О:кагами - Великое зерцало

ВЕЛИКИЙ МИНИСТР МИТИНАГА ЧАСТЬ I

Сей министр был пятым сыном министра Хоко-ин[657] [Канэиэ], его досточтимая родительница была дочерью асона Фудзивара Накамаса[658], правителя ками провинции Сэтцу, начальника столичной управы Правой стороны младшего Четвертого ранга высшей ступени, а также гё:[659]. Сей асон был седьмым сыном господина Ямакагэ, среднего советника тю:нагона младшего Второго ранга[660]. Министр Митинага — это нынешний господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно. Он тесть монаха-императора Итидзё: и монаха-императора Сандзё:, дед нынешнего государя [Го-Итидзё:] и наследного принца, владельца Восточного павильона [Го-Судзаку].

Сей господин [Митинага], минуя [чин] государственного советника сайсё:, сразу стал заместителем среднего советника гон-тю:нагоном. Ему было двадцать три года. В тот год родилась Дзё:то:мон-ин.[661] В двадцать седьмой день четвертой луны он получил младший Второй ранг, ему было двадцать семь лет. Это был год, когда родился господин канцлер кампаку [Ёримити][662]. В двадцать седьмой день четвертой луны первого года Тё:току (995 г.), в год младшего брата дерева и овна [Митинага] получил [чин] старшего военачальника Левой [императорской охраны] садайсё:.

Со времени, предшествовавшего празднику [Камо] того года, в мире [царила] большая тревога, в следующем году стало еще страшнее![663] Начать с того, что умерло много министров и высших сановников, не говоря уж о том, что умерших особ Четвертого и Пятого рангов — и вовсе без числа. В том году умерли сановники: господин старший советник дайнагон Кан-ин [Асатэру][664] в двадцать восьмой день третьей луны; господин средний канцлер кампаку [Мититака] — в десятый день четвертой луны (последний скончался не от поветрия в мире, просто его смерть оказалась случайным совпадением); господин Наритоки[665], старший военачальник Левой стороны удайсё: Коитидзё: — в двадцать третий день четвертой луны. Три человека — Левый министр господин Рокудзё: [Сигэнобу][666], Правый министр господин Авата [Митиканэ][667] и средний советник тю:нагон Момодзоно, господин Ясумицу[668] — скончались одновременно в восьмой день пятой луны. Старший советник дайнагон господин Яманои [Митиёри][669] умер именно в одиннадцати день шестой луны. Даже в далекую старину не бывало, чтобы семерых-восьмерых министров и высших сановников не стало за какие-нибудь два-три месяца. В это и поверить невозможно было!

Не стало высшей власти, и все это из-за счастливого жребия сего господина. Вступившего на Путь. ню:до:доно [Митинага]. Он бы не поднялся так высоко, если бы господа сановники по заведенному порядку сохраняли бы за собой [посты] в течение длительного времени. Во время болезни отца-министра [Мититака], императорским указом управлять Поднебесной был назначен господин правитель [земель Дадзайфу:] соти [Корэтика], и если бы не разные его умонастроения, то вполне очевидно, что [управление] осталось бы за ним. Когда министр [Мититака] скончался, все же [должность] передали господину Авата [Митиканэ], полагая, что зеленый юнец [Корэтика] не может править миром. [Передача должности канцлера] должна была произойти своим чередом, как и полагалось. [Но Митиканэ] скоропостижно скончался, и это было похоже на ночной кошмар. Как же подобное могло произойти?

Сей нынешний господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], в то время назывался старшим советником дайнагоном, управителем таю: двора средней императрицы тю:гу:; и годами был весьма молод — еще в тех летах, когда можно подождать до будущих времен. Но в тридцать лет он в одиннадцатый день пятой луны получил императорский указ, именующий его канцлером кампаку[670]. И началось его процветание, и с другими домами [власть он] не делил. И сейчас, и в ближайшем будущем все, видимо, останется так же.

У сего господина [Митинага] было две госпожи Северных покоев. [Рин-си][671], дочь господина Минамото Масанобу[672], Левого министра Цутимикадо, звалась Старшая мать — [она родила] принцесс [Дзё:то:мон-ин, Кэнси и Иси]. Министр Масанобу был сыном сына государя Тэйдзи[673], его отец Ацуми — особой Первого ранга, принцем-главой ведомства церемоний сикибукё: и родился он от дочери Левого министра господина Токихира. [Ринси], дочь сего министра Масанобу, называют госпожой Северных покоев мандокоро[674] его светлости нынешнего господина, Вступившего на Путь, ню:до:-дэн:ка [Митинага]. От него родились четыре дочери [Дзё:то:мон-ин, котайго-но мия Кэнси, тю:гу: Иси и дзо:ко:го Киси] и два сына [Ёримити и Норимити]. Их жизненные обстоятельства — это дела сегодняшние, и потому люди все знают о них. Но продолжу рассказ.

Первая дочь [Дзё:то:мон-ин] во времена монаха-императора Итидзё: в возрасте двенадцати лет вошла во дворец; на другой год в двадцать пятый день второй луны второго года Тё:хо: (1000 г.), в год старшего брата металла и крысы в возрасте тринадцати лет сделалась императрицей. Когда она стала именоваться средней императрицей тю:гу:, то одного за другим родила двух мальчиков-принцев [Го-Итидзё: и Го-Судзаку] — это нынешний государь и наследный принц, владелец Восточного павильона. Ее называли августейшей родительницей двух принцев, Великой императрицей-матерью тайко:тайго:-но мия, она — первая мать Поднебесной.

Следующая дочь[675] называлась главной распорядительницей [Отделения дворцовых прислужниц] найси-но кан, она вошла во дворец монаха-императора Сандзё: в его бытность наследным принцем, владельцем Восточного павильона. Когда принц принял императорский сан, она стала называться средней императрицей тю:гу:, ей было девятнадцать лет. Так, на другой год в двадцать шестой день седьмой луны второго года Тё:ва (1013 г.), в год младшего брата воды и быка она родила дочь-принцессу [Ё:мэймон-ин][676], и та в возрасте всего лишь трех-четырех лет удостоилась Первого ранга, и сейчас жива. В наше время сию августейшую родительницу императрицу называют матерью-императрицей ко:тайго:-но мия, она живет во дворце Бива[677]. Принцесса Первого ранга [Ё:мэймон-ин] соразмерно [правам] трех императриц получает доходы с тысячи дворов, так что в сем дворце как будто живут две императрицы.[678]

Следующая дочь [Иси][679] тоже была главной распорядительницей [Отделения дворцовых прислужниц] найси-но кан (а нынешний государь [Го-Итидзё:] в возрасте одиннадцати лет во второй день первой луны второго года Каннин, в год старшего брата земли и коня, прошел обряд Покрытия главы), и во второй луне она вошла [во дворец], а в шестнадцатый день десятой луны того же года удостоилась сана императрицы. Ее называют нынешней средней императрицей тю:гу:, она живет во дворце.

А еще следующая дочь [Киси][680] тоже была главной распорядительницей [Отделения дворцовых прислужниц] найси-но кан; в год, когда ей исполнилось пятнадцать, а нынешнему наследному принцу, владельцу Восточного павильона — тринадцать, она вошла [во дворец] и стала высочайшей наложницей нё:го сего наследного принца, владельца Восточного павильона. Поскольку это произошло после того, как [Митинага] принял постриг, то она, входя [во дворец], назвалась дочерью нынешнего господина канцлера кампаку [Ёримити]. В том году ей исполнилось девятнадцать лет! Она носит дитя и уже на седьмом-восьмом лунном месяце.[681] Благодаря счастливому жребию господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага], у нее непременно должен родиться мальчик. [Я], старец, никогда не ошибаюсь! — воскликнул [Ёцуги] и, торжествуя, взмахнул веером. Как удивительно!

— Так обстояло с дочерьми. Если говорить о двух сыновьях [Ёримити и Норимити], то [все] слышали о Ёримити, нынешнем канцлере кампаку и Левом министре, что по своему разумению управляет Поднебесной. Он стал министром двора и регентом сэссё: в двадцать шесть лет. Поскольку государь [Го-Итидзё:] достиг совершеннолетия, он сделался канцлером кампаку. Стать советником в двадцать с лишним — это поразительно, но таков удел [Фудзивара] в нынешнем мире! Детское имя [Ёримити] — Тадзугими[682].

Что до другого сына, то он. будучи нынешним министром двора найдайдзином, [сначала] был назначен старшим военачальником Левой [императорской охраны] садайсё:, а теперь известен как министр Норимити[683]. В мире он, видимо, второй человек.[684] Его досточтимое детское имя — Сэягими. Так случилось, и благоденствие Северной госпожи мандокоро [Ринси] достигло высшего предела.

Хотя она и была простой смертной, но приходилась августейшей бабкой государю [Го-Итидзё:] и наследному принцу, владельцу Восточного павильона [Го-Судзаку]; нося сан, равный рангам трех императриц, она получала годовое [право раздавать] титулы и [присваивать] ранги[685]. Совершенно свободно разъезжала в китайском экипаже и чувствовала себя гораздо вольготнее, чем если бы была императрицей. Когда же случались в мире зрелища, наподобие буддийских церемоний, она всегда изволила любоваться ими из экипажа или с помоста. Государь [Го-Итидзё:] и наследный принц, владелец Восточного павильона [Го-Судзаку], а также принцы возвели для себя великолепные дворцы, но кого бы из высоких особ она ни навещала, со всяким держалась на равных. Ныне [Ринси] — августейшая матушка трех императриц, высочайшей наложницы нё:го, наследного принца, владельца Восточного павильона, канцлера кампаку и Левого министра [Ёримити], министра двора найдайдзина [Норимити], кроме того, [она — бабка] государя [Го-Итидзё:] и наследного принца, владельца Восточного павильона [Го-Судзаку]. Одним словом, она — родительница ныне живущего поколения. То же относится и к тому, кого называют господином, Вступившим на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. Сии две великие особы [Ринси и Митинага] — должно быть, [земное] воплощение богов и Будды.

Сдается мне, супружество их продолжается уже сорок лет. Никакими словами не выразить, как он заботится о ней! В мире — и в старину, и в нынешнее время — правители страны и министры — все из рода То:[686] [Фудзивара], сия же Северная госпожа мандокоро [Ринси] — из рода Гэн[687] [Минамото], и счастье ее безгранично. Все люди видели и слышали, как праздновалась ее сиятельная годовщина[688] два года назад, это торжество снова и снова вспоминается как нечто несравненно прекрасное!

Супруга, называвшаяся госпожой Такамацу, тоже происходила из рода Гэн. Наследный принц Такаакира — сын [императора] Энги — был Левым министром, но из-за одного дела, о коем и помыслить нельзя[689] , его назначили управителем соти [земель Дадзайфу: и сослали в Цукуси]. Это была весьма прискорбная история. [Госпожа Такамацу] — его дочь. В тот год, когда господин [Такаакира] жил в Цукуси, барышня [Такамацу] была еще совсем дитя, ее августейший дядя, которого называли принцем Дзю:го-но мия [Мориакира][690] так же, [как и ее отец], был сыном-принцем [императора] Энги, а поскольку у него не было дочерей, то он изволил сообщить, что взял сию барышню на воспитание как приемную дочь. После того, как и господин Ниси-но мия [Такаакира] и принц Дзю:го-но мия [Мориакира] сокрылись[691], сию барышню [Такамацу] ныне покойная монахиня-императрица нё:ин, она же императрица кисаки [Хигаси Сандзё:][692], взяла [во дворец].

В Восточном флигеле дворца Хигаси Сандзё: она установила для барышни помост тё:дай[693], окружила его занавесями, и так убрала ее покои, что они стали не хуже се собственных. Слышали мы, что [своих] придворных дам нё:бо, сопровождающих, управляющих — всех вплоть до низших домашних слуг — она отдала в услужение единственно [принцессе]. Слышали мы, что [императрица] бесконечно любила и лелеяла барышню, словно та — [настоящая] принцесса. И потому господа братья [Митицуна, Митиканэ и Митинага] осыпали ее нежными письмами, но императрица сдерживала их порывы со всей строгостью. Слышал я, что только нынешний господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], допускался до нее. За то время, пока он навещал ее, у них родились две дочери и четыре сына.

Если говорить о дочерях, то [одна] — высочайшая наложница нё:го у нынешнего Коитидзё:. [Супруг] еще одной дочери — ныне покойный принц Томохира[694], он назывался главой ведомства дворцовых служб накацукасакё:. был седьмым сыном-принцем государя Мураками. Сего сына звали господином Морофуса[695], средним военачальником тю:дзё: Третьего ранга. Господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], принял его в зятья. Люди мира недоумевали: “Особу столь низкого ранга в зятья - как такое возможно?!” И хотя люди из дома господина думали так же, но сдается мне, что господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. связывал с ним надежды на будущее.

Что до сыновей, то [один], Ёримунэ[696]. будучи старшим советником дайнагоном, называется старшим управляющим таю: [двора] наследного принца, владельца Восточного павильона. Его детское имя Ивагими. Еще один сын, Ёсинобу[697], также называется старшим советником дайнагоном, заместителем управителя гон-таю: [двора] средней императрицы тю:гу:. Еще один сын Нагаиэ[698] — средний советник тю:нагон. Его детское имя Ковакагими. Еще один сын Акинобу[699] — старший конюший ума-но коми. Его детское имя Кокэгими. В девятнадцатый день первой луны девятого года Канко: (1012 г.), в год старшего брата воды и крысы он вступил на Путь и более десяти лет жил подобно Будде. И представить себе невозможно, как это печально... Не стоит и говорить, что сам он, конечно, обретет просветление бодхи[700].

Господин [Митинага] сожалел, что нет у него сына-монаха, казалось, ему словно чего-то недостает. Слыхал я, когда-то он дал обет: “Если [один из сыновей станет монахом], сразу назначу его епископом со:дзё:”. Но все не случалось. Передавали, что когда великолепное священническое облачение было преподнесено [Акинобу] от принцесс, а от господина [Митинага] — холщовое платье, он ответил, что, дескать, не нуждается. [Митинага] весьма опечалился.

Перед тем как покинуть [дом. Акинобу бросил взгляд] на пунцовое многослойное платье акомэ[701] [и сказал кормилице]:

— Как нелепы эти многослойные одеянья... Подбей ватой одно, только его и стану носить! [Кормилица] ответила:

— Хлопотно будет из других платьев вату выпарывать. Может, сделать иначе... Давай утеплим [другое платье]!

Он промолвил:

— Это, небось, хлопотно, мне бы как побыстрей!

Понятно стало, что он что-то замыслил. И она вынула [вату] из разных платьев, утеплила одно и подала ему. В ту же ночь он покинул [дом][702]. После случившегося кормилица сокрушалась и плакала:

— Верно, в тайне умыслил поскорей уйти. И зачем только платье ему подала! Как не углядела, что он на себя не похожий, чудной какой-то.

Она так горевала и угрызалась, будто могла остановить его. Услыхав о его уходе, лишилась чувств и упала как мертвая. Люди так уговаривали: “Вот прознает о твоем горе и сам опечалится, глядишь, и сердце у него разорвется! Да теперь уж ничего и не поделаешь... Надо радоваться. Коли Буддой станет, понадеемся с его подмогой счастье обрести в мире последующем”.

А она, безутешная, аж по земле каталась.

— И станет Буддой, только мне с того какая радость. Что мне его подмога в ином мире, когда нынче горе мое нестерпимо! Супруге господина [Такамацу] хорошо, у нее хоть деток во множестве. А я — одна-одинешенька!

Так оно и было в действительности. Как человек без склонности к Пути может постичь мир последующий?! Во сне госпожа Такамацу изволила видеть, что волосы с левой стороны [головы Акинобу] наполовину обстрижены, и после его ухода уверилась в том, что это был вещий сон, и изволила рассказывать:

— Чтобы отвести [дурной сон], мне, конечно же, следовало вознести молитвы.

Он постригся в Кавадо:[703], в ту же ночь совершил восхождение на гору [Хиэйдзан] и изволил сказать:

— Пересекая реку Камо, почувствовал, что весь продрог, и мне немного взгрустнулось. Но я подумал, что теперь стал тем, кем должно.

Нынешний начальник стражи Правых ворот саэлюн-но ками [Санэнари] издавна говорил о сем господине:

— В чертах его лица прозревался уход от мира. И хотя слышали мы, будто [Акинобу] обменивался посланиями с [барышней, что ныне стала] главной супругой господина [Ёсинобу], заместителя управляющего гон-таю: двора средней императрицы тю:гу:, но Санэнари сомневался, [отдавать ли дочь] человеку, у которого на лице печать подобной судьбы. Позже он взял [в зятья] сего господина управляющего таю: [Ёсинобу]. Когда в первой луне [Акинобу] выезжал из дворца, то сей начальник стражи Правых ворот саэмон-но ками [Санэнари] сказал:

— Главный конюший ума-но ками [Акинобу] выглядывал из окна экипажа, и мне показалось: на его лице было написано, что он весьма скоро покинет мир. Сколько ему лет?

А средний военачальник тю:дзё: и глава то:[704] [Ёсинобу] ответил:

— Кажется, девятнадцать.

— Значит, в этом году.

Когда же услыхал, что это произошло, то воскликнул:

— Вышло по-моему! Даже и не будучи предсказателем, по чертам лица человек знающий может прозревать будущее.

Господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], сказал:

— Ничего не поделаешь. Нам не следует слишком горевать, чтобы он не узнал. Ему будет тяжело, если мы растревожим его чувства. Больше никто из [наших] сыновей не стал монахом, так что придется с этим смириться. Я вознамерился сделать его монахом, когда он был ребенком, но он воспротивился, так что дело отложилось.

По обычаю, слышал я, обращался он с [Акинобу], как с самым простым монахом.

На церемонии Принятия заповедей[705] господин [Акинобу] совершил восхождение [на гору Хиэйдзан], сопровождавшие вперегонки поспешали следом — зрелище поистине прекрасное и величественное. Для пущей торжественности церемонии монахи выстроились в строгой очередности. Впереди выступали монахи усики[706] и монахи со:го:[707]. Монашеский причт горы [Хиэйдзан] и сопровождающие господина [Митинага] криками разгоняли народ, и когда [Акинобу] взошел на помост для Принятия заповедей, то господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], не смог поднять на него глаза. Сам принц невольно подумал, что страдания отца [на людях] — постыдны. Когда появился настоятель монастыря дзасу[708] в паланкине под белым шелковым балдахином, что несли на руках, и поднялся [на помост], то все к своему удивлению поняли, что это самый главный из настоятелей дзасу [секты] Тэндай[709] и монахов-принимающих обеты кайвадзё:[710].

Человек, что очутился по соседству с Ёцуги, оказался очевидцем той встречи и рассказал о ней. Господин Митито:[711] повествовал:

— Я подумал, что [Акинобу] интересно будет услышать собственными ушами о том, как управляющий двором Весеннего принца таю: [Ёримунэ] и господин заместитель управляющего двором гон-таю: средней императрицы тю:гу: [Ёсинобу] сделались старшими советниками-дайнагонами. Я рассказал ему обо всем, что происходило во время Большого приема, и о том, как места для сидения старших советников-дайнагонов располагались рядом и о прочем, но выражение его лица совершенно не изменилось, и он, вознося молитвы, промолвил: “Все это быстротечно”. Его слова показались мне возвышенными и непостижимыми.[712]

Детей у сего господина [Митинага] — и сыновей, и дочерей — было двенадцать человек, и число сие оставалось неизменным[713]. И сыновья, и дочери в отношении титулов и рангов, видимо, получили все, чего только душа пожелает. В их душевном складе и наружности отсутствовали несовершенства, ничто не заслуживало упрека, они отлично разбирались в разнообразных уложениях императорского двора, что, впрочем, дело вполне обычное, ведь счастье господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага], беспредельно. Разве в прошлых поколениях у знатных родителей рождались сплошь безукоризненные отпрыски? Нет, разумеется: случались хорошие Дети, случались и не слишком. Обе госпожи Северные мандокоро [Ринси и Такамацу] были из рода Гэн, и потому можно определенно сказать, что в Идущем мире род Гэн станет благоденствовать. А раз так, то и судьбы сих двух супруг под стать [счастью Митинага].

Что касается господина [Митинага], он с тридцати лет был канцлером кампаку[714], во времена монахов-императоров Итидзё: и Сандзё: правил миром по своей воле. А в год, когда нынешнего поколения государь [Го-Итидзё:] в возрасте девяти лет взошел на престол. [Митинага] в возрасте пятидесяти одного года стал регентом сэссё:[715]; а в возрасте пятидесяти четырех лет — Великим министром дайдзё:дайдзином, а регентство передал министру [Ёримити]: в двадцать первый день третьей луны третьего года Каннин (1019 г.). в год младшего брата земли и овна он принял постриг, тогда же, в восьмой день пятой луны, получил ранг соответственно рангу трех императриц и приобрел годовые титулы и годовые ранги. Он — дед государя [Го-Итидзё:] и наследного принца, владельца Весеннего павильона [Го-Судзаку], отец трех императриц, канцлера кампаку и Левого министра [Ёримити], министра двора найдайдзина [Норимити], многих советников — он правил около тридцати одного года. В этом году ему исполняется полных шестьдесят лет, но празднования состоятся, говорят люди, только после родов госпожи кан-но доно [Киси][716]. То-то высокородных и иных гостей соберется без числа! То-то будет великолепное зрелище!

В мире еще не видели событий столь величественных: три дочери министра одна за другой стали императрицами кисаки. От чресел его светлости господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага], родились три императрицы: Великая императрица-мать тайко:тайго:-но мия [Дзё:то:мон-ин], императрица-мать ко:тайго:-но мия [Кэнси], средняя императрица тю:гу: [Иси] v это поистине редкостное счастье! И пусть императрица ко:го:-но мия [Сэйси] и происходила из другого рода, но ведь предок ее — Тэйсинко:[717], так что и ее не сочтешь чужой. Ясно, однако, что все в мире побеждает слава господина [Митинага], ведь этой весной[718] скончалась [императрица Сэйси], и остались только три императрицы [Сё:си, Кэнси и Иси].

Я думаю, китайские стихи и японские песни, что на разные случаи сложил сей господин [Митинага], недосягаемы для таких поэтов, как Кёи[719], Хитомаро[720], Мицунэ[721] и Цураюки[722].

Императорские посещения Касуга[723] начались во времена бывшего монаха-императора Итидзё:. Хотя государь нынешнего поколения Го-Итидзё: молод[724], [он понимает], что [посещение храмов] должно непременно происходить[725]. Чтобы никогда не нарушать изначальный порядок, он отправился в паланкине в сопровождении Великой императрицы-матери тайко:тайго:-но мия. В мире повелось считать это прекрасным поступком.

Если бы обликом и чертами лица дед императора [Го-Итидзё:], господин [Митинага], сопровождавший государя, хоть немного походил бы на человека дюжинного — сколь велико было бы разочарование! А так толпы народа из деревень и далеких провинций не могли насмотреться на него. Люди поднимали руки ко лбу[726] и кланялись ему, как в забытьи, словно Будде, ведь сиянием и славой он мог сравниться только со Святыми Царями, Поворачивающими Колесо[727].

Великая императрица-мать тайко:тайго:-но мия [Дзё:то:мон-ин] скрылась за красным веером, но немного показала плечико. Особы столь высокого ранга всегда прикрывают свою чуть видимую тень и все равно беспокоятся, чтобы их не увидели. Но тогда она, должно быть, подумала, что не будет вреда, если в этот день люди полюбуются ее великолепием. И господин [Митинага], и императрица [Дзё:то:мон] были несказанно счастливы, о чем можно было легко догадаться. Господин [Митинага] отправил Великой императрице:

[И получил] августейший ответ:

Они обменивались стихами, и к тем [песням], которые всем казались поистине бесконечно прекрасными и правдивыми, Великая императрица о:мия [Дзё:то:мон] сложила:

Все это выше [моего], старца, понимания! Даже если обратимся — взойдем к старым временам, то и там не отыщем столь превосходной песни. Поскольку она была сложена в тот самый день[730], верю, что это божество Касуга вещало [устами Великой императрицы]. Можно даже истолковать это так: когда великий господин, Вступивший на Путь, дайню:до: [Канэиэ], устроил посещение [храма Касуга] прежнему монаху-императору Итидзё:, то ожидал, что сочинение песен прибавит [сему событию] еще больший блеск. Сановная особа может быть сколь угодно удачлива, но без преуспеяния на пути поэзии успешная карьера может рухнуть в одночасье. Господин [Митинага] непременно сочинял песню на случай, так что празднества сверкали еще ярче. На юбилей Северной госпожи мандокоро [Ринси] два года назад он сложил:

Слышали ли вы его песню в честь [первой ночи c] рождения принцессы Первого ранга [Тэйси], когда Великая императрица тайго: [Дзё:то:мон-ин] давала прием убуясинай[732]? Поистине ни на что не похожа! Столь [прекрасна], что обычный человек не смог бы сочинить такую:

— Слышал я такие строки, — сказал [Ёцуга] и рассмеялся от всего сердца.

— Старший советник дайнагон Сидзё: [Кинто:][733] превосходил всех, и великий господин, Вступивший на Путь, дайню:до:-доно [Канэиэ], по сему поводу — говаривал: “Как это он делает? Прямо завидно! Жаль, что никто из моих детей и тени его не достоин!” И тогда господин средний канцлер кампаку [Мититака] и господин Авата [Митиканэ] от стыда потеряли дар речи и решили, что отец действительно так считает. А сей господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага] — а он был весьма молод, — изволил сказать: “В тень не войду, но на лицо наступлю”. И поистине, так именно и случилось.

Министр двора найдайдзин [Норимити] и рядом встать не мог! Сдается мне, что человек, [коему в будущем суждено стать великим], с ранних лет должен обладать [мудрым] сердцем и душой и находиться под защитой [богов и Будды].

Во времена монаха-императора Кадзана, в темные ночи юнца пятой луны ранние дожди все шли и шли, и в ночь, когда, нагоняя жуть, зарядил проливной дождь, государь [Кадзан] предавался ничегонеделанью; он изволил выйти в Зал приемов, и придворные —ради развлечения — рассказывали истории и описывали разные страшные случаи, происходившие в старину. Государь соизволил заметить:

— Между прочим, нынешняя ночь и в самом деле — зловещая. Мне как-то не по себе, хотя здесь и полно народу. Каково же в безлюдном месте? Никто, верно, не отважится отправиться туда в одиночку.

Ему подтвердили, что никто. А господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], заявил, что пойдет, куда угодно.

Тогда государь, обожавший подобные затеи, изволил проявить интерес:

— Весьма любопытно! Отправляйтесь! Мититака — в Бураку-ин[734], Митиканэ - в хранилище дворца Дзидзю:дэн[735], Митинага — во дворец Дайгокудэн[736]

Прочие недоумевали, а братья, получившие повеление, побледнели, не зная, что и делать. Зато господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. ни капли не побледнел, просто сказал.

— Мои слуги не будут сопровождать меня, извольте повелеть стражнику караульни, либо стражнику такигути проводить меня до ворот Сё:мэймон[737]. Оттуда я намереваюсь один пойти во дворец.

Тогда [государь] изволил заметить:

— Но ведь свидетелей не будет.

[Митинага], согласившись, что и вправду [свидетелей не будет], попросил малый меч, что лежал в ларце у государя, и ушел. Тотчас же и два его брата с кислыми лицами отправились в путь.

Сначала собирались двинуться в последнюю четверть [часа] крысы[738], но пока они препирались, наступил час быка[739]. [Государь повелел]: “Пусть Мититака пройдет через караульню Правых ворот. Митинага — через ворота Сё:мэймон”. Он и дорогу им объяснил; разом пустились они в путь [по государеву приказу]. Господин средний канцлер кампаку [Мититака], вознося молитвы, достиг караульни и около Сосновой рощи для Приемов услыхал голоса - человечьи? нет ли? — и, растерявшись, повернул назад. Господин Авата [Митиканэ]. трепеща от страха, добрался до места рядом с Террасой Росы[740], и на каменных плитах под свесом крыши восточного фасада дворца Дзидзю:дэн ему привиделся человек, головой достигающий стрехи. Позабыв обо всем на свете, он прошептал: “Государевой службе я потребен живым”. Когда оба они возвратились, [государь] постучал веером и рассмеялся.

Господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], так долго не возвращался, что собравшиеся начали волноваться, но он явился совершенно невозмутимый, словно ничего не случилось. А когда [государь] спросил: “Ну, что?”, хладнокровно показал нечто, похожее на отколотую мечом щепку. В ответ на вопрос [Митинага] сказал недоуменно: “Да это же доказательство! Куда ж без него! Вот и пришлось отколоть щепку от основания столба с южной стороны Большого трона[741]”. Государь удивился до крайности. Другие попросту не могли прийти в себя, и хотя подобное появление сего господина [Митинага] [все], начиная с государя, невольно прославляли, [Мититака, Митиканэ] — то ли от зависти, то ли еще по какой причине — не произнесли ни слова. [Государь] все же изволил сомневаться, и пока еще было прохладно, изволил повелеть: “Архивариус куро:до, пойди посмотри, подходит ли эта щепка [к основанию столба]?” Тот пошел и приложил ее, и она легла как влитая. Следы скола были видны весьма отчетливо. И в будущем мире те, кто узрят такое, удивятся.

Во время церемонии заклинаний мидзухо:[742] ныне покойной монахини-императрицы нё:ин [Хигаси Сандзё:] среди монахов оказался прорицатель по чертам лица Иимуро, сопровождавший помощника епископа гон-со:дзё:. Придворные дамы попросили его погадать:

— Что ждет господина министра двора ути-но о:и доно [Мититака]? Он ответил:

— Все только необыкновенное! Люди с такими чертами лица управляют Поднебесной. Господин управляющий таю: двора средней императрицы тю:гу: [Митинага][743] [обладает чертами] необыкновенными.

Когда же его еще спросили о господине Авата [Митиканэ], [то ответ был такой]:

— И его [черты] весьма значительны. У него склад лица министра. И еще повторил:

— Ах, до чего необычайны [черты] господина управляющего таю: средней императрицы тю:гу: [Митинага]!

А когда его спросили о господине заместителе старшего советника гон-тю:нагона [Корэтика], ответил:

— И сия [судьба] необыкновенна. У него черты лица, точно удар грома. Его спросили:

— Что значит, точно удар грома?

— Единожды прогремит — и ничего! Ничего не воспоследует! Так гласят черты, а его будущее мы увидим. А вот господин управитель таю: двора средней императрицы тю:гу: [Митинага] человек безграничных возможностей, исключительных свойств.

Всякий раз, когда [прорицателя] спрашивали о ком-нибудь, он непременно приводил в пример сего господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага].

Когда спросили его:

— Почему, о ком бы ни заговорили, вы неизменно возвращаетесь к нему? Он ответил:

— Говорят, самое многообещающее лицо похоже на тигренка, что перебирается через вершины непроходимых гор. У него — такое, вот и твержу об этом. В форме и очерке словно воплощено могущество Бисямона[744]. Человек с подобными чертами лица превосходит всех.

Воистину - дивное умение! Сдается мне, все сбылось. Кажется, предсказывал он о господине правителе соти [Корэтика], будто тот без труда возвысится до министра: “Поначалу пойдет гладко”. Гром может грянуть, но единожды, [Корэтика] же подобен падучей звезде, что превращается в камень. Такой больше не воссиять.

Толкуют, будто бы черты лица [Митинага] в разное время его жизни надолго сохранятся в людской памяти. Вот, к примеру. Во времена монаха-императора Сандзё:, в день торжественного шествия в Камо случился необычайно сильный снегопад; и потому он выпростал рукава тонкого нижнего платья и высоко поднял веер, [чтобы укрыться от снега]; все замело белым, и до чего изящно он выглядел, стряхивая [снег] со словами. “Как сильно метет!” Белый снег еще ярче сверкал, подчеркивая сочетание черного верхнего платья с тонким алым исподним —несказанно изысканно!

У [Митинага] был известный своей норовистостью конь, вот только имя запамятовал. Однажды он вскочил на него и — ах! — обуздал!

Монах-император Сандзё:, говорят, помнил сей день. Печальное очарование источали произнесенные во время августейшей болезни слова:

— Трудно забыть снег того дня, когда происходило торжественное шествие в Камо.

Видимо, неисповедимы пути Неба — господин, ставший светом мира, целый год провел в тревоге[745]. И все же он не чувствовал себя униженным, и печаль не одолела его. В делах службы вел себя достойно, старался не опаздывать, но воздерживался от личного общения [с Корэтика]. Когда однажды в Южном дворце Минами-но ин господина правителя [земель Дадзайфу:] соти [Корэтика] собрались люди потешиться стрельбой из лука, [Митинага] тоже появился там. Господин средний канцлер кампаку [Мититака] удивился неожиданному визиту и решил, что дело плохо, но встретил его весьма любезно. И хотя [Митинага] был ниже рангом, дал ему выстрелить первым. Господин правитель соти [Корэтика] по очкам проиграл два выстрела. Господин средний канцлер кампаку [Мититака] и стрелявшие перед [Корэтика] порешили:

— Добавим каждому по два выстрела.

Добавили, [Митинага] уже потерял всякий интерес, но изволил согласиться стрелять, и даже загадать изволил:

— Если суждено, чтобы из дома Митинага произошли императоры и императрицы, пусть сия стрела попадет в цель.

И что же, не в яблочко ли угодила эта стрела?! Следующим изготовился господин правитель соти [Корэтика], он сильно волновался, стрела не в цель попала, а, [как говорится], в беспредельность мира; он вовсе промахнулся мимо цели, и господин канцлер кампаку [Мититака] побледнел. И снова господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], изготовился и сказал:

— Если суждено мне стать регентом сэссё: и канцлером кампаку, то сия стрела попадет в цель.

И он, едва не расколов мишень, поразил — один в один — след от первого своего выстрела. Тут уж принимать его стали попрохладнее, даже некоторая неловкость возникла. Благородный отец [Мититака] удерживал господина правителя соти [Корэтика]:

— Хватит стрелять, прошу! Ни к чему это!

Все побледнели. И речи не было о том, чтобы тотчас взять бразды правления, но сама его личность и сила характера сулили власть, и [Корэтика] попросту сробел.

А еще во время августейшего посещения монахиней-императрицей нё:ин [Хигаси Сандзё:] Исияма[746] сей господин [Митинага] ехал верхом, а господин правитель соти [Корэтика] — в экипаже. [На дороге] что-то произошло, [Корэтика] подошел к экипажу монахини-императрицы [Хигаси Сандзё:] и сказал, что надо возвращаться через Авадагути, и попросил разрешения [удалиться]. Августейший экипаж также остановился, и господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], повернул коня вспять и подъехал к тому месту, где, положив руку на оглоблю, стоял [Корэтика]. Он почти вплотную подъехал сзади к [Корэтика] и изволил сказать:

— Поторапливайся! А то солнце садится.

[Корэтика], возмутившись, обернулся, но [Митинага] не испугался и продолжал настаивать:

— Солнце заходит. Давай скорее.

[Корэтика] был весьма раздосадован, но делать было нечего, и он тихо удалился. Когда поведал о случившемся своему благородному отцу [Мититака], тот сказал:

— Тот, кто смотрит свысока на министра, не дождется благой судьбы. Вскоре после [церемонии] Очищения, в день змеи третьей луны[747] господин правитель соти [Корэтика] собрал на берегу реки многочисленных друзей и отправился на приятную прогулку. Разбили многочисленные палатки с плоским верхом; туда же пожаловал и господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. Подъехав в экипаже к палаткам, изволил воскликнуть:

— Невежа! Только проезд загораживаете! Ну-ка сдайте назад! Кучер при экипаже Какой-то там маро[748] возмутился:

— Что это вы такое говорите? Такие слова навлекут на вас несчастье. Ох, не к добру это, — и, сильно огрев быков в запряжке, малость проехал вперед, ближе к палаткам. [Митинага] позже изволил вспоминать:

— Как тот парень сумел мне пригрозить!

И в судьбе того кучера изволил принимать участие и предпочитал его другим.

Дело в том, что отношения между господами были прескверными. Монахиня-императрица нё:ин [Хигаси Сандзё: — сестра Митинага] изволила отличать господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага], и заботилась о нем, и потому господин правитель соти [Корэтика] был к ней не расположен.

Государь [Итидзё:] питал любовь к императрице-матери ко:тайго: [Тэйси] и поддерживал с ней дружеские отношения. Господин правитель соти [Корэтика] целыми днями находился в августейшем присутствии и — можно не сомневаться — наговаривал на господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага], и на монахиню-императрицу нё:ин [Хигаси Сандзё:] тоже; она же? конечно, замечала и сожалела.

Государь [Итидзё:] сильно колебался, вручать ли управление миром господину, Вступившему на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. Императрица-мать ко:тайго: [Тэйси] весьма сокрушалась о том, что будет, когда мир изменится[749] (если отец-министр [Митиканэ] покинет мир). И потому был поспешно пожалован указ [о назначении канцлером] господина Авата. И все же монахиня-императрица нё:ин [Хигаси Сандзё:] полагала, что следует соблюдать разумный порядок [старшинства][750], но, я слышал, она не жаловала господина правителя соти [Корэтика], и так как [государь] серьезно колебался по поводу господина, Вступившего на Путь, ню:до:-доно [Митинага], то она изволила страстно его убеждать:

— Как случилось, что вы плохо о нем думаете? Он попросту досадовал, что [Корэтика] превзошел его, сделавшись министром. Ведь это произошло по неразумному решению отца-министра [Канэиэ], и с этим ничего нельзя было поделать. Если, назначив министром Авата. вы обойдете [Митинага], то люди мира решат, что так нельзя, и пойдут кривотолки. Чувствуя, что попал в затруднительное положение, [государь] перестал навещать [монахиню-императрицу нё:ин Хигаси Сандзё:]. Она перебралась в покои придворных дам Уэ-но цубонэ[751] и, не пригласив [государя] к себе, самолично явилась в Ночные покои[752] и плача уговаривала его. В тот день господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], находился в покоях придворных дам Уэ-но цубонэ. [Монахиня-императрица] довольно долго не выходила, и он ждал с сильно бьющимся сердцем. Когда она вышла, ее покрасневшее лицо было залито слезами, но губы улыбались.

— Ах, наконец-то [вам] пожалован императорский указ, — сказала она.

Даже самая мелочь в жизни не зависит от желаний, и по сей причине невозможно, чтобы столь важные назначения происходили по воле отдельного человека. Как же мог он не воздать должное [монахине-императрице]? [Митинага] воздал ей сторицей и даже более, отплатив за добро: он нес ее прах [к месту захоронения].

Когда господину, Вступившему на Путь, ню:до:-доно [Митинага], перешла власть в мире — [после того] как скончались один за другим господин средний канцлер кампаку [Мититака] и господин Авата [Митиканэ], — сердце мое дрогнуло, и я обомлел от страха[753]. Не знаю, случалось ли подобное в глубокой древности, но с тех пор, как старец себя помнит, не видывали такого!

В нынешнем мире первые люди государства, кроме господ Тэйдзинко: и Оно-но мия, не пребывают у власти по десятку лет, потому и хотелось бы знать, сколько будет править сей господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. Видимо, его братья [Мититака и Митиканэ] тут же погибли на месте, сраженные столь счастливым жребием. Я думаю, люди верили в [предопределение] для всех [Фудзивара].

Следует еще немного рассказать о судьбах.

Государи в мире, кроме, конечно, семи поколений богов, начались с императора Дзимму; с августейшего правления императора Ко:току, соответствующего тридцать седьмому поколению, стали назначаться разные министры. Именно в сие время [правление Ко:току] тот, кого называли мурадзи[754]Накатоми-но Камако[755], впервые стал министром двора найдайдзином. Сей министр тайсёккан[756] родился в земле Хитати —императором Тэндзи назывался государь соответственно тридцать девятого поколения, и именно во времена сего государя родовое имя сего министра Каматари было изменено на Фудзивара[757]. Так, у истоков клана То: в сем мире стоит министр двора найдайдзин Каматари.

От его потомков пошло множество государей, императриц, министров, разных высших сановников. Только сей министр Каматари пользовался великим благоволением императора Тэндзи[758] тот даже соизволил отдать министру [тайсеккану] Каматари одну собственную высочайшую наложниц) нё:го [Ёсико-но Ирацумэ][759]. Сия высочайшая наложница нё:го была не пуста, а носила дитя, и государь [Тэндзи] замыслил: “Если дитя, что носит сия нё:го, окажется мальчиком, то станет он сыном министра, если — девочкой, то станет нашей дочерью”. Свое пожелание он изволил сообщить министру, и они заключили договор: “Если мальчик, то сын министра. Если девочка, то наша дочь”.

Поскольку сие высокородное дитя оказалось мальчиком, то и стал он сыном [Дзё:э][760] министра двора найдайдзина [Каматари]. У сего министра тайсёккана [Каматари] уже были сын и дочь. А от сей наложницы одна за другой родились еще две дочери [Хигами-но Ирацумэ и Ихоэ-но Ирацумэ] и два сына. Сии барышни обе стали высочайшими наложницами нё:го у государя — сына императора [Тэндзи], называемого принцем О:томо[761]. Вскоре он получил ранг Великого министра дайдзё:дайдзина и в тот же год стал государем и назвался императором Тэмму[762].

Старший сын от главной супруги министра [Каматари] по имени Накатоми Омимаро[763] достиг [ранга] государственного советника сайсё:; сын-принц императора Тэндзи. рожденный от наложницы, достиг [ранга] Правого министра удайдзина, назывался министром Фудзивара Фухито[764]. После своей кончины был посмертно удостоен [ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина. Третьего сына министра Каматари называли Умакаи, четвертый звался Маро.[765] Оба сих сына достигли, по крайней мере, [ранга] государственного советника сайсё:. Министр Каматари скончался в год, когда во времена императора Тэндзи получил родовое имя Фудзивара. Двадцать пять лет он пребывал в ранге министра двора найдайдзина. И хотя он не стал Великим министром дайдзё:дайдзином, но после кончины его нарекли именем Танкайко:, поскольку был он уважаемой особой и основателем клана Фудзивара.

Сей Сигэки спросил:

— Почему тайсёккана называли Танкайко:? Тайсёккан двадцать пять лет пребывал в ранге министра и скончался в пятьдесят шесть лет. И хота речь господина течет, подобно Небесной Реке[766], но изредка в нее вкрадываются подобные неточности. Ну и пусть! — все равно с таким мастерством никто другой рассказать не сумеет. Приходит на память благочестивый мирянин кодзи Дзё:мё:[767] живший при Будде.

Тогда Ёцуги рассказал:

— В старину в стране Китай [учитель] по имени Конфуций тоже говорил: “И у мудреца на тысячу мыслей — непременно одна ошибка”.[768] То, что я до сих пор рассказывал вам (а годы Ёцуги намного перевалили за сотню, приближаясь к двумстам), дает мне, я думаю, право сравнивать себя с людьми древности.

Сигэки заметил:

— Да, сдается мне, это поистине удивительный и поразительный рассказ, — он отер слезы, по-настоящему переживая. Вот уж поистине сколько ни хвали [рассказчика], а все не перехвалишь!

[Ёцуги продолжал]:

— Правый министр садайдзин Фухито был на самом деле сыном императора Тэндзи. И все же он стал вторым сыном министра Каматари. Из имени сего министра Фухито следовало, что никто не может сравниться с ним.[769] Знаки, из коих складывалось его имя, были “несравненный”. У сего министра Фухито были два сына. Старший, известный как Мутимаро[770], достиг [ранга] Левого министра удайдзина. Второй назывался Фусасаки[771] и достиг [ранга] государственного советника сайсё:. У сего министра Фухито были и две дочери. Старшая называлась августейшей родительницей императора Сё:му[772], императрицей Ко:мё:[773]. Вторая дочь, нынешняя [императрица], будучи высочайшей наложницей нё:го императора Сё:му, родила принцессу [Ко:кэн][774]. Дочь нё:го [Ко:кэн] была в конце концов возведена императором Сё:му [в сан] правящей государыни дзётэй.

Сию правящую государыню химэ микадо называли императрицей Такано [Ко:я][775]. Она дважды восходила на престол [под двумя именами — Ко:тэн и Сё:току]. Два сына министра Фухито и еще два его брата дали имена четырем домам [клана Фудзивара], все они разделились по разным воротам. Мутимаро назвали Южным Домом, второго сына Фусасаки — Северным Домом, их единоутробного [брата] Умакаи, главу ведомства церемоний сикибукё:, назвали Церемониальным Домом, их брата Маро — Столичным Домом. Так наименовали Четыре Дома клана То:[776]. Из сих Четырех Домов вышли и процветают многие разные государи, министры, высшие сановники, потомки Северного Дома разрослись, словно ветви, и достигли нынешнего времени. Я должен рассказать об одной родословной ветви.[777] Не буду говорить о тех, что пресеклись. Потомки [других Домов] не вышли в люди.

Род от благородного Каматари и до нынешнего господина канцлера кампаку [Ёримити] насчитывает, думаю я, тринадцать поколений. Послушайте о сей последовательности. Когда говорят о клане То:, думают, что [все линии этого клана] — это только Фудзивара. Однако трудно бывает распознать корень и вершину!

— Министр двора найдайдзин Каматари скончался в шестнадцатый день десятой луны того года, когда удостоился родового имени клана То:; ему было пятьдесят шесть лет. Услыхав о появлении сего родового имени, человек из клана Ки сказал:

— Засохнет дерево-ки, если вокруг него обовьется глициния-фудзи.[778] Теперь погибнет клан Ки.

Как сказал, так и случилось.

Когда сей министр Каматари занемог, не распространился [еще] Закон Будды в древней стране и непросто было найти монахов и им подобных. Считается, что Сётоку Тайси[779] распространял [учение Будды], но и в наше время есть еще люди, не читавшие [сутр] (хоть сказано, что мальчикам с рождения следует читать сутру Цветка Закона)! Назначили монахиню, прибывшую из страны Кудара[780], отслужили службу [с чтением] сутры Юйма[781], и поскольку после одной [службы] самочувствие [Каматари] улучшилось, то решил он, что служба сия чудодейственна, — так начались молитвенные собрания Юймаэ[782].

— Второй сын министра Каматари. Левый министр Первого ранга высшей ступени Фухито, тринадцать лет пребывал в этом ранге. Посмертно удостоился [ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина во времена двух августейших поколений — императрицы Гэммэй[783] и императрицы Гэнсё:[784].

— Второй сын министра Фухито, Фусасаки, двадцать лет был государственным советником сайсё:. Во времена императора О:и[785], в седьмой день восьмой луны четвертого года Тэмпё:-хо:дзи (760 г.), в год старшего брата металла и крысы посмертно стал Великим министром дайдзё:дайдзином. Времена — два августейших поколения — императрицы Гэнсё: и императора Сёму.

— Четвертый сын министра Фусасаки. старший советник дайнагон Мататэ[786], скончался во времена императора Сё:току[787] в шестнадцатый день третьей луны второго года Тэмпё:-дзинго (766 г.) в возрасте пятидесяти двух лет. Великий министр дайдзё:дайдзин посмертно. Высший советник на протяжении семи лет.

— Второй сын старшего советника дайнагона Мататэ, Левый министр Второго ранга низшей ступени, старший военачальник Левой личной императорской охраны уконодайсё: Утимаро[788], пятидесяти семи лет. Высшим сановником был двадцать лет, в ранге министра — семь лет. Левым министром Первого ранга низшей ступени стал посмертно. Совпал с двумя августейшими правлениями — императором Камму[789] и императором Хэйдзэй[790].

— Третий сын министра Утимаро, министр Фуюцуги достиг [ранга] Левого министра. Стал Великим министром дайдзё:дайдзином посмертно. Поскольку, начиная с сего господина, я многое разъяснял, то миную подробности. Потомки, что процветали и распространялись со времен Каматари, постепенно пришли в упадок и ко времени Фуюцуги оказались в совершенном небрежении. В ту пору только клан Минамото занимал [должности] разных министров и высших сановников. И все же именно сей министр [Фуюцуги] построил храм Нанъэндо:[791] и поместил там [статую богини] Фуку:кэндзяку Кантон в шестнадцать сяку[792].

— Старший сын министра Фуюцуги, средний советник тю:нагон Нагара стал Великим министром дайдзё:дайдзином посмертно

— Третий сын министра Нагара, министр Мотоцунэ поднялся до [ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина.

— Четвертый сын министра Мотоцунэ, министр Тадахира поднялся до [ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина.

— Второй сын министра Тадахира. министр Моросукэ поднялся до [ранга] Правого министра.

— Третий сын министра Моросукэ, министр Канэиэ — до [ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина.

— Пятый сын министра Канэиэ, министр Митинага — до [ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина.

— Старший сын министра Митинага — это нынешний канцлер кампаку и Правый министр Ёримити

Плохо, что у сего господина [Ёримити] до сих пор не было сына, потому-то и рождение юного господина [Митифуса] — счастливое событие. Хотя о матерях речи нет, но сия [мать Митифуса] обладает столь драгоценными свойствами, что о ней нужно сказать. Люди не считали бывшего помощника начальника дворцовой охраны Левой стороны ухёэ-но сукэ [Норисада] человеком выдающимся, но все же он был родовит, и прекрасно, что у него — хоть и после кончины — появился внук, прославившийся на весь мир. На [праздновании] Седьмой ночи[793] (а устроил его господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага]) сложенная им песня:

Он сказал, что за исключением государя [Го-Итидзё:] и наследного принца, владельца Восточного павильона, этот внук — первый, сразу же дал ему детское имя Осагими[795]. Таковы — и в старину, и ныне — господа из сих Четырех Домов, чей путь не прервался, всех превзошедшие.

Сей министр Каматари происходил из провинции Хитати[796], и там в местечке под названием Касима[797] изволило обитать божество клана [Фудзивара][798]. Начиная с того времени и до сегодняшнего дня, когда новый государь или императрица восходят на престол, а министры удостаиваются рангов, все они непременно посылают [в Касима] гонца с подношением.

В то время, когда государыня [Гэммэй] пребывала в Нара, провозгласили, что Касима, мол, далеко, и [божество] перенесли на гору Микаса, что в земле Ямато, и дали ему имя Пресветлое божество Весеннего дня. Сейчас это божество клана То:; придворные — мужчины и женщины — отправлялись к нему посланцами, императрицы, министры и высшие сановники клана — все поклонялись Пресветлому божеству. На сию величественную церемонию посылали многочисленных гонцов. Праздник приходился на первый день обезьяны во второй или одиннадцатой луне.

Государь изволил переехать в сию столицу[799], и еще раз [божество] перенесено было поближе, [в место], что называлось О:харано[800]. В год проводятся два праздника, они назначаются на первый день зайца во вторую луну и на первый день крысы в одиннадцатую луну. И на них также присутствуют посланцами придворные. Все господа из клана То: преподносят сему божеству ветки с привязанными к ним полосками бумаги с молитвами и по десять скакунов. Но, провозгласив, что надо еще ближе, [божество] снова перенесли в место, которое, кажется, называется Ёсида[801]. Сие Пречистое божество Ёсида было перенесено средним советником тю:нагоном Ямакагэ[802]. Он устроил его так близко от столицы, рассчитывая, что если в его семье будут государи и государыни, этот праздник превратится в придворный. Со времени монаха-императора Итидзё: праздник действительно сделался придворным.

А еще министр Каматари повелел соорудить клановый храм в То:номинэ[803] в провинции Ямато, там похоронены его останки, ныне проводятся Троекратные чтения [сутры Цветка Закона] саммай[804]. Министр Фухито повелел возвести храм Ямасина[805]. С тех пор в том храме возносят молитвы за клан То:. Если в сем храме [Ямасинадэра], а также в других храмах — То:номинэ, О:харано. Ёсида — происходило что-нибудь странное, из ряда вон выходящее, то храмовые монахи и священники нэги[806] докладывали ко двору. Тогда господин-глава клана То: повелевал прорицать [гадателям из Палаты Темного и Светлого начал оммё:-но цукаса] и случалось так, что кому-то оказывалось необходимо, согласно гаданию, удалиться от мира, и тогда из Первого дома[807] посылали господам клана [полоски бумаги] с надписью “удаление от скверны” и указанием, когда им следует уединяться и поститься — строго в соответствии с годами их рождения.

В сем храме начали проводить богослужения два-три раза в год. С восьмого дня первой луны до четырнадцатого дня [во дворце] Хассё:[808] проводились богослужения госаиэ[809], где наставниками были монахи из Нара. Участвовали все господа из клана То:, начиная с придворных. А еще с семнадцатого дня третьей луны в храме Якусидзи[810] семь дней [шла] церемония [объяснения сутры] Сайсё:о:[811]. А еще, в храме Ямасинадэра с десятого дня десятой луны семь дней — церемония [объяснения] сутры Юйма. И всегда отправляли императорских посланцев со спальными принадлежностями [в дар монахам]. И от господ клана То: вплоть до [особ] Пятого ранга подносили. Монахов из Южной столицы[812] во время Троекратного чтения [сутр] санъэ называли “Наставниками прежнего времени”[813], и они в установленном порядке становились рисси и со:го:[814]. Это и делало сей храм [Ямасина] святым и величественным. И даже о делах вовсе лишенных смысла, если они случались в храме Ямасина, люди не решались судачить (вот она — всеми почитаемая “правота Ямасина”!) и предавали забвению. Все это — проявление несравненно счастливого жребия клана То:.

Хоть и повторюсь, но продолжу рассказ. Разъясню про тех несравненных особ, что стали отцами императриц и дедами государей, — сказал [Ёцуги].

— Две дочери министра двора найдайдзина Каматари были скоро отданы императору Тэмму. Хотя и родились от них принц и принцесса, но, видно, так и не стал [Каматари] государем и наследным принцем, владельцем Весеннего павильона.

— Из двух дочерей Фухито. посмертно [удостоенного рангом] Великого министра дайдзё:дайдзина, одна дочь была высочайшей наложницей нё:го во времена императора Момму[815] и родила принца Его нарекли Сё:му. Родительницу называли императрицей ко:го Ко:мё:. Вскоре еще одна дочь была отдана своему племяннику императору Сё:му и родила принцессу, которая стала правящей государыней химэ микадо. Она и называлась государыней Такано, сорок шестого колена. В свое время государь [Дзюннин] отстранил ее, но она опять вернулась [на престол], [чтобы стать] сорок восьмым коленом [императорского рода].

Императрица-мать называлась императрицей ко:го: посмертно. Две дочери министра Фухито стали императрицами. Императрица-мать правящей государыни химэ микадо— Такано, говорят, называлась посмертно императрицей и, похоже, удостоилась сана ко:го: после кончины. Получается так, что министр Фухито — отец императрицы ко:го: Ко:мё: и посмертно [удостоенной ранга] императрицы и дед императора Сё:му и вместе с тем дед государыни химэ микадо Такано. В одной книге еще [сказано] императрица-мать правящей государыни химэ микадо при жизни стала императрицей, ее имя — императрица ко:го: Ко:мё:. Так же и августейшая матушка Сё:му стала императрицей при жизни, а не посмертно.

— Посмертно [удостоенный ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина Фуюцуги, отец Великой императрицы-матери тайко:тайго: Дзюнси, дед императора Монтоку.

— Великий министр дайдзё:дайдзин Ёсифуса. отец императрицы-матери ко:тайго: Мэйси, дед императора Сэйва.

— Посмертно [удостоенный ранга] Великого министра дайдзё:дайдзин Нагара, отец императрицы-матери ко:тайго: Кохи, дед монаха-императора Ё:дзэй.

— Посмертно [удостоенный ранга] Великого министра дайдзё:дайдзина Фусацуги, отец посмертно [удостоенной сана] императрицы-матери ко:тайго: Такуси, дед императора Ко:ко:.

— Министр двора найдайдзин Такафудзи, отец императрицы-матери ко:тайго: Иней, дед императора Дайго.

— Великий министр дайдзё:дайдзин Мотоцунэ — отец императрицы ко:го:мия Онси, дед двух августейших поколений Судзаку и Мураками.

— Правый министр Моросукэ — отец императрицы-супруги ко:го: дед монаха-императора Рэйдзэй и монаха-императора Энъю:.

— Великий министр дайдзё:дайдзин Корэмаса — отец посмертно [удостоенной сана] императрицы-супруги ко:го: Кайси и дед императора Кадзана.

— Великий министр дайдзё:дайдзин Канэиэ — отец императрицы-матери ко:тайго: Сэнси и еще посмертно [удостоенной сана] императрицы кисаки Тё:си, дед монаха-императора Итидзё: и монаха-императора Сандзё;.

— Великий министр дайдзё:дайдзин Митинага — отец Сё:си [Дзё:то:мон-ин]. Великой императрицы-матери тайко:тайго:. Кэнси. императрицы-матери ко:тайго:, Иси, императрицы-супруги тю:гу:, [Киси], наложницы нё:ин наследного принца, владельца Восточного павильона и дед нынешнего государя [Го-Итидзё:] и [Го-Судзаку], наследного принца, владельца Весеннего павильона. Мы не слышали, чтобы кто-либо из них всех, кроме его светлости господина, Вступившего на Путь, ню:до:-дэн[ка] [Митинага], возвел бы всех трех [своих дочерей в сан] императриц. Он — родитель канцлера кампаку и Левого министра [Ёримити], министра двора найдайдзина [Норимити], двух старших советников дайнагоном [Ёримунэ и Ёсинобу], среднего советника тю:нагона [Нагаиэ]. И в этом нет сомнения! Равных ему нет! В стране Японии он один такой, другого не сыскать!.

В самом деле, сооруженный им храм Мурё:дзю-ин так величественен, что не имеет себе подобных, и ни храм То:номинэ министра Каматари, ни храм Ямасинадэра министра Фухито, ни храм Гокуракудзи[816] министра Мотоцунэ, ни храм Хо:сё:дзи[817] министра Тадахира, ни храм Рё:гон-ин[818] господина Ку:дзё: [Моросукэ] и даже ни храм То:дайдзи с его огромным Буддой, возведенный государем Амэ[819], не могут сравниться с ним. О прочих храмах, конечно же, и речи нет.

Государыня сей страны[820] повелела построить храм Дайандзи[821] в подражание китайскому храму Саммё:дзи[822], а китайский храм Саммё:дзи был построен в подражание индийскому монастырю Гион[823], а индийский храм Гион возвели в подражание первому храму Тосоцутэн[824]. Это так. но ныне сей храм Мурё:дзю-ин[825] все же превосходит их все. Не может с ним сравниться и бесчисленное множество храмов Южной столицы. Хотя храм Ход-зю:дзи в Ко:токуко:[826] великолепен, но и он не превзошел сей храм Мурё:дзю-ин. Хотя Сётоку Тайси вложил всю душу в строительство храма Тэннодзи в Нанива[827], все же сей храм Мурё:дзю-ин превосходит его. По сравнению с Семью Великими храмами[828] и с Пятнадцатью Великими храмами Нара[829] сей храм Мурё:дзю-ин необычайно прекрасен, так что кажется, будто в нашем мире появилась Райская Чистая Земля[830].

Причина, должно быть, в том, что сей храм Мурё:дзю-ин был построен по молчаливому обету. Когда министр Хигаси Сандзё: [Канэиэ] получил должность и прибыл в Кохата[831], чтобы благодарить [предков] в храме Дзё:мё:дзи[832], его сопровождал Митинага. Он удивился:

— Как печально: здесь покоится прах многочисленных предков, но не слышно звона колокольчиков[833]!

“Когда стану тем, кем задумал, построю храм Саммайдо:[834]”, — так решил он в глубине сердца.

Из таких историй, во множестве случавшихся в старину, самые интересные — [истории создания] храма Гокуракудзи и храма Хо:сё:дзи. Кажется невероятным, что [Мотоцунэ] задумал [строительство храмов] в те годы, когда был еще ребенком. Не ведаю в точности, во времена какого государя это произошло, но предполагаю, что во времена Фукакуса [императора Ниммё:].

Во время августейшего посещения реки Сэрикава[835] Сё:сэнко: служил пажом варава тэндзё:[836] [у государя], государь изволит играть на цитре кото. Музыканты кото делали своего рода когти[837] и играли, надев их на пальцы. И надев такие [когти], государь изволил их обронить, а ведь считалось, что это — ценная вещь, но поскольку заново сделать их не было возможности, он, подумав, что это, должно быть, предопределение свыше, обратился не ко взрослым, а приказал отыскать их и принести совсем юному господину.

Тот повернул коня, но не знал, куда ехать и где искать. Понимая, что вернуться без них невозможно, дал в душе обет: “На том месте, где найду сию вещь, поставлю один храм”. И на том самом месте, где он нашел [сию вещь], стоит храм Гокуракудзи. Как подобное желание могло зародиться в столь юном сердце! Сие, видимо, было предопределено свыше: [государь] и обронил когти, и изволил повелеть юноше отыскать их.

[Мотоцунэ], сделавшись человеком высокопоставленным, отправился на поиски места для строительства храма, в экипаже с ним ехал Тэйсинко:. тогда еще совершенное дитя; когда они проезжали мимо [того места, где потом был построен] храм Хо:сё:дзи, ребенок воскликнул:

— Отец, вот прекрасное место! Постройте здесь храм!

[Мотоцунэ] удивился: “С чего бы ему сказать такое?”, — вышел из экипажа и огляделся: вид был поистине прекрасен, и он подумал: “Как разглядел это детский взор? Знать, предопределение свыше!” И согласился:

— Поистине прекрасное место! И храм здесь построишь ты! Есть много причин, по которым мне это не по силам.

Так был задуман храм Хо:сё:дзи. [Сигэки спросил]:

— А история храма Иимуро[838] господина Кудзё: [Моросукэ]? Сигэки был с теми, кто поднялся [на гору Хиэйдзан] к приюту великого епископа дайсодзё: из Ёкава [Дзиэ][839].

[Ёцуги ответил]:

— Хоть я и слышал разное и видел многое, но все же господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], превосходит всех в мире. Именно сей господин находится под особым покровительством небесных и земных богов. Может случиться всякое: грянет страшная буря, хлынет могучий ливень, но за день-другой до [того, как Митинага захочет что-либо предпринять] небо прояснится, земля высохнет. Это действительно так, и говорят, что он новое воплощение либо Сётоку Тайси, либо — Ко:бо: Дайси[840], возродившегося ради процветания Закона Будды. Даже привередливые старики соглашаются, что он не человек. На него смотрят с почтением как на воплощение [Будды].

Поистине все так, и бесконечно счастлив сей мир, и вот почему: в старину погонщики коней и быков, служившие у благородных господ и принцев, надсаживали горло, требуя подарков: денежной мелочи, бумаги, рису — [всего, что им задолжали чиновники], — для церемонии успокоения духов горё:э[841] и праздников, и не давали косить траву в полях и на горах. Теперь же низшие чиновники дзитё:[842] и провиантские чиновники омономоти[843] перестали присваивать чужое добро. К тому же ныне не слышно, чтобы деревенские старосты и судейские, выходя на дежурство, принуждали отдавать дань на праздник Огня[844]. Думаю, такого спокойствия и мира больше не будет!

Мы, старцы, в своих бедных домах распускаем пояса и шнурки на вороте и, оставив ворота открытыми, засыпаем спокойно в позе знака “великий”[845], так что молодеем, и жизнь наша удлиняется. Прежде мало выращивали бобов, гороха, тыкв, баклажанов — разве что в Китано, на берегу реки Камо, а теперь их большие запасы. Вот уже несколько лет как родится богатый урожай. И люди, конечно же, не собирают [плоды], лошади и быки не едят. Их просто оставляют на полях. Как будто бы наступил блаженный мир Майтрейи[846]! — так сказал [Ёцуги]. Тогда другой старец [Сигэки спросил]:

— Ходят слухи: люди много страдают от того, что нынче [Митинага] беспрерывно требует мужчин на [строительство] собственного храма Мидо:[847]. Разве вы не слышали об этом?

Ёцуги признал:

— Да-да, призывают каждые два-три дня. Но когда я хожу туда, всегда остаюсь доволен. Как подумаешь, что он “призывает людей для того, чтобы Райская Чистая Земля вновь возродилась”, то “как же можно не пойти и не отдать все силы, чтобы в конце пути стать травой и деревьями у сего храма Мидо:”. Люди, понимающие суть вещей, должны приходить по собственному желанию. Мы, старцы, знаем, что благоприятный случай может во второй раз и не представиться, и трудимся, коли есть такая возможность. Являемся, и не видим в том ничего плохого. Нам дают рис и сакэ и милостиво позволяют взять фрукты, преподнесенные [храму]; тем же, кто трудится постоянно, даже изволят жаловать одежду. Люди низкого звания приходят, все вместе с радостью [трудятся] и весьма успешно, — так сказал он.

[Сигэки подтвердил]:

— Да, все именно так. Однако [я], старец, верю в вещи поважнее, [чем рис и сакэ]. Давно [я], старец, живу в нынешнем мире, и никогда не приходилось мне ходить в лохмотьях и терпеть лишения. Не бывало у меня недостатка в рисе и сакэ. Если же наступит время лишений, возьму три листика бумаги и представлю прошение господину. Вступившему на Путь, ню:до:-доно [Митинага]. В сем прошении, верно, так напишу: “Я, старец, был мальчиком-пажом во времена покойного Великого министра дайдзё:дайдзина, его светлости Тэйсинко:. Много лет нагромоздилось с тех пор, и не нажил я состояния. Поскольку ваша милость — потомок того же дома, обращаюсь к вам с просьбой. Надеюсь, вы пожалуете мне немного вещей”. Так, наверное, напишу и думаю, мне, скорее всего, поднесут хоть малость. Мне кажется, что эти вещи уже в моей кладовой.

Ёцуги ответил ему с чувством:

— Конечно, вы правы. Я говорю дурному дитяти[848], что, когда наш дом обеднеет, надо будет представить прошение в храм, — и продолжил:

— Да, как счастливо мы с вами встретились... Вы развязали мешок, что годами [был завязан], и вся ткань расползлась. А сколько раз ходили вы в храм Мурё:дзю-ин, о котором столько говорят?

[Сигэки] ответил:

— Поскольку я слышал, что в день ежегодного собрания по поводу поминальной службы из Большого храма Мидо: будут выдворять уйму народу [низкого звания], то я пошел на репетицию танцев[849] за три дня до того.

Ёцуги сказал:

— На поминальную службу я ходил несколько раз. Ее великолепие, конечно, ни с чем не сравнимо. Я пришел и на другой день, потому что хотел подойти поближе и помолиться Будде, прежде чем разберут убранство. Тогда я увидел императриц, что изволили молиться в разных храмах. И я подумал, неужели мне довелось увидеть такое! С тех пор как я себя помню, никогда не видел ничего подобного.

В паланкине, что несли на руках, находились четыре императрицы. Впереди, у входа, сидела Великая императрица-мать тайго: [Дзё:то:мон-ин]; она и императрица-мать ко:тайго: [Кэнси] позволили только рукавам немного показаться [из-под занавески]. Изумительно, как волосы императрицы Бива-доно [Кэнси], выплеснувшись [из паланкина], распустились далеко по земле! Позади сидели средняя императрица тю:гу: [Иси] и госпожа Кан-но доно [Киси]. Казалось, их одежды выплескиваются из паланкина, свешиваясь до самой земли. По-моему, в середине сидела и принцесса Первого ранга [Ё:мэймон-ин] — ее верхнее платье держал некто, находившийся за ее спиной. Она же, видно, была одета лишь в легкое платье без узоров хитоэ-но мидзо[850].

Паланкин несли придворные [Четвертого-Пятого рангов], позади выступали возглавляемые господином канцлером кампаку [Ёримити] сановники, высшие придворные, сыновья его светлости в платьях носи[851], в блестящих нарядах — ах! — экое, право, великолепие! Не явился лишь господин помощник управляющего двором средней императрицы гон-таю: [Ёсинобу], поскольку для него случился [день] строгого удаления от скверны, и весьма сожалел. Парадное платье со:соку средней императрице тю:гу: [Иси] было преподнесено господином помощником управляющего гон-таю: [Ёсинобу], оно смотрелось великолепно! Господин управляющий таю: [Ёсинобу] изволил сказать:

— В день поминальной службы мне нужно было обратиться [к средней императрице]. Когда я пришел, то увидел, что там изволят пребывать пять дам, и наряд средней императрицы тю:гу: был лучше всех — моя заслуга!

Хоть и говорю с уверенностью, но я, никчемный бедняк низкого звания, совсем позабыл — столько времени минуло! — какие были платья и каких цветов! Оттого что [средняя императрица] выглядела особенно великолепно, [помню], что ее нижние тонкие двойные платья хитогасанэ[852] были алого Цвета. Верхнего ее платья хорошенько не помню, но, кажется, на ее трехслойном китайском платье карагину[853] из материи с узорами хаги[854] были вышиты осенние поля - глаз не отвести, прямо картина!

Люди говорили, что и другим императрицам [платья] преподнесли господа [из того же дома Фудзивара]. Великая императрица тайго: [Дзё:то:мон] изволила облачиться в платье двойной окраски[855]. Императрица-мать ко:тайго:-но мия [Кэнси] нарядилась в полный китайский парадный наряд со:соку[856]. [Платье] госпоже Кан-но доно [Киси] преподнес сам господин [Ёримити]! Узнав, что другие дамы изволили столь живописно разукрасить [свои платья] картинами, он велел прикрепить [к платью Киси] [тончайшие золотые и серебряные] пластинки: господин, Вступивший на Путь, ню:до:-доно [Митинага], изволил взглянуть и, рассмеявшись, произнес:

— Вот прекрасный костюм для актера дзюси[857]!

Господин [Митинага] ожидал их перед открытыми дверями храма Мидо:. Мне хотелось смеяться от радости, что вижу все от самых Больших Южных Ворот. Я слышал, что три особы: кормилица Бэн принцессы Первого ранга [Ё:мэймон], другая, тоже кормилица принцессы Первого ранга Тайю:, и еще одна, кажется, Тю:дзё: — через щель заглядывали на галерею храма Мидо:. Они видели, как [императрицы], выйдя из паланкина, на коленях вползли [в храм]. [Все три кормилицы] тряслись от страха, но, решив, что сегодня их вряд ли будут ругать, продолжали смотреть.

Говорили, что [императрицы], конечно же, бесспорно [прекрасны], но невозможно было сказать, которая из них лучше, все были великолепны. Волосы Великой императрицы тайго: [Дзё:то:мон] были длиннее подола ее платья. У средней императрицы тю:гу: [Иси] волосы соперничали с ее собственным ростом — чуть длинней. А волосы императрицы-матери ко:тай-го: [Кэнси] — растекались на целый сяку дальше веероподобного подола ее платья. У госпожи Кан-но доно [Киси] рост — на семь-восемь сунов уступал длине ее волос. Они прикрывались веерами, которые держали чуть отстранив от лица. Господин [Митинага] сказал принцессе Первого ранга:

— Что ты стоишь на коленях? Вставай![858] — Он подал ей руку и помог перешагнуть через балку нагэси[859]. Это было такое необыкновенное зрелище, что в глазах [у кормилиц] потемнело от переживаний. Хотя они делали все, чтобы не обнаружить себя, и прятались, как могли, но [Митинага] все же изволил заметить их.

— Ах, какой ужас! Настал последний день нашей службы при дворе, — вскричали они, обмирая от страха.

[Митинага], обратившись ко всем троим, сказал улыбаясь:

— Видели императриц? И как они вам? Не так уж плохи для дочерей старого монаха. Берегите их!

[Кормилицы] пришли в себя и почувствовали, будто заново родились, и радости их не было предела. Взглянув друг на друга, они [увидели], что под толстым слоем белил их лица перекосились, одна из них позеленела, как листья травы, другая — покраснела, а третья покрылась капельками пота.

[Кормилица] рассказывала:

— Не годится людям, особенно простого звания, подглядывать даже в шутку. [Митинага] не стал упрекать нас и явил великодушие. Думается, столь добр он к нам ради праздника, мы гордимся [его милостью]

Лицезрение подобных событий рождает раздумья о расцвете славы сего мира, они постепенно привязывают [нас к миру] и подавляют стремление к Пути [Будды].

Некий святой человек, что жил где-то в провинции Кавати[860], отказывался покидать свою хижину. Но, опасаясь наказания в жизни последующей[861], явился в столицу и увидел, как канцлер кампаку [Ёримити] является ко двору и как разгоняют с бранью толпы людей, и подумал: “Видимо, это и есть первый человек [в стране]”. Когда [Ёримити] воссел перед господином, Вступившим на Путь, ню:до:-доно [Митинага], он решил, что этот последний всех превосходит. Но вот появился августейший выезд, музыка возгласила прибытие императора[862]. Узрев, какие почтительные позы приняли ожидавшие его и какое глубокое уважение оказывали ему господа, принимавшие августейший паланкин, он подумал: “Именно государь — первый в Японии”. Когда же [государь] изволил выйти из паланкина, сесть в почтительной позе и сотворить молитву перед средним изображением [Будды Амида Нё:рай], [святой человек осознал], что нет никого выше Будды, и молвил:

— В саду, [где проводится] сия служба, я смог установить драгоценную связь с Буддой, и вера моя совершенно укрепилась.

Я, сказать по правде, забыл, сидел ли он рядом со мной. Люди мира радовались и говорили:

— Великая императрица тайго: [Дзё:то:мон] примет постриг, достигнет сана, [равного сану] Великого императора дайдзё:тэнно[863], и станет называться монахиней-императрицей нё:ин. Когда в сем храме[864] построят полюет и ей “преподадут Закон”[865], многие монахини мира захотят прийти и дать [обеты вместе с ней].

И когда жена Ёцуги услыхала, что об этом говорят, то сказала мне:

— Тогда и я отрежу концы своих седых волос[866], и ты не удержишь меня. Я ответил:

— Да кто станет тебя удерживать! Найди мне молодуху в жены и делай, что хочешь. Она ответила:

— Сей же миг поговорю со своей племянницей. Чужие здесь не годятся. Я ответил уклончиво:

— Нет, так не пойдет. Своя ли, чужая — главное, чтобы дурным нравом мне не досаждала.

В конце концов, мы набрали ей один-два хики[867] хорошего шелка на шлейф мо и оплечье кэса, — сказал [Ёцуги]. Затем, как и следовало ожидать, на лице его появилось печальное выражение, он почувствовал себя одиноким, оттого что жена вознамерилась [принять постриг]

[Ёцуги рассказывал]:

— Так, в сем году[868] появились небесные знамения, в мире стали ходить тревожные слухи о дурных предзнаменованиях. Ходят, к примеру, страшные слухи о том, что госпожа Кан-но доно понесла, а госпожа высочайшая наложница нё:го монаха-императора Коитидзё: — дочь Митинага] постоянно хворает[869], и в этом году улучшения-де не наступило.

Однако если продолжить разговор о подобных вещах, то покажется, что события прежних дней произошли совсем недавно.

[Старцы] переглянулись, и Сигэки добавил:

— Как печально, что среди прочих разнообразных и замечательных событий столь много довелось узреть дурного, услыхать о неприятном; для меня же грустнее кончины драгоценного господина [Тэйсинко: Тадахира] ничего не случилось. А произошло это сразу после десятого дня восьмой луны - печальная пора! Я не мог не вспомнить: “Пусть будет любое время года...”[870]— после этих слов он несколько раз шмыгнул носом, замолчал и погрузился в печальные мысли. Как когда-то...

[Сигэки продолжил]:

— Пропало у меня желание жить — ни дня, ни часа! — и обретаться среди людей, но [я дожил] до сих пор, потому что [душа Тадахира] хотела, чтобы я видел неуклонное распространение и процветание [его потомства] и радовался.

На следующий год[871] в двадцать четвертый день пятой луны родился монах-император Рэйдзэй! Сожалея, что тот не дожил, я испытал несравненную радость.

И Ёцуги согласился, ибо радость его была глубока.

[Ёцуги спросил]:

— А что вы чувствовали, когда один за другим родились монах-император Судзаку и Мураками?

Когда прозвучали такие слова, сделалось страшно — какие бесконечно [древние времена они помнят]. А еще добавил:

— Ёцуги думает вот о чем: кто знает, буду ли я жив завтра. Может, это и нескромно, но хотелось бы узнать будущее принцессы Первого ранга [Ё:мэй-мон], и потому обязан дорожить жизнью. Причина же такова: перед ее рождением я видел необыкновенный сон. Помню, когда покойная монахиня-императрица нё:ин [Хигаси Сандзё:] и сия Великая императрица тайго: [Дзёто:мон] были зачаты, мне тот же сон привиделся. По ее счастливому жребию предсказано может быть все, [что угодно]. Хотя я и думал сообщить об этом Великой императрице-матери ко:тайко:тайго: [Кэнси], но, к сожалению, не смог встретить никого из ее приближенных. Говорю об этом в надежде, что кто-то [из них] присутствует здесь.

Может быть, в будущем вспомнят, сколь точно он предсказал! Когда он это произнес, мне захотелось выступить вперед и сказать: “Здесь есть такой”[872].