О, мой ангел…

12

Оуэн появился на кухне и посмотрел на хрупкую женщину, которая стояла к нему спиной и силилась что-то разглядеть в ночном мраке. Разложив фотографии на столе, он взялся за кофейник. Ему хотелось чего-нибудь покрепче, но вместо виски он придвинул к себе Надину чашку.

— В жизни не читал подобного вымысла, — тихо произнес он.

— Вымысла?

— Неужели ты подумала, что я могу этому поверить?

— То, что касается Большого Джи совсем не вымысел.

Надя отошла от двери и, приблизившись к столу, взяла черно-белую фотографию, сделанную четыре года назад, когда она только приехала в Америку. На нее смотрела молоденькая, наивная, полная восторженного ожидания девушка.

— У Тони было одно великолепное качество. Он любил свою жену и детей.

— Жену? Но о них там не сказано ни слова.

Надя положила фотографию обратно.

— Да, я знаю.

— Как же можно верить тому, что там написано? — Он поставил чашку на стол. — Я знаю тебя, Надя. Ты не способна стать куклой в руках какого-то гангстера, как я не могу стать звездой рок-н-ролла.

Надя загадочно взглянула на Оуэна.

— Но я же слышала, как ты поешь, принимая душ.

— Неужто ты не замечаешь, что у меня нет слуха? Пусть уж наши дети будут петь, как их мать, а от меня им достанется терпение. — Он нежно прикоснулся к ее губам.

— Дети? — прошептала Надя. — Ты действительно намерен взять меня в жены, даже не узнав всей правды?

— Ну как ты можешь сомневаться? — Он страстно поцеловал Надю, рассеяв последние опасения. Оуэн отступил на шаг. — Должен подчеркнуть, что я весьма удивлен: ты общалась с человеком, который был женат и за преступления потопал в ботинке.

— В двух ботинках!

Оуэн хмыкнул и сел на стул, притянув Надю к себе.

— Забудь о ботинке. Так говорят иносказательно, имея в виду тюрьму. Итак, у тебя есть пять минут, чтобы сообщить мне все о Большом Джи.

— Почему только пять минут? — пробормотала она, обвивая руками его шею.

— Потому что время позднее, и пора заняться любовью.

Она вспыхнула. Но, посмотрев на фотографию, вновь стала серьезной.

— Вот здесь я четыре года назад, когда только спустилась по трапу на берег. Тогда я получила работу в маленьком кафе, где играли на одном лишь пианино.

— Я это знаю.

— Откуда?

Надя взглянула на фотографию, где была снята в том самом красном платье, в котором первый раз обедала с Оуэном.

— По глазам. — Он попробовал разложить фотографии в хронологическом порядке. — Вот, — он указал на первый снимок, — здесь ты счастлива, и твои глаза сияют надеждой. На этом ты еще продолжаешь мечтать, но взгляд стал немного суровее.

— В то время я поняла: для того чтобы переправить семью из Европы, требуется не только упорно трудиться.

— А вот на этом грез как не бывало, их сменила тайна.

Надя, прикусив губу, всматривалась в свое изображение.

— Однажды вечером, когда я закончила выступление, ко мне в уборную постучался весьма респектабельный джентльмен. Он сделал предложение, от которого я не смогла отказаться.

Она встала и прошлась по кухне.

— Оказалось, дочь этого джентльмена Мария влюбилась в человека, к которому ее отец относился крайне отрицательно. Поэтому она вышла за него замуж тайком.

— И это был Энтони Джиотти, — догадался Оуэн.

— Тони и Мария никому не рассказывали о своей женитьбе до тех пор, пока не появился первенец. Тогда они открылись отцу. Представляешь, что тут началось! Гневу отца не было предела. Тони спрятал Марию и сына, а сам решил прослыть холостяком и заняться бизнесом. Влияние его постепенно росло, а вместе с тем росло и число врагов. Мария по-прежнему отказывалась бросить Тони, тем более что у них родился второй сын. Тогда отец Марии наконец сменил гнев на милость. Он считал, что его дочь и внуки нуждаются в большей безопасности, чем та, которой их мог обеспечить Тони. Никто, даже ближайшие сподвижники, не знали о том, что у Тони есть семья. Между тем враги Тони усиленно пытались отыскать его самое уязвимое место.

— Вот в чем Дело, — протянул Оуэн. — Значит, отец Марии нанял тебя для того, чтобы ты сыграла роль любовницы Тони.

— Я не требовала от Тони ни цента, так как не была уверена, что они получены честным путем. Но что касается отца Марии, то тут другая история. Ему приносили вполне законную прибыль судоходные компании и фирма по производству пластиковых глазных линз. Он и платил мне деньги, а кроме того, я зарабатывала сама, выступая в ночных клубах. Так я скопила сумму, достаточную на переезд семьи в Америку.

— А знала ли Мария, что ты живешь с Тони?

— Я не жила с ним, Оуэн. Мы только делали вид. Отец Марии снял для нее и детей прекрасную квартиру в Манхеттене. И в этом же доме у меня с Тони была другая квартира, по соседству. Каждый вечер Тони встречал меня в клубе, и мы отправлялись домой вместе. Он шел к Марии, а я — к себе. Несколько раз мы устраивали вечеринки. Целых два года нам удавалось морочить голову врагам Тони, которые, впрочем, как и все остальные, думали, что мы любовники.

Она улыбнулась, вспоминая прошлое.

— Иногда я даже оставалась с их детьми, когда Мария ездила с Тони на отдых.

Оуэн взглянул на оставшиеся две фотографии. Так вот что за тайна скрывалась в глазах Нади. Почти два года жизни она пожертвовала на то, чтобы принести благополучие своей семье.

И что в этом дурного, подумал он. Узнав прошлое Нади, он не испытал ни малейшего отвращения к тому, что выпало на ее долю.

— Повторись все сначала, я бы сделала то же самое, — сказала она. — И кроме того, я постоянно трудилась над сочинением детских песенок. К этому времени мое испытание закончилось. У меня был заключен хороший контракт с фирмой звукозаписи, которая проявила интерес к идее создать альбом этих песен.

— А что случилось с Тони и Марией?

— Она выдвинула два условия: либо после освобождения из тюрьмы он примет предложение отца работать в одной из зарубежных стран, либо она не вернется к Тони. Мне показалось, что Марии надоело видеть своего мужа рядом со мной на фотографиях. Она твердо заявила, что мальчики нуждаются в отце. Недавно мне стало известно, что Тони отправился на несколько лет в Бразилию.

Оуэн побарабанил костяшками здоровых пальцев по столу.

— И ты больше о них ничего не слышала?

— Нет. Отец Марии знает, где я живу. Через два дня после моего приезда сюда налоговая инспекция прислала письмо с его благодарностью. Он был чрезвычайно доволен, что я никогда не катила бочку на Тони и ни слова не проронила на суде о его семье.

— Значит, ты, стоя на свидетельском месте, соврала?

— Конечно нет. Это же Америка. За ложь я могла бы загреметь в тюрьму. Но на суде никто не спросил меня, женат ли Тони. Их интересовали только его дела, и я отвечала правду, что ничего о них не знаю.

Оуэн поднялся.

— Ну вот. Теперь мне известны все твои секреты.

Он медленно направился к Наде.

— Мне нравится, что ты без предубеждений относишься к моей семье, которую удалось выручить и переправить сюда.

— А что они думают о том, как тебе удалось заработать столько денег?

— Это же Америка, Оуэн. Они продолжают верить, что здесь все возможно.

— Да? — Он прижал Надю к буфету, положил руки ей на плечи и взглянул сурово. — Если ты еще раз позволишь себе так поступить, я лично выпорю тебя и ты не сможешь сидеть целую неделю.

Надя посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— О чем это ты?

— Я жутко зол на тебя. — Он стукнул кулаком по буфету и сморщился от боли. — Пусть в твоей голове больше не бродят шальные идеи. Ты даже не представляешь, какая опасность тебя подстерегала.

— Меня?

— Да, да, тебя. Неужели ты столь наивна? Разве в России нет бандитов? Они и здесь есть. Тебя же могли убить.

— Но я жива. К тому же Тони нанял мне телохранителя.

— О Боже, Надя! Разве ты не подвергалась опасности?

— Каждый день.

Оуэн оцепенело стоял, глядя на Надю в упор. Страх, который она пережила, даже изменил ее голос. А что если бы его семья находилась вдали? Чем бы пришлось ему рисковать, чтобы вывезти близких? Он решил, что, не задумываясь, пожертвовал бы своей жизнью ради ее благополучия. Но Наде уже довелось проявить выдержку и мужество.

— Вот за это я еще сильней люблю тебя.

Она бросилась в его объятия, бормоча что-то по-русски. Оуэн засмеялся и как можно крепче прижал ее к себе.

— О чем ты? — Он вспомнил, что такие же слова Надя шептала той же прекрасной ночью.

— Я сказала, что люблю тебя. — Надя улыбнулась и прильнула к его губам. Он подхватил ее на руки и стал подниматься по лестнице.

— Пять минут истекли, любимая.

Она провела пальцами по его груди, прикоснулась к застежке джинсов и слегка усмехнулась, когда он пошатнулся на первом же шагу.

— О, ты еще не совсем готов.

Он изменил положение и продолжал подниматься.

— Имей же стыд, женщина!

Надя откинула голову и радостно засмеялась.

— Нет, Оуэн. Стыд пропал вместе с тайнами. Остались только любовь и гордость тобой.

Он осторожно поставил ее на ноги около кровати. Подошел к лампе и включил свет. Итак, здесь была его Надя, такая же, как в день своего приезда в Америку. Ее глаза были озарены надеждой и мечтой о будущем.

— О Боже! Как я люблю тебя!

Он обнял ее и стал целовать в сияющие глаза.

Надя улыбнулась, положив голову Оуэну на грудь. Он спал, дыхание было ровным и глубоким. Ночной ветерок распахнул занавески. Простыня сползла, и она решила укрыться. Не следует будить его. Надя осторожно отодвинулась на край кровати и натянула на себя одеяло. Даже во сне он нежно обнял ее. Надя закрыла глаза и постаралась заснуть.

Через мгновение ее глаза открылись, но ни один мускул на лице не дрогнул. Что-то произошло! Неужели?! Она услышала нежную музыку, которая с каждой секундой становилась отчетливей и громче. Это была песня, песня о надежде, мечте и любви. Это была песня о старой мудрой сове по имени Оуэн. Надя зажмурила глаза, упоенная чудесными звуками. Это была мелодия для той, самой последней ее песни на пластинке.