О китах и китобоях. Как мы чуть не истребили самое крупное животное на Земле

Часть III. В открытом море

Через тридцать два года после первой норвежской антарктической экспедиции на тюленебойной шхуне «Ясон», где Карл Антон Ларсен был начальником, и через девять лет после ухода с должности управляющего в Грютвикене он вновь вернулся в Антарктику. Ларсен стоял в бочке впередсмотрящего. Даже оттуда, сверху, ничего не было видно — куда ни глянь, везде покрытое сплошным льдом море¹. Единственным разнообразием было несколько скоплений вмерзших торосов.

Пароход «Сэр Джеймс Кларк Росс», на борту которого находился Ларсен, был крупнейшей плавучей жироварней, участвовавшей доселе в китобойном промысле. Его длина составляла 147 метров. Грузовместимость (дедвейт) недавно переоборудованного пассажирского парохода была более 12 тысяч тонн. За этим главным судном-базой, как выводок утят, следовали еще пять китобоев.

Ларсен не обращал внимания на холодный ветер на мачте в течение нескольких часов, лишь курил сигару. Форсирование ледового пояса стало критической фазой экспедиции. Некоторые заранее предупреждали, что дело может закончиться плохо, однако, к облегчению ветерана ледовых плаваний, плавучая жироварня постоянно продвигалась вперед. Тем не менее корпус судна сотрясался от ударов льда².

Шел 1923 год. Хотя, по словам очевидцев, Карл Антон Ларсен по-прежнему забирался в бочку впередсмотрящего с «юношеской резвостью»³, ему все-таки уже исполнилось шестьдесят три года. В очередной раз он возглавил новаторскую экспедицию. Целью было море Росса, широкий залив у антарктического континента, где путешественники — от самого Джеймса Кларка Росса до Руаля Амундсена — отмечали большое количество китов. Море Росса по размерам в два раза превосходит Северное море. Никто еще не пробовал вести здесь современный китобойный промысел.

Экспедицию тщательно подготовили. В сотрудничестве с министерством иностранных дел судовладелец Юхан Расмуссен, возглавлявший компанию-организатора экспедиции, запросил концессию у Великобритании. Запрос способствовал тому, что британские власти через Новую Зеландию, которая все еще оставалась частью Британской империи, предъявили права на земли вокруг моря Росса. Дома, в Норвегии, многие возмутились, что их государство не помешало другим действовать подобным образом в том районе, где Руаль Амундсен начал свой марш к Южному полюсу.

В море Росса трудно найти естественную гавань. Поэтому экспедиция должна была попробовать то, о чем все чаще и чаще говорили в китобойной среде: промысел и производство жира вне зависимости от берега, или пелагический промысел, как со временем его стали называть. Сама идея была не нова. Промысел кашалотов и гладких китов на парусных шхунах давно не зависел от наличия береговой базы. Когда в современном китобойном промысле появились первые плавучие жироварни, перед ними встала та же задача. Однако потребность в пресной воде для паровых котлов, трудности с разделкой туш синих китов и других гигантов в неспокойном море долго не давали китобоям начать пелагический промысел. В 1920-е годы многие решили, что время наконец пришло.

«Жироварня будет оборудована аппаратами, позволяющими разделывать туши и вываривать жир в открытом море»⁴, — так обещали инвесторам в рекламных проспектах. На борту «Сэра Джеймса Кларка Росса» стояли огромные выпариватели на угольном топливе, которые производили пресную воду для вытопки жира. Они устраняли одну из причин зависимости от берега. Кроме того, на судне имелась телеграфная станция, поддерживавшая постоянную связь с судовладельцем Расмуссеном в Саннефьорде.

Ларсен знал, что от него многого ждут, он и сам сгорал от нетерпения. Смогут ли они выработать достаточно жира, чтобы покрыть расходы на экспедицию? Если да, то нужно начинать как можно скорее. «Время уходит, пока мы пробиваемся сквозь скопления льдов», — писал он разочарованно в своем дневнике 18 декабря 1923 года.

Через два дня им удалось пройти сквозь льды, лишь однажды они застряли, и им пришлось изрядно потрудиться, чтобы высвободить судно. Тем не менее празднование Рождества омрачала тревога. Одно из китобойных судов оторвалось от других в открытом море Росса, и Карл Антон Ларсен обвинял капитана в нарушении инструкции — держаться вплотную к судну-жироварне. В ночь первого дня Рождества Ларсен сидел и писал в своем дневнике: «Я молю Бога, чтобы мы его нашли, чтобы никто не пострадал из-за глупости одного человека, который не выполнил приказ». Прошло более двух суток со времени пропажи.

Только на третий день Рождества пропавшее судно наконец объявилось. Между тем китобои организовали продовольственный склад и начали экспериментировать с установлением телеграфной связи между жироварней и китобойным судном, отправленным на поиски. Эта экспедиция показала, что и китобойным судам требуется современное оборудование для пеленга и связи.

Когда промысел все же начался, оказалось, что обещания в рекламных проспектах не соответствовали реальному положению дел. Даже при легком бризе волны не давали разделывать тушу, пока она держалась на плаву у борта судна. «Теперь я вижу, — писал Ларсен спустя три недели в море Росса, — что, если добывать китов в открытом море, нужно придумать другие способы разделки»⁵. Шесть крупных неиспользованных туш синих китов плавали вдоль борта. Их накачали воздухом так, что подче- люстный мешок выглядел, как огромный полосатый воздушный шар.

Чтобы все-таки разделать туши, в этот раз решили искать укрытия у высокого ледяного барьера в глубине моря Росса. Тогда его называли Ледяной барьер Росса, сегодня — шельфовый ледник Росса. Это мощный ледник, плавающий в океане, продолжение материкового льда Антарктики. Плавучая жироварня «Сэр Джеймс Кларк Росс» встала на якорь в бухте Дискавери, небольшом заливе, врезавшемся в ледник, с высокими ледяными стенами, защищавшими от ветра и дрейфующего льда. Здесь мясники в хорошие дни могли работать одновременно с тремя тушами китов. Другие рабочие поднимали наверх и распиливали туши, с которых уже срезали жир. Третья группа рабочих заполняла котлы и следила за ними. В снаряжении экспедиции имелись два новых аппарата Хартмана — немецкое изобретение, которое позволяло вытапливать жидкий китовый жир гораздо быстрее и не требовало ни много места, ни многочисленного обслуживающего персонала, ни больших объемов топлива. Ларсен решил в следующий раз оснастить ими жироварню на полную мощность.

Работая на льду, люди сильно страдали от холода. «Собачья работа — разделывать тушу на таком зверском холоде»⁶, — писал Ларсен в один из дней, когда на леднике дул ветер, а столбик термометра опустился до отметки минус 15 градусов. В самые холодные дни мороз достигал минус 30 градусов. Пальцы и руки немели от холода. Некоторые получили обморожения. Кроме того, сало, выступавшее из воды, тоже замерзало и становилось твердым, как камень. Мясники и палубные рабочие были вынуждены сменить ножи на топоры. Работа с замерзшим салом занимала вдвое больше времени.

Если не везло с погодой или с направлением ветра, разделочным работам даже здесь, в бухте Дискавери, мешали волны. Тогда туши прыгали на волнах вдоль борта судна. В самые удачные дни у борта скапливалось до тридцати синих китов, газообразование раздувало туши еще сильнее, а постепенно гнивший ценный ресурс удручал Ларсена, который боялся провала промысла.

Мясники стояли в шлюпках или прямо на туше, пока на борту монтировали лебедки, поднимавшие отрезанные куски сала. Качка приводила к опасным ситуациям. Тросы и канаты могли резко натягиваться и ослабляться, если приходила большая волна. Однажды чуть не произошел несчастный случай, когда тяжелый блок — часть талевой системы, используемой для поднятия сала на борт, — сорвался и рухнул на палубу. Он упал как раз туда, где пару секунд назад стоял Карл Антон Ларсен. Блок пробил деревянную палубу. Один из матросов сказал Ларсену, что тот только что чудом избежал смерти. «Да, — ответил Ларсен и улыбнулся, — я и сам подумал, что это была бы мгновенная смерть; всего один момент — и ты в Вечности»⁷.

Внизу, на воде, один из мясников получил удар куском сала по шее. Ларсен записал в дневнике, что «обошлось без видимых повреждений».

Начальник экспедиции снова и снова уговаривал мясников и других рабочих не сдаваться, несмотря на трудные условия, и обходиться без столь желаемого отдыха, если стояла хорошая погода. Часто они отказывались. Ларсен пытался их уговорить с помощью дополнительной оплаты, а также коньяка и сигарет. Он взывал к чувству долга и командному духу, угрожал судом и штрафами, а в своем дневнике заполнял страницы тирадами об упрямстве, лени и эгоизме своих подчиненных. К разочарованию Ларсена, рабочие часто получали поддержку от своих непосредственных начальников: те считали, что работа могла и подождать. Много раз дело заканчивалось тем, что добытые киты полностью или частично утилизировались. Но когда промысловый сезон подошел к концу, оказалось, что компания, несмотря на все трудности, получила небольшую чистую прибыль на продаже жира, вытопленного из 211 синих китов и 10 сельдяных полосатиков в море Росса.

На следующий год результаты оказались значительно лучше. Снова экспедиция под руководством Карла Антона Ларсена отправилась из Саннефьорда, и на этот раз они пришли в море Росса раньше, чем в прошлый раз. На протяжении сезона промысел проходил весьма успешно. Они добыли 427 китов. Разделка туш шла гораздо легче при хорошей погоде в дрейфующих льдах, где льдины защищали от волн.

Однако Ларсен не смог разделить радость от успеха. «Понедельник, 8 декабря 1924 г.», — его последние слова в дневнике, написанные карандашом слабеющей рукой наверху пустой страницы. Затем следуют пустые листы. Ларсен страдал от стенокардии, и тем утром, шестидесяти четырех лет от роду, он скончался, вскоре после прибытия экспедиции в море Росса. Его тело забальзамировали. Весной 1925 года пароход «Сэр Джеймс Кларк Росс» прибыл в Саннефьорд с полными танками жира, останками Карла Антона Ларсена и приспущенным флагом.

Похороны проходили в один из солнечных понедельников. Судовладелец Юхан Расмуссен выступил с речью в церкви Сан- нефьорда⁸. Он сказал, что жизнь Карла Антона Ларсена подобна увлекательной сказке. Сказке, ставшей реальностью.

Пока хоронили Ларсена, к югу от города на судоверфи «Фрамнес Меканиске Веркстед» совершалась техническая революция. Пароход «Лансинг», таких же размеров, как и «Сэр Джеймс Кларк Росс», переоборудовали в автономную плавучую жироварню для работы в открытом море — китобазу. «Лансинг» получил совершенно новое устройство — подъемный пандус, или слип. Над гребным винтом находилась наклонная плоскость от поверхности воды до палубы. По ней туши китов должны были подниматься наверх с помощью лебедки. Затем их можно было разделывать на палубе в более или менее безопасных условиях.

За день до похорон в газете «Саннефьорд блад» напечатали фотографию кормовой части «Лансинга» с необычным слипом. Под ней стояла надпись: «Работа на жироварне быстро приближается к своему завершению»⁹.

Хенрик Г. Мельсом — тот самый, что когда-то стрелял китов для графа Кейзерлинга и японцев, еще до Первой мировой войны вернулся и снова поселился в Вестфолле. Он жил в Нэттерой под Тёнсбергом. Вместе с двоюродным братом Магнусом Е. Мельсмом из Ларвика он управлял судоходной компанией «Мельсом и Мельсом», а весной 1925 года братья Мельсомы с нетерпением ждали большого события в истории китобойного промысла. Китобаза «Лансинг» — плавучая жироварня, впервые оснащенная подъемным пандусом, слипом, готовилась к своему первому плаванию. Мельсомы были единственными членами правления акционерного общества «Глобус», которому принадлежал «Лансинг». Посредством судоходной компании «Мельсом и Мельсом» они также руководили текущей работой китобазы.

На самом деле Хенрик, которому уже было далеко за пятьдесят, больше не работал гарпунером. Тем не менее на этот раз ему не удалось отсидеться в конторе. Подъемный слип был новой и неиспытанной еще конструкцией, некоторые предрекали, что он не будет работать, и обеспокоенные акционеры потребовали, чтобы опытный Хенрик Мельсом сам принял участие в рейсе¹. Так и случилось. Судовладелец отправился на промысел.

При подготовке плавания «Мельсом и Мельсом» воспользовались помощью молодого юриста по имени Андерс Яре, который владел несколькими акциями «Глобус». Энергичный адвокат из Саннефьорда, любитель игры в покер и дорогих костюмов, уже несколько лет был связан с китобойным промыслом. Поначалу он вкладывал небольшие суммы, но ему хорошо удавалось то, на что он сделал ставку, — разбогатеть самому за счет помощи другим в достижении богатства. У Яре было чутье. Он обладал способностью уговаривать людей действовать в его интересах, шла ли речь об интригах на общем собрании акционеров или о привлечении инвесторов для новых проектов.

Экспедиции «Лансинга», вне всяких сомнений, требовалась юридическая помощь. Согласно плану, первые попытки промысла должны были проводиться в международных водах, в нескольких километрах от Французской Экваториальной Африки. Нужно было постараться избежать неприятностей с колониальными властями.

Яре решил спросить судового маклера Эйнара Хюттена из Парижа, который находился проездом в Саннефьорде, на каком расстоянии от берега проходит территориальная граница. Однако тот неохотно делился сведениями. Эйнар Хюттен имел отношение к французско-норвежской акционерной компании «Конго» — держателю эксклюзивной лицензии на промысел кита-горбача во Французской Экваториальной Африке, и, конечно, вряд ли был заинтересован в появлении конкурентов в том же районе. Промысловая станция «Конго» находилась на территории современной Республики Габон.

Яре, по его собственным словам, нашел ответ Хюттена недостоверным. В начале июня 1925 года адвокат написал в министерство иностранных дел, чтобы получить ответ от французских властей. Территориальная граница проходила, как и во многих других местах, в трех морских милях от берега (примерно пять с половиной километров). Команде «Лансинга» и судам-китобоям приказали держаться подальше от этой границы.

Возможность промысла в нейтральных водах стала как раз одной из важных предпосылок, чтобы сделать ставку на пелагический промысел. В открытом море лицензии не требовались. Здесь не было никаких ограничений на то, когда можно добывать кита или сколько китобойных судов можно использовать. Здесь нет никаких властей, способных отозвать разрешение или увеличить комиссионный сбор.

В конце июня «Лансинг» отправился из Саннефьорда во главе с Хенриком Мельсомом. На борту находился также Петтер Сорли, ветеран промысла и изобретатель, держатель патента на один из вариантов конструкции подъемного слипа, установленного на «Лансинге». Для затаскивания туши на борт уже придумали несколько способов.

Самая первая попытка затащить тушу кита на палубу у Французской Экваториальной Африки оказалась неудачной, и о ней нигде не писали². Однако 14 июля 1925 года команде удалось затащить наверх достаточно крупного горбача. Один из очевидцев рассказывал, что за процессом наблюдала в общей сложности сотня зрителей, когда лебедка потащила стальной трос, закрепленный на туше³. Кит скользил вверх по наклонной поверхности и вскоре оказался на палубе, где уже ждали мясники с наточенными ножами наготове⁴. Это событие отпраздновали, и всех, находившихся на борту, угостили водкой.

«Кит легко затаскивается наверх», — телеграфировал Хенрик Мельсом домой.

«Лансинг» находился в тропических водах у Габона в течение нескольких следующих недель. Пять судов-китобоев охотились на китов-горбачей и притаскивали их на буксире к китобазе. В субботу 26 июля китобой «Норрона» преследовал двух китов. Вдруг команда заметила приближавшийся неизвестный китобой. Он шел на полной скорости прямо на них. Он пронесся мимо, резко развернулся прямо у борта «Норроны» и вывесил французский флаг.

Чужое судно, как оказалось, принадлежало конкуренту — «Конго А/С». На борту находились многочисленные норвежцы — представители компании, включая управляющего промыслом по имени Якобсен, а также французские таможенники и четверо вооруженных африканских солдат. Солдаты и таможенники зашли на борт «Норроны» в сопровождении норвежского секретаря «Конго А/С» в качестве переводчика. Команде сообщили, что «Норрону» берут под арест, и приказали немедленно следовать в Порт-Жантиль.

Капитан попытался сообщить с помощью сигнальных флагов, что его захватили и взяли под арест, однако никто на борту «Лансинга» не увидел сигнала. Только спустя двое суток, в понедельник, Хенрик Мельсом и все остальные узнали, что случилось. Команда китобоя находилась под арестом на собственном судне до вечера среды, то есть четверо суток, им отказали в продовольствии и воде, когда их собственные запасы подошли к концу.

Хенрик Мельсом назвал это событие пиратством. Арест произошел в международных водах. После того как министерство иностранных дел Норвегии заявило протест французским властям, китобой из флотилии «Лансинга» освободили. Дома Андерс Яре разразился гневной тирадой в газете «Саннефьорд блад». Владельцы «Лансинга» делали все возможное, чтобы узнать, по чьей инициативе состоялась эта акция, и привлечь их к ответственности. Подозрения падали на конкурентов из «Конго».

Когда дело дошло до суда в Норвегии, владельцы «Лансинга» потерпели поражение. Представители «Конго» настаивали, что не имели даже представления, зачем французам потребовалось их судно, когда его реквизировали французские таможенники. Только в пути им сообщили цель рейса. Тогда они, по их словам, выразили свой протест и предупреждения. Но один из участников экспедиции «Лансинга» настаивал на том, что именно конкуренты из «Конго» стояли за этой акцией. «Они присутствовали во время местного судебного разбирательства, когда промысловое судно “Норрона” находилось под арестом в Порт-Жантиле», — утверждал он.

Во Франции с пиратами сравнивали как раз китобойную пелагическую экспедицию Хенрика Мельсома и называли ее участников «морскими воришками»⁵. Профессор Абель Грувель, ранее предостерегавший против неограниченного промысла, выступил с инициативой ужесточения правил. Он предложил, чтобы обычную территориальную границу в три морские мили расширяли для китобойного промысла, и снова указал на необходимость международного договора по регулированию промысла.

В международных водах у Габона, но на безопасном расстоянии от территориальной границы, Мельсом и другие участники экспедиции на «Лансинге» могли беспрепятственно продолжать промысел. Они оставались в море весь август и добыли в общей сложности 294 горбача. Большинство из них смогли затащить на палубу. Однако настоящим испытанием на прочность для лебедки и подъемного слипа стал взрослый синий кит. Синие киты из Антарктики обычно не доходили до Габона, но 1 сентября «Лансинг» прошел дальше на юг, и уже в Южном Ледовитом океане, в нейтральных водах у Южных Оркнейских островов, находившихся под колониальным управлением Великобритании, лебедке пришлось изо всех сил побороться с синим китом, весившим вдвое больше кита-горбача.

В итоге удалось и это. Однако многие потом рассказывали о трудностях, возникших при работе с новым устройством⁶. Один ветеран «Лансинга» вспоминал, что он разделывал кита у борта, потому что они не осмелились использовать лебедку⁷. Труднее всего было закрепить подъемную петлю на хвосте кита. Иногда при подъеме туши техника ломалась. Однако в отчете о первой экспедиции «Лансинга» Хенрик Мельсом писал, что подъем туш с помощью слипа проходил без проблем. «Самый крупный кит легко поднимается наверх». Мельсом должен был успокоить акционеров. Кроме того, он думал и о новых инвесторах для будущих проектов.

Добыв 268 китов разных видов у кромки льда Южных Оркнейских островов, в феврале 1926 года «Лансинг» встал на якорь с внешней стороны территориальной границы у Южной Георгии. Здесь на непрошеных гостей колониальным властям пожаловались представители британской китобойной компании Салвесена. Они промышляли в тех же водах. Так, в начале марта «Лансингу» пришлось искать аварийную гавань на Южной Георгии после того, как цепь, а затем стальной трос запутались в гребном винте⁸. Китобои притащили «Лансинг» на буксире в бухту Джейсон-Харбор, где судно привели в порядок. Сюда же глубокой ночью явились два инспектора от британского магистрата Южной Георгии.

Второго по должности начальника острова, заместителя магистрата Альфреда Джорджа Нельсона Джонса, сопровождал инженер Карлсен, работавший на компанию «Песка» в Грютвикене. Все промысловое снаряжение на китобоях, стоявших рядом с «Лансингом», спрятали, когда пришли инспекторы. Гарпунные пушки прикрыли. Однако на разделочной палубе «Лансинга» находился синий кит. К каждому из двух китобоев было привязано еще два кита.

По рапорту инспекторов был отдан приказ об аресте двух судов-китобоев, притащивших китов к берегу. Хенрик Мельсом как высшее должностное лицо был привлечен к суду за нарушение законов колонии о промысле. Однако, пока магистрат искал свободное судно, чтобы передать повестку и взять суда-нарушители под арест, гребной винт «Лансинга» починили, и китобаза ушла в море вместе со своими китобоями.

Похоже, что Мельсона и его экспедицию не стали преследовать. О том, что они покинули Южную Георгию с полицией на хвосте, также никто не узнал. Тем не менее случай стал очень неприятным для обеих сторон. Магистрат Южной Георгии сообщил о произошедшем в центральную администрацию колонии в Порт-Стэнли на Фолклендских островах в конфиденциальном сообщении. В том же сообщении магистрат указал на то, что нужно делать с новым промыслом, на который не распространяются концессии. Он предложил расширить территориальную границу до пятидесяти морских миль.

«Лансинг» завершил сезон попыткой промысла у Патагонии в Аргентине. Как нарочно, чтобы еще раз подтвердить неоднозначность экспедиции, и китобаза, и все суда-китобои попали под арест аргентинских властей. Снова судоходной компании помогло министерство иностранных дел, и флотилию отпустили через несколько дней. «Это было недоразумение», — сказал Хенрик Мельсом газете «Тёнсберг блад», когда вернулся домой.

Во время рейса они вытопили в общей сложности 4600 тонн жира. «Результаты могли быть и лучше», — добавил Мельсом, но во время экспедиции пришлось столкнуться с непредвиденными осложнениями. Все это не повлияло на основные итоги. Мельсом и его компаньоны решили и дальше делать ставку на использование слипа.

Помимо слипа и других технических новинок в снаряжении, было сделано еще одно небольшое открытие, позволившие китобоям отойти подальше от берега. Морской лед создавал укрытие от волн. Как убедились пионеры промысла в море Росса, можно использовать традиционные жироварни без слипа и разделывать тушу прямо у борта, если осмелиться зайти вместе с жироварней во льды. Там, где был лед, водились и киты. С началом лета, когда солнце и волны ломали ледяной покров, антарктические синие киты устремлялись туда, чтобы полакомиться крилем, кишащим между льдинами. Если не находилось достаточно крупной полыньи, чтобы подышать, синие киты поднимали лед своей головой⁹.

В сезон 1925–1926 годов, пока Хенрик Мельсом плавал на «Лансинге», молодой гарпунер Ларс Андерсен по прозвищу Ларс- Черт провел множество рискованных плаваний во льдах, далеко на востоке от традиционных баз Южных Шетландских островов. Андерсен был известен как меткий стрелок. Прозвище было знаком доблести, его часто объясняли, рассказывая, как однажды он в результате несчастного случая выпал за борт сразу после выстрела в кита. Когда команда попыталась спасти гарпунера, он закричал: «К черту меня, парни, — кита, кита держите!» В одном из вариантов этой истории Андерсен упал в воду, потому что забыл закрепить гарпунную пушку, которая повернулась и «дала ему пинка в зад»¹⁰. В другом варианте, подозрительно напоминавшем подобный случай со Свеном Фойном, Андерсен наступил на линь и, запутавшись в нем, вылетел за борт.

На протяжении сезона 1925–1926 годов Ларса Андерсена нанимали и как гарпунера, и как управляющего промыслом (начальника экспедиции) для дочерней компании мыльного и маргаринового британского гиганта «Левер Бразерс». Они владели концессией на китобойный промысел у Южных Шетландских островов со стоявшей на якоре плавучей жироварней. Чтобы заманить Андерсена на должность начальника экспедиции, британцы пообещали и без того популярному гарпунеру очень хорошее жалованье. Вдобавок Андерсен получил на этот сезон абсолютно новый китобой. Он назывался «Саутерн спрей», а на носу стояла техническая новинка — гарпунная пушка с задним зарядом. Заряжать стандартными патронами в люк задней части было и безопаснее, и быстрее, чем традиционным методом, когда пороховые пакеты готовили прямо на борту и заряжали пушку через дуло.

Тем не менее промысел у Южных Шетландских островов шел тяжело. Гарпунер и начальник экспедиции Ларс Андерсен приказал жироварне отдать якорь и следовать за китобоями на восток, во льды вдоль кромки моря Уэддэлла. Там они нашли много китов, но на жироварне отсутствовало специальное оборудование для пелагического промысла, и примерно раз в неделю ей приходилось возвращаться, чтобы пополнить запасы пресной воды. Тем не менее рейсы себя оправдали. Многие вдохновились идеей попробовать себя в ледовом промысле, но «черт» Ларс Андерсен стал живой легендой среди китобоев и обеспечил себя работой со сказочным вознаграждением на многие годы вперед.

Подъемный слип и попытки добычи китов во льдах открывали новые перспективы вдали от берега. Китобойный промысел переживал новую революцию.

Развитие пелагического промысла стало плохой новостью для антарктического синего кита. Ранее Юхан Йорт и другие успокаивали тех, кто боялся его полного истребления, что промысел проходит в ограниченном районе. Теперь киты оказались в опасности повсеместно.

Тем не менее Йорт в годы развития пелагического промысла был занят спасением китобойных компаний, которым угрожала опасность закрытия. В тесном сотрудничестве со своим другом Юханом Расмуссеном, председателем Союза норвежских китобоев, Йорт снова вступил в борьбу за продление концессий на промысел в британских владениях Антарктики для существующих норвежских компаний.

В апреле 1926 года Расмуссен и Йорт высказали свое беспокойство о будущем китобойного промысла на встрече с новым премьер-министром и одновременно министром иностранных дел Норвегии Иваром Люкке из партии «Хейре»¹. Йорт участвовал в этой встрече как председатель Китобойного комитета. Расмуссен представлял китобоев, или, точнее, большую их часть. В отрасли произошел глубокий раскол. Дома, в Вестфолле, атмосфера накалилась, напряженные отношения между промысловиками-судовладельцами и акционерами компаний, промышлявших с концессиями и без них, выражались в распространении слухов, утечке информации, протестах акционеров и анонимных статьях в газетах². «Концессионеры» и «пелагисты» — так стали со временем называть стороны этого конфликта. Союз норвежских китобоев на практике был рупором «концессионеров», то есть уже сложившейся части отрасли.

Основным поводом для конфликта стали два конкурирующих проекта по использованию богатых ресурсов синих китов в море Росса. Судоходная компания «Мельсом и Мельсом» возглавляла один из них. Вместе с Андерсом Яре и остальными, кто еще ранее поддерживал экспедицию на «Лансинге», они создали новую компанию и купили пароход еще крупнее, чем «Лансинг», чтобы переоборудовать его в плавучую жироварню со слипом на корме.

Они планировали снова промышлять в море Росса без концессий, начиная с сезона 1926–1927 годов.

Конкуренты из «А/С Россхавет», которых представлял Юхан Расмуссен, напротив, имели британскую концессию на промысел по всему морю Росса. Концессия разрешала использование двух плавучих жироварен. Вторая жироварня компании, переоборудованная на верфи во Фредриксстаде весной и летом 1926 года, была 165 метров в длину и пока оставалась самой крупной в мире. Ее назвали в честь покойного Карла Антона Ларсена. Во время переоснащения судно — единственное в истории китобойного промысла — оборудовали подъемным слипом спереди. Нос мог подниматься. Тогда жироварня или китобаза «К.А. Ларсен» открывала свою пасть, как морское чудовище, и глотала синих китов одного за другим, а затем их разделывали на палубе в открытом море.

Трения между Расмуссеном и «пелагистами» касались не удаления от берега как такового. Речь шла о концессиях. Хотя проекты в море Росса наделали много шума, Расмуссен, в первую очередь, опасался за традиционные районы промысла у Южной Георгии, Южных Шетландских островов и других британских территорий в южной оконечности Атлантического океана. Здесь велся самый интенсивный китобойный промысел в мире. Сохранение старых концессий, которые вскоре заканчивались и требовали продления, руководители существующих норвежских китобойных компаний считали вопросом жизни и смерти для промысла. Собственная судоходная компания Расмуссена, «Юхан Расмуссен и Ко», руководила работой двух старых акционерных обществ, имевших британскую концессию на промысел у Южной Георгии и Южных Шетландских островов.

Расмуссен и остальные концессионеры опасались, что норвежский свободный промысел в нейтральных водах спровоцирует британцев отозвать концессии. Кроме того, неконтролируемый промысел наносил серьезный урон популяциям китов, находившихся до сих пор под защитой британских концессионных правил.

Многое было поставлено на карту на встрече с премьер-министром в апреле. В первую очередь, требовалось обеспечить себе от правительства поддержку в борьбе за сохранение концессий. Политик из партии «Хейре» Ивар Люкке вступил на пост главы правительства всего несколько недель назад, и Йорт с Расмуссеном еще не знали, какую позицию он займет по китобойному вопросу³. Они привыкли иметь хорошие отношения с правительством. Предыдущий премьер-министр и министр иностранных дел, Юхан Людвиг Мовинкель из партии «Венстре», был свояком Йорта и его близким другом, поэтому он обеспечивал зоологу необходимые должности и поручения.

Сначала премьер-министр Люкке тоже попробовал использовать Йорта как посланника. В результате апрельской встречи Йорт, имевший хорошие связи в Лондоне, отправился туда, чтобы обеспечить необходимую поддержку. Однако он вернулся с плохими новостями. Британцы были крайне недовольны тем, что «Лансинг» и другие норвежские суда добывают китов без концессий рядом с территориальными владениями Великобритании. Они расценивали это как нарушение правил доброго сотрудничества с норвежцами по антарктическому китобойному промыслу, изучению китов и их охране — так сказали Йорту. В то же время британские конкуренты использовали этот нежелательный норвежский промысел как еще один аргумент в поддержку своего давнего требования о том, что концессии норвежских компаний следует передать британцам. С этим требованием выступил крупнейший производитель мыла и жировых продуктов концерн «Левер Бразерс». Промышленный гигант опасался, что норвежские владельцы китобойных компаний составят ему конкуренцию не только в районах промысла, но и в качестве основных покупателей китового жира, и смогут контролировать цены на мировом рынке.

Эрнст Роуланд Дарнли из министерства колониального управления, который спрашивал Йорта о возможности пелагического промысла еще на заседании комиссии в 1914 году, предложил возможный компромисс. Если норвежские власти прекратят свободный промысел, то тогда норвежцам в ответ на это продлят концессии. Дарнли немного сомневался, в каком районе следует запретить свободный промысел — во всем Южном Ледовитом океане или только в тех водах, где уже ведется промысел с британскими концессиями. У Йорта сложилось впечатление, что таким образом была предложена тема для переговоров⁴.

Как только Юхан Расмуссен получил письмо Йорта с отчетом о поездке в Лондон, он тут же ответил телеграммой. С курорта Карлсбад в горах Чехословакии (Карловы Вары в современной Чехии), где норвежец лечился от давней болезни желудка, Йорту было отправлено следующее распоряжение: он ни в коем случае не должен обсуждать этот сложный вопрос с другими членами Союза норвежских китобоев, пока Расмуссен не вернется сам. «Поскольку мы уже не раз убеждались, если что-то обсуждается в нашем Союзе, об этом тут же становится известно всем»⁵. Впрочем, в Союзе норвежских китобоев также существовало разделение между «концессионерами» и «пелагистами».

В течение лета большинство членов этой организации поддержали предложение Йорта и Расмуссена⁶. Они высказались за изменение закона таким образом, чтобы обязать норвежские компании получать концессию на китобойный промысел, то есть разрешение от государства, независимо от того, в какой части света они работали. Это изменение в законе станет основой для переговоров с Великобританией. Целью было заключение британско-норвежского соглашения, регулирующего промысел в тех водах, где норвежцы уже давно вели промысел с британской концессией. Китобойный комитет, возглавляемый Йортом, также направил в правительство письмо с «настоятельной рекомендацией»⁷ принять предложение Союза.

«Пелагисты» во главе с Андерсом Яре считали, что предлагаемый законопроект нарушает принцип свободного моря: каждый имеет полное право свободно передвигаться в нейтральных водах и использовать их богатства, не пересекая границы территориальных владений прибрежных государств. Независимо от китобойного промысла, Норвегия как судоходная нация была заинтересована в сохранении этого принципа. Кроме того, предложение от Союза норвежских китобоев подразумевало несправедливость. Норвежские власти помогали бы одним компаниям за счет других.

Яре пошел в наступление⁸. Он нащупал у Йорта слабое место — самостоятельность и легкую смену ролей — и обвинил его в нанесении вреда интересам Норвегии в результате проведения переговоров с британцами единолично и по своему усмотрению, а также в обещаниях от имени правительства, например, в беседе с Дарнли об ограничении пелагического промысла. В ноябре 1926 года напуганный Йорт написал Расмуссену. Он знал, что Андерс Яре уже побывал на встречах в министерстве иностранных дел, и теперь слышал те же аргументы от государственных чиновников, что и в письме юриста. Несколько недель назад Йорт также получил извещение о том, что правительство назначило Яре дополнительным членом Китобойного комитета в качестве представителя «пелагистов». Йорт испугался, что возглавляемый им комитет теперь «развалится на куски»⁹.

Дипломатов и чиновников из министерства иностранных дел уже давно раздражало вмешательство Йорта в их дела¹⁰. Бывший министр иностранных дел и премьер-министр Мовинкель назначал своего родственника главой делегации по переговорам о норвежской морской границе на Севере, где британские траулеры боролись за право свободного рыболовства вплоть до морской границы, проходившей слишком близко от берега. Сам Йорт считал, что он достиг хорошего компромисса. Морские эксперты из министерства иностранных дел, напротив, заявили протест, и Стортинг счел нужным отозвать договор из-за слишком существенных уступок Йорта.

Смена правительства в 1926 году стала для Юхана Йорта и Юхана Расмуссена ударом. Они оба разделяли политические взгляды Мовинкеля и считали, что Норвегии жизненно важно поддерживать тесные и дружественные отношения с Великобританией. Люкке, напротив, стал вести более независимую внешнюю политику. Кроме того, он вовсе не питал личной симпатии и доверия к Йорту, как его предшественник. В 1927 году министр ясно дал понять Йорту и Китобойному комитету, что они больше не будут вести переговоры с британскими властями — этим будут заниматься министерство иностранных дел и посольство в Лондоне¹¹.

Тем не менее Йорт не остался в стороне от внешнеполитической деятельности. В 1926 году его назначили начальником Международной комиссии по охране китов и китобойному промыслу под эгидой Международного совета по исследованию моря (МСИМ). В стране китобоев Норвегии слова об охране китов благополучно исключили из названия и стали именовать это учреждение Международной китобойной комиссией. В марте 1927 года Юхан Йорт и его жена Констанция прибыли в Париж и поселились в новом отеле «Монталембер», где он должен был провести первое заседание комиссии¹².

«Я надеюсь, что, по крайней мере, твоя жена наслаждается парижской весной, — писал Расмуссен из дома, — надеюсь, что и тебе это удалось, если работа дает тебе время побыть простым человеком»¹³.

Йорта, правда, парижская весна совсем не интересовала. Он ответил, что получил «очень перспективное»¹⁴ предложение по поводу международного договора о китобойном промысле от французских хозяев, но старается сделать все, чтобы комиссия передавала такие вопросы правительствам, а сама занималась исключительно научной рабочей программой. Его оппонентом с французской стороны был Абель Грувель — тот самый ученый, что критиковал норвежский китобойный промысел еще в 1913 году и позднее сыграл важную роль в формировании китобойной политики французских колониальных властей.

Вопрос о международном договоре по регулированию китобойного промысла стоял также на повестке дня в Лиге Наций — предшественнице ООН. С такой инициативой выступил аргентинский специалист в области международного права Хосе Леон Суарес. Норвегия и Великобритания — страны, доминировавшие в мировом китобойном промысле, — не спешили пока заключать такое соглашение. Британцы опасались, что переговоры вдохновят многие страны на то, чтобы требовать для себя право на промысел в Антарктике. Норвежским властям было, в свою очередь, достаточно переговоров с Великобританией под двойным натиском «концессионеров» и «пелагистов».

В конце концов, Йорт решил не занимать какой-либо определенной позиции по поводу предложения о международном договоре по охране китов. Он писал Расмуссену, что на сдерживание французов «уходит слишком много сил»¹⁵. В остальном их переписка изобиловала пессимистичными комментариями по поводу норвежско-британских переговоров в Лондоне, от которых Йорта отстранили.

В то же время в Южном Ледовитом океане закончился необычный сезон. Состояние моря и, соответственно, наличие китов южным летом 1926–1927 годов значительно отличалось от привычного, поэтому промысловикам пришлось изрядно постараться, чтобы наполнить трюмы китовым жиром. Многие начальники экспедиций последовали примеру Ларса Андерсена и осмелились пойти во льды. Британские представители надзорных и административных органов не на шутку обеспокоились. Они потеряли китобоев из виду и уже не могли контролировать промысел, когда жироварни исчезали далеко в море.

Перед сезоном 1927–1928 годов стало ясно, что еще больше желающих захотят попробовать себя в новом ледовом промысле и оборудовать старые и новые жироварни так, чтобы они смогли продержаться как можно дольше, не возвращаясь к берегу. Дома все, кого интересовал китобойный промысел, с нетерпением ждали результатов.

Этот сезон также преподнес неприятный сюрприз Юхану Расмуссену. В начале 1927 года он, будучи верным своему стремлению сотрудничать с британскими властями, запросил у Великобритании концессию на китобойный промысел у острова Буве в Южном Ледовитом океане. Норвежское министерство иностранных дел ничего не знало об этом запросе, который предполагал признание суверенитета Британии над этим островом. Однако 1 декабря 1927 года на этом острове оказалась группа из двенадцати норвежцев. Они запели национальный гимн «Да, мы любим эту землю», чтобы отпраздновать событие, произошедшее несколько минут назад. Тогда капитан Харальд Хорнтведт торжественно провозгласил: «В присутствии свидетелей, именем Его Величества Хокона Седьмого, короля Норвегии, я присоединяю этот остров, называемый островом Буве, к его владениям»¹⁶.

На пути домой на маленьком экспедиционном судне «Норвегия» празднование продолжилось блинами, которые испекли на свежем пингвиньем яйце. Остров Буве, где они только что водрузили норвежский флаг, был уединенным и открытым всем ветрам. Он представлял собой самый южный из гряды вулканических островов вдоль Срединно-Атлантического хребта. Ближайший к нему материк — Антарктика. Затем следует Африка, а еще дальше — Южная Америка.

Норвежцы приплыли сюда из Саннефьорда. Экспедицию «Норвегия» снарядил судовладелец-китобой Ларс Кристенсен, сын пионера промысла Кристена Кристенсена. Как и Расмуссен, он являлся представителем старого, концессионного китобойного промысла. Занятие острова Буве должно было усилить позиции Норвегии в борьбе с Великобританией за промысел в Антарктике. Правительство Люкке снабдило экспедицию Кристенсена «Норвегия» своим секретным разрешением занять нейтральные земли в Южном Ледовитом океане в надежде на обеспечение норвежского китобойного промысла новыми базами.

В новый 1928 год, пока министерство иностранных дел все еще обсуждало с Ларсом Кристенсеном, стоит ли тут же официально заявить о новых территориальных претензиях Норвегии, агентство новостей «Рейтер» опубликовало сенсационное сообщение: Великобритания наделила компанию «Юхан Расмуссен и Ко» исключительным правом на китобойный промысел у острова Буве на десять лет. На следующий день посол Норвегии появился в британском министерстве иностранных дел с сообщением, что этот остров занят Норвегией. Британцы сначала опротестовали норвежское заявление, но, как посол в Осло сообщил в своем донесении домой, норвежцы были «слишком лиричны в своем патриотическом энтузиазме»¹⁷. Среди норвежских китобоев это событие способствовало углублению раскола, на сей раз между двумя авторитетными концессионерами — Расмуссеном и Кристенсеном.

Южным летом, когда произошло занятие острова Буве, в сезон 1927–1928 годов, в пелагическом промысле произошел решительный прорыв, отчасти с помощью слипов, отчасти благодаря ледовому промыслу на традиционных плавучих жироварнях. В этот раз в Антарктике добыли рекордное количество китов. Основную часть добычи составили синие киты, более восьми тысяч особей. Но главной сенсацией стало то, что пелагический промысел на этот раз составил две трети против одной пятой от совокупного промысла в прошлом сезоне. Освоение новых методов произошло удивительно быстро, однако не обошлось без потерь — как материальных, так и человеческих. Ледовый промысел был рискованным. Жироварня «Саутерн куин» компании «Левер Бразерс», лидирующая в этом сезоне, затонула 24 февраля 1928 года после того, как льдина пробила ее борт. Весь экипаж смогли спасти. Ранее осенью по той же причине затонуло норвежское зафрахтованное судно «Профессор Грувель». Здесь также обошлось без человеческих жертв, однако 23 января 1928 года после столкновения со льдиной у Южных Оркнейских островов перевернулся китобой «Скапа» компании Сальвесенов, и в этой аварии утонули тринадцать норвежских китобоев¹⁸. Один из них бросился в море, чтобы спасти своего товарища. Четверых членов экипажа подобрали спустя почти сутки на льдине.

Весной и летом 1928 года борьба за концессии получила свое разрешение. Снова Юхан Йорт сыграл здесь главную роль, в очередной раз сменив должность. В марте 1928 года правительство освободило его от должности главы Китобойного комитета, который вскоре окончательно развалился — все его члены одновременно подали заявление об отставке. Представители «концессионеров» и «пелагистов» так и не пришли к согласию, поэтому у Йорта не осталось никакой официальной роли в норвежской китобойной политике¹⁹. Союз норвежских китобоев попросил его взамен напрямую вести переговоры с британскими властями от его имени с целью продления концессий на промысел в Южном Ледовитом океане. Однако Йорт не сумел добиться успеха.

В пятницу 20 апреля в час дня Йорт сидел в ресторане на оживленной лондонской улице Стрэнд и обедал вместе с Лесли Брайаном Фристоном из министерства колониального управления. С момента первой их встречи миновало девять дней. Дело зашло в тупик. Начальник Фристона, Эрнст Роуланд Дарнли, был единственным, кто мог повлиять на политику британцев в области китобойного промысла в Антарктике, но он заболел и находился у себя дома за городом. Йорт поставил в своем дневнике большой восклицательный знак, когда обнаружил, что у Дарнли нет телефона.

Тем пятничным утром наконец пришло письмо от Дарнли с приглашением нанести визит в его дом. Пообедав, господа пересекли Темзу и сели в поезд на вокзале Ватерлоо до маленькой деревни Клэйгейт. Уже дома у Дарнли выяснилось, что хозяин не хотел вести прямые переговоры с представителем китобоев за спиной норвежских властей. Он считал, что ситуация вокруг китобойного промысла стала слишком непредсказуемой. Поэтому, в лучшем случае, концессии могут быть продлены на год или два.

Йорт, услышав ответ, выразил свое удивление. Он показал Дарнли письмо, свидетельствовавшее о том, что власти были в курсе его полномочий. Затем норвежец стал взывать к гордости британского чиновника — ведь это за его систему борются и Йорт, и Союз норвежских китобоев.

Господин, сидевший теперь дома с приступом астмы и не хотевший ничего решать, был главным архитектором системы концессий, появившейся после Первой мировой войны, со значительными ограничениями промысла и с комиссионным сбором за экспорт китового жира. За счет этого сбора финансировалась масштабная программа по изучению китов «Дискавери», и Дарнли все еще отвечал за нее. Именно эту систему китобои-концессионеры собирались защищать от «пелагистов». «Однако им требовалось разъяснение ситуации, — сказал Йорт, — и уверенность в том, что концессии будут действовать еще много лет».

Британцы решили посоветоваться между собой и ушли в столовую, оставив Йорта в одиночестве. Только через полчаса они вернулись обратно. Тогда Дарнли ответил, что все равно рекомендует своим подчиненным выпустить новые концессии сроком на пять лет.

Вернувшись в Лондон, Йорт позвонил Юхану Расмуссену в Норвегию. Он также переговорил с двумя обеспокоенными судовладельцами-китобоями, находившимися в Лондоне. Одним из них был Ларс Кристенсен, другим — компаньон Расмуссена Торгер Мое. Следующие две недели Йорт провел в городе и попытался достичь соглашения²⁰. В беседах с британскими оппонентами часто всплывал остров Буве. Дело по-прежнему не уладили. «Есть один маленький островок», — намекнул с улыбкой министр по делам колоний Лео Эмери в частной беседе с Йортом.

Нападки Андерса Яре, судя по всему, стали для Йорта хорошим уроком. Теперь он тщательно вел записи, когда речь шла об острове Буве. Тема неизменно поднималась оппонентами, а он сам настаивал на том, что это дело его, частного представителя одной заинтересованной организации, совсем не касается. Тем не менее во время пребывания в Лондоне он выступал в качестве переговорщика между норвежскими судовладельцами-китобоями по делу острова Буве. Вернувшись в Осло, Йорт снова взял на себя роль посредника между британцами и Расмуссеном, когда судовладелец попробовал выйти из затруднительного положения, отказавшись от концессии на промысел у острова Буве²¹.

Британцы после нескольких месяцев препирательств в конце концов решили признать суверенитет Норвегии над этим островом. Тем не менее этот остров так и не принес никакой практической пользы ни для китобойного промысла, ни как-либо иначе. Там невозможно было оставить судно на стоянке. Все, что норвежцы там устанавливали — здания или флагштоки, — сдувало ветром.

Что касается продления старых британских концессий на китобойный промысел, то заказчики из Союза норвежских китобоев остались недовольны результатами переговоров, с которыми Йорт приехал домой. Новые условия выдачи концессий еще больше ослабили их приверженцев в конкуренции со свободными «пелагистами». Только уже поздним летом 1928 года Союз норвежских китобоев принял предложение британцев. В то же время началась новая «пелагическая лихорадка». Телеграммы с результатами промысла из Южного Ледовитого океана в сезон 1927–1928 годов, а также перспективы успеха без концессий вызвали интерес у инвесторов в Вестфолле и в остальной Норвегии, а также в Великобритании. Целых семь плавучих жироварен снарядили в 1928 году против одной в прошлом году. Пять из них оборудовали слипом. На следующий сезон строили еще более грандиозные планы, но многие выступали против избыточного промысла.

«Промысел со всех новых жироварен, могущих брать с собой столько китобойных судов, сколько пожелают, стал серьезным испытанием для популяций антарктических китов»²², — сказал потомственный китобой Ларс Кристенсен в интервью газете «Саннефьорд блад». «В интересах предприятия осмелюсь надеяться, что здравый смысл победит, и довольно скоро»²³, — писал секретарь Союза норвежских китобоев Сигурт Ристинг.

«Пелагисты» отвергали такие опасения, считая их проявлением плохо скрываемых собственных интересов. Юрист Арнольд Рэстад, сам состоящий в правлении пары компаний, ведущих свободный пелагический промысел, писал в своей книге «Китобойный промысел в открытом море»: «Здесь, с одной стороны, компании-концессионеры столкнулись с неожиданной конкуренцией, а с другой — колониальные державы встретились с угрозой потери значительных доходов. Поэтому наиболее естественным для одних и других будет стремление убедить друг друга в том, что новые конкуренты, эти новые “нарушители”, грозят уничтожением всех китов»²⁴.

Каким бы ни виделось будущее китобойного промысла — светлым или мрачным, — было ясно, что оно будет пелагическим. Переоснащение шло темпами, поражавшими многих. Весной 1929 года даже сам Дарнли в министерстве колониального управления понял, что британская система концессий свою роль выполнила. «Лицензии уже не имеют ценности для их получателей»²⁵, — писал он обреченно. Китобойные компании с такой скоростью теряли зависимость от контролируемых британцами береговых баз, что он удивлялся, как еще находятся желающие платить лицензионные сборы.

Дома, в Норвегии, и китобои, и власти наилучшим образом приспособились к сложившейся ситуации. Союз норвежских китобоев был официально распущен 11 мая 1929 года и воссоздан как Ассоциация китобойных компаний. Новая организация должна была охватить как старые компании, так и новые пелагические, а также многие иностранные предприятия. Важным мотивом создания Ассоциации было объединение усилий и укрепление позиций продавцов китового жира против его покупателей.

В то же время в Стортинге обсуждался новый закон о китобойном промысле. Работа над законопроектом началась как следствие инициативы Йорта и Расмуссена тремя годами ранее о законодательном регулировании пелагического промысла посредством Союза норвежских китобоев.

Правительство Мовинкеля, который снова пришел к власти, подчеркивало в законопроекте, что Норвегия больше остальных государств заинтересована в сохранении популяции китов, не только в «предотвращении истребления определенного вида животных»²⁶, но также в обеспечении ресурсов для будущего промысла. Предложения о концессиях на промысел в нейтральных водах, тем не менее, отвергли. Правительство указало на опасность того, что компании из других стран, с которыми у Норвегии нет никаких соглашений, перехватят пелагический промысел, если его запретят норвежцам.

«Пелагисты», включая Андерса Яре, активно поддержали главные охранные меры предлагаемого закона, чтобы показать, что и они заинтересованы в сохранении популяций китов. Первой мерой был полный запрет на промысел гладких китов. «Они стали редкими, а после того как перестали использовать китовый ус, потеряли промысловую ценность»²⁷, — объяснял Хенрик Мельсом на закрытом совещании в международном комитете Стортинга. Далее предлагалось запретить промысел детенышей и кормящих самок по всему миру. Кроме того, правительство получило полномочия на запрет китобойного промысла в тропических и субтропических водах. Промысел в теплых местах зимовок, где киты производили потомство и часто были тощими, не имел особого коммерческого смысла, и многие в отрасли его критиковали.

Угадайте, кто стоял на трибуне в зале заседаний Стортинга и выступал с основным докладом 14 июня 1929 года в ходе обсуждения законопроекта о китах? Правильно, Юхан Йорт собственной персоной! Он состоял в партии Свободных левых, и его призвали в качестве заместителя депутата. Йорт выразил горячую поддержку правительственному законопроекту. Он хотел, чтобы все знали, что «и сами китобои требовали такого закона».

Тем не менее в одном месте Йорт отошел от формулировок в прилагаемых к законопроекту документах. Правительство использовало выражение «открытое море». Свобода мореплавания — дело хорошее, но традиционная трактовка специалистами в области международного права открытой акватории как находящейся вне пределов территориальных вод государств не давала достаточных оснований для обсуждения охранных мер в отношении популяций рыб или китов, которых добывали с помощью траулеров или плавучих китобаз, считал Йорт. Поэтому на основе своего опыта в области международного сотрудничества он предлагал называть открытое море общим. Его богатства следует расценивать не как бесхозную дичь, но как общее достояние народов.

Зачатие антарктических синих китов в основном происходило, когда в Южном полушарии была зима. Об этом смог с уверенностью заявить в 1929 году любознательный секретарь Ассоциации китобойных компаний Сигурд Ристинг. Он собирал статистические данные в течение длительного времени по более чем тысяче зародышей синих китов, найденных в чреве убитых самок на наземных станциях и плавучих китобазах, и анализировал, как они вырастали за сезон. Ристинг рассчитал, что беременность длилась один год. На сегодняшний день известно, что этот период длится десять- двенадцать месяцев, а спаривание происходит поздней осенью.

Обычно у всех особей и женского, и мужского пола из половых органов видна только продолговатая щель. Пока китов разделывали у борта судна, она оказывалась весьма полезной. Новички, которым часто поручали пришвартовать плоскодонку мясников, предпочитали цепляться швартовочным крюком за эту щель, а не за твердое сало¹, — рассказывал один старый китобой. Поэтому, добавлял он, этих ребят часто называли неприличным словом.

У мертвых самцов пенис, достигавший у взрослых особей более двух метров, часто вываливался наружу. При жизни, напротив, киты удивительно хорошо контролируют движения своего детородного органа с помощью внутренних мышц, крепящихся к рудиментам бедренных костей, доставшихся им от сухопутных предков. Эти кости не имеют у китов никакой другой функции, кроме удержания половых органов.

Китобои рассказывали, что иногда им приходилось видеть синих китов, дрейфующих на поверхности и спаривавшихся во время промыслового сезона в Южном Ледовитом океане, то есть не в то время, когда обычно зачинались детеныши². Ни одному биологу еще не удалось понаблюдать за процессом спаривания самого крупного животного в мире ни на Юге, ни на Севере.

В последующие годы, напротив, биологи часто наблюдали североатлантических синих китов, державшихся парами. Они вместе всплывали на поверхность, держась на расстоянии меньше одной длины туловища друг от друга, и снова ныряли за едой, сохраняя ту же дистанцию. Ученые опознают многих китов по рисунку из пятен на спине, также они смогли определить их пол с помощью небольших проб кожи и сала. Поэтому они знают, что два животных одного пола время от времени могут плавать синхронно, но, если пара держится вместе больше часа, почти всегда это представители разного пола. Пара держится вместе довольно долго — неделями, а то и больше. Впереди всегда идет самка, самец следует за ней. Синхронное плавание становится более обычным к концу лета, когда приближается время спаривания.

Если другой самец приблизится к паре, которая держится вместе, то начинается спектакль. Киты устраивают соревнования по плаванию под водой, где все трое животных движутся с такой скоростью, что могут взлететь в воздух, как ракета. Во время соревнования синие киты издают громкие отрывистые звуки. Ученые предполагают, что такое плавание — это форма борьбы за самку или испытание сил среди самцов на глазах у самки, которая выступает в качестве и зрителя, и заинтересованного лица.

Сам процесс спаривания происходит тогда, когда синие киты покидают летние пастбища, а поскольку синих китов редко наблюдали зимой, мы мало знаем о том, что происходит дальше. Вероятно, самец синего кита следует за самкой или плавает вместе с ней потому, что таким образом он обеспечивает себе возможность спаривания более поздней осенью или зимой; может, потому, что произвел на самку впечатление; или потому, что таким образом он держит остальных самцов на расстоянии.

Если половая жизнь синих китов покрыта тайной, то с гладкими китами дело обстоит иначе. И гренландского кита, и северного гладкого кита, и их близких родственников из Южного полушария или из северной части Тихого океана можно часто заметить собравшимися большой группой, где самка держится на поверхности брюхом вверх, а вокруг нее — множество самцов; иногда их количество доходит до двадцати и более. Ближайшие самцы размахивают в воздухе огромными, способными к маневрированию пенисами, и пытаются попасть в половую щель самки. Наблюдали случаи, когда это удавалось сразу двум самцам. Похоже, что самки являются инициаторами этих собраний, созывая самцов.

Беспорядочный образ жизни самки гладкого кита отразился на анатомии самцов. Яички одного индивида могут весить до одной тонны — 972 килограмма³. По сравнению с родственными видами, прослеживается тенденция, что чем с большим количеством самцов спаривается самка, тем крупнее яички у самца, просто потому, чтобы увеличить шансы на победу именно его семени.

Самые тяжелые яички синего кита, найденные при разделке туш на береговых станциях и китобазах в Южном Ледовитом океане, весили не более 70 килограммов. Это явно указывает на то, что самки синих китов не так часто меняют партнеров во время брачного периода, как самки гладких китов. Сами ли они предпочитают это или всему виной способность основного партнера держать своих соперников на расстоянии, никто не знает.

После брачного периода самец синего кита снова становится одиночкой. Он не принимает участия в выращивании детеныша, который рождается почти через год после зачатия. Китенок питается молоком матери в течение полугода, следует за ней повсюду и учится у нее. Затем он ее покидает. Половой зрелости молодой кит достигает в возрасте восьми-десяти лет, если выживает. Море опасно даже для детенышей самого крупного животного в мире. В некоторых морях у многих синих китов есть шрамы от зубов косатки.

Если самцы гладких китов производят большое количество спермы, чтобы победить соперников уже внутри тела самки, то самец синего кита получает преимущество, вероятно, путем длительных ухаживаний за самкой. Его одинокое плавание по морям и океанам сопровождается громкой песней, адресованной скорее всего потенциальным партнерам. Песня рассказывает, где он находится; возможно, в ней говорится и о том, что у него достаточно сил и способностей для того, чтобы петь; а также и о том, к какому стаду синих китов он принадлежит, если самка предпочитает держаться своих. Если он встретит самку, не отвергающую его, потребуются, судя по всему, долгие ухаживания в виде синхронного плавания, соревнований и других упражнений, о которых мы не знаем, пока он наконец получит возможность стать отцом малышей, с которыми никогда не будет жить вместе.

В Саннефьорде есть памятник самцу синего кита, правда, спрятанный в углу Музея китобойного промысла. Это китовый пенис, когда-то принадлежавший синему киту⁴. Правильнее сказать, это только кожа — снятая, высушенная и установленная на лакированную деревянную подставку с одной лампочкой. Эта узкая и длинная конструкция размером примерно с рост взрослого человека. Кожа жесткая и прозрачная, и когда включают свет, она меняет цвет с серого до желтого. Кто-то привез эту кожу домой, вероятно, из Южного Ледовитого океана и сделал лампу сам или с помощью умельцев. Прежде чем попасть в музей, эта лампа наверняка освещала дом какого-нибудь китобоя.

Газета «Афтенпостен» назвала ее «гордостью всего Саннефьорда»¹. Китобаза с гордым именем «Космос», возвышавшаяся над маленькой гаванью в августе 1929 года, стала не только самой крупной в истории китобойного промысла. Плавучая жироварня 169 метров длиной и шириной 23 метра была также самым крупным танкером и, соответственно, самым крупным грузовым судном какого-либо вида.

Управляющий акционерным обществом «Космос» Андерс Яре сам показывал это чудо прибывшим журналистам из столичных газет. Для него «Космос» стал олицетворением триумфа над конкурентами и критиками. Последние годы Яре трудился не покладая рук и теперь встал во главе целой группы китобойных компаний с общим руководством и владельцами.

Маленький самолет кружил вокруг китобазы, пока Андерс Яре проводил экскурсию². Знаменитый смельчак Лейф Лиер пару лет назад уже совершил пробный рейс и искал китов с воздуха у побережья Норвегии. Теперь он собирался помочь китобоям в поиске добычи в Южном Ледовитом океане. Для такого случая Лиер приобрел кремово-желтый «Де Хевиленд Мот» с двумя сиденьями, простым пропеллером спереди и понтонами для взлета и посадки на море. Понтоны можно было заменить на лыжи, чтобы сделать то же самое на снегу или на льду.

Самолет в Южном Ледовитом океане — это грандиозно! Только корреспондент газеты «Арбайдерблад» не дал вскружить себе голову. По его мнению, сидевший на огромной разделочной палубе китобазы самолет Лиера смотрелся, как вошь на ладони³.

Если все прежние плавучие жироварни были переоборудованы из пассажирских или грузовых судов, то «Космос» специально построили для китобойного промысла на одной из верфей в Белфасте. Яре заказал судно в начале января 1928 года, еще до создания акционерного общества. Инженер Кристиан Фредрик Кристенсен, возглавлявший ранее работы по строительству подъемного слипа на «Лансинге», стал главным конструктором. В нижней части «Космос» был танкером. Все дно корпуса предполагалось заполнить жидким китовым жиром и горючим, танкерные отсеки разделялись переборками. Над танкерными отсеками находилась жироварня, где все оборудование для вытопки жира собрали в одном зале. На открытой верхней палубе большую часть пространства выделили под разделку туши. На корме у «Космоса», разумеется, имелся подъемный слип.

Семь новеньких промысловых судов под общим названием «Кос», различавшиеся лишь римскими цифрами от I до VII, пришли из Северо-Восточной Англии, из Мидлсборо, с верфи «Смит Док и Ко», перенявшей эстафету главного поставщика китобойных судов от норвежской «Акерс Меканиске Веркстед». Со времен Фойна конструкция этих судов претерпела значительные изменения. Использование китобоев для охоты на подводные лодки во время Первой мировой войны способствовало ускорению технического развития, и одним из усовершенствований 1920-х годов стал охотничий мостик — наклонный трап от капитанского мостика к гарпунной пушке на носу, дававший гарпунеру больше свободы передвижения во время охоты. Каждый из семи «Косов» был около 37 метров в длину, что на 12 метров больше, чем «Вера и Надежда» Фойна. Как и китобаза «Космос», суда типа «Кос» работали на паровых машинах с нефтяным горючим и развивали мощность, которая покойному Фойну даже не снилась.

Экспедиция «Космоса» привлекала внимание сама по себе, но столичная пресса собралась в Саннефьорде еще и потому, что общая численность китобойного флота выросла в короткие сроки. В общей сложности тринадцать новых плавучих жироварен-китобаз сошло со стапелей в этом сезоне, а также появилось как никогда много китобойных судов и, соответственно, персонала. Хотя Яре был «человеком дня», как писали многие газеты, либеральная «Дагбладет» приправила свой репортаж из Саннефьорда интервью с легендарным «чертом» Ларсом Андерсеном, который работал на другую компанию. Его загорелое лицо было «немного восторженно мальчишеским, по сравнению с другими гарпунерами, но с той же уверенностью в его светло-голубых глазах»⁴. Андерсен считался самым высокооплачиваемым гарпунером в мире. Журналист из «Дагбладет» утверждал, что тот зарабатывал как минимум 130 тысяч крон в каждой экспедиции на Юг. Большинство гарпунеров довольствовались всего несколькими десятками тысяч.

«“Буржуазная пресса” рассказывала сказки о том, как якобы разбогатели китобои»⁵, — писала социалистическая газета «Ар- байдербладет». Абсолютному большинству оставалось только с завистью смотреть на баснословные суммы вознаграждений для лучших гарпунеров. Новичок шестнадцати-восемнадцати лет получал за сезон меньше тысячи крон, по словам «Арбайдербладет», а опытный, обученный моряк мог, в лучшем случае, рассчитывать на четыре тысячи крон, и это за более тяжелый труд, чем на родине. Рабочие-специалисты, как, например, мясники, разделывавшие тушу, имели в общей сложности шесть-семь тысяч крон с учетом зарплаты и доли от прибыли.

Журналист «Арбайдербладет» предупреждал о том, что отрасль захватили спекулянты и дело закончится тем, что она окажется в руках «иностранных производителей мыла». Судя по всему, репортер намекал на компанию «Левер Бразерс». Посредством норвежской жироперерабатывающей компании «Де-Но-Фа» они владели несколькими акциями в «Космос», а их интересы в правлении представлял вначале директор «Де-Но-Фа» Фредрик Блум. Компания «Левер Бразерс» очень тесно сотрудничала с другими предприятиями, покупавшими китовый жир у китобойных компаний, так что на практике все китобои продавали свою продукцию единственному покупателю. Через несколько недель после отправления «Космоса» пришло известие, что «Левер Бразерс» слилась с нидерландской компанией «Маргарин Юни». Новая компания «Юнилевер» стала еще более могущественным клиентом продавцов китового жира.

Даже консервативная газета «Афтенпостен» обратилась к Яре с критикой: «Если вы отправляетесь на китов с такими силами, не приходило ли вам в голову, что таким образом киты вскоре будут истреблены?»

«Об этом никто не может сказать с уверенностью, — ответил тридцатисемилетний судовладелец. — В любом случае, здесь никто из полутора тысяч человек персонала и шести управляющих промыслом не слышал ничего подобного»⁶.

Яре задали ряд вопросов о полном уничтожении китов этим летом, вероятно, потому, что были гневные статьи в газетах за авторством некоего Бьярне Аагорда. Он обвинял «Космос» и другие инициативы Яре в «безумной экспансии»⁷ промыслового флота. Автор предрекал, что в итоге они истребят всех китов и погубят промысел. С ноября 1928 года Аагорд требовал, чтобы правительство вмешалось в эту ситуацию⁸. Закон об охране китов, только что утвержденный Стортингом, он считал совершенно беззубым.

«Как акулы и косатки, мы упиваемся этой кровью, — писал Аагорд, — и через несколько сезонов уничтожим не только для себя, но и для других предприятие, которое строилось поколениями и приносило постоянный ежегодный доход тысячам наших соотечественников. Кучка злобных господ разгуливает в резиновых сапогах и спекулирует на полном уничтожении целой отрасли с единственной целью — собственном обогащении»⁹.

Аагорд когда-то был успешным предпринимателем. В годы депрессии в начале 1920-х годов после горячих спекуляций судовыми акциями на Осло-бирже к концу Первой мировой войны он потерял и состояние, и должность управляющего директора компании по производству минеральной воды «Фаррис», которую сам и основал. Теперь Аагорд занимался литературным творчеством. При поддержке своего друга и благотворителя, судовладельца-китобоя Ларса Кристенсена, он работал над масштабным трудом о промысле и открытиях в Антарктике. Изучая историю китобойного промысла, он вышел на проблему, ставшую предметом его борьбы, — охрану популяций тюленей и китов в Южном Ледовитом океане с тем, чтобы они могли послужить и следующим поколениям.

Сам Аагорд никогда не работал и не инвестировал в китобойный промысел. Однако он был другом потомственного китобоя Ларса Кристенсена, который выделял большие суммы на благие цели, как, например, на Музей китобойного промысла в Санне- фьорде, открывшийся в 1927 году, и литературную деятельность самого Аагорда. Объектом его нападок стали новые люди в китобойном промысле — «воротилы», как он их презрительно именовал, и «дельцы» — так в то время называли спекулянтов. «Новые спекулянты хорошо знали, что они делают, — считал Аагорд. — С самым расчетливым цинизмом они использовали неведение народа и расслабленность прессы»¹⁰. В статьях Аагорда чувствовалась горечь, исходившая, возможно, от его собственного социального падения¹¹. Словесные перепалки временами становились настолько острыми, что противникам было легче вовсе отбросить сомнения.

«Не обращайте внимания на писанину Бьярне Аагорда, — писал Яре в газету «Норгес хандельс ог шефартстиденде» перед отправлением «Космоса» на Юг, — у нас нет никаких оснований отвечать на его глупости»¹².

«Космос» и семь китобоев вышли из Саннефьорда 10 августа. Команда насчитывала 310 человек. На верфи «Фалмут» в Корнуолле суда окончательно привели в порядок, а затем флотилия отправилась через Атлантический океан к карибскому острову Кюрасао, где «Космос» наполнил трюмы под завязку, взяв на борт целых 21200 тонн горючего. Далее путешествие проходило через Панамский канал и наискосок через Тихий океан. Один ветеран- китобой писал домой: «Сидя сегодня на борту 22 500-тонного “Космоса” в своей уютной каюте с электровентилятором на столе, охлаждающем наши головы в тропическую жару, и с ледяной водой из электрического холодильника для утоления жажды, я вспоминаю, как раньше плавал на шхуне “Нимрод” на Север, чтобы ловить китов у Шпицбергена, и происходящее кажется мне сказкой»¹³.

После захода в порт Веллингтон, столицу Новой Зеландии, экспедиция «Космоса» направилась к ледовой кромке к северу от моря Росса. Здесь начался промысел. Флотилия «Космоса» не форсировала льды и не проходила в море Росса по другую сторону, как это сделал шесть лет назад Карл Антон Ларсен.

В первый промысловый день, воскресенье 20 октября 1929 года, четверо из китобоев «Кос» добыли каждый по синему киту. Изначально в китобойном промысле было важно не напугать китов, иначе они уплывали, быстро набирая скорость. Нужно было приближаться к ним осторожно, пытаясь рассчитать, где кит вынырнет в следующий раз. Теперь же китовая охота претерпевала изменения. Имея более мощные двигатели на промысловых судах, китобои все чаще начинали преследовать кита, пока у того не заканчивались силы и ему приходилось снижать скорость. Норвежские китобои называли новый метод «прусской охотой»¹⁴. Возможно, это выражение появилось в результате распространенного убеждения о высокой эффективности прусских солдат. Со временем китобои на собственном опыте убедились, что пугать китов в некотором роде даже выгодно, потому что, когда они плывут быстро, им приходится чаще выныривать на поверхность, чтобы дышать, и тогда над водой показывается большая часть тела, так что гарпунеру легче произвести точный выстрел¹⁵.

В бочке высоко на мачте находился впередсмотрящий. При хорошей погоде он видел, как синело море — так говорили, когда кит поднимался к поверхности и вода приобретала синеватый оттенок. Тогда именно впередсмотрящий корректировал курс судна. Гарпунер мог бегать вниз-вверх по охотничьему мостику между гарпунной пушкой и капитанским мостиком, пока наконец не оказывался на удобном для выстрела расстоянии. «Косы» из флотилии «Космоса» охотились в районе, где было много льда. Стоящему у штурвала приходилось следить, чтобы избежать опасного столкновения во время охоты.

Опытные гарпунеры хорошо предсказывали, где кит вынырнет в следующий раз, однако каждый отдельный кит вел себя по-разному. Некоторые уже имели горький опыт от встречи с людьми на судах, они пускались в бегство сразу же, как только замечали китобоев. Но другие животные были наивными и доверчивыми. Время от времени какой-нибудь любопытный молодой кит даже подплывал к судну, чтобы посмотреть на гребной винт¹⁶.

Китобаза и семь китобоев поддерживали связь по радио. Они использовали особый шифр. Так они могли скрыть от потенциальных конкурентов, прослушивавших данную волну, где находится кит.

На палубе «Космоса» площадью 2300 квадратных метров могли обрабатывать одновременно две-три туши. Слип поднимался к разделочной площадке. Там, конечно, поверхность покрывал жир от сала, но, в общем, было довольно чисто. Лебедки поднимали тушу со срезанным салом на кровавую и зловонную «мясную» палубу, где с туши срезали мясо и удаляли внутренности, а также пилили огромные кости с помощью шумных пил. Все части китовой туши спускали в различные люки, ведущие к выварочным аппаратам на хорошо организованной палубе-жироварне. Производственная мощность была огромной. Выпариватели ежедневно производили 200 тысяч литров пресной воды.

«За первую неделю на “Космосе” выработали шесть тысяч баррелей жира», — сообщила газета «Саннефьорд блад» 28 октября. К концу месяца переработали 111 синих китов. В ноябре это количество возросло до 273 особей. С декабря китобойные суда начали привозить, помимо синих китов, значительное количество сельдяных полосатиков и горбачей.

В то же время, когда «Космос» начал промысел, Юхан Йорт наконец прибыл в Южный Ледовитый океан. Вместе со своим сотрудником Юханом Руудом он отправился на Юг через Атлантику на борту другого специально построенного и только что сошедшего со стапелей судна — китобазы «Викинген». Она была меньше «Космоса», но ее сконструировал тот же инженер. Экспедиция на «Викингене» держалась вдоль ледяной кромки, в открытом море между островом Буве, Южной Георгией и Южными Оркнейскими островами. Здесь синие киты водились в большом количестве. Успех «Викингена», «Космоса» и других, кто промышлял на новых территориях, показал, что Йорт в любом случае был прав в своих предположениях лишь отчасти, когда пятнадцать лет назад выступал перед британской комиссией. Воды вокруг всего антарктического континента были богаты китами.

Путешествие на «Викингене» в качестве пассажира стало слабым утешением для Йорта, который множество раз безуспешно пытался добиться финансирования масштабной научной экспедиции в Южный Ледовитый океан. Вместе с Руудом они занимались исследовательской работой везде, где только могли. Если другие на борту разделывали синих китов и варили жир, то зоологи закидывали с палубы сачки для сбора планктона на длинных удочках, чтобы изучить, как цветет море. Везде они находили в большом количестве диатомовые водоросли. Этот микроскопический фитопланктон создавал основу пищевой цепочки. Им удалось поймать и мелкий зоопланктон, а также икру и личинки криля, однако взрослых особей захватить не удалось. Взрослый криль редко попадает в сачок. Вместо этого Йорт и Рууд нашли множество криля в желудках всех трехсот китов, которых им удалось исследовать за время сезона, за исключением некоторых молодых животных — там нашли остатки материнского молока. Находка молока показала, что китобои иногда не соблюдали норвежский закон об охране китов, запрещавший добычу кормящих самок и молочных детенышей.

В этот рейс Йорта пригласил друг Юхан Расмуссен. Изначально судовладелец создал компанию-владельца «Буве Вейлинг Ко» в ожидании британской лицензии на промысел у острова Буве. От лицензии он уже давно отказался. Компанию переименовали в «Викинг Вейлинг Ко Лтд». Но даже простые норвежцы заметили большой изъян — предприятие было британским. «Викинг Вейлинг Ко Лтд» имела регистрацию в Лондоне, котировалась на Лондонской бирже и по большей части находилась во владении британцев, хотя и управлялась из Саннефьорда. Компания также функционировала как холдинг и покупала акции норвежских китобойных компаний группы Расмуссен. К тому времени британские и норвежские интересы в области китобойного промысла переплелись так тесно, что стало трудно определить, какой стране какая компания принадлежала. Норвежские китобои много лет ездили в Лондон и встречались там с инвесторами. Сначала они исследовали возможности для продажи бизнеса целиком в том случае, если британские власти больше не дадут норвежцам концессий. Затем они ездили за капиталом для пелагического промысла. «Космос» Андерса Яре была норвежской акционерной компанией, но почти треть ее капитала принадлежала иностранцам, преимущественно британцам.

На борту «Викингена» Юхан Йорт восхищался трудом и мотивацией китобоев. Он наблюдал приступы «китовой болезни», то есть мрачное настроение на борту, если не удавалось добыть кита, и в то же время большую радость, когда работа снова начиналась и перспективы получить прибыль возрастали. «Сверхурочные работы, недосыпание, тяжелый труд круглыми сутками, снег и ледяной ветер, с одной стороны, и азартный труд, шутки и хорошее настроение, улыбающиеся, дружелюбные лица везде, куда бы ты ни шел, любая помощь, если тебе что-то нужно, — с другой»¹⁷. Для Йорта этот опыт стал опровержением разрушительной марксистской теории классовой борьбы. «Система распределения прибыли, когда каждый участник китобойной экспедиции снизу доверху получает свою долю от результатов промысла, служила примером для остального общества»¹⁸, — считал он.

Наблюдения за ударным трудом китобоев Юхан Йорт воспроизвел в своей книге, когда он наконец получил возможность спокойно поработать над путевыми заметками во время плавания в Южный Ледовитый океан и обратно, и в дни непогоды, когда взятие проб планктона невозможно. В своей книге шестидесятилетний профессор предупреждал об опасности социализма и свободного народного правления. Он высказывался за то, что называл «реформой демократической деспотии»¹⁹. Закон об охране китов 1903 года в книге не упоминался, однако это был один из многих случаев, когда Йорт считал, что народное правление, к чему часто подстрекают социалисты и коммунисты, не приведет к разумным результатам²⁰. Профессор хотел, чтобы страной управляла умная элита — аристократия, именно это слово он употреблял, — как в Римской республике или в Древней Греции. «Если демократию нельзя реформировать так, чтобы компетентное правительство или сенат получили большую часть властных полномочий, — писал он в своем заключительном призыве к молодежи, — альтернативой является полная ликвидация демократии, хотя это станет поражением для моего поколения».

Пока Йорт работал над книгой и пробами планктона на борту «Викингена» в атлантической части Антарктики, Лейф Лиер пробовал совершать полеты с «Космоса», находившегося с противоположной стороны континента, к югу от Тихого океана и Новой Зеландии. Самолет спустили с китобазы со сложенными крыльями. Уже внизу крылья расправились, и Лиер набрал скорость, взлетев с поверхности моря. Самый долгий из его полетов, совершенных до отплытия на «Космосе», продолжался пять часов. Под ним простиралось море, волнующееся или покрытое льдом.

Ранним утром, на второй день после Рождества, Лиер сидел в своей каюте и писал в дневнике: «На Рождество была удивительная погода — тихо, тепло и солнечно. Сегодня туман. Надеюсь, он рассеется, потому что я планировал полет на запад к архипелагу Баллени»²¹.

Его надежды оправдались. Когда он взлетал в шесть часов утра, солнце уже стояло высоко. Рядом с ним на пассажирском сиденье устроился двадцатипятилетний судовой врач Ингвальд Шрейнер, который тоже был авантюристом. Он принял участие в экспедиции, чтобы заработать денег и купить себе парусную яхту. На ней он собирался отправиться в кругосветное путешествие.

Время шло, но самолет все не возвращался. В ночь на третий день после Рождества «Космос» организовал масштабную поисковую операцию. Китобойные суда флотилий «К.А. Ларсен» и «Саутерн принсесс» помогали в поисках, потом к ним подключились и сами китобазы. Газеты на родине в течение нескольких дней сообщали все новые версии случившегося. Может быть, они совершили вынужденную посадку и спаслись на одной из льдин или на необитаемом острове? Постоянно высказывались новые предложения, кого следует отправить на поиски Лиера и Шрейнера — норвежских пилотов из Новой Зеландии или, может быть, американского первооткрывателя Ричарда Бирда, — но все безуспешно. Ни самолет, ни людей так и не нашли.

С коммерческой точки зрения первое антарктическое плавание «Космоса» стало успехом. Из ровно тысячи синих китов, пойманных в первый сезон, и 822 китов других видов «Космос» вытопил 117 300 баррелей жира, что соответствует примерно 20 тысячам тонн. Управляющий Яре смог разделить прибыль между акционерами, каждому полагалось по 20 процентов. В общей сложности в этот промысловый сезон в Антарктике было добыто 18 тысяч синих китов — гораздо больше, чем когда-либо прежде.

Флот, отправившийся в Южный Ледовитый океан в следующий промысловый сезон 1930–1931 годов, стал еще больше — в его составе насчитывалась 41 китобаза и 200 китобоев. Общая мощность двигателей китобойных судов увеличилась в три раза всего за три года. Никогда, ни до, ни после, не добывали столько синих китов. Только «Космос» добыл 1553 кита в своем втором рейсе. В общей сложности в сезон 1930–1931 годов в Антарктике добыли более 29 тысяч синих китов, не считая неучтенного количества убитых, но потерянных. Впоследствии оказалось, что промысел одного этого сезона составил десятую часть всей изначальной популяции.

Рекордное количество китового жира, более 600 тысяч тонн, пошло в основном на маргарин. Технология отвердевания жидкого жира к концу 1920-х годов значительно усовершенствовалась, и теперь его можно было превратить в отличный пищевой жир, таявший во рту, как сливочное масло.

Дидрик Терневик рубил дрова. Мечта юноши с острова Тьоме под Тёнсбергом сбылась — его берут на китобазу, в самый последний момент перед отправлением экспедиции на Юг. Теперь ему нужно позаботиться о том, чтобы заготовить для матери и младшей сестры дрова на зиму. На протяжении нескольких последних недель Дидрик оставался единственным мужчиной в доме, потому что его отец уже отправился во льды к китам.

Дома мать готовила сыну одежду. «Верхняя и нижняя одежда, чулки и носки, рукавицы и шарф, рыбацкие сапоги и непромокаемый костюм, зюйдвестка и меховая шапка, рабочая и праздничная одежда! Здесь была и мазь, если вдруг он что-нибудь себе натрет, живица, сироп от кашля, пластыри и чистые льняные полоски для перевязки, если он порежется»¹. Для такого случая мать даже достала Дидрику первую бритву.

В конце сентября Дидрик заплатил за перевозку на материк на моторной лодке, а затем отправился на автобусе в Саннефьорд. Стоя на борту китобазы, он смотрел на людей, прощавшихся на берегу. Они пожимали друг другу руки. «Кто-то разговаривал и улыбался, другие выглядели серьезными, и очень немногие плакали. Все должны были сохранять лицо и постараться не отягощать расставание для тех, кто отправлялся в путь»². Небольшие суда доставляли членов команды на китобазу, стоявшую неподалеку на рейде.

Другой мальчик четырнадцати-пятнадцати лет, сын мелкого крестьянина Эйнар Сюнд, также стоял на борту своей китобазы и смотрел на Саннефьорд, куда он приехал на повозке вместе с матерью и сестрой: «Автомобиль за автомобилем заворачивали на пристань — приезжали промысловики, отправлявшиеся в рейс, их знакомые, любимые и родственники, пришедшие их проводить. Высокие, открытые “форды” и низкие закрытые автомобили — все двигались вперемешку. У каждого автомобиля на багажных полках сзади были прикреплены судовые короба, или рюкзаки, или чемоданы»³. Автомобили были видимым показателем благополучия жителей Вестфолла вследствие доходов от китобойного промысла.

Дидрик и Эйнар — литературные персонажи. Оба были главными героями детских мальчишечьих книг, изданных в 1930-е годы — «Скауты отправляются на китобойный промысел» Сверре Амундсена и «Мальчики-китобои» Яна Эстбю. Конечно эти мальчики — вымышленные фигуры. Однако многие норвежские юноши среднего подросткового возраста действительно оставляли свои семьи и отправлялись на китобойный промысел вместе со взрослыми. Их обязанности, естественно, соответствовали их способностям и силе. Самые юные, например, работали на камбузе, где помогали поварам и служили официантами.

Вероятно, расставание проходило для этих молодых ребят легче, чем для членов их семей. Некоторые ветераны рассказывали в старости, как тяжело было уезжать из дома, когда только что женился. Многие уже успевали обзавестись детьми и боялись оставлять жену одну с малышами. И среди мужчин, и среди женщин находились такие, кто не мог вынести расставания у трапа судна. Поэтому не все приходили на проводы, хотя и жили рядом.

Одна жена китобоя рассказывала спустя много лет, что, когда она поехала провожать мужа и поднялась в день отъезда на борт китобоя, на котором он должен был отправляться на Юг, она только поцеловала его в щеку. «Все объятия остались дома!»⁴

Китобазы и китобойные суда в Южном Ледовитом океане — по крайней мере, до Второй мировой войны — были сугубо мужским миром, так что какие-либо контакты с женщинами случались при заходе флотилии в гавань по пути на Юг или на Север. Дома все было иначе. Некоторые жены китобоев сталкивались с надоедливыми или даже пугающими приставаниями мужчин, которые стучались в их дома темным поздним вечером. Многие сплетничали и смеялись над женщинами, к которым приходили «дровосеки» в отсутствие мужей — то есть мужчины, помогавшие с хозяйственными делами и, возможно, с кое-чем еще. Со временем «дровосек» стало синонимом слова «любовник».

Если от таких визитов рождались дети, все, разумеется, понимали, что произошло. Годовой график южного промысла проявлялся и в рождаемости. Китобои приходили домой обычно в мае, многие дети зачинались в течение лета, а в феврале, марте и апреле родильные учреждения Вестфолла были переполнены, пока многие отцы все еще были в отъезде.

Когда китобои наконец возвращались — в промежутке между весной и летом — в городах Вестфолла воцарялся праздник. Толпы людей наводняли порт. Команды китобаз и китобоев возвращались домой с хорошими деньгами — кто-то заработал больше, кто-то меньше. Весной 1927 года одна состоятельная группа гарпунеров покупала билеты на самолет на последнем отрезке пути из Нидерландов, чтобы успеть домой к выходным⁵. Молодежь отправлялась в город и праздновала. В начале лета в питейных заведениях и ресторанах Саннефьорда царило веселое настроение, а загорелые и импозантные китобои пользовались популярностью у дам⁶.

Семьи и пары наконец воссоединялись, и отцы раздавали детям подарки, которые купили или сделали во время путешествия. Самые маленькие дети знакомились со своими отцами. Жены и дети рассказывали потом не только о великой радости встречи, но и о том, как неугомонные мужья никак не могли приспособиться к домашней жизни.

Китобойный промысел в Южном Ледовитом океане требовал не только тяжелого труда. Мужчинам приходилось жить вдали от семей в течение многих месяцев, и для некоторых это оказывалось слишком высокой ценой. Но работа в китобойном промысле приносила весьма хороший доход. В то время еда поглощала большую часть бюджета семьи, и немаловажной экономией было и то, что китобои во время рейса питались бесплатно.

В самый высокий сезон 1930–1931 годов в китобойные экспедиции в Антарктику отправлялись почти исключительно норвежцы, независимо от того, являлись организаторы экспедиций норвежцами или иностранцами. Более десяти тысяч норвежцев уходили на Юг⁷. И вряд ли больше 150 человек из других стран принимали участие в экспедициях. В китобойном промысле были задействованы люди почти из всех районов страны, однако большинство из них происходило из Вестфолла, где китобойный промысел означал многое для занятости и доходов, и где кризис сказался на жизни людей самым существенным образом, когда он произошел.

Пригревало яркое утреннее солнце, и Гарольд Салвесен держал пальто в руках, когда спускался на берег с пассажирского парохода «Бленхейм»¹. Фотограф сделал снимок. Хорошо одетый шотландец с норвежским именем вежливо улыбнулся и продолжил свое путешествие на автомобиле из гавани Хортен в Тёнсберг, где он должен был встретиться с норвежскими руководителями китобойного промысла в полдень 10 августа 1931 года.

Салвесен приехал в Вестфолл в момент кризиса. Весь норвежский китобойный флот — китобазы, китобойные суда и танкеры, перевозившие жир, — стояли во фьордах, подготовленные для домашней зимовки, а не для промыслового рейса на Юг. Весной члены Ассоциации китобоев решили держать свои суда дома в сезон 1931–1932 годов. Перспективы для продаж жира от еще одного сезона представлялись плачевными. Экономический кризис, разразившийся после обвала на бирже Нью-Йорка в 1929 году, привел к коллапсу на рынке сырья. Целых 150 тысяч тонн китового жира рекордного сезона 1930–1931 годов по-прежнему оставались на складах непроданными.

Все китобойные компании были заинтересованы в хороших ценах на китовый жир в будущем сезоне. В то же время, если бы малая часть судов отправилась в рейс, а большинство осталось дома, то это бы, возможно, принесло доход. Норвежские руководители китобойного промысла надеялись, что британская компания «Салвесен и Ко» поддержит их в общем деле. Гарольд Салвесен, наследник и совладелец, объяснил норвежским журналистам в Тёнсберге, что, хотя ему не хотелось бы осложнять ситуацию для своих конкурентов, ему приходится эксплуатировать три свои китобазы и береговую станцию в Южной Георгии в обычном порядке — только для того, чтобы покрыть уже произведенные на них расходы и в интересах сотрудников и клиентов. У Салвесена были все козыри, чтобы унять пересуды в Норвегии. Он говорил по-норвежски. Это был родной язык его дедушки Кристиана Салвесена, который в XIX веке переехал в шотландский Лит и основал там семейное предприятие. В норвежских газетах Гарольда часто называли на свой манер — Харальдом.

Тем не менее норвежские судовладельцы рассердились. Один из них назвал решение шотландца «жестоким, ужасным — да, почти скандальным»². Новость прозвучала для норвежских китобойных компаний «как гром среди ясного неба в конце июля»³, утверждал Андерс Яре. Он вел переговоры с Салвесеном по этому вопросу еще в начале года, и шотландец ничего не обещал, но, по мнению Яре, начинать промысел в текущей ситуации настолько «безрассудно»⁴, что он был уверен, что Салвесен подчинится здравому смыслу. Однако норвежцы давно уже знали, что другие британские китобазы, принадлежавшие дочерней компании «Юнилевер», «жирового треста», почти абсолютного монополиста в области закупок, собирались отправляться в рейс, как обычно. Кризис произошел в основном потому, что «Юнилевер» не хотела закупать больше жира. Тот факт, что они, тем не менее, будут продолжать свой промысел, сильно рассердил китобоев. Также и аргентинская «Песка» собиралась продолжать промысел в сезон 1931–1932 годов на своей станции в Грютвикене.

По поводу визита Салвесена газеты любопытствовали, не передумает ли Яре и другие, и не составят ли они конкуренцию британцам. Однако норвежские судовладельцы-китобои на этот раз выступили единым фронтом. Всю зиму китобойный флот провел на якоре во фьордах и бухтах Вестфолла. Новая китобаза Яре «Космос-П» прямо с верфи отправилась на консервацию вместе с первым «Космосом» и несколькими десятками других китобаз, новых и старых.

Если судовладельцы разозлились, то в Вестфолле нашлось множество других людей, кто радовался продолжению промысла иностранными компаниями. Один только Салвесен обещал дать работу 1100 морякам⁵. Отмена промыслового сезона произошла в самый худший момент для рядовых китобоев, поскольку дома в экономическом смысле также наступили тяжелые времена. Уровень безработицы буквально взлетел. Ларс Кристенсен заявил, что будет использовать местные судоверфи для технического обслуживания китобаз и китобойных судов⁶. Это немного помогло с занятостью. Тем не менее для Вестфолла наступил кризисный год и относительно мирное лето для синих китов в Южном Ледовитом океане.

Появились основания для новых надежд по поводу популяций китов. Пока в Антарктике дни увеличивались, а в Вестфолле, где большая часть китобойного флота мира осталась на приколе, они укорачивались, представители ряда стран встретились в Женеве для переговоров по выработке первого международного соглашения об ограничении китобойного промысла.

На протяжении 1920-х годов власти как Норвегии, так и Великобритании проявляли сдержанность, когда поступали предложения о подобных соглашениях, которые могли дать другим странам возможность оказывать влияние на промысел в Антарктике⁷. Они даже не пытались решить этот вопрос между собой. Ситуация резко изменилась с переходом на пелагический промысел, и основы для нового соглашения были заложены уже в апреле 1930 года. Тогда в Берлине собралась экспертная группа и разработала осторожный проект соглашения, который основывался большей частью на норвежском законе о китобойном промысле 1929 года. Юхан Йорт принял участие в берлинской встрече. Среди других участников были директор Центрального статистического бюро Гуннар Ян, ученый из Франции Абель Грувель и Эрнст Роуланд Дарнли из Великобритании.

В начале сентября 1931 года Йорт снова участвовал во встрече экспертов, на этот раз в Женеве, чтобы рассмотреть комментарии и предложения от правительств разных стран. Как обычно, он сменил множество должностей. Когда он первый раз был в командировке, то попытался найти покупателей для китового жира, который китобойные компании в Норвегии никак не могли продать⁸.

Дома в Осло уехавшего Йорта чуть-ли не официально оскорбили. «Йорта отправили в Женеву, вероятно, чтобы искупить старые грехи»⁹, — сказал Бьярне Аагорд в одном докладе в присутствии премьер-министра, министра торговли, ряда ведущих ученых страны и приглашенных гостей, интересующихся китобойным промыслом.

Доклад был произнесен в красиво украшенном каменном особняке на западной окраине Осло. Здесь находился дом Академии наук — преемницы Научного общества, где Оссиан Сарс выступал с лекцией «О синих китах» пятьдесят семь лет назад. Бьярне Аагорд не обращал внимания на престиж и помпезность. Теперь он мог цитировать свои собственные статьи, написанные им несколько месяцев назад, где он предполагал, что мыльный пузырь китобойного промысла лопнет, а в качестве доказательства своей правоты приводил пример стоявшего на приколе во фьордах Вестфолла китобойного флота. То, что случилось, это «преступление против нашего народа и позор для страны», сказал Аагорд. Однако не только дельцы и воротилы виноваты в этом, но и правительство. Китобойный комитет (где заседал Йорт) и многие другие проявили слабость, не взявшись решительно за эту ситуацию.

«Карта Йорта, которую он нарисовал и продемонстрировал британцам еще в 1914 году, показывающую, что вокруг Антарктики киты пока водятся в большом количестве, оказалась абсолютно недостоверной, — сказал Аагорд, — и с тех пор ее использовали спекулянты для оправдания своего разрушительного расширения китобойного флота». Йорт должен был протестовать. Теперь Йорту следовало покинуть Китобойный совет — новый орган, созданный по закону 1929 года, — и то же самое должен сделать председатель Совета, начальник отдела в министерстве торговли Рагнвальд Валнум. Аагорд в этой связи выдвинул еще одно, крайне неприятное обвинение: заседая в Китобойном совете, Йорт «прямо или косвенно выписывал ассигнования самому себе», то есть на научные работы в Университете Осло.

Однако из доклада Аагорда было не понятно, что больше угрожало норвежскому китобойному промыслу — истребление китов или жировой гигант «Юнилевер». Он выдвинул множество предложений по возможным мерам. Одним из них был призыв к норвежским судовладельцам отказаться от запрета на профсоюзы и, наоборот, начать с ними сотрудничать, и для многих слушателей такая поддержка профсоюзов стала серьезной провокацией. В 1931 году классовая борьба в Норвегии особенно обострилась.

Никто из обсуждавших доклад не поддержал Аагорда, в том числе и председатель Китобойного совета Валнум¹⁰. К концу заседания слово попросил Сэм Сэланд, ректор Университета Осло, и сказал, что он слушал доклад с растущим недоумением и готов критиковать академическое руководство за то, что вообще пригласили Аагорда. По мнению «Афтенпостен», выступление ректора наверняка заставило докладчика «почувствовать себя не в своей тарелке на этом ученом собрании»¹¹.

Несколько дней спустя в Женеве норвежский министр иностранных дел Биргер Браадланд председательствовал на заседании Лиги Наций, где предложение экспертов о создании конвенции по регулированию китобойного промысла было принято единогласно¹². Дома правительство тут же подтвердило, что Норвегия присоединится к договору¹³. «Это большая честь для Норвегии»¹⁴, — писала газета «Афтенпостен». Ее корреспондент побеседовал с Валнумом в Китобойном совете и воспринял как «честь», что ответственность за сбор и публикацию международной статистики китобойного промысла возлагалась на Норвегию.

Главными тезисами закона были, как и в норвежском законе об охране китов, запрет на промысел редких гладких китов по всему миру и запрет на промысел молодняка и кормящих самок.

В конце сентября Бьярне Аагорд повторил свой скандальный доклад в Студенческом обществе в Осло, сказав, что вся эта суета в Женеве вызывает только смех. Договор получился таким же беззубым, как и норвежский закон. «То, что действительно необходимо — это регулирование промысла с помощью квот», — заявил Аагорд, который на сей раз напал на Юхана Расмуссена, назвав его «перебежчиком»¹⁵ (потому что он способствовал передаче собственности на свою компанию за границу) и указав, что его влияние помешало Норвегии ввести концессии и квоты, ограничивающие пелагический промысел.

Юхан Йорт был на встрече в Студенческом обществе, чтобы защитить свою репутацию¹⁶. Он мог указать на то, что еще пять лет назад делал в точности то же самое, что сейчас требовал Аагорд, а именно выступал за введение концессий и для пелагического промысла.

Что бы там ни думали про концессии в Женеве, экономический кризис и акция судовладельцев-китобоев с целью повышения цены на жир, вне всяких сомнений, оказались весьма полезными для популяции синих китов. Пока норвежский флот стоял на приколе, в Антарктике добыли всего около шести с половиной тысяч китов, примерно четверть от прошлогоднего количества.

В то же время велась интенсивная работа по достижению добровольного соглашения между китобойными компаниями по ограничению промысла на следующий сезон. На этот раз норвежцам удалось добиться участия Салвесена. Шотландцы в июне 1932 года присоединились к соглашению о будущем сезоне, которое охватывало все крупные компании, работающие в Антарктике, за исключением «Юнилевер». Соглашение подразумевало производство в общей сложности двух третей количества китового жира, произведенного в пиковый сезон 1930–1931 годов. Главным мотивом стало повышение цен на китовый жир. В то же время это соглашение снизило нагрузку на популяции китов; предполагалось, что таким образом за сезон убьют на две с половиной тысячи китов меньше, чем при свободном промысле¹⁷. Компании действовали самостоятельно. На них, конечно, оказывалось определенное давление, поскольку власти Норвегии и Великобритании в это время рассматривали возможность заключения двустороннего договора об ограничении промысла в Антарктике.

Частные производственные соглашения китобойных компаний стали принципиально новой вехой в развитии промысла. Впервые пелагический промысел регулировался с помощью квот. Была установлена квота, регулирующая, сколько китового жира может произвести каждая компания. Чтобы обеспечить эффективное использование каждой китовой туши и избежать неоправданной нагрузки на популяцию, установили дополнительные квоты на количество добытых китов — причем в «условных синих китах». Это определение впервые появилось в промысловой статистике и теперь впервые стало частью регулирующих промысел нормативов. Расчет производился по следующей формуле: 1 синий кит равен 2 сельдяным полосатикам (финвалам) и равен 2,5 горбача. Китобои свободно выбирали, какой именно вид они добывают, но, выбирая более мелкие виды, могли увеличить количество добытых китов.

Квоты, помимо прочего, можно было покупать и продавать. Свободной продажи не было, но компании поделили на группы, которые внутри себя распределяли квоты между собой: группа Расмуссена, группа Кристенсена и т. п. Многие в результате торговли квотами остались дома. Только семнадцать плавучих жироварен (включая две от «Юнилевер») и одна береговая станция (Грютвикен) осуществляли промысел в Южном Ледовитом океане в сезон 1932–1933 годов, по сравнению с сорок одной китобазой и шестью береговыми станциями в 1930–1931 годах. Китобазы, которые сумели отправиться в рейс, обеспечили себя такими богатыми квотами, что могли производить практически столько же жира, как и раньше.

Из-за торговли квотами Ларс Андерсен смог в этом сезоне установить мировой производственный рекорд как управляющий промыслом в первом плавании китобазы Яре «Космос-П»¹⁸. В результате экспедиция выработала 38 тысяч тонн китового жира.

Добровольное производственное соглашение стало своего рода ограничителем промысла, однако недостаточным для поддержания популяции синих китов в Антарктике. В общей сложности было добыто и переработано 19 тысяч синих китов в Южном Ледовитом океане за сезон 1932–1933 годов и 17 тысяч в последующий сезон, когда действовало аналогичное производственное соглашение.

Но грозила ли синим китам опасность? «Не стоит думать, что промысел сможет полностью уничтожить какой-либо вид китов в Антарктике», — утверждал Гарольд Салвесен в одном из выступлений в Лондоне в феврале 1933 года. В то время, когда промысел в Южном Ледовитом океане перестанет себя оправдывать, считал он, там все еще останутся тысячи синих китов и сельдяных полосатиков.

Тем не менее его беспокоила выгодность промысла. Он не сомневался в том, что популяции сильно сократились. Результаты промысла упали сначала у Южной Георгии, затем у Южных Шетландских островов, и теперь пришла очередь моря Росса. Даже на новых промысловых полях, распространявшихся по всему пути от Антарктического полуострова на восток к морю Росса, две трети пути вокруг континента, начинался спад. Чтобы остановить истощение ресурсов, Салвесен лично настаивал на квотах, ограничивающих количество добытых китов, рассчитанных в условных синих китах, — для добровольных соглашений между компаниями.

Интересный вопрос заключался в том, были ли основания для промысла в доселе не используемой трети Южного Ледовитого океана — отрезке в западном направлении от Антарктического полуострова до моря Росса. В дебатах после доклада Салвесена выявилось, что экспедиции, искавшие китов в этих водах, нашли, к своему разочарованию, довольно мало животных¹⁹.

Юхан Йорт расценивал ситуацию примерно так же, как и Салвесен. «Довольно долго мы пытались утешаться тем, что киты стали боязливыми и покинули старые пастбища»²⁰, — писал он в работе «Кит и китобойный промысел», вышедшей в 1933 году. Однако промысловые поля по всему миру, как выяснилось, показывали одинаковые тенденции. Промысел был успешен первые годы, а затем спадал, потому что китов оставалось мало для того, чтобы дальнейший промысел себя оправдал. Нечто похожее ожидали и по всем промысловым районам в Антарктике.

В принципе, было возможно рассчитать оптимальный промысел, приносивший равномерную прибыль. Книга «Кит и китобойный промысел» основывается на результатах научной работы, где Йорт и его коллеги разрабатывали методы для таких расчетов. Пока эти методы вызывали чисто теоретический интерес, поскольку никто не знал точную численность популяций китов. «Так же, независимо от знаний, было трудно организовать сотрудничество между конкурирующими государствами и компаниями», — указывал Йорт. Поэтому он не верил, что промысел можно будет ограничить до оптимального уровня. Более вероятно было то, что промысел в Антарктике со временем удержится на стабильно низком уровне при постоянно малочисленной популяции и, соответственно, низких доходах. Альтернативой могут быть только колебания как популяции, так и показателей промысла.

Йорт не верил, что популяции китов в Южном Ледовитом океане смогут уничтожить в такой же степени, как это произошло с гренландскими китами, по двум причинам. Первая — это высокая стоимость снаряжения экспедиций в Антарктику. Вторая — фантастически быстрый рост синих китов и горбачей. Что касается роста, то Йорт мог основываться на цифрах, полученных британской программой «Дискавери», в ходе которой было препарировано, измерено и взвешено большое количество китов на жироварнях в Южном Ледовитом океане²¹. Йорт и другие биологи оперировали в 1930-е годы показателями роста и развития синих китов, подобными тем, что используются учеными и сегодня, с одним важным исключением: из-за сомнительных методов определения возраста кита Йорт и другие ученые думали, что синий кит растет довольно быстро и достигает половой зрелости в возрасте всего двух лет. Сегодня ученые считают, что на это требуется целых восемь-десять лет²². Эта ошибка, вне всяких сомнений, способствовала избыточному оптимизму в отношении способности популяции синих китов к восстановлению после значительного урона.

Правда, весной 1933 года у многих, кто интересовался китобойным промыслом в Норвегии, возникли совершенно другие проблемы, помимо роста и развития синих китов. В январе Адольф Гитлер стал немецким рейхсканцлером во главе правительства из представителей собственной Национал-социалистической партии, беспартийных и другой, более мелкой партии, называвшей себя немецкими националистами. Гитлер быстро усилил свое положение. В тот же день, когда Рейхстаг принял закон о чрезвычайных полномочиях, который на практике делал Гитлера диктатором, — 23 марта 1933 года, его правительство выдвинуло кое-что более прозаичное — план производства жира. Импорт пищевого растительного масла и жира должен был значительно сократиться под строгим контролем новой государственной жировой монополии. Возросшие доходы от производства немецкого масла должны были помочь немецким крестьянам.

Многие европейские страны ввели меры по приоритету сливочного масла перед маргарином, чтобы спасти сельское хозяйство в кризисные 1930-е годы. Немецкий план привлек к себе всеобщее внимание, даже со стороны представителей китобойной отрасли, в первую очередь, потому что Германия являлась крупнейшим рынком потребления норвежского китового жира. Хотя компания «Юнилевер» была британской, большая часть закупаемого ею китового жира превращалась в маргарин для немецких потребителей.

В Норвегии также опасались, что Германия сама начнет китобойный промысел. На народном собрании в Берлине в марте 1933 года один из энтузиастов, капитан Карл Кирхейсс, показал фильм, снятый в Южном Ледовитом океане. «Германии был нужен жир и рабочие места», — сказал он. По словам норвежца, который присутствовал там и написал домой об этом событии, Кирхейсс просил публику «скандировать для всего немецкого народа — кит, кит!»²³

Надо было заставить немцев отказаться от таких мыслей и обеспечивать сокращенные квоты на импорт, которые план по производству жира все-таки разрешал, с приоритетом китового жира перед растительным. Уже 28 марта, через несколько дней после обнародования плана по производству жира, норвежская делегация отправилась в Берлин, чтобы помочь своему посольству вести работу в пользу китобоев. Согласно прессе²⁴, в эту поездку отправились судовладелец-китобой и депутат Стортинга Свен Фойн Бруун, директор «Де-Но-Фа» Фредрик Блум и председатель Китобойного совета Рагнвальд Валнум. Бруун и Валнум вернулись домой в пессимистичном настроении²⁵. Через пару недель в Берлин частным образом отправился Юхан Йорт по поручению премьер-министра и министра иностранных дел Мовинкеля²⁶. Он встретился с высокопоставленными представителями Германии. В то же время ему пришлось бороться с серьезными разногласиями среди представителей различных отраслей в Норвегии. «Де-Но-Фа» закупала жир, а китобои его продавали. Переговоры с немецкими властями о продаже китового жира проходили за закрытыми дверями.

Что касается добровольного соглашения об ограничении промысла в Антарктике, то его продлили на сезон 1933–1934 годов. Затем сотрудничество расстроилось.

Противоречия между новыми и старыми силами в отрасли с самого начала создавали трения между сторонами производственного соглашения. Судовладелец-китобой Ларс Кристенсен фактически остался в стороне от расширения промыслового флота, которое другие проводили с 1928 года, и считал, что это развитие давало ему преимущественные права на большие квоты, так как он остался со старыми плавучими жироварнями. Андерс Яре, напротив, считал, что новые современные и эффективные китобазы, в том числе и его собственные, должны вознаграждаться квотами.

Южным летом 1933–1934 годов Кристенсен сам принимал участие во многих антарктических научных плаваниях, которые он финансировал. В новый 1934 год он телеграфировал домой свое согласие с тем, чтобы весь китобойный флот, включая «Юнилевер», оставался на приколе в сезон 1934–1935 годов. Он беспокоился о популяции китов. Кроме того, на рынке все еще находилось много непроданного жира. Когда Яре официально заявил, что он в любом случае отправит свои китобазы, Кристенсен передумал. Он отправился в Англию и встретился с руководством «Юнилевер» 25 марта 1934 года. В обстановке секретности он предложил сотрудничество. Вскоре заключили контракт, и компании Кристенсена два последующих сезона должны были добывать китов для «Юнилевер», которая, в свою очередь, должна была покупать китовый жир по установленной контрактом цене.

В то же время Кристенсен отказался участвовать в новом соглашении о добровольном ограничении производства. Поэтому он отошел от сотрудничества с конкурентами, как в вопросах ограничения производства, так и в переговорах о продажах. Контракт с ненавидимым всеми «Юнилевером» — «жировым трестом» — сочли предательством.

Правительство Мовинкеля отреагировало, посовещавшись с Ассоциацией китобойных компаний, путем быстрого принятия нового закона о китобойном промысле, который ограничивал промысел в Антарктике сокращением промыслового сезона до периода с 1 декабря до 31 марта. Это правило особенно сильно ударило по Кристенсену. Он оставался со старой и неэффективной материальной базой и поэтому нуждался в большем количестве времени для получения хороших результатов промысла. В то же время правительство установило запрет на продажу плавучих жироварен/китобаз и китобойных судов за границу. Теперь ни Кристенсен, ни другие не могли избежать соблюдения норвежских правил, продав свой флот или сменив флаг.

В июне 1934 года, пока новый закон о китобойном промысле ждал обсуждения в Стортинге, Андерс Яре и его коллега судовладелец Магнус Конов два раза съездили в Берлин для продажи китового жира²⁷. Они выступали от имени общей конторы продаж, в которой участвовали многие компания. Другой стороной переговоров стали немецкие власти. В конце июля в германскую столицу прибыл Юхан Расмуссен и остановился в отеле «Савой»²⁸. На заключительном этапе переговоров о продаже жира он встретился с начальником департамента Морицом из министерства сельского хозяйства и пищевой промышленности и начальником департамента Хельмутом Волтатом из министерства промышленности. Контракт на продажу 150 тысяч тонн китового жира немецкому монополисту был готов в августе.

Продажа напрямую в Германию означала, что монополии «Юнилевер» в сфере закупок пришел конец. В то же время норвежские китобойные круги получили нового могущественного партнера, который мог играть серьезную роль и среди покупателей, и среди производителей. Уже весной 1935 года Хельмут Волтат угрожал представителю норвежских властей — если Германия не получит желаемого, то в скором времени она создаст свой китобойный флот.

Когда зоолог Биргер Бергерсен приехал в сталинскую Москву как один из представителей Норвегии в норвежско-советской комиссии по тюленебойному промыслу, принимающая сторона, начальник Управления рыболовства М.А. Казаков[6], исчез. Секретарша Казакова плакала и говорила, что не знает этого человека. В газете «Правда» через некоторое время появилось сообщение, что начальник Управления рыболовства расстрелян как враг народа, а когда заседание комиссии все-таки состоялось, Бергерсен и один его норвежский коллега выступили каждый с небольшой речью в память о погибшем партнере, в то время как пока еще остающиеся в живых советские делегаты слушали молча.

Пять лет спустя после событий в Москве, в 1935 году, Бергерсена избрали руководителем нового комитета по культуре Рабочей партии¹. В марте того же года его партия пришла к власти. Правительство из представителей Рабочей партии быстро нашло применение знаниям профессора Бергерсена о морских млекопитающих и его опыту работы на международной арене.

Бергерсен — сын учителя из Квефьорда в провинции Тромс, после многих лет в столице научившийся изящно выражаться, был приветливым человеком, который много повидал на своем веку². В то время, когда мало кто выезжал за границу, его знали в Нью-Йорке, Лондоне, Москве и Париже. Он также год учился в США по стипендии Рокфеллера. Предметом его докторской диссертации стало изучение кожи тюленя. Теперь Бергерсен работал профессором анатомии в Стоматологическом институте в Осло и совместно с коллегой подготовил и выпустил подарочное издание книги «Чудеса в жизни» на норвежском, где была опубликована черно-белая фотография китобазы «К.А. Ларсен», открывавшей свою «пасть» в носовой части и глотавшей кита³. «В Северном полушарии люди почти полностью уничтожили крупных китов, — значилось там. — Если вскоре не заключат международный договор об ограничении промысла, — предупреждали читателя, — то все более и более эффективное снаряжение приведет к тому же самому и в Южном полушарии»⁴.

О сотрудничестве с другими странами по регулированию китобойного промысла в Антарктике легче говорить, чем воплотить его в жизнь. Поэтому, как только Рабочая партия пришла к власти, тут же появились новые иностранные конкуренты в этом районе. Одна японская компания начала пелагический промысел в Южном Ледовитом океане уже в сезон 1934–1935 годов на китобазе, купленной в Норвегии⁵. Эта купля-продажа совершилась незадолго до вступления в силу запрета на продажу китобойных судов за границу.

Осенью 1934 и весной 1935 года также были созданы немецкие компании с целью промысла в Антарктике. В Норвегии возникли опасения, что отечественных китобоев вытеснят конкуренты, японцы и немцы, а китов истребят полностью. В довершение всего британцы отказались заключать двусторонние соглашения о квотах на промысел, которые Норвегия считала крайне необходимыми.

Чтобы справиться с этими трудностями, правительство наделили новыми полномочиями. В июне 1935 года Стортинг принял расширенный закон о китобойном промысле. Он позволял правительству определять не только когда, но и где в мире разрешается промысел, и сколько китов допускается добывать каждой китобазе. Кроме того, Стортинг единогласно принял так называемый параграф о персонале. Параграф гласил, что правительство может запретить норвежцам работать в иностранных китобойных компаниях, если последние не будут следовать таким же строгим ограничениям и охранным мерам, как их норвежские конкуренты. Таким образом норвежцы хотели принудить другие страны и иностранные компании к сотрудничеству. Большинству из них требовались норвежские китобои. Этот параграф о персонале был явно не в социалистическом духе. Предложение сначала обсудили среди владельцев китобойных компаний. Тем не менее Рабочая партия не торопилась применять этот параграф, поскольку боялась экономических санкций против норвежской промышленности со стороны других государств.

В сезон 1935–1936 годов все-таки удалось составить соглашение между норвежскими и британскими заинтересованными кругами по ограничению промысла в Южном Ледовитом океане, где перемешались государственные ограничения и добровольные инициативы со стороны китобойных компаний. Однако оно не стало оптимальным решением проблемы. Правила действовали только год, они оказались совсем не строгими, а соглашение в целом никак не повлияло на деятельность Германии и Японии.

В этой трудной ситуации в Тёнсберге случилось привлекшее всеобщее внимание событие — для кого-то пугающее, для кого-то многообещающее, в зависимости от политической позиции. В четверг 15 августа 1935 года, в пасмурный и не по-летнему прохладный день, у конторы компании Салвесена, занимавшейся набором персонала, собрались сотни, как сообщала газета «Мор- генбладет», пикетчиков, блокировавших вход⁶.

Профсоюзы тем временем просочились и в китобойный промысел. Сезонные доходы с 1931 года значительно упали у всех профессиональных групп отрасли, у некоторых даже наполовину, и все это способствовало тому, что профсоюзные активисты, в конце концов, смогли завербовать недовольных китобоев. Норвежский профсоюз моряков, который посредством Центрального объединения профсоюзов Норвегии (ЦОПН) тесно сотрудничал с Рабочей партией, в 1935 году увеличил свою численность за счет китобоев с нескольких сотен до почти трех с половиной тысяч. Вместе со свободными профсоюзами норвежских штурманов и норвежских машинистов они требовали переговоров с работодателями по поводу зарплаты в китобойной отрасли. Ассоциация китобойных компаний была вынуждена согласиться и начать переговоры. Дело в итоге попало в Генеральную прокуратуру. Салвесен не состоял в Ассоциации китобойных компаний и игнорировал ее предупреждения не начинать набор персонала до завершения переговоров. Именно это стало поводом для блокады со стороны профсоюза моряков. Ни полиция, ни приехавшие соискатели, получившие письма с приглашениями от Салвесена, не предприняли никаких попыток для прорыва блокады. Все проходило мирно и спокойно⁷. Люди Салвесена стояли и смотрели из окон, кивали бывшим сотрудникам, кого узнавали, и сочли, что количество народа, собравшееся за кордоном из профсоюзных активистов, подтверждает желание большинства получить рабочие места и в этом году.

Соглашение, в котором Ассоциация китобойных компаний предусматривала значительные прибавки к зарплате, было готово 4 сентября. На следующий день Гарольд Салвесен прибыл в Тёнсберг. Он сумел выторговать отдельное, но аналогичное соглашение с тремя профсоюзами моряков. 7 сентября блокаду у конторы Салвесена сняли, и теперь морским профсоюзам было что предъявить. В китобойном промысле появилась новая могучая сила. Для Рабочей партии, тесно сотрудничавшей с национальными профсоюзами и приветствовавшей профсоюзное движение в целом, такое развитие событий стало приятной тенденцией.

В то же время угроза со стороны иностранцев росла. Перед сезоном 1936–1937 годов к пелагическому промыслу в Антарктике были готовы три новые плавучие жироварни-китобазы, и ни одна из них не принадлежала Норвегии. Одна из китобаз установила новый мировой рекорд по своим размерам. Несмотря на норвежское название «Терье Викен»⁸ и значительную долю норвежского акционерного капитала, ее построили на немецкой верфи, ходила она под британским флагом, а компания-владелец была зарегистрирована в Лондоне. Крупным ее акционером стал Шведский торговый банк. Финну Бюгге из Тёнсберга пришлось покинуть пост главы Ассоциации китобойных компаний после шквала критики, обрушившейся на него за участие в этом проекте.

Первая японская китобаза «Нишин Мару» была построена на японской верфи по образцу одной из новейших китобаз группы Расмуссена. Японцы купили чертежи на одной судоверфи в Англии. Гарольд Салвесен безуспешно пытался предупредить о японской делегации, прибывшей с визитом в страну, и предотвратить продажу им чертежей. Что касается персонала, то японские компании могли воспользоваться богатым опытом китобойного промысла в домашних водах. Хотя в начале промысла в Антарктике они еще использовали несколько норвежских гарпунеров, у них был выбор и среди отечественных специалистов. Поэтому они находились в более выгодном положении, чем Великобритания и Германия, перед лицом угроз на запрет найма норвежского персонала.

В 1936 году также и Германия получила свою плавучую жироварню «Ян Веллем» для пелагического промысла в Антарктике. Хотя это был переоборудованный пассажирский пароход небольших размеров, на верфи в Гамбурге его оснастили так, что он стал самым передовым, с технической точки зрения, в китобойном флоте. Немецкие власти одновременно давили на Норвегию, чтобы закупить или зафрахтовать и другие китобазы. Угроза заключалась в том, что иначе индустриальный гигант Германия способна начать собственное производство оборудования для китобойного промысла и освободиться от необходимости закупать китовый жир у норвежских компаний. Правительство не нашло иного выхода, кроме как согласиться на аренду. На сезон 1936–1937 годов китобазы «К.А. Ларсен» и «Скуттерен» вместе с двенадцатью китобойными судами сдали в аренду Германии.

Начавшаяся конкуренция со стороны иностранцев напугала и судовладельцев-китобоев, и правительство. Весной 1936 года Биргера Бергерсена снова привлекли к работе по оценке возможностей для спасения норвежского китобойного промысла. Вероятно, он обратился непосредственно к своему товарищу по партии, министру торговли Альфреду Мадсену. В двадцатистраничном секретном докладе, который так и не стал достоянием общественности, Бергерсен и два его соавтора заявили, что наибольшая опасность угрожает популяции синих китов и что ее нужно защищать, если китобойная отрасль хочет иметь будущее. Норвежская сильная сторона — потребность иностранцев в норвежских специалистах и рабочей силе — может использоваться без применения параграфа о персонале. В заключение было подчеркнуто, что «только в сотрудничестве с организованными рабочими и функционерами компаний министерство может осуществить ограничение промысла, охватывающее как норвежские, так и иностранные экспедиции»⁹.

Бергерсен и его соавторы хотели, чтобы профессиональные объединения моряков использовали свою недавно обретенную власть для давления на иностранцев с целью принятия ими ограничений промысла, которые в итоге принесли бы пользу. Они встретились со всеми тремя профсоюзами моряков. Вскоре их руководители поняли, что такая акция потребует «понимания, солидарности и готовности к жертвам» также среди рядовых членов.

Профсоюзы моряков согласились с положениями этого труда: 6 мая 1936 года все три организации заявили, что они не начнут переговоры о зарплате с китобойными компаниями, пока не будут выполнены два других требования: во-первых, необходимо регулирование промысла — как квотами, так и ограничением промыслового периода; во-вторых, все экспедиции должны нанимать только норвежский персонал.

Удивительно, но и Андерс Яре согласился с тем, чтобы профсоюзы употребили свою власть посредством требований Норвегии к «иностранцам» — на практике, к Великобритании и Германии. Он упомянул и профсоюзы моряков, и параграф о персонале в своем интервью газете «Саннефьорд блад» 7 мая 1936 года. В тот же день представители британских и норвежских властей встретились в Саннефьорде для переговоров по соглашению о квотах на будущий сезон. На месте присутствовал немецкий наблюдатель. Юхан Йорт руководил процессом дебатов, которые так и не привели к согласию.

Юхан Расмуссен строго предупреждал Яре не связываться с профсоюзами моряков. Он боялся «судьбоносных последствий, которые никто сегодня не может предсказать»¹⁰. Волновала ли его внешнеполитическая сторона вопроса или он боялся мощного рабочего движения в целом, не известно. Расмуссен в свое свободное время был местным политическим деятелем от буржуазной «Свободной народной партии» (которая до 1932 года включительно называлась «Свободные левые»), иначе говоря, являлся соратником по партии своего друга Юхана Йорта¹¹.

18 мая 1936 года министр торговли Мадсен назначил Комитет по квотам из шести человек — три руководителя профсоюзов моряков и три судовладельца, в том числе Яре и Расмуссен, которые должны были предложить распределение промысловых квот на будущий сезон. Решения Комитета по квотам переслали в Великобританию, Германию и другим иностранным компаниям в качестве требований Норвегии для продолжения переговоров. Получатели не испытали восторга, узнав, какую роль в выработке этих требований сыграли профсоюзы.

Обстановка накалялась и в Вестфолле, чему способствовали гневные нападки на местного норвежского представителя немецкой экспедиции на «Ян Веллем». Издание «Вестфолл арбайдерблад» использовало выражение «предательство Родины»¹². Немногие члены Норвежского профсоюза моряков, подписавшие контракт с немцами, предстали перед выбором отказаться от контракта или быть исключенными из профсоюза и получить клеймо штрейкбрехеров¹³. Среди неопытного большей частью экипажа «Яна Веллема» из 272 человек оказалось только 17 норвежцев. Как и следовало ожидать, все они были гарпунерами. Нежелание этой самой популярной группы специалистов принимать участие в акции против иностранных компаний стало большой проблемой для профсоюзов моряков.

Для поднятия боевого духа среди своих представителей в китобойном промысле Норвежский профсоюз моряков провел большой выездной семинар с праздником в начале июня¹⁴. В программе стояли, в том числе, доклады Бьярне Аагорда и секретаря Рабочего просветительского объединения Хокона Ли. Когда к установленному сроку британские компании так и не подчинились требованиям профсоюзных организаций, 19 и 20 августа пикетчики устроили блокаду и вТёнсберге, и в Саннефьорде, и в Ларвике.

Около сотни человек прекратили работу на двух китобазах и дюжине сопровождавших их китобойных судов концерна «Юнилевер», находившихся на верфи «Фрамнес». К вечеру понедельника 24 августа заместитель председателя Норвежского профсоюза моряков Ингвальд Хауген выступил на экстренно созванном собрании бастующих в Саннефьорде¹⁵. «Нидерландские буксиры уже на подходе, чтобы забрать суда “Юнилевер”», — рассказал он. Они появились на горизонте во фьорде, пока собрание еще продолжалось. Несколько сотен человек распределились в порту для пикета, чтобы китобазы не смогли взять на борт команду и уйти в море¹⁶.

На следующий день пришел огромный буксир «Зеефальк» с немецким флагом со свастикой на корме, чтобы помочь в буксировке китобаз концерна «Юнилевер»¹⁷. Многие из британских моряков, направлявшихся в Осло и Берген, чтобы забрать суда домой, отказались работать после давления со стороны норвежских профсоюзов, получивших поддержку как от братской организации в Великобритании, так и от Международной федерации транспортных рабочих.

Представитель Рабочей партии, министр юстиции Трюгве Ли послал тридцать полицейских в Саннефьорд. Они должны были предотвратить неконтролируемое развитие ситуации. Полиция позаботилась о том, чтобы офицеры и те моряки, которых британцы, несмотря на все препятствия, все же сумели нанять, прошли на суда, и через несколько дней при крайне возмущенной обстановке в городах Вестфолла обе китобазы «Юнилевер» ушли. «За подвиг пришлось заплатить большими страданиями», — писал в гневе Генри Мориц своему старому другу Юхану Йорту. Многие из моряков, сохранивших лояльность «Юнилевер», «чуть не умерли от голода»¹⁸ после того, как им отказали в поставках продовольствия. «В старые добрые времена, — добавил начальник Управления по охране рыбных ресурсов Великобритании, — мы бы отправили в Саннефьорд военное судно и немедленно решили бы вопрос».

Между британскими и норвежскими властями произошел очень неприятный разговор. Акция профсоюзов моряков, по мнению британцев, была заранее оговорена с правительством, что норвежский министр иностранных дел категорически отверг в беседе с послом Великобритании Сесилем Дормером. Великобритания угрожала полностью снять все ограничения на промысел для своих компаний, в том числе на продолжительность сезона и на его объем, а также оказать правительственную поддержку обучению британских моряков, чтобы заменить ими норвежских. Требования были предъявлены в форме ультиматума.

Одновременно с развитием конфликта вокруг китобаз «Юнилевера» в Саннефьорде 26 августа 1936 года все норвежские китобойные компании, за исключением «Мельсом и Мельсом», согласились применить параграф о персонале против Великобритании. Однако министр юстиции Трюгве Ли снова выступил против. Возможно, на него произвели впечатление предупреждения из министерства иностранных дел.

Дело закончилось отступлением, в том числе и для профсоюзов моряков. Великобритания отказалась вести переговоры, пока не снимут блокаду, и 2 сентября правительство обратилось к профсоюзам с просьбой прекратить акцию. Они сделали это в тот же день.

Затем снова начались переговоры между правительствами. Несмотря на неблагоприятную ситуацию, Норвегия и Россия смогли снова заключить двустороннее соглашение, устанавливавшее рамки для промысла в Антарктике на грядущий сезон, на этот раз с помощью сокращения промыслового периода и ограничения количества китобойных судов для каждой жироварни. Тем не менее Норвегии пришлось пойти на исключения для экспедиций концерна «Юнилевер» и компании Салвесена, которые сочли крайне несправедливыми. Однако изначальные требования профсоюзов — введение квот и участие только норвежских экипажей — никак себя не оправдали. Блокада вдохновила, например, Салвесена на создание системы обучения британских экипажей. Доля норвежцев в Южном Ледовитом океане в последующие годы постоянно снижалась.

Что касается регулирования с помощью квот, то правительство оседлало нового конька. Дипломатический корпус министерства иностранных дел настоятельно советовал начать переговоры с расширенной группой стран. Норвегия позволила Великобритании себя смирить. Вести переговоры на равных и получить какие-либо извинения с той стороны теперь стало весьма затруднительно.

11 декабря был назначен новый Китобойный совет. В соответствии с рекомендациями секретного доклада, который Биргер Бергерсен и его соавторы представили прошлой весной, в него вошли два представителя от профсоюзов моряков. Помимо них, было два представителя от китобойных компаний и три — от государства. Юхан Йорт на этот раз исчез из Китобойного комитета навсегда.

Новым председателем Комитета стал Биргер Бергерсен. Он мог теперь посвятить себя работе по созданию международного соглашения, нацеленного на спасение популяции китов в Антарктике, не опасаясь акций протеста со стороны профсоюзов моряков, в планировании которых, на самом деле, он тоже принимал участие¹⁹.

23 февраля 1937 года Биргер Бергерсен был на встрече у Генри Морица в британском министерстве сельского хозяйства и рыболовства. В комнате находилось в общей сложности семь представителей от двух стран. Встреча проходила в строго секретной обстановке, чтобы другие страны не подумали, будто Норвегия и Великобритания представили им уже готовое совместное соглашение на грядущей конференции по китобойному промыслу, и не стали возражать.

Учитывая то, что несколько месяцев назад Мориц грозился прислать в Саннефьорд военный корабль, дискуссия проходила на удивление открыто и конструктивно. Много времени потратили на обсуждение того, как Великобритании и Норвегии защитить свое традиционное место в китобойном промысле от новых претендентов — Германии и Японии. Бергерсен подчеркнул также, насколько серьезной стала ситуация для популяции синих китов. Он особенно придерживался традиционного аргумента, что китов можно будет спасти, если промысел последних особей станет невыгодным. Бергерсен объяснял, что крупные китобазы в Антарктике все чаще вытапливали жир из сельдяных полосатиков (финвалов), а «популяция финвалов все еще достаточно велика и способна поддерживать китобойный промысел, пока синего кита не уничтожат полностью»¹. Мориц полностью согласился с тем, что синий кит нуждается в охране. Сам он с удовольствием принял бы меры по полному запрету на промысел этого вида на какое-то время.

Желания — одно дело, но достижение цели — совершенно другое, и настроение во время британско-норвежских переговоров не отличалось особым оптимизмом. Бергерсен подытожил политическую ситуацию после завершения встречи следующим образом: «Ни один из норвежских участников переговоров не может уехать домой с таким результатом, который на самом деле означает то, что популяция китов охраняется пару сезонов для того, чтобы их уничтожили японцы»².

Через пару дней после тайной встречи в Лондоне газета «Саннефьорд блад» сообщила, что герой-гарпунер, «черт» Ларс Андерсен получил контракт в немецкой компании «Вальтер Рау», которая построила большую китобазу, отправляющуюся в Антарктику этой осенью³. Прямо перед отправлением в Южный Ледовитый океан он собрал большой норвежский экипаж. Колумнист «Дагбладет» так комментировал позицию Андерсена: «К черту Тутен[7] и отечество, да здравствуют Гитлер, Геббельс и Геринг»⁴.

В апреле Биргер Бергерсен отправился в Берлин. Он должен был провести переговоры о международном соглашении по регулированию китобойного промысла с Гельмутом Вольтатом, однако тот, в свою очередь, думал только о том, чтобы достать побольше оборудования для промысла. Он давил на норвежскую сторону, чтобы добиться покупки или аренды дополнительных норвежских китобаз и китобойных судов. Вольтат был трудным оппонентом в переговорах. Тем не менее Бергерсен, много раз встречавшийся с Вольтатом, будучи председателем Китобойного совета, был приятно удивлен тем, что тот осмеливался отойти от господствующей политической идеологии в его государстве. К концу жизни Бергерсен вспоминал, что однажды немец предупредил его об одном норвежце — яром нацисте, работавшем в посольстве в Берлине, который усиленно пропагандировал достоинства этой идеологии. «Боже мой, — говорил Вольтат, — у нас и без него достаточно агитаторов за национал-социализм»⁵.

Международная конференция по китобойному промыслу состоялась в Лондоне на рубеже мая-июня 1937 года. Делегации из девяти стран и еще несколько стран-наблюдателей (Япония не была в составе участников) получили приглашение в конференц-зал на третьем этаже в Шелл-Мекс-Хаус — пространном офисном здании высотой в одиннадцать этажей, с белокаменным фасадом и часовой башней сбоку, обращенном к Темзе неподалеку от моста Ватерлоо.

На третий день собрания, в среду 26 мая, Биргер Бергерсен выступал с докладом по китобойной статистике и перспективах для популяций китов⁶. Он сообщил, что с каждым годом в Антарктике добывают все меньше синих китов. Растет доля китов-горбачей и сельдяных полосатиков. Кроме того, средняя длина особей синих китов стала уменьшаться, поскольку увеличивалась доля молодняка среди добытых китов. «Такие тенденции вызывают глубокое беспокойство за судьбу популяции», — заявил Бергерсен. Отчеты последнего сезона в Южном Ледовитом океане сделали картину еще более мрачной. У кромки льда совсем не осталось взрослых, жирных синих китов, которые водились там в первые годы пелагического промысла.

Результаты конференции свидетельствовали о том, что никто не воспринял всерьез предупреждений Бергерсена. «Международное соглашение о регулировании китобойного промысла» установило минимальные целевые показатели для разных видов китов. Для синего кита было разрешено добывать животных длиной от 21 метра (70 футов), хотя доклад Бергерсена ясно давал понять, что антарктический синий кит длиной 21 метр все еще не достиг половой зрелости. Промысловый сезон в Антарктике был ограничен периодом с 8 декабря по 15 марта, таким образом, по требованию Вольтата он заканчивался на неделю позднее срока, оговоренного Норвегией и Великобританией. Вольтат также смог опротестовать предложение об ограничении количества китобойных судов, допускаемых к использованию в Антарктике. В целом соглашение оказалось слишком слабым, чтобы сдержать антарктический промысел.

Совершенно новым пунктом в соглашении стал полный запрет на промысел усатых китов во многих морях мира, помимо Антарктики. Граница была проведена по 40-й параллели южной широты. Большой район на севере Тихого океана стал исключением из запрета в попытке держать дверь открытой для Японии.

Через год, 19–21 мая 1938 года, стороны договора собрались в Осло. На второй день встречи глава делегации США, зоолог Ремингтон Келлог, выступил с очень интересным докладом⁷. Он считал, что дискуссию следует начинать там, где прошлогодняя встреча потерпела неудачу. Промысел только возрастает. В сезон 1937–1938 годов мировое производство китового жира достигло 3,6 миллионов тонн, почти столько же, сколько в рекордный сезон 1930–1931 годов. Немецкие и японские компании снова способствовали значительному расширению китобойного флота в Антарктике.

Келлог упомянул и о том, что китобойный промысел следует регулировать согласно совершенно новым принципам. Он предлагал разделить Южный Ледовитый океан на зоны, закрыть некоторые из них для промысла и установить общие промысловые квоты для каждого из остальных районов. США имели подобное соглашение о вылове палтуса с Канадой, где эти принципы действовали очень успешно.

«Двум правительствам легче выработать конвенцию, чем дюжине и более», — указал представитель Великобритании Генри Мориц.

Тем не менее и Мориц, и Бергерсен в принципе восприняли положительно предложения Келлога и хотели обсудить их. Гельмут Вольтат, напротив, полностью их отверг. Он перевел дискуссию в область своей специальности — мировой рынок пищевого масла и жира. Бергерсен испытал глубокое разочарование и сказал, что нужно подумать и о последующих поколениях: «Что они подумают о нас, если мы убьем последнего кита?»

Статистика показывала, что популяции китов подвергались чрезмерной нагрузке, и Бергерсен считал, что страны обязаны найти решение проблемы. «Вообще я как биолог считаю, что это будет позором, ужасным позором для нашего поколения и нашего времени, если это чудесное животное, одно из самых лучших созданий природы, исчезнет».

«Таково мое мнение»⁸, — добавил он и вернулся обратно к дискуссии с Вольтатом по поводу рынка жировых продуктов.

Беседы в Осло были лишь подготовкой к официальной конференции в Лондоне в следующем месяце. Делегаты обменивались слухами и информацией по главному вопросу: приедет ли Япония в Лондон? Япония приехала. В последний день лондонской конференции, 24 июня 1938 года, японский делегат Акира Кодаки вызвал восторг в зале, когда сказал, что через год его страна собирается присоединиться к Лондонскому соглашению 1937 года. Больше на этой конференции радоваться было нечему. Приняли некоторые поправки к нормативной базе, включая годовой запрет на промысел кита-горбача в Антарктике. Что касается синего кита, то единственной значительной мерой стало создание некоего подобия заповедника в Южном Ледовитом океане⁹. Заповедная зона начиналась к западу от Антарктического полуострова и Южных Шетландских островов и простиралась до восточной части моря Росса. Вопрос заключался в том, насколько этот район годится в роли убежища. Он составлял четвертую часть Южного Ледовитого океана, где не вели современный китобойный промысел. Всем было ясно, что здесь водилось меньше планктона и меньше китов, чем на всем протяжении вокруг антарктического континента. Именно потому, что китобоев этот район не интересовал, его и решили закрыть для промысла.

Среди руководителей норвежского и британского китобойного промысла возобладало пессимистическое настроение. Осенью 1938 года курс норвежских китобойных акций упал. Хотя усилиями Японии общая численность китобойного флота в сезон 1938–1939 годов вновь увеличилась, производство китового жира, наоборот, снизилось, потому что китов стало значительно меньше, чем прежде. Доля норвежских компаний в антарктическом промысле составляла теперь менее трети, то же самое относилось к британцам, а на Японию и Германию вместе приходилась еще одна треть. Что касается экипажей, то доля норвежцев упала от почти 100 процентов до 60 процентов за пять лет.

Летом 1939 года, 17–20 июля, в Лондоне состоялась еще одна конференция по китобойному промыслу, на этот раз посвященная в большей степени научному обмену. Норвежская делегация привезла с собой отчет молодого статистика Пера Оттестада¹⁰. Он критиковал заключение британской программы «Дискавери» о том, что синий кит достигает половой зрелости уже в возрасте двух лет. Оттестад изучил данные измерений синих китов в Южном Ледовитом океане и пришел к выводу, что они указывают на то, что молодые киты сильно прибавляют в росте в тот период, когда перестают кормиться молоком матери. Он пришел к выводу, что самки вряд ли достигают половой зрелости раньше, чем как минимум в четыре года, а может, и старше (сегодня, как уже отмечалось, считается, что на это уходит восемь-десять лет). Бергерсен похвалил работу Оттестада в своем выступлении на встрече, однако главные выводы ученого так и не были усвоены¹¹.

Уже на открытии конференции Акира Кодаки подтвердил, что Япония наконец присоединится к Лондонскому соглашению еще до начала промыслового сезона 1939–1940 годов. Гельмут Вольтат начал давить на японца¹². Он хотел добиться заверений, что Япония действительно серьезно намеревается так поступить, и критиковал ее предпосылки для присоединения к договору.

Был конец лета 1939 года, и немецкий посланник, находясь в Лондоне, уговаривал делегата от Японии принять участие в мирном сотрудничестве с Великобританией, США и другими. Вольтат, близкий сотрудник Германа Геринга, не драматизировал ситуацию. Он все еще надеялся, что войны с Великобританией удастся избежать. Пока длилась китобойная конференция, Воль- тат проводил тайные переговоры с британцами на более высоком уровне. 19 июля он покинул китобойную конференцию в министерстве сельского хозяйства и рыболовства, чтобы провести одну из многочисленных встреч с британским высокопоставленным чиновником, сэром Горацием Уилсоном, доверенным советником премьер-министра Невилла Чемберлена, продвигавшего политику умиротворения в отношении Германии. Премьер-министр прочитал отчет со встречи с Вольтатом позднее в тот же день. Вероятно, Вильсон и Вольтат встретились снова сразу после окончания конференции и обсудили проект плана мирного урегулирования¹³.

Результаты китобойной конференции в июле 1939 года, конечно, не имели большого практического значения. Уже 1 сентября разразилась война между Германией и Великобританией. На следующий год, 9 апреля 1940 года, немецкие солдаты вторглись в нейтральную тогда Норвегию. Если бы немцы подождали несколько недель со своим вторжением, они, возможно, захватили бы весь норвежский китобойный флот и китовый жир, который суда везли домой. Вместо этого суда, шедшие домой, когда Норвегия вступила в войну, оказались у союзников. Многие из китобаз использовали для транспортных конвоев через Атлантику, и большинство из них со временем либо захватили, либо потопили.

Такая судьба постигла и «Космос» Андерса Яре. В четверг 26 сентября 1940 года судно находилось в открытом море к востоку от Тринидада и собиралось забрать жир для поставки союзникам¹⁴. Немецкий военный корабль обнаружил безоружный «Космос». Немцы заставили экипаж покинуть борт и установили бомбы с часовым механизмом в машинном отделении судна, когда-то называвшемся «гордостью всего Саннефьорда». У них не было горючего, чтобы забрать захваченное плавсредство назад, в Европу. В общей сложности 18 тысяч тонн китового жира ушли на дно вместе с «Космосом» и это были останки более тысячи гигантских китов из Южного Ледовитого океана.

Экипаж «Космоса» много месяцев провел в плену во Франции и в Германии. Только в субботу 3 мая 1941 года их вместе с сотнями норвежцев с других захваченных судов перевезли назад, в оккупированную Норвегию, на транспортном судне «Дунай». На пристани в районе Тьювхольмен в Осло их ждали друзья и родственники, а также оркестр¹⁵. Гульбранд Люнде из партии «Национальное единение», министр культуры в правительстве Видкуна Квислинга, выступил с речью и хвастался своими заслугами в том, что вернул норвежцев домой.

«Черт» Ларс Андерсен тоже выступил перед своими коллегами. Под звуки национального гимна «Да, мы любим эту землю», который начал играть оркестр еще до того, как Андерсен закончил свою несвязную речь, он сделал довольно недвусмысленное заявление. «Делайте, как я, вступайте в “Национальное единение”. Будьте настоящими норвежцами!»¹⁶

В то же время Биргер Бергерсен участвовал в движении Сопротивления в Норвегии¹⁷. Возможно, его завербовал товарищ по партии Эйнар Герхардсен или Гуннар Ян, с которым он вместе работал в Комитете по международной китобойной статистике. В любом случае, имя Бергерсена фигурировало вместе с ними, в самом начале одного из первых списков участников движения Сопротивления, которых отправили правительству в изгнании в Лондон. Внешне многое осталось без изменений. Биргер Бергерсен по-прежнему возглавлял Китобойный совет. Возможно, это была хорошо продуманная легенда, но Бергерсен писал в письмах, что он отправляется в горы на забой оленей, чтобы взять образцы яичников для разработки более надежных методов определения возраста млекопитающих, особенно китов¹⁸.

Бергерсен согласился с остальными членами Комитета по международной китобойной статистике составить справочник с обобщенными данными, собранными за эти годы¹⁹. Зоолог Юхан Рууд написал для него обзор по состоянию научных знаний о китах. Рууд по-прежнему основывался на том, что синий кит достигает половой зрелости в возрасте двух лет, но посвятил несколько параграфов обсуждению проблем с определением возраста.

Предисловие к статистическому отчету датировалось 10 декабря 1941 года. Труд был издан в 1942 году. Таблицы показывали, что убой китов велся в головокружительных масштабах. С 1909 года поступили сведения о добыче 266 425 синих китов, из них 246 667 — в Антарктике²⁰.

В середине сентября 1942 года Биргер Бергерсен сбежал из оккупированной Норвегии через границу в нейтральную Швецию, а затем, спустя некоторое время, в Лондон, где находилось в изгнании норвежское правительство¹. Бергерсена назначили председателем нового норвежского Китобойного совета в Лондоне, который, среди прочего, должен был подготовить возобновление промысла в Антарктике после освобождения. «Для Норвегии это и честь, и долг, — сказал Бергерсен в одном докладе осенью 1943 года, — собраться сразу после окончания войны и выступить как хорошо оснащенная, первоклассная китобойная нация, способная принять участие в борьбе с голодом»².

Выступая перед норвежцами-беженцами, Бергерсен предсказывал хорошие времена для отрасли. Избыточные мощности устранены. Большая часть китобойного флота потеряна. Кроме того, война нанесла значительный урон плантациям масличных растений в Азии и Африке, и потребуется много лет, прежде чем они возобновят производство. Миру нужен китовый жир, поэтому необходимо сохранить оставшиеся норвежские китобойные суда и постараться добыть новые.

Норвежцы думали, что союзная Великобритания будет единственным существенным конкурентом после войны. Япония и Германия сошли с арены. Так, по крайней мере, предполагало норвежское правительство, считая само собой разумеющимся, что по мирному договору, который должны будут подписать проигравшие страны, им будет запрещено вести китобойный промысел. Тем не менее это оказалось не так просто. В последующие месяцы и годы Бергерсен снова лавировал между различными аспектами китобойной политики. Вклад китобойного промысла в решение продовольственной проблемы послевоенного мира конфликтовал с необходимостью сохранения популяций китов. Желание хорошо организованного международного сотрудничества в области китобойного промысла входило в противоречие со стремлением закрепить позиции Норвегии в борьбе за ресурсы Южного Ледовитого океана.

В новом 1944 году переговорщики из союзных государств собрались на конференцию по китобойному промыслу в Лондоне. Среди участников были США, Великобритания и Норвегия, а также Австралия, Канада, Новая Зеландия и Южная Африка. Американские власти рассматривали эту встречу как благоприятную возможность для отстаивания своих интересов. Теперь, когда Норвегия и Великобритания больше не имеют крупных инвесторов в материальную базу для промысла, будет легче ввести принцип регулирования с помощью квот. Биргер Бергерсен с энтузиазмом поддержал введение квот и тем самым внес вклад в успех миссии делегата от США Ремингтона Келлога. На конференции в Лондоне были установлены квоты на общий объем промысла в Антарктике.

Уже во время конференции в январе и феврале 1944 года была установлена квота на первый послевоенный сезон, пока условно, в размере двух третей от довоенного промысла, точнее сказать — шестнадцать тысяч условных синих китов. Биргер Бергенсен предложил эту цифру своим коллегам зоологам Ремингтону Кел- логу из США и Нейлу Элисону Макинтошу из Великобритании: «Оба остались очень довольны, что я предложил шестнадцать тысяч, а не пятнадцать или двадцать тысяч условных синих китов. Эта цифра выглядела более оптимальной»³.

Зоологи так легко согласились на размер квоты большей частью потому, что промысловый флот имел тогда очень малую мощность. Вряд ли кто-то в первый сезон добыл бы так много китов, чтобы их количество соответствовало шестнадцати тысячам условных синих китов. И Келлог, и Бергерсен считали, что сейчас самое важное — установить принцип общей квоты, а затем ее можно будет при необходимости сокращать. Они не могли точно подсчитать, сколько китов осталось в Южном Ледовитом океане. Бергерсен и его коллеги, вероятно, переоценили рост популяции за те годы, когда война помешала вести промысел. Зоологи по-прежнему исходили из того, что синий кит достигает половой зрелости всего через два года, хотя в точности методов определения возраста все же сомневались⁴.

Подготовка норвежского китобойного промысла после войны продолжилась, однако она сопровождалась серьезными конфликтами между судовладельцами и политиками в изгнании. В них оказались втянутыми и норвежцы, оставшиеся дома. 29 августа 1944 года Биргер Бергерсен находился в шведском Стрёмстаде, рядом с норвежской границей, и встретился с Хансом Винге Сёренсеном и Педером Мельсомом. Судовладельцы тайно прибыли на встречу на частном паруснике и вернулись в Саннефьорд тем же образом, незамеченные немцами. Через год, в мае 1945 года, немецкие войска в Норвегии капитулировали. В сезон 1945–1946 годов и в два последующих сезона государство заставляло норвежские китобойные компании сотрудничать между собой в области промысла и возобновления флота, а также поставлять пищевой жир по установленной цене, чтобы обеспечить Норвегию продовольствием.

Именно продовольственное обеспечение вызывало большое беспокойство в других странах, и по этой причине Нидерланды осенью 1945 года разработали планы по началу собственного китобойного промысла в Антарктике. Нидерланды пережили сильный голод в течение последней военной зимы. Продовольственный паек полагался тем, кто потерял как минимум четверть своего веса, затем треть, а потом резервов уже не осталось⁵. Апатия, вялость и сопутствующие болезни распространились среди голодающих. К маю 1945 года умерли от голода в общей сложности шестнадцать тысяч человек в государстве, бывшем когда-то одним из самых благополучных и богатых продовольствием регионов Европы. Пока в стране разворачивалась катастрофа, руководители Нидерландов донимали британцев и американцев, чтобы ускорить освобождение голодающих районов, однако долгое время в приоритете оставалось наступление на Германию.

После освобождения правительство Нидерландов, естественно, бросило все ресурсы на то, чтобы обеспечить своих граждан продовольствием. 29 октября 1945 года страна ратифицировала Лондонское соглашение 1937 года и тем самым обеспечила себе приглашение от британских хозяев на новую конференцию по китобойному промыслу в Лондоне в конце ноября. Норвежским властям очень не понравилась эта тенденция. В ответ они стали угрожать применить параграф о персонале, запрещающий норвежцам работать в китобойных компаниях тех стран, которые не вели китобойный промысел до войны. Этот закон создал большие трудности для голландцев. Тем не менее они добились успеха, отправив во втором мирном сезоне 1946–1947 годов на Юг китобазу «Виллем Баренц».

В этот сезон впервые в пелагическом промысле в Антарктике принял участие и Советский Союз. Его китобаза «Слава» — бывший «Викинген», плавучая жироварня, на которой когда-то впервые в Южный Ледовитый океан отправились Юхан Йорт и Юхан Рууд⁶. С тех пор судно сначала перешло под панамский флаг по налоговым соображениям, а затем его продали в Германию в 1938 году, откуда Советский Союз получил его в качестве контрибуции.

Самый неприятный сюрприз ждал норвежцев в августе 1946 года. Тогда стало известно, что американские оккупационные власти разрешили японцам возобновить китобойный промысел в Антарктике в грядущем сезоне, чтобы помочь в ликвидации голода, разразившегося в результате войны и в этой стране. Японцы, которые еще до войны имели холодильные установки на китобазах, чтобы, помимо жира, использовать и китовое мясо из Южного Ледовитого океана, были опасными конкурентами. Норвегия выразила протест против решения США, однако, безрезультатно. Американцы первые два года утверждали, что это решение временное, но вскоре оно стало постоянным. Таким образом, в послевоенном пелагическом промысле в Антарктике вместо двух стран, как рассчитывали норвежские власти, оказалось довольно много участников. Ряд других государств, включая Германию, рассматривали возможность попробовать промышлять китов, однако так и не решились.

В конце ноября 1946 года китобойные нации, за исключением Японии, встретились на крупной международной конференции в Вашингтоне. Действующий министр иностранных дел США Дин Ачесон подчеркнул в своей приветственной речи, что популяции китов не принадлежат «какой-либо отдельной нации или группе наций». Норвежским делегатам вряд ли понравилась эти слова. Ссоры по поводу норвежского закона о персонале испортили настроение на встрече. Директор Управления рыболовства из Нидерландов Д.Ж. ван Дийк свою первую речь посвятил яростным нападкам на норвежцев из-за их закона. Он сказал, что это недопустимое поведение в адрес дружественных государств, и счел нужным заметить, что это осложняет международное сотрудничество в области китобойного промысла. Предложение ван Дийка по поводу резолюции, осуждающей норвежский закон о персонале, не было принято, но его поддержали Советский Союз и Франция.

Конфликт с Нидерландами поставил Биргера Бергерсена в затруднительное положение. На самом деле он считал, что общую квоту для Антарктики нужно сократить, чтобы она была менее шестнадцати тысяч условных синих китов, оговоренных в Лондоне в конце войны. Показатели промысла сезона 1945–1946 годов стали обескураживающими. Они свидетельствовали о том, что популяции китов не восстановились в том объеме, на который рассчитывали. Тем не менее Бергерсен решил не предлагать сокращение квоты. Накануне Вашингтонской конференции он писал своему коллеге из США Ремингтону Келлогу: «Мое личное мнение после изучения статистики последнего сезона в течение нескольких недель таково: шестнадцать тысяч условных синих китов — это максимум, но я боюсь, что, если мы предложим сократить это количество, нас обвинят в использовании биологических аспектов в качестве повода не допускать другие государства до китобойного промысла»⁷.

Поэтому Бергерсен согласился утвердить размер квоты, который он определил еще во время войны. «Шестнадцать тысяч условных синих китов — это довольно много, — сказал он в одном из выступлений на второй день конференции, — но мы должны довольствоваться этой цифрой».

Бергерсена, который возглавлял норвежскую делегацию, поддержал председательствующий Ремингтон Келлог. Цифра в шестнадцать тысяч была принята. Квота оставалась без изменений в течение многих лет. Каждая китобаза еженедельно должна была докладывать об объемах промысла в офис Международной китобойной статистики в Саннефьорде, и когда искомая цифра была достигнута, промысел закрыли для всех. Эту систему Келлог предлагал еще в 1938 году на одной из встреч в Осло, но внедрили ее только после войны. Также в целях охраны синих китов ввели довольно позднее начало промыслового сезона в Антарктике — 15 декабря. Синий кит обычно попадался в более раннее время.

Возможные изменения правил промысла и размеров квот должны были обсуждаться на ежегодных встречах новой организации, созданной по решению Вашингтонской конференции, — Международной китобойной комиссии (МКК). Целью организации стала охрана популяций китов, чтобы и будущие поколения могли вести китобойный промысел. МКК начала свою работу с 1949 года, ее первым председателем стал Биргер Бергерсен. Япония стала принимать в ней участие с 1951 года.

Предсказание Бергерсена о большом спросе на китовый жир, сделанное им еще во время войны, оказалось пророческим. Несмотря на неожиданную конкуренцию со стороны Нидерландов, Советского Союза и Японии, Норвегия и Вестфолл пережили новую антарктическую авантюру в первые послевоенные годы. Снова норвежцы тысячами отправлялись на китобойный промысел в Южный Ледовитый океан. Послевоенный рекорд промысла синего кита был установлен уже в 1946–1947 годах и составил девять тысяч животных. Затем показатели стали снижаться. В последующие годы синий кит составил меньше трети добытых китов. Остальные две трети пришлись на сельдяного полосатика, или финвала, как его обычно называют промысловики. Возможно, Биргер Бергерсен помнил и другое свое более мрачное предсказание на закрытой встрече в Лондоне еще до войны: финвал будет поддерживать китобойный промысел до тех пор, пока не будут уничтожены все синие киты.

23 июля 1951 года Бергерсен выступал с речью на открытии третьего ежегодного заседания МКК в южноафриканском Кейптауне — городе, куда пелагические промысловые экспедиции обычно заходили по пути в Южный Ледовитый океан и обратно. Бергерсен открыто заявил, что расчеты, послужившие основой для определения первой квоты в 1944 году, оказались слишком оптимистичными. «Теперь я достаточно уверен, — сказал он, — что каждый биолог, изучивший промысловую статистику, доступную на сегодняшний день, отлично видит, что общий объем промысла в шестнадцать тысяч условных синих китов — слишком высокий показатель».

«С точки зрения биологии, было бы целесообразнее устанавливать квоты на добычу каждого вида», — указал Бергерсен. Он надеялся, что это будет возможно в недалеком будущем, но заметил, что «пока не поступило никаких приемлемых предложений».

Сдержанный тон Бергерсена свидетельствовал о том, какой опыт он получил на посту руководителя МКК. Организация не обладала полномочиями, чтобы установить для стран-членов новые правила без их собственного на то согласия. Если кто-то проигрывал голосование, то мог выразить формальный протест и затем просто не обращать внимания на принятое решение. Что касается «приемлемости», то все зависело от того, на что согласятся страны, активно ведущие промысел. Руки Бергерсена были связаны настолько, что он даже не мог вынести на обсуждение решения, которые, на его взгляд, были наиболее оптимальными. Дома в Норвегии и китобойные компании, и профсоюзы моряков оказывали сильное влияние на китобойную политику, стараясь сделать все, чтобы сохранить прибыль и рабочие места в ближайшей перспективе.

Никаких изменений в размерах квоты на промысел на встрече в Кейптауне в 1951 году так и не произошло. На следующий год Бергерсен подал в отставку с поста председателя МКК и был назначен председателем специальной комиссии ученых, которая должна была оценивать необходимость в изменении квоты. В марте 1953 года комиссия собралась в Стокгольме, где Бергерсен участвовал в качестве посла от Норвегии. Он подготовил для этой встречи письменный доклад о ситуации с популяцией синих китов в Антарктике и пришел к заключению, что она сильно сократилась. Показатели промысла неуклонно снижались. В течение сезона 1952–1953 годов добыли менее трех тысяч синих китов.

На встрече в Стокгольме эксперты пришли к единому мнению, что общая квота для промысла в Антарктике должна быть сокращена до одиннадцати тысяч условных синих китов. Или, правильнее сказать, мнение было почти единым. Голландский зоолог Е.Й. Слиийпер оспаривал все предпосылки и заключил, что нет никакой необходимости в сокращении квоты. Позиция Слиийпера вызвала сильное возмущение у других участников встречи. Представитель Новой Зеландии предупредил, что поведение Нидерландов «сильно скажется»⁸ на совести нации. По мнению большинства, аргументы Слиийпера были вызваны необходимостью голландской китобойной компании покрыть дорогие государственные кредиты.

Остальные члены экспертной комиссии руководствовались тактическими аспектами. Они согласились на постепенное снижение квоты, сначала до пятнадцати тысяч. На ежегодном заседании МКК в Лондоне в июне 1953 года утвердили размер квоты в пятнадцать тысяч условных синих китов. В то же время было принято решение о более позднем начале промысла синих китов по сравнению с другими видами, что стало скромной мерой по охране самого крупного животного в мире.

В конце 1953 года Биргера Бергерсена отозвали из Стокгольма домой, назначив его новым министром по делам образования и церкви. Тем не менее он выполнил последнее задание для МКК в качестве руководителя еще одной экспертной группы. Она собралась в Осло 16–19 марта 1954 года и приняла, среди прочего, решение о необходимости полной охраны северного синего кита как в Северной Атлантике, так и в северной части Тихого океана. Бергерсен работал над прекращением промысла синих китов в Северном полушарии уже много лет⁹. «Хотя уже довольно поздно, но нужно постараться сделать все, что в наших силах, для спасения остатков популяции в Северном полушарии»¹⁰, - писал он зоологу Юхану Рууду. Показатели промысла были довольно скромными, однако синих китов в Северном полушарии добывали по-прежнему, в том числе и у побережья Норвегии. С тех пор как Юхан Йорт начал китобойный промысел в Аукре в 1925 году, крупных китов все это время промышляла небольшая горстка береговых китобойных станций в Норвегии. Именно эта группа предприятий сделала замороженное китовое мясо привычным продовольственным продуктом в стране. Помимо сельдяных полосатиков-финвалов, составлявших основную долю добычи, промышляли и синих китов, если представлялась такая возможность. В течение периода с 1945 по 1954 год у норвежского побережья добыли 52 особи. Власти решили не запрещать этот промысел, хотя синие киты почти исчезли из норвежской акватории.

Предложения комиссии Бергенсена привели к тому, что на заседании МКК в Токио в 1954 году приняли решение полностью запретить промысел синего кита в Северной Атлантике, для начала на пять лет. Одним из лоббистов этого решения был руководитель норвежской делегации в Токио Юхан Рууд. В соответствии с решением о запрете промысла промысловые станции в Норвегии должны были прекратить добычу синих китов¹¹. Исландия и Дания, контролировавшая Фарерские острова и Гренландию, выразили протест против этого решения и не собирались ему подчиняться. Только через несколько лет они запретили промысел синих китов со своих промысловых станций, в том числе под давлением Норвегии. Исландия добывала синих китов вплоть до 1959 года. В общей сложности в Северной Атлантике после Второй мировой войны добыли 430 синих китов.

Комиссия Бергерсена попыталась сделать что-либо и для запрета ловли синих китов в северной части Тихого океана, но у нее ничего не вышло. На встрече в Токио, правда, многие высказались за прекращение промысла синего кита, по крайней мере, в северо-восточной части Тихого океана, но запрет опротестовали Япония, Канада, Советский Союз и США, то есть все те страны, которые вели там промысел.

Что касается китового промысла в Антарктике, то дальнейшее снижение квоты оказалось трудным делом. Особенно протестовали Нидерланды. Общую квоту снизили в 1955 году до пятнадцати тысяч условных синих китов. В качестве компенсации было разрешено вести промысел в той части Южного Ледовитого океана, которую еще до войны сделали заповедной. Таким образом, для промысла открыли весь Южный Ледовитый океан. Еще одно сокращение общей квоты до четырнадцати с половиной тысяч условных синих китов произошло в 1956 году, после того как США сильно надавили на Нидерланды. По-прежнему квота оставалась далека от рекомендованного биологами количества.

В том же году Юхан Рууд опубликовал в журнале «Самтиден» статью о китобойном промысле и международном сотрудничестве. Он не испытывал особого оптимизма. Будущее китобойного промысла ему виделось крайне мрачным, если смотреть правде в глаза. Давний ученик Йорта теперь считал, что критики китобойного промысла межвоенного времени Хосе Леон Суарес и Бьярне Аагорд в целом были правы, хотя они «перегибали палку, как обычно делают энтузиасты»¹².

1956 год оказался поворотным в норвежской китобойной политике. Но виной тому стали не опасения Рууда. Норвежский китобойный союз — организация, которая в послевоенное время представляла китобойные компании, — требовал теперь, чтобы Норвегия вышла из МКК. Поводом стало то, что Норвегия (как и Великобритания) после нескольких хороших промысловых сезонов в первые послевоенные годы проиграла конкуренцию в Антарктике. Японские компании имели преимущество на домашнем рынке, платившем хорошие деньги за китовое мясо, а со временем получили и технологическое преимущество. Промысел Советского Союза осуществлялся государством по принципам плановой экономики. Частным норвежским компаниям стало трудно выдерживать конкуренцию, а в довершение всего многие считали, что Советский Союз нарушает нормы промысла и посылает фальшивые отчеты. На заседании МКК представители СССР делали все, что могли, чтобы предотвратить создание международной инспекции китобаз.

Судовладельцы-китобои хотели, чтобы правительство пригрозило выходом из организации и использовало членство в МКК как козырь для переговоров. Если Япония и СССР не откажутся от планов расширения своего китобойного флота, Норвегия покинет организацию. Предложение о выходе из МКК обнародовал председатель Норвежского союза китобоев Фритьоф Беттум, близкий соратник Андерса Яре. Профсоюзы моряков поддержали судовладельцев. Яре сам говорил о выходе из МКК в одном из интервью газете «Афтенпостен», где он также объяснил, что нет никаких оснований бояться полного вымирания видов, вне зависимости от судьбы международного сотрудничества: «Кит не позволит себя уничтожить в Южном Ледовитом океане»¹³. Он приводил все те же старые аргументы. Китобойный промысел перестанет себя оправдывать, если в море останется мало китов. Яре выразил глубокое недоверие международным и норвежским ученым, которые попытались установить размеры популяций китов в Южном Ледовитом океане; он считал, что получить достоверные результаты исследований в этой области практически невозможно. Самые опытные китобои — вот кто может заниматься этим вопросом. «Их отчеты указывают на то, что численность синих китов несколько снизилась», — утверждал Яре. По его мнению, китобои видели, тем не менее, что в ноябре и декабре, когда промысел еще не разрешен, во льдах по-прежнему встречается много синих китов. Кроме того, судовладелец слышал от гарпунеров, что синие киты очень умны и уходят с промысловых полей в безопасные воды.

Норвежский союз китобоев заверял на встречах с властями, что намерение о выходе из МКК не обусловлено желанием вести свободный неограниченный промысел. Однако эти заверения, вероятно, были не совсем честными¹⁴. В своих воспоминаниях через несколько лет Фритьоф Беттум говорил, что судовладельцы хотели прекратить сотрудничество с иностранцами, чтобы эффективно использовать свой китобойных флот, пока он имеется в их распоряжении, — они скорее соглашались на «непродолжительный промысел, чем на долгоживущую, но слабую отрасль»¹⁵.

Представитель профсоюза моряков Ингвальд Хауген высказался более прямо на встрече со многими министрами в конце 1956 года: было бы неплохо обеспечить себе право на неограниченный промысел, чтобы добывать китов до тех пор, пока они есть¹⁶.

Председатель Китобойного совета Гуннар Ян и зоолог Юхан Рууд предостерегали Норвегию от подрыва международного сотрудничества. Они считали, что в ином случае последствия для популяций китов будут катастрофическими. Сначала правительство не согласилось на выход из МКК. В 1958 году от Норвежского союза китобоев поступила новая инициатива. Теперь они предлагали ввести национальные квоты, то есть каждая страна, ведущая пелагический промысел в Атлантике, должна получить свою долю от общей квоты. Тогда китобойным компаниям не придется вкладывать значительные средства, чтобы обеспечить свою долю, пока промысел не остановлен. Правительство поддержало это предложение. Таким образом, в Норвегии произошли некоторые изменения. Когда в 1944–1946 годах создавалась нормативная база, норвежские участники переговоров пытались избежать любых разговоров о национальных квотах, надеясь снятием этого вопроса с повестки дня защитить господствующее положение Норвегии в китобойном промысле. Теперь ситуация перевернулась с ног на голову. Появилась необходимость обеспечить себе постоянную долю в качестве защиты от все усиливающихся конкурентов.

Сотрудничество в рамках МКК всерьез начало рассыпаться уже в 1958 году. На ежегодном заседании МКК антарктическую общую квоту после протестов Нидерландов против принятой изначально квоты в результате расширили К концу года норвежское правительство решило объявить о выходе из МКК, если не будет достигнуто соглашение о национальных квотах. Министр по делам образования и церкви Биргер Бергерсен предпринял довольно необычный шаг, требуя запротоколировать несогласие с решением правительства, однако официально своей позиции по этому вопросу так и не высказал¹⁷.

Летом 1959 года и Норвегия, и Нидерланды воплотили в жизнь угрозу о выходе из МКК. В последующие три года пелагический промысел в Антарктике регулировался только весьма расплывчатыми декларациями каждой страны о том, сколько они собираются добыть. Между тем норвежское правительство опять сделало удивительный разворот. Сначала Норвегия вновь вошла в состав МКК, а затем правительство опять пригрозило покинуть организацию. Но на этот раз угроза осталась не реализованной, потому что договор летом 1962 года был подготовлен договор о национальных квотах.

Договор о квотах не стал новостью для норвежских компаний. Они все равно не смогли реализовать свои квоты, и вскоре многие начали продавать китобазы или стали использовать их как обычные танкеры. В сезон 1961–1962 годов в Антарктике работали семь норвежских китобаз. В следующем сезоне их осталось всего четыре.

С трибуны Стортинга прозвучало, что это был «довольно запутанный период в норвежской внешней политике»¹⁸. Депутат от оппозиционной партии «Хейре» (правых) добавил, не встретив никаких возражений, что Норвегия потеряла свое положение ведущей китобойной державы и отрасль в целом переживает спад по причине сокращения популяций китов.

Япония и Советский Союз переняли эстафету доминирующих китобойных держав. Если Япония покупала британские, норвежские и голландские экспедиции вместе с антарктическими квотами впридачу, то Советский Союз сделал ставку на строительство собственного флота. За период с 1959 по 1963 год СССР спустил на воду пять новых китобаз. Две из них, суда-аналоги «Советская Россия» и «Советская Украина», стали самыми крупными в мире. Популяция синих китов в Антарктике уже находилась на грани исчезновения. Советский масштабный промысел не обещал ничего хорошего оставшимся животным.

Спустя стольких лет, потраченных впустую на споры о национальных квотах, в 1963 году пришло наконец время для разговора на заседании МКК о будущем синего кита. Независимый экспертный комитет, прозванный комитетом «трех мудрецов», представил доклад, рекомендовавший, среди прочего, ввести полный запрет на промысел синего кита.

Особенно тяжелой, по мнению трех экспертов, сложилась ситуация для антарктического синего кита. Они доложили, что в начале 1950-х годов популяция сократилась на почти десять тысяч особей, а после сезона 1960–1961 годов от нее осталась примерно десятая часть — между 930 и 2790 животных. В результате последовавших затем еще двух промысловых сезонов, по их мнению, синих китов в Антарктике осталось еще меньше. Доклад «мудрецов» вызвал шок у членов китобойной комиссии. На заседании МКК в 1963 году сложились все предпосылки для полного запрета на промысел синего кита в Антарктике и приграничных водах, вплоть до 40-й пареллели южной широты.

Теперь предметом обсуждения стали карликовые синие киты, или пигмеи. Японские китобои нашли популяцию относительно небольших синих китов на пастбище вокруг архипелага Кергелен, то есть в южной части Индийского океана. Биологи из Японии описали этих синих китов как особую группу, а со временем их выделили в собственный подвид. Его назвали «карликовый синий кит», поскольку эти огромные животные были значительно меньше антарктических синих китов. По-норвежски это животное также называют myrbjorn — «болотный медведь»¹.

Норвежские китобои, по крайней мере с 1920-х годов, называли «болотными медведями» относительно небольших синих китов в южных морях². Происхождение этого названия не известно. В любом случае, японцы считали, что карликовый синий кит водится в больших количествах и никто его не промышляет. На заседании МКК в 1963 году они настаивали на исключении этих китов из запрета на промысел синих китов, они хотели продолжать свой промысел там, где встречались киты-пигмеи, то есть между 40-й и 55-й параллелями южной широты, от нулевого меридиана в Атлантическом океане к югу от Африки и на восток до середины Индийского океана. Это требование было удовлетворено, несмотря на предупреждения, что в ходе этого промысла могут пострадать и антарктические синие киты.

Летом 1964 года Норвегия и Саннефьорд стали хозяевами проведения очередного заседания МКК. Мероприятие проходило в фешенебельном «Парк-отеле», построенном за пять лет до этого и первоначально называвшемся «Дом китобоев». Встреча в Саннефьорде вызвала оживление в норвежской прессе. Участники, напротив, не считали ее особо успешной³. Многие отправились домой разочарованными, потому что согласия по сокращению общей квоты на промысел в Антарктике достичь не удалось. Квота теперь распространялась на промысел финвала (сельдяного полосатика) и сейвала, поскольку промысел синего кита и кита- горбача запретили. Юхан Рууд, вероятно, настолько разочаровался в норвежской позиции на переговорах, что, не делая никаких официальных заявлений, покинул в знак протеста пост председателя научного комитета МКК прямо во время конференции⁴.

Британский ученый-океанолог Сидни Холт приехал в Сан- нефьорд, чтобы представить новый доклад экспертной комиссии «мудрецов». «Антарктический синий кит вымирает даже при отсутствии промысла», — предупредил Холт. Любой новый промысел синего кита только увеличит эту опасность. В тех зонах, где водились преимущественно карликовые синие киты, были пойманы и крупные антарктические синие киты. Открытие этой зоны для промысла повышает опасность полного их истребления.

На встрече в Саннефьорде было принято решение об охране синего кита также в зоне обитания китов-пигмеев. Однако Япония и СССР проголосовали против и отменили это решение для своих экспедиций, внеся официальный протест. По этому вопросу Юхан Рууд писал в Управление рыболовства. Он предупреждал, чтобы Норвегия не выражала протест против охранных запретов с целью обеспечить себе такое же право на промысел синего кита, как Япония и Советский Союз. «Я считаю, что Норвегия очень пожалеет (…), если мы разделим ответственность за возможное полное истребление синего кита, — писал Рууд. — Нет никаких сомнений, что такая опасность действительно существует»⁵. Тем не менее правительство решило заявить протест против охранных мер.

В 1965 году меры по охране синих китов все-таки были приняты, в том числе и в зоне карликовых синих китов, на исключении которой настаивали японцы. Также весь Тихий океан к северу от экватора единогласно закрыли для промысла синих китов. На заседании МКК в 1966 году приняли решение о запрете на промысел синих китов во всей акватории мира, поэтому промысловые суда береговых станций в Южной Африке также должны были прекратить промысел синих китов. Правда, за предыдущие годы они встретили там лишь несколько особей.

Чили и Перу не участвовали в работе Международной китобойной комиссии и в 1960-е годы вели масштабный промысел синего кита со своих береговых станций по побережью Тихого океана. Но и эти страны тоже приняли решение прекратить промысел. Начиная с сезона 1967–1968 годов включительно синие киты полностью исчезли из мировой промысловой статистики. В том же сезоне закончилась большая норвежская китобойная авантюра. В 1967–1968 годы была отправлена только одна экспедиция на китобазе Андерса Яре «Космос-IV». Затем наступил конец.

Однако испытания для синих китов не прекратились. Промысел продолжался неофициально. Руководители могучего советского китобойного флота должны были выполнить показатели добычи, установленные правительством в Москве, а их работа оценивалась по результатам промысла, а не по соблюдению международных нормативов. Популяции синих китов уже значительно сократились к тому времени, как в море вышли мощные советские китобазы. Тем не менее они смогли незаконно добыть тысячи китов, в основном в 1960-е годы, пока полным ходом шли переговоры по охранным мерам, а также во время председательства в МКК советского представителя М.Н. Сухорученко (1962–1966). Они продолжили добычу и тогда, когда промысел этого вида полностью запретили.

В северной части Тихого океана Советский Союз добыл за эти годы около 760 незаявленных синих китов. В Антарктике и Индийском океане советские китобазы добыли незаконно около девяти тысяч синих китов, в основном карликовых. Советские биологи снова и снова выступали с предупреждениями. «Уже в сезон 1965–1966 годов синие киты-пигмеи в Австралийской бухте к югу от Австралии почти полностью исчезли», — говорилось в секретном научном отчете китобазы «Советская Россия»⁶. В соответствующем отчете за 1970–1971 годы значилось, что советские китобои по-прежнему убивали всех синих китов, которых встречали. Авторы отчета заявили, что, если такие нарушения конвенции будут продолжаться, то скоро самое крупное животное на планете полностью исчезнет. Они считали, что это будет «одним из самых серьезных преступлений человечества»⁷. Один из советских ученых хранил десять тысяч страниц промысловых схем для будущего, спрятав их в погребе.

После распада Советского Союза появились те, кто пролил свет на истинное положение дел в тот период. С сезона 1965–1966 годов советские экспедиции добыли около 4800 охраняемых синих китов, частично в Антарктике, частично по пути на север в Индийском океане. Большинство из них было карликовыми синими китами. Группа экспертов, позднее изучавшая статистику промысла, пришла к выводу, что советские экспедиции, скорее всего, добыли несколько сотен антарктических синих китов после того, как их промысел запретили⁸. В начале 1970-х годов и Советский Союз наконец прекратил промысел синих китов. Это случилось после того, как страна согласилась с 1972 года на международную инспекцию под эгидой МКК. Инспекторы предотвратили не все нарушения правил, однако промысел синего кита быстро закончился.

К тому времени, как прекратился китовый промысел, синий кит более сотни лет был добычей китобоев с гарпунами, оснащенными гранатами. По XIX веку не осталось достоверных данных о том, какие виды тогда добывались, но по XX веку известно, что во всем мире добыли и переработали 379 185 синих китов, включая в это число незаконный промысел Советского Союза. Большинство из добытых животных составили антарктические синие киты. Показатели промысла на Севере были гораздо скромнее. В XX веке в Северной Атлантике и северной части Тихого океана в общей сложности добыли около 15500 синих китов.

Не вполне ясно, когда советские руководители наконец решили допустить инспекторов на борт своих китобаз и ограничили возможности для незаконного промысла. Возможно, те, кто тогда находился у власти, почувствовали изменения в мировом общественном мнении и боялись внешнеполитических осложнений. Прекращение последнего тайного промысла синих китов произошло тогда, когда мнение о китах и китобойном промысле в мире претерпело существенные изменения. Внезапно многие, помимо ученых, заинтересовались охраной китов. Теперь китов описывали как красивых, мыслящих и чувствующих существ, и их часто использовали в качестве символов для нового, более бережного отношения к природе. Большая конференция ООН по охране окружающей среды, прошедшая в Стокгольме в 1972 году, приняла на основе предложения от США рекомендацию для МКК установить мораторий на китобойный промысел — то есть полностью запретить всякий промысел всех видов китов. Это требование снова привлекло всеобщее внимание благодаря акциям организации «Гринпис» против советских китобаз, предпринимавшимся начиная с 1975 года.

Источником для вдохновения приверженцев новых взглядов на китов стали исследования, доказавшие, что дельфины — это высокоинтеллектуальные животные. Другим источником выступил богатый звуковой репертуар китов-горбачей, с которым широкая публика познакомилась благодаря долгоиграющей пластинке «Песня горбатого кита», ставшей бестселлером среди записей звуков природы⁹. В разговорах о необходимости охраны китов часто упоминался синий кит. Это самое крупное в мире животное. Тем не менее именно харизматичный кит-горбач стал «иконой» нового движения по охране китов. Горбач очень фотогеничен. Он часто выпрыгивает на поверхность воды так, что видно все его тело.

МКК приняла международный мораторий на китобойный промысел в 1982 году, после того как ряд стран, которые сами не вели китобойный промысел, вступили в МКК, чтобы поддержать запрет на него. США, кроме того, угрожали введением торговых санкций против стран, настаивающих на продолжении китобойного промысла. Япония поддалась давлению и не стала протестовать против моратория. С тех пор страна ведет борьбу за его отмену. Что касается норвежских властей, то единого мнения по этому поводу не было, но Норвегия выразила официальный протест против моратория на китобойный промысел в установленные сроки и обеспечила себе юридическое право продолжать промысел. То же самое сделал и Советский Союз. В последующие годы борьба вокруг китобойного промысла продолжилась. Япония, Норвегия и Исландия настаивали на том, что китов необходимо охранять как природный ресурс и нужно разрешать промысел тех популяций, которые достаточно велики, чтобы его выдержать. Пока китобойные нации не преуспели в том, чтобы заменить мораторий новой системой промысловых квот.

Синий кит больше не является добычей китобоев и вряд ли будет ею. Однако промысел других усатых китов все еще продолжается. Коренные народы Гренландии, Аляски и Канады ежегодно добывают несколько гренландских китов. МКК сделала исключение для промысла коренных народов, когда был установлен мораторий.

Исландия сегодня добывает в собственных водах малого полосатика и сельдяного полосатика после сложной истории с выходом из МКК и новым вступлением в нее. В Норвегии ловят только один вид кита — малого полосатика. Китовое мясо для пищевых целей является основным продуктом. Норвежские власти оперируют тем, что малый полосатик встречается в Северной Атлантике в большом количестве, и принципы, лежащие в основе МКК, подразумевают, что промысел будет открыт. Хотя промысловые суда используют гарпун с гранатой, чтобы убить кита почти моментально, отрасль в целом представляется скорее как сохранение давней традиции промысла малых полосатиков и других относительно мелких видов китов вдоль побережья Норвегии, чем продолжение индустрии Свена Фойна.

Япония — единственная страна, продолжающая китобойный промысел в Антарктике. Каждый год в Южном Ледовитом океане она добывает несколько сотен малых полосатиков. По правилам МКК страна не имеет права на коммерческий промысел, но японские власти ссылаются на определение о промысле в научных целях. Научная целесообразность, однако, подвергается сомнению. Мясо китов продается как пищевой продукт.

По-прежнему промысловые страны борются за отмену моратория. Они указывают, что некоторые популяции, как малые полосатики в Северной Атлантике и Южном Ледовитом океане, многочисленны и жизнеспособны, и что МКК была создана для обеспечения безопасного использования популяций китов, а не для запрета на промысел. Противники китобойного промысла приводят множество аргументов. Некоторые считают, что методы промысла слишком жестокие, другие полагают, что убивать китов в принципе неправильно. Однако история китобойного промысла накладывает свою тень на дискуссии. Многие защищают мораторий, потому что не верят в возможность эффективного регулирования китобойного промысла, если он вновь станет значительной и влиятельной международной отраслью.

Сторонники китобойного промысла часто подчеркивали, что китов, имеющих в распоряжении весь Мировой океан для укрытия, трудно истребить полностью. Спустя годы это утверждение все еще остается верным. Несмотря на промысел, ни один из крупных видов китов не вымер. Некоторые ушли из привычных районов обитания, как серый кит — усатый кит средних размеров, которого исландцы назвали sandreydur. Он исчез из Северной Атлантики еще во время промысла на парусных судах. Однако этот вид по-прежнему обитает в Тихом океане.

Часто китобои утверждают, что истребить китов невозможно, но это не так. Это только вопрос времени. Северный гладкий кит — нордкапер, которого преследовали много лет, находится под угрозой полного исчезновения. На сегодняшний день осталось всего 400 или 500 особей, в основном в западной части Северной Атлантики. Недавно было обнаружено пугающе много мертвых животных. Некоторые из них погибли от столкновения с судами, в то время как другие запутались в рыболовных сетях и затем утонули.

Если северный гладкий кит вымрет, многие разделят вину за это. Старинный промысел на парусных шхунах сделал этот вид редким. Оставшиеся особи преследовались новыми механизированными промысловыми судами, пока северного гладкого кита и других гладких китов не взяли под охрану, согласно первому международному договору о китобойном промысле, подписанному в 1931 году. Промысел сделал этот вид малочисленным и крайне уязвимым перед новыми угрозами.

Что касается синего кита, то он находится под охраной уже полвека. Более сорока лет прошло с тех пор, как закончился сколько-нибудь значительный промысел. Этот вид по-прежнему считается вымирающим по классификации Международного союза охраны природы (МСОП), который ведет Международную «Красную книгу». Однако, как недавно аргументировали трое американских ученых, называть синего кита вымирающим видом — значит, вводить общественность в заблуждение. Синий кит подразделяется на более или менее изолированные популяции в разных акваториях. Некоторые действительно дают все основания для беспокойства. Другие успешно возобновляются и, судя по всему, со временем вернутся к нормальному состоянию.

Северный синий кит, Balaenoptera musculus musculus, изначально был не таким многочисленным, как его антарктические сородичи, потому что на Севере меньше криля, чем на Юге. Популяция в Северной Атлантике сильно сократилась в 1960 году. Вокруг Исландии ее численность быстро увеличилась, когда прекратился промысел, и эта северо-восточная атлантическая часть популяции, которая встречается также у Азорских островов и Шпицбергена, сегодня оценивается в 1500–2500 животных. Популяция, обитающая в западной части Северной Атлантики, не так многочисленна и составляет примерно 600—1500 особей.

В северной части Тихого океана синие киты, мигрирующие вдоль Западного побережья Северной Америки, достаточно размножились, их численность оценивается от двух до трех тысяч особей. Некоторые ученые утверждают, что эта популяция почти достигла своей изначальной численности. Другие считают, что довольно много китов гибнет из-за интенсивного судоходства в этом районе, что мешает росту популяции. С азиатской стороны в северной части Тихого океана на сегодняшний день водится мало синих китов, однако и здесь время от времени наблюдатели замечают одну-две особи.

Наиболее резкое сокращение численности синих китов произошло в Южном Ледовитом океане, где изначально они были самыми многочисленными. Когда промысел прекратился, осталось всего лишь около 360 особей огромных антарктических синих китов — подвид Balaenoptera musculus intermedia 1. Их может быть минимум 150, максимум — 840. В любом случае, это всего лишь несколько процентов по сравнению с той популяцией, что раньше обитала здесь, когда Карл Антон Ларсен начал свой промысел в Грютвикене.

В Южном Ледовитом океане популяция синих китов тоже начала восстанавливаться с тех пор, как китобойные суда оставили их в покое. Как было установлено в ходе серии научных экспедиций, на 1996 год популяция антарктических синих китов насчитывала около 1700 животных. Затем эти данные — понятно, что неточные, — исправили до 2280 животных на 1998 год. Тем не менее это количество составляло менее одного процента от изначального размера популяции. Хотя цифра за 1990-е годы, как полагают, увеличилась, антарктический синий кит все еще считается находящимся под критической угрозой исчезновения. В обширном Южном Ледовитом океане, где пионеры промысла удивлялись большим стадам синих китов, этот вид сегодня можно увидеть крайне редко.

Пробы тканей, взятые у ныне живущих синих китов в Антарктике, показывают большое генетическое разнообразие. Это хороший знак. Генетические вариации нужны, чтобы популяция животных избежала болезней и приспособилась к изменениям окружающей среды. Плохая новость заключается в том, что потеря генетического многообразия продолжается как отголосок промысла. Синие киты живут примерно столько же лет, сколько и люди. Это означает, что некоторые из сегодняшних антарктических синих китов выжили в последние годы промысла, но, если эти ветераны умрут, исчезнут и генные вариации, которые они несут и так и не передали последующим поколениям.

В то же время наблюдаются признаки, указывающие на то, что антарктические синие киты получают свежую кровь извне. Австралийские ученые недавно обнаружили ряд примеров естественного скрещивания синих китов с карликовыми. Никто не знает, чем это вызвано: уменьшением популяции антарктического подвида в Южном Ледовитом океане или изменением маршрутов миграции по причине изменения климата. Не известно также, что означает это скрещивание для популяции синих китов на далеком Юге. Несмотря на разницу в размерах и разную среду обитания, эти два подвида являются близкими родственниками. Генетические тесты показывают, что карликовый синий кит, Balaenoptera musculus brevicauda, является потомком антарктических синих китов, распространившихся в новых районах во время самого холодного периода последней ледниковой эпохи, примерно 20–25 тысяч лет назад. Тогда распространение морского льда вокруг Антарктики было рекордным, и популяция синего кита достигла своего апогея.

Южный Ледовитый океан является почти идеальным местом обитания для синих китов. Этот холодный дом позволяет антарктическому подвиду быть и крупным, и многочисленным. Сегодня, тем не менее, нужно отправляться в умеренные или тропические воды, чтобы найти синего кита к югу от экватора. Например, его можно встретить вдоль Тихоокеанского побережья Чили. Во многих районах Индийского океана равномерно встречаются карликовые синие киты в значительных количествах: к югу от Австралии, к югу от Мадагаскара и между некоторыми островами Индонезии. Правда, о численности животных в этом районе и о родстве между различными популяциями ничего не известно. В остальном, синие киты регулярно встречаются у Шри-Ланки — немного к северу от экватора. Это район интенсивного судоходства, и ученые считают синих китов на севере Индийского океана наиболее подверженными опасности.

Синий кит пережил интенсивный промысел. Как вид он вряд ли исчезнет в ближайшее время, хотя в мире, который человек все больше перекраивает под свои нужды, для него много опасностей. В водах с интенсивным судоходством нередки случаи гибели синих китов от столкновения с судами. У многих остаются большие шрамы после таких инцидентов. Часть животных имеет отметины от рыболовных снастей, однако смертельных случаев среди синих китов зарегистрировано немного. Вероятно, они легче вырываются, чем другие киты, так как гораздо сильнее. Другая возможная угроза — это шумовое загрязнение, в том числе от судоходства. Синие киты поддерживают контакт на больших расстояниях с помощью звуков, и шум нарушает их коммуникации.

Самую главную угрозу для синего кита представляет сокращение масс криля. Без этих отсвечивающих красным цветом ракообразных, но сияющих синим цветом в темноте, синий кит выжить не может. Серьезную опасность для популяции криля представляет его вылов. В Антарктике вылов криля проводился с 1960-х годов, и сегодня в нем участвует, в том числе, одна норвежская компания — «Акер Биомарин». Криль используют в основном на корм рыбам. Вылов криля в Южном Ледовитом океане тщательно регулируется международным соглашением и, по коммерческим соображениям, происходит в меньших масштабах, чем это разрешено установленными квотами, но рынок испытывает значительные колебания. Технологии меняются быстро. История китобойного промысла показывает, что нельзя надеяться, что все и всегда будут соблюдать договоры.

Что насчет изменения климата? Можно предполагать, что в более теплом Мировом океане будет труднее найти синих китов. Самые большие киты и криль, их любимая пища, быстро увеличивают свою популяцию в Южном Ледовитом океане с райскими для них условиями обитания только тогда, когда в мире происходит глобальное похолодание. Похоже, что популяция антарктического синего кита достигла своего пика в последний ледниковый период, когда на планете наступила самая холодная эпоха. Разумеется, в первую очередь, все зависит от криля. Сегодня морские биологи отмечают, что летние скопления криля в Южном Ледовитом океане наиболее многочисленны, когда зима была холодной, а морской лед распространялся на широкой акватории. Похоже, что личинкам антарктического криля необходимо перезимовать подо льдом, где они находят убежище и питание.

В более теплом Мировом океане ледяной покров уменьшается, и антарктический синий кит испытывает все больше трудностей для существования. Через несколько лет после смены тысячелетия ученые сделали удивительное открытие. В атлантической части Южного Ледовитого океана, районе с наиболее богатой морской фауной, с 1970-х годов стало меньше криля. Не известно, сохраняется ли эта тенденция, так как новые исследования в море у Южной Георгии, к счастью, не обнаружили сокращения популяции криля.

Помимо глобального потепления, сопутствующей проблемой является увеличение выбросов углекислого газа, способное нанести вред и крилю, и другим морским животным по всему миру посредством увеличения кислотности морской воды. В одной лаборатории ученые недавно провели эксперимент, поместив икру криля в морскую воду с растворенным в ней в большом количестве углекислым газом. Оказалось, что это препятствует инкубации. В долгой перспективе — ученые называют 2300 год — считается, что популяция криля в Южном Ледовитом океане может вымереть, если выбросы углекислого газа в атмосферу будут беспрепятственно продолжаться.

Как будут развиваться события, никто не знает. Как и все живущее на планете, криль и синий кит являются подопытными кроликами в том гигантском климатическом эксперименте, который начали мы, люди.