О, мой ангел…

3

Надя искоса посматривала из-под опущенных ресниц на идущего рядом с ней мужчину, освещенного бледными лучами заходящего солнца. Оуэн тоже был для нее загадкой. Этот респектабельный молодой мужчина, который наверняка ел из дорогого китайского фарфора за столом, накрытым белой, хрустящей скатертью, собирался сесть сейчас за простой деревянный стол, на грубо сколоченную лавку бок о бок со всеми чадами и домочадцами табора Кондратовичей.

Тем не менее он сделал это и дважды опустошал свою тарелку, чем особенно понравился матери и теткам. Более того, он выразил им сердечную благодарность за вкусную еду. Даже если бы с небес на них свалилась манна небесная, Кондратовичи не были бы так удивлены. Короче, Прескотт завоевал сердца большого цыганского семейства.

Надя побаивалась, что Оуэн ненароком вспомнит о недавнем происшествии, с которого началось их знакомство, однако он даже не заикнулся о нем.

Вещи и комфорт никогда особенно не волновали цыган. Семья Нади наслаждалась свободой и не видела причин отказываться от нее по приезде в Америку. Надя, не задумываясь, пожертвовала большую часть своих накоплений, чтобы переправить через Атлантику четыре фургона и доставить их в Северную Каролину. Ярко раскрашенные, они стояли под ветвями раскидистых дубов. Это был своеобразный центр таборной жизни. Надя также убедила родственников купить два подержанных домика-трейлера, где можно было обогреться и вымыться. Быт Кондратовичей был достаточно примитивен, однако большинству из них, особенно взрослым, казалось, что они просто купаются в роскоши.

— Ты как-то притихла, — сказал Оуэн. Из-за сумерек он не мог как следует разглядеть выражение ее лица, но догадывался, что она чем-то озабочена.

Надя прикусила губу. Шагая рядом с Оуэном по полю, она чувствовала себя очень неуютно.

— Ты уж меня извини, — произнесла она после долгого молчания.

Через пять минут ему предстояло уехать. Слава Богу, тогда она вновь окажется в безопасности и станет думать только о мелодии, которая звучала в голове весь вечер. Это будет песенка об игрушечном ослике, который убежал из дому, потому что не хотел превращаться в пинату.

Оуэн проводил ее до забора.

— Могу я задать тебе один вопрос?

— Задавай.

— Каким образом было приготовлено тушеное мясо? К нему подали необычную приправу из травки, которую я видел в саду у тетушки Верны, и что-то еще, чего я не знаю.

— Тебя это действительно интересует?

В ее голосе Оуэн уловил сомнение.

— Ладно, я спрошу иначе. Стоит ли мне волноваться за самочувствие?

— Если ты не вегетарианец, то не стоит. — Она тихонько хихикнула, заметив беспокойство в его глазах. — Не тревожься, Оуэн. Если ты не видел такого блюда в американских ресторанах, это еще не значит, что оно отравлено.

Она остановилась у подножия холма и посмотрела на сарай и стоявший рядом с ним дом. Это был ее дом, ее земля — земля, где она жила. Наде никогда не надоедало восхищаться открывавшимся с этого места пейзажем.

— Разве не чудесный вид отсюда?

— Чудесный, как и весь ваш табор, — сказал он, любуясь ее профилем.

Надя пропустила комплимент мимо ушей.

— Спасибо еще раз за то, что ты проявил внимание к моему отцу и дядьям, я уж не говорю о детях.

— Все они прекрасные люди до тех пор, пока не собираются кого-нибудь вешать, — хмыкнул Оуэн, вспомнив, каким зловещим казался Рупа, когда накидывал на него петлю.

Надя была довольна тем, что в сумерках он не мог разглядеть выражение ее лица.

— Я признательна тебе и за то, что ты не пожаловался на них властям.

— Теперь я понял, что это не их вина. Они плохо представляли, как живут сегодня на Диком Западе, — улыбнулся Оуэн. — Сейчас я считаю, что конфликт полностью исчерпан и мы, как говорят, квиты.

Надя миновала сарай и прямиком направилась к машине Оуэна. Она не понимала, что значит квиты. Все, что она — цыганка, человек, наконец, женщина — испытывала к Оуэну, не имело никакого значения. Надя хотела только одного: как бы поскорее от него избавиться. Оуэн ассоциировался для нее с несчастьем, а она не хотела быть несчастной.

— Знаешь, — молвил Оуэн, — и ты, и я очень преданы своим семьям.

— Ты прав, я всячески забочусь о близких, — громко сказала Надя. — А разве кто-нибудь поступает иначе?

— В принципе нет.

Он поставил ногу на бампер и посмотрел в сторону ее дома.

— Разве я сделал что-то непозволительное, Надя?

— Вовсе нет. Почему ты об этом спрашиваешь?

Она нервно затеребила золотое ожерелье на шее, сверкнув камешками на пальцах.

— Мне кажется, я вызываю у тебя неприязнь. — Он легонько стукнул носком ботинка по бамперу.

Надя оставила ожерелье и прислушалась к мелодии, звучавшей у нее в ушах. Мелодия не прерывалась. Вряд ли, подумала она, он способен лишить меня любимого занятия. Она улыбнулась глупому предположению. Действительно, как это может произойти? Я тебя не боюсь, подумала она.

Через секунду она сказала:

— О чем ты говоришь? Какая неприязнь?

— Вот и ладно, — ответил он, сверкнув белозубой улыбкой. — Слушай, а не пообедать ли нам вместе завтра вечером?

— Я… — Она растерялась, стараясь понять, не кроется ли за этим предложением что-нибудь опасное для нее.

— Я говорю только об обеде, Надя. — Он словно отгадал ее мысли, увидев в глазах смятение. — Твоя тетка жаловалась, что ты очень много работаешь и у тебя не остается свободной минутки.

— Какая тетка? — Надя приготовилась к отпору.

— София.

Ему доставляло удовольствие намекнуть, что ее родня не противилась возможному сватовству.

— Добавлю, — продолжил Оуэн, — твоя мать упоминала о том, что ты нигде не появлялась с тех пор, как вы пять месяцев назад переехали в Кроу Хед.

— А что еще сообщили тебе мои родственнички? — с плохо скрытым раздражением произнесла Надя.

— Они не виноваты. — Он засунул руки в карманы джинсов. — Это я вызвал их на откровенность.

— Зачем?

— Да потому, что ты стала сторониться меня с того момента, как пинату расколотили. Сначала мне показалось, что у тебя есть дружок, но София категорически отвергла это предположение. Она твердила только о том, что ты занята своей музыкой.

— Софии следовало бы больше думать о себе самой, — огрызнулась Надя.

Чтобы скрыть улыбку, Оуэн уставился на носки ботинок.

— Она любит тебя, как и все остальные. Родные волнуются, что ты отстаешь от жизни.

— Отстаю от жизни? — переспросила Надя. Да как они могут говорить такое после того, что она сделала для семьи? Месяц за месяцем она думала только о новых песнях, о музыке к ним. С постоянно звучащей в голове мелодией она садилась за обеденный стол, гуляла по полю, занималась Эни, даже засыпала с ней. И все это ради их блага, а они, оказывается, считают, что она отстала от жизни.

— Твоя матушка выразилась еще резче. Она назвала тебя пирожком без начинки, — хохотнул Оуэн. — Но у меня совсем другое мнение о тебе.

Надя покраснела, но постаралась подавить вспыхнувшее раздражение.

— В какое время ты заедешь за мной? — вызывающе спросила она. Не кто иной, как родичи, косвенно подталкивали ее к Оуэну. Странно, что отец еще не обсудил с ним условия брачного контракта. Черт их всех побери, она им еще покажет!

Оуэн остановил машину перед домом Нади точно в шесть часов вечера. Голова слегка кружилась от удачи, ведь он и не надеялся получить ее согласие пообедать с ним. Целую ночь Оуэн только и думал об этом. Почти весь день, когда он привез пинату, Надя избегала его. То играла с детишками, то болтала с кем-то из родственников, которые то и дело попадались на пути. Чтобы поговорить с ней, нужно было воспользоваться либо радиотелефоном, либо мегафоном. За обеденным столом они также сидели далеко друг от друга. Словом, Оуэн очень сомневался, что Надя примет его приглашение. Ему показалось, что она всячески старалась погасить в себе доброе к нему отношение.

Оуэн посмотрел в зеркальце заднего вида и еще раз убедился в том, что галстук не сбился и повязан как следует. Он взял с сиденья букетик цветов и вышел из машины. Медленно, как солдат на карауле, он направился к двери и постучал. В душе его грызло сомнение, не откажется ли Надя от своего обещания.

Услышав стук, Надя в волнении сглотнула. Трижды за это утро она набирала номер телефона Оуэна, желая сказать, что не сможет принять его приглашение, но так и не решилась этого сделать. А все потому, что ей было интересно проверить пророчество Софии и, кроме того, хотелось повидать Оуэна. Он казался ей смелым, благородным, добрым — тем самым рыцарем, о котором она когда-то мечтала. Он был воспитан, вызывал доверие и… обладал привлекательной внешностью. Даже от его легкого прикосновения к руке у нее начинали дрожать коленки и пробегал холодок по спине.

Надя взглянула в зеркало и поправила локон. Ход истории не изменишь, но могла же она хотя бы получить удовольствие от вечера. Кто знает, а вдруг Оуэн вдохновит ее на создание песни, которая потом войдет в пластинку. Ведь благодаря пинате она уже нашла образ ослика Хозе. Надя взяла с туалетного столика маленькую сумочку, вышла из спальни и выключила свет.

Когда Надя распахнула дверь, Оуэн приветливо улыбнулся и развернул бумагу с цветами. Еще мгновение назад казалось, что ему так и не откроют. Он вошел в кухню, и его теплая улыбка словно обласкала Надю с ног до головы. Он уже не удивлялся Надиной красоте, прелестным формам ее фигуры, которая могла потрясти кого угодно, однако сейчас эта женщина напоминала львицу, восхищавшую своей грациозностью. При виде красных каблучков, изящных ножек, подобных которым он до сих пор не встречал, крутых бедер, тонкой талии и призывно выступающего бюста Оуэн с усилием проглотил комок, застрявший в горле. На гибкой шее поблескивала золотая цепочка, губы чуть улыбались, и в глазах горел таинственный огонь. Оуэн не отрываясь смотрел на жемчуг зубов в обрамлении алых губ.

От подобной красоты ему стало трудно дышать. Дрожащими руками он вручил Наде букет.

— Бог мой, как ты прекрасна, — выдохнул он.

— Спасибо, — Надя прижала цветы к груди. — Как ты думаешь, это платье подойдет для вечера? Ты же не сказал, куда мы отправимся.

У нее было несколько нарядных платьев, купленных в Америке специально для выступлений в кабаре и ночных клубах. Большинство из них она приобрела в магазинчиках, торгующих подержанным товаром.

Один из шкафов в спальне был наполнен вечерними нарядами, но они напоминали о другой жизни и не вызывали у Нади былого восторга.

Оуэн потянул за узелок галстука, чтобы вздохнуть свободней. Скорее он позволит себе отрубить руку, чем предложит ей переменить туалет.

— Ты выглядишь замечательно, — лицемерно произнес он.

Надя склонила голову к цветам.

— Замечательно, — повторил он, видя, что она чуточку смутилась.

— О! — воскликнула она. — Я такая неуклюжая — совсем забыла поблагодарить тебя за цветы, я…

Он приподнял бровь.

— Тебе понравились?

— Конечно. Они очень хороши.

Надя подошла к шкафчику и вынула оттуда небольшой стеклянный графин, наполнила его водой и осторожно поставила туда букет. Один из фиолетовых ирисов выскользнул у нее из пальцев и упал на стол. Она быстро подхватила его и присоединила к остальным. Пристальный, ласковый взгляд Оуэна согревал ее. Она таяла, как шоколадка, оставленная на подоконнике под палящими солнечными лучами.

— А ты готов?

Он был готов ко всему. Пропуская ее вперед, Оуэн заботливо спросил:

— Ты не возьмешь с собой накидку?

— Нет, июльские вечера такие теплые.

Выходя, она выключила свет в доме, на крыльце, а потом направилась к машине. Оуэн благодарил небо, что поездка не сорвалась. Он верил: этот вечер навсегда останется у него в памяти.

Надя вежливо улыбнулась молодому человеку, открывшему дверцу машины, и оглядела солидное здание, около которого они остановились. Большие белые колонны, зеленый навес над парадным входом, широкие окна, журчащий фонтан на лужайке словно приветствовали ее появление. Сердце Нади забилось. Оуэн пригласил ее в самый фешенебельный ресторан города, славившийся своей респектабельностью на пять округов штата. По фронтону шли золотые буквы: «Фоксчейз». Только избранные — богатые финансисты, владельцы компаний, словом сливки общества, — обедали здесь, наслаждаясь изысканными блюдами. К этому обществу принадлежал и Оуэн. Перед ними, склоняясь в низких поклонах, распахивали двери церемонные лакеи.

Надя осматривалась, ожидая, пока Оуэн поставит машину и вернется. На нем был элегантный темно-серый костюм, накрахмаленная рубашка и старомодный полосатый галстук. У него был вид настоящего богача. Бесспорно, он волновал ее воображение.

Оуэн нежно взял Надю под локоть и повел по лестнице к массивной дубовой двери, которую распахнул перед ними молодой человек. Надя, войдя в вестибюль, невольно поежилась.

— Холодно? — заботливо спросил Оуэн.

— Нет. Просто резкая перемена температуры, — сказала она, любуясь роскошным интерьером — высокие потолки, хрустальные люстры, мраморный пол, устланный персидскими коврами. Маленькие деревья в кадках подчеркивали белизну стен.

— Месье Прескотт, рад приветствовать вас, — произнес седовласый человек, поклонившийся сначала Оуэну, потом Наде. — Мадемуазель.

Оуэн растянул в улыбке губы и легко дотронулся до плеча метрдотеля.

— Оставьте, Джордж. Мы хорошо знаем, что вы не очень сильны в французском.

Джордж оглянулся вокруг и, убедившись, что никого из обслуги нет рядом, тихонько сказал:

— Если я не произнесу этой фразы, Тадеуш меня уволит.

— Скажите Тадеушу, чтобы занимался своим делом, а вы займитесь нами. Уберите отсюда всех, кто сидит за столиками, откройте двери и будьте самым толковым управляющим.

Джордж покачал головой.

— Спасибо, мистер Прескотт, но я уже стар, чтобы торчать весь день на ногах да еще в такую погоду. Не скрою, я в восторге от спроектированного вами здания, и мне здесь пока нравится.

Он повел их через вестибюль, пересек зал и усадил за столик около окна, из которого был виден цветник, а еще дальше — поле для гольфа.

Однако Наде земля ее ранчо была намного милее. Там протекал ручей с кристально чистой водой, там луга были усеяны полевыми цветами самых разных оттенков, а вдалеке возвышались горы Смоуки Маунтинз. С какой стати ей восторгаться аккуратно подстриженной и вылизанной площадкой для гольфа, когда дома радовала глаз красота, созданная самой природой!

Она взглянула на Оуэна и в первый раз за вечер почувствовала себя раскованной. Ей понравились и Джордж, и столик, за который он их усадил.

— Именно этим ты и занимаешься? — спросила она.

— Не понимаю, чем?

— Планировкой зданий? Я просто в восторге, что у тебя это так здорово получается.

Сказав это, Надя покраснела до корней волос и отпила из бокала глоток воды. С какой стати, подумала она, я несу эту несусветную чушь?

— Я вам не верю, мисс Кондратович. Ваши слова звучат не очень искренне.

— Вот уж нет. Я не привыкла делать комплименты из вежливости, — нахмурилась Надя.

Ему нравилось ее смущение. Он посмотрел на шею, охваченную золотой цепочкой, и подумал о том, с какого места она начинает краснеть. Может быть, оттуда, где располагаются пышные груди?

— Прошу прощения, сэр.

Оуэн не сразу оторвался от своих мыслей и взглянул на официанта.

— Что? — сердито пробормотал он.

Официант вручил ему темно-красную кожаную папку.

— Я хотел бы предложить список вин, перед тем как будет сделан заказ.

Оуэн взял карту и стал внимательно изучать ее, чтобы скрыть невольно вспыхнувшее раздражение. Никогда еще, придя в ресторан с женщиной, он не чувствовал себя таким зажатым. Боже, ведь он взрослый человек, а не какой-нибудь юнец, впервые пригласивший пообедать подружку. Он захлопнул карту и вручил ее склонившемуся перед ним официанту, заказав бутылку дорогого белого вина.

— Благодарю вас, сэр.

Оуэн проследил взглядом за удалявшимся официантом и посмотрел на Надю.

— Прости, пожалуйста… — Неужели он и сам краснеет? — Тебя устраивает это вино или ты хочешь заказать что-нибудь по своему вкусу?

Черт возьми, куда вдруг исчезли его утонченные манеры?

— Вино замечательное, — сказала Надя и улыбнулась, заметив смущение Оуэна. — Я не большой знаток, к тому же редко пью. Двух бокалов мне достаточно, чтобы вскочить на стол и спеть что-нибудь из репертуара Нейла Даймонда.

Оуэн невольно усмехнулся, представив, как подобное зрелище шокирует половину присутствовавших в зале женщин, а у джентльменов вызовет тайный восторг. Его же правление клуба «Фоксчейз» лишит членского билета. А впрочем, не все ли равно? Он посещал этот ресторан только для того, чтобы время от времени насладиться искусством шеф-повара француза, готовившего изысканнейшие блюда. Кроме того, он встречался здесь с людьми, для которых за изрядные гонорары проектировал дома. Он пригласил сюда Надю, чтобы произвести на нее впечатление, а всей этой публике продемонстрировать свой вкус. Через пару минут он понял, что совершил ошибку — заведение давило своей чопорностью. Надо было повезти ее в ресторан «Белле», гораздо более уютный и к тому же славившийся в округе своими цыплятами на вертеле.

Он поправил галстук.

— Значит, Нейл Даймонд, хм. — Его голос звучал заговорщически, когда он склонился над столом. Почти шепотом Оуэн произнес: — А что ты сделаешь, если выпьешь три бокала?

В отличие от него Надя чувствовала себя здесь более раскованно. Уж если она решилась на эту одну-единственную встречу, то должна получить от нее удовольствие.

— Тогда, — ответила она, широко улыбнувшись, — я переплюну Мадонну.

Громкий смех Оуэна заставил сидевших поблизости повернуть головы в сторону парочки, скрытой от глаз широкими зелеными листьями какого-то растения.

Надя прислонилась к двери и мечтательно посмотрела на ночное небо.

— Благодарю тебя за прекрасный вечер.

Оуэн уперся одной рукой на металлическую скобу над головой девушки, а другой играл завитком черных, как смоль, волос.

— Всегда рад.

Он нежно погладил ее по щеке и заглянул в глаза, где отражались блики тусклого фонаря. Даже при его слабом свете было видно, как она привлекательна.

— Как ты относишься к тому, чтобы и завтра пообедать вместе?

Надя попыталась отвернуться, но он удержал ее.

— Увы, не получится.

— А послезавтра?

— Оставь, пожалуйста, Оуэн. — Надя отрицательно покачала головой.

— Ну почему же? — настаивал он, наморщив лоб.

— Не следует заканчивать этот вечер спорами. — Она глубоко вздохнула, стараясь успокоить взволнованное сердце. — Ты замечательный, Оуэн, и мне было очень хорошо сегодня.

— Однако?..

— Честно говоря, я не должна была принимать твое приглашение. Считала, что поступаю плохо.

— Тогда почему не отказалась?

— Я трижды пыталась это сделать. — Она посмотрела на луну, свет которой серебрил ветви большого дуба. Ее голос был почти не слышен. — И… и не нашла в себе сил.

Он легонько погладил ее по щеке.

— Почему?

— Если откровенно, то потому, что ты мне нравишься. — Она поправила узел его галстука и, собравшись с духом, сказала: — Я больше не могу с тобой встречаться. Для меня это большое испытание.

— Как странно! У тебя никого нет, ты находишь меня привлекательным, прекрасно провела сегодня время, а в итоге не хочешь со мной видеться.

Все это действительно казалось глуповатым, и Надя постаралась объяснить свой отказ иначе.

— Мы не подходим друг другу, Оуэн. Извини меня, но это так.

Он провел рукой по ее волосам, посмотрел на небо и пробормотал что-то вроде молитвы, перед тем как кончиком пальца коснуться ее нижней губы, той самой, которой он любовался весь вечер.

Наде почудилось, что земля уходит у нее из-под ног. Скорее, скорее, торопила она себя, прощайся с ним и беги домой без оглядки. Ноги не слушались, они словно налились свинцом, а все тело обдало жаром. Он стал сильнее, когда Оуэн прижался к ней. Надя чувствовала, что он жаждет поцеловать ее. Его руки, лицо пылали. Она ждала и хотела поцелуя, хотя из последних сил старалась избежать его. Импульсивно Надя подалась вперед.

Оуэн взял в ладони лицо девушки и приблизил свои губы к ее губам. Надя, вскинув руки, обхватила его за шею. Она страстно прильнула к нему, ощущая, как он напрягся. Помимо воли она поцеловала мужчину, призывно касаясь его языка. В один момент из ласкового котенка Оуэн превратился в голодного и требовательного льва. Наде была приятна вспыхнувшая в нем ярость. Они обменивались жгучими поцелуями. Груди Нади налились, стали твердыми, горячая волна охватила бедра, лоно, затуманила глаза. Выпущенные на волю гормоны делали свое дело.

Горячими руками Оуэн все теснее прижимал ее к своему телу. Невольный стон вырвался у Нади, когда нечто твердое уперлось в низ ее живота. Сладостная мука становилась нестерпимой. Страсть, желание бились меж ее ног. Неимоверным усилием воли она оторвалась от него.

— Оуэн?!

Он ласкал ее щеки, губы, ушки, легонько покусывая мягкие мочки, и играл языком с маленькой золотой сережкой.

— Как ты могла сказать, что мы не подходим друг другу?

Надя склонила голову Оуэну на грудь и еле сдерживала подступающие слезы. Под накрахмаленной рубашкой взволнованно и часто билось его сердце. Что она наделала! Зачем отвечала на поцелуи Оуэна! Это лишь все усложняет. Она высвободилась из его рук и взялась за ручку двери.

— Умоляю, Оуэн. Такого не должно было произойти.

— Но произошло же.

Его дыхание было тяжелым, прерывистым, глаза скрывались под опущенными веками.

— Разве ты не чувствовала то же самое, что и я?

Надя не отрывала взгляда от его вздымавшейся груди, в то же время стараясь нащупать защелку двери. Что-то подсказывало ей не отвечать на этот вопрос.

— Я должна идти.

Когда Надя переступила порог кухни, царивший там мрак охватил ее.

Оуэн оперся о дверной косяк, но за ней не пошел.

— Я тебя не оставлю, Надя, — сказал он ей вслед.

Она печально покачала головой.

— Я не собираюсь менять своего решения.

Он приник к закрытой двери и пробормотал:

— Мы еще посмотрим.

Как она могла так ослепнуть и не понять, что произошло между ними? Как она могла так поступить, зная о предупреждении? Следует ли ей обратиться к картам Таро, магическому хрустальному шару или к гаданию по руке? Правда, Оуэна все это теперь не касалось — глубокое чувство уже овладело им. Он еще раз дотронулся до закрытой двери, прежде чем пойти к машине.

Надя услышала шум двигателя и вытерла слезы, стекавшие по щекам. Она не имела права на прощение. Она же знала, что нельзя было этого допустить. Теперь у нее есть только один выход: оборвать их наметившуюся близость немедленно, иначе она может серьезно увлечься Оуэном. А он, джентльмен, не имел права целовать ее с такой страстью.

Она не должна помышлять о воображаемых любовниках и воображаемых желаниях — у нее иная цель. Надя закрыла глаза и постаралась успокоить смятенную душу любимой музыкой. Но… в голове была пустота, никаких признаков мелодии, ни звука. Тишина! Ее мать и София были правы. Музыка исчезла. Оуэн украл ее.