4. Пленница

Опустив голову, Мегрэ медленно шагал по полю, где уже проклевывались побеги озимой пшеницы, окрашивая землю в бледно-зеленый цвет.

Утреннее солнце поднялось высоко, воздух дрожал от пения невидимых птиц. В Авренвиле, у входа в местный трактир, стоял Люкас. Он ожидал представителя прокуратуры и заодно как бы нес караульную службу у машины, которая доставила сюда г-жу Гольдберг и была взята ею напрокат в Париже, где-то около площади Оперы.

Жену антверпенского брильянтщика положили на железную кровать в комнате на втором этаже. После ночного врачебного осмотра труп ее оставался полуобнаженным, и его накрыли простыней.

Начинался прекрасный апрельский день. Приглядываясь к следам ночных событий, Мегрэ не спеша шел по тому самому полю, где несколькими часами раньше, ослепленный фарами, тщетно пытался обнаружить и задержать убийцу. Невдалеке два крестьянина грузили на телегу бурт свеклы. Лошади терпеливо ждали.

Два ряда деревьев, насаженных вдоль автострады, рассекали пейзаж надвое. Бензоколонки сверкали на солнце красным лаком.

Мегрэ покуривал трубку, и лицо его выражало то ли упрямство, то ли, пожалуй, угрюмость. Судя по отпечаткам обуви на поле, г-жа Гольдберг была убита пулей, выпущенной из карабина, потому что убийца не подходил к гостинице и трактиру ближе чем на тридцать метров.

То были следы мужской обуви среднего размера на подошве без гвоздей. Следы складывались в дугу и вели к перекрестку Трех вдов. Эта дуга проходила на примерно одинаковом удалении от дома Андерсенов, виллы Мишонне и гаража-мастерской Оскара.

Короче, все это вместе взятое не доказывало ровно ничего, не вносило в расследование ни одного нового элемента, и Мегрэ, выйдя на дорогу, в большом раздражении сильнее обычного стиснул трубку в зубах.

У входа в мастерскую он увидел «гаражиста», как обычно засунувшего руки в карманы чрезмерно просторных брюк. На его простоватом лице застыла откровенно глупая улыбка.

— Уже на ногах, комиссар? — крикнул он через дорогу.

В тот же момент между мастерской и Мегрэ остановилась машина — это был «ситроен» Андерсена.

Датчанин сидел за рулем в перчатках, в мягкой шляпе и с сигаретой во рту. Он приподнял шляпу.

— Комиссар, позвольте сказать вам несколько слов, — затем опустил стекло дверцы и со свойственной ему корректностью добавил: — Прошу вас при любых условиях разрешить мне съездить в Париж. Я надеялся встретить вас именно здесь и, как видите, не ошибся. Скажу вам, что вынуждает меня к этой поездке. Сегодня пятнадцатое апреля. Фирма «Дюма и сыновья» должна выплатить мне гонорар за очередную работу. И сегодня же мне необходимо внести арендную плату за следующий квартал. — Он виновато улыбнулся. — В общем, дело, конечно, довольно банальное, но для меня оно весьма важно. Нужны деньги.

Карл ненадолго снял свой черный монокль, чтобы понадежней вправить его в глазную впадину. Мегрэ отвернулся, не желая снова встретить застывший взгляд стеклянного глаза.

— А ваша сестра?

— Вот о ней-то я как раз и хотел вам сказать. Не будет ли это слишком с моей стороны, если я попрошу вас распорядиться, чтобы за домом время от времени велось наблюдение?

Три машины темных расцветок, следуя из Арпажона, поднимались вверх по косогору. Доехав до поворота на Авренвиль, они свернули туда.

— Что это за машины? — спросил Карл.

— Прокуратура. Госпожу Гольдберг убили сегодня ночью, когда она выходила из автомобиля перед входом в трактир.

Мегрэ внимательно следил за реакцией Андерсена. По ту сторону шоссе г-н Оскар, не торопясь, прогуливался около своего гаража.

— Убита? — повторил Карл и с внезапной нервозностью добавил: — Послушайте, комиссар. Я обязательно должен поехать в Париж. Я не могу оставаться без гроша, особенно в день, когда поставщики предъявляют мне счета. Но мне очень хочется сразу по возвращении помочь вам разоблачить виновного. Это вы мне позволите, не так ли? Точно я ничего не знаю. Но у меня предчувствие… Как бы это выразиться?.. Я догадываюсь о возможных кознях…

Ему пришлось поставить свою машину впритирку к тротуару — какой-то грузовик, шедший из Парижа, сигналил, требуя проезда.

— Ладно, езжайте! — согласился Мегрэ.

Карл кивнул, закурил новую сигарету, включил скорость, и его ветхий автомобильчик тронулся с места, спустился по склону и начал медленно преодолевать противоположный подъем.

Три темные машины остановились у въезда в Авренвиль, и около них замелькали силуэты людей.

— Ну как, не желаете опрокинуть рюмочку?

Нахмурив брови, Мегрэ посмотрел на улыбающегося «гаражиста», который, нисколько не робея, еще раз предложил ему выпить.

Комиссар зашагал к дому Трех вдов, набивая на ходу трубку. На участке в кронах высоких деревьев сновали и щебетали птицы. Ему пришлось пройти мимо виллы Мишонне.

Окна были открыты. На втором этаже, в спальне, он заметил г-жу Мишонне в чепчике. Подойдя к окну с ковриком в руках, она перегнулась через подоконник и принялась вытряхивать пыль.

На первом этаже страховой агент в рубашке без воротничка, небритый и нечесаный, мрачно и как-то отрешенно глядел на дорогу, куря при этом пенковую трубку с чубуком из вишневого дерева. Заметив комиссара, он не поздоровался, а притворился, будто набивает трубку и всецело озабочен этим занятием.

Немного времени спустя Мегрэ позвонил у ворот решетки дома Андерсенов. Минут десять кряду он тщетно звонил снова и снова. Все ставни оставались наглухо закрытыми. Не было слышно ничего, кроме неумолчного щебета птиц, которые превратили каждое дерево в какой-то свой, предельно взбудораженный мирок.

Наконец Мегрэ, пожав плечами, достал из кармана набор отмычек, выбрал подходящую, и через две-три секунды язычок замка сработал. Как и накануне, комиссар обошел строение и очутился у остекленных дверей-окон гостиной.

Он постучал. Не дождавшись ответа, заворчал и решительно пошел в гостиную, где обратил внимание на открытый патефон с пластинкой на диске.

Зачем он завел патефон? На это он и сам не мог бы ответить. Заскрипела игла, и зазвучало аргентинское танго в исполнении оркестра. Комиссар поднялся вверх по лестнице.

Комната Андерсена на втором этаже была открыта. Около платяного шкафа Мегрэ заметил пару обуви, несомненно, только что начищенную до блеска. Рядом лежали щетка и банка с гуталином, а пол в этом месте был покрыт, словно мелкой сыпью, брызгами грязи.

Комиссар достал из кармана лист бумаги, на который раньше нанес очертания следов, обнаруженных им на поле. Сравнил контуры. Сходство было полным.

Но он не вздрогнул, не возликовал, а продолжал курить, такой же угрюмый, как и в момент пробуждения.

— Это ты? — спросил женский голос.

Он не сразу ответил. Он не видел женщину, которая заговорила. Голос донесся из комнаты Эльзы. Дверь в нее была закрыта.

— Это я, — проговорил он наконец, намеренно исказив свой голос.

Наступило довольно долгое молчание. И вдруг:

— Кто там?..

Теперь уже не стоило плутовать.

— Комиссар, которьш уже был здесь вчера. Я желал бы сказать вам несколько слов, мадемуазель.

И снова молчание. Мегрэ очень захотелось угадать, чем она занимается по ту сторону двери, отделенной от пола узкой полоской солнечного света.

— Я вас слушаю, — вымолвила она наконец.

— Будьте любезны открыть мне дверь. Если вы не одеты, могу подождать.

И опять эта раздражающая тишина. Затем вдруг легкий, короткий хохоток.

— Мне трудно выполнить вашу просьбу, комиссар.

— Почему же?

— Потому что я заперта. Следовательно, нам придется беседовать, не видя друг друга.

— Кто вас запер?

— Мой брат Карл. Я сама прошу его об этом, когда он уходит из дому. Я очень боюсь бродяг, а их тут немало.

Мегрэ ничего не ответил, достал из кармана отмычку и бесшумно вставил ее в замочную скважину. При этом у него слегка сжалось горло — быть может, из-за беспокойных мыслей, роившихся в его голове.

Однако, когда замок щелкнул, он не стал открывать дверь, а предупредил:

— Я намерен войти к вам, мадемуазель.

И странный контраст: из коридора, куда не проникал дневной свет, он вдруг попал в какую-то своеобразную световую декорацию.

Жалюзи были закрыты, но их горизонтальные планки пропускали широкие пучки солнечных лучей.

Интерьер комнаты был пронизан головоломным нагромождением светотеней. Стены, отдельные предметы, даже лицо Эльзы — все казалось словно разрезанным на светоносные слои.

К этому прибавлялись сладостно-терпкий аромат, исходивший от молодой женщины, и другие подробности, например, шелковое белье, брошенное на глубокое кресло, египетская сигарета, тлевшая в фарфоровой чашечке-пепельнице, поставленной на одноногий лакированный круглый столик. Ну и, конечно же, сама Эльза, облаченная в пеньюар цвета граната и возлежащая на черном бархате дивана.

Она во все глаза глядела на Мегрэ, а он, со своей стороны, тоже вытаращился на нее, изумленный, но явно забавляясь и, вместе с тем, пожалуй, немного страшась чего-то.

— Что вам угодно, комиссар?

— Хотел бы поговорить с вами. А если помешал, так уж соблаговолите извинить меня…

Эльза рассмеялась озорным девичьим смешком. При этом одно плечо оголилось, и она тут же поправила пеньюар. Съежившись, подобрав под себя ноги, она продолжала лежать, а светотени разрисовали «под зебру» и саму Эльзу, и диван, и все остальное в комнате.

— Как видите, ничего особенного я не делаю. Я вообще никогда ничего не делаю.

— Почему вы не поехали с братом в Париж?

— Он этого не желает. Считает, что при деловых переговорах присутствие женщины только мешает.

— Вы никогда не покидаете дом?

— Нет, почему же, я выхожу. Люблю прогуляться по парку.

— И это все?

— Парк занимает три гектара. Этого вполне достаточно, чтобы размяться, разве нет? Но прошу вас, комиссар, присядьте. Вы проникли сюда обманным путем, и это меня ужасно смешит.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что мой брат сделает большие глаза, когда вернется. Он, знаете ли, строже самой строгой мамаши! Строже самого ревнивого любовника! Словом, он неусыпно бдит, стережет меня и, представьте, считает это самой главной своей обязанностью.

— А мне было показалось, что, опасаясь бандитов, вы сами хотите сидеть взаперти.

— Это тоже правда. Я настолько привыкла к одиночеству, что постепенно начала бояться людей.

Мегрэ уселся в кресло и положил на ковер свою шляпу-котелок. И всякий раз, когда Эльза поднимала на него глаза, он отворачивал голову, потому что никак не мог привыкнуть к ее особенному, пронзительному взгляду.

Накануне она показалась ему какой-то нереальной, загадочной. Всматриваясь в нее в полумраке, он видел в ней нечто древнее, жреческое, но вместе с тем и ультрасовременное — некий собирательный образ кинодивы или звезды экрана. Первая встреча с ней носила поистине театральный характер.

Теперь же ему захотелось открыть ее чисто человеческую сущность, но его смущала некоторая интимность обстановки их нынешней беседы с глазу на глаз.

Комната, где разлит запах тонких духов, где Эльза в пеньюаре, раскинувшаяся на диване и раскачивающая туфельку без задника на кончике обнаженной ступни, и Мегрэ, мужчина средних лет, с чуть раскрасневшимся лицом, и эта шляпа-котелок на полу… Чем не сюжет для пикантного эстампа, какие публикует на своих страницах фривольный еженедельник «Ля ви паризьен»?

Явно сконфуженный, он сунул трубку в карман, не подумав о том, что не высыпал из нее пепел и остатки табака.

— В общем, вам здесь довольно скучно?

— Нет… То есть да… Не знаю, как вам сказать… Вы курите сигареты?

Она указала ему на пачку сигарет оттоманской табачной монополии. На наклейке значилась цена — 20 франков 65 сантимов, и Мегрэ вспомнил, что парочка вроде бы живет на две тысячи франков в месяц, что Карлу понадобилось поехать в Париж и получить свой гонорар чуть ли не за час до истечения срока погашения арендной платы и расчетов с поставщиками.

— Вы много курите?

— От одной до двух пачек в день.

Она протянула ему изящно инкрустированную зажигалку и вздохнула, выставив при этом грудь и приоткрыв корсаж.

Но комиссар не спешил осуждать ее. Ему случалось встречать в высшем свете, среди людей, приглашаемых во дворцы и замки сильных мира сего, расфуфыренных иностранок, которых какой-нибудь мелкий буржуа принял бы за проституток.

— Ваш брат выходил вчера вечером?

— А по-вашему? Я этого не знаю.

— А разве вчера вечером между вами не произошла довольно затяжная ссора?

Она улыбнулась, обнажив великолепные зубы.

— Кто вам сказал? Неужели он сам? Мы, бывает, иной раз и поссоримся, но по-хорошему, ласково, знаете ли. Вчера я его упрекнула за то, что он вас плохо принял. А он всегда был такой дикий! Даже в ранней молодости.

— Вы жили в Дании?

— Да, в большом замке на берегу Балтики. В очень печальном замке, который выделялся своей белизной среди неяркой зелени. Вы не знаете эту страну? Она мрачна. И все-таки подлинно прекрасна.

Взгляд ее словно стал тяжелее от внезапного прилива ностальгии, а по телу пробежала сладострастная дрожь.

— Мы были богаты. Но наши родители отличались большой строгостью, как, впрочем, большинство протестантов. Меня религия никогда не занимала, а вот Карл, он вдобавок ко всему и верующий. Не настолько, как его отец, который потерял все свое состояние из-за слишком большой честности и совестливости. В общем, мы с Карлом покинули родину.

— Три года назад?

— Да. И вы только подумайте — ведь моего брата ожидала карьера высокопоставленного сановника при дворе. А теперь, извольте видеть, он вынужден зарабатывать на жизнь, рисуя эскизы для каких-то жутких тканей. В Париже, в отелях второго или даже третьего разряда, где нам приходилось останавливаться, он чувствовал себя ужасно несчастным. А ведь у него и у наследного принца Дании был один и тот же воспитатель. В общем, он предпочел похоронить себя заживо здесь.

— А заодно и вас.

— Да. Впрочем, я привыкла сидеть взаперти. В замке моих родителей я тоже жила, как пленница. Меня изолировали от всех девушек, которые могли бы стать моими подругами: они, мол, слишком низкого происхождения.

Внезапно выражение ее лица изменилось.

— Считаете ли вы, что Карл стал… как бы это назвать?.. Ну, что он, в общем, стал ненормальным? — спросила она и подалась вперед, словно затем, чтобы лучше расслышать мнение комиссара.

— Вы опасаетесь, что… — удивился Мегрэ.

— Я так не сказала. Ничего не сказала. Простите меня, пожалуйста, но при вас хочется говорить. Не знаю, почему я прониклась к вам полным доверием… Так как же все-таки?

— Иногда он ведет себя странно, верно?

Эльза устало повела плечами, закинула ногу на ногу, тут же приняла прежнее положение, встала, на мгновение обнажив между полами пеньюара молодое тело.

— Что вы хотите услышать от меня? Теперь я уж и сама не знаю… После этой истории с автомобилем… Ну посудите сами: чего ради он стал бы убивать человека, которого даже не знал?

— Вы уверены, что он никогда не встречал Исаака Гольдберга?

— Да. Так мне кажется.

— А в Антверпене вы бывали вдвоем?

— Три года назад, следуя из Копенгагена, мы остановились там на одну ночь. Но нет! Мой брат на такое не способен, и если даже он в самом деле стал вести себя довольно странно, то я убеждена, что это скорее из-за аварии самолета, чем из-за нашего разорения. Знали бы вы, как он был красив! Он и сейчас хорош, когда вставит свой монокль. Но уже как-то по-другому, понимаете? Не представляю, как бы он стал обнимать женщину без этого кусочка черного стекла. Без этого неподвижного глаза, обрамленного красноватой кожей…

Она вздрогнула:

— Вот почему он прячется от людей.

— Но тем самым он прячет и вас.

— И что с того?

— Вы принесены в жертву…

— Что ж, таково назначение женщины, особенно сестры. Впрочем, во Франции дело обстоит не совсем так. У нас в Дании, как и в Англии, главную роль в семье играет старший сын, наследник имени.

Она разнервничалась, непрерывно курила, чаще и глубже затягивалась, расхаживая по комнате. Блики света падали на пунцовый пеньюар и словно угасали на нем.

— Нет, Карл не мог убить! Тут недоразумение. Вы ведь сами не верите в это, иначе вы бы его не выпустили. Разве что…

— Разве что?

— Хотя вы в этом, конечно, не признаетесь, но мне точно известно, что при отсутствии веских доказательств полиция иной раз выпускает подследственного на свободу для того, чтобы потом окончательно запутать его. В данном случае это было бы отвратительно.

Она раздавила окурок в фарфоровой чашечке.

— И зачем мы только поселились у этого злополучного перекрестка! Бедный Карл, как он хотел жить уединенно! А в действительности, комиссар, мы здесь менее одиноки, чем были бы в самом густонаселенном квартале Парижа. Прямо перед нами живут эти людишки, эти невозможные и сверхлюбопытные мелкие буржуа, которые шпионят за нами. Особенно она, напялив по утрам белый чепец или с криво привязанным шиньоном к вечеру. А там, чуть подальше, этот гараж… В общем, скажу так: здесь три группы, три лагеря на одинаковом расстоянии один от другого.

— Вы поддерживали какие-нибудь отношения с супругами Мишонне?

— Нет. Один раз он зашел к нам насчет страховки. Но Карл вежливо выпроводил его.

— А «гаражист»?

— Тот никогда здесь не появлялся.

— Скажите, это ваш брат захотел сбежать в воскресенье утром?

С минуту она молчала, наклонив голову. Щеки ее порозовели.

— Нет, — еле слышно произнесла она наконец и вздохнула.

— Значит, это вы предложили бегство?

— Да. Я не сразу смогла собраться с мыслями, обдумать наше положение. Чувствовала — схожу с ума при мысли, что Карл мог совершить преступление. Накануне он был так расстроен… Тогда я стала убеждать его…

— Он не поклялся вам в своей невиновности?

— Поклялся.

— Вы ему поверили?

— Не сразу.

— А сейчас?

Не торопясь, чеканя каждый слог, Эльза ответила:

— Я думаю, что, несмотря на все свои несчастья, Карл не способен совершить по собственной воле плохой поступок. Но послушайте меня, комиссар. Он, не-сомнению, вскоре вернется. И если он застанет вас здесь, то бог знает что подумает.

Она улыбнулась, и в ее улыбке, вопреки всему, была какая-то доля кокетства или даже вызова.

— Ведь вы будете его защищать, комиссар, правда? Вызволите его из этого неприятного положения, хорошо? Как бы я была вам благодарна!

Она протянула ему руку, и при этом жесте ее пеньюар слегка приоткрылся.

— До свидания, комиссар!

Он поднял с ковра свой котелок и прошел наискосок к двери.

— Можете опять запереть дверь, чтобы он ничего не заметил, — сказала Эльза.

Через полминуты Мегрэ спустился по лестнице, пересек гостиную с разностильной мебелью и вышел на террасу, залитую горячими лучами солнца.

По автостраде, жужжа, проносились машины. Мегрэ бесшумно закрыл за собой ворота.

Проходя мимо авторемонтной мастерской, он услышал насмешливый голос:

— В добрый час! А вы-то сами ничего не боитесь?

Это был г-н Оскар. Радостно возбужденный, он добавил с характерным парижским выговором:

— Ну вот что, комиссар. Решитесь же наконец зайти ко мне и выпить чего-нибудь. Господа из прокуратуры уже уехали. Так что не пожалейте потратить минутку на это дело.

Мегрэ заколебался, но тут его лицо исказила гримаса: механик начал со скрежетом обрабатывать напильником какую-то стальную деталь, зажатую в тиски.

— Десять литров! — крикнули из автомобиля, остановившегося у одной из бензоколонок. — Есть тут кто живой?

Г-н Мишонне, еще не успевший побриться и надеть воротничок, стоял в своем крохотном палисаднике и смотрел поверх ограды на шоссе.

— Ну вот и слава богу! — воскликнул г-н Оскар, видя, что на сей раз Мегрэ расположен следовать за ним. — Мне, знаете ли, нравятся люди, которые обходятся без церемоний. Не то что эти аристократишки из Трех вдов…

Загрузка...