Ночь на площади искусств

Въезд петуха Мануэля

Петуху Мануэлю не зря были уготованы почести: этот испанский петух и в самом деле стал исторической фигурой. Легенд вокруг него ходило множество, и слава Мануэля была поистине легендарной. Газеты писали, что это единственный в мире петух, получивший высшее консерваторское образование по вокалу. Ходили слухи, что Мануэль застрахован на двести тысяч, что он имеет специальный межконтинентальный паспорт — с фотографией, описанием примет и указанием петушиной группы крови, медицинскую карту с прививками и знатную родословную. Он прекрасный певец и должен завтра выступить с небольшим сольным концертом. Мало того, уникальный Мануэль обладал даром предвидения и характером своего пения зачастую очень точно предсказывал события. Переводил предсказания телохранитель, или, как он сам себя называл, духовный наставник Франсиско — чудовищный толстяк с двумя трясущимися подбородками и заплывшей жиром шеей. Еще два года назад Франсиско не был таким. Но заметив у Мануэля склонность к обжорству, нарочно отрастил огромное брюхо. Петуха же держал на диете, говоря ему в назидание: «Вот, будешь жрать — станешь таким же отвратительным, как и я. И ни одной курочке не будешь нужен». Казалось, высокообразованный Мануэль это понимал.

Много, очень много легенд и сплетен ходило вокруг Мануэля и толстяка Франсиско. Вот и теперь в ожидании их приезда в толпе переговаривались: не подменили ли плуты испанцы, не прислали ль в насмешку над их маленьким городом другого, так сказать, подставного, петушка.

И вот грянул оркестр и на площади появилась раскрашенная тележка, запряженная парой белых лошадок. Раздались бурные рукоплескания, выкрики, приветствия. Да, это, несомненно, был он — знаменитый Мануэль! Любимец публики! Баловень судьбы!

В клетке из тонких хромированных прутьев, на расписной деревянной перекладине гордо поднимал великолепную голову огромный петух. Осанка у него была как у гвардейца. Клюв — по-орлиному загнут. Замечательный у Мануэля был гребень: огненно-красный, тугой, с резко обозначенными зубцами — словно огненная пила. Так же восхищали мощные мохнатые лапы с роскошными шпорами. Петух перебирал ими, выражая беспокойство и неудовлетворение ослепляющими прожекторами. Публика обступила тележку, мешая ее продвижению, отчего петух еще более нервничал — бил лапой по перекладине, задирал клюв и метал вокруг грозные взгляды.

Рядом с клеткой стоял в расшитом национальном костюме толстяк Франсиско. Голову с роскошной курчавой шевелюрой телохранитель держал по-петушиному гордо. На ногах его блестели лаковые сапоги — тоже со шпорами. А на инкрустированном поясе угрожающе болтался ковбойский револьвер с внушительной резной рукояткой. В толпе кричали, требовали петушиного пения. Франсиско соглашался кивками, но команд никаких не давал.

Зачем же доставили Мануэля на площадь Искусств и парадов? Устроителям фестиваля хотелось, чтобы все в городе было необычно. На рассвете, ровно в четыре часа, должен начаться апофеоз гуляния — большой праздничный карнавал. Начало карнавала должны были, пробив четыре часа, объявить главные часы на ратуше. Но это было бы слишком обычно. Вот и решили, что вместе с часами должен прокричать всемирно известный петух Мануэль.

До начала оставалось менее получаса. Вдруг толпа еще более оживилась: к клетке знаменитого Мануэля пробирался тоже знаменитый артист и бунтарь Пауль Гендель Второй с пеликаном. Пауля только что опять выпустили из полиции, выпустил сам полковник, так как концерты на помостах уже прошли и теперь нечего было опасаться скандальных срывов. У дверей полиции Генделя поджидал его страстный почитатель — Карлик. Гендель приподнял верного поклонника, обнял и спросил, не его ли встречать собралось столько народу на площади.

— Увы, мой друг, — сморщился Карлик. — Встречают петуха Мануэля.

— Кого, этого картавого? Он тоже претендует на роль глашатая эпохи? Что ж, посмотрим! Пеликан, вперед!

Карлик, не утруждая себя излишней вежливостью, расталкивал толпу:

— Пропустите знаменитых артистов! Дайте же дорогу, уроды!

Гендель шел степенно, так же степенно шел на позолоченной цепочке пеликан. Подойдя к клетке, Гендель молча рассматривал Мануэля взглядом опытного ярмарочного покупателя.

— Нет, ты только вглядись, мой друг! — апеллировал он к Карлику, дважды нарочито медленно обойдя вокруг клетки, — Взгляд тупой до одури, показушная амбиция и гонор! Единственное, что замечательно, — гребешок. Спору нет, хорош. А вот кукарекнет ли кстати? Эй, ты! — наступал Гендель на Франсиско, — Пусть твой кудкудашник подаст голос!

Франсиско даже не повернул головы в сторону Генделя Второго, он лишь показал нахалу сальный от жареной баранины шиш. В публике послышались смешки, но ни шиш, ни смешки Пауля не смутили. Он продолжал высмеивать знаменитость, сравнивая «бульонную петушатину» со своим изящным пеликаном.

— Не отвлекайте Мануэля! — протестовал Франсиско, — Иначе может случиться непоправимое!

— Какого Мануэля? — скорчил гримасу Гендель, — Разве можно сравнить настоящего Мануэля с этим гонористым выпорком? Мы ж с настоящим Мануэлем встречались год назад в Турине!

— Как? Разве это не настоящий?!

— В том-то и дело! Настоящий Мануэль уже стар, немощен и безголос. Пройдоха Франсиско возит подставную птичку, которая не только ни черта не предсказывает, но и поет-то кое-как! Такие пристраиваются по принципу: насест ищи повыше, а кукарекай потише!

— Я протестую! Мануэль никогда в жизни в Турине не бывал! — вмиг побагровел Франсиско, — Ты за эту клевету поплатишься, садист пеликаний! Всем известно, что при дрессировке ты истязаешь несчастную птицу до полусмерти и кормишь горячими гвоздями!

— Ложь! Как-кая ложь! — выскочил будто из-под земли Карлик. Он запрыгнул на повозку, чтобы его могли видеть и слышать, — Я свидетель чуткого, даже братского отношения Пауля к пеликану!

Франсиско пытался стащить Карлика с повозки, но тот крепко держался за прутья клетки, продолжая ораторствовать в защиту Генделя и пеликана. Наконец Франсиско удалось спихнуть «визгливого коротышку» обратно в толпу, но тот тут же кинулся на великана врукопашную. Франсиско отбрасывал его легко, будто мячик, Карлик же мячиком тут же подпрыгивал с земли и снова нападал на толстяка. Многих забавляла эта драчка и поражала абсолютная, как у бультерьера, нечувствительность Карлика к боли. Даже Пауль стоял удивленный, не соображая, что надо бы защитить маленького друга. Лишь пеликан, воспользовавшись моментом, подошел незаметно к клетке, просунул огромный клюв и попытался достать нахохлившегося петушка. Мануэль отскочил в сторону, закудахтал испуганно. Тут уж Франсиско стало не до забав. Он достал свой револьвер и, не медля ни секунды, пальнул вверх.

— Не сметь! Всем от повозки! На пять шагов! — вопил Франсиско, — Считаю до трех! Раз! Два!..

Толпа в страхе отпрянула. Многие спешно пробирались назад. Лишь Карлик присел, изогнулся, как кошка перед прыжком, выбирая удобный момент. Бесстрашием и отвагой горели его глаза.

— Не подходить! Стреляю без предупреждения! — крутил револьвером в воздухе Франсиско.

— Куда вы? — взывал к толпе Карлик, — Сейчас мы его завалим!

— Стоять! — снова предупреждал Франсиско.

На шум прибежал, запыхавшись, полковник со своей командой. Увидев Пауля с Карликом, полковник закипел:

— Опять вы, мерзавцы! Но уж теперь у меня… Кто стрелял?

— Этот! Этот! — указывали из толпы на Франсиско.

— Сюда, — властно протянул руку за револьвером полковник.

— У меня документ на право ношения.

— Разберемся, — сказал полковник, выкручивая оружие из пальцев, — Палить на центральной площади при тысячном скоплении народа? Да в своем ли ты петушином уме?

— У меня холостые патроны, — оправдывался Франсиско, — Это револьвер из театрального реквизита.

Но в толпе не желали слушать оправданий. Осмелев, принялись негодовать вовсю. Тут уж припомнили Франсиско и то, что сольный концерт Мануэля отменил, и что петух вообще сомнительный…

— Мало того, что это не Мануэль! — выкрикивал Пауль, — Так это еще и не Франсиско.

— Позвольте, я же смотрел все его документы, — выступил в защиту справедливости полковник, — Копия университетского диплома, заверенная двумя нотариусами, паспорт на петуха, на Франсиско.

— Петух поддельный. Копия диплома тем более. И хозяин не тот. Это его двоюродный брат Хуан. У них все братья Франсиски, а петухи Мануэли! Семья — петушиный клан. Разъехались по всему миру с десятком Мануэлей, которые ни черта не умеют. Надувательством занимаются! Лже-Франсиски!

— Я протестую! — выкрикнул Франсиско и по привычке потянулся к пустой уже кобуре, — Мануэлю с минуты на минуту возвещать, а вокруг такая нервная обстановка.

— А чего же он сольного концерта не дал, как было обещано? — выкрикнули из толпы.

— Мы всего два часа как прилетели из Южной Америки, и Мануэль не успел войти в новый часовой пояс.

— Вранье! Вместо сольного концерта устроил прилюдную расправу с недомерком!

— Да что же это! — вращал жаркими карими глазами Франсиско, — Бедный Мануэль! У него даже гребень упал! О! Примета — хуже нет!

Франсиско встал на колени и принялся молиться. Все смотрели на поблекшего Мануэля, который нахохлился в углу клетки, словно больной. Гребень его вяло упал набок. Неожиданно наступила тишина. Только стенания Франсиско слышались в центре площади.

Вдруг к полковнику спешно подошел запыхавшийся лейтенант и сказал дрожащим голосом:

— Господин полковник, часы на ратуше остановились!

— Кто организовал? Вы… Вы с ума сошли, лейтенант! — крикнул полковник, даже не взглянув на башню, показывая всем своим видом, что такое невозможно.

— Лучше бы сошел, — опустив глаза, ответил лейтенант, — Но свихнулись… часы. Уже пять минут показывают без четверти четыре.

— Боже, я же просил! — Франсиско вскочил на ноги и ударил кулаком по повозке. Ударил так сильно, что белые лошадки вздрогнули и чуть не понесли, — Мануэль поганое чует. Быть беде! Быть беде в этом городе!

Тысячи глаз уставились на стрелки часов. И вскоре убедились все — главные часы города стояли…