О, мой ангел…

5

Надя вздохнула и потерла лицо. Что-то нарушило ее сон. Когда жужжащее насекомое снова село на нос, она выпятила нижнюю губу, сделала сильный выдох и широко открыла глаза. Темно-карие, под цвет шоколада глаза уставились на нее. Это были глаза Оуэна. Надя могла узнать их где угодно.

Она прищурилась: солнце уже проделало половину своего пути.

— О Боже! Почему ты не разбудил меня?! — Она быстро встала и посмотрела на человека, который продолжал лежать на одеяле.

— Ты помнишь, что говорила во сне?

— Конечно нет! — Она пригладила волосы и поправила блузку. — А разве я что-то говорила?

— Хм. — Он пощекотал ее травинкой. Оуэн выглядел так, словно узнал какой-то секрет. Надя не могла догадаться, что он имел в виду.

— Так и не понял большинство твоих слов, — сказал он.

— Неужели я что-то бормотала? — Она старалась вспомнить, что ей снилось.

Перед тем как посмотреть на Надю, он покусал травинку.

— Нет, ты не бормотала. — Ироническая улыбка тронула его губы. — Ты что-то отчетливо произносила на незнакомом языке.

— По-русски?

Он отрицательно покачал головой.

— Или на немецком?

— Нет.

— На польском? Чешском? Или словацком?

Оуэн вопросительно взирал на нее.

— На скольких языках ты можешь говорить?

— Бегло? — Она подняла глаза к небу. — Я клюю бегло на всех этих языках.

— Что ты делаешь?

Он хихикнул и чуть пошевелился. Надя еле расслышала его слова.

— Так не выражаются. Нужно хотя бы сказать: я болтаю.

От его замечания она нахмурилась. Для нее английский был одним из самых трудных языков, однако до сих пор она не сомневалась, что правильно изъясняется на нем.

— Вместе с английским я говорю на восьми языках.

Оуэн присвистнул.

— Ого, в каком университете ты училась?

Сам он целых четыре года зубрил испанский и тем не мене здорово подзабыл его. В Кроу Хеде не очень-то им пользовались.

— Мне не пришлось заниматься в университетах, — смутилась Надя, увидев восторженный взгляд Оуэна. — Я только прошла проверочные испытания два года назад в Нью-Йорке, а времени на учебу в колледже так и не нашла.

— Тогда откуда ты знаешь столько языков? — удивился Оуэн.

— Когда живешь в России, тебе просто необходимо знать русский.

— Ты жила в России? — Он еще ни разу не встречал человека из этой страны.

— Не только там. И в Польше, в Чехословакии, Венгрии, Австрии, Германии, Болгарии, Югославии — и это не все.

— Не все?

— Моей семье пришлось поездить. — Она пожала плечами. — Когда кто-нибудь спрашивает меня, где я росла, я отвечаю — в Европе. Это проще, чем перечислять названия разных государств.

— Но где же был твой дом?

— Мой дом — это мой табор. Табор и кибитка. Мы жили и переезжали в ней из страны в страну. — Она нагнулась и сорвала клевер. Этот день для нее не слишком удачный — у цветка было всего три листика. — Мы же цыгане — ромала, Оуэн, и очень отличаемся от обычной американской семьи.

— Что же заставило тебя покинуть Европу и перебраться в Америку?

— Там было так тревожно. — Она задумчиво посмотрела вдаль, на вершины гор, над которыми проплывали белые пушистые облака. — Я устала: всюду, куда бы мы ни приезжали, люди считали, что если ты не за них, то против них. А мы мечтали только об одном — чтобы нас оставили в покое.

Оуэн сел и придвинулся к Наде. О Боже! Что ей довелось испытать в лучшие годы — годы молодости. Он обнял ее за плечи и тихонько привлек к себе.

— Ну, теперь ты в безопасности.

Она покорно прижалась к нему и закрыла глаза, словно спасаясь от страшных видений прошлого. Двадцать три года, проведенных в Европе, почти четырехлетние страхи в Америке за оставшуюся вдали семью, были живы в ее памяти. Наде пришлось много вынести, чтобы перетащить всех родственников сюда. Они отказывались ехать до тех пор, пока не собрались все вместе. Целых четыре года Надю не покидала тревога — она не знала, в какой стране они находились. Редкие телефонные переговоры, новости, передаваемые по Си-эн-эн, журналистские репортажи из горячих точек мало что могли ей сообщить. В Европе было слишком много горячих точек за минувшие четыре года.

— Почему ты выбрала Америку, а не поехала, скажем, в Канаду или… или в Шотландию?

— Потому, что здесь можно чувствовать себя как дома. — Она посмотрела на него долгим взглядом. — Когда мне было восемь лет, я пошла в школу в Германии и прозанималась там шесть месяцев. Нас учила американка, которая была замужем за военным, служившим в этой стране. Она часто рассказывала интересные истории о Толедо в штате Огайо. Из них я поняла, что она безумно влюблена в Америку. — Надя усмехнулась. — Учительница настолько поразила мое воображение, что я стала постоянно думать о том, как бы попасть сюда.

Теплая рука Оуэна погладила Надину щеку. Он широко улыбнулся.

— Как здорово, — сказал он, — что эта училка была не из Парижа или Лондона.

Он не мог оторвать обжигающего взгляда от алых губ. Надя покраснела. Оба находились в опасной близости друг к другу. Чтобы избежать нежелательного для нее развития событий, она отодвинулась от мужчины и стала любоваться красивым пейзажем. Оуэн был прав: они не увидят тех, кто появился здесь на двух машинах.

— Так где же водопад, о котором ты говорил? — Она видела вдалеке только мостик через ручей — два ствола, переброшенных с берега на берег.

— Если хочешь забраться к нему, мы вернемся к машине.

Он покосился на ее смуглые точеные ноги. Ах, эти ноги! Лучше бы они находились меж его ног, чем топали по лесу.

— Что-то не понимаю, о чем ты. Что значит забраться?

— Мы должны подняться вон на ту гору, — сказал он, указывая рукой на восток.

Надя выглядела такой обиженной, что он засомневался, захочет ли она идти.

— Там, дружок, не гора, а холм.

— Это часть гор Смоуки Маунтинз, значит, это гора.

Она фыркнула и потянулась за сандалиями. Они совсем не подходили для того, чтобы таскаться по лесу. Но когда она пришла к Оуэну утром, о пикнике не было и речи.

— Если бы ты видел Альпы, — хмыкнула она, — ты бы не называл это горами.

Через час Надя изменила свое мнение. Либо это действительно были горы, либо она была не в форме. При каждом шаге икры ног сводило судорогой от усталости, одежда взмокла и прилипла к телу. Но Надя держалась и не спрашивала, как долго еще идти.

Оуэн оглянулся и в восхищении покачал головой. Либо Надя была сверхвыносливой женщиной, либо в ней была заложена сила горной козы. Он часто проходил по этой тропе и каждый раз убеждал себя больше здесь не появляться.

— Уже совсем близко, — подбодрил он ее.

Надя откинула со лба влажную прядь волос и заставила себя двигаться дальше. Стоит остановиться, как она просто рухнет от изнеможения, и тогда не видать ей водопада. Она через силу улыбнулась.

Оуэн перебросил корзину из руки в руку и продолжал перешагивать через поваленные стволы деревьев. Возможно, ему не следовало быть столь любезным и забирать у Нади одеяло. Она выглядела значительно свежее, чем он сам. Оуэн замер.

— Я его слышу, — крикнул он.

— Слышишь что? — сама Надя могла уловить только частое биение своего сердца и чириканье птиц.

— Водопад слышу.

Он подождал ее, схватил за руку и устремился к тому месту, откуда доносился неумолчный шум.

— Неужели ты его не слышишь?

Надя была в таком состоянии, что не услыхала бы рева Ниагарского водопада, даже стоя рядом с ним.

— Я ничего… не слышу. — Она автоматически двигалась за Оуэном, пока не наткнулась на ветку.

— Подожди! Я слышу!

Чистый звук низвергавшейся с вершины воды придал ей сил. Здорово! Они пришли. Она даже не засмеялась и лишь ускорила шаги.

Оуэн, как и Надя, почувствовал второе дыхание, стал энергично взбираться на гору и остановился только тогда, когда они оказались на свободном от леса месте.

У него, как это бывало и прежде, захватило дух от величественного вида. Водопад долины Хидден был действительно поразительным зрелищем. Тонны воды срывались с пятнадцатиметровой высоты. И справа и слева водопад окружали вековые сосны, росшие меж огромными гранитными глыбами. Внизу вода пузырилась, словно кипела, а дальше шла спокойная, переливавшаяся, как атлас, прохладная и манящая гладь.

— А внизу глубоко?

Оуэн обернулся и посмотрел на Надю. Она стояла у края естественного бассейна и, не отрываясь, любовалась мощным потоком.

— Около берега метр или два, а на середине почти четыре метра.

— И всюду камни?

— Кое-где встречаются, но в основном дно гладкое.

Он подошел к ней ближе. Никогда еще не случалось ему приходить сюда с женщиной. Он был уверен, что красота водопада произведет на Надю сильное впечатление и она надолго запомнит перекинувшуюся над ним радугу.

— Думаю, что здесь водятся неплохие рыбешки.

Надя улыбнулась и вытащила из кармана шортов пакетик с жевательной резинкой.

— Подержи, пожалуйста.

Оуэн уставился на зеленую обертку, очутившуюся в ладони.

— Зачем?

Он оглянулся на Надю в тот самый момент, когда она прыгнула в воду. Он снова посмотрел на пакетик, а затем на Надины сандалии, лежавшие на берегу. Он и не заметил, когда она их сбросила.

Однако где же она? Пора бы ей появиться на поверхности. Черт возьми, он даже не знал, умеет ли Надя плавать. Оуэн, не отрываясь, глядел на водную гладь, а затем как одержимый отшвырнул от себя и корзинку, и пакетик. Даже если она умеет нырять, это еще не значит, что она умеет плавать. А если валун сорвется сверху и упадет в бассейн? Ведь так уже случилось однажды, когда он купался.

Он уже был готов скинуть кеды, когда ее голова показалась на противоположной стороне бассейна.

— Ты забыл предупредить, что вода здесь холодная, — прокричала она, стараясь перекрыть гул водопада.

— Тебе не следовало так опрометчиво поступать, — тоже повысил голос он, снимая кеды.

— Почему?

— Здесь небезопасно.

Она засмеялась и отбросила с лица мокрые волосы.

— Ты же сказал, что дно гладкое, камней нет. — Надя поплыла на спине. — Прости, Оуэн. Я просто не могла удержаться. Мне так давно не приходилось купаться на природе. — Она шлепнула ногой по воде и подставила лицо солнцу. — Может быть, мне удастся отыскать на ранчо подземный источник и устроить у себя плавательный бассейн.

— А не проще соорудить искусственный? — поинтересовался Оуэн.

Увидев ее подрагивающие груди, он как голодный, проглотил слюну. Надя не сняла с себя блузку и из-за этого казалась еще более сексуальной. Он оглядел ее с головы до кончиков розовых пальцев.

— С какой стати бултыхаться в химии? Хлор сушит кожу и разъедает глаза.

— Значит, ты предпочитаешь плавать вместе с рыбами?

Оуэна не отпускала мысль, что Надя резко отличается от тех женщин, с которыми он раньше встречался.

— В любое время и с любыми рыбами, лишь бы не кусались.

Она перевернулась и нырнула. Вновь оказавшись на поверхности, Надя энергично замотала головой, стряхивая с волос воду. В руке она держала голыш — темно-зеленый с черными прожилками камешек. Она подплыла ближе и передала его Оуэну.

— Положи рядом с резинкой.

— Сувенир?

— Нет.

Она спустила блузку, оставив плечи и шею открытыми.

— Один из моих двоюродных братьев собирает коллекцию камней. — Она пригладила влажные волосы. — Ты не хочешь поплавать?

— Тебе просто в шортах и блузке, а джинсы — неподходящий костюм для купания.

Надя пожала плечами и отплыла на середину.

— Так снимай их.

После восхождения он был таким же потным, как и Надя. Однако ее предложение показалось ему не очень приемлемым. Неужели она серьезно предлагает ему окунуться в холодную воду нагишом?

— Может, ты искупаешься голышом? Я смотреть не буду.

Надя перестала плыть. Ее глаза сузились, когда она взглянула на тело Оуэна. Она готова поспорить, что у него под джинсами нижнее белье. Уважающий себя джентльмен не может не носить его. Она улыбнулась.

— Уверена, что у тебя под джинсами нет ничего такого, чего я раньше не видела.

От ее слов Оуэн нахмурился, а она улыбнулась еще шире.

— У меня же четверо братьев.

Он скривил губы.

— Так ты не возражаешь?

Он никогда еще не плавал совсем нагим, что ж это будет первый опыт.

Оуэн посмотрел на воду и не смог припомнить никого из знакомых, плавающих так, как Надя. Если бы на ней оказались все семейные драгоценности, то как знать, какой опасности они бы здесь подверглись. Ему бы не хотелось также, чтобы какая-нибудь жадная черепаха проглотила будущее поколение Прескоттов.

Надя сделала несколько взмахов руками и остановилась, наблюдая за Оуэном.

— Я не заметила здесь особо крупных рыб, — проговорила она. — Если бы они были голодными, то, поверь, обязательно укусили бы.

Пальцы Оуэна застыли на поясе джинсов. Она будто читала его мысли.

— А в России есть ведьмы? — ухмыльнулся он.

— Ведьмы? — хихикнула Надя, вновь принимаясь грести. — Если ты веришь сказкам, то тогда в России уйма ведьм.

Он стянул через голову рубашку и бросил ее рядом с кедами.

— Не сомневаюсь, что с твоим приездом они все оказались в Америке.

Надя с любопытством оглядела его фигуру, залюбовалась широкими плечами, мощной грудью, поросшей мелкими кудряшками, плоским животом. Взор молодой женщины остановился на пальцах, расстегивающих молнию.

— В Европе не считается комплиментом, когда кого-нибудь называют ведьмой, — сообщила она.

Ей не забыть деревенских жителей, которые кричали вслед это слово, к которому добавлялись «воровка», «попрошайка» и прочие оскорбления. Но день был слишком хорош, чтобы обижаться.

— В Америке значение этого слова зависит от того, какой смысл в него вкладывают. — Оуэн освободился от джинсов и стал снимать носки.

— А какой смысл в него вкладываешь ты? — спросила Надя. Ей было безразлично, стоит ли он перед ней в нижнем белье или без него.

— Ты прочла мои мысли, — сказал он, бросая носки на джинсы.

— Многие недовольны моей теткой Сашей за то, что она угадывает чужие мысли, но она клянется, будто по глазам видит, что люди думают и как намерены поступить. — Теперь Надя внимательно посмотрела на Оуэна. Полосатые трусики свидетельствовали о том, что он с уважением отнесся к ее скромности. — Однако никто не упрекал меня в том, что я читаю чужие мысли. Может, ты просто не способен определить, о чем каждый из нас думает. Может, мы просто думаем сейчас об одном и том же.

Оуэн с разбега кинулся в воду и, вынырнув в полуметре от Нади, зафыркал.

— А ты все же ведьма!

— Почему? — Ей очень не нравилось это слово, вызывавшее самые неприятные воспоминания.

Он брызнулся, стараясь угодить Наде в лицо.

— Ты колдунья, ты чаровница, ты прелестница, — сказал он, очутившись совсем рядом и завершив свою тираду поцелуем. Нежное прикосновение заставило Надю забыть, что она находится в воде. Они оба, слившись в поцелуе, погрузились почти на дно и только через минуту всплыли на поверхность. В ее глазах искрился смех. Надя оттолкнула Оуэна и обрызгала его.

— Ой, ты опасен, — проговорила она. Они же могли захлебнуться и утонуть. Оуэн хмыкнул и вытер лицо. — Ты думал, я ведьма?

— Ты очаровательная ведьмочка.

Расстояние между ними увеличилось. Конечно же, любовные объятия на глубине выглядели глупо. Они должны оставаться только друзьями, но Оуэн упорно стремился к большему.

Он смущенно посмотрел на Надю.

— В последний раз постараюсь доплыть до того валуна, — сказал он, указывая на большой камень на противоположном берегу. — А потом придется еще тащить корзинку до машины.

Надя тоже взглянула на валун, а потом на Оуэна.

— Как, готов? Тогда поплыли.

Она энергично заработала руками, оставляя после себя пенистый след. Надя плыла быстрее Оуэна, который безуспешно старался догнать ее.

Надя следила за тем, как машина Оуэна медленно приближается к дому. Отправляясь в долину Хидден, они оставили ее машину у сарая, а Надя пересела к Оуэну. Кто-то, наверное отец или один из дядьев, зажег фонарь над крыльцом. Она провела почти весь день с Оуэном и только теперь представила, как волновалась семья из-за ее долгого отсутствия.

По пути домой она отказалась зайти в ресторан, стесняясь своей измятой одежды. Правда, шорты и блузка высохли, но напоминали жеваную бумагу. Тогда Оуэн решил остановиться у придорожного кафе и принес ей сочный гамбургер, жареную картошку и стаканчик кофе. Они, как голодные волки, в одну секунду проглотили еду. Возвращаясь, Надя и Оуэн рассказывали друг другу смешные случаи из их юности. Особенно отличился Оуэн. Он принадлежал к самому влиятельному и зажиточному семейству в Кроу Хеде и к тому же обладал острым умом. Вероятно, деньги, положение и власть придали ему склонность к авантюризму.

Между тем наступил вечер, вечер прекрасного дня, проведенного с Оуэном. Но тут заботы о ранчо и семье вновь напомнили Наде о себе. Она взглянула на темный дом. Только фонарь гостеприимно светил ей навстречу.

Оуэн остановил машину и осмотрел дворик.

— Должно быть, все в таборе. Скажи, почему только ты поселилась в доме?

— Остальные предпочитают привычную жизнь в таборе.

Они вышли из машины и направились к крыльцу.

— А тебе не нравится таборный быт?

— Я совсем не против традиций. — Она приблизилась к перилам и посмотрела в сторону — холмов, за которыми находился табор. — Однако я не возражаю против ванны, уютной гостиной, водопровода и электричества.

— Но у твоей семьи все это есть. — Он оперся на перила и окинул взглядом ее лицо, пухлые губы, густую копну волос. — Ты же можешь перебраться в один из автовагончиков, что стоят в таборе.

— А что плохого в том, что я обосновалась в благоустроенном доме?

— Но ты ведь отдаляешься от семьи.

А он уже знал, что семья занимает важное место в жизни Нади.

— Родные почти рядом, всего в четверти мили отсюда.

— Скажи, ты счастлива?

Надя скрестила руки на груди и еле внятно проговорила:

— Что ты подразумеваешь под счастьем?

Оуэн почувствовал нотки напряжения в ее голосе и решил не развивать эту тему. По каким-то причинам Надя всегда держалась чуть в стороне от своих близких.

— Иногда в твоих глазах я замечаю грусть, а также тайну, которую ты стараешься скрыть, — задумчиво сказал он.

Надя беспокойно прикусила губу.

— Ты ошибаешься, у меня есть все, чего я хотела. Моя семья в безопасности, живет в свободной стране. Через несколько лет здесь будет лучшее ранчо во всей Северной Каролине, которое прославится своими чистокровными лошадьми. Меня волнует только одно — исчезновение музыки, но как только она вернется, жизнь станет безоблачной.

Оуэн сделал шаг вперед.

— Ну а ты сама?

— А что я?

Она отступила и уперлась спиной в перила.

— Ты счастлива?

Он придвинулся ближе и погладил Надю по щеке. Его жадный взгляд скользил по ее губам. Он склонил голову.

— Ответь мне, Надя. — Его горячее дыхание опалило ее. — Ответь, что сделает тебя счастливой?

Он коснулся ее губами, когда Надя чуть приоткрыла рот, уклоняясь от его ласки.

И все же Оуэн почувствовал, как нежные руки обняли его за шею, а ее грудь прижалась к его груди. Он поцеловал Надю. Кончик языка проник сквозь зубы. Он вдыхал в себя аромат ее тела. Мысли о том, чтобы сделать Надю счастливой, вылетели у него из головы. Он хотел только ее тела и чувствовал, что она хочет того же. Оуэн жаждал войти с ней в пустой дом, подняться по лестнице, положить Надю на кровать и любить горячо, страстно, до тех пор пока не иссякнут силы. Оуэн огладил крутые бедра, провел руками по округлым ягодицам и крепко прижал Надю к себе, дав ощутить, как он вожделеет ее. Ему казалось, что снять терзавшее его напряжение он не сможет и за шестьдесят лет.

— Надя! — Он со стоном произнес это имя, оторвавшись от ее губ. Потом ослабил объятия и стал покрывать поцелуями щеки, глаза, шею, на которой трепетала жилка. Оуэн готов был впиться в нее.

— Скажи, — умолял он, задыхаясь, — что сделает тебя счастливой?

Надя, закрыв глаза, безмолвно молилась на русском языке. Только святые слова могли вдохнуть сейчас в нее мужество, веру и силу противостоять ослеплению страстью. Позволив Оуэну войти в дом, быть с ней рядом в кровати, она рискует омрачить свою жизнь. Она была неприступна долгие годы, отвергала многих, у нее не хватало ни сил, ни времени заниматься чем-то иным, кроме семьи и музыки. Может быть, только тогда, когда будет записана пластинка, она найдет возможность для свиданий. Для нее Оуэн оставался опасным человеком, хотя сердце подсказывало совсем другое.

Отпрянув от него, она смогла только вымолвить:

— Возвращение музыки сделает меня счастливой.