Новая жизнь 7

Глава 30

— ДУН-ДУН-ДУН-ДУН! — гвоздит пулемет, прижимая всех к земле. Где-то заходятся в истерике полицейские сирены, хлопают ответные выстрелы, что-то кричат, но пока грохот пулемета остается доминирующей нотой в какофонии музыкального сопровождения пьесы «Как Кента-кун всем окружающим проблем доставил». Ах, да, а еще и жизнь свою под откос пустил. Если хотя бы десятая часть того, что мы тут натворили станет известна следственным органам и широкой общественности… стану я знаменитым на всю страну. Книгу смогу написать… правда из тюрьмы. В конце концов может быть, этот случай наконец продавит законодателей, и они примут-таки тот закон о «смертной казни для несовершеннолетних за резонансные преступления». Тогда и книгу написать не успею. И как мое «зайти и выйти, приключение на пятнадцать минут» — превратилось в это?

Винить тут некого, только самого себя, не удержал Темного на привязи, дал ему сорваться, погулять, разгуляться, даже с некоторой такой злорадной радостью дал — на, мол, подавись. Знал, что ни к чему хорошему не приведет, знал же. Может быть, я сам себя саботирую? Может быть судьба у меня в этом мире — показать всем как не надо. Научить, так сказать. Как говорят в конце воскресного детского шоу — сегодня мы многому научились, дети. Надо держать в узде свои импульсы, надо быть послушными и покорными, а если вдруг вы задолжали кому — не надо его сразу убивать… так? Внутри меня нарастает чувство протеста. Вот черта с два. Кума знал, что он делал, он фактически обращал меня и Бьянку в рабство… при этом я еще мог сделать шаг в сторону, но тогда я бы и себя сам не уважал бы потом. Оставить ее наедине со своим долгом и Кумой… какой же я тогда мужчина? What is kind of man? Ну нет. Кума-сан просчитался только в одном — не ожидал он от меня такой прыти… ну так пока меня недооценивают, это неплохо. Преимущество.

Пулемет перестает долбить, наступает неожиданная тишина. Где-то неподалеку завывают сирены полицейских автомобилей, они все никак не приедут, и я не могу их винить, куда там патрульным вроде Ои и Морико — с их смешными шапочками и револьверами против пулемета, тут надо штурмовую группу вызывать с тяжелым оборудованием, с баллистическими щитами, снайперами и гранатометчиками. И то… никакой баллистический щит семь шестьдесят два на пятьдесят один не удержит…

Кроме того, это нам кажется, что мы тут уже вечность, под перекрестным огнем, а времени на самом деле едва пять минут прошло, не успевает кавалерия, тем более не успевают подразделения полицейского спецназа, есть тут такие.

— Так что?! — кричит мне Широ: — есть мысли? Вот сейчас у нее патроны кончатся и… — и он может не продолжать. Кончатся патроны — поднимут головы сектанты, откроют свой огонь на подавление, под прикрытием этого огня — подойдут ближе и закидают нас гранатами. Погоди, какие гранаты, может и нет у них гранат, это все-таки не полномасштабная война, это не войсковое подразделение… откуда у них гранаты? Все равно — подойдут поближе и перестреляют нас как в тире, сейчас нас спасают бетонные блоки, но стоит парочке зайти сбоку и …

— Широ-сан, прикроете меня? — спрашиваю я, приготавливаясь к рывку. Смысл рывка из-за убежища состоит в том, чтобы оказаться на расстоянии двух метров от него прежде, чем те, кто целится — смогут перенести прицел. Но это одноразовая фишка, второй раз такое не прокатит. Будут стрелять на упреждение. И даже так — придется рвать изо всех сил, а сил у меня сейчас не так много, тело как будто ватное и слушается с едва заметным замедлением, словно сигнал по нервам проходит междугороднее сообщение — через Токио и обратно. Но сидеть на месте — самоубийство, мне надо добежать до забора, мне надо попасть в Логово, там еще лежат на полу тела сектантов, там еще есть как минимум две штурмовые винтовки, забраться на крышу и уже оттуда пойдет совсем другой разговор. Смогу ли я добраться до Логова? Если Широ обеспечит мне секунд десять интенсивного прикрывающего огня — то да. Не гарантировано, конечно, но шанс есть. И сколько еще у нас есть времени, неужели сектанты такие отмороженные что готовы в бой с полицией… нет, даже с полицейским спецназом вступить? Штурмовая группа их по асфальту как мягкое масло по хлебу размажет.

— Ты чего удумал? — спрашивает у меня Хираи-сан: — сиди! Джи Джи говорит у них снайпер есть! Выскочишь сейчас — пулю поймаешь! Доча, отдай мне револьвер!

— Не отдам! Ты уже на пенсии и пьешь каждый день! У тебя рука дрожит!

— Я пошла! — кричит Натсуми рядом со мной и срывается с места! Она бежит, словно птица, раскинув руки во все стороны и мелькая босыми ступнями, она бежит и после доли секунды задержки — гремят выстрелы! Я вижу, как пули выбивают искры из бетона рядом с ее ногами, я слышу, как они взвизгивают, уходя в рикошет, вижу, как колышется ее юбка… Что ты творишь, дура — хочу закричать я, но слова застревают в глотке, и я лишь беспомощно смотрю, как она летит к двери Логова, раскинув руки, словно бы она бежит по раскаленному песку на пляже…

— ДУН-ДУН-ДУН-ДУН-ДУН! — словно услышав мои молитвы гремит пулемет, Бьянка реагирует вовремя, прижимая сектантов к земле и не давая вести ответный огонь. Натсуми подбегает к двери, медленно, слишком медленно, она останавливается, чтобы открыть замок и я сжимаюсь, ожидая того, что ее сейчас ударит в спину и на ее одежде расплывутся алые цветы и она осядет в пыль, прямо тут, у дверей Логова, но пулемет продолжает прижимать головы к земле, рыча словно бешеный зверь, плюясь раскаленным свинцом и она успевает открыть дверь и скользнуть внутрь! Я опускаюсь на теплый асфальт и прижимаюсь головой к жесткому бетонному блоку. Жива. Если выживет и дальше — надеру ей задницу, нельзя же так…

— Отходим! Полиция! — звучат крики с той стороны, я осторожно высовываюсь из-за укрытия. Так и есть, оставшиеся сектанты отступают к своим фургонам. Я ожидаю, что вот сейчас-то Бьянка по ним и даст длинной очередью, но пулемет молчит. Жаль. Они грузятся в машины, дают по нам напоследок несколько выстрелов и стремительно уносятся за поворот.

Сразу же после этого — на парковку влетают три патрульные машины, включенные сирены и «люстры», все эти красно-синие всполохи… из машин выскакивают полицейские, выхватывают свои пистолеты и … рядом начинает хохотать Оя Три Проповеди.

— Ой не могу! — хохочет она, держа раненную руку на весу: — Как вы вовремя!

— Всем оставаться на местах! — грохочет мегафон: — Полицейский департамент Сейтеки! Руки так, чтобы я их видел!

— Ну вот и кавалерия прибыла — говорит старый пень Хираи: — ты не думай, что легко отделаешься, засранец!

— Папа! — возмущается Оя: — оставь Кенту-куна в покое! Не позорь ты меня! — нас освещает мощный фонарь и я морщусь на свет. Полиция, чтоб ее…

— Офицер ранен! — тут же звучит команда и к нам бегом приносят аптечку, осматривают Ою, просят не нависать над раненной и дать свои персональные данные — тут же рядом появляется еще один полицейский, с планшетом, спрашивает цел ли я. Я цел, меня больше волнует здоровье и безопасность остальных, но спасительная темнота наплывает теплой волной, и я перестаю осознавать окружающее, погружаясь все глубже и глубже…

POV Макото Сираи, старший следователь по особо важным делам

— И тут они заявляются! Словно рыцари на белых конях! Да с начала стрельбы в городе прошло почти полчаса! Двадцать пять минут! А они — заявились. А там между прочим — мой папа был. Он, конечно, старый ворчун и алкоголик, у него даже своя собственная персональная галлюцинация есть, но он же мой папа! Я почти вечность за этими блоками провела! Вот, спасибо муниципалитету что решили в порту блоками парковки огораживать, а не щитами пластиковыми, было бы сейчас во мне дырок не счесть! Да… ну вот. Мне сразу помощь первую оказали и в одеялко это космическое, из фольги закутали. А папу моего и Кенту-куна вместе с Бьянкой и раненной девочкой — задержали. Первую помощь тоже оказали и задержали. Вот я и спрашиваю у вас, — доколе? До каких пор мы, полиция будем вместо того, чтобы на место вовремя прибыть, да гражданских от маньяков защитить — будем продолжать всех подряд хватать? Кента-кун со мной с самого начала был — вот как мы приехали по вызову, так и был. Не мог он ничего такого сделать, у него и оружия не было. — говорит девушка в белой блузке и с перебинтованной рукой, которую она держит на перевязи через плечо. Макото Сираи, старший следователь по особо важным делам из Токийского Главного Полицейского Управления — только вздыхает и трет виски пальцами. У нее очень болит голова и ей неудобно. Голова болит у нее с самого начала, как только она приехала в эту чертову глухомань из Токио, как только вышла из скоростного поезда на перроне — так и заболела. Просто на куски раскалывается. А ведь у нее должен был быть отпуск… и ладно что глухомань, это полбеды. Ладно что голова у нее болит. Главное — в этом самом городе теперь работает Тамаки-сенпай. Очень неудобно.

— Таро-сан — говорит она и девушка с рукой на перевязи — наконец замолкает.

— Таро-сан — повторяет она: — никто никого не арестовал. Все гражданские просто были опрошены и изолированы от других участников событий, чтобы обеспечить чистоту показаний. Просто некоторые из них были не в состоянии дать показания сразу. Мы разберемся. Всех, кто непричастен к этому… (она чуть не сказала, что она на самом деле думает о кровавой бойне в Сейтеки)… происшествию — мы отпустим. Будет оказана необходимая медицинская и психологическая помощь. Вы же понимаете, что часть участников — школьники? И это не могло не сказаться на хрупкой детской психике. Наша задача — не запугивать население, а помогать. Служить и защищать. И для того, чтобы такие вот… происшествия никогда не повторялись, для этого мы все и носим эту форму.

— Извините, следователь-сан. — кланяется девушка с перебинтованной рукой: — Я… просто…

— Понимаю. — кивает Макото: — вы можете идти, Таро-сан. — она смотрит как дверь за девушкой закрывается и вздыхает. Голова продолжает болеть. Может быть это психосоматика? Из-за того, что она оттягивает встречу с Тамаки? Она чертыхается и подходит к окну. Сминает в руке пачку сигарет. Хочется курить, но спускаться вниз, туда, где оборудована комната для курения — совершенно не хочется.

— Она кажется довольно искренней девушкой — говорит Ичиро из-за спины: — даже слишком. Как там ее? Таро Оя, старший инспектор… ее напарница до сих пор в больнице, а эта вот — зашла лично. Похлопотать? Ты знаешь, что у нее с Такахаси была интимная связь?

— И как это относится к делу? — спрашивает Макото: — Очень мне важно с кем трахается офицер полиции.

— Этот Такахаси…

— Избавь меня от своих конспирологических теорий — закатывает глаза Макото: — я бы с удовольствием приняла теорию о том, что это все устроил один школьник, сперва ворвался в усадьбу местного оябуна и положил там пять десятков человек, включая самого оябуна и его заместителей, а потом — заманил на заброшенный завод фанатиков «Общества Высшей Истины» и покрошил их из пулемета. Да, все именно так и было, а Такахаси Кента, который получил кличку из-за того, что раздевал девушек на шоу — на самом деле Рэмбо и Джон Уик в одном флаконе. Ты понимаешь как это звучит?

— Но… хм, а что если ему кто-то помогал?

— Кто? Эта его певичка-блогер со своими сиськами? Его одноклассница… о черт…

— Что такое? — ехидное выражение лица Ичиро тут же сменилось на озабоченное: — Что случилось?

— Да… эта девушка… которая одноклассница Такахаси, Натсуми-тян… она дочка Тамаки-сенпая.

— Ничего себе совпадение — качает головой Ичиро: — и ее даже ранили там? Но вроде не серьезно. Ты переживаешь что тебе снова придется в лицо Тамаки заглянуть? Я не застал эти события, но говорят тогда Главное Управление здорово перетряхнули.

— Да я не переживаю… — врет она. Врет легко, уверенно, не напрягаясь, как и всегда. Годы работы в Главном Полицейском Управлении научили ее врать правильно. Даже полиграф бы сейчас запнулся, не уверенный в ее чувствах. Что она сейчас испытывает к Тамаки-сенпаю, к человеку, которому она обязана всем и на сторону которого она так и не встала? Стыд? Нет, ей не было стыдно… даже учитывая тот факт что Тамаки-сенпай был женат и уже тогда у него были дети…

— Говорят, что вы двое были особенно близки, нэ? — Ичиро верен себе, не может мимо без издевки пройти.

— Были. Он был моим наставником. Старшим партнером… — не скрывает очевидного она.

— Любовником? — добавляет Ичиро и она поворачивается и смотрит на него. Просто смотрит, не делая ни малейшего движения бровью, ни на йоту не изменив выражение лица.

— Ой. Сдаюсь. — поднимает руки Ичиро: — Дурацкая была шутка. Как можно. Коллеги по работе в ГПУ Токио и чтобы — любовники. Нет конечно. Но… все равно тебе — стыдно?

— За что мне должно быть стыдно? — в голове у нее мелькают картинки их совместных «развлечений», иногда в лав-отелях, иногда — в его кабинете… его дыхание, пахнущее табачным дымом, его сильные руки на ее теле, капельки пота на его лбу… их тихие беседы после пароксизма страсти… полная пепельница…

— За то, что тогда никто в Главном Управлении не поверил его расследованиям по «Обществу Высшей Истины». А как выяснилось это все правда. И про то, что фанатики свои отряды вооруженные собирают и про попытки создания оружия массового поражения… во всем твой сенпай прав оказался… а его из Управления поперли как параноика. Ты знаешь, что в ГПУ два старших офицера Высшую Истину исповедают? Ну… сейчас-то их отстранили и проверяют, но тогда… и ты не встала на его защиту.

— А что я могла — пожимает плечами она: — я тогда вообще стажер была. Что я могла? Ну выступила бы я в его защиту и вылетела со службы как пробка из бутылки. Он уже тогда полковник был, его просто перевели сюда, с понижением. А у таких как я понижений не запланировано, ниже только дно. Я исполнила свой долг.

— Стыдно — кивает Ичиро: — но это нормально. Все-таки сходи к нему. Извинись. За нас всех.

— Почему это я должна…

— Не должна. Но… было бы неплохо. Ты представь, как он сейчас себя чувствует. Он нас сколько предупреждал? И что в итоге — сектанты нападают сперва на особняк оябуна, убивая направо и налево. А потом — штурмуют лабораторию этой девушки, желая похитить ее, чтобы она для них зарин делала. В ходе нападения — совершенно случайно сталкиваются с желающими отомстить остатками сил семьи Кумы. Взаимная аннигиляция… и это лучший сценарий. Нам всем повезло. А ну как они бы похитили эту Бьянку? Она — чокнутая немного, но по-своему гений, ты же видела записи ее исследований. Я там ни черта не разобрал, но на месте нашего государства выделил бы ей лабораторию и кучу денег. А они хотели сперва ее хахаля похитить, вот, кстати тебе и мотив — все тут знают, что Кума неровно к этому школьнику дышал и нападения ни на него, ни на его девушку бы не вытерпел.

— Чушь собачья. Они напали на оябуна потому, что им контроль за портом был нужен. Хочешь синтезировать нервно-паралитический газ — обеспечь канал снабжения химикатами и оборудованием. — отвечает она: — Не начинай тут конспирологические теории свои раскручивать. Все просто. Им нужна ученая — они похищают Бьянку. Им нужно оборудование — они обеспечивают канал снабжения… но Кума не идет им навстречу, переговоры идут в тартарары, начинается стрельба. А с Бьянкой еще проще — они же им засаду устроили на заводе.

— Ты мыслишь двухмерными мыслями. Ширина и длина. Все. — прищуривается Ичиро: — а ты знаешь что некая Шизука на самом деле не Шизука вовсе, а…

— Знаю. И то, что она сбежала из секты и ее прикрыл Тамаки-сенпай — тоже знаю.

— Ну так вот… тоже мотив, не так ли? Из секты сами по себе не уходят, только вперед ногами. Они нашли ее и даже убили ее отца… того самого, который и привлек ее в секту, заморозили его тело и привезли с собой… чтобы положить в холодильник для продуктов. Они знали, что Шизука-тян обязательно откроет холодильник и…

— У меня болит голова — признается она: — и вообще есть факты. Как у этих идиотов мозги повернуты и почему они именно так поступили, а не иначе — я не знаю. Они — чертовы фанатики, может это у них ритуал такой?

— Мне кажется, что они хотели показательно сломать Шизуку на глазах у этой Бьянки… которая Кисимото Минами. Вот тут и «никто от нас не уходит» и «посмотри, что стало с твоим отцом в результате твоих действий». Скорей всего после этого они бы казнили эту Шизуку на глазах у Бьянки, чтобы заставить ту сотрудничать. Больные ублюдки.

— Еще раз. Есть факты. Труп в холодильнике. Куча трупов в здании и на парковке. Сгоревшее поместье оябуна и обгоревшие кости там. И еще — захваченные фанатики… из которых только парочка не раздавили зубами капсулы с цианистым калием. Горы огнестрельного оружия. Это — факты. А почему они вдруг решили устроить в тихом городке резню — кто ж его знает. Это обычного человека можно просчитать, понять его мотивы. В случае же с религиозными фанатиками… вот какого черта Крестовые Походы были нужны? Или там костры инквизиции?

— Просто у тебя нет аргументов против, но согласиться с моими — значит признать, что Тамаки-сенпай был прав тогда — ухмыляется Ичиро. Она стискивает зубы. Глубоко вздыхает.

— Он уже был прав — говорит она: — сам факт наличия вооруженных штурмовых групп фанатиков «Общества Высшей Истины» подтверждает его правоту. Тамаки-сенпай был прав. И… — она снова вздыхает и наконец отходит от окна: — мне надо с ним встретится.

— Пойти с тобой? — спрашивает Ичиро, все-таки он беспокоится и ему не все равно. Хотя бы потому, что они — вместе тут. Что сделает она — может бросить тень и на него. И ее разговор с Тамаки — может помочь всему департаменту. В конце концов насколько он мог затаить зло? Столько времени уже прошло. Ему не поверили, его сбросили на понижение, ему заткнули рот и его лишили всех карьерных перспектив. Кому такое понравится? Но самое главное — это то, что она сделала шаг в сторону. Промолчала. Не отвечала на его телефонные звонки, игнорировала сообщения. Кто же думал…

— Нет. Я сама. — отвечает она. В самом деле, сколько можно прятаться, она тут второй день… ей просто надо дойти до его кабинета, постучать, услышать знакомое «кто там?», распахнуть дверь, вдохнуть полной грудью знакомый запах табачного дыма и одеколона и упасть на колени… упасть и заплакать. Может ли она еще плакать или карьера старшего следователя по особо важным делам выжгла в ней такую способность? Может ли она быть искренней с человеком, которого предала?

— Я сама — повторяет она и делает шаг к двери: — пора с этим разобраться.

— Удачи — серьезно говорит ей вслед Ичиро: — говорят он неплохой парень.

— Я знаю. — отвечает она и какой-то непослушный комок встает у нее в горле: — я знаю…