О, мой ангел…

2

Оуэн аккуратно закрыл папку с бумагами, после того как прочел ее содержимое дважды. Теперь он понял смысл займа, предоставленного Наде Биллом Мейерсом. Она не только выплатила уже две трети стоимости ранчо, но и заключила контракт с одной из аудиофирм на запись своей пластинки, что могло принести ей изрядный капитал. Похоже, Надя Кондратович была способна завоевать популярность у американцев.

Час назад он встретился с Биллом, который запирал контору, торопясь к обеду. Тем не менее Билл предложил Оуэну зайти и выяснить все интересующие его вопросы. Но Оуэн просил старого приятеля не терять времени, заверив, что у него нет к нему ничего важного. Вот уже несколько лет мистер Прескотт не вмешивался в дела ипотечного банка, перепоручая все управляющему. Только в тех случаях, когда они касались его лично, он беспокоил Билла Мейерса. Оуэн любил свою работу и с утра до вечера сидел у себя в кабинете, занимаясь проектированием зданий, оформлением интерьеров, а также делами собственной строительной компании.

Досконально изучив документы о ранчо Кондратовичей, которыми его снабдил Мейерс, Оуэн развалился в кресле и вытянул на столе ноги. Через окно офиса было хорошо видна городская площадь. Заходящее солнце освещало бронзовый монумент, изображавший Джереми Прескотта — его великого прапрадеда. Старый генерал, будь он жив, был бы расстроен, узнав, чем сейчас занят его праправнук. Истинный джентльмен-южанин никогда бы не позволил себе копаться в личной жизни молодой женщины.

Оуэн заложил руки за голову и потянулся. И все же генерал понял бы меня, подумал он. После Гражданской войны сам Джереми плюнул на все условности и женился на девушке, в жилах которой текла добрая половина крови индейцев племени чероки. Звали ее Утренние Глаза.

Оуэн еще раз посмотрел на коричневую папку, лежавшую на столе. Надя по-прежнему оставалась для него женщиной, окутанной тайной. Почему она уехала из Нью-Йорка, где неплохо зарабатывала, выступая в ночных клубах? Почему предпочла переселиться в их маленький городок? Ближайший ночной клуб располагался от Кроу Хеда в тридцати с лишком милях — в Эшвилле. По контракту, который истекал к концу нынешнего года, Надя должна была записать большой диск — детские песенки под общим названием «Животные под кроватью» — да к тому же исполнить их на шести языках. Времени оставалось не так много, а это значит, что Наде придется изо всех сил напрягать горло, не жалея голосовых связок.

Оуэн нехотя поднялся и засунул папку в ящик стола. Ответы на некоторые вопросы он получил, оставалось выяснить самую малость. Он взглянул на часы и поторопился запереть офис. Нужно было спешить. Тетушка Верна ждет его на игру в бридж, и целый вечер ему придется провести дома в окружении кузин и их приятельниц. У Оуэна иногда возникала мысль, что Клуб-Тетушки-Верны-По-Четвергам, как он его называл, был тщательно продуманной затеей сосватать ему какую-нибудь из местных девиц.

Надя с недоумением посмотрела на тетку Софию и покачала головой. Она хотела совсем иначе провести субботний день. Планы у нее были грандиозные. И вот теперь, пожалуйста.

— Оставь ты свое гадание на чае, — недовольно произнесла Надя.

София подвинула к племяннице старинную чашку.

— Нет, ты должна.

Эта чашка была фамильной ценностью, и София очень ею дорожила. Она совершила весь путь от аэропорта в Европе до Америки, ни на миг не выпуская чашку из рук.

— У твоей матери прошлой ночью опять был вещий сон.

— У мамы всегда сны вещие.

— Видение уже шестой раз повторяется, — сказала София, еще ближе подвигая чашку к Надиной руке. — Ну-ка, выпей все.

Надя осторожно прикоснулась к чашке и блюдцу. Еще очень давно София научилась гадать по чайному листу. Однажды она предсказала, что семья вскоре совершит далекое путешествие. Надя тогда решила, что все они уедут из России и переселятся либо в Германию, либо в Польшу, либо в какую-нибудь другую страну Восточной Европы.

Кто бы мог подумать тогда, шесть лет назад, что всем им предстоит обосноваться в Америке?

— Мать сердцем чувствует, что сон касается тебя. Ей страшно за свое старшее дитя.

Надя не стала противиться просьбе тетки, которая фактически была для нее второй матерью.

— Ты не любишь меня, София?

— Глупые вопросы не нуждаются в ответах. Теперь пей!

Надя взяла чашку и посмотрела на тетку.

— Я ничего не хочу слышать о высоком, смуглом и красивом незнакомце.

София, подбоченившись, смотрела, как Надя глотает чай.

— Я говорю только о том, что вижу собственными глазами, и ничего не выдумываю.

Надя выпила крепко заваренный напиток, не тронув распаренные чаинки. С торжественным видом она перевернула чашку и поставила ее на блюдце.

— Внутри, — сказала Надя, — ты найдешь только музыку, тяжелую работу, множество обязанностей, и во всем этом великое мое счастье.

Она отогнала возникший в памяти образ Оуэна Прескотта. Нехорошо, когда голова занята мужчиной.

София подождала пару секунд, пока капли жидкости не стекли со стенок чашки и перевернула ее. Потом осторожно поднесла чашку к свету и, держа ее обеими руками, заглянула внутрь.

А в это время Надя выбивала пальцами по столу такты своей новой песни — о крокодиле, у которого болели зубы, а ему никто не хотел помочь, потому что боялся быть съеденным. Она повторяла песенку раз за разом, стараясь отогнать мысли об Оуэне.

— Хм, — проворчала София, взглянув на племянницу. — Он принесет подарок.

— Кто?

София неопределенно покачала головой.

— Глупые вопросы не нуждаются в ответах.

Она снова осмотрела чашку.

— Я же сказала, что не желаю слушать ни о каком высоком, смуглом и красивом незнакомце, — сердито произнесла Надя. — Оставь свои басни для гаджо, из карманов которого ты собираешься извлечь последние центы.

— А я ничего такого и не говорю, — возразила София. — Кроме того, он больше не незнакомец.

Надя осторожно положила блюдце с чашкой в мойку и сполоснула их.

— Значит, мама видела вещий сон о нем? Романтические бредни, тетя. Бредни да и только.

Оуэн Прескотт был уважаемым человеком, известным праправнуком известного генерала. Следовательно, она даже мечтать о нем не смела.

— Вовсе нет, — София отвела взгляд от окна. — Я воочию вижу то, что приснилось твоей матери.

Она посмотрела на племянницу большими черными и грустными глазами, полными любви и сострадания.

— А музыка, голубка, больше не звучит в тебе.

Надя застыла с блюдцем в руках.

— Ты о чем это? Что, музыка покинула меня?

Краска схлынула с лица девушки. Близкие знали, как важна для нее музыка, и не только для нее — для всей семьи.

— Господи! Моя музыка!

— Да, да, твоя музыка, — София тщательно вытерла полотенцем и чашку и блюдце, взяв их из трясущихся рук Нади.

— Но она вернется ко мне? — с отчаянием и надеждой спросила Надя.

— Я не разглядела.

— Скажи, София, когда это произойдет?

— Я не заметила.

— Это он отнимет у меня музыку?

София пожала плечами и бережно уложила чашку с блюдцем в оклеенную изнутри бархатом сандаловую коробочку, которая также перешла ей по наследству от прабабки. То, что София заколебалась с ответом, могло означать: не знаю.

— А видела ли мама это в своем вещем сне?

Надина мать, Оленка, и три Надины тетки были так близки между собой, словно родились от одной матери. Четыре брата Кондратовичи прислушивались к ним больше, чем к своим женам. Оленка всегда рассказывала Софии без утайки обо всем, что ей снилось пророческого.

— И она не видела. Все происходило, по ее словам, будто в тумане.

— И поэтому она поручила тебе сообщить мне об этом? Все боятся, что я не выдержу и мы потеряем ранчо, — сказала Надя, подойдя к двери, ведущей на кухню.

Она остановилась и выглянула наружу. Дядя Юрик и Рупа продолжали начатый два дня назад ремонт забора. Задача была не из легких. Хорошего материала не хватало, и надо было как-то изворачиваться.

— Никто не думает, что ты обманешь наши надежды, — сказала София, став рядом с племянницей и наблюдая за своим мужем Рупой, прибивавшим доску к забору. — Ранчо — дом для всех нас. Все мы будем работать и работать, чтобы достойно жить. Ты, дитя мое, уже сделала для семьи больше, чем было в твоих силах.

Надя невольно покраснела. В свои двадцать восемь она была только на пять лет моложе Софии.

— Я уже давно не ребенок, София. Когда ты это осознаешь?

— Когда у тебя появится собственное дитя и ты вскормишь его грудью. Вот тогда ты станешь полноценной женщиной, — парировала София. — Если тебя так заботит твоя музыка, я позову Елену. Она погадает тебе по руке.

— Если бы я нуждалась в ее помощи, то сама отправилась бы к ней, — холодно ответила Надя. — Елене всего девятнадцать, а ты считаешь ее опытней меня? И потом почему я для тебя еще девчонка, а моя сестра уже может мне что-то советовать?

— Потому, что ты слишком любишь спорить, — раздражаясь, проговорила София. — У твоей сестры особый дар. Гадая по руке, она способна ответить на очень сложные вопросы.

— Ладно, не возражаю, — миролюбиво сказала Надя.

Искусство Елены читать судьбу по линиям руки было хорошо известно всем Кондратовичам, но оно же вызывало страх. Надя верила, что ее берегут звезды, и не пыталась выяснить будущее у гадалок. Ее единственной страстью была музыка, а самым ценным сокровищем — мелодии, звучавшие в голове.

— Потерять музыку, потерять голос означает для меня смерть, — грустно произнесла Надя.

В ответ София невнятно забормотала молитву и вытащила крестик, висевший у нее на шее.

— Чушь! Не говори ерунды.

— Так кто же начинает спорить?! — взорвалась Надя.

София открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг с дороги донесся шум приближающегося автомобиля. В сверкающей красной машине женщины разглядели Оуэна. Когда роскошный «Мустанг» остановился у крыльца, София пробормотала:

— Он с подарком.

— Слава Богу, что это не шериф, — сказала Надя.

Противоречивые чувства овладели девушкой. Она и радовалась тому, что у ее дома снова появился Оуэн, и боялась, как бы он не привез с собой шерифа, а с ним и ордер на арест родственников. Прошло лишь два дня с того момента, когда отец с братьями напугали этого джентльмена виселицей.

Заметив, что Оуэн извлекает из машины огромного игрушечного ослика, София улыбнулась.

— Посмотри, чаинки не солгали.

Она открыла дверь и вышла на крыльцо. Оуэн, согнувшись под тяжестью игрушки, направлялся к дому. Заказывая пинату в магазине Шарлотты, он попросил, чтобы ее наполнили до отказа конфетами и другими сюрпризами. Оуэн хотел, чтобы семейство Кондратовичей собственными глазами увидело настоящую пинату. За подобную щедрость он мог заработать грыжу — вес был поистине велик.

Надя подавила в себе желание броситься наверх, в спальню, чтобы сменить платье и причесаться. В это утро она, как обычно, выезжала Эни и не успела переодеть потертые джинсы и выцветшую блузку. К тому же волосы на ветру растрепались. Устроившись за занавеской, она наблюдала, с какими усилиями тащил он разукрашенную пинату. Она понятия не имела, как Оуэн провел этот день, но, похоже, он не сидел за рабочим столом и не водил карандашом по бумаге.

Оуэн осторожно поставил на крыльцо гигантского ослика и глубоко вздохнул. Казалось, игрушка сделана не из легкого материала, а вылита из металла. Детям ее наверняка не открыть без бейсбольной биты. Оуэн вежливо улыбнулся женщине, стоящей на крыльце, и кивнул головой в сторону ослика.

— Мадам…

Но его отвлекла заколыхавшаяся занавеска. За легкой тканью угадывался знакомый силуэт. Волнующий образ преследовал Оуэна вот уже две ночи. Эта маленькая цыганочка заставила его переживать и волноваться.

— Ты выйдешь, Надя, или я должен втащить пинату в кухню? — Неожиданно он широко, по-мальчишески, улыбнулся. — Хочу предупредить, когда ребятишки ее раскроют, наружу вывалится черт знает что.

Надя откинула занавеску, вышла на залитое солнцем крыльцо и сразу же склонилась над ярко раскрашенным осликом.

— А что если ты его раскроешь сам?

— Нет, это должны сделать они. Там внутри конфеты, какие-то подарки и разная мелочь. Дети будут в восторге.

— Тогда как же его открыть?

— Сначала ты выберешь самого маленького, дашь палку, завяжешь глаза платком, несколько раз покрутишь его, чтобы чуть-чуть закружилась голова, а потом скомандуешь треснуть по ослику.

Оуэн похлопал игрушку по оклеенной цветными бумажками шее.

— А если у него не получится?

— Тогда выберешь следующего кандидата — постарше и посильнее. И так до тех пор, пока ослик не развалится.

— А это обязательно произойдет? — спросила Надя, прикусив губу.

— В этом-то вся и штука. Ведь он сооружен из бумаги и клея. Когда все содержимое ослика вывалится на землю, его останется только поджарить, — улыбнулся Оуэн.

— На завтрак? — наивно спросила София.

— Нет, что вы. Поджарить — значит превратить в кучу пепла.

Надя удивленно взглянула на Оуэна.

— Зачем же превращать в пепел такую прекрасную игрушку?

Она погладила ослика по спине и тоже улыбнулась. К ее руке прилипли кусочки красной, голубой, желтой и фиолетовой бумаги. Оуэн пожал плечами.

— Это же веселая игра с сюрпризом.

Он посмотрел на двух Надиных дядей, которые из любопытства тоже подошли к крыльцу. Он не мог разгадать выражение их лиц. То ли они видели в нем врага, то ли собирались приветствовать. Оуэн весь напрягся, как только мужчины поднялись по ступенькам.

Рупа и Юрик сняли свои потрепанные шляпы и поклонились гостю.

— Добро пожаловать, друг, — первым сказал Рупа, протягивая Оуэну руку, похожую на клешню.

Оуэн автоматически пожал ее и вопросительно взглянул на Надю. Кто-то за минувшие два дня провел воспитательную работу и просветил своих родственников относительно правил приличия.

— Здравствуйте, я Рупа Кондратович, а это моя жена София. Добро пожаловать в наш табор, мистер Прескотт.

— Спасибо, спасибо, но, пожалуйста, называйте меня просто Оуэн.

Он повернулся к человеку, напоминавшему видом и ростом великана Годзиллу. Ладонь Оуэна утонула в огромной ручище.

— Меня зовут Юрик Кондратович. Я живу здесь с женой и целым выводком отличных сыновей и дочерей. Мы рады приветствовать вас на нашем ранчо.

Оуэн с уважением посмотрел на кулачищи обоих мужчин, которые сейчас вовсе не походили на разбойников, собиравшихся повесить его в прошлый четверг. Вполне вероятно, что жена Юрика и была той женщиной, которая обманула тетю Верну.

— Как дела, Юрик?

— Все о'кей, — пробасил Юрик, явно гордясь своим ответом по-английски.

— Очень хорошо, — сказал Оуэн, потирая побелевшие после пожатия пальцы. — Вот, привез подарки для детворы.

Мужчины взглянули на ослика, кивнули и добродушно заулыбались.

— Большое, большое вам спасибо, — сказал Рупа.

— Они с удовольствием поиграют в эту штуку, — добавил Юрик.

Надя заметила смущение Оуэна и пришла ему на помощь.

— Это пината, дядя. Надо найти подходящее место, чтобы подвесить ослика.

— Может, дерево около сарая подойдет? — спросил Рупа.

Оуэн обернулся к раскидистому дубу и сморщился. Именно на нем они и собирались вздернуть меня, а сейчас предлагают повесить пинату, подумал он, но вслух сказал:

— Прекрасная мысль.

Он взялся за тяжелую игрушку, стараясь оторвать ее от пола. Юрик, видя, как напрягся Оуэн, молча отстранил его, поднял пинату и легко, словно перышко, понес по двору. Оуэн восхищенно поцокал языком.

— Теперь я знаю человека, который, как и обещает реклама, обретает неимоверную мощь, питаясь за завтраком корнфлексом «Витти».

— Точно, — подтвердила София, сходя с крыльца и следуя за Юриком и своим мужем. — Только добавьте к корнфлексу апельсиновый сок, кофе и что-нибудь «поджаренное».

Надя засмеялась, прикрыв рот рукой, и взглянула на Оуэна.

— Вы идете?

При звуке ее голоса он повернулся к Наде: эта изящная фигурка, искрящиеся смешинками черные глаза… Боже, до чего она хороша! Его ночные фантазии не шли ни в какое сравнение с реальностью.

— Я рад следовать за тобой, — очень тихо сказал он.

Начали игру самые маленькие, одержимые желанием стать победителями, но силенок у них явно не хватало. Ребятишки постарше окружили качавшуюся пинату и подбадривали пятилетнего Золли. Мамаши своими возгласами тоже помогали ему, а отцы спорили о том, кто из их сыновей разобьет пинату. По призыву Софии, которая энергично колотила по металлической балке, заменявшей колокол, около пинаты собрались все Кондратовичи от мала до велика. Оуэн наклонился к Наде и вполголоса прошептал:

— Ты уверена, что здесь все?

Она оглядела улыбавшихся детей, мужчин и женщин.

— Конечно. Ты думаешь, мы могли бы начать в отсутствие хотя бы одного из Кондратовичей?

— Я и не сомневался, — сказал Оуэн. — Просто мне было любопытно, что ты ответишь.

Он придвинулся ближе к Наде. Любуясь ее кудрями, он все больше терял голову. Ему хотелось развязать стягивавшую их ленту, хотелось запустить пальцы в густые шелковистые локоны, уткнуться в них носом и вдыхать неповторимый, дразнящий аромат.

Надя расплылась в радостной улыбке, когда пришла очередь очаровательной, черноволосой девчушки.

— Да, здесь вся наша многочисленная семья, — сказала Надя. — Когда ты постоянно в ее окружении, всегда можно определить, кто отсутствует.

— И вы никогда не теряли своих маленьких? — спросил Оуэн и тут же болезненно сморщился, увидев, что девчушка промахнулась и заехала не по ослику, а по плечу стоявшего рядом Юрика. Великан засмеялся и подхватил на руки растерявшуюся кроху. Ее место занял темноглазый мальчуган с упрямо сжатыми губами.

— Это мой брат Микол. Он всегда прячется где-нибудь в укромном уголке. — Надя кивнула в сторону юноши, который был одет в белую футболку и джинсы.

— Откуда у него такая привычка?

— Никто не может понять. Однажды он играл с нами и вдруг пропал куда-то. Знаешь такую детскую игру — в прятки?

— Конечно. Здесь ее называют «води и ищи».

В этот момент другой мальчик взялся за палку. Последний удар по ослику был явно не за горами.

— Ну вот, еще один, — сказала Надя, наблюдая за братом с любовью и затаенной грустью. — У Микола настоящее цыганское сердце.

Оуэн в замешательстве оглядел присутствующих.

— Мне казалось, вы все цыгане.

— Да, — произнесла Надя с гордостью. — Но Микол особенный. Еще маленьким он исчезал из табора, а к пятнадцати годам совершил уже множество побегов. Когда ему исполнилось шестнадцать, он решил идти собственной дорогой и надолго покинул нас, словно провалился. И только тогда, когда мы собрались в Америку, внезапно объявился.

Разве родители не могли остановить его?

— Это так же трудно, как остановить ветер. Микол сам по себе. Да и у каждого из нас своя судьба.

Итак, игра подходила к кульминации. Все были возбуждены. Мальчики постарше получили наконец возможность попытать счастья и испробовать свою силу. Оуэн не заметил, как легкая грусть затуманила черные глаза Нади. Его пальцы нежно коснулись ее волос, блестящих и отливавших металлом на солнце. Они были мягче, чем он предполагал. Глухим от волнения голосом Оуэн прошептал:

— А чем ты занимаешься, Надя?

— У меня много дел. Главное — музыка, а потом забота о близких.

Когда она посмотрела на Оуэна, ему показалось, что ее огромные, глубокие, как омуты, глаза подернулись влагой.

— И всякой прочей чепухой, — добавила Надя после паузы.

Внезапно в очах ее вспыхнул восторг — игрушка лопнула. Кому-то все же удалось нанести последний удар по пинате, и конфеты в ярких фантиках, маленькие мишки, слонята, гномы и прочие радости дождем посыпались на землю. Взрослые с улыбками наблюдали за детьми, которые, как стайка воробьев, расхватывали сладости.

Хм, подумал Оуэн, она сказала — чепухой. Что же это значит?

Надя наклонилась, подобрала горстку конфет и пластиковые бусы, а затем вручила все это трехлетней племяннице, которая никак не могла пробиться к угощению сквозь гурьбу мальчишек. Надя показала ей на другие сокровища, которые, незамеченные, лежали неподалеку от пинаты, и девчушка поспешила к ним вперевалку, словно утенок.

Оуэн взглянул на Надю, потом на девочку, которая торопливо рассовывала по карманам гостинцы, и про себя усмехнулся: если для нее чепуха забота о детях, то он сам не кто иной, как Джек-Потрошитель. На лице у него заиграла лукавая улыбка.

— Неужели можно считать чепухой помощь ребенку? Стыдно, Надя.

— Я не говорила об этом.

— Тогда о чем-то плохом. Так?

— Так, — покраснела Надя.

Оуэн не сдержался и захохотал.

— Ты не можешь быть плохой. Вряд ли кто-то наберется наглости обвинить тебя в этом.

Разумеется, он еще не очень хорошо знал Надю, но интуиция еще ни разу не подводила его. В этой женщине было почти на три четверти от ангела, а остальное — от соблазнительницы.

— Ты понятия не имеешь о том, что говоришь. — Она быстро отвернулась и чуть не столкнулась с отцом.

Милош остановил дочь и посмотрел на ее собеседника.

— О, папа! Это мой новый знакомый Оуэн.

Оуэн улыбнулся, заставил себя оторваться от черноокой красавицы и взглянуть в голубые глаза Милоша, который дружески хлопнул его по спине.

— Оставайся-ка с нами обедать, — сказал он. — У нас наготовлена гора еды.

Улыбка Оуэна стала еще шире, когда он увидел, как Надя насторожилась. С помощью пинаты он завоевал расположение Кондратовичей, но Надя по какой-то причине старалась отпугнуть его, хотя вместо этого еще больше разжигала любопытство.

— Для меня большая честь присоединиться к вам и ко всем членам вашего семейства, Милош, — галантно ответил Оуэн.