Ночь на перекрестке

5. Брошенное авто

— Сюда, пожалуйста, комиссар. Проходите. Уж не посетуйте, у нас по-простому. Мы всего лишь рабочие.

Г-н Оскар толкнул входную дверь своего дома, расположенного позади гаража и бензозаправки, и они вошли прямо на кухню, которая была вровень со двором и, видимо, служила заодно и столовой: на столе еще оставались неубранные после завтрака посуда и приборы.

Женщина в халате из розового кретона драила медный кран. Увидев Мегрэ, она остановилась.

— Подойди-ка, цыпочка, я представлю тебе комиссара Мегрэ… Моя жена, комиссар. Она, заметьте, вполне могла бы себе позволить держать служанку. Но тогда ей нечем будет заняться самой и она станет скучать.

Она была ни дурна, ни хороша собой, выглядела лет на тридцать. Обычный утренний, без всяких «соблазнов» халат. Растерянно глянув на Мегрэ, она вопросительно посмотрела на мужа.

— Принеси-ка нам по рюмочке аперитива… Есть у меня, комиссар, экспортная черносмородинная настойка. Вы не против? Хотите отведать ее в гостиной? Нет? Тем лучше. Я-то сам люблю, чтобы все было запросто. Верно, цыпочка?.. Нет, нет, эти рюмочки не годятся, давай стопки.

Г-н Оскар откинулся на спинку стула. Он сидел в розовой рубашке, без жилета, заложив руки за поясной ремень и прижав пальцы к круглому животу.

— Между прочим, комиссар, дамочка из Трех вдов довольно-таки пикантна. Вы согласны со мной? Конечно, не стоит говорить об этом в присутствии моей жены. Но если между нами, то что там говорить, для любого мужчины — это очень даже лакомый кусочек. Только вот ее брат… Во всяком случае он выдает себя за ее брата. Тоже мне тип! Рыцарь печального образа. Только и знает, что шпионить за ней. Поговаривают, что когда он уезжает — пусть хоть на час, — так уж обязательно запирает ее на замок, да еще на два поворота ключа, и что то же самое он делает каждую ночь. Как по-вашему, может быть так между братом и сестрой? Не похоже что-то… В общем, ваше здоровье!.. Цыпочка, скажи Жожо, чтобы не забыл починить грузовик из Ларди.

Мегрэ повернулся к окну — он услышал шум мотора, напомнивший ему «ситроен» Андерсена.

— Это не то, что вы думаете, комиссар. Я могу, не сходя с места и с закрытыми глазами, в точности рассказать обо всем, что происходит на шоссе. Эта тарахтелка принадлежит инженеру здешней электростанции. А вы, верно, ждете возвращения нашего аристократа?

Будильник на этажерке показывал одиннадцать часов. Через приоткрытую дверь Мегрэ заглянул в коридор, где на стене висел телефон.

— Что же вы не пьете? Давайте выпьем за успешное дознание… Между прочим, вам не кажется, что вся эта история довольно смешна? И главное, что за дурацкая идея поменять машины, угнать «шестерку» у этого кретина напротив? Уж он-то и вправду кретин, точно говорю вам. В общем, таких соседей даже врагу не пожелаю!.. А вас я наблюдаю со вчерашнего дня, все ходите-бродите туда-сюда. Очень даже забавно. Особенно когда вы косо поглядываете на людей, будто подозреваете всех подряд. Между прочим, есть у меня со стороны жены свояк, так он тоже служил в полиции. Расследовал дела по разным азартным играм. Каждый день ошивался на ипподроме и, что самое смешное, посылал мне точнейшие сведения насчет тотализатора. Понимаете?.. Так что ваше здоровье!.. Ну как, цыпочка, сделала, что я просил?

— Сделала.

Молодая женщина, вернувшись на кухню, на мгновение задумалась, чем бы еще заняться.

— Давай, чокнись с нами. Комиссар человек не гордый, и хоть ты и намотала волосы на бигуди, он, тем не менее, не откажется выпить за твое здоровье.

— Вы позволите мне позвонить по телефону? — прервал его Мегрэ.

— Всегда пожалуйста! Только хорошенько прокрутите ручку аппарата. Если нужен Париж, сразу же соединят.

Полистав телефонный справочник, Мегрэ нашел в нем номер текстильной фабрики «Дюма и сыновья», где Карл Андерсен, по его словам, должен был в этот день получить деньги.

Разговор длился недолго. Кассир, оказавшийся на проводе, подтвердил, что Андерсен действительно мог бы получить причитающиеся ему две тысячи франков, но добавил, что на улице Четвертого Сентября его пока еще не видели.

Когда Мегрэ вернулся на кухню, г-н Оскар многозначительно потирал руки.

— Знаете что? Уж лучше я признаюсь вам, что все это доставляет мне удовольствие. Потому что в таких делах я хорошо разбираюсь. Итак, здесь, у перекрестка, происходит странная история. Нас тут всего три семейства, и вполне справедливо, что подозрение падает на всех. А как же иначе? И, пожалуйста, не делайте вид, будто не понимаете. Я сразу сообразил, почему вы косо смотрите на меня и все никак не решитесь зайти ко мне выпить. Значит, три дома. У страхового агента слишком идиотский вид, чтобы считать его способным на преступление. Потом аристократ. Этот уже одним своим видом внушает почтение. Остаюсь лично я, бедный рабочий, которому удалось выбиться в хозяева. Но я, видите ли, не умею красиво говорить. Я — бывший боксер, где уж мне! Поезжайте в Париж, наведите обо мне справки. Вам скажут, что действительно пару раз меня забирали при облавах, потому что в свое время, особенно в бытность мою боксером, очень мне нравилось плясать яву в танцульке, что на улице Лапп. И еще однажды я расквасил рожу полицейскому, который слишком долго придирался ко мне. Ваше здоровье, комиссар!..

— Благодарю!

— Только не отказывайтесь. От рюмки экспортной черносмородинной еще никому не было вреда. И запомните, я люблю играть в открытую. А то вы все ходите вокруг моего гаража и смотрите на меня, как будто видите насквозь. Мне это надоело! Разве не так, цыпочка? Разве вчера вечером я не сказал тебе то же самое? Сказал, что прибыл комиссар. Отлично. Пусть заходит. Пусть ищет везде и всюду. Пусть устроит у меня обыск. А потом пусть сам скажет, что я хороший парень, честный и чистосердечный, что меня надо ценить на вес золота… В этой истории меня особенно волнует подмена машин. В сущности, только о них и речь.

Часы показывали половину двенадцатого. Мегрэ встал.

— Еще один телефонный звонок.

С озабоченным лицом он вызвал уголовную полицию и поручил одному из инспекторов разослать описание «ситроена» Андерсена всем отделениям жандармерии и пограничным пропускным пунктам.

Г-н Оскар осушил четыре стопки черносмородинной, от чего щечки его еще больше порозовели, а глазки заблестели.

— Знаю, что вы не пожелаете отведать с нами телячьего рагу под белым соусом. Тем более что мы едим на кухне. Ладно!.. Вот подошел грузовик из Гролюмо.

Возвращается домой после ездки на парижский рынок. Вы позволите, комиссар?

Он вышел. Мегрэ остался наедине с молодой женщиной, которая помешивала деревянной ложкой в кастрюле.

— У вас веселый муж.

— Да, пошутить он любит.

— А иногда он груб. Или нет?

— Не любит, когда ему противоречат. Но в общем он славный…

— Немного увлекается женщинами?

Она не ответила.

— Готов поспорить, что время от времени он закладывает за воротник. Но уж как следует!

— Как все мужчины, — с горечью сказала она.

Со стороны гаража доносились обрывки разговора:

— Положи это сюда… Хорошо!.. Да. Задние баллоны мы тебе заменим завтра утром.

Г-н Оскар вернулся, ликуя. Чувствовалось, что ему хочется петь, дурачиться.

— Так! Значит, не желаете закусить с нами, комиссар? А я уж было собрался принести из погреба бутылку доброго старого вина. Жермена, а почему у тебя вдруг такая кислая физиономия? Ох, уж мне эти женщины! Не могут сохранить приличное настроение хотя бы два часа подряд.

— Я должен возвратиться в Авренвиль, — сказал Мегрэ.

— Не подвезти ли вас на машине? Тут всего-то езды одна минута, не больше.

— Благодарю вас, предпочитаю пройтись пешком.

Выйдя из дома, Мегрэ с наслаждением вдохнул весенний, прогретый солнцем воздух. Он двинулся по дороге на Авренвиль, а впереди него, на небольшом удалении, довольно долго летела желтая бабочка.

В ста метрах от трактира он поравнялся с Люкасом, вышедшим ему навстречу.

— Ну, что?

— А то, что вы предполагали. Врач извлек пулю. Стреляли из карабина.

— И больше ничего?

— Нет, еще кое-что. Получена информация из Парижа. Исаак Гольдберг приехал туда на собственной «минерве» с роскошным спортивным кузовом. Именно на этой машине он обычно и разъезжал, причем водил ее сам. В ней же он, вероятно, проехал из Парижа до перекрестка Трех вдов.

— Это все?

— Ожидаю информацию от бельгийской уголовной полиции.

Наемный автомобиль, при выходе из которого была убита г-жа Гольдберг, уехал с тем же водителем за рулем.

— Что с трупом?

— Увезли в Арпажон. Следователь встревожен. Он порекомендовал мне посоветовать вам не мешкать. Больше всего его беспокоит, как бы брюссельские и антверпенские газеты не подняли слишком большой шум вокруг этого дела.

Сопровождаемый Люкасом, напевая что-то вполголоса, Мегрэ вошел в трактир. Оба сели за столик.

— Здесь есть телефон?

— Есть, но не работает с полудня до четырнадцати часов. А сейчас половина первого.

Комиссар ел молча, и Люкас почувствовал, что его начальник занят какой-то проблемой. Несколько раз он тщетно пытался завязать разговор.

За окнами стоял один из первых чудесных дней весны. Покончив с трапезой, Мегрэ вынес свой стул во двор, поставил его близ одной из стен прямо среди всполошившихся кур и уток и на полчасика задремал под теплыми лучами солнца.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль он был на ногах и подошел к телефону.

— Алло!.. Уголовная полиция?.. «Ситроен» нашелся?.. Выясните, пожалуйста.

Повесив трубку, он снова вышел во двор и принялся ходить по кругу. Через десять минут его позвали к аппарату. Звонили с набережной Орфевр:

— Комиссар Мегрэ?.. Только что нам позвонили из Жемона. «Ситроен» там. Брошен на привокзальной площади. Полагают, что водитель решил пересечь границу пешком или поездом…

Тут же Мегрэ вторично вызвал фирму «Дюма и сыновья», и ему опять сказали, что Карл Андерсен так и не явился за своими двумя тысячами франков.

Когда около трех часов пополудни Мегрэ и Люкас проходили мимо гаража, из-за стоявшей неподалеку машины вышел г-н Оскар и радостно заговорил:

— Ну что, комиссар? Дело подвигается?

Ответив неопределенным взмахом руки, Мегрэ продолжал идти к дому Трех вдов.

Двери и окна виллы Мишонне были закрыты, но он заметил, что в окне столовой снова дрогнула занавеска.

Жизнерадостное настроение «гаражиста» только усугубляло угрюмость Мегрэ, который прямо-таки с яростью затягивался и выпускал дым.

— Коль скоро Андерсен удрал… — начал было Люкас.

— Оставайся здесь!

Как и утром, Мегрэ сначала вошел в парк дома Трех вдов и уж затем проник в дом. В гостиной было накурено. Он несколько раз втянул носом воздух, быстро огляделся по сторонам и в углах заметил шлейфы дыма.

Пахло еще не остывшим табачным пеплом. Прежде чем подняться по лестнице, он инстинктивно положил ладонь на рукоятку револьвера. И вдруг заиграл патефон. Звучало то же танго, что и утром. Звуки музыки лились из комнаты Эльзы. Он постучал в дверь, и патефон сразу умолк.

— Кто там?

— Комиссар.

Негромкий смешок.

— Если это вы, то вам известно, как войти сюда. Я не могу вам открыть.

И опять сработала отмычка. На Эльзе было вчерашнее туго облегающее ее фигуру черное платье.

— Это вы помешали моему брату вернуться?

— Нет. Я его больше не видел.

— Значит, у Дюма не успели оформить платежную ведомость. Иной раз туда нужно наведаться вторично, во второй половине дня.

— Ваш брат пытался пересечь бельгийскую границу, и, судя по всему, ему это удалось.

Она посмотрела на него удивленно и с открытым недоверием.

— Карл бежал в Бельгию?

— Да.

— Вы, кажется, устраиваете мне проверку?

— Вы умеете водить?

— Водить что?

— Автомобиль.

— Нет, брат ни за что не захотел научить меня. Мегрэ почему-то вынул трубку изо рта, не снял шляпу с головы.

— Скажите, вы выходили из этой комнаты?

— Я?

Она рассмеялась. Рассмеялась звонко, от души. И еще сильнее, чем вчера, она излучала то, что американские кинематографисты называют sex-appeal[4].

Одна женщина очень хороша собой, но не обольстительна. Другая, с менее правильными чертами, напротив, наверняка вызывает в мужчинах желание или, по крайней мере, своеобразную чувственную нежность.

В Эльзе соединялось и то, и другое. Она была одновременно и женщина, и ребенок. Воздух вокруг нее был словно напоен сладострастием. И вместе с тем, когда она смотрела кому-нибудь в глаза, этот человек с удивлением обнаруживал незамутненные зрачки маленькой девочки.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Менее получаса назад в гостиной на первом этаже кто-то курил.

— Кто же?

— Об этом я вас и спрашиваю.

— А откуда, по-вашему, мне это знать?

— Сегодня утром патефон был внизу.

— Это невозможно! Выходит, вы считаете, что… Скажите, комиссар, надеюсь, вы не подозреваете меня? У вас такой странный вид… Где Карл?

— Повторяю: он пересек границу.

— Неправда! Немыслимо! Чего ради он стал бы это делать? Уж не говорю, что он не оставил бы меня здесь одну. Это было бы совсем дико! Представляете, что станет со мной, если никого не будет рядом?

Эти слова сбивали Мегрэ с толку. Не переходя в другое душевное состояние, без демонстративных жестов, не повышая голоса, она впала в неподдельный патетический тон. Взгляд ее выражал растерянность, мольбу, замешательство.

— Скажите мне правду, комиссар. Ведь Карл невиновен, да? А если бы он и пошел на преступление, то только в результате умопомрачения. Мне становится страшно. В его семье…

— Были сумасшедшие?

Она отвернулась.

— Да. Его дед. Он скончался от приступа безумия. А одну из теток пришлось запереть в сумасшедший дом. Но Карл не таков, нет! Я его хорошо знаю.

— Вы не обедали?

Она вздрогнула, оглянулась и с удивлением ответила:

— Нет, не обедала.

— И вы не голодны? Уже три часа.

— Пожалуй, голодна. Да, в самом деле…

— В таком случае идите вниз и пообедайте. Нет никаких оснований держать вас по-прежнему под замком. Ваш брат не вернется.

— Неправда! Вернется! Не может быть, чтоб он бросил меня на произвол судьбы.

— Пойдемте.

Мегрэ был уже в коридоре. Озабоченный и насупленный, не переставая курить, он не сводил глаз с Эльзы.

Проходя мимо, она слегка задела его, на что он никак не отреагировал. Внизу она показалась ему еще более растерянной.

— Карл всегда подает мне еду. Я даже не знаю, есть ли в доме хоть что-нибудь съестное.

На кухне нашлась банка сгущенки и батон.

— Не могу, слишком разнервничалась. Оставьте меня… Нет, лучше не надо. Я никогда не любила этот отвратительный дом. А вот это что такое? Видите, вон там…

Через остекленную дверь-окно она указала на кошку, свернувшуюся клубком на газоне.

— Мне противны животные. Мне противна деревня. Вечно тут полно всякого шума и треска, от чего я прямо содрогаюсь. Где-то здесь живет сова, и ночью — буквально каждую ночь — я слышу ее жуткие крики.

Она боялась и дверей, с опаской глядела на них, словно за каждой ее подстерегали враги.

— Я не буду спать здесь одна. Не хочу!

— Телефон у вас есть?

— Брат хотел установить, но это оказалось для нас слишком дорого. Вы только подумайте — жить в таком огромном доме, с парком площадью уж не помню во сколько гектаров и не иметь возможности позволить себе ни телефона, ни электричества, ни служанки для грубой работы. И все это из-за Карла! Точь-в-точь похож на своего отца.

И вдруг она разразилась затяжным нервным хохотом.

Создалась нелепая ситуация: Эльзе не удавалось восстановить свое привычное хладнокровие, и в то время как грудь ее вздрагивала от этой мнимой веселости, глаза постепенно переполнялись страхом и тревогой.

— Что случилось? Что вас так сильно насмешило?

— Да ничего. Не надо сердиться на меня. Я вспомнила сейчас наше детство, воспитателя Карла, наш замок в Дании, многочисленных слуг, торжественные визиты, кареты, запряженные четверкой цугом. А здесь!..

Она нечаянно опрокинула банку со сгущенкой, подошла к двери-окну, прижалась лбом к стеклу и уставилась в парк.

— Я позабочусь о вас, вечером приставлю к вам человека для охраны.

— Да, пожалуйста… Или нет, не надо. Не нужна мне никакая охрана. Я хочу, чтобы вы сами пришли ко мне. Иначе мне будет страшно.

Теперь было трудно определить, смеется она или плачет. Она прерывисто дышала и дрожала всем телом. Могло показаться, что она кривляется, издевается над кем-то. Но также могло показаться, что она на волоске от нервного потрясения.

— Не оставляйте меня одну.

— Я должен работать.

— Но раз Карл сбежал…

— Вы считаете его виновным?

— Не знаю. Теперь уже не знаю. Раз он сбежал…

— Хотите, я снова запру вас в вашей комнате?

— Нет, мне нужно другое: завтра я хочу возможно раньше покинуть этот дом, этот перекресток. Хочу уехать в Париж, где улицы полны людей, где я опять окунусь в водоворот жизни. А сельская местность внушает мне страх. Сама не знаю, — и внезапно добавила: — Скажите, а в Бельгии Карла арестуют?

— Мы направим тамошним властям запрос на выдачу его.

— Это просто неслыханно! Когда я думаю, что всего лишь три дня назад…

Она сжала голову ладонями, смяла свою растрепанную золотистую шевелюру.

Мегрэ был уже на крыльце.

— До скорой встречи, мадемуазель.

Отойдя от дома, он почувствовал некоторое облегчение, хотя расстался с Эльзой не без сожаления. Люкас прохаживался взад и вперед по шоссе.

— Ничего нового?

— Ничего. Приходил страховой агент, спросил, скоро ли ему вернут автомобиль.

Мишонне предпочел обратиться к Люкасу, а не к Мегрэ. Теперь он подглядывал за ними из своего палисадника.

— Неужели у него нет никаких дел? Говорит, что без машины не может посещать клиентов, разбросанных по всей округе. Грозит потребовать от нас возмещения убытков.

Около бензоколонок остановились открытая легковая машина с целым семейством и небольшой грузовичок.

— Ну и бездельник этот «гаражист»! — заметил бригадир. — Ничем себя не утруждает. Но заколачивает, видать, порядочно. Его хозяйство работает буквально круглые сутки.

— Есть у тебя табак?

Теперь солнце припекало вовсю, жара становилась изнурительной, и Мегрэ, утирая пот со лба, бросил:

— Пойду-ка посплю часок. А вечером посмотрим.

Когда он поравнялся с гаражом, г-н Оскар не преминул снова окликнуть его:

— Комиссар, давайте тяпнем по стаканчику самогона. Просто так, на ходу.

— Немного погодя.

На вилле, построенной из песчаника, два раздраженных голоса — мужской и женский — пытались перекричать друг друга.

«Мишонне воюет со своей благоверной», — подумал Мегрэ.