Новый мир. № 2, 2003)

Владимир Губайловский Опустевшее детство

Губайловский Владимир Алексеевич родился в 1960 году. Окончил мехмат МГУ. Поэт, эссеист; постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.

Мой единственный творческий вечер состоялся в начале марта восемьдесят девятого года в Салтыковке на даче. Присутствовали: от критики — Костя Пантуев, мой друг и тонкий ценитель поэзии, прозы и прочего, стихи мои не любивший, но ко мне всегда относившийся благосклонно; от поклонниц была Татьяна, меня никогда не любившая, но смотревшая на чудное животное благосклонно. Жаль, мои животные качества ее христианскую душу и тело ее христианнейшее совершенно не волновали. От публики был Сережа, тогда — аспирант мехмата, сказать о котором нечего, потому что он жив, слава Богу, и, несмотря ни на что, ко мне до сих пор благосклонен. Я прочитал вступление, предложив выпивать и закусывать, чтобы не было слишком скучно, но к вину никто не притронулся, пока не закончилось чтенье. Пили очень торжественно — «Гурджани» и «Цинандали». Костя сказал: «Однако ты расписался за год, много всего написал». Этим процесс обсуждения начался и закончился. Через четыре месяца Костя Пантуев умер. Покончил с собой, выпив пригоршню снотворных таблеток. Эти четыре месяца я помню настолько четко, буквально до тени жеста, до льдинки, до вкуса снега, до колеи в Салтыковке, тополей возле Павелецкой, до запаха бензиновой гари и пуха, щекочущего ноздри. Я лежал как озеро. Если меня что-нибудь касалось, то это была ресничка, прилипшая к яблоку глазному, или лист, упавший на воду. Если что-то со мной случалось, то трогало только оболочку, а случилось всего много. В ночь на четвертое апреля родился мой сын Ваня.

Бывает удивительно хорошо. Ни почему, беспричинно. Прогуливаю собак по ноябрьской слякоти, прихваченной первым бесснежным морозом, и вдруг этот сладкий укол: — потому что ничего у меня не болит, — потому что свободен на целый вечер вперед, — потому что здоровы и живы чада и домочадцы… Это — длится недолго. Это — всегда мгновенье. Тихое счастье, малое, глупое. Но другого и не бывает.

Разве физическое страдание — только утрата сил и времени? Оно разрушает тело, но для духа оно лечебно. И это довольно часто единственное лекарство.