклый, устрашающе мрачный мегаполис. На самом деле все было не так.

Была своя расцветка у домов – красный кирпич вперемежку с желтым, песчаник рядом с деревом, выкрашенным в самые различные цвета – оранжевый, голубой, мраморный, пепельный, розовый. Был свой цвет и афиш и плакатов – приглашая в самые разные места – от концертов рок-групп до салонов красоты, – они налезали друг на друга, смешивались, слипались, и в результате получалось нечто вроде абстрактной живописи. И у уличного движения, и у уличных огней тоже был свой цвет – зеленый, желтый, красный: цвета эти плясали в лужах на асфальте, смешиваясь с отражениями шикарных машин, сошедших с конвейеров Детройта, и образуя удивительную мозаику всех мыслимых и немыслимых оттенков цвета. Цветом обладал и обычный мусор – отходов здесь было больше, чем в любом другом американском городе, и нередко он так и оставались нетронутыми из-за очередной забастовки мусорщиков. У стен жилых домов валялись зеленые, бежевые, бледно-желтые мешки и пакеты из пластика – кладбище отходов современной пищевой промышленности, вместилище остатков съеденного или выброшенного за ненадобностью восемью миллионами жителей города. И уж конечно, – спаси Господь всех, кто ездит в метро – есть свои краски у разнообразных надписей, намалеванных на стенах вагонов. И наконец, есть свой цвет у людей. Здесь живут не просто белые и черные. Цветов столько, сколько жителей в городе.

Двое полицейских молча поднимались по лестнице. Один думал о временах года, другой – о цветовой гамме Оба думали о городе. Добравшись до третьего этажа, они постучали в квартиру 3С. Никто не откликнулся. Карелла посмотрел на часы и снова постучался.

– Ты ей сказал, что заедешь в десять? – спросил Мейер.

– Да, – Карелла возобновил свои попытки. – Миссис Харрис? – Ни звука. Карелла прижал ухо к двери. Ничего не слышно. Он взглянул на Мейера.

– Что будем делать? – спросил тот.

– Пошли к привратнику.

Квартира привратника располагалась как обычно на первом этаже в самом углу площадки. Черный мужчина по имени Генри Рейнольдс, работающий здесь, по его словам, уже шесть лет, прекрасно знал Харрисов. Он явно не слышал, что вчера вечером Харриса убили. На лестнице он без умолку болтал, но и не заикнулся о трагедии, не поинтересовался он также причиной появления полиции в этом доме. Впрочем, ни Мейер, ни Карелла не нашли здесь ничего удивительного. Люди в этом городе редко задают вопросы. Они слишком хорошо знают полицию и полагают, что лучше не поднимать волны и делать, что велено. Рейнольдс постучал, прислушался, наклонив голову к двери, и, пожав плечами, достал связку ключей.

Изабел Картрайт Харрис лежала на полу рядом с холодильником.

Горло у нее было перерезано, а голова странно вывернута. Дверца холодильника оказалась широко распахнутой. Тарелки с мясом и винегретом вынуты, содержимое их выброшено на пол. Повсюду валялись открытые коробки и банки. На полу смешались кровь и мука, сахарный песок и кукурузные хлопья, молотый кофе и печенье, салатные листья и разбитые яйца. Кухонные ящики были выпотрошены до дна, и их содержимое – вилки, ножи, ложки, бумажные салфетки, палочки для спагетти, штопор, терка для сыра, свечи – тоже валялись вперемешку на полу.

– Боже милосердный, – прошептал Рейнольдс.

Тело увезли в полдень. Ребята из лаборатории управились к двум, и с этого момента квартира осталась в полном распоряжении Мейера и Кареллы. В гостиной и спальне царил тот же бедлам, что и на кухне. Диванные подушки были разрезаны вдоль и поперек. Обивка разодрана в клочья. Диван и мягкие стулья перевернуты и тоже выпотрошены до дна. Единственная лампа в гостиной осталась на месте, только абажур от нее лежал где-то в самом дальнем углу. В спальне с постели сорвали одеяло и простыни, распороли матрас, вытащили набивку. Ящики туалетного столика были перевернуты, комбинации и трусы, бюстгальтеры и свитера, перчатки и платки, носки и колготки, рубахи с глухим воротом и платья в беспорядке валялись на полу. Вся одежда была сорвана с вешалок и вышвырнута наружу. Сам шкаф тоже самым тщательным образом обыскали – коробки с обувью открыты, подошвы туфель отодраны. Клеенка, которой были покрыты полки шкафа, вырвана вместе с кнопками. Похоже, да что там похоже – здесь явно что-то искали. Более того, само упорство, с которым неизвестный убийца вел поиск, указывало на то, что он был уверен: искомый предмет находится где-то здесь.

О себе Карелла и Мейер того же сказать не могли: ничего определенного они не искали. Ну хоть какой-нибудь самый слабый след, который мог бы привести к объяснению случившегося! Двое стали жертвой зверского убийства, причем скорее всего в течение нескольких часов. Первое убийство можно квалифицировать как уличное: таких в этом городе торжества справедливости немало, и мотивы для них, как правило, не требуются. Но второе убийство иррациональным никак не назовешь. На протяжении двадцати четырех часов одинаковым способом убиты муж и жена – это требует какого-то разумного объяснения.

Почему? – спрашивали себя детективы. И искали какую-нибудь зацепку.

То, что оба – и мужчина и женщина – были слепыми, только затрудняло задачу. Нет ни адресов, ни календарей с пометками, ни записных книжек, ни списка покупок – всего того, что может оказаться в доме у зрячего. Вся корреспонденция, которую они отыскали, велась с использованием азбуки Брейля. Разумеется, это они возьмут с собой для последующего перевода, но сейчас толку никакого. В квартире оказалась старая пишущая машинка: с ней уже поработали, на предмет отпечатков, ребята из лаборатории. Нашлась и чековая книжка, выданная местным отделением Первого федерального банка. На общем счету у Харрисов было 212 долларов. Нашли они и старый, покрытый пылью, домашний альбом. К нему явно не прикасались годами. В нем были фотографии Джимми Харриса – ребенка, затем юноши. Снимался он в основном в компании черных. Даже Джимми-солдат окружен людьми одного с ним цвета кожи. В конце альбома была приклеена глянцевая, восемь на десять, фотография, для которой явно позировали. На ней было пятеро мужчин, двое белых и трое черных. Они сфотографировались на фоне какого-то летнего жилища: нижняя часть – деревянная, верхняя – застекленная мансарда. Все пятеро улыбаются. Один из них – на корточках, в первом ряду – прикрывает рукой грубо сделанную надпись: «Огневой расчет „Альфа“. Второе отделение».

Среди бумаг, разбросанных по полу, они нашли собачий паспорт. Чистокровный Лабрадор, кличка – Стэнли. Дрессировку прошел в школе для собак-поводырей на Саут-Перри. Тут же валялись свидетельство о браке – с подписями свидетелей Анджелы Кумз и Ричарда Джерарда, – свидетельство о почетном увольнении из армии США и страховой полис, выданный компанией «Америкэн Херитидж инк». Главная наследница – Изабел Харрис. В случае ее смерти имущество страхователя наследует его мать миссис Софи Харрис. Номинальная стоимость полиса – 25 тысяч долларов.

Вот и все, что им удалось обнаружить.

Телефон на столе у Кареллы зазвонил в двадцать минут пятого, когда уставшие копы только переступили порог своего участка, Карелла рванулся через турникет и схватил трубку.

– Восемьдесят седьмой, Карелла.

– Это Мэлони, из отделения служебного собаководства.

– Да, Мэлони, привет.

– Что нам делать с этой собакой?

– С какой собакой?

– С черным Лабрадором, которого кто-то доставил сюда.

– С ним все в порядке?

– В порядке, в порядке, только как он здесь оказался?

– Это собака убитого.

– Очень интересно, но какое это имеет отношение к нашей службе?

– Никакого. Просто вчера вечером мы не знали, что с ней делать...

– И отправили сюда.

– Да нет же. Дежурный сержант вызвал ветеринара.

– Ага, нашего ветеринара. Ну вот мы и имеем собаку, с которой не знаем, что делать.

– Почему бы вам не заняться ее дрессировкой?

– А ты в курсе, сколько это стоит? К тому же, откуда нам знать, годится она для службы или нет?

– Ясно, – Карелла вздохнул.

– Ну так и что нам с ней делать?

– Я перезвоню.

– Когда? Если не заберешь ее до понедельника, отправлю на живодерню.

– Чего ты волнуешься? Что она, бешеная, что ли? Это собака-поводырь, и, на мой взгляд, совершенно здорова.

– Так ты думаешь? Такого грязного ошейника я еще не видал. Нет, так не пойдет. Зачем она нам? У нас здесь не зоопарк, а полицейская служба, у нас своя работа, как у вас своя. У себя в кабинете ты будешь держать эту сраную тварь? Чтобы она болталась у тебя под ногами, когда ты занят делом?

– Нет, но...

– Ну, так и нам она не нужна. Короче, если утром в понедельник ты не позвонишь и не скажешь, куда доставить собаку, она отправится на живодерню, а там пусть Бог спасет ее душу.

– Ясно, Мэлони.

– Пока, – Мэлони повесил трубку.

В пятницу инспекторская выглядела точно так же, как в любой другой день недели, включая субботу, воскресенье, а также праздники. Чистотой не блистала, краска кое-где облупилась, чувствовалась усталость от слишком тяжкой, без сна и без выходных, работы, однако же уютная и родная – и если начистоту, лучше места в городе не найдешь. Для тех, кто знал ее, другой такой не было в целом мире. Перебрось Кареллу в Пеорию или в Перт, в Амстердам или в Амхерст, – он просто места себе не найдет от скуки. Да даже и в этом городе, переведи его в один из новеньких, с иголочки, участков, и ему покажется, что его послали на Марс. Полицейским он мог быть только здесь. Вообще полицейский – это только служащий 87-го. Вот и все. По крайней мере в представлении Кареллы. Все другие участки и все другие копы оцениваются только по меркам 87-го и его штата. Территориальный императив. Гордость места. Вот и все.

А все – это комната на втором этаже, отделенная от коридора турникетом. В коридоре были две двери с матовым стеклом, на одной написано: «Канцелярия», на другой – «Мужская комната». «Женская комната» располагалась на первом этаже, напротив стола дежурного. Как-то здесь появился коп с Юга, ему надо было забрать под юрисдикцию своего штата одного типа, которого обвиняли в вооруженном ограблении. Он увидел надпись «Мужская комната» и, решив, что здесь моют руки, спросил, где можно «оправиться». У них на Юге мужской комнатой называлась ванная.

Вообще в Америке туалет это не то же самое, что в других странах. Ванная, комната отдыха – что угодно, но только не туалет. Американцам не нравится слово «Туалет». Слово «туалет» подразумевает отходы. А американцы, хотя отходов у них в стране больше, чем в любом другом месте мира, не любят говорить о них, как, впрочем, и о естественных отправлениях. Воспитанный американец, оказавшись за границей, скорее в штаны написает чем спросит, где туалет. В 87-м только преступники спрашивают, где туалет. «Эй, где тут у вас туалет?» – только и слышно. Кого здесь только не увидишь – хулиганов, воришек, проституток – и всем сразу надо в туалет. Преступники то и дело туда бегают. Это потому, что у них плохой мочевой пузырь. Но как называется туалет, они знают.

Сейчас в инспекторской сидело только двое задержанных, в пятницу днем обычно бывает больше. Один из них находился в зарешеченном помещении в дальнем конце комнаты. Он мерял шагами свою клетку и что-то бормотал под нос. Но, похоже, не о своих правах. Что было странно. Большинство преступников немедленно начинают качать права. Именно поэтому сразу же отличаешь рецидивиста от обычного гражданина, совершившего правонарушение. Рецидивист всегда разоряется о своих правах. «Я знаю свои права, – говорит он, и следом: – А где тут у вас туалет?» Второго задержанного, устроившись за столом по ту сторону шкафов, разделявших комнату, допрашивал детектив Коттон Хейз. Глядя на этих двоих, трудно сказать, кто из них праведник, а кто грешник.

Хейз был высоченный детина весом в 190 фунтов, с голубыми глазами, квадратной челюстью, подбородком с ямкой и рыжими волосами. На левом виске у него белела седая прядь, удивительным образом появившаяся после того, как на этом месте зажила ножевая рана. Нос прямой, без переломов, и четко очерченная линия рта с немного толстоватой нижней губой. Была во всем его облике некая одержимость, как у пророка, который выжил после удара молнии. Напротив него сидел мужчина почти одного роста с Хейзом, но немного потяжелее, с на редкость привлекательной внешностью. В темно-карих глазах его застыло мечтательное поэтическое выражение. Ему было шестьдесят пять, но выглядел он гораздо моложе. Он попался сегодня днем на квартирной краже. Прямо на месте преступления – набор воровских инструментов валялся здесь же, на полу. Он возился со стенным сейфом, когда в квартиру вошли привратник и полицейский. Сказать ему было нечего. Сейчас он спокойно выслушивал вопросы Хейза и отвечал на них слабым, измененным голосом. Это была его третья неудача. Обвинение выдвигалось по статье за невооруженное ограбление. Да, сегодня ему явно не повезло.

Мейер зажег свет. Хейз дернулся, словно рядом выстрелила гаубица. А арестант даже не пошевелился. Он по-прежнему смотрел на свои сложенные на коленях руки. В отличие от него детектив Ричард Дженеро, сидевший за столом у окна, поднял голову. Дженеро печатал отчет. Он ненавидел это занятие, потому что был не в ладах с правописанием. В особенности не давалось ему слово «виновный», слово, надо сказать, весьма существенное в полицейском обиходе. Дженеро всегда писал в точности как произносил, – «веновный». А «туалет» он произносил как «твалет». Дело в том, что Дженеро рос в Калмз Пойнте, а там по-американски говорят так же, как по-английски в Ливерпуле. Детективом Дженеро стал относительно недавно. И досталось ему это высокое место в полицейской табели о рангах благодаря тому, что он случайно ранил сам себя в ногу. Именно эта рана положила начало целому ряду событий, которые в конце концов привлекли к нему внимание начальства и принесли чаемый золотой жетон. В инспекторской его не особенно любили. Но зато его обожала собственная мать.

Дженеро махнул рукой Карелле. Тот подошел к его столу.

– Винов...

– Да, знаю, – Дженеро ткнул пальцем в нужное слово. На этот раз он написал правильно. Это означало, что на следующей неделе он подаст рапорт о повышении. – Стив, тут тебе звонили. Капитан Гроссман из лаборатории. Что-то по поводу ногтей.

– Спасибо, я перезвоню ему.

Дженеро посмотрел на настенные часы:

– Он сказал, что если не вернешься до пяти, то лучше звонить в понедельник.

– А что, он нашел что-нибудь?

– Не знаю.

– Кто это в клетке?

– А-а, это мой клиент.

– А что он сделал?

– Имел половое сношение в парке.

– Разве это преступление?

– "Непристойное поведение в общественном месте" – Дженеро процитировал соответствующую статью уголовного кодекса штата. – «Сознательная демонстрация интимных частей тела или совершение иных непристойностей в общественном месте карается...» Я застукал этого молодчика на месте преступления.

Карелла посмотрел на клетку:

– А женщина где?

– Она удрала. Но мне удалось заполучить ее трусы.

– Здорово, – похвалил Карелла. – Отличное вещественное доказательство. Молодец, Дженеро.

– Да, неплохо получилось, – самодовольно сказал Дженеро. – Месяца три схлопочет.

– Будет знать, как развратничать. – Карелла вернулся к себе за стол. Нарушителю общественного порядка было на вид лет двадцать. Наверное, его подцепила какая-нибудь проститутка из Гровер-парка, и он решил провести приятных полчасика в этот солнечный ноябрьский полдень, опасаясь разве только мороза и забыв о недреманном оке стражей порядка. Сейчас, похоже, беднягу больше тревожила реакция его матери, чем срок, который он запросто мог схлопотать. Карелла вздохнул, открыл справочник служебных телефонов и набрал номер полицейской лаборатории. Гроссман поднял трубку на шестом гудке. Он явно запыхался.

– Лаборатория. Гроссман.

– Сэм, это Стив.

– Я уже был внизу, дай найду папку. Не вешай трубку.

Карелла представил себе Гроссмана в тишине застекленной лаборатории в центральном полицейском управлении в центре города. Это был высокий угловатый мужчина, больше похожий на фермера, чем на эксперта-криминалиста. Он носил очки, за которыми скрывались простодушные голубые глаза. Хоть речь его изобиловала специальными терминами, которые он выпаливал с профессиональной уверенностью, во всей повадке скрывался некий аристократизм, мягкая неспешность, воскрешающая в памяти давно ушедшие времена. Только месяц назад его повысили в звании, и Карелла прошагал полгорода, чтобы пригласить его по этому поводу на обед.

– Стив, ты здесь?

– Да.

– Вот, слушай, Джеймс Рэндольф Харрис, пять футов десять дюймов, сто...

– Где ты раскопал эти сведения, Сэм?

– Из архива прислали. Я думал, ты запрашивал.

– Нет.

– Стало быть, кто-то еще.

– А что, у вас есть что-нибудь на него?

– Нет, нет, это армейские данные. Правда, десятилетней давности, так что, может, не все соответствует...

– Одно точно не соответствует. Он с тех пор ослеп.

– Так что, дочитывать? Тебе ведь наверняка пришлют копию. Они знают, что ты ведешь это дело?

– Наверное. Сегодня утром я послал в морг своего человека. У Харриса как раз снимали отпечатки пальцев. Минуту, у меня тут должны быть результаты.

– Стало быть, дочитывать не надо?

– Нет, скажи только, что там у него под ногтями?

– Этот парень был садовником?

– С чего ты взял?

– У него земля под ногтями.

– Грязь?

– Земля. Это большая разница. Стив, вот у нас с тобой под ногтями грязь. Верно, Стив?

– Да уж точно, – Карелла улыбнулся.

– Впрочем, как и у большинства интеллигентных людей, вроде нас.

– Не могу отрицать.

– Ну а у Джеймса Харриса под ногтями земля. На треть пахотный слой, на треть песок и на треть перегной. Почва плодородная, жирная.

– А где, собственно, у нас в городе можно заниматься садовыми работами?

– У себя дома, на подоконнике.

– Ага.

– Дает это тебе что-нибудь?

– Пока не знаю, Сэм. Его жену тоже убили, слышал?

– Нет.

Твои ребята там были утром. Дашь знать, если они откопают что-нибудь?

– Скажу Дэвису, чтобы завтра утром он тебе позвонил.

– Спасибо.

– Ты где будешь, на работе?

– Вообще-то завтра у меня выходной. Передай ему, пусть позвонит домой.

– Ладно. Что-нибудь еще?

– Да нет, спасибо.

Карелла повесил трубку и потянулся к длинному конверту со штампом «Архив», но, бросив взгляд на часы, передумал и снова открыл телефонный справочник. Было без десяти пять, но все же он решил попробовать.

– Форт-Джефферсон, – откликнулся мужской голос.

– Шестьдесят один – сорок девять, пожалуйста.

– Соединяю.

Вскоре ответил другой мужской голос.

– Центральный армейский архив.

– Говорит детектив Карелла из восемьдесят седьмого. Мне нужно кое-что выяснить.

– Капитан Маккормик разговаривает по другому телефону, подождете, или попросить его перезвонить вам?

– Подожду.

Карелла открыл конверт, адресованный на его имя. Тепло, но не горячо. Как Гроссман и сказал, у полиции сведений на Харриса не было, и отпечатки его удалось обнаружить только потому, что он служил в армии Соединенных Штатов. Впрочем, если бы у него снимали отпечатки для поступления на гражданскую службу, полиция тоже отыскала бы их. Все это мало что давало. Описание внешнего облика, отпечатки, анализ земли, обнаруженной под ногтями больших пальцев на обеих руках. Вот и все. Карелла сложил лист и сунул его назад в конверт. Наконец Маккормик взял трубку.

– Капитан Маккормик.

– Капитан, это детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Мне нужна ваша помощь.

– Э-э... – Карелла почувствовал, что его собеседник смотрит на часы.

– Я понимаю, что уже поздно, – сказал он.

– Н-да.

– Но, видите ли, мы расследуем двойное убийство, и я был бы весьма признателен...

– И что же вам надо?

– Один из убитых служил в армии. И я хотел бы посмотреть его личное дело.

– Следует послать письменный запрос.

– Капитан, речь идет об убийстве, и нам хотелось бы действовать побыстрее...

– А это убийство напрямую связано с армейской службой жертвы?

– Не могу сказать. Мы все еще как в потемках.

– Н-да. В любом случае здесь у нас только личные дела тех, кто прикомандирован к Форт-Джефферсон.

– Да, это я понимаю. Вам придется связаться с Сент-Луисом.

– А им понадобится от 24 до 72 часов, чтобы найти то, что вам нужно.

– Может, мне самому позвонить туда?

– Не думаю, что это ускорит дело.

– Тогда, может, вы позвоните от моего имени?

– Уже почти пять.

– Там на час меньше.

– Ладно, как зовут этого парня?

– Джеймс Рэндольф Харрис.

– И когда он был в армии?

– Десять лет назад.

– Хорошо, я свяжусь с Сент-Луисом. Вам требуются полные данные?

– Если можно. И скажите им, пожалуйста, что это убийство, которое расследуется здесь, в Айсоле, так что нужно соблюсти все формальности.

– Ладно.

– И еще. Попросите их, пожалуйста, прислать сведения прямо на мое имя.

– Боюсь, они сошлются на закон о свободе получения информации.

– А в чем тут нарушение?

– Они привыкли действовать обычными каналами. В общем, если я надавлю на них, то, наверное, к понедельнику материалы у меня будут. И если мне не удастся найти сержанта, у которого будут дела в городе, вам самому придется приехать сюда, в Калмз Пойнт.

– Я очень рассчитываю на вас.

– Сделаю все возможное.

– Спасибо, – Карелла повесил трубку.

Настенные часы показывали без пяти пять. В другом конце комнаты Дженеро вернулся к своему отчету. Хейз резко поднялся из-за стола и, бросив задержанному: «Ладно, приятель, пошли», повел его снимать отпечатки пальцев. В кабинете у лейтенанта зазвонил телефон. Звонок повторился, потом все смолкло. Карелла выдвинул нижний ящик стола, где держал телефонные справочники всех пяти округов города. Выбрав нужный, открыл его на букву "П" и набрал номер компании «Престиж Новелти».

Трубку взяла секретарша.

– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Я хотел бы поговорить с владельцем компании.

– Мистер Престон, кажется, ушел и, боюсь, сегодня уже не вернется.

– А нельзя ли проверить?

– Конечно, сэр. – В трубке послышался щелчок. Карелла с раздражением подумал, что половину своего рабочего времени проводит в телефонных разговорах. Другая половина уходит на печатание отчетов в трех экземплярах. Может, начать курить сигары? – Вы здесь?

– Да, да, слушаю вас.

– Весьма сожалею, сэр, но мистер Престон действительно ушел.

– А нельзя ли узнать его домашний номер?

– Прошу прощения, сэр, но нам запрещается...

– Речь идет об убийстве.

– И все равно я не могу взять на себя...

– Хорошо, соедините меня с кем-нибудь из начальства.

– На работе сейчас только я и мисс Холигэн. Да и я уже собиралась уходить, когда...

– Соедините меня с мисс Холигэн.

– Сию минуту, сэр, только и она не даст вам домашнего номера мистера Престона. – Снова в трубке послышался щелчок. Карелла ждал. Его отец курил сигары: он курил их до тех пор, пока...

– Мисс Холигэн у телефона, – женщина говорила в нос и очень решительно. – К вашим услугам, сэр.

– Это детектив Карелла из...

– Да, мистер Карелла. Насколько я понимаю, вам нужен домашний номер мистера Престона.

– Именно.

– Нам не разрешается...

– Мисс Холигэн, вы кем работаете?

– Я бухгалтер.

– Мисс Холигэн, мы расследуем двойное убийство...

– Понимаю, но...

– Одна из жертв работала в вашей компании.

– Да, Изабел Харрис.

– Верно.

– Нас уже известили.

– Мне нужен номер телефона мистера Престона.

– Понимаю, мистер Карелла, но нам не разрешается давать домашние телефоны работников компании.

– Мисс Холигэн, как вы понимаете, я могу сейчас отправиться в прокуратуру и получить ордер, предписывающий вам сообщить мне номер телефона...

– Вы позвонили, как раз когда мы собирались закрываться...

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что даже если вы получите ордер, все равно до понедельника здесь никого не будет. А в понедельник вполне можете позвонить мистеру Престону по этому телефону.

– До понедельника я ждать не могу.

– Весьма сожалею, но ничем не могу вам помочь.

– Мисс Холигэн, известна ли вам статья 195.10 уголовного кодекса?

– Нет.

– Она называется так: «Отказ от сотрудничества с полицейским при исполнении служебных обязанностей». Я офицер полиции, и я исполняю свои обязанности, а вы отказываетесь со мной сотрудничать, мисс Холигэн. – Карелла немного слукавил. На самом деле текст статьи звучал так: «Безосновательный отказ от сотрудничества с полицейским при исполнении служебных обязанностей, который может подтвердить свои полномочия, влечет за собою задержание».

Мисс Холигэн погрузилась в длительное раздумье.

– А почему бы вам просто не посмотреть телефонную книгу? – сказала она наконец.

– Где он живет?

– В Риверхеде.

– Как его зовут?

– Фрэнк.

– Благодарю вас, – Карелла повесил трубку. Вытащив из ящика телефонный справочник Риверхеда, он открыл его на "П" и, пробежав глазами около сорока Престонов, нашел нужный номер. Посмотрев на часы, Карелла в очередной раз поднял трубку.

Через пять гудков подошла женщина.

– Да?

– Добрый день, позовите, пожалуйста, мистера Престона.

– А кто его спрашивает?

– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого полицейского участка.

– Кто?

– Детектив Карелла из...

– Полиция?

– Да.

– Его нет дома. А с кем я говорю?

– Это его жена.

– Миссис Престон, а когда вы ожидаете мужа?

– По пятницам он обычно возвращается часов в шесть. А что, это по поводу той слепой девушки?

– Да.

– Какой ужас...

– Совершенно согласен. Миссис Престон, передайте, пожалуйста, мужу, что я позвоню ему попозже.

– Хорошо.

– Спасибо, – Карелла повесил трубку.

Со своего телефона Мейер разговаривал с Софи Харрис, матерью Джимми. «Мы будем у вас через полчаса, это удобно? Хорошо, до встречи». Он повернулся на вращающемся стуле и спросил Кареллу:

– Ты как, поедешь?

– Конечно.

– Она рыдает прямо как ребенок. Только что вернулась из морга, опознала оба трупа. А что тебе удалось выудить из военных?

– Да немного. Я только что звонил Франку Престону, это начальник Изабел Харрис. Его сейчас нет дома попозже перезвоню, может, он нам что-нибудь скажет! Пока-то сплошные вопросы.

– Ты о Джимми и Изабел?

– Ну да. Мы ведь практически ничего о них не знаем.

– Пока нет. Ладно, поехали, поговорим с мамой.