Новый мировой беспорядок и индийский императив

Если и есть антиглобализация, то она исходит из других источников - из того, что журналист и политический комментатор Саманта Пауэр назвала проблемами из ада. Посмотрите на рост числа негосударственных акторов, особенно на Ближнем Востоке, которым помогают технологии. Крупнейшая из них, "Исламское государство", продолжает оставаться смертельной угрозой, несмотря на потерю ранее захваченных ею территорий в Ираке и Сирии. Как подтвердили взрывы на Пасху 2019 года в Шри-Ланке, самым опасным оружием ИГИЛ является его способность вдохновлять и поддерживать разрозненную сеть разрозненных операций в таких отдаленных местах, как Коломбо, Париж и Брюссель, и "одиноких волков"-подражателей в любом месте. Пираты Северной Африки, сепаратисты во многих частях света, экстремисты всех конфессий и идеологий также используют новые и инновационные способы бросить вызов авторитету государства.

Технологические изменения еще больше ослабляют многие государства в развивающемся мире, особенно в Западной Азии и Северной Африке. Технологические изменения в сфере производства энергии, удешевление добычи сланцевой нефти и газа, подрывают стабильность государств, по-прежнему сильно зависящих от экспорта нефти и газа как основного источника доходов. Автоматизация рабочих мест - роботизация и развитие искусственного интеллекта - еще больше затрудняют создание рабочих мест для растущего числа молодых людей. В то же время новые коммуникационные технологии продолжают расширять возможности рассерженных граждан по поиску единомышленников и организации протестных акций. Генерал Абдель Фаттах ас-Сиси эффективно подавляет протесты в Египте, но неизвестно, как долго ему это удастся. Многие правительства обнаруживают, что "принудительная прозрачность" (от Wikileaks до Panama Papers) может серьезно, если не сказать фатально, подорвать их авторитет.

Приход к власти Трампа выявил огромное разочарование и недовольство американцев глобализацией, которая изменила привычные представления об их жизни. Действительно, глобализация - и сегодняшняя антиглобализация - это то, что люди делают из нее. В 2002 году, по данным опроса Pew, 78% американцев считали, что внешняя торговля приносит большую пользу стране; к моменту кризиса 2008 года этот показатель снизился до 53%. Страны, которые были экономическими лидерами и пережили самые тяжелые последствия кризиса - Франция, Япония, США, - сегодня являются государствами, ведущими переговоры о заключении крупных региональных торговых соглашений в условиях скептического отношения к глобализации. По данным исследования Pew, проведенного в 2014 году, 66% респондентов в развивающихся странах придерживаются мнения, что международная торговля создает рабочие места, по сравнению с 44% респондентов в развитых странах. Двадцать пять процентов респондентов в развитых странах считают, что торговля повышает заработную плату, против 55 процентов в развивающихся странах. В докладе Центра исследований экономической политики отмечается, что только за первые десять месяцев 2015 года страны G20 ввели 443 новых торговых ограничения, что на 40 процентов больше, чем в 2014 году. Когда их спрашивают об этом, то аргумент, что национальные условия требуют таких мер, позволяет им уйти от протекционистской политики.

Посмотрите, например, на рост неравенства. Глобализация привела к появлению победителей и проигравших в доходах. Центральные банки выкачивают деньги, которые вместо того, чтобы способствовать росту занятости, как это предполагалось, попадают в финансовые активы, принадлежащие богатым (победителям по доходам). С 2008 г. рост заработной платы был слабым, но доходы богатых продолжали оставаться высокими: в Великобритании заработная плата выросла всего на 13%, но фондовый рынок вырос на 115%. В недавнем исследовании Credit Suisse было установлено, что из сорока шести крупнейших экономик мира до 2007 г. неравенство в благосостоянии росло в двенадцати из них, а сегодня неравенство резко увеличивается в тридцати пяти из сорока шести государств. Медианный доход работающих полный рабочий день мужчин в реальном выражении (с учетом инфляции) ниже, чем сорок два года назад, а в нижней части он сопоставим с уровнем шестидесятилетней давности (проигравшие в доходах). Добавим к этому тот факт, что общее число миллиардеров в мире увеличилось до 2153, провоцирует классовое недовольство такой концентрацией богатства в руках немногих. Как уже отмечалось, 95 из них живут только в Лондоне, и если Brexit был голосованием, на котором Лондон остался в стороне, проголосовав за "остаться", то в некотором смысле и остальная Великобритания проголосовала против Лондона и его элиты, предпочтя уйти. Как представляется, основная проблема заключается не в самой глобализации, а в том, как ею управляют, утверждает американский экономист Джозеф Стиглиц.

Экономическое неравенство внутри страны в сочетании с миграционным кризисом на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Западной Азии оказались смертельным коктейлем, который привел к появлению националистических лидеров и поставил под сомнение либеральные нормы, которые многие считали само собой разумеющимися. Популисты питаются этой тревогой, неустроенностью и страхом. Как утверждают многие комментаторы, риторический призыв Трампа "сделать Америку снова великой" вполне может означать "сделать Америку снова белой", а его обещание "построить стену" между США и Мексикой только усилило это восприятие. Культурное и экономическое беспокойство, вызванное неравномерным распределением доходов и смещением расовой динамики, фактически нарушило представления об идентичности, что привело к росту ксенофобских настроений. Около 69% сторонников Трампа считают, что иммигранты являются бременем для общества, а 64% полагают, что мусульмане, проживающие в США, должны подвергаться более тщательному контролю. В ЕС, как уже отмечалось, ксенофобия в отношении мусульман и чужаков достигла переломного момента: Виктор Орбан в Венгрии, Марин Ле Пен во Франции, AfD в Германии и целый ряд популистов нашли поддержку на выборах там, где раньше ее не было. Мультикультурное общество - это общество, в котором существует множество конфликтов, - заявила Ле Пен, вторя настроениям миллионов обеспокоенных европейцев.

Неравномерное распределение богатства в результате бессистемной глобализации, легкость общения в социальных сетях, обострение этнических противоречий породили во всем мире стремление к политике сильных людей. Политическая мобилизация часто не соответствует демократическим нормам и процедурам, поэтому во всем мире наблюдается стремление к лидерам, способным исполнять "волю масс", причем зачастую в противоречии с традиционной политикой. Азиатские государства оказались не менее уязвимы для этой тенденции. В Мьянме слабое гражданское правительство Аун Сан Су Чжи молча наблюдает за тем, как военные проводят то, что ООН назвала "этническими чистками" в отношении рохинья, и этот шаг пользуется популярностью у большей части бирманской общественности. На Филиппинах Дутерте пообещал уничтожить неравенство и начал крайне сомнительную с точки зрения законности войну с наркотиками - опять же при поддержке населения. В Индонезии ведется борьба с исламской радикализацией и насилием в отношении этнических китайцев. В Турции Эрдоган разрушил все надежды на создание светского государства и все больше придерживается националистических и консервативных взглядов на жизнь страны. В России Путин фактически сфальсифицировал выборы, что гарантирует ему еще один срок пребывания у власти. В Китае Си отменил те немногие сдержки и противовесы, которые существовали в отношении сохранения пожизненного президентства. Даже в Индии возвышение Нарендры Моди сопровождалось более националистическим и мускулистым утверждением индуизма, что привело к страху меньшинств и замешательству оппозиции.

Это глобальное явление: Freedom House отмечает, что "демократия переживает самый серьезный кризис за последние десятилетия, поскольку ее основные постулаты, включая гарантии свободных и честных выборов, права меньшинств, свободу прессы и верховенство закона, подвергаются нападкам по всему миру. Фактически 2018 год стал двенадцатым годом подряд, когда глобальные свободы сократились, и в 71 стране произошло чистое сокращение политических прав и гражданских свобод, и только в 35 странах был зафиксирован рост. Эти внутриполитические факторы имеют и международные экономические последствия: либерализация торговли, которая была основой глобализации, сегодня, похоже, дает все меньшую отдачу, особенно на Западе. На смену ей приходит протекционизм, а возможность "торговых войн" набирает обороты. То, что две крупнейшие экономики мира - США и Китай - готовят целый список тарифов на продукцию и отрасли друг друга, является зловещим признаком.

В то же время основными движущими силами глобализации уже не являются западные государства, поскольку новые державы стремятся завладеть материальными благами и богатством стран. На Всемирном экономическом форуме в 2017 году председатель КНР Си Цзиньпин выступил в качестве маловероятного знаменосца свободной торговли, раскритиковав тех, кто "обвиняет экономическая глобализация - причина хаоса в нашем мире". Однако в отличие от глобализации XXI века, основанной на свободном рынке, Пекин обещает новую форму торговли, основанную на государственном капитализме - модели, которая только усиливает торговые трения и поощряет протекционизм. Как отмечает Грэм Эллисон: "Когда в 2017 г. участники Всемирного экономического форума в Давосе провозгласили председателя КНР Си Цзиньпина лидером либерального экономического порядка, хотя он возглавляет самую протекционистскую, меркантилистскую и хищническую крупную экономику в мире, они показали, что, по крайней мере в этом контексте, слово "либерал" вышло из-под контроля.

Если сейчас либерализм разрушается в тех частях мира, которые когда-то стремились его прозелитировать, то сегодня становится все более очевидным, что международная система далеко не всегда была по-настоящему международной. Послевоенный порядок представлял собой лоскутное одеяло экономических и военных союзов между атлантическими державами на Западе, Японией, Южной Кореей и Австралией на Востоке. Другие страны Африки, Азии и Латинской Америки просто не имели в этом порядке той самостоятельности, которая позволила бы им формировать глобальное управление в интересах миллионов своих граждан. Восходящие державы, такие как Индия и Китай, давно поняли это противоречие, равно как и другие региональные державы, такие как Бразилия, ЮАР и Россия. Китай пошел еще дальше: с помощью хитроумного институционального маневрирования под эгидой БРИ, AIIB и RCEP Пекин стремится переписать правила игры в сфере торговли, инвестиций и безопасности и в процессе этого создать новый мировой порядок, отвечающий его собственным интересам.

Действительно, сегодня трудно говорить о мире как о едином целом. Существование "региональных миров" объясняется тем, что западные державы так и не смогли преодолеть имперский импульс колониальной эпохи, вместо этого они были просто включены в международный порядок, который закрепил традиционные структуры власти с помощью многосторонних институтов и условий торговли. Все менее и менее точным становится представление о мире как о единой системе; напротив, очевидно, что мир переживает процесс регионализации, особенно в Азии, а в некоторых случаях, например на Ближнем Востоке, и полное отсутствие порядка.

И если международный порядок далек от интернационального, то сегодня его нельзя назвать даже упорядоченным. Многие называют определяющим моментом финансовый кризис 2008 года, когда правительства разных стран мира осознали, что экономическая интеграция может породить негативные сетевые эффекты. Возможно, сигнал о ее гибели прозвучал еще в 2003 г., когда Америка решила вторгнуться в Ирак под видом "гуманитарной интервенции" и под предлогом наличия оружия массового поражения. Головокружительный расцвет американского могущества заставил некоторых поверить в то, что Соединенные Штаты в случае необходимости могут переделать мир по своему образу и подобию, используя силу и пренебрегая международным правом, и результаты оказались катастрофическими. Возможно, это закончилось, когда Россия применила военную силу для изменения политических границ Европы или когда она решила вмешаться в демократические процессы и институты Америки в 2016 году через киберпространство. За исключением начала 1990-х годов, Москва никогда по-настоящему не принимала предпосылку американского превосходства и теперь подрывает институты и структуры, в которых она не заинтересована. Или же все могло закончиться, когда Китай решил милитаризировать Южно-Китайское море, откровенно игнорируя международное право и нормы.

В то же время с трудом формируются новые механизмы управления, призванные предотвратить милитаризацию Интернета, искусственного интеллекта и космоса. Но самое страшное, что старый порядок уже не в состоянии поддерживать мир и предотвращать гуманитарный кризис, который разворачивается на огромных территориях Ближнего Востока и Северной Африки - особенно в Сирии, Ираке и Йемене. И хотя перспективы глобальной войны по-прежнему невелики, ООН оказалась не в состоянии реагировать на многочисленные и сложные кризисы, и неизменно геополитические соображения превалируют над гуманитарными.

Наблюдая за таким положением дел, некоторые историки не могут не заметить сходства между сегодняшним миром и началом ХХ века. В этот период действительно происходило становление глобальной экономики: полным ходом шла промышленная революция, пароходы, телеграф, телефон, каналы и железные дороги снижали затраты на транспорт и связь. Хотя наибольшую выгоду от этих событий получили Европа и Северная Америка, структурная мощь и влияние колониальных империй привели к тому, что эти технологии распространились также в Азии, Южной Америке, Центральной Азии и, в меньшей степени, в Африке. В то же время торговая и инвестиционная политика Европы, в частности Великобритании, активно поощряла свободное перемещение капитала и товаров, особенно с введением концепции "наибольшего благоприятствования", либеральной иммиграционной политики и снижение торговых барьеров на сельскохозяйственную продукцию. Подстегнутая эксплуатацией сырьевых ресурсов колоний, негласной верой в золотой стандарт международной экономики и относительным миром между великими державами с середины 1870-х годов до 1914 года, первая эпоха глобализации возвестила о наступлении нового времени.

Интересно, что именно эти составляющие заложили основу для Первой мировой войны. Возможно, как утверждает экономист Дани Родрик в своей книге "Парадокс глобализации": "Мы не можем одновременно стремиться к демократии, национальной решимости и экономической глобализации. Если мы хотим продвинуть глобализацию дальше, нам придется отказаться либо от национального государства, либо от демократической политики". Его анализ справедлив сегодня, как и в мире почти столетней давности. Распределительные последствия глобализации в конце XIX века вызвали обратную реакцию, не похожую на ту, с которой мы сталкиваемся сегодня. В Европе аграрии выступали за протекционизм, чтобы избежать конкуренции с американскими рынками; в Америке иммиграционная политика становилась все более неприветливой, принимались законы, препятствующие притоку новых иммигрантов, особенно из Азии; в Италии, Германии и некоторых восточноевропейских государствах национализм превратился в мощную силу; рыночная система золотого стандарта, защищавшая инвесторов от инфляции в мировой экономике, привела к резким спадам и безработице в Европе в то время, когда идея государства всеобщего благосостояния не существовала. В итоге глобализация потерпела крах, торговые барьеры выросли, культурная тревога усилилась, а конечным результатом стал длительный период межгосударственной войны между европейскими державами, начавшийся в 1914 году.

ЧТО ДАЛЬШЕ?

Если мы с трепетом стремимся избежать ловушек истории, то ключевые вопросы, которые мы должны задать, таковы: как адаптируются к сегодняшним изменениям структуры глобального управления, которые формировались в условиях совершенно иного мира? Технологические и демографические сдвиги, восходящие державы, новые географические театры и политика баланса сил - все это происходит со скоростью, ранее неизвестной миру. Смогут ли новые страны взять на себя лидерство, и создаст ли это более представительную международную систему? Честно говоря, попытка оценить будущее мирового порядка - дело трудновыполнимое. С одной стороны, необходимо задать вопрос: кому служит мировой порядок? Порядок, установившийся после окончания мировой войны, служил атлантическим державам, сначала для того, чтобы противостоять угрозе со стороны Советского Союза, а затем для расширения их нормативного видения демократии и свободной торговли. Однако этот порядок не смог учесть мнения и проблемы стран, которые обрели независимость, сбросив иго колониализма. Если заглянуть еще дальше в историю, то Венский конгресс 1815 года помог положить конец наполеоновским войнам и принес Европе мир в плане политической стабильности и экономического роста. Однако этот же период ознаменовался колонизацией Азии и бурным развитием африканской работорговли. В то же время, начиная с Вестфальского мира 1648 года, мировой порядок понимался в первую очередь как взаимодействие между государствами, а сама идея "мирового порядка" была англо-американской концепцией. Сегодня мы имеем не только множество государств и цивилизаций, претендующих на лидерство в международной системе, но и такой международный порядок должен учитывать интересы международных и региональных институтов, транснациональных корпораций и неправительственных организаций, движений гражданского общества, могущественных городов-государств и т.д.

Сегодня проблема заключается в том, что структурных предпосылок, позволяющих ведущим державам реализовывать свои нормативные представления, больше не существует. Контроль над технологиями, финансами и торговлей позволил Европе распространить свою "цивилизаторскую миссию" и колонизировать весь мир. Бурно развивающаяся послевоенная экономика и новые политические идеалы позволили Америке доминировать во второй половине ХХ века. Эти факторы всеобъемлющей национальной мощи уже не укладываются в рамки одной географии - они рассредоточены между государствами и внутри них, и все это происходит в условиях глобальной экономики, которая не признает границ. Ни одна из двух держав не может договориться о едином своде правил.

В то же время транснациональные корпорации и влиятельные города-государства все чаще действуют параллельно с политикой национальных правительств и международными нормами. Например, американские города, несмотря на выход президента Трампа из Парижского соглашения, занимают передовые позиции в борьбе с изменением климата. Москва и Пекин, которые, как принято считать, находятся в авангарде подрыва международного порядка, бросают вызов правилам и нормам, которые не соответствуют их мировоззрению. Даже Трансатлантический альянс находится под давление - на условия торговли, правила цифровой экономики, политические ценности и проблемы безопасности. Другие региональные державы, такие как Япония или Австралия, не обладают ни нормативным видением, ни экономическими ресурсами, ни военной мощью, ни политической волей, чтобы определять исход событий в мировой политике.

Очевидно, что не все одинаково выиграли от послевоенного устройства, и именно поэтому они не стремятся его защищать. Однако это не означает, что такой порядок не принес никому пользы. Если уж на то пошло, то главным бенефициаром международного либерального порядка является сегодняшняя растущая международная держава - Китай. Ни одна другая страна не выиграла от интеграции в мировую экономику так, как Пекин. С ВВП в 92 млрд. в 1970 году до 13,6 трлн. в 2018 году Китай уверенно включился в глобальные цепочки создания стоимости и творчески продвигается по лестнице промышленного производства. Уже сейчас он является второй по величине экономикой в номинальном выражении и крупнейшей по ППС. Почему же именно Китай оказался в авангарде разрушения этого порядка? Из этого вопроса вытекает другой: какой цели служит мировой порядок? Коллективный мир, гегемония, взаимовыгодная многосторонность или что-то другое?

Как мы показали, Пекин считает, независимо от того, будет ли он говорить об этом многословно, что возрождение в XXI веке восточноазиатской трибутной системы, в которой признается экономическое, политическое и культурное превосходство Китая, может привести к гармонии; и он готов реализовать это мировоззрение с помощью силы и принуждения, если это будет необходимо. Америка, которую часто противоречиво характеризуют как "либерального левиафана", видит ценность в "порядке, основанном на правилах", хотя и пронизанном американскими нормами и структурами власти. В то же время он стремится привнести американский образ жизни во все уголки мира с помощью глобальных коммуникаций, торговых и финансовых сетей. Все согласны, по крайней мере, в принципе, с тем, что войны между великими державами нежелательны. Но современный мир требует решения сложных проблем, выходящих далеко за рамки стабильности или гегемонии, и, как и глобальная экономика, эти проблемы не признают суверенных границ. Изменение климата , управление Интернетом , искусственный интеллект, космические полеты, торговля людьми, уклонение от уплаты налогов, международный терроризм, распространение наркотрафика, пандемии и многие другие подобные проблемы - все это вопросы, которые требуют международного сотрудничества. Никакие рамки двадцатого века, да и любые другие исторические ориентиры, не дают адекватного представления о том, как ответственно управлять этими противоречиями в мире, который как никогда взаимосвязан и взаимозависим, но страдает от дефицита лидерства.

Более того, если современную международную систему можно охарактеризовать как продолжение атлантической, то где будут выстраиваться новые порядки? География занимает центральное место в построении международных систем. Система трибутов Среднего царства процветала в Восточной Азии, Вестфальская система процветала в Европе, а порядок, установившийся после мировой войны, просто добавил Америку плюс Японию, Австралию и Южную Корею, чтобы "глобализировать" то, что уже было в некоторой степени целостным европейским порядком. Сегодня очевидно, что XXI век будет определяться столкновением трех географических систем: Евразийского континента, Индо-Тихоокеанской морской системы и Северного Ледовитого океана. Взаимодействие глобальных экономических и миграционных потоков, внедрение и распространение новых технологий, а также геополитические императивы разрушают искусственные географические границы между Европой и Азией и превращают эти регионы в единое подвижное и динамичное целое. Индо-Тихоокеанский регион стал катализатором подъема Китая и расширения его морского влияния, но его форму и определение придали другие державы региона - США, Индия, Япония и Австралия (которые в совокупности представляют собой инициативу "Четырехстороннего сотрудничества"). Одновременно сообщества и рынки Азии и Европы фактически сближают некогда отдельные континенты, создавая сопредельный суперконтинент: Евразию. В то же время Арктика возрождается как непреднамеренное следствие изменения климата. И по мере ее таяния будет происходить слияние политики Атлантики и Тихого океана, поскольку интересы акторов в этих некогда разрозненных географических пространствах будут пересекаться. Ни один из этих регионов не следует рассматривать как отдельную единицу - вместо этого существует матрица взаимозависимых факторов, которые объединяют политические, экономические отношения и отношения в области безопасности в этих регионах. Соответственно, существует огромное количество трений и соперничества между множеством держав за определение и последующее управление этими географическими пространствами.

И все же эти части света совсем не похожи на то, чем были Европа и Америка или англосаксонское сообщество в ХХ веке. Политическое и культурное разнообразие - от Японии до Нигерии, и Китая до Греции, огромны. Географические границы, произвольно проведенные европейцами в колониальные времена, позволили обостриться этническим и религиозным противоречиям. В этих частях света наблюдается бурный рост населения, но у государств просто не хватает возможностей для удовлетворения его чаяний. Именно это разнообразие потребует создания совершенно иной структуры, в которой странам придется работать вместе, несмотря на различия в системе управления и потенциале, а также на полное отсутствие согласия в отношении цивилизационных норм.

В то же время нельзя не признать, что в ряде государств снижается стремление к мировому порядку. Как сказал один из комментаторов: "Соединенные Штаты дали понять, что по-прежнему выступают против создания договора по управлению киберпространством". Китай, по некоторым данным, отказывается от выполнения своего юридически обязывающего обязательства по запрету озоноразрушающих веществ, что снижает шансы Монреальского протокола как "самого эффективного договора в мире". Представляется маловероятным, что США, Россия и Китай объединятся для выработки режима управления Арктикой, поскольку каждый из них заинтересован в экономических возможностях, которые откроются после таяния ее льдов. В последние месяцы ВТО с трудом удается начать переговоры по глобальным правилам электронной коммерции, а локализованные правила для национальных и региональных цифровых экономик, похоже, станут нормой. Международная система, создавшая обширную сеть законов, договоров и институтов, которые лежат в основе мира, воспринимаемого нами сегодня как должное, оказалась в состоянии стагнации и без руля, без покровителя и защитника. Похоже, что она движется по пути "каждый сам за себя".

Возможно, это даже самое подходящее место для того, чтобы начать рассматривать возможность отсутствия какого-либо мирового порядка вообще, или то, что Бреммер называет "G-Zero" миром. По крайней мере, в этом история уверена: когда международная политика становится нулевой суммой и транзакционной, ставя абсолютные интересы одного государства выше других, начинается война. Отсутствие каких-либо правил, институтов, принципов и лидерства неизбежно создает вакуум доверия, а военная мощь диктует все отношения. Хотя международный порядок может создать устойчивый баланс сил, сочетающий легитимность и способность к принуждению, он отнюдь не гарантирует мира и развития. Отсутствие какого бы то ни было порядка практически гарантирует трагедию в итоге. Первая половина ХХ века, когда существовал и рухнул зарождающийся международный порядок, свидетельствует об этой неизбежности: конфликт великих держав привел к неописуемому насилию и хаосу, и сегодня мир должен быть еще более настороже из-за наличия ядерного оружия, смертоносных технических средств, способных вызвать хаос, и распространения государственных и негосударственных субъектов, стремящихся нарушить стабильность и порядок.

ИНДИЙСКИЙ ИМПЕРАТИВ

Справедливости ради следует отметить, что XXI век отличается от XX во многих существенных отношениях. Во-первых, ни одна держава не способна навязать свои предпочтения в глобальном масштабе - эпоха американского одностороннего подхода действительно закончилась, и многополярность стала нормой. Во-вторых, в то же время власть в международном порядке более рассредоточена, чем когда-либо в истории: от корпораций до негосударственных акторов (включая террористические сети) и городов - политическая и экономическая власть все больше объединяется в сети, не поддающиеся иерархическому государственному контролю. В-третьих, существует высокая степень экономической взаимозависимости между ведущими мировыми державами и высокая степень политической дивергенции. Современные цепочки поставок являются делокализованными - торговля и коммерция опираются на плотные и трансконтинентальные сети экономических узлов. В-четвертых, в результате такой взаимозависимости современные конфликты связаны не только с контролем над географическими территориями, но и с контролем над сетями транспортной, коммуникационной и энергетической инфраструктуры, обеспечивающей движение товаров, капитала и рабочей силы. Наконец, по сравнению с ХХ веком или любым другим историческим периодом, сегодня институциональные структуры, будь то ООН, ЕС, Африканский союз или АСЕАН, более укоренены и находятся на более надежной институциональной основе, хотя их надежность, адаптивность и эффективность все чаще подвергаются сомнению.

Таким образом, проблема заключается в том, как определить и затем управлять плюралистическим миром различных, сосуществующих, развивающихся и конкурирующих версий современности. Полем битвы сегодня действительно является человеческое сознание, его предпочтения и выбор в значительной степени выходят за рамки большинства существующих институциональных компетенций и нормативно-правовой базы.

Более чем очевидно, что международный либеральный порядок не сможет преуспеть в XXI веке, если не найдет новых факелоносцев и не создаст новые институты. Для многих очевидно, что эти страны должны быть выходцами из Азии и Африки, где политика и экономика пишут сценарий, сильно отличающийся от послевоенной атлантической системы. Несмотря на нестабильность постколониальной эпохи, большинство азиатских государств избежало тотальной войны даже в условиях крайней геополитической напряженности. Фактически ни одна из известных точек столкновения, таких как Индия-Пакистан, Китай-Тайвань или Северная Корея-Япония, не вылилась в масштабный пожар.

Несмотря на то, что националистическая риторика продолжает разгораться, не менее очевидно, что азиатские страны, за исключением, к сожалению, Индии и Пакистана, переживают настоящий бональный период развития связей и интеграции. В отличие от Запада, азиатские государства в целом более благосклонно относятся к глобализации; как мы видели, они стали новой движущей силой экономического роста, на долю которых сегодня приходится более двух третей мирового ВВП. Когда Соединенные Штаты вышли из Транстихоокеанского партнерства, которое президент Трамп расценил как "очень плохую сделку для США", азиатские страны пожали плечами и пошли на сделку без Америки. Действительно, именно в Азии будут располагаться крупнейшие мировые державы, и на этот регион вскоре будет приходиться большая часть населения, экономического богатства и военной мощи мира. Гидеон Рахман убедительно доказывает, что "многовековое господство Запада в мировых делах подходит к концу. Первопричиной этих перемен, - пишет он, - является необычайное экономическое развитие Азии за последние пятьдесят лет. Политическое могущество Запада основывалось на технологическом, военном и экономическом превосходстве, но эти преимущества быстро сходят на нет. И последствия этого сейчас определяют глобальную политику. Если страны Азии смогут разработать новую систему управления, гарантирующую мир или, по крайней мере, предотвращающую крупномасштабные конфликты и при этом способную сотрудничать по вопросам, которые касаются их всех, то они проделают большой путь к формированию нового мирового порядка.

Если Азия будет определяющим регионом нашего времени, то интуитивно очевидно, что Индия, успешно сочетающая в себе экономический рост с собственными уникальными и неповторимыми либеральными традициями, действительно станет наследником и гарантом международной либеральной системы. Хотя индийские экономические реформы меркнут по сравнению с китайскими, факт остается фактом: по своему экономическому потенциалу, составляющему около 3 трлн. долларов, Индия превосходит несколько стран "Большой семерки". По прогнозам, к 2030 г. Индия станет второй по величине экономикой, уступая только Китаю. В то же время Индия - страна с одной из крупнейших в мире постоянных армий и быстро модернизирующимися военно-морскими силами, космической державой и государством, обладающим ядерным оружием. Молодые демографические показатели Индии только усиливают ее растущий авторитет: к 2027 году Индия превзойдет Китай как самое густонаселенное государство мира, и если в США, Китае, Японии и большинстве европейских держав к 2050 году ожидается значительное старение населения, средний возраст которого будет колебаться в районе пятидесяти лет, то в Индии средний возраст будет составлять около тридцати пяти лет. Даже в Индии растет консенсус относительно той роли, которую ей предстоит сыграть. В июле 2015 года тогдашний министр иностранных дел Индии (а ныне министр иностранных дел) Субрахманьям Джайшанкар выступил с речью, в которой заявил, что Индия намерена играть роль "ведущей", а не "балансирующей" державы в Азии, что отражает вновь обретенную уверенность.

Сложившийся международный порядок в значительной степени способствует экономическому росту Индии, удовлетворяя ее интересы в области торговли, энергетики и безопасности. В результате Индия сегодня участвует практически во всех основных многосторонних режимах, и ее собственные интересы уже не могут рассматриваться как изолированные от положения дел в мире. Другими словами, Индия должна влиять на международный порядок, хотя бы для того, чтобы защитить свои интересы. Поэтому очень важно понять, с каким давлением и требованиями ей придется столкнуться как внутри страны, так и в качестве участника международной системы. Анализ таких ожиданий будет важен для понимания "индийских императивов".

Так, например, Индия поставила перед собой цель достичь к 2024 году уровня экономики в 5 трлн. долл. Несмотря на периодические заминки на этом пути, устойчивость индийских экономических институтов и структурные макроэкономические тенденции, похоже, будут поддерживать эту траекторию. Неопределенность, таким образом, заключается в глобальной экономической системе. Иными словами, способность Индии успешно стать глобальной экономической державой зависит от ее способности создать атмосферу определенности и предсказуемость глобальных финансово-экономических режимов. И хотя Индия становится все более значимым геополитическим игроком, ее геоэкономические приоритеты и позиции остаются незавершенными и недостаточно проработанными. Это, пожалуй, самый важный индийский императив. Дели должен переосмыслить свою роль и участие в глобальном экономическом управлении, чтобы реализовать свои национальные интересы. Его представление о себе как о ведущей державе должно найти отражение и в торгово-экономических переговорах. Во-вторых, Индии еще предстоит завершить проект XX века по созданию социальной и физической инфраструктуры, в то время как она должна использовать возможности XXI века, связанные с четвертой промышленной революцией и сопутствующими цифровыми сдвигами. Оба эти процесса являются сложными структурными преобразованиями, и Индии придется взаимодействовать и сотрудничать с различными группами заинтересованных сторон, чтобы удовлетворить требования к управлению в обоих случаях. Например, для создания жесткой инфраструктуры Индия будет опираться на финансирование со стороны двусторонних партнеров из Восточной Азии и многосторонних организаций, таких как АБР, АИИБ и НБР (где Индия и Китай являются основными участниками). Кроме того, Индия, вероятно, будет сотрудничать с такими технологическими центрами, как ЕС, Израиль, Япония и США, чтобы укрепить свое технологическое превосходство. Однако, учитывая глобальную напряженность в сфере технологий, финансов и торговли, удовлетворение этого императива потребует от Индии защиты и сохранения пространства для маневра. Индия не может позволить себе сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как распадаются эти глобальные договоренности. Индия не должна допустить возникновения ситуации, когда ей придется делать выбор в отношении партнеров, с которыми она будет взаимодействовать. Удовлетворительный режим будущего должен предусматривать активное партнерство со странами ОЭСР и тесное и выгодное партнерство с такими восходящими державами, как Китай.

В-третьих, Индия осознает, что ей необходимо постепенно отказываться от роли лидера мирового профсоюза и садиться за стол переговоров с руководством. В значительной степени этот процесс уже идет. В конце ХХ века Индия была одним из ведущих членов G77, состоящей исключительно из развивающихся государств. На рубеже веков Индия была принята в G20, объединяющую двадцать крупнейших экономик мира. Совсем недавно, в 2019 году, Индия была приглашена в качестве специального гостя в G7 - элитную группу, состоящую в основном из западных развитых стран. Эти события свидетельствуют о том, что в Нью-Дели существует как спрос на участие Индии в глобальном управлении, так и понимание того, что предпринимать эту ответственность является императивом Индии. По мере усиления роли Индии в глобальных институтах и процессах ее голос в управлении международными делами должен становиться все более весомым. Дели должен вкладывать средства в достижение консенсуса и поддержку многосторонних усилий и решений, направленных на преодоление глобальных вызовов. Для этого Индии придется сотрудничать с теми, кто верит в многосторонний подход, такими как ЕС и другие международные институты, защищающие и обслуживающие порядок, основанный на правилах.

Наконец, к середине века Индия станет крупнейшей либерально-демократической экономикой. Это звание принесет с собой ожидания и требования со стороны мира. Иными словами, лидерство будет возложено на Индию, независимо от того, желает она этого или нет. Дели должен уже сейчас осознать, что сохранение либерального международного порядка отвечает национальным интересам Индии. В пользу Индии, безусловно, говорит то, что она все еще является развивающейся державой. Она не отягощена настроениями против инакомыслия, с которыми приходится сталкиваться большинству крупных держав. Однако этот период возможностей для Индии сужается. Дели уже четко обозначил свое стремление стать "ведущей державой" в международной системе. Вопрос в том, есть ли у Индии желание, возможности и идеи для этого? Великие державы предлагают решения и "дорожные карты" для других. Индия как ведущая держава должна принять этот вызов и выполнить его, как ради себя самой, так и для того, чтобы помочь в реализации глобальных амбиций по построению лучшего мира. С точки зрения глобальной перспективы, Индия, похоже, готова взять на себя эту роль.

Во-первых, Индия последовательно сохраняет свои демократические качества в сочетании с высокими темпами экономического роста на основе относительно прозрачного свободного рынка. Этот замечательный проект начался почти семьдесят лет назад, когда Индия разорвала цепи колониализма и приступила к эксперименту, который не удавался ни одной стране такого размера: построению конституционной демократии. То, что в способность Индии реализовать этот проект мало кто верил, неудивительно. В то время большая часть Индии была неграмотной, ВВП на душу населения был одним из самых низких в мире, языковое, религиозное и этническое разнообразие было огромным, ужасы Раздела были еще свежи в памяти, непосредственное соседство было охвачено конфликтами, и Индия унаследовала одну из самых жестких и дискриминационных систем социального расслоения в мире. Сегодня Индия успешно осуществляет мирную передачу политической власти каждые пять лет, за исключением короткого периода чрезвычайного положения в 1975-1977 гг. В Индии действуют многочисленные политические партии: национальные, региональные и местные. Каждая из них представляет разнообразные социальные идентичности, населяющие индийский субконтинент. Конституция Индии гарантирует ряд основных свобод, включая право на свободу слова и самовыражения, право на свободу вероисповедания, равенство перед законом, неприкосновенность частной жизни и предотвращение незаконного задержания. Позитивные действия и широкий спектр социальных реформ ослабили хватку феодальной кастовой системы в Индии. Так, нынешний президент Индии, как и один из его предшественников, принадлежит к касте, которая раньше считалась "неприкасаемой". Женщины также все активнее заявляют о себе в политике, бизнесе и СМИ. Гражданское общество является неотъемлемой частью индийского общественного договора: тысячи низовых организаций, исследовательских институтов и аналитических центров активно содействуют подъему Индии.

Несмотря на то, что социальная справедливость остается недоступной для многих индийцев, экономика страны после либерализации рынка в 1991 году демонстрирует устойчивый рост. Пройдя путь от средних темпов роста менее 4% в 1988 году до 6% в 1995 году, пика в 9,8 в 2007 году и относительно стабильных темпов, близких к 7% в настоящее время (омраченных одним кварталом 5% роста в середине 2018 года), Индия готова стать одной из крупнейших экономик мира в ближайшем будущем. Действительно, на момент написания статьи Всемирный банк сообщил, что Индия уже обогнала Китай по темпам роста в годовом исчислении. На Всемирном экономическом форуме в 2018 году "Индия Inc." была самым громким словом, и не зря: бизнес и частное предпринимательство преобразуют Индию и весь мир. Индийская экономика несколько непроизвольно перепрыгнула через обрабатывающую промышленность и стала глобальным направлением для аутсорсинга бизнес-процессов. Сегодня Индия является мощным центром информационных технологий - процесса, который бывший премьер-министр Индии Ваджпаи однажды назвал слиянием "Сарасвати, Лакшми и Шакти", поскольку он одновременно "движим знаниями" и "является производителем богатства и процветания". В настоящее время Индия является родиной одной из крупнейших автомобильных индустрий в мире, производящей около 3,8 млн. автомобилей в год - по этому показателю Индия уступает только Германии и Южной Корее. Индия также стала производителем непатентованных лекарственных средств индийские биотехнологические и фармацевтические компании, такие как Lupin, Cipla и Glenmark, доминируют на развивающихся рынках Азии и Африки, а также конкурируют на западных рынках. Несмотря на резкое падение акций в 2019 году, эти структурные факторы говорят о том, что неизбежный подъем более чем вероятен.

В то же время Индия, как ни странно, сопротивляется антиглобализационной тенденции. Несмотря на то, что премьер-министр Моди является убежденным националистом, он остается приверженцем глобализма и свободной торговли, а в новом бюджете его правительства говорится о еще большей либерализации прямых иностранных инвестиций. Так уж сложилось, что Индия на протяжении всего своего современного существования, в том числе и после обретения независимости в 1947 г., имеет определенный опыт постоянной борьбы с проблемами конкурирующих идентичностей, дезорганизации, бедности и прочего. В XXI веке Индия кажется многим безумной, хаотичной, неэффективной и нецелеустремленной. Но "Индия, - как писал британский историк Э.П. Томпсон, - возможно, самая важная страна для будущего мира. Через это общество проходят все конвергентные влияния мира... Нет ни одной мысли, которая бы сейчас рассматривалась на Западе или Востоке, которая не была бы активна в индийских умах". Эта важность Индии нигде не проявляется так ярко, как в дискуссиях о месте и перспективах страны в трепещущей мировой экономике.

Справедливости ради следует отметить, что это лишь часть истории. Густонаселенность, быстрая урбанизация, стремительные технологические изменения , меняющаяся демографическая ситуация, какофония идентичностей - все это сочетается в одной из самых неравных экономик мира и невосприимчивых государственных структур. С 1982 г. доходы 1% наиболее обеспеченных индийцев выросли почти на 17%, в то время как доходы 50% нижних слоев населения упали на 9%. Сегодня, когда 10% наиболее обеспеченных индийцев контролируют почти половину богатства страны, средний класс Индии испытывает все большее разочарование из-за сокращения возможностей для продвижения по службе, в то время как уровень безработицы находится на сорокапятилетнем максимуме. Сдвиги в развитии технологий - от автоматизации до искусственного интеллекта - только усугубят эти проблемы. В Индии широко распространена коррупция, по индексам которой страна постоянно находится на одном из первых мест на уровне менее развитых стран. Правопорядок - тема колючая, часто зависящая от прихотей и предпочтений политических хозяев полиции. Кастовая и религиозная принадлежность по-прежнему играет пагубную роль в общественных местах Индии. В отсутствие решительных политических и экономических реформ объединенные силы урбанизации, демографии и технологий могут создать водоворот межконфессиональной ненависти, который может вылиться в насилие, вызванное политикой идентичности, к которой слишком часто прибегают индийские политики.

Однако эти проблемы развития не являются уникальными для Индии - действительно, большинство стран Евразии и Индо-Тихоокеанского региона переживают аналогичные сейсмические изменения, а политика, основанная на идентичности, сегодня так же распространена в более богатых и зрелых экономиках. В поисках решений и лидерства эти страны будут обращаться к азиатским государствам, и от того, насколько Индия сможет предложить их, будет зависеть их судьба. Китай уже делает ставку на то, что его собственная модель может дать ответы: в октябре 2017 г. президент - или император - Си Цзиньпин провозгласил: "Китайская нация, которая с начала современной эпохи так долго терпела, достигла огромной трансформации... Это означает, что путь, теория, система и культура социализма с китайской спецификой продолжают развиваться, прокладывая новый путь к модернизации для других развивающихся стран. Конечно, китайская модель предполагает утрату политических свобод, абсолютное идеологическое подчинение правящей партии, уникальное сочетание государственного контроля над промышленностью и меркантилистских свободных рынков. Но эти условия нелегко воспроизвести в других странах развивающегося мира.

Это подводит нас ко второму ингредиенту: Индия находится в центре меняющейся карты мира, что дает ей уникальную возможность формировать политические, экономические и силовые механизмы, которые будут управлять этими регионами. География - это судьба", - гласит популярная пословица, а Индия занимает выгодное положение. Неудивительно, что даже англичане понимали важность расположения Индии. От Суэцкого канала до Сингапура, британские линии снабжения и военно-морские силы не смогли бы осуществлять свое глобальное влияние без Индии. Жемчужина Британской империи была не просто поставщиком рабочей силы и ресурсов, а центральным географическим узлом британской имперской архитектуры. То, что империя распалась не случайно: Британия просто не могла больше поддерживать глобальное влияние. Даже лорд Керзон, пожалуй, один из самых печально известных индийских вице-королей, считал Индию сердцем мировой геополитики. Опираясь на Индийский океан и имея форму перевернутого треугольника, Индия издавна являлась морским мостом, соединяющим Юго-Восточную Азию, Персидский залив и Восточную Африку. В Индо-Тихоокеанском регионе, как теперь называют это пространство в международном сообществе, проживает около 40% населения Земли, он является главным межгосударственным маршрутом энергоснабжения, здесь сосредоточены важнейшие углеводородные и минеральные ресурсы, а также разнообразная морская биология. В то же время на протяжении столетий, до насильственного раздела Индии, страна оставалась сухопутным мостом в Центральную Азию и на Ближний Восток, по которому шли потоки товаров, капиталов, людей и идей. Таким образом, Индия на протяжении столетий объединяла политику и экономику двух не связанных между собой цивилизационных регионов. Сегодня, когда Индия готовится стать экономическим гигантом, она окажется в регионе, который станет точкой пересечения евразийских (включающих Европу и Азию) и индо-тихоокеанских амбиций.

Еще в конце XX века, задолго до того, как Индия стала считаться державой, заслуживающей внимания, Киссинджер признал, что Индия станет одним из важнейших "поворотных" государств в международном порядке после окончания холодной войны. В своей книге «Дипломатия" он пишет, что "геополитические интересы Индии побудят ее в течение следующего десятилетия разделить часть бремени безопасности, которое сейчас несут Соединенные Штаты в регионе между Аденом и Малаккой» - предположительно, в том самом регионе, который, как ожидается, будет находиться в центре мировой политики в XXI веке. Сегодня, безусловно, очевидно, что интересы Индии охватывают эту географию: от нефтяных, энергетических и диаспоральных интересов в Персидском заливе и Центральной Азии до торговых, инвестиционных и технологических интересов в Юго-Восточной Азии - Индия неуклонно возвращает себе историческую роль плавильного котла восточных цивилизаций. Индия входит во всевозможные группировки, начиная с Ассоциации регионального сотрудничества стран Южной Азии (SAARC) и заканчивая ШОС, а также имеет статус наблюдателя в АСЕАН и на Восточноазиатском саммите. Индия готова сотрудничать со странами, разделяющими схожие цели, и одновременно конкурировать с теми, кто этого не делает, например, с Китаем и Пакистаном, расположенными по соседству с ней. Тем не менее, навигация политики в Индо-Тихоокеанском регионе и Евразии будет непростой задачей. Главной трудностью для Нью-Дели станет балансирование между отношениями с США, Россией и Китаем. Например, в Индо-Тихоокеанском регионе Вашингтон является основным партнером Индии. Однако в Евразии эти отношения распадаются - там Индия предпочитает Москву, несмотря на то, что Китай долгое время остается тенью в этом регионе. Нью-Дели находится на жесткой грани между политическими реалиями Евразии и Индо-Тихоокеанского региона. От того, как Индия оценит свои интересы в этих регионах и как будет действовать в соответствии с ними, во многом зависит определение мирового порядка в XXI веке.

Конечно, тот факт, что Индия находится между Индо-Тихоокеанским регионом и Евразийским континентом, должен служить и более широкой цели. И это третья, и, пожалуй, самая важная особенность значения Индии: она может стать якорем либеральной демократии в той части мира, где американское лидерство уже не столь желанно, а китайское предложение не является общепринятым. Если рассматривать значение индийского подъема в контексте, то успешный экономический рост Китая позволил Организации Объединенных Наций отпраздновать успех в достижении Целей развития тысячелетия, а Индия способна обеспечить то же самое в отношении Целей устойчивого развития, хотя и в мире, который становится все более небезопасным. Если Индия преуспеет в своих усилиях, она получит модель экономического развития, которая будет работать в условиях либеральной демократии, и модель, которая, учитывая сходство условий, может быть воспроизведена в значительной части развивающегося мира.

Действительно, Индия может предложить миру уникальный культурный опыт: дыхание и размах ее религиозного, языкового, кастового и племенного разнообразия до сих пор не мешали им сосуществовать в относительном мире. Хотя почти 80% 1,2-миллиардного населения Индии составляют индуисты, в стране также проживает около 180 млн. мусульман - второе по численности мусульманское население в мире, которое станет самым многочисленным в 2050 году. Более того, на протяжении всей своей истории Индия укрывала преследуемые меньшинства и религиозные группы. В то же время в Индии, согласно переписи населения, насчитывается около 122 основных языков, а официально признаны 22 из них. Здесь проживают потомки всех мыслимых этносов: в индийской земле смешались монголоидная, африканская, арабская и европейская кровь. В Индии сложилась явно незападная форма демократии и религиозной свободы, что сделало ее примером успешного управления многообразием в развивающемся мире. И "азиатский век", несомненно, будет характеризоваться подобным сплетением мультикультурных, мультирелигиозных и многоязычных взаимодействий. Возможно, в мире, где сегодня остро стоят вопросы идентичности, расы и религии, где сама идея мультикультурализма находится под угрозой, Индия сможет проводить многовекторную внешнюю политику, которая позволит ей управлять этими сложными отношениями и преодолевать их в интересах построения более плюралистичного мира. Действительно, как однажды заметил бывший премьер-министр Манмохан Сингх: «Мы стали мостом между многими крайностями мира. Наша многогранная культура является живым доказательством возможности слияния цивилизаций. Индия всегда будет государством, преодолевающим многие глобальные разногласия». Далай-лама, духовный лидер тибетцев, однажды заявил, что "давние традиции религиозной терпимости Индии могут стать примером для остального мира". История подсказывает Индии, что она уже давно взяла на себя роль посредника между "Востоком" и "Западом", и сегодня она может сделать то же самое для множества стран, демократических и недемократических, религий, культур и цивилизаций, составляющих наш мир.

Тем не менее, Индии еще предстоит пройти долгий путь, и то, как она выполнит обещания независимости, будет иметь отголоски во всем мире. Стремится ли она экспортировать свою собственную модель, однако, вызывает сомнения. Бывший советник по национальной безопасности Шившанкар Менон однажды сказал: "Разве мы не обязаны распространять демократию и бороться за наши ценности за рубежом? И да, и нет. Да, если у нас есть средства, чтобы реально обеспечить их распространение. И да, если наличие демократов в качестве наших соседей способствует созданию мирной периферии, которая нам необходима. Но, пожалуйста, помните, что народ нельзя заставить быть свободным или исповедовать демократию. Они должны сами прийти к этим ценностям, если хотят, чтобы они были прочными. Такой крестовый поход за свои ценности часто принимается другими за преследование корыстных интересов, облеченных в высокие тона.

Хотя многие на Западе считают, что Индия не заинтересована в продвижении демократии, можно также утверждать, что Индия менее евангелична в своих убеждениях и готова допустить развитие демократии по принципу "снизу вверх" развитие демократии в противовес "либеральному интервенционизму". Например, в 2004 г. Индия стала одним из основателей Демократического совета ООН - "единственного органа в системе ООН, объединяющего демократические государства на основе общих ценностей, а не региональной принадлежности". Дели также является вторым по величине вкладчиком в Фонд демократии ООН: по состоянию на февраль 2018 г. он составил 31,91 млн. долл. Кроме того, Индия участвует в диалоге Индия-Бразилия-Южная Африка, основанном на общей приверженности этих трех "южных" стран демократии, вне более крупной группы БРИКС, которая, по иронии судьбы, была инструментом противостояния гегемонии и интервенциям Запада. В соседних странах, особенно в Шри-Ланке, Непале, Афганистане и Бутане, Индия последовательно поддерживает избирательные процессы, оказывая помощь в наращивании потенциала и обучении, а также создавая Индийский международный институт демократии и управления выборами для формализации этого процесса.

Таким образом, подход Индии к демократии сдерживается ее постколониальными обязательствами по невмешательству, а также катастрофическими последствиями американского продвижения демократии в других частях света. В любом случае, Индия, возможно, сможет смягчить эксцессы западного либерализма с его верой в универсализацию и принудительный характер китайского государственного коммунизма с его верой в культурное порабощение, предложив средний путь между этими крайностями.

Разумеется, политические и геополитические предложения Индии имеют такое же значение в физическом мире, как и в цифровом. Мир стремительно приближается к моменту, когда границы между реальным и виртуальным исчезнут, а петли обратной связи между ними будут создавать значительные политические, социальные и экономические трения. Индия станет первой мировой державой, которая созреет в условиях этих цифровых преобразований. Это подводит нас к третьей ключевой особенности: по замыслу, Индия должна стать ключевым игроком четвертой промышленной революции. Поскольку более половины ее населения не достигло двадцати семи лет, перед Индией будет стоять задача обеспечить заработную плату, цель и защиту молодой и амбициозной рабочей силе в процессе ее перехода к новым промышленным реалиям виртуального, цифрового и автоматизированного мира. В этом отношении Индия находится в одном ряду с развивающимися экономиками всего мира, все они находятся в поиске нового цифрового общественного договора. Последствия этих изменений пока неясны, и то, как страны будут формировать свои экономические и политические институты, чтобы справиться с ними, окажет значительное влияние на дальнейший успех мирового порядка. Выбор и политика Индии будут играть решающую роль в определении будущего этого цифрового порядка.

В-четвертых, Индия становится ключевым игроком в вопросах глобального управления и развития. Однако Индия будет совсем другой державой. В настоящее время США являются прежде всего геополитической сверхдержавой, сеть альянсов и партнерств которой обеспечивает их доминирование в экономических и стратегических глобальных делах. Китай, в свою очередь, является геоэкономической державой, использующей свое центральное положение в глобальных цепочках поставок для обеспечения своего влияния. Индия же, скорее всего, станет первой в мире сверхдержавой в области развития. Уже сейчас бюджетные ассигнования на экономическую дипломатию Индии превысили отметку в один миллиард долларов, причем большая часть помощи направляется партнерам по развитию в Азии и Африке. Однако дело не только в объемах, но и в том, что Индия прививает новую этику партнерства в области глобального развития. В отличие от западных держав и Китая, сотрудничество Индии в области развития зависит от приоритетов, установленных ее партнерами. В то же время Индия взяла на себя обязательство создавать равноправные партнерства, которые следуют международно признанным нормам эффективного управления, снижая риск "дипломатии долговой ловушки", ставшей основным компонентом китайской помощи. Не предпринимая никаких попыток добиться исключительности за рамками ядерного соглашения с США, история развития Индии будет с энтузиазмом воспринята как зарубежными рынками, так и правительствами.

Более того, в отличие от атлантических держав или Китая, Индия не стремится к гегемонии в международной системе. В 1949 г. "анонимный индийский чиновник" так отозвался об Индии во влиятельном журнале Foreign Affairs: «Как бы слабо она ни была развита, ее организованный промышленный и военный потенциал все же превосходит потенциал любой страны Востока. У нее нет ни традиционных врагов, ни новых; у нее нет никаких корыстных интересов в мировых делах, кроме заинтересованности в мире, традиции дружелюбия ко всем и готовности сотрудничать с другими в конструктивных целях». Начало ХХ века свидетельствует об этой реальности. В сентябре 1946 г. Неру пообещал, что Индия будет "играть в Советах ту роль, на которую ее географическое положение, население и вклад в мирный прогресс дают ей право", и обязался "безоговорочно следовать духу и букве" Устава ООН. Многие свободы, которые гарантирует Конституция Индии, взяты из международных соглашений и пактов, а Верховный суд страны часто ссылается на Устав ООН при решении дел о правах человека. Даже в отношении международного поведения государств Индия приняла принципы Устава ООН, которые способствуют укреплению мира и безопасности, международного права и мирному разрешению международных споров. Очевидно, что философия ООН нашла глубокий отклик в индийской цивилизации.

Как мы уже отмечали, Индия всегда руководствовалась традиционной верой в то, что весь мир - это одна семья, и именно поэтому Индия редко рассматривает глобальное достояние в добывающих терминах или стремится к доминированию на других землях с помощью военной силы. В 1950-60-е годы Индия переживала расцвет своего интернационализма; она участвовала в разработке ряда ключевых договоров и конвенций, таких как Договор о космосе, Конвенция ООН по морскому праву, Договор об Антарктике, и настаивала на том, чтобы сделать особый акцент на защите и сохранении "общего наследия человечества". Аналогичным образом, на морском фронте Индия всегда выступала в качестве "поставщика чистой безопасности" и всегда разрешала споры мирным путем. Например, индийские ВМС патрулируют Международный рекомендуемый транзитный коридор (МРТК) в районе Аденского залива, а во время стихийных бедствий в Южной Азии, таких как цунами в 2004 г., циклон "Сидр" в 2007 г. и циклон "Наргис" в 2008 г., Индия часто оказывала первую помощь. Как уже отмечалось, проиграв морской спор с Бангладеш, страной в несколько раз меньшей географически и экономически, Индия предпочла подчиниться решению суда, что резко контрастирует с полным пренебрежением международного права и милитаризацией Южно-Китайского моря со стороны Китая и, возможно, даже с амбивалентным отношением Америки к международному праву. Во все времена Индия позволяла региональным институтам выполнять свои функции, не пытаясь их подмять под себя. Например, сменявшие друг друга индийские премьер-министры Дели заявил, что верит в "центральность АСЕАН" по отношению к процветающему сообществу Юго-Восточной Азии. В противоположность этому Китай использует экономический государственный маневр и военное запугивание, чтобы натравить друг на друга все страны в своих целях. Неудивительно, что Ли Куан Ю, самый известный премьер-министр Сингапура, в 2007 г. не испытывал никаких личных опасений по поводу участия Индии в делах Юго-Восточной Азии, отмечая, что "нет никаких опасений", что Индия имеет "агрессивные намерения".

Сегодняшний мир более сетевой, чем когда-либо прежде, и этот новый мир приветствует каждую нацию; информационная эра не оставляет места для господства какой-либо сверхдержавы - ни США, ни Китая. (Мохамед Нашид, свергнутый президент Мальдивских островов, сказал в документальном фильме о глобальном потеплении и своих усилиях по спасению береговой линии своей страны: "Вы не можете нас запугивать. Мы слишком малы; вы будете восприниматься как хулиган!"). Мы живем в более равную эпоху, и, возможно, именно это вызывает зуд в ранее привилегированных экономиках и обществах. Отношения носят условный характер и пересекаются с другими; друзья и союзники в одном деле могут не иметь отношения к другому (или даже находиться на противоположных сторонах). Сетевой мир более подвижен. Страны используют такие сети для продвижения общих интересов, для решения общих проблем, а не навязывания результатов, и для выработки общего ответа на вызовы и возможности, с которыми они сталкиваются.

В таком мире, как однажды предположил один из нас, Индия перейдет от неприсоединения к "многостороннему присоединению". Это была бы подходящая стратегия для того мира, который политологи Роберт Кеохан и Джозеф Най называют миром "сложной взаимозависимости". Это мир, в котором Индия будет входить и играть заметную роль как в ООН, так и в G20, как в Движении неприсоединения (отражающем 200 лет колониального угнетения), так и в Сообществе демократий (отражающем 65 лет демократического развития); как G77 (масштабное объединение более 120 развивающихся стран), так и более мелкие организации, такие как Ассоциация регионального сотрудничества стран Индоокеанского кольца (IOR-ARC); как SAARC, так и Содружество; как РИК (Россия - Индия - Китай), так и БРИКС (добавление Бразилии и Южной Африки); а также как IBSA (альянс Юг-Юг Индии, Бразилии и Южной Африки), так и BASIC (партнерство Бразилии, Южной Африки, Индии и Китай по вопросам изменения климата, возникшим в ходе копенгагенских переговоров). Индия - единственная страна, которая является членом всех этих организаций, и не только потому, что ее название начинается с обязательного элемента всех аббревиатур – гласной буквы.

Конечно, "многостороннее сотрудничество" - это, с одной стороны, аморальная стратегия: в ней Индия должна идти на сотрудничество с либеральными демократиями, когда это ей выгодно, и не соглашаться с ними, когда (как в случае с Мьянмой, Ираном и некоторыми аспектами "арабской весны") ей целесообразно сохранять отношения, от которых другие демократии могут позволить себе отказаться. Это также беспорядочная стратегия, поскольку она не исключает ни одной страны из своих объятий; Китай, потенциальный противник, с которым у нас давний пограничный спор, время от времени переходящий в риторическую неприязнь, тем не менее является важнейшим партнером в некоторых из этих конфигураций. Это стратегия создания и управления меняющимися коалициями интересов, которая потребует определенного управления сложными отношениями и возможностями в политических условиях, которые сами по себе могут быть непредсказуемыми. Это не должно представлять особой сложности для правительств в Нью-Дели, которые уже более двух десятилетий вынуждены тратить свое время и энергию на управление коалициями во внутренней политике Индии.

Многостороннее сотрудничество также является эффективным ответом на новые транснациональные вызовы XXI века, на которые ни автономия, ни альянс сами по себе не дают адекватного ответа. Очевидным примером является борьба с терроризмом, требующая дипломатического и разведывательного сотрудничества различных стран, сталкивающихся с сопоставимыми угрозами, а также поддержка несостоятельных государств, борьба с пиратством, контроль за распространением ядерного оружия и борьба с организованной преступностью. Кроме того, существуют и нетрадиционные угрозы миру, которые также не знают границ (например, пандемии), и необходимость сохранения глобального сообщества - поддержание открытых морских путей сообщения через международные воды для обеспечения безопасности торговых путей и поставок энергоносителей, обеспечение безопасности на море от Африканского Рога до Малаккского пролива, защита киберпространства от посягательств враждебных сил, включая неправительственные, и управление космическим пространством, которое все больше может становиться новым театром глобальной конкуренции.

Индия обладает продемонстрированным потенциалом, технологическими и человеческими ресурсами, чтобы внести свой вклад в формирование международной системы во всех этих областях, от киберпространства до космоса. И, безусловно, Индия обладает потенциалом и волей для разрядки геополитической напряженности. Более того, Индия всегда стремилась к демократизации международной политики, отдавая предпочтение многополярному, но формально многостороннему миру. Манмохан Сингх подытожил подход Индии в своем первом выступлении на Генеральной Ассамблее ООН в сентябре 2004 года, подчеркнув важность "культуры подлинной многосторонности", но посетовав на отсутствие "устойчивой приверженности демократизации функционирования Организации Объединенных Наций". По мнению Сингха, эффективной многосторонности мешает не многополярность, а дефицит демократии в функционировании международных институтов. Стремление к культуре "подлинной многосторонности" и "демократизации" международных институтов также побуждает Индию играть по правилам сложившихся, а ныне терпящих бедствие западных держав, а также создавать и поддерживать другие региональные институты, которые часто рассматриваются как равные конкуренты, такие как AIIB и NDB БРИКС. В то же время Индия столь же сдержанно относится к любым попыткам навязать свою гегемонию. Даже когда Индия критиковала западные державы за большую часть своей независимости и вместе с Китаем отстаивала интересы развивающихся стран под видом G77, она так же быстро отвергла попытки Пекина усилить свое влияние в Азии в рамках инициативы "Пояс и путь".

Очевидно, что для Индии наступает решающий период: она занимает центральное место в экономических и политических сдвигах, которые приводят к перераспределению богатства и власти в пользу Азии; она является крупнейшей демократией в мире в регионе, подверженном слабости государственного потенциала, религиозному насилию и военным диктатурам; она занимает место за высоким мировым столом, являясь членом G20, а также глобального торгового союза G77; она является одним из крупнейших поставщиков миротворческих сил для ООН и играет важную роль в работе множества других многосторонних институтов. Впервые с 1500-х годов Индия вновь заявляет о себе, причем делает это в период глубоких перемен: в политическом плане Китай претендует на глобальное лидерство, в экономическом - мир находится под воздействием противоречивых сил протекционизма и стремления к связности и интеграции. В технологическом плане новые технологии производства и потребления - от разработок в области искусственного интеллекта, трехмерной печати и робототехники до связи 5G и автомобилей без водителя - будут иметь глубокие последствия для человеческой цивилизации.

Это подводит нас к последней характеристике индийского подъема: Индия станет первой в мире постколониальной великой державой. В конечном счете, вклад Индии в развитие мира будет зависеть от ее способности построить международную систему, которая будет работать на устремленные массы. Пока Индия остается бедной страной, но она будет становиться богаче. Демографические и экономические масштабы Индии не позволяют игнорировать ее. Многочисленные внутренние и глобальные идентичности дают уникальный эффект оседания: Индия, очевидно, чувствует себя комфортно одновременно везде. Из прошлого опыта легко понять, что понимание Индией собственных проблем определило ее идентичность в мировой политике. Вскоре после обретения независимости Индия неустанно боролась с колониализмом и расизмом в Африке и других частях Азии, утвердив себя в качестве морального лидера, а также с самого начала служила ООН в качестве одного из основных поставщиков миротворческих сил, что сохраняется и по сей день. В 1970-е годы Индия стремилась установить "новый международный экономический порядок", чтобы обеспечить экономический паритет для миллионов обедневших людей в мире и возможность контролировать свои природные ресурсы. На протяжении 1990-х годов Индия решительно отказывалась поддерживать торговую политику в области сельского хозяйства, которая не позволяла развивающимся странам адекватно поддерживать своих мелких и маргинальных фермеров. Она также не соглашалась с режимами интеллектуальной собственности, которые ограничивали бы ее возможности по обеспечению дешевого и доступного здравоохранения для своих граждан и граждан всего мира. В 2000-е годы Индия не поддалась на требования Запада заключить договор об изменении климата, в котором не учитывался нанесенный в прошлом экологический ущерб.

В ходе переговоров Индия неоднократно подтверждала свое стремление к достижению большего международного равенства, но не путем подрыва глобальных институтов и процессов, а путем попыток сделать их более инклюзивными. Собственный демократический выбор Индии, пожалуй, гораздо более актуален для развивающихся стран Азии, Африки и Ближнего Востока. В отличие от атлантических держав, где крупное бюрократическое и светское государство обеспечивает стабильное и процедурное управление, многие страны в этих регионах продолжают страдать от колониальных институтов, раздробленности этнических групп соперничество, большое количество неквалифицированного и необразованного населения. Конституционная модель Индии, предусматривающая защиту индивидуальных и групповых прав, передачу политической власти, а также многопартийную систему, позволяющую согласовывать различные политические интересы, гораздо лучше подходит для этих регионов мира. В то же время Индия будет сотрудничать с Западом, чтобы стимулировать собственную экономическую и технологическую экспансию. При этом Индия и Китай будут часто оказываться в одном клубе стран, стремящихся обеспечить свободное движение финансовых и торговых потоков. Дели также будет возглавлять или участвовать в коалициях, создаваемых для сохранения многополярности, таких как Четырехсторонняя инициатива или Шанхайская организация сотрудничества. Действительно, Индия будет государством, наиболее способным стереть границы и бинеры между Востоком и Западом, Севером и Югом.

Сегодня Индия как никогда важна благодаря тому, что более полувека назад она сделала ключевой выбор: приняла всеобщее избирательное право и свободу личности. Она важна и потому, что ни разу в истории одна шестая часть человечества не объединялась в единое политическое образование после многочисленных случаев религиозного, этнического и языкового насилия. Непрерывно укреплять это государство, управлять им на основе свободы, дать ему право голоса и возможность участвовать в международных делах - не такой уж большой подвиг. Не менее похвально и то, что этот голос служит усилению не только собственных интересов, но и интересов более мелких государств. Это важно, потому что в сегодняшнем мире конкурирующих современностей и расколотых идентичностей Индия обладает наследием, инструментами, потенциалом и волей для создания порядка, способного сгладить эти различия и предложить историю, которая будет убедительной, воспроизводимой и устойчивой.

Новая Индия может и должна сыграть свою роль в формировании глобального порядка. Международная система XXI века с ее сетевыми партнерствами должна будет пересмотреть свои правила движения; страны осознают, что в глобальной системе правила либо пишутся, навязываются и поддерживаются коллективно, либо доминирующей сверхдержавой. Как мы уже отмечали, Индия относится к числу тех, кто долгое время придерживался правил и теперь чувствует себя готовым к тому, чтобы стать правителем. Индия, наряду с другими странами, обладает достаточной квалификацией для того, чтобы помочь в написании этих правил и определении норм, которыми будет руководствоваться завтрашний мир. Вместо того чтобы ограничиваться ролью субъекта чужих правил или даже субъекта в интересах такой страны, как Индия (и в рамках ее нынешних и будущих возможностей), брать на себя инициативу по формированию этих норм, а также иметь право голоса в ситуациях, в которых они применяются.

В полночь 1947 г., когда Индия обрела независимость, первый премьер-министр страны Джавахарлал Неру прочувствованно говорил о "поединке с судьбой". Три четверти века спустя нацию ждет второе испытание - и на этот раз это судьба не только Индии, но и всего мира.