О, мой ангел…

11

— Но, офицер, мои родители уже сказали вам, что Никиты здесь нет, — взволнованно говорила Надя.

Сквозь неумолчный шум можно было лишь с трудом расслышать друг друга. Не только шериф и два его помощника шарили по всему табору, сюда примчалась добрая половина жителей города, включая разъяренного мэра и его причитавшую жену. Все разыскивали исчезнувшую Анну Лей, двадцатидвухлетнюю дочь мэра. Вполне взрослая девица, она наверняка самостоятельно приняла решение бежать, однако ее отец вопил так, будто увели младенца из колыбели.

— Если бы Никита и Анна были здесь, то никто не собирался бы их скрывать. Оба уже давно не дети, — пыталась внушить шерифу вконец расстроенная Надя.

Оуэн хихикнул, взглянув на рыдающую жену мэра, которая желала немедленно видеть свою дочь живой и невредимой. Оуэн подошел к Наде.

— Слушай, попроси маму проверить, взял ли Никита свои пожитки, — прошептал он.

Надя что-то быстро сказала матери по-русски. Оленка поспешила в автовагончику, где обитал Никита. Покачивая головой от смущения, она пробиралась сквозь толпу. Кое-кто из горожан принялся расспрашивать родственников Нади, но те делали вид, будто ни слова не понимают по-английски. Однако стоило провести несколько часов в таборе, и становилось ясно, что почти все Кондратовичи так или иначе говорят на этом языке.

— Какая глупость, Оуэн. Никита с Анной сейчас за сотню миль от города, если не дальше.

— Знаю, любовь моя. — Он притянул Надю к себе, стараясь успокоить. — Жаль, что нам не придется провести этот вечер так, как я намеревался.

Она нахмурилась.

— И ты еще можешь…

— Я не рассчитывал на то, что нас будет окружать такая компания. — Он потрепал ее темный вьющийся локон. — Между прочим, я все еще не получил ответа.

Появление Оленки на какое-то время спасло Надю от объяснений. Оленка быстро-быстро заговорила по-русски, сопровождая свои слова жестами. Надя закивала и посмотрела на шерифа, который в ожидании стоял рядом.

— Моя мать говорит, что вещи Никиты исчезли.

— В этом я не сомневался, тем не менее спасибо за помощь, — сказал шериф.

Мэр ткнул толстым пальцем в грудь шерифа.

— Делайте что-нибудь, Эван, — проквакал мэр. — Не тяните.

— А что, собственно, я должен делать? Допросить поголовно всех Кондратовичей?

Жена мэра зарыдала еще громче, а сам он от такого ответа выпучил рачьи глаза.

— Меня не интересует, что вы должны делать, шериф. Мы требуем, чтобы нам немедленно возвратили дочь, нашу маленькую Анну Лей.

— Успокойтесь, мэр. Ваша маленькая великовозрастная дочь самостоятельно, без принуждения покинула это место с Никитой Кондратовичем.

— Да он же выкрал ее! — завизжал мэр. — Это прямое нарушение федеральных законов.

— Украденная жертва не берет с собой чемоданов и не оставляет записок родителям с просьбой не волноваться, поскольку она любит Никиту и нашла счастье в его объятиях. — Шериф скрестил руки на груди и уставился на красного, как помидор, мэра.

— Я сниму с вас значок за это! — заорал мэр, приподнявшись на цыпочки.

Кто-то из толпы, желая его поддержать, крикнул:

— Из-за этих пришлых ни одна женщина в Кроу Хеде не чувствует себя в безопасности.

Оуэн, сообразив, что страсти накаляются, отвел Надю в сторону, а сам вернулся на прежнее место.

— Угу, — процедил он сквозь зубы, — появился Уатт Маршалл.

— Люди! — завопил Уатт. — Запирайте двери, прячьте своих жен. Эти чужаки все воры и лжецы. Сначала они шельмуют в карточной игре и уводят у меня призовую кобылу Викторию Розу, а потом травят меня из-за того, что на стройке оказался не умеющий работать старик…

Кто-то крикнул:

— Давайте выкинем их отсюда. Пусть убираются туда, откуда пришли.

— Правильно, они поганят нам воздух, — восклицал другой разгневанный голос.

Оуэн, не обращая внимания на ругательства и проклятия, приблизился к беснующемуся Уатту. Этот мужлан выглядел так, словно несколько минут назад осушил большую бутылку спиртного.

— Заткнись, Уатт. Никого не интересует, что подсказывает тебе шотландское виски.

Уатт с угрожающим видом двинулся на Оуэна.

— Ха! Посмотрите-ка, какой нашелся защитник угнетенных. Мы заставим тебя отказаться от услуг проходимцев, которых ты принимаешь к себе на стройку.

Шум в толпе смолк.

— Предупреждаю, тебя, Уатт, лучше закрой свой вонючий рот, — сказал Оуэн.

— Так я и испугался, Прескотт. — Уатт покосился на Надю. — Знаю, знаю, ты все время держишь нос под юбкой этой шлюхи…

Кулак Оуэна с размаху врезался в челюсть Уатта. Глаза его чуть не вылезли из орбит, а через секунду он как куль шлепнулся на землю. Оуэн брезгливо сморщился при виде грязного белья, вылезшего из штанов Уатта, и перевел взгляд на свои пальцы.

— Ты это заслужил, дерьмо, — проворчал он.

Милош хлопнул Оуэна по плечу и с презрением посмотрел на потерявшего сознание Уатта.

— Удар что надо! Может, свяжем его?

— Нет, Милош. Пусто закон решает, что с ним делать. Эван, не будете ли вы добры запереть его у себя, пока он не проспится?

Оуэн потирал саднящие пальцы. Эван постарался изобразить улыбку.

— Не очень-то законно вы поступили, мистер Прескотт.

Шериф подозвал своих помощников.

Оуэн посмотрел на Надю и незаметно спрятал руку. Подойдя к нему, она осторожно погладила припухшие пальцы. Он скривился и оглядел окружавших его людей. Мэр уставился на Уатта как на рыбу, выброшенную на берег. Глаза Уатта были выпучены, рот то открывался, то закрывался, но не произносил ни слова. Жена мэра перестала всхлипывать, ее словно поразил электрический разряд. Несколько горожан наконец сообразили, что Милош довольно сносно говорит по-английски, а значит, он понял смысл ругательств, которые изрыгал Уатт. Оуэн попытался высвободить свою руку из заботливых Надиных пальцев.

— Сегодня, — начал он, обращаясь к толпе, — я не могу гордиться тем, что американец. Вы все явились сюда, одержимые предрассудками. Вы выступили против людей другой национальности, ничего не зная о них. У каждого из вас есть предки, которые пришли в эту великую страну и тоже страдали от предубеждений, тех самых, что вы продемонстрировали сегодня. Разве мы ничему не научились за истекшие почти три сотни лет? Где ваше хваленое гостеприимство? Вы любите разглагольствовать о нем почти на каждом шагу. Неважный пример своего радушия вы показали Кондратовичам. Да, они поступают иногда иначе, чем вы. Но кто может сказать, что они поступают плохо? Почти каждый из вас проигрывал деньги Уатту и платил ему долги. Но когда он потерял Викторию Розу в честной игре, то заговорил о грабеже. — Оуэн посмотрел на Милоша. — Каждый из вас знает сына Юджина — Джимми Ли. Если бы не Милош, рисковавший жизнью, Джимми Ли не было бы с нами сегодня. И чем же мы отвечаем этому семейству? Тем, что выставляем его детей из магазинов, обзываем воришками, и отказываем им в приеме на работу? — Он ткнул пальцем в сторону высокого, худощавого мужчины — Вот ты, Эл. Несколько месяцев подряд ты печатал объявление, что тебе требуется механик, но когда пришел Занко, ты объявил ему, что работы нет. Крис, — Оуэн отыскал взглядом другого человека. — А что ты можешь сказать о найме работника на свою мельницу? — Оуэн помолчал с минуту, а затем обратился к мэру: — Эллис, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы найти свою дочь. Вам хотелось показать свою власть. Никакой закон не нарушен. Ваша дочь весьма зрелая девица и способна сама решать свою судьбу. А вы побеспокоились о сыне Кондратовичей? Он всего-то в Америке шесть месяцев. Может быть, его родителей тоже волнует, какое воспитание получила ваша дочь, почему она увела юношу в мир, о котором он ничего не знает. — Оуэн осуждающе покачал головой. — Приди вы сюда и поговори с Кондратовичами как родитель с родителями, такого, вероятно, и не случилось бы.

Он подошел к Наде и потянул ее за собой сквозь примолкшую толпу. Надя посмотрела на родных, на шерифа, на мэра. Оуэн блестяще предотвратил неприятности, которые могли обрушиться на голову Кондратовичей.

— Я думаю, — сказал он, — что следует уйти отсюда. — Оуэн направился к машине. — Какие шансы на то, чтобы нас никто больше не беспокоил?

Надя обернулась на лениво разбредавшихся людей и увидела, как мэр пожимает руку ее отцу. Другие мужчины из Кроу Хеда разговаривали с ее родственниками, а помощники шерифа втаскивали Уатта в патрульную машину. Одна из ее маленьких сестер уселась на сиденье полицейской машины и включила сирену. Улыбка озарила лицо Нади.

— Все, что ни делается, все к лучшему.

— Прекрасно. — Оуэн захлопнул за ней дверцу и сел в машину. — Едем ко мне.

— Нет. Давай отправимся в мой дом, Оуэн. Я должна показать тебе что-то очень важное.

Он включил двигатель.

— Только не вздумай показывать мне своих предков.

— Нет, нет. Более важное. Я хочу, чтобы ты познакомился с моим прошлым.

Надя раскрошила несколько кубиков льда и завернула их в чистое полотенце. Затем подошла к Оуэну и положила компресс на его правую руку.

— Вряд ли пальцы сломаны, просто сильно распухли.

Оуэн пошевелил пальцами — хоть и с трудом, но они сгибались и разгибались.

— Прости, Надя. Обычно я не вступаю в драку. — Он снова согнул пальцы. — Впервые пришлось стукнуть человека не ради самозащиты.

Надя вынула из холодильника продукты и принялась готовить сэндвичи.

— Он сам напросился, — буркнула она.

Надя расставила тарелки и стала нарезать ветчину толстыми ломтями.

— Думаю, сэндвичи не помешают. — Она взглянула на часы, вмонтированные в электроплиту. Стрелки показывали начало девятого. — Слишком поздно браться за ужин. Обойдемся сухомяткой.

— Вообще-то, — сказал он, — я собирался покормить тебя в моем доме.

Надя взглянула на Оуэна и продолжала намазывать майонезом ветчину.

— Что же нас ожидало? — спросила она.

— Сдобные булочки, клубничный джем и охлажденное шампанское. — Он потянулся к столу и взял кусок ветчины. — Я же намеревался кое-что отметить.

— Да? И что же?

Она положила ломтик мяса на хлеб и одним движением разрезала его пополам.

— Ты до сих пор мне не ответила, — сказал Оуэн. Он еще не встречал женщины, за которой приходилось бегать, добиваясь ее согласия на брак.

Надя разложила сэндвичи и высыпала по горстке чипсов на каждую тарелку.

— Не хочешь ли ты поведать мне о своих секретах, связанных с прошлым? — спросила она.

— Мое прошлое, Надя, похоже на открытую книгу. Кроу Хед маленький город, и тут невозможно прятать секреты в шкафу. — Они протянул руку и погладил ее по запястью. — И разве имеет значение, есть они у меня или нет?

— Не имеет, — ответила Надя, в свою очередь погладив его пальцы. — Что же до меня, то мой шкаф полон секретов. — Она попыталась улыбнуться. — И поверь, они жутко мрачные.

— Если ты поделишься со мной, их станет меньше.

— Они слишком тяжелы для тебя. — Надя внимательно смотрела на красивое лицо Оуэна. Как ей хотелось сейчас, немедленно прикоснуться к его щекам, прильнуть к чувственным, соблазнительным губам! Ее пальцы задрожали, и она сильнее сжала его руку.

— Почему же ты прямо не расскажешь о них? Ведь я люблю тебя, Надя, и, несмотря ни на что, хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она робко улыбнулась.

— Очень обнадеживающие слова человека, который не знает фактов.

— Так выложи мне их, любовь моя. И я смогу оценить, так ли уж они серьезны.

Надя опустила глаза.

— Сначала поешь.

Оуэн откусил приличный кусок. Сердце Нади замирало от горьких предчувствий. И все равно она не должна скрывать от него ничего. Он заслужил полное ее доверие, а теперь недалек от того, чтобы заслужить ее безоглядную любовь.

Спустя двадцать минут Оуэн стоял в комнате, изучая дверь, ведущую в кладовку. В руках он держал маленький ломик.

— Скажи, с какой стати ты заколотила эту дверь?

Надя прикусила губу.

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь случайно обнаружил спрятанное за ней.

— Неужели у тебя были веские причины такими длинными гвоздями забивать свою тайну?

Действуя ломиком, он дюйм за дюймом приоткрывал дверь. Когда она с треском распахнулась, Оуэн чуть не потерял равновесие. Он огляделся.

— Большинство людей запирают свои секреты в шкафах, шкатулках, наконец, в сейфах, но к тебе это, конечно, не относится. Оказывается, ты хранишь здесь свои платья. Как оригинально.

— Оуэн Прескотт, я желаю познакомить тебя с моей тайной, — почти торжественно произнесла Надя.

Оуэн сделал несколько шагов по кладовке. Здесь на плечиках висели ее наряды. Их было невероятно много, едва ли не больше, чем в гардеробе самой Элизабет Тейлор. Тут же в открытых коробках лежала обувь. Среди огромных и совсем маленьких пластиковых пакетов одиноко стоял на полу картонный ящик.

— Могу я узнать, что все это значит, или мне следует догадаться самому?

— На тряпки не обращай внимания. Все дело в этом картонном ящике, — сказала Надя, стараясь ногой вытолкнуть его из кладовки. — В нем я сохранила все, что так или иначе имело отношение к моей истории.

— Все? — удивленно спросил Оуэн, помогая ей приподнять тяжесть.

— Не совсем, но я была в ней одной из ключевых фигур.

— И почему же ты скрывала свое сокровище от меня? Уж не думала ли ты, что я не смог бы отделить зерна от плевел?

— Но люди постарались изобразить меня не такой, какой я была на самом деле. Они составляли обо мне свое мнение по газетам или телевизионным передачам.

— Ах вот как! Значит, Пол видел тебя по телевизору?

— Прошлым летом в Нью-Йорке это могло случиться.

Оуэн присвистнул.

— Теперь я действительно заинтригован. — Он постучал по картонному ящику. — Что же ты натворила. Убила кого-нибудь?

— Нет, нет, никто не погиб.

— И я могу узнать правду?

— Только после того, как познакомишься с этим хламом. Если позже ты пожелаешь выслушать меня, я расскажу истинную правду. — Надя направилась к двери. — Тебе удобно здесь читать все о женщине, которой ты сделал предложение? Когда закончишь, я буду на кухне.

Оуэн остался в комнате один. Он прислушался к ее шагам. Затем сел на коврик, оперся спиной о стену, открыл ящик и углубился в Надино прошлое.

Надя налила себе еще кофе. Прошло уже два часа, а Оуэн и не думал спускаться вниз. Она неподвижно сидела, отсчитывая минуты и вслушиваясь в тишину.

Она помнила каждую вырезку из газет, которые хранились в ящике. Надя читала их много раз. В ее памяти оживала каждая фотография, опубликованная в печати.

Пять лет назад, когда Надя впервые ступила на американскую землю, у нее была только одна цель: заработать достаточно денег, чтобы перевезти всех родственников в эту страну. Она приехала сюда, воодушевленная надеждами. Америка казалась ей землей обетованной, местом, где сбываются самые радужные планы. Пропев год в ночных клубах, она скопила приличную сумму, на которую можно было приобрести билеты для трех братьев, находившихся в России. Но семья отказалась — либо ехать всем, либо никому. Надя чувствовала, как тает ее мечта. В архиве сохранилась пара вырезок о ее выступлениях в варьете и кое-какие фотографии из газет.

В некоторых заметках о ней говорилось как о певице, завоевавшей признание публики. Несколько месяцев Надя пела на эстраде фешенебельного клуба в Манхеттене и получала очень высокий гонорар. Тогда же она познакомилась с Энтони Джиотти, одним из известных гангстеров в Нью-Йорке. Свои называли его Большой Джи. Надя поселилась в комфортабельной квартире с окнами на Центральный Парк и играла роль хозяйки на сборищах, которые устраивал Большой Джи. ФБР пыталось посадить его за рэкет, но каждый раз для этого недоставало улик. Развязка наступила, когда налоговая инспекция уличила Джиотти в сокрытии доходов. Судебный процесс широко обсуждался на первых полосах газет, а журналисты нарекли Надю манхеттенской наложницей, которая на следствии только и делала, что отмалчивалась. Большой Джи был осужден по пяти статьям и сел в тюрьму, а манхеттенская наложница исчезла с горизонта.

Надя прижалась лбом к металлической решетке входной двери и смотрела в ночь. У Оуэна не было причин сомневаться в правдивости информации, опубликованной прессой, а по мнению последней, Надя была любовницей и сообщницей Энтони Джиотти.

С другой стороны сетки бились и жужжали два голодных москита. Наверное, легче было бы сказать сначала правду, а потом уж познакомить Оуэна с вырезками. Но она поступила наоборот. Поверит ли он, что Надя никогда не была той женщиной, о которой писали журналисты? Достаточно ли он любит ее, чтобы выслушать и понять?

К двум москитам присоединился третий.

Скрип ступенек дал знать, что томительное ожидание подошло к концу. Оуэн спускался на кухню.