o:p /o:p
«Арион», «Бельские просторы», «Вертикаль. XXI век», «Вопросы литературы», «Вышгород», «День и ночь», «Дружба народов», «Знамя», «Иностранная литература» o:p/
o:p /o:p
Анатолий Абрашкин. Мы — русские. Стихи. — «Вертикаль. XXI век», Нижний Новгород, вып. 39. o:p/
Про стихослагателя здесь пишут, что он доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Института прикладной физики РАН. И дальше: «Автор многих научных работ и книг по древней истории русов: „Предки русских в Древнем мире”, „Русь Средиземноморская и загадки Библии”, „Тайны Троянской войны и Средиземноморская Русь” и др., а также литературоведческих книг „Тайнопись в романе ‘Мастер и Маргарита‘, ‘Чертовщина‘ у русских классиков”…». o:p/
Что ж, отточие это примечательно. И первая же пиеса — тоже: «Я хочу быть сегодня богом, / Чтоб речь вести высоким слогом, / И говорить, как Ломоносов, / О древности великороссов. // Уж сколько раз нас хоронили / В надежде, что вконец добили, / Уж как злорадствовала гнусь, / Но нет! Стоит Святая Русь! // И нас так просто не сломаешь, / Обманешь — да, но не раздавишь. / И пусть на нас свалились беды, / Но мы познаем вкус победы». o:p/
Заглянул я тут же в старинный толково-фразеологический словарь, извиняюсь, Морица Ильича Михельсона (1825 — 1908), лингвиста, педагога, великого попечителя сирот и лауреата Императорской премии митрополита Макария. Захотелось посмотреть, как автор «Русской мысли и речи» толкует выражение «хоть святых выноси». Хорошо толкует, с примерами из русской классической литературы. o:p/
o:p /o:p
Ольга Балла. Вещество жизни. — «Дружба народов», 2013, № 6
Рецензия на первый — за четверть века — том избранной прозы Гранта Матевосяна, выпущенный в России. o:p/
«К сегодняшнему русскоязычному читателю Грант Матевосян приходит освобожденным от своего позднесоветского контекста, от накопленной в этом контексте слепоты, глухоты и усталости — а накоплено их было, и многие из нас еще хорошо это помнят, в избытке. И эта освобожденность от (исходного, навязанного историей) контекста очень важна, потому что внутри него Матевосян читался совсем другими глазами. <…> Так как же отвечал сам Матевосян на внутренний, а то и внешний вопрос о том, чем он занимается? Какими там коренными формами бытия, каким еще надысторическим, что вы! Он был совершенно уверен, что показывает миру Армению. В тех самых ее местных, конкретных, неповторимых и единственных чертах. o:p/
Был ли он прав? Безусловно. o:p/
Потому что одно из важнейших пониманий и чувств Матевосяна — может быть, вообще важнейшее, на котором все держится, — это понимание и чувство того, что ёлокальное” и ёуниверсальное”, единственное и всеобщее — это одно и то же. <…> Так вот, весь Матевосян, чувствуется мне, — о полноте и подлинности. o:p/
Мне кажется, что сейчас, когда Армения — уже никакая не окраина ёцентра”, а самостоятельная и самодостаточная страна, эта ведущая его идея единства и тождества местного и всемирного видна особенно. Хотя, может быть, сам автор со мной бы и не согласился». o:p/
o:p /o:p
Букер-2012: Литературный момент или литературный процесс? — «Вопросы литературы», 2013, № 3
Материалы конференции, проходившей в Москве и расширившей дискуссионное поле за счет «телемоста» между несколькими городами России — Санкт-Петербурга, Перми, Ростова-на-Дону и Тольятти . o:p/
«Я думаю, что нужно говорить о двух типах современной литературы — перспективном и неперспективном. Применительно к прозе это верно особенно. Дело в том, что есть писатели, которые что-то понимают , и есть писатели, которые что-то видят . При этом главное — понятое, а не увиденное. Я, может быть, скажу сейчас слишком резко — и разворошу старую полемику, но... До недавнего времени у нас было очень много свежих талантливых текстов, написанных очевидцами — молодыми писателями, побывавшими в зоне боевых действий в Чечне. Они проигрывают человеку, который никогда в Чечне не был, а именно — Владимиру Маканину с его „Кавказским пленным”. Это важно, так как иначе мы идем на поводу у цивилизации, которая принимает все более зрительный характер; а как я думаю, наше будущее более связано с теми, кто что-либо осмысливают и понимают, нежели с теми, кто просто что-либо видят. <…> Для меня филология очень важна; ее стали сейчас забывать, но не случайно и то, что „Букер” десятилетия присудили Александру Чудакову за роман „Ложится мгла на старые ступени...”. Читать этот роман просто как воспоминания человека о своем детстве нельзя — такого рода произведений очень много, — но, читая, необходимо понимать, что название — это блоковская строчка из „Стихов о Прекрасной Даме”, и что в таком случае этот роман — о той жизни, которая потеряла свой лик, потеряла свой облик, и что все заканчивается смертью... o:p/
Современная проза, по-моему, такого выхода в культуру не имеет. О чем пишут нынешние, даже самые талантливые, писатели? — О некоем гетто; гетто ли избранничеств, гетто ли изгнания... И вообще, самый современный русский роман, как остроумно заметил не так давно Сергей Зенкин, — это роман американца, пишущего по-французски, роман Джонатана Литтелла „Благоволительницы”. Вот там поставлены вопросы, которые мы должны переживать и которых мы не можем сформулировать. o:p/
Так вот, все пишут об этом гетто, но прорыв из этого гетто отсутствует. А так как он необходим (в гетто жить невозможно!), все выливается в очередную эротику. Не любовь, а именно эротику: это тоже весьма показательно для современной „зрительной” культуры — эротику можно продемонстрировать, она очевидна, тогда как любовь — это чувство, которое необходимо понимать . o:p/
Так что я думаю, что будущее — за романами, написанными культурными людьми» ( Андрей Арьев, соредактор «Звезды»). o:p/
o:p /o:p
Карло Эмилио Гадда. Из классики XX века. — «Иностранная литература», 2013, № 6
Публикации рассказов из «раннего» и «среднего» творчества выдающегося итальянского прозаика, автора нашумевшего послевоенного романа «Такая грязная катавасища на виа Мерулана» предшествует статья Геннадия Федорова (он же и переводчик). o:p/
«Карло Эмилио Гадда умер в 1973 году. Он погребен на Некатолическом кладбище (Cimitero acattolico) Вечного города. В его рассказе „Путешествия Гулливера, то бишь Гаддуса” имеется набросок для собственной эпитафии: Не ужился с живущими / на этих блаженных холмах / маркиз Благородной Нелепости ». Язвительный Гадда знаменит своими бесконечными «уходами от темы» внутри того или иного своего текста, оставляющими, на первый взгляд, впечатление неорганизованности. Альберто Моравиа писал, что Гадда был «писателем с острым, хоть и тревожным чувством комедийного, очень редкое качество». o:p/
o:p /o:p
Игорь Голомшток. Эмиграция. — «Знамя», 2013, № 6
Продолжение мемуаров известного искусствоведа. o:p/
«У меня нет сомнений в том, что атмосфера на Либерти (радиостанции. — П. К. ) в значительной степени подогревалась нашим родным КГБ. <…> Как я уже писал, здесь в качестве сотрудников работали и перебежчики из советской разведки. Американцы, выпотрошив их на предмет советских секретов, предоставляли им богатую синекуру на Либерти. Некоторые так и продолжали оставаться советскими агентами. <…> Работал тут на высокой должности Кирилл Хенкин — бывший чекист, участвовавший в Гражданской войне в Испании. Свое чекистское прошлое он не скрывал, наоборот, ссылаясь на свое знание изнутри дел КГБ, в частности механизма прохождения документов в ОВИРе отъезжающих в эмиграцию, писал в статье „Русские пришли”, опубликованной в израильском журнале „22”, что в делах шестидесяти процентов уехавших лежит письменное обещание „честно сотрудничать с советскими органами разведки”. Следуя этой логике, сказал я как-то Максимову, из четырех сотрудников журнала „Континент” двое обязательно будут агентами КГБ. Хотел Хенкин этого или не хотел, но такие его откровения лишь накаляли атмосферу подозрительности, и без того достаточно напряженную в эмигрантской среде». o:p/
o:p /o:p
Владимир Губайловский. Заметки о поэтических поколениях. — «Арион», 2013, № 2
«В последней трети XIX века вовсе не правительство диктовало „правильные вещи” — их диктовала „прогрессистская” общественность и делала это с такой жесткостью и безжалостностью, что статьи в журналах того времени иногда напоминают сталинские проработки. Одна радость, эта общественность не могла поэта расстрелять или отправить на каторгу, зато запросто могла приговорить к остракизму и объявить персоной non grata. А для поэта — это трудная форма смерти. Так была в самом своем начале сломана творческая судьба Случевского. И он, несмотря на все усилия, не смог полностью реализовать свой выдающийся талант. (Я вторично поминаю здесь это имя и еще к нему вернусь, поскольку вижу в Случевском зерно поэтического поколения, которое имело все шансы явить себя миру, но не состоялось.) <…> Для того чтобы поэтическое поколение было способно выразить „дух времени”, оно должно состоять из нескольких исторических поколений, сложившихся в „акцидентный аккорд”. Поэты разного возраста и опыта должны неожиданно для самих себя выйти к рампе единовременно, чтобы их голоса, подчиненные разным „внутренним целям”, совпали». o:p/
o:p /o:p
Земля обетованная. — «Вышгород», Таллинн, 2013, № 3. o:p/
Так названа редакционная врезка к номеру, целиком посвященному Солженицыну. «Все ли юные читатели знакомы с Великим писателем? Его судьбой? Его произведениями? Ответ на эти вопросы и дают школьные сочинения участников конкурса „Александр Солженицын и Эстония”. <…> Мы, как и обещали, публикуем лучшие работы». Затем — имена лауреатов и названия учебных заведений, которые выписываю сюда не без удовольствия: «Таллиннский Линнамяэский Русский Лицей», «Тартуский Русский Лицей», «Таллиннская Немецкая гимназия», «Таллиннская гуманитарная гимназия». o:p/
o:p /o:p
Ольга Иванова. Стихи. — «Арион», 2013, № 2. o:p/
o:p /o:p
опиши, опиши, мой друг, все на свете — живопиши o:p/
не стесняясь в средствах — в литерах, нотах, в красках, карандаше o:p/
ежли что останется — высеки в мраморе, вылей в бронзе, сверху сткла покроши o:p/
чтоб уже ничего не нашлось живаго — ни уму твому, ни душе o:p/
o:p /o:p
Виктор Куллэ.
Не с теми, кто в теме… Стихи. — «День и ночь», Красноярск, 2013, № 2
« Бросив вызов Творцу, быть собой устаешь, / ибо люди — лишь твой матерьял. / Храм, что ты сотворил, ни на что не похож. / Но кураж состязанья пропал. // Сколько хочешь башкою о стенку стучи, / но в итоге влюбляешься сам / в эти души, каленые, как кирпичи, / из которых воздвигнется храм». o:p/
o:p /o:p
Игорь Растеряев. Георгиевская ленточка. — «Бельские просторы», Уфа, 2013, № 5 < http://www.bp01.ru>. o:p/
Все-таки, чем выкладывать на журнальные страницы тексты песен этого автора, лучше бы, на мой взгляд, поместили какую статью о его культурном феномене. В биосправке пишут о 10 млн. интернет-просмотров, так неужели и т. д. Словом, жаль, что здесь не поняли (или не хотят понимать), что эта поэзия — для другого . o:p/
o:p /o:p
Александр Рубашкин.
Игорь Кузьмичев — редактор и писатель. — «Звезда», 2013, № 7
Очерку к 80-летию автора книг о Вадиме Шефнере, Владимире Арсеньеве, Юрии Казакове, Ольге Берггольц и других писателях предшествует здесь и статья самого И. К. — о незаслуженно забытом писателе Олеге Базунове, старшем брате Виктора Конецкого. o:p/
Александр Рубашкин закончил свой очерк двумя выразительными цитатами: «Старший товарищ критика и объект его исследования В. Шефнер выразил свое понимание о достойной жизни: идти „по теневой, по ненаградной, по непарадной стороне”. o:p/
Два десятилетия назад в предисловии к своему сборнику Игорь Кузьмичев выразительно высказался о собственной профессии: „Итоги, которые подводит критик, оценивая проделанную работу, для него порой столь же неожиданны, как и парадоксы его подопечных. И потому любой, я думаю, критик был бы счастлив удостовериться, что год от году все последовательнее двигался к поначалу неясным целям и цели эти не обманули его надежд”». o:p/
o:p /o:p
Карен Степанян. Из Швейцарии с любовью? — «Знамя», 2013, № 6. o:p/
Отклик на роман Антона Понизовского «Обращение в слух» (на новомирскую публикацию) открывает здесь рецензионный блок. «Кто бы мог подумать еще несколько лет назад, что полуторасотстраничное повествование о беседе четырех русских на горном швейцарском курорте „насчет веры” — веры в Бога, в человека, в Россию — сможет заинтересовать такое количество самых разных (по возрасту, взглядам, профессиональной принадлежности) людей?» o:p/
Интересные размышления на трех журнальных страницах кончаются неожиданно. «А у меня напоследок возникли два вопроса уже к самому себе (курсив мой. — П. К. ) (и это не плюс А. Понизовскому — то, что их именно два). Первый из них тот, который предстоит решить автору любого произведения, ставящего проблему теодицеи (а число таких произведений увеличивается и будет увеличиваться в новой России). Как в тиши кабинета и даже за столом на кухне писать о глубинном смысле зашкаливающих, превосходящих все пределы человеческих болей и страданий так, чтобы с этим ты мог без зазрения совести обратиться к людям, постоянно в такой боли и таком страдании живущим? И второй, совсем уж бестактный вопрос: а вдруг для него, для автора „Обращения в слух”, все, о чем говорилось выше, — всего лишь игра?» o:p/
Нет, все-таки хорошо, что автор «Обращения в слух» — постоянный житель России, а не засевший в Швейцарии герой рецензируемого произведения (филолог Федор, то есть). И хорошо, что вопросы эти не к автору романа. А то ведь — «вдруг», и тем более — «зазрение совести». Кстати, прозаик после своего текста (см. книжное издание) благодарно кланяется не только друзьям и соратникам, но даже и нескольким священнослужителям. Понадеемся, что «не вдруг»? o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p