Об обращении с людьми

Адольф фон Книгге.

"Об обращении с людьми".

Любовь не есть

добродетель, любовь

есть слабость, которой

в случае нужды

должно и можно

противостоять.

А. Книгге

В гражданском

обществе после

естественных даров,

после здравия души и

тела безопасное

наслаждение

собственностью есть

самое священнейшее и

драгоценнейшее.

А.Книгге

Не всегда состоит в

нашей воле быть

любимыми, но всегда

от нас самих

зависит не быть

презираемыми.

А Книгге

Книгге, Адольф фон. Об обращении с людьми. Пер. с нем. Якова Лангена, предисловие Рудольфа Позе. Оформ­ление художника А.В.Куманькова. - г.Дубна, Издательский центр "Феникс", - 1994, XXII, 325 с.

Немецкий писатель, драматург, эссеист, переводчик и педагог барон Адольф фон Книгге (1752-1796гг.) - представитель позднего европейского Просвещения. Его имя хорошо известно в Германии, знали этого писателя и в России. Его романы ("Немецкий Жиль Блас, или Приключения Петера Клаудиля"), сатирические путевые заметки ( 'Путешествие в Брунсвик"), морально-философские эссе пользовались в свое время большой и заслуженной популярностью.

Наибольшую известность принесла Адольфу Книгге его знаме­нитая остроумная книга 'Об обращении с людьми” (1788г.) - своеоб­разный свод правил поведения и наставлений в житейской мудрости, охватывающий многие сферы повседневной жизни чело­века в обществе. С выходом в свет этой книги само имя автора стало нарицательным - "книгге" - так и по сей день в Германии называют вообще всякую книгу о правилах хорошего тона, об искусстве жить и иметь успех в человеческом обществе, а выражение "жить по Книг­ге" понятно большинству немцев и означает руководствоваться в своей жизни правилами и советами, рекомендуемыми писателем.

В России первый полный перевод книги был опубликован в 1820 - 1823 гг. в Санкт-Петербурге в Морской Типографии. Этот перевод Якова Лангена, переработанный в соответствии с современными нормами русской орфографии, и предлагается Читателю.

4700000000 - 001 ^К 9Ю8 (03 )- 94

Без объявл.

© Состав,

ISBN 5-87905-001-7

предисловие, обработка текста Издательский центр "Феникс" 1994 г.

© Художественное оформление Издательский центр "Феникс" 1994 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Барон Адольф фон Книгге (1752-1796гг.) был известный разносторонний писатель немецкого просвещения. Как пе­дагог он достиг мировой известности своей книгой "Об обра­щении с людьми", которая предлагается читателю. Впервые она была переведена на русский язык и издана в двадцатых годах прошлого столетия в Санкт-Петербурге в Морской ти­пографии. Этот перевод и послужил основой для данного, переработанного с точки зрения современного русского язы­ка издания. Больше она в России не издавалась.

Если судить формально, то книга содержит сводку пра­вил поведения человека в обществе времен абсолютизма, которые вырабатывались и отшлифовывались столетиями. Позже они были заимствованы состоятельными прослойка­ми буржуазного общества Европейских стран.

Для современного читателя книга представляет несом­ненный исторический интерес, открывая ему взгляд на жизнь наших предков с весьма своеобразной позиции. Но этим значение книги А. Книгге в наши дни не исчерпывает­ся. В Германии, например, с момента своего появления в 1788 году она периодически переиздается. И нужно отме­тить, что до сих пор нормы хорошего поведения в Германии в значительной степени определяются рекомендациями А. Книгге.

Актуальность книги состоит прежде всего в том, что она направляет внимание читателя на сферу поведения в обще­стве, которая в настоящее время, когда Россия переходит к новым формам общественной жизни, приобретает важное значение для большого круга людей, готовых испытать свои силы и способности в условиях новых производственных от­ношений. Ведь наряду с языком, основным средством обще­ния людей является их поведение. Этим создается первое впечатление при знакомстве, которое очень часто играет ос­новную роль в определении будущих взаимоотношений. Поведение людей - это своеобразный язык общения, содер­жащий целую гамму эмоциональных компонент. Умение управлять ими придает человеку уверенность, предостере­гает его от нечаянного нанесения обиды другому, от насме­шек над собой, от неприязни. Умея вести себя уверенно в обществе по негласно принятым кодексам, человек может

сконцентрировать свое внимание на свои основные задачи, цели, пожелания. В определенном отношении книги Дейла Карнеги, которые в последние годы также издавались на русском языке, являются продолжением книги Адольфа Книгте, преследуя, однако, уже определенную цель подчи­нения людей своим интересам. Книга А. Книгте выполняет более общую и более гуманную задачу. Конечно, и в наше время она не должна и не может стать догмой для поведения и для оценки людей. Но, углубляясь в нее, каждый чита­тель может делать свои индивидуальные выводы, отбирать примеры для своего поведения, выработать свой индивиду­альный стиль общения. Если книга будет таким образом по­нята и принята, то она, несомненно, сможет внести свой скромный вклад в процесс гуманизации общества, в кото­рой человечество так остро нуждается.

Рудольф Позе,

г.Дубна, октябрь 1993г.

Германия, профессор, сотрудник Объединенного Института Ядерных Исследований

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ВВЕДЕНИЕ 1

1) Почему многие люди с великими и даже бли­стательными дарованиями не всегда находят счастье свое в мире? Нечто о так называемом esprit de conduite. Один не хочет подражать обыкновениям другого; другой не имеет нужных к тому познаний света. Иной требует слишком многого. - Но многие при всей своей благонамеренности и при хороших качествах -действуют не всегда удачно. Почему? 2)

Что побуждает меня писать о сем предмете? 3) Соб­ственные мои опыты.

ГЛАВА 1 12

Всеобщие замечания и правила для обращения с людьми,

1) Достоинство каждого человека зависит от то­го, как он показывает себя в своих поступках. При­менение сего правила. 2) Стремись к совершенству, а не к одному лишь призраку оного. 3) Не должно раболепствовать мнениям других людей; 4) Терять доверие и 5) Приписывать себе чужие заслуги. 6) Надобно скрывать скорбь свою. 7) Не должно слиш­ком разглашать о своем счастье. 8) Не открывай сла­бости своих ближних. 9) Доставляй случай и другим людям показывать свои достоинства. 10) Никогда нс теряй присутствия духа. 11) Если желаешь получить что-либо в свете, то должен о том просить. 12) Сколько можно менее принимай благодеяний от других людей. 13) Пределы услужливости. 14) Будь верен в словах своих и во всем соблюдай истину. 15)

Будь исправен, порядочен и внимателен. 16) Надоб­но псчись о выгодах других, если хотим, чтобы со­блюдали и нашу пользу. 17) Никого не вмешивай в частные свои распри и всегда мысленно представляй себя на месте других. 18) Не заботься о поступках другого, когда они к тебе не относятся. 19) Никогда не уклоняйся от принятых правил. 20) Всегда соблю­дай чистоту совести. 21) Будь всегда тем, чем быть

должен; будь всегда одинаков. 22) Соблюдай разли­чие во внешних поступках с другими. 23) Не будь слишком откровенен. 24) Никого не старайся осмеи­вать в обществе. 25) Никого не должно стращать и приводить в беспокойство. 26) Все люди ищут раз­влечения. О шутовстве. 27) Всякому говори что-ни­будь приятное и поучительное. 28) О насмешниках и злословии. 29) Об анекдотах. 30) Не переноси вестей из одного дома в другой. 31) Будь осмотрителен в противоречии и порицании других. 32) Избегай вя­лости и излишней подробности в речах твоих. 33) Не говори о таких предметах, которые занимательны только для тебя одного. 34) Об эгоизме. 35) Не про­тиворечь самому себе. 36) Не повторяй одного и то­го же и старайся изощрять свою память. 37) Избегай обоюдности; 38) Слишком обыкновенных поговорок; 39) Бесполезных вопросов. 40) Учись сносить проти­воречия. 41) Не говори о важных предметах в обще­стве веселом. 42) О предметах, относящихся к Религии. 43) Отзывайся с осторожностью о чужих недостатках. 44) Другие правила предосторожности. 45) Не напоминай никому о вещах для него непри­ятных. 46) Не принимай участия в чужих насмеш­ках. 47) О страсти к противоречию и спорам. 48) О молчаливости. 49) О красноречии и благопристойно­сти. 50) О некоторых общественных приличиях. 51) Как должно вести себя в скучном для нас обществе? 52) Ловкость в обращении. 53) Избегай излишних требований. 54) Об одежде. 55) Часто ли или редко должно посещать общества? 56) Всякое общество может быть для нас поучительным. 57) С кем долж­но обращаться? 58) Об обращении в больших и ма­лых городах и в деревне; 59) В чужих краях. 60) Правила при взаимной переписке. 61) Как должно судить о людях. 62) Могут ли сии правила быть при­менены ко всякому случаю? 63) В какой степени могут и женщины руководствоваться сими правила­ми.

ГЛАВА II

Об обращении с самим собой.

1) Полезно и занимательно, обращаясь с другими людьми, не забывать и обращения с самим собою. 2) Бывают такие минуты, в которые мы сами для себя бываем себе всего нужнее. 3) В обращении с самим собою будь столь же разборчив, беспристрастен и справедлив, как и с другими людьми. 4) Старайся о сохранении своего здоровья, но не предавайся неге.

5) Сохраняй уважение и доверие к самому себе. 6) Сознавайся в своих недостатках; и при встречаю­щихся затруднениях не должно отчаиваться в слу­чае неуспеха на жизненном поприще. 7) Будь приятным собеседником самому себе. 8) Не льсти са­мому себе, но будь искренним и беспристрастным се­бе другом. 9) Будь столь же строг к самому себе, как и к другим. 10) Каким образом давать себе отчет в своей нравственности.

ГЛАВА III 56

Об обращении с людьми различных нравов, тем­пераментов и расположений касательно ума и сер­дца.

1) О четырех главных темпераментах и их сме­шении. 2) О властолюбивых. 3) О честолюбивых. 4)

О тщеславных. 5) О высокомерных в противополож­ность гордым. 6) О слишком щекотливых людях. 7)

Об обращении с упрямыми; 8) Со сварливыми, при­верженными к противоречиям и странным мнени­ям; 9) Со вспыльчивыми; 10) С мстительными; 11)

С нерешительными, ленивыми и флегматиками; 12)

С мизантропами, недоверчивыми, угрюмыми и скрытными; 13) С завистливыми, коварными, кле­ветниками, недоброхотными и ревнивыми. 14) О скупости и расточительности. 15) О поступках в рас­суждении к неблагодарным; 16) Пронырливым и лгунам; 17) Вертопрахам и хвастунам; 18) Бесстыд­ным тунеядцам, о&ьедалам, льстецам и людям на­вязчивым; 19) Бездельникам. 20) Об обращении с людьми слишком скромными, застенчивыми; 21) С неосторожными, болтливыми, рассеянными и забыв­чивыми; 22) С чудаками, своенравными и причуд-

ливыми; 23) С глупыми, слабыми, слишком добро­сердечными, легковерными и такими людьми, кото­рые имеют известные склонности и пристрастия; 24) Весельчаками и насмешниками; 25) С пьяница­ми, грубыми сластолюбцами и другими порочными людьми; 26) С энтузиастами, напыщенными, роман­тиками, высокопарными умами и необычайными людьми. 27) Нечто о святотатцах, ханжах и суеве­рах. 28) О набожных, вольнодумцах и порицателях Религии. 29) Правила для обращения с меланхоли­ками, сумасшедшими и беснующимися. История о двух сумасшедших.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ВВЕДЕНИЕ 92

О разделении предметов, излагаемых во всех че­тырех nacmsix сего творения.

ГЛАВА 1 92

Об обращении между людьми всякого возраста.

1) Приятнейшее обращение бывает, конечно,

между людьми одного возраста; но и в сем случае все определяют физическое сложение, воспитание и другие тому подобные причины. 2) Престарелые не только не должны мешать забавам молодых людей, но сколь возможно более помнить собственную свою юность; 3) Не должны, однако, иметь посмеяния до­стойные желания казаться молодыми. 4) Обращение их должно приносить юношеству пользу. 5) Прави­ла, как молодые люди должны обращаться со стар­шими. 6) Об обращении с детьми.

ГЛАВА II 98

Об обращении между родителями, детьми и род­ственниками.

1) Можно ли назвать предрассудком привязан­ность к семейству и отечеству? - Нечто о духе космо­политизма (всемирного гражданства). 2) Об обращении родителей с детьми; 3) Детей с родителя­ми; 4) Между родственниками. - Нечто о старых дя­дюшках и тетушках.

ГЛАВА III ЮЗ

Об обращении между супругами.

1) Хороший выбор супругов есть вернейшее сред­ство к утверждению надежного счастья, а худой вле­чет за собою пагубнейшие последствия. 2) Почему многие в летах ветреной молодости заключенные браки бывают счастливы? 3) Необходимо ли для сча­стливого супружества совершенное сходство темпе­раментов и образа мыслей? 4) Правила как поступать, чтобы быть друг другу всегда приятными и любезными. 5) Главное правило: тщательно ис­полнять все свои обязанности! 6) Как должно посту­пать, когда любви достойные качества других людей делают слишком живое впечатление на супругов? 7)

Как ограждать самого себя от подобных впечатле­ний, в особенности от утонченных кокеток в моло­дых летах; в зрелом возрасте. 8) Супружеский долг не все нежные чувства к другим особам исключает.

9) Не должно требовать пожертвования свойствен­ными каждому невинными склонностями и вкусом, а стараться мало-по-малу согласиться с сими склон­ностями. 10) Как предохранять себя от действитель­ного распутства? 11) Можно ли супругам иметь друг от друга тайны? 12) Каждый из супругов должен иметь определенное занятие. 13) Кому распоря­жаться деньгами? 14) В случае, если который либо из супругов любит расточительность? - Хозяйствен­ная бережливость есть средство к супружескому сча­стью. 15) Кому лучше быть богатым: мужу или жене? Первому; почему? - Как обращаться с бога­тою женою? 16) Лучше ли, чтобы муж был умнее, нежели жена, или наоборот? 17) Можно ли жало­ваться жене своей на постигшее несчастье? - Как по­ступать в действительных злоключениях? 18) Как поступать в случае совершенно различного образа мыслей? 19) Что должно делать, если судьба соеди­нила нас с распутною, порочною особой? 20) Не до­пускай, чтобы чужие люди вмешивались в твои домашние дела! 21)0 нарушении супружеской вер­ности и разводе. 22) Можно ли правила сии приме­нить к супружествам между знатными и богатыми особами?

ГЛАВА IV 123

Об обращении с влюбленными и влюбленных между собою.

1) Краткое наставление, как обращаться с влюб­ленными. 2) Почему влюбленным нельзя предписы­вать правил для обращения между собою? 3) Блаженство первоначальной любви в противопо­ложность с ощущениями сердца, которое часто оную меняет. 4) Ревность и размолвки между влюбленны­ми соединяют их еще крепче; только не ревность ко­кетки. 5) Кто любит нежнее и постояннее: мужчина или женщина? 6) Будь молчалив в любви! Бывает счастье, в коем мы самим себе едва признаемся; есть благосклонности, с изъяснением коих теряется и це­на их. 7) Предостережение против опрометчивых обещаний брака. 8) И по разрыве с любимою особою должно поступать благородно.

ГЛАВА V 129

Об обращении с женщинами.

1) Изъяснение сочинителя насчет того, что он в сей главе должен сказать невыгодного для женщин.

2) Обращение с женщинами служит к образованию молодых людей и доставляет истинное удовольствие.

3) Почему внутренние и внешние преимущества не всегда бывают единственным и верным средством нравиться женщинам? 4) Женщины не любят муж­чин, недугами отягощенных; почему? 5) Почему не должно винить женщин в том, что они иногда инте­ресуются распутными мужчинами? 6) Какая одежда нравится в нас женщинам? 7) Не должно многим женщинам оказывать одновременно одинаковую степень уважения и привязанности. 8) Не слишком хвалить в их присутствии других женщин, в особен­ности равных с ними достоинств. 9) Старайся быть приятным в обществе, если хочешь нравиться жен­щинам! Лесть особенно им приятна. 10) О любопыт­стве женщин. 11) Как соображаться с их причудами?

- Не должно навязываться им. 12) Они находят удо­вольствие в небольших насмешках. 13) Уступайте им и не заставляйте их краснеть. 14) О женском мщении. 15) Как предохранять себя от опасности влюбиться? 16) Гнусность тех людей, которые обма­нывают и развращают молодых девиц. 17) Об обра­щении с кокетками и распутными женщинами. 18) Нечто об ученых женщинах. 19) О притворстве жен­щин. 20) О старых кокетках, жеманницах, суровых, ханжах и кумушках. 21) Еще некоторые общие за­мечания о приятностях обращения с благородными и разумными женщинами.

ГЛАВА VI 142

Об обращении между друзьями.

1) О выборе друзей в молодых летах и зрелом возрасте. 2) До какой степени в дружбе необходимо равенство лет, состояний, образа мыслей и способно­стей? 3) Почему весьма знатные и богатые люди ма­ло способны к дружбе? 4) Никогда не надейся на прочную дружбу людей, управляемых неблагород­ными, сильными или безрассудными страстями! 5) Трудно или нет найти верных друзей? - Каковы они должны быть? - Часто ли они встречаются? 6) Пред­елы дружеской приязни. 7) Друзья в нужде. 8) Дол­жно ли открываться друзьям в своих несчастьях? 9)

Что должны мы делать, если друг открывается нам в своей нужде? 10) Пределы откровенности. 11) Лесть не должна существовать между друзьями; но угод­ливость должна оставаться. - Имей твердость гово­рить и слушать истину. 12) Осторожность в требовании и принятии дружеских услуг и благодея­ний. 13) Как поступать, чтобы не наскучить друзьям и чтобы слишком короткое и частое обращение не производило вредных впечатлений? Должно нау­читься переносить разлуку с друзьями. 14) О пере­писке между отсутствующими друзьями. 15) О ревности в дружбе. 16) Все, другу твоему принадле­жащее, да будет для тебя священно! 17) Не суди о друзьях по наружной приязни. 18) Не ищи друзей с излишней заботливостью. 19) Есть люди, совсем не имеющие близких друзей, равно как и всесветные друзья. 20) Наставление как поступать в случае не­доразумений между друзьями. 21) Что делать, если друзья нас обманывают, оставляют, или мы считаем себя обманутыми? 22) Как поступать при разрыве с

недостойным другом?

ГЛАВА VII 156

Об обращении между господами и служителями ( слугами ).

1) Подчиненному классу людей должно сколь возможно более облегчать его зависимость. 2) Прав­да, большая часть людей, по-видимому, рождены для рабства; что тому причиною? 3) Однако, они чувствуют цену преимущественного достоинства и благородного обращения. - Извлечения из сего пра­вила. - Польза добрых примеров. 4) Снисходитель­ность и короткое обращение со служилыми людьми не должны выходить из пределов. Средства иметь хороших слуг и приобретать их любовь. 5) На какой ноге живут ныне обыкновенно отцы семейств с до­машней челядью? Выгоды и недостатки способа са­мому образовать для себя служилых людей. 6) Почему служилых не должно бить или ругать. 7) Обращение с чужими служилыми людьми. 8) О па­рикмахерах, брадобреях и модных торговках. 9) Не­что о поведении служилого человека в отношении к господину. 10) Как предупреждать воровство.

ГЛАВА VIII 163

Об обращении с домовладельцами, соседями и живущими с нами в одном доме.

1J После первых самых естественных связей дол­жны мы прежде всего соседям и вместе с нами живу­щим помогать советом и делом. 2) Однако не набиваться им и не разведывать об их поступках. 3) Небольшие услуги, оказываемые живущим близ нас. 4) Правила как поступать в отношении к вла­дельцам домов и обращение сих последних с жиль­цами. 5) Неудовольствия и недоразумения должно прекращать без отлагательства.

ГЛАВА IX 165

О взаимном соотношении гостя и хозяина.

1) О правах гостеприимства в древние и новые времена. 2) Некоторые правила для того, кто оказы­вает гостеприимство. 3) Обращение гостя с хозяином

4) Есть люди, которые слишком высоко ценят ока­занное гостеприимство.

ГЛАВАХ 168

О взаимных соотношениях между благодетеля­ми и облагодетельствованными, между учителями и учениками, заимодавцами и должниками.

1) Признательность за полученные благодеяния; даже и тоща, коща благодетель не может уже более быть нам полезным. 2) Никоща не должно ласка­тельством выманивать благодеяния или воздавать ими за оные. - Заслуживает ли исполнение обязан­ностей человеколюбия особую благодарность? 3) Пределы признательности к дурным людям. 4) Как должно оказывать благодеяния и как обращаться с облагодетельствованною нами особою? 5) Отноше­ния между учителем и учеником. - Обращение с осо­бами, посвящающими себя воспитанию других. 6) Обращение с заимодавцами и должниками.

ГЛАВА XI 172

Об обращении с людьми в различных положени­ях, связях и отношениях.

I) С врагами, оскорбителями и оскорбленными.

2) С людьми, между коими существует вражда. 3)

Как обходиться с больными. 4) Обращение с бедны­ми, страждущими, оставленными, заблудшими и проступившимися.

ГЛАВА XII 184

О проступках в различных случаях человеческой жизни.

1) В собственных и чужих опасностях. 2) В путе­шествиях. - Несколько правил, как путешествовать с удобством, удовольствием, пользою и без больших издержек; обращение с путешественниками и на теплых водах. 3) Как поступать в обществе пьяных людей. 4) Правила, как давать и как принимать со­веты. 5) Правила для торжественных случаев; 6)

Для танцев.

ВВЕДЕНИЕ 195

ГЛАВА 1 195

Об обращении с вельможами, с владетельными, знатными и богатыми особами.

1) Характер большей части вельмож и богатых.

2) Как обращаться с ними тогда, когда от них зави­сим или имеем в них нужду; и в противном случае.

3) Не надобно навязываться знатнейшим и богатей­шим особам. 4) Не надобно делать вид, будто мы принадлежим к классу знатнейших особ или живем в теснейшей с ними связи; подражать их обыкнове­ниям и даже ошибкам. 5) Не должно полагаться на ласковый вид вельмож и по одной сей причине вхо­дить в тесную с ними связь. 6) Пределы угождения нашего тем вельможам, в руках которых находится гражданское наше счастье. 7) Не надобно доводить себя до того, чтобы они употребляли нас на какие- нибудь неблаговидные и опасные для нас дела; вов­лекали в какие-либо сомнительные случаи; или выведывать их тайны. 8) О благодарности знатных и богатых. Ничем не должно им жертвовать, ничего им не дарить, ничем их не ссужать и ничем от них не заимствоваться. 9) Не способствуй к развраще­нию их ласкательством или другим чем! 10) Вообще надобно пред ними быть осторожным в речах и воз­держиваться от злословия; во всем прочем стараться занимать их приятным образом. 11) Правила предо­сторожности в рассуждении доверенности к другим людям в том случае, когда вельможам и знатным людям можно подать повод к какому-нибудь подо­зрению. 12) Не говори с вельможами о домашних своих обстоятельствах! Не жалуйся им на свое не­счастье; ничего им не вверяй; старайся показать им, что не имеешь в них нужды! Лучше сделай себя в глазах их для них необходимым! 13) Но остерегайся заставить их почувствовать перевес свой над ними; остерегайся явно их омрачить, особенно когда нахо­дишься в их подчинении! 14) О маловажных, без­вредных угождениях вельможам. О любимых при­вычках и пристрастии их к путешествию. 15) Каким

образом поступать надобно, когда знатные и богатые просят у нас совета. 16) Все спи правила предосто­рожности еще более важны в обращении со знатны­ми. но глупцами. 17) Как поступать должно будучи любимцем какого-нибудь вельможи. 18) Как вести себя пред вельможею падшим. 19) О благодеяниях вельмож. 20) Не все вельможи имеют недостатки, сопряженные с их состоянием; есть между ними бла­городные, добрые люди. 21) Нечто о взаимном обра­щении между вельможами и богатыми. 22) Не издевайся над какими-нибудь мелочами при малых дворах!

ГЛАВА II 212

Об обращении с низшими.

1) Читатель некоторым образом должен вспом­нить о том, что сказано в VII главе второй части. 2) Надобно пред низшими быть вежливым даже и тог­да, когда не имеем в них нужды; надобно уважать заслуги даже и в низшем состоянии, в присутствии самих вельмож и от чистого сердца. 3) Но сия веж­ливость не должна быть излишней, оскорбительной или отвратительной. 4) Не должно слишком тесно сходиться с людьми без воспитания. 5) Будучи в счастливом состоянии не надобно мстить, когда лю­ди низшего состояния не только не уважали нас в несчастье, но и держали сторону врагов наших. 6)

Не должно проводить никого пустыми обещаниями и ложными обнадеживаниями. 7) Надобно также уметь и отказывать. 8) Излишнее просвещение бес­полезно для людей низшего состояния. 9) Нечто о поступках в рассуждении подчиненных.

ГЛАВА III 216

Об обращении с придворными и им подобными людьми.

1) Сюда относится замечание об обращении с те­ми людьми вообще, которые живут в так называе­мом большом свете. Изображение господствующих в нем нравов. 2) Если можно, то должно держаться дальше дворов и больших обществ; это очень часто зависит от нашей воли. 3) Если кто хочет или если кого заставляет обязанность жить всегда или неко­торое время в большом свете не будучи в состоянии приноровиться к тону оного, - в таком случае есть средства заставить уважать себя. Какие это средст­ва? 4) Наконец, если кто всегда живет в большом свете, то он не должен слишком выказывать себя в оном. 5) Каково должно быть подражание придвор­ным обыкновениям. 6) Нечто о нынешнем придвор­ном тоне молодых людей. 7) Не презирай всего того, что имеет одно только случайное достоинство. 8) Са­мый лучший человек в большом свете нс легко мо­жет избежать осуждения. Как в таком случае поступать? 9) В большом свете надобно быть сме­лым, развязным; надобно придавать себе надлежа­щий вес. но без хвастовства и бесстыдства. 10) Надобно поступки свои с придворными в точности соотносить с их поступками. 11) Соблюдай с ними вежливость, но заставь их себя опасаться; представ­ляй себя в глазах их человеком степенным, достой­ным и при случае говори им правду! 12) Некоторые предостерегающие правила о доверительности и от­кровенности. 13) Какие предосторожности должен соблюдать тот, кто хочет в большом свете не только жить, но и блистать в оном своею деятельностью. 14) К чему полезна жизнь в большом свете?

ГЛАВА IV

Об обращении с духовными особами.

1) Изображение честной духовной особы в про­тивоположность с худой. 2) Предостерегающие пра­вила в обращении со всеми духовными вообще, без всякого различия. 3) Как поступать в Прелатурах, монастырях и в обращении с канониками.

ГЛАВА V

Об обращении с учеными и художниками.

1) Что ныне разумеется под именем ученого и художника? 2) Можно ли судить об ученых по их со­чинениям; и притом должен ли сочинитель и в об­щении всегда иметь язык, отличный от языка других людей? Очень простительно, если человек охотно говорит о своем роде занятия. Об осуждении извест- пых ученых мужей. О решительном тоне молодых ученых. 3) Некоторые предостерегающие правила в обращении с сочинителями. 4) О взаимном обраще­нии ученых. 5) Не должно хвастать ни дружеством ученых, ни отрывками из их сочинений. 6) Предо­сторожности в обращении с журналистами и анек­дотчиками. 7) Об обращении со стихотворцами, музыкантами и любителями свободных художеств.

Как должен вести себя тот художник, который в ны­нешнее время хочет иметь успех? 8) Нечто об ак­терской жизни. Предостережение юноше, который намерен посвятить жизнь свою музам и обращаться с их любимцами. 9) Каким образом поступать долж­но начальство, управляющее музыкой и театром.

10) Не должно ласкательствами портить молодых художников. Правила для сих последних. 11) Как успешно обращаться с истинными художниками- философами.

ГЛАВА VI 242

Об обращении с людьми всякого состояния в гражданской жизни.

1) Нечто о лекарях. Каких надобно избирать и каким образом с ними обращаться? 2) О стряпчих и о способе обращения с ними. О военном состоянии; об обращении с офицерами. 3) О купечестве и об об­ращении и торговле с большими и мелкими купца­ми. 4) Нечто о торговле лошадьми. 5) Нечто о книгопродавцах, перепечатывающих чужие сочине­ния и пр. 6) Об учителях языков, музыки и пр. 7) Об обращении с художниками и ремесленниками. 8) О евреях и способе обращаться с ними. 9) Каким обра­зом обращаться надобно с крестьянами и поселяна­ми вообще.

ГЛАВА VII 261

Об обращении с людьми всякого рода жизни и промысла.

1) О бродягах (avenluriers) незлонамеренных и 2) о бродягах злонамеренных. 3) Нечто об игроках. Об игре и о поступках при оной. 4) О тайных обманщи­ках, духовидцах, алхимиках и пр. иопривержен-

ности к тайнам (Mystic) в нашем веке.

ГЛАВА VIII 267

О тайных обществах и об обращении с членами оных.

1) О бесполезности и вреде тайных обществ. 2) Правила предосторожности в рассуждении сего предмета. 3) Каким образом поступать надобно, бу­дучи членом такого общества.

ГЛАВА IX 270

Как обходиться с животными.

1) Принадлежит ли сюда сей предмет? 2) О жес­токости против животных. 3) Об излишней чувстви­тельности в рассуждении обхождения с животными.

4) Об охоте к животным вообще. 5) О домашних жи­вотных. 6) О глупости тех людей, которые обходятся с животными как бы с людьми.

ГЛАВА X 273

Об отношении сочинителя к читателю.

I) О звании писателя. Может иногда даже и бла­горазумный человек напечатать что-нибудь посред­ственное; однако же не такое, что противно было бы нравственности, распространяло бы какое-нибудь сумасбродство и умышленно оскорбляло бы другого.

2) Что еще принадлежит к тому, чтобы сочинитель мог найти счастье свое в свете? 3) Как должен вести себя читатель по отношению к писателю? Нечто о критике. 4) О чтении.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА 1 277

Об обращении вообще.

ГЛАВА II 278

О взаимном обращении обоих полов вообще

ГЛАВА III 278

Обращение мужчин с женщинами.

ще.

ГЛАВА V 282

Об особенностях обращения молодых женщин с мужчинами.

ГЛАВА VI 285

Продолжение прежнего.

ГЛАВА VII 288

Продолжение предыдущего.

ГЛАВА VIII 292

Обращение молодых женщин с женатыми муж­чинами.

ГЛАВА IX 296

О дружбе с мужчинами.

ГЛАВА X 298

Как обходиться с поклонниками, возлюбленны­ми и соперниками.

ГЛАВА XI 301

О некоторых ошибках в обращении с мужчина­ми.

ГЛАВА XII 305

Как вести себя непригожим женщинам.

ГЛАВА XIII 307

О супружеском обращении.

ГЛАВА XIV 309

Об особенностях супружеского обращения.

ГЛАВА XV 312

О влиянии супружеской любви на характер обо­их полов.

ми.

ГЛАВА XVII 317

Как вести себя молодым вдовам.

ГЛАВА XVIII 320

Как вести себя старым девам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 324

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ВВЕДЕНИЕ.

I.

Поступки самых благоразумных и рассудительных лю­дей в их обыкновенной жизни, по странности своей, нередко приводят нас в удивление. Часто самые тонкие, умозри­тельные знатоки человечества бывают жертвами грубого обмана. Даже самые опытные знатоки большого света в ежедневно встречающихся случаях избирают средства вовсе несообразные с предполагаемою ими целью. Действия их на других людей не только остаются безуспешными, но и сами они принуждены бывают при всем благоразумии своем за­висеть от прихотей и самолюбия слабейших. Часто они при­нуждены бывают руководствоваться нездравомыслящими и даже ни малейшего сравнения с ними не заслуживающими людьми; между тем как нередко слабые и мало образован­ные весьма удачно выполняют такие намерения, на которые самый мудрец едва ли отважится простирать свои желания.

Многие люди самых честных правил остаются в совер­шенном пренебрежении.

Часто видим мы, что самые образованные и острые умы играют весьма незанимательную роль даже и в таком обще­стве, где все внимание на них обращено, и где каждый с жадностью ловит слова их. Мы видим, что они или вовсе молчат, или говорят обыкновенное; между тем, как другой самый пустой человек умеет столь искусно пользоваться малым количеством понятий, кое-где им собранных, что привлекает на себя внимание всех, даже и людей просве­щенных. Часто и самые блистательные красоты не везде нравятся; и, напротив того, многие с меньшими наружными приятностями всех почти занимают собою.

Словом, ежедневные опыты удостоверяют нас, что иног- да и самые ученые, искуснейшие люди, если не вовсе быва­ют неспособны к делам житейским, то по крайней мере по недостатку известной ловкости редко умеют нравиться и блистать внутренними и внешними преимуществами.

Многие думают, что самые сии преимущественные каче­ства дают им право презирать мелочные общественные обыкновения и правила, требуемые приличием, учтивостью или благоразумием; но это нс справедливо. Правда, людям с великими достоинствами извинительны и великие проступ­ки, потому что они имеют сильные страсти. Но в то время, когда утихает страсть, великий человек должен поступать тем благоразумнее, чем он более своими качествами пре­восходит людей обыкновенных. Неблагоразумно было бы, живя и действуя в определенном кругу известных людей, презирать их обыкновения.

Впрочем, я не говорю здесь о добровольном пожертвова­нии мудреца одобрением знатной и низкой черни; не гово­рю о том, что человек, превосходными качествами одаренный, перестает говорить в таком случае, когда его не понимают; что остроумный и образованный в кругу глупцов не принимает на себя шутовской роли; что какой-нибудь достопочтенный муж, имея благородную гордость в своем характере, не захочет поблажать всякому малозначащему для него обществу и перенимать тон и различные приемы, которым молодые ветреники его отечества научились во время путешествий по чужим краям, или которые по прихо­ти какой-нибудь фаворитной кокетки сделались употреби­тельны в обхождении домашнем и общественном. Что молодому человеку гораздо приличнее скромность, вежли­вость и некоторая застенчивость, нежели по примеру боль­шей части нынешней молодежи своевольство и болтливость; что благородный человек должен быть тем учтивее, скром­нее и недоверчивее к своим познаниям, чем более сознает он собственное свое достоинство, и, следовательно, тем ме­нее будет стараться о средствах выставлять себя с блестя­щей стороны, подобно тому, как истинная красота презирает всякое приманчивое, низкое для нее кокетство, посредством коего многие стараются обратить на себя вни­мание. Все это столь естественно, что и упоминать о нем, кажется, излишним.

Не говорю также об оскорбленном тщеславии того неу- довлетворимого честолюбца, который беспрестанно требует лести и предпочтения, а в противном случае начинает хму­риться; ни об уязвленном высокомерии кичливого Педанта, когда его не в слух признают благодетельным, всеозаряю- щим светом, и что не всякой прибегает к оному для возжже­ния своего светильника. Если такой человек бывает когда-либо в столице или другом каком-нибудь городе, где по несчастью едва ли известно его имя; если в образованном обществе некоторые им пренебрегают, или какой-нибудь незнакомец сочтет его камердинером, сколь же он должен тогда огорчиться? Или если ученый, занимающийся в ти­шине кабинета, без познаний света и людей, оставляет ког­да-либо свои книги, то с какою заботливостью старается он о своем уборе. Одетый в пестрый, за тридцать лет для свадь­бы сшитый кафтан, сидит он, не принимая никакого уча­стия в разговорах, и не находит ничего такого, что было бы по его мыслям.

Столь же мало говорю я о грубом Цинике, презирающем по своей системе все правила, предписываемые приличием и взаимными угождениями в гражданской жизни; и о том высокомерном мудреце, который думает, что он один имеет особое право пренебрегать обыкновениями, благопристой­ностью и самим даже разумом.

Но когда я говорю, что часто и самые искуснейшие, бла­горазумнейшие люди по неловкости в обращении, в приоб­ретении внешнего уважения, гражданских и других выгод не достигают желаемой цели и не находят своего счастья, то я не отрицаю, чтобы незавидная участь не преследовала иногда людей достойных, или какая-нибудь несчастная страсть, либо суровый нрав не помрачали превосходные их качества.

Нет! мое замечание касается только тех, которые при всех своих преимуществах и при всем усилии, соединенном с благими намерениями и честностью на поприще света, у других ищут своего счастья, но, не зная средств ни к тому, ни к другому, ничего не находят. Какая сему причина? Чего не достает оным всеми преимуществами одаренным людям? И чем особенным, напротив того, обладают те, кои без вся­ких существенных отличий достигают всех возможных сте­пеней земного счастья? Им недостает того, что французы называют: esprit de conduite, то есть искусства обращаться с людьми; искусства, которое поверхностные умы иногда и не учась гораздо лучше соблюдают, нежели самый ученый, рассудительный и осторожный человек; искусства выстав­лять блистательные свои качества, привлекать на себя внимание и заслуживать одобрение, не подвергаясь ни ма­лейшей зависти; искусства применяться к темпераментам, намерениям и склонностям различных людей без всякого, впрочем, лицемерия; соображаться с духом всякого обще­ства, не теряя ничего из собственного характера и не уни­жаясь до подлого ласкательства. Тот, кому природа отказа­ла в сем счастливом расположении, должен наперед познать человека, снискать некоторую гибкость, любовь к обще­ству, уступчивость, терпение, в некоторых обстоятельствах и пожертвование собой, власть над сильным действием сво­их страстей, благоразумие и всегдашнюю веселость харак­тера, - и тогда он будет обладать сим искусством в полной мере.

Однако нс должно смешивать сего благородного искусст­ва с вредною и низкою угодливостью пресмыкающегося ра­ба, который жертвует собою каждому, извивается пред каким-нибудь бездельником из одного только дарового сто­ла и в надежде получить какую-либо выгоду одобряет его несправедливости, помогает ему в обманах и боготворит са­мые его нелепости.

Но говоря о сем Esprit de conduite, долженствующем ру­ководить нами в обращении с людьми всякого рода, я не имею намерения издать целой книги, наполненной прави­лами вежливости. Я только хочу извлечь некоторые следст­вия из опытов, собранных мною в течении многих лет, проведенных в кругу людей разного звания. Не полную сис­тему предлагаю здесь читателю, но только отрывки и может быть материалы, заслуживающие дальнейшего размышле­ния.

II.

Итак, сколько требуется стараний, искусства, чтобы уметь соображаться с одним только местом, временем и прочими обстоятельствами и избегать закоренелых обыча­ев!

Люди, довольные своим отечеством, когда ни праздно­сть, ни разврат, ни вынужденная деятельность, ни страсть к анекдотам или какое-нибудь излишнее любопытство нс по­буждают их толпами бежать из своей родины; тогда, гово­рю, люди бывают страстно привязаны ко всему отечественному. Для них даже маловажные годовые празд­ники и другие торжества всегда представляют нечто новое, нечто блистательное и достойное внимания. Счастливое не­ведение! - Не иметь понятия об отвращении, ощущаемом теми людьми, которые в течении своей жизни везде почти пережили, многое испытали, многое видели и после всех та­ковых опытов ни в чем более уже не находят удовольствия, становятся ко всему равнодушными и на все смотрят с доса­дой и отвращением.

Но привязанность ко всему отечественному в обращении с людьми различных состояний и воспитания гораздо еще приметнее. Кто не испытал >же многократно в жизни своей, в какое можно придти замешательство, и сколь велика ску­ка, объемлющая нас, или причиняемая нами другим, когда случай заводит нас в такое общество, коего тон для нас вов­се непонятен; где и самые пламенные разговоры не прони­кают в глубину нашего сердца; если ход всей беседы, все приемы и обороты присутствующих слишком далеки от на­шего образа мыслей и нисколько несообразны с нашими обыкновениями; где даже минуты кажутся нам целыми днями; где, наконец, принужденность и бремя мучитель­нейшего положения бывают ясно изображены на лице на­шем?

Посмотрим на простодушного Провинциала, который по прошествии нескольких лет имеет обязанность по долгу звания своего явиться ко двору. Едва начинает рассветать, а он уже одет. Везде по улицам еще тихо и спокойно; между тем он уже в квартире своей расхаживает, все приводит в движение, дабы помогли ему в несносном для него труде уб­раться по-придворному. Напоследок все кончено. Завитые и напудренные его волосы, до селе всегда почти бывшие под колпаком, остаются на открытом воздухе, чрез что он при­нужден терпеть несносную боль в голове. Шелковые чулки ни мало не заменяют того, что были для него оставленные теперь сапоги. Придворный кафтан не столько ладен на плечах его, как простой теплый его сюртук. Шпага цепля­ется ежеминутно, вертясь между ногами его. Он не знает, что делать с плоскою своею шляпкой. Стоять для него край­не несносно. В таком мучительном положении является он в переднюю. Вокруг него теснится толпа льстецов, которые несмотря на то, что сами все вместе взятые не стоят сего че­стного человека и едва ли меньшую переносят скуку, - бро­сают на него презрительные взгляды. Он чувствует сию тягость, презирает сих подлых льстецов, но принужден пред ними смиряться. Они подходят к нему, делают ему с обык­новенною в таких случаях рассеянностью и важностью не­сколько вопросов - вопросов, в коих вовсе не приемлет участия их сердце, и на которые они сами не дожидаются ответа. Но вот он, кажется, нашел между ними одного тако­го, который принимает больше участия в словах его. С ним- то вступает он в разговор о предметах важнейших для него и, может быть, для всего отечества; рассказывает ему о сво­ем домашнем положении и благоденствии своей Провин­ции; говорит с жаром; чистосердечие дышит в словах его. Но скоро усматривает, как он обманулся в своих ожидани­ях. Царедворец едва в пол-уха слушает его. Несколько от­рывистых, пустых слов служат ему ответом на важнейшие вопросы, и добрый, простодушный Провинциал принужден замолчать. Он подходит к другой группе людей, которые, по-видимому, говорят с чистосердечием и живостью. В сих разговорах хочет он принять участие; но все, что он слы­шит: предметы, язык, выражения, обороты, - все остается для него непонятым. Здесь на полу-французском языке су­дят о таких вещах, на которые он никогда не обращал вни­мания и вовсе даже не воображал, что бы возможно было ими заниматься благородному человеку. Скука и нетерпе­ние его возрастают ежеминутно, пока он, наконец, ни оста­вит сего несносного для него места.

Но прекратим сей пример и представим себе какого-ни­будь, впрочем, благородных свойств придворного в деревне - в обществе простодушных чиновников, провинциальных дворян. Здесь господствует непринужденная веселость, иск­ренность и свобода; говорят всегда только о том, что ближе всего к селянину. Нет никаких утонченных оборотов. Шу­тят всегда остро, но без колкости и притворства. Придвор­ный намерен им подражать; вмешивается в их разговоры; но в выражениях его, кажется, нет откровенности и просто­сердечия. Что в их поступках казалось невинным, то в нем оскорбительно. Он чувствует это и хочет их заставить под­ражать себе. В городе считают его приятным собеседником, и он всеми силами старается и здесь тем же блеснуть; но пу­стые анекдоты, черты нежности, им инде обнаруживаемые, здесь вовсе неизвестные, остаются безуспешными. Он здесь кажется насмешником, между тем как в городе никто не об­винит его в сем пороке. Самые острые, по мнению его, ком­плименты кажутся притворными. Ласки, щедро расточаемые им перед женщинами, и которые только учти­вы и ловки, кажутся насмешкою. Вот как велико различие тона между двумя только классами людей!

Профессор, который в ученом свете пользуется некото­рою славой, мнит в тишине своего кабинета, что Универси­тетский округ, ого вмещающий, есть средоточие всей важ­ности, и что наука, в которой он приобрел познание, един­ственно полезна для человека и одна токмо достойна истинного напряжения сил. Всякого, кто только ею не зани­мается, он называет презрительным именем Belletrist (уче­ным щеголем). - Знатную путешественницу, которая желает узнать лично славного мужа и в сем намерении по­сещает его, дарит он ученым рассуждением своим на латин­ском или греческом языке. Он занимает общество то разбором новых академических мнений, то забавными рас­сказами о студенческих летах своих.

Однажды случилось мне обедать вместе с прелатом Н... при ... дворе... Его Преосвященству дано было почетное мес­то подле ее Светлости Принцессы А... - Пред ним по случаю лежала разливная ложка, но он думал, что она положена пред ним из особенного к нему уважения, и, желая пока­зать, что и он знает вежливость, предложил с почтением Принцессе вместо себя воспользоваться сею ложкою, кото- . рая, впрочем, была слишком велика и вовсе несоразмерна с маленьким ротиком ее Светлости.

В каком замешательстве находится иногда человек, ко­торый мало читает Журналов и новейших модных сочине­ний. когда он по случаю попадает в общества ученых женщин и господчиков!

Равным образом, сколь несносно должно быть положе­ние так называемого светского человека, коща он находит­ся в кругу людей, имеющих тайную между собою связь!

Но нет ничего грубее и противнее истинным понятиям утонченности, как если известный круг людей, разумею­щих друг друга, обыкновенным своим разговором, им толь­ко одним понятным, лишают приятности собеседования постороннего, вступающего в их круге намерением принять участие в их беседе. Таким образом нередко в молодости пе­реносил я смертельную скуку в кругу семейственном, где всегда почти разговоры сопровождаемы были одними только намеками на анекдоты, вовсе для меня чуждые, и выражае­мы были таким намерением и остромыслием, с которым я не мог соединить ни малейшего понятия. Надобно бы обращать на сие сколько-нибудь внимания. Но редко целое общество согласно бывает соображаться в своем тоне с одною какою- либо особой, да и не всегда можно сего требовать. Итак, ис­кусство сообразоваться с нравами, тоном и расположением других людей, должно быть важно для всякого, желающего жить в большом свете.

Ш.

О сем-то искусстве я хочу говорить. - Но в продолжении всей моей жизни, показав может быть наименее других сего искусства, могу ли писать о нем целую книгу? Прилично ли мне хвалиться познанием человечества, когда я столь часто бывал жертвою неосторожных поступков? Захотят ли учиться искусству обращения у такого человека, который сам удалился почти от всякого обхождения с людьми? Но позвольте мне, друзья мои, отвечать на сии вопросы.

Если я учинил какие-нибудь неблагоприятные для меня опыты, уверившие меня в собственной моей неловкости, то тем лучше. Кто лучше может предостерегать от опасностей, как не тот, кто сам испытывал оные?

Если темперамент и слабость или (если можно так ска­зать) чувствительность сострадательного сердца, если страсть к любви и дружеству, склонность угождать другим и возбуждать симпатические чувствования, - часто были при­чиною неосторожных моих поступков, иногда заставляли мейя пренебрегать внушениями осмотрительного рассудка, то верно не слабоумие, не недальновидность, не незнание человечества, но потребность любить и быть любимым и сильное стремление к добру затрудняли исполнение моих намерений и часто совращали меня с пути истины.

Впрочем, мало, может быть, найдется таких людей, ко­торые бы в столь короткое время находились в столь раз­личных и важных связях с людьми всякого звания, какие я имел в течении двадцати только лет. Мало, может быть, найдется таких людей, которые бы при врожденных, воспи­танием усовершенствованных дарованиях, имели склон­ность замечать и предостерегать других от опасностей, коих они, впрочем, сами избежать не могли. Но теперешняя уединенная жизнь моя не происходит от ненависти к людям или от какой-либо застенчивости. - Я имею важнейшие к тому причины; но распространяться о них здесь значило бы слишком много говорить о самом себе. В заключение сего введения намерен я привести только некоторые, мною учи­ненные опыты.

В самой молодости, почти в самом детстве вступил я в большой свет и явился уже на придворной сцене. Темпера­мент я имел живой, беспокойный, стремительный; нрав пылкий.- Семена различных страстей таились в моем серд­це. Я был несколько избалован первоначальным воспитани­ем. Внимание, слишком рано на меня обращенное, побуждало меня требовать лишнего уважения от людей. Возросши в свободном Государстве, где лесть и притворство, - сии пресмыкающиеся твари, - вовсе не находят себе при­станища, я, конечно, не был приготовлен к той гибкости, которая была бы необходима для успехов в Государстве де­спотическом, между людьми вовсе мне неизвестными. Тео­ретическое познание истинной мудрости не токмо редко имеет желанный успех, но иногда сопряжено бывает с неко­торою опасностью. - Собственным опытам предоставлено было лучшее мое образование. Сии уроки для того, кто уме­ет ими воспользоваться, - суть самые надежнейшие.

Я теперь еще помню то маловажное происшествие, кото­рое сделало меня на долгое время осторожным.

Однажды в ... на Итальянской опере сидел я в Герцог­ской ложе. Я приехал ранее придворной свиты потому, что в тот день не был во дворце, а отобедал дома. Людей собра­лось еще мало. Во всем первом ярусе сидел один Губерна­тор, Граф Н..., почтенный старик, который, увидев меня одного, подошел от скуки ко мне и начал разговаривать.

Он, по-видимому, доволен был тем, что я ему говорил о различных и мне несколько известных предметах. Старик все становился ласковее и снисходительнее. Это столько по­казалось мне лестным, что я в своих разговорах мало-по­малу простер напоследок вольность даже до дерзости, и, наконец, оказал в словах какую-то грубую неосторожность. Граф, бросив на меня значительный взгляд и не выслушав меня, возвратился в свою ложу. - Я почувствовал всю силу сего безмолвного выговора; но это лекарство не надолго ме­ня исцелило. Пылкость моя часто бывала причиною боль­ших погрешностей.

Я всегда почти поступал безрассудно; иногда более, а иногда менее. То приходил очень рано, то очень поздно. От сего происходили бесконечные противоположности в моих поступках, и я почти во всяком случае не достигал предпо-

лагаемой мною цели, ибо никогда не следовал одинаковому плану. Сначала был я слишком беспечен, опрометчив, весь­ма неосторожен и чрез то самое вредил самому себе; потом решился сделаться утонченным царедворцем. Поведение мое показалось многим слишком ухищренным, и лучшие люди перестали мне доверять. Я стал слишком гибок, и чрез то лишился внешнего уважения и внутреннего достоинства; сделался непостоянным и потерял уважение. Огорченный самим собою и другими, решился я, наконец, все оставить и сделаться странным. - Это возбудило внимание. Многие на­чали искать моего знакомства с таким рвением, с каким обыкновенно гоняются за странностями. Но чрез сие самое вновь пробудилась во мне любовь к обществу. Я опять воз­вратился на прежний путь, и вдруг исчез мрачный круг про­веденный около меня отвращением моим от света. Настал другой для меня период. Я смеялся, и часто с некоторою ос­тротою, над дурачествами людей; начали меня страшиться, но никто не любил. Это огорчало меня до крайности. Чтобы переменить о себе мнение людей, я старался выказывать се­бя с безвредной стороны; раскрывал ласковое, дружелюб­ное, к оскорблениям вовсе неспособное сердце. Следствием сего было, что всякий, кто имел еще причину на меня доса­довать или принимал на свой счет насмешки мои, начал на­до мною шутить, видя, что намерение мое вовсе не простиралось до оскорбления других. Или когда сатириче­ский мой нрав оживлен был одобрением некоторых забав­ных собеседников, и я осмеивал какие-либо глупости, в то время забавники со мною смеялись; но умные пожимали только плечами и стали ко мне весьма холодны. Чтобы по­казать, сколь мало я способен ко вреду других, я оставил свою язвительность, извинял все и всех, и теперь иные со­чли меня простаком, а другие лицемером. Если я искал об­ращения с самыми лучшими и просвещенными людьми, то тщетно ожидал покровительства от глупца, держащего в ру­ках своих кормило; если же обращался с пустыми людьми, то считали меня в одном с ними классе. Люди самые необра­зованные и состояния низкого, употребляли меня во зло, когда я коротко с ними знакомился; знатные сделались мои­ми врагами, коль скоро оскорбляли мое тщеславие. Я за­ставлял глупца слишком чувствовать перевес свой и был гоним; то я был слишком скромен, и меня оставляли без внимания. То я соображался с нравами людей, с тоном каж­дого малозначащего общества, куда имел вход, и чрез то те­рял золотое время, лишаясь уважения благоразумных и собственного удовольствия; то сделался я слишком прост, и там, где бы мог и должен был блистать, по недоверчивости к самому себе принужден был скрывать свои достоинства. Иногда являлся в общества весьма редко, и меня считали гордым или застенчивым; иногда являлся везде и потому сделался слишком обыкновенным. Первые лета моей юно­сти я исключительно вверял себя всякому, кто только назы­вал меня своим другом и показывал некоторое ко мне расположение, и за то часто бесстыднейшим образом бывал обманут и обольщен в сладчайших ожиданиях. Потом я сам сделался другом всякому; готов был каждому оказывать свои услуги, и за то никто ко мне не был предан душевно, ибо никто не мог быть доволен сердцем, на столь мельчай­шие части раздробленным. Если я ожидал слишком много, то бывал обманываем. Если обращался с людьми без всякого доверия к их честности, то не получал из того никакого удо­вольствия и ни в чем не принимал участия. Никогда я не мог скрывать слабой своей стороны с тем тщанием, как бы надлежало. Таким-то образом провел я те лета, в которые, как обыкновенно говорят, можно составить свое счастье. Теперь, когда я уже узнал людей; когда опытность открыла мне глаза, сделала меня осторожным и может быть научила искусству влиять на других людей; теперь, говорю я, уже слишком поздно было бы употреблять мне сию науку. Я не имею уже той гибкости, да и не намерен напрасно терять оставшегося мне времени. Та малость, которой мог бы я те­перь, находясь при конце жизни, сим путем достигнуть, не в состоянии наградить употребленного на нее труда и на­пряжения. Отжилому старику, коего основания подтверж­дены многолетними опытами, столь же неприлично быть гибким, как и вертопрахом. Поздно, говорю, мне теперь на­чинать следовать начертанному мною плану; но не поздно еще показывать путь, по которому надлежит идти неопыт­ному юношеству. - Итак, приступим к делу!

2- 1705

ГЛАВА I.

Всеобщие замечания и правила

об обращении с людьми.

(I) .

Достоинство каждого человека на свете сем зависит токмо от того, как он показывает себя в своих поступ­ках. Вот золотое правило! обильная материя для обширной книги об искусстве обращения и о средствах достигать пред­полагаемой цели в большом свете. Вот положение, коего ис­тина утверждена опытами всех веков! Сим-то опытом обыкновенно пользуются бродяги (Abentheurer), хитрецы и самохвалы, выдающие себя в обществе за важных людей и хвалящиеся связями с вельможами, владетельными лицами и такими особами, которые едва ли когда существовали, и тем самым выигрывают, если не более, то по крайней мере даровой стол и свободный вход во многие знатные дома. Я знал одного человека, который хвалился коротким своим знакомством с Императором Иосифом и Князем Кауницем, хотя я был уверен, что им едва известно было имя его, даже и с худой стороны, но как никому не приходило на мысль разведать о нем короче, то он на некоторое время вошел в такое уважение, что многие, имевшие нужду в Императоре, к нему прибегали. Тогда он с крайним бесстыдством писал к какому-нибудь вельможе в Вену и говорил в письме своем о прочих тамошних друзьях своих и чрез сию хитрость если не достигал цели своей, то по крайней мере получал учти­вый ответ, который по прошествию некоторого времени еще более употреблял в свою пользу. Сей-то опыт ведет бес­стыдного шарлатана к той дерзости, с каковою он о предме­те, о котором только за час пред тем прочел или слышал первое слово, столь решительно судит, что и самый разбор­чивый литератор не смеет ему в том противоречить и делатт таких вопросов, которые бы с первого раза могли его запу­тать.

Сим-то опытом кичливый невежда достигает первейшим мест в Государстве, свергает и преследует достойнейшим людей и нигде не встречает себе пределов. {

Сему-то опыту глупцы, проныры, люди без дарований и познаний, вертопрахи и шарлатаны, одолжены искусством делаться в глазах вельмож достойными внимания и даже необходимыми.

От него-то большею частью зависит слава литераторов, виртуозов и художников.

На сем опыте основываясь, иностранный художник тре­бует безмерной платы за такую вещь, которую из рук ту­земца, причем в несколько раз лучшего достоинства, можно было бы получить и за половинную цену. Но с жадностью хватают произведения иностранца, который будучи не в си­лах их приготовить столько, сколько от него требуют, при­нужден бывает сам покупать оные у туземца и потом продавать за иностранные.

Основываясь на сем опыте, писатель выманивает выгод­ный о себе отзыв, когда в предисловии своей книги с бес­стыдством говорит об одобрении, которым литераторы и знатоки почтили первую часть его творения.

Все почти просьбы о покровительстве или каком-нибудь пособии, предлагаемые сим тоном, бывают удовлетворяе­мы; напротив того, презрение, отказ и неудовлетворение са­мым умеренным желаниям бывают всегда почти уделом скромных и робких просителей.

Сим опытом руководимый слуга в глазах своего господи­на, а облагодетельствованный в глазах своего благотворите­ля, - делают себя столь уважительными, что обязывающий великим для себя почитает счастьем одалживать такого че­ловека.

Словом, правило: что достоинство всякого человека не более и не менее зависит только от того, как он показы­вает себя в своих поступках - есть надежнейшее средство для удачи в большом свете хвастунам, пронырам, вертопра­хам и пустым головам. Но я гнушаюсь сим всеобщим сред­ством. - Впрочем, ужели оное положение вовсе не заслуживает нашего внимания? Так, друзья мои! оно может нас научить, чтобы мы никогда без всякой нужды и побуди­тельной причины не открывали наших хозяйственных, фи­зических, нравственных и умственных слабостей. Итак, не унижаясь до хвастовства или подлого обмана, нс должно, впрочем, упускать и удобного случая показывать себя с вы­годной стороны.

Но все сие должно происходить с осторожностью, скром­ностью. без тщеславия и странности; в противном случае чрез то мы потеряем во мнении людей, ибо надобно заста­вить их самих догадываться, что в нас скрывается, может быть, гораздо более достоинств, нежели они при первом взгляде полагали. Чем блистательнее выставляемая наруж­ность, тем большее она возбуждает внимание; к вам начи­нают присматриваться, и иные выискивают даже малейшие погрешности, которых никто из смертных избежать не в со­стоянии; люди это примечают, и наш блеск мгновенно исче­зает. И потому наружный блеск наших качеств должен быть сопровождаем сознанием внутреннего достоинства, а более всего чувство истины и честности должно руководить нашими поступками. Ежели есть побудительные причины, то можно показывать свой разум и познания, но до такой степени, чтобы чрез то не возбудить к себе ненависти, что­бы не дать заметить своих домогательств; не столь, однако же, и мало, чтобы вовсе не обратить на себя внимания и быть оттесненным другими. Старайся сделаться редким, но избегай странности, застенчивости и гордости!

(2) .

Стремись к действительному совершенству, а не к од­ному только призраку оного! - Люди судят о тебе по мере твоих требований, и они правы, ежели при этом не прости­рают еще и своих на тебя требований. Тогда при малейшем проступке твоем говорят они: " такому человеку это вовсе непростительно! ", и так как слабые люди обыкновенно с жадностью улавливают все недостатки такого человека, ко­торый их в чем-то превосходит, то малейший проступок твой вменится тебе гораздо более, нежели целый ряд ко- варств и нелепостей других людей.

(3) .

Но не надобно слишком доверять отзывам о себе посто­ронних людей; не надобно быть рабом чужих мнений. Дол­жно быть самостоятельным. - К чему заботиться тебе о суждении всего света, когда ты делаешь то, что должно делать? К чему послужит весь твой убор внешних доброде­телей, если ты им прикрываешь слабое, подлое сердце в том намерении, что бы только оным блеснуть в обществе?

(4) .

Более всего старайся о том, чтобы не лишиться веры в самого себя, надежды на Бога, на добрых людей и на судьбу свою! Коль скоро заметят на лице твоем черты горести и от­чаяния, то положение твое должно сделаться еще неснос­нее. Однако же в несчастье нередко бываем мы слишком не­справедливы к людям. Всякую маловажную причуду, всякий хоть несколько холодный взгляд относим к себе; мы думаем, что всякий уже угадал наше несчастье и избегает просьбы, которую бы мы хотели ему предложить.

(5) .

Не надобно себе присваивать и чужих заслуг. Ежели оказывают тебе какое-либо отличие или учтивость из ува­жения к какому-нибудь благородному человеку, твоему родственнику, то не гордись этим! Будь сколько можно скромнее и чувствуй, что всем этим обязан ты не своим соб­ственным достоинствам. Старайся заслугами своими приоб­рести почтение! Лучше быть малою лампадой, озаряющей мрачный уголок собственным светом, нежели великим све­тилом, заимствующим свет свой от солнца, или даже спут­ником какой-либо планеты.

(6) .

Если ты чего-нибудь не имеешь; если печаль и несчастье отягощают грудь твою; если ты терпишь недостаток; если чувствуешь слабость ума и сердца, то никому не жалуйся, кроме того, от кого надеешься несомненной помощи! Не­многие охотно приемлют участие в нашей скорби; почти все умножают токмо оную; многие даже оставляют нас, коль скоро заметят, что счастье нам не благоприятствует. И что же? когда увидят, что ты лишен всех пособий; что ты нигде не находишь себе покровителя; когда узнают, что никто не хочет подать тебе руку помощи, - кто захочет быть твердою опорой падшего и всеми оставленного? Кто скажет:" я знаю этого человека: он друг мне; он гораздо достойнее, нежели вы все, которые его ругаете ". Но положим, что таковой человек сыскался бы: но он может быть подобный тебе бед­няк, которого отчаянное положение заставляет соединить собственное несчастье с твоим, и покровительство его по­служило бы для тебя не столько в пользу, сколько во вред.

(7) .

Равным образом не должно хвалиться своим счастьем. Не должно слишком блистать в глазах других пышностью, богатством и дарованиями. Редкие люди могут сносить та­кой перевес без ропота и зависти. Не слишком много возла­гай обязанностей на других людей! равным образом не рас­точай без нужды и услуг своих! Люди бегут излишне щед­рых благодетелей, подобно должникам, кои не будучи в состоянии удовлетворять своих заимодавцев, скрываются от глаз их. Итак, берегись казаться слишком великодушным пред собратом твоим! ибо тогда никто не будет полагать пределов своим требованиям. Отказ в одном одолжении мо­жет в минуту привести в забвение тысячу прежде оказан­ных.

(8) .

Не выставляй бесчестным образом слабостей твоего ближнего, дабы возвысить себя самого! Не открывай его проступков и заблуждений с тем, чтобы блеснуть на его счет собственными преимуществами.

(9) .

Если хочешь заслужить похвалу и одобрение, то не столько старайся о собственном своем блеске, сколько о том, чтобы доставить случай блеснуть и другому. Меня благора­зумным и острым человеком почитали иногда в таких обще­ствах, где я на самом деле не сказал ни одного острого слова, а только с примерным терпением слушал какого-ни­будь знатного, либо полу-ученого человека и соглашался с ним во всем, о чем он охотно говорил. Едва могу удержи­ваться от смеха, когда кто-либо из таковых людей меня по­сещает. С каким смирением объявляет он, что пришел засвидетельствовать мне свое почтение как знаменитому ученому и писателю. Потом садится, начинает говорить, удивляясь моим талантам, не дает выговорить мне ни слова, и, наконец, выходит от меня с восхищением, которое произ­вели мои поучения и занимательная беседа, - когда, напро­тив, я сказал не более двадцати слов. К таковым слабостям должно иметь снисхождение. Когда кто рассказывает ка­кой-нибудь анекдот или что-нибудь другое, о чем говорит охотно и которое ты, может быть, сам ему рассказывал, то не давай неприятным образом ему заметить, что этот пред­мет для тебя уже не нов и скучен; если, впрочем, особа сия заслуживает пощаду. Что может быть невиннее, как спос­пешествовать такими малостями желанию доставить удо­вольствие другим людям и получить хорошее о себе мнение? И если люди имеют какие-либо безвредные при­вычки: если, например, охотно говорят о каких-нибудь лю­бимых для них предметах, с удовольствием смотрят, когда с ними вместе куоят табак и пр., то оказывай им сию мало­важную услугу, если она не сопряжена с большим беспо­койством и лицемерием. По сему-то мне не нравится обыкновение мелких царедворцев, которые всякого слуша­ют с рассеянностью и даже в самой средине прерывают тот разговор, к которому сами подали повод.

(Ю).

Присутствие духа есть особенный дар неба, весьма много способствующий нашему успеху в обществе. Отличие сие, конечно, не приобретается опытом; однако можно вознагра­дить некоторым образом недостаток оного тем приемом, при помощи которого, по крайне мере, можем избежать сами и освободить других от некоторых замешательств. Люди пыл­кого характера должны наиболее обращать на сие внима­ние; и потому я советовал бы при всяком случае, когда предлагается нам какой-нибудь вопрос вовсе неожиданный, либо предмет необыкновенный, или другое что-либо для нас нечаянное, то объявлять о нем свое мнение несколько по­молчавши, дабы иметь время подумать и приготовиться. Иногда одно поспешное, неосторожное словцо или один оп­рометчивый шаг может навлечь позднее раскаяние и несча­стнейшие следствия; равно как быстрое, мгновенно обдуманное и выполненное решение в критических мину­тах, в которых обыкновенно теряется присутствие духа, мо­жет доставить счастье, отраду и спасение.

<Н>.

Если ты желаешь получать временные выгоды, защиту и пособия в гражданской жизни; если домогаешься места, на котором бы ты мог принести пользу своему отечеству, то должен о том просить и нередко даже с унижением. Не ду­май, чтобы люди без особенной в тебе надобности что-ни­будь тебе предлагали или ходатайствовали за тебя без всякого со стороны твоей старания, хотя бы заслуги твои всегда громко говорили о твоем достоинстве, и всякий бы знал, что ты имеешь нужду в пособии и действительно оно­го достоин. Всякий старается только о себе и о своих родст­венниках, ни мало не заботясь о скромном человеке, который может похоронить в скудной хижине своей свои дарования и даже сам умереть с голоду. И потому многие люди с великими достоинствами до самой смерти остаются в неизвестности и лишены способов сделаться полезными сво­им согражданам, что не могут ни унижаться, ни ползать.

(12).

Впрочем, сколько можно менее надобно требовать и при­нимать благодеяния других людей. Редко встречаются нам такие люди, которые бы рано или поздно не потребовали бы великих пожертвований за малейшие свои услуги; а сим са­мым нарушается равновесие во взаимном обхождении, стес­няется свобода и затрудняется неограниченность выбора. И хотя бы даже из десяти таких случаев не встретилось ни од­ного, который бы привел нас в замешательство или навлек досаду, однако же благоразумие требует избегать такового возможного случая, и потому всегда лучше оказывать, не­жели принимать одолжения. Ты не много найдешь таких людей, которые бы всегда с добрым расположением оказы­вали свои одолжения. Приметьте, друзья мои, как среди са­мых радостных восторгов переменяется вид ваших знакомцев, когда вы предлагаете им учтивые свои объясне­ния: "позвольте обеспокоить вас моею просьбой; я нахо­жусь в самом крайнем положении", и пр. и пр.

Но обыкновенно люди предлагают нам услуги такие, в которых мы не имеем нужды, или даже которых они сами выполнить не в состоянии. Расточитель всегда готов слу­жить своим кошельком, так же, как глупец добрым сове­том.

Получая благодеяния, мы попадаем в зависимость, и мы не знаем, как далеко может простираться сия зависимость. Часто она влечет за собою необходимость слишком потвор­ствовать людям недостойным, или оказаться неблагодар­ным.

Чтобы не иметь нужды в пособии других людей, для сего ограниченность потребностей и благоразумное обуздание стремлений и пожеланий своих - суть самые надежные средства. Но кто всегда волнуем бесчисленными страстями; кто беспрестанно гоняется то за почестями, то за богатст­вом, выгодами, излишними наслаждениями; кто, будучи заражен роскошью своего века, хочет иметь все, что только представляется глазам его; кого необузданное любопытство и беспокойный нрав заставляют вмешиваться во всякие ни­чтожные дела, - тот для удовлетворения бесчисленных сво­их потребностей, конечно, принужден будет прибегать к чужой помощи.

(13) .

Но хотя я сказал, что лучше благодетельствовать другим людям, нежели принимать от них благодеяния, однако же сим еще не опровергается правило, чтобы не слишком дале­ко простирать свою угодливость. - Вообще будь услужлив, но ненавязчив; не будь другом и наперсником каждого! Бо­лее всего не старайся об исправлении или о порицании дру­гих и не давай им советы без особенного на то права! Очень не многие примут сие с благодарностью, - и даже в то время, когда они требуют нашего совета, они обыкновенно уже ре­шились поступать по собственному произволу. Не должно беспокоить знакомых своих мелочными и ничтожными пре­поручениями, например, покупкою чего-нибудь и т.п., если без сего обойтись можно. Равным образом должно и самому стараться отклонять от себя подобные препоручения. Обык­новенно в таких случаях теряется время и деньги без всяко­го удовлетворения со стороны поручителя. Не вмешивайся также в дела фамильные! Я несколько раз, при самом до­бром намерении, принужден был переносить чрез то вели­кие неприятности. Более всего берегись принимать на себя прекращение раздоров и примирение ссорящихся особ (раз­ве токмо между любимыми, испытанными особами); часто обе стороны, соединясь вместе, обращаются на посредника. Примирение и сватовство надобно предоставлять судьбе и известным старухам.

(14) .

Едва ли есть правило столь общее, столь священное и столь надежное к достижению всегдашнего уважения и дру­жества, каково ненарушимое исполнение данного слова, да­же в делах самых маловажных, верность обещаниям и всегдашняя справедливость во всех речах. Ничем не можно извинить тех людей, кои говорят совсем противное своим мыслям, хотя некоторые причины иногда и заставляют нас не все то открывать, что в нас происходит. Ложь никогда не может быть необходима, и никогда не было еще говорено такой неправды, которая бы рано или поздно не произвела вредных для кого-нибудь последствий. Напротив того, чело­век, известный точностью исполнения своих обещаний и прямодушием, заслуживает везде доверие, хорошее о себе мнение и уважение.

(15) .

Будь строг, точен, исправен, деятелен и усерден по дол­жности твоей. Храни свои бумаги, ключи и все прочее так, чтобы и в темноте каждую вещь мог ты отыскать без затруд­нения! Но еще порядочнее располагай чужими вещами! Взятых тобою у кого-либо книг или иного чего-нибудь не передавай другим людям; а если тебя кто-нибудь ими ссу­дил, то в надлежащее время или отнеси, или по крайней ме­ре отошли, никогда не дожидаясь того, чтобы он сам, или люди его приходили за ними. Всякий охотно обращается и входит в дела с таким человеком, на точность коего в словах и поступках можно полагаться. Там, где ты быть должен, являйся в определенное и надлежащее время; хотя бы ты один только наблюдал сей порядок. Хорошие и худые сего рода примеры возбуждают к подражанию, а несправедли­вость других людей ни мало не оправдывает нашей собст­венной.

(16) .

Будь внимателен к другим людям, если хочешь, чтобы и они обращали на тебя внимание! Кто живет только для са­мого себя, вовсе не имея чувства к дружеству, приязни, любви, - тому никто не подает руку помощи в стесненных обстоятельствах.

(17) .

Не вмешивай никого в свои частные раздоры и не требуй от тех, с которыми ты обращаешься, чтобы они принимали участие в раздорах, которые происходят между тобою и другими!

Множество сих наставлений заключаются в известном правиле: "Мысленно представляй себя на месте других и спрашивай: каково было бы тебе, если б сего требовали от тебя, если бы таким образом поступали с тобою? если б тре­бовали от тебя услуги, ходатайства, сего скучного труда, се­го объяснения?"

Не заботься о поступках твоего ближнего, если они не имеют никакого отношения к тебе или ко всеобщей нравст­венности в такой степени, что умалчивать о них было бы преступлением! Ходит ли он тихо или скоро; стоит ли он много или мало; редко ли или часто бывает дома; пышно или худо одевается; копит ли деньги или делает долги, - ка­кая тебе до того нужда, если ты не опекун его? Существен­ное же, что необходимо знать нужно, часто лучше всего можно заимствовать от людей тупоумных; ибо они расска­зывают без остроты, без околичностей, просто, без прикрас и без пристрастия.

(19).

Никогда не уклоняйся от своих правил, покуда ты при­знаешь их справедливыми! Делать исключения весьма опасно, и сии исключения все далее и далее завлекают от малого к великому. Если ты по основательным причинам решился не ссужать никого книгами, не употреблять креп­ких напитков и т.п., то должно, чтобы никакой смертный не мог поколебать тебя, пока не уничтожится причина тебя к сему побудившая. Будь тверд, но остерегайся слишком по­спешно принимать что-либо за правило, не подумав напе­ред о всех случаях могущих встретиться, или упорно придерживаться мелочей!

Итак, более всего будь всегда основателен в своих по­ступках! Начертай себе план жизни и не делай от него ни малейших отклонений, хотя бы план сей заключал в себе много странностей! Некоторое время люди, конечно, будут осуждать тебя; но, наконец, умолкнут, оставят в покое и принуждены будут оказывать тебе уважение. - Обыкновен­но всегда выигрывают сею твердостью и постоянным следо­ванием правилам благоразумного плана. С правилами бывает то же, что и со всякими другими материалами, из которых что-либо делается, именно: наилучшее доказатель­ство их доброты есть прочность. И действительно! если же­лаешь с точностью разведать причины, почему иногда не отдают справедливости самым благородным поступкам иных людей, то найдешь, что публика сомневается в истине и цели сих поступков прямо потому, что они несообразны с

принятою Системою того человека и с прочими его поступ­ками.

(20) .

Но что может быть священнее сего правила: "Имей всег­да добрую совесть!" Ни один из поступков твоих не должен навлекать упреков сердца за несправедливость намерения и средств тобою употребленных! Иди всегда прямым путем и тоща твердо ожидай и счастливых успехов, и покровитель­ства высшего, и помощи людей в случае нужды! И если бы даже на время ты был гоним судьбою, - о! тогда блаженное убеждение в непорочности твоего сердца, в справедливости твоих намерений, придаст тебе необыкновенную силу и бодрость. Вид твой, исполненный горести, возбудит гораздо большее участие в обществе, нежели всегдашняя, но при­творная улыбка на челе мнимо счастливого злодея.

(21) .

Будь всеща совершенно тем, чем ты быть должен; будь всегда одинаковI Не показывай себя попеременно: то пла­менным, то хладнокровным, то грубым, то учтивым и пре­дупредительным; то приятным собеседником, то сухим и безмолвным истуканом! Обращаться с такими людьми весь­ма невыгодно; они осыпают нас ласками и всеми знаками искреннего дружества, если находятся в веселом располо­жении или не имеют пред собою более знатного, более за­бавного, более им льстящего человека, нежели мы. Основываясь на том, спустя несколько дней мы желаем по­сетить сего человека, который был столь душевно рад наше­му посещению, оказывал нам такое дружеское расположение и даже просил посещать его как можно чаще. - Мы поспешаем туда и что же? Нас встречают сухо и хо­лодно, либо не обращают на нас никакого внимания; в про­должении беседы отвечают отрывисто, потому что бывают окружены подлыми творениями, расточающими пред ними более льстивые похвалы, нежели мы. Таковых людей не­пременно должно избегать, и если они потом в минуты ску­ки вздумают навестить нас опять, то оказывать им ту же холодность.

(22) .

Во внешних твоих поступках с людьми, с которыми об­ращаешься, соблюдай различие в знаках уважения, тобою им оказываемых! Не подавай каждому правой руки твоей; не обнимай каждого; нс прижимай всякого к твоему сердцу! Что останется для достойнейшего и любезнейшего, и кто станет доверять знакам твоего дружества; кто придаст им должную цену, если ты расточаешь оные без всякого разбо­ра.

(23) .

Две главные причины должны заставлять нас ограничи­вать простосердечие свое пред другими людьми. Во-первых: опасение открыть чрез то свои слабости и заставить употре­бить во зло свою доверчивость; во-вторых: мнение, что если однажды приучишь людей к тому, чтобы ничего не скры­вать пред ними, то, наконец, станут они требовать от нас отчета во всем, даже в самых малостях; все захотят знать, во всем быть нашими советниками. Но тем не менее, одна­ко, не должно быть и слишком скрытным; в противном слу­чае подумают, что во всех наших поступках кроется нечто значительное или даже опасное; а сие самое может навлечь нам неприятности и подать повод к невыгодному о нас мне­нию во многих случаях, особенно в чужих землях во время путешествия. Сие вообще может нам вредить в общежитии и даже в обращении с искренними друзьями.

(24) .

Не осмеивай в обществе никого, хотя бы он имел вели­чайшие слабости. Если он действительно глуп, то ты мало получишь чести от твоего острословия. Ежели он только в твоем мнении таков, то может быть ты сам сделаешься предметом его насмешек. Если он добросердечен и чувстви­телен, то ты оскорбляешь его. Наконец, если он злобен и мстителен, то может быть со временем заставит он тебя до­рого заплатить за твои насмешки. И часто, особенно когда публика ценит наше суждение о людях, можно нанести чувствительный вред какому-нибудь доброму человеку в гражданской жизни, или какого-нибудь простака унизить до такой степени, что в нем исчезнет последняя искра любо- честия и заглушатся все дары природы; ибо выставляя смешными нам кажущиеся обычаи его, делаем его жертвою презрения.

(25) .

Никого, даже самых искренних друзей своих, не надобно стращать и задорить какими-либо ложными известиями, колкими шутками, или чем-либо другим, могущим его встревожить. - В жизни сей, и без того уже обремененной неприятностями и мучительными минутами, священней­шею должно почитать обязанностью удалять все, чтобы могло хотя на одну малейшую песчинку увеличить сие бре­мя действительных и воображаемых зол. Столь же кажется мне неприлично в шутках доставлять другому мгновенное, пустое удовольствие радостными, вымышленными новостя­ми. Подобные шутки вовсе не могут служить приправою дружеского обращения. Не должно также возбуждать любо­пытства или отрывистыми намеками приводить кого в бес­покойство; лучше вовсе не начинать разговора, нежели начавши не кончить. Есть люди, имеющие привычку иногда тревожить друзей своих тайными предостережениями, как например: "О Вас пронесся слух худой, но я не могу и не смею Вам еще ничего о нем сказать". - Такие люди вовсе бесполезны и даже несносны в обществах.

Вообще должно остерегаться приводить в замешательств во других людей, и когда кто-нибудь готов учинить какую- либо неосторожность (например, худо отозваться о книге в присутствии автора) или был кем-нибудь пристыжен, то лучше стараться вывести его из сего замешательства или каким-нибудь образом все дело привести в порядок. И если бы кто-нибудь по неосторожности уронил что-нибудь или учинил другую какую-либо неосторожность, то весьма не­прилично умножать его замешательство улыбкой, негодова­нием или значительными взглядами.

(26) .

Более всего не забывай, что люди всегда ищут развлече­ния; что самая поучительная беседа в продолжении време­ни станет им скучною, если не будет иногда приправлена остротою и веселостью; что ничто в свете не бывает для нн> остроумнее, мудрее и восхитительнее того, когда им припи­сывают похвалу и одобрение. Однако нс должно забывать и того, что благоразумном) человеку столь же неприлично принимать на себя роль шута, как и честному быть низким льстецом. В сем случае я советую всегда придерживаться се­редины. - И поелику всякий человек имеет по крайней мере одну похвальную сторону, то похвала, если она не прости­рается до лести и исходит из уст человека благородно мыс­лящего, может служить побуждением к вящему его усовершенствованию. По сему сказанного мною довольно будет для того, кто хочет меня понять.

Сколько можно показывай постоянно веселое лицо! Нет ничего привлекательнее и любезнее, как веселый нрав, про­исходящий из источника беспорочного, а не из сердца, обу­реваемого страстями. Кто всегда гоняется за остротою и преимущественно старается забавлять общество, тот нра­вится только на короткое время и занимателен весьма для немногих; особливо не может быть приятен тому, чье серд­це желает обхождения тонкого, и чей ум хочет заниматься разговорами Сократическими.

Кто хочет шутить беспрестанно, тот не только легко мо­жет истощиться в своих шутках и причинить скуку другим, но и часто терпит ту неприятность, что иногда, не будучи расположен занимать других забавными своими мелочами, может прогневить своих товарищей. - Во всякое общество, куда его приглашают, при малейшем внимании на него об­ращенном, он, кажется, чувствует, что заслуживает сию честь своими шутками. И если когда-нибудь он вздумает го­ворить о чем-либо важном, то прямым на его счет смехом едва позволяют ему окончить свой разговор. - Истинная за­бавность и прямая острота не терпят никакого принуждения или искусства; они действуют подобно парению высшего Гения, - восхитительно, пламенно и возбуждают к себе ува­жение.

Если желаешь блеснуть своею остротой, то принимай в расчет общество, в котором ты находишься. То, что весьма занимательно для образованного круга, может показаться для других крайне скучным и неблагопристойным; и воль­ная шутка в кругу мужчин была бы весьма некстати в обще­стве женщин.

(27) .

Не расставайся ни с кем, не сказав ему чего-нибудь поу­чительного или приятного! - Но и то и другое должно отно­ситься к его выгодам; оно не должно оскорблять его самолюбия и не казаться наставлением; но между тем давай чувствовать, что ты принимаешь искреннее в нем участие, и что не расточаешь своих учтивостей без различия всякому встречающемуся. - Желательно бы, чтобы всякое пустосло­вие было удалено из обращения; чтобы всякий обращал внимание на то: полезен ли, или по крайней мере приятен ли слушателю тот предмет, о котором он хочет говорить, и принимает ли в нем участие ум или сердце? Я слишком да­лек от того, чтобы одобрить систему тех людей, которые всегдашними пустыми комплиментами, ласкательствами или похвалами приводят в замешательство каждого и не да­ют отвечать ни одного слова на тысячу собственных. Впро­чем, я и не порицаю комплимента, сказанного с хорошим намерением, равно как и заслуженную, скромную, к боль­шему добру побуждающую похвалу. Пример может лучше подтвердить истину этих правил. Однажды в гостях сидел я между прекрасною, молодою и разумною женщиной и ма­лорослою, отвратительною девицей, которой было около со­рока лет. Я поступил весьма неучтиво, разговаривая с одною первою во весь стол, не обращая никакого внимания на последнюю. По окончании стола я вспомнил свою невеж­ливость и проступок свой против учтивости исправил дру­гим же проступком против справедливости. Я подошел к ней и начал говорить об одном происшествии, случившемся лет за двадцать. - Она не знала о нем ничего. - "Не удиви­тельно, - сказал я, - Вы были в то время еще ребенком." - Это маленькое творение чрезвычайно тому обрадовалось, что я почел ее столь молодою, и благосклонное ее обо мне мнение было наградою одного слова. Она должна бы прези­рать меня за столь низкое ласкательство. Не мог ли я для разговора избрать такой предмет, который был бы для нее несколько занимательнее. Мне бы надлежало о том рассу­дить и незачем было лишать ее приятной беседы во время стола. Напротив того, сие ласкательство было неприличный способ исправить прежний проступок.

Впрочем, можно иногда рекомендовать себя весьма с ху­дой стороны, между тем как мы думаем, что все сказанное нами другим людям, было весьма хорошо и кстати. По сему есть люди, которые бы чрезвычайно негодовали на то, если бы старались их уверить, что почитают их скромными, а другие почувствовали бы огорчение, когда бы их уверяли, что они здоровы.

Кто старается приобрести постоянное уважение; кто за­ботится о том, чтобы разговор его никому не казался пред­осудительным и не обращался другим в тягость, - тот не должен употреблять и своих разговорах злословия, насме­шек и язвительности и не привыкать к принятому тону пе­ресмешек. - Правда, это иногда может нравиться известным людям и весьма часто; однако впоследствии презирают и бе­гут такого человека, который всегда хочет забавлять обще­ство за счет других людей или даже за счет самой истины. И это. кажется мне, весьма справедливо. Ибо чувствительный и благоразумный человек должен иметь снисхождение к слабостям других людей. Он знает, сколь великий вред мо­жет иногда причинить одно, впрочем, незлонамеренное словцо и желает всегда основательной и полезной беседы. Для него несносны пустые пересмешки. Но весьма легко привыкаешь к сему гнусному тону в так называемом боль­шом свете. Всякие меры предосторожности не довольно до­статочны к тому, чтобы предохранить себя от оного.

Впрочем, я не желаю воспретить все сатиры и не отри­цаю, что некоторые глупости и несообразности в обращении менее дружеском, могут быть исправлены тонкой, неоскор­бительной и не слишком явно насчет кого-либо относящей­ся пересмешкой.

Наконец, далек я и от того, чтобы требовать от людей похвалы и извинений всех, даже явных проступков; лучше сказать, я никогда не доверял тем людям, которые, при­творствуя самым явным образом, желают прикрывать все видом Христианской любви. Такие люди по большей части бывают лицемеры, хотят выставлением хорошей стороны других людей заставить забыть их действительно причинен­ные им оскорбления, или чрез то самое стараются достиг­нуть того, чтобы и к их проступкам были снисходительны.

(29) .

Не будь слишком расточителен на анекдоты, особенно такие, коими легко можешь повредить чести какой-нибудь особы, и которые ты знаешь только понаслышке. Весьма ча­сто они бывают вовсе неосновательны или в преданиях сво­их столько искажены и увеличены, что представляются совершенно в другом виде. - Величайший вред можно чрез

сие нанести невинным, добрым людям и нередко самому се­бе причинить великую досаду.

(30) .

Остерегайся переносить вести из одного дома в другой и разглашать откровенные, застольные речи, семейные разго­воры и собственные свои замечания о домашней жизни тех людей, с коими обращаешься. Хотя бы сие случилось собст­венно не из злого намерения, однако такая болтливость мо­жет возбудить к тебе недоверчивость и быть поводом к раздорам, либо другим каким-нибудь неприятностям.

(31) .

Будь осторожен в порицании и противоречии! Мало на­ходится в свете таких вещей, которых нельзя было бы рас­сматривать с противоположных сторон. Предрассудки часто помрачают глаза самого благоразумнейшего челове­ка, и весьма трудно мысленно представить себя совершенно на месте другого. Не будь слишком поспешен в суждении о поступках людей благоразумных, разве и самая скромность будет уверять тебя в превосходстве собственного твоего бла­горазумия; а сие убеждение не слишком благонадежно. - Благоразумный человек бывает по большей части, если можно так сказать, живучее другого. Он противоборствует сильнейшим страстям; мало заботится о суждении публики и недостойным труда почитает защищать против клеветы добрую свою совесть. Впрочем, стоит только спросить: "Приносит ли такой человек какую-либо пользу обществу?" И если он действительно полезен, то только это должно за­ставить нас забыть все маловажные погрешности, происхо­дящие от сильного стремления страстей, может быть более вредные для него самого, нежели другим. Наипаче остере­гайся взвешивать побудительные причины каждого доброго деяния! При таком расчете может быть многие и твои по­двиги потеряли бы весьма много. О всяком добром деянии должно судить по его последствиям для общественной поль­зы.

(32) .

В разговорах твоих остерегайся наскучить вялостью или излишнею подробностью. - Известный лаконизм, если толь­ко он не перерождается в сентенции или афоризмы, или в излишний разбор каждого слова; сей. говорю я, лаконизм.

т.е. дар в кратких, но плодовитых словах выражать весьма много, поддерживать внимание упущением маловажных подробностей, иногда способность посредством живого пред­ставления сделать занимательным предмет сам по себе ма­лозначащий, - вот прямое искусство общественного красноречия! Вообще не говори слишком много! Будь скуп на слова и не расточай познаний своих, дабы преждевре­менно не оскудеть в материях и не быть принужденным го­ворить о том, о чем бы надлежало тебе молчать, и тем наскучить собою другим! Допускай говорить и других лю­дей, удели и им место в общем разговоре! Есть люди, кото­рые, сами того не примечая, везде говорят без умолку, и если бы они находились в кругу пятидесяти особ, они бы и тогда овладели всем разговором. Сколь неприятно это для общества, столь же несносны обыкновения тех людей, кото­рые с безмолвием вслушиваются в разговоры, и, по-видимо- му, стараются только всякое неосторожное, в беспечном разговоре не совсем кстати сказанное словцо, толковать в худую сторону.

(33) .

Есть люди, кои думают, что общества существуют для них, а не они для общества; кои требуют, чтобы публика их забавляла, доставляла им выгоды и оказывала услуги, не оплачивая, впрочем, ей ничем с своей стороны. - Есть люди, которые жалуются на скуку, причиняемую им другими, не заботясь о том, не причиняют ли они сами подобной скуки другим; которые любят проводить в приятности свое время и охотно слушают всякие рассказы, а сами о доставлении взаимного удовольствия другим вовсе не заботятся. Но это столь же несправедливо, сколь тягостно.

Бывают еще и такие люди, которые непрестанно говорят только о самих себе, о своих домашних обстоятельствах, связях, делах и должностных занятиях; все умеют обращать к сим предметам и почерпать из них всякое сравнение, вся­кое подобие. - В обществах смешанных сколь можно менее выставляй свои собственные обыкновения и тон, заимство­ванный от твоего воспитания и рода жизни! Не говори о та­ких предметах, которые кроме тебя, едва ли могут быть занимательны! Остерегайся перенять ошибки тех людей, кои самих себя пересмеивают; это приводит в замешатель­ство присутствующих и обнаруживает суетный эгоизм.

Не намекай на анекдоты, вовсе неизвестные для твоего соседа, или на какие-либо места из таких книг, которых он, вероятно, не читал. Не должно говорить на чужом языке, когда мы думаем, что в компании не все его разумеют. Учись применяться к тону общества, в котором находишься! Нет ничего отвратительнее, когда врач занимает молодых женщин своим собранием анатомических орудий, или пра­вовед - придворного обветшалыми законами Ливия Марция, а дряхлый ученый - открывшеюся в нем подагрою.

Часто случается быть нам в таких обществах, в которых трудно бывает возбудить занимательность. - Но если благо­разумный человек окружен глупцами, вовсе не имеющими вкуса к изящному, то он не виноват, если его не понимают. Он должен утешиться тем, что говорил о таких предметах, которые заслуживают внимание.

(34) .

Итак, не говори слишком много о самом себе; разве в кругу искренних друзей твоих и притом тогда, когда ты уве­рен, что дело одного есть дело общее для каждого из них. Однако же берегись и тогда обнаруживать в глазах их само­любие! Не говори о себе слишком много даже и тоща, когда добросердечные друзья твои из учтивости разговор свой от­носят к твоей особе или сочинениям и пр. Скромность есть одно из любезнейших свойств, производящее тем выгодней­шее впечатление, чем реже в наши времена становится сия добродетель. Итак, не читай своих сочинений каждому, да­же если он того желает; не всякому показывай свои способ­ности и не всякому открывай дела свои; а наипаче не давай ни отдаленнейшего повода к тому, чтобы тебя о том проси­ли. Никому не будь в тягость своим обхождением, т.е. ни в каком обществе не показывай такого перевеса, чтобы дру­гие должны были умолкнуть и показаться в худшем виде.

(35) .

Не противоречь самому себе в словах, так чтобы не ут­верждать того правила, коему противоположное ты когда- нибудь защищал! Можно переменить мнение свое о каком-нибудь предмете; однако же полезнее бы было в об­ществе судить о чем-нибудь решительно не прежде, как по соображении всех обстоятельств, служащих к защите или опровержению оного.

(36) .

Остерегайся впасть в ошибку тех людей, кои по недо­статку памяти, либо по невниманию, или по чрезмерной приверженности к собственным выдумкам при всяком слу­чае повторяют одни и те же анекдоты, шутки, острые срав­нения и пр. Вообще очень полезно, особенно в обращении светском, изощрять свою память, дабы не приучаться запи­сывать все то, что бы мы желали удержать в памяти.

(37) .

Не вмешивай в разговоры свои двусмысленности и не намекай на такие предметы, которые бы могли возбудить отвращение или заставили бы краснеть стыдливость! - Не одобряй также других, когда они делают сему подобное! Ис­тинно образованный человек не может находить удовольст­вия в таких разговорах. Стыдливость, благонравие и отвращение к неблагопристойным словам должно соблю­дать даже в обращении с мужчинами.

(38) .

Не должно вмешивать в разговор слишком простых и обыкновенных поговорок, каковы например: "Здравие есть драгоценное сокровище"; "Что медленно ведется, то хорошо удается" и пр., и пр. Такие пословицы крайне скучны, а иногда и ложны.

Есть такие "механические" люди, коих разговоры всегда почти состоят из известных формул, по которым они болта­ют, вовсе ни о чем не думая. Они находят тебя в постели при смерти и радуются тому, что видят тебя здоровым. Если ты покажешь им свой портрет, то они найдут, что он хотя весьма похож, но уже слишком давно снят. Что может быть скучнее сего и подобного тому пустословия?

(39) .

Не досаждай пустыми вопросами тем, с коими ты обра­щаешься! Есть люди, кои не только из одного суетного лю­бопытства, но даже по одной токмо привычке, вопросами своими становятся для нас столь несносны, что вовсе невоз­можно обращаться с ними свойственным нам образом.

(40) .

Учись переносить противоречия! - Не будь рабски пре­дан своим мнениям! Не будь вспыльчив и груб в спорах да­же и тогда, когда основательным твоим доводам противополагают насмешку и колкости. И в самом выгод­ном для тебя деле ты уже половину теряешь не будучи хладнокровен или по крайней мере в том нельзя удостове­рить других.

(41) .

В тех местах, куда сходятся для забавы, во время тан­цев, на зрелищах и пр. не говори ни с кем о домашних делах и еще менее о предметах скучных. - В такие места собира­ются обыкновенно для развлечения, и потому непристойно было бы насильно кого-нибудь возвращать к повседневным его заботам.

(42) .

Само собою разумеется, что человек честный и благора­зумный никогда не станет шутить над основательным уче­нием Религии даже и тогда, когда бы он имел несчастье действительно сомневаться в истине оного. - Не надобно также издеваться и над церковными обрядами, строго со­блюдаемыми некоторыми сектами вероисповедания и над обрядами, которые многими почитаются за сущность самой Религии. Должно уважать все, что в глазах других кажется достопочтенным. Надобно допускать всякому ту свободу в мыслях, которой мы требуем для себя сами. Не должно за­бывать, что может быть то самое, что мы называем просве­щением, кажется другим невежеством. Надобно щадить предрассудки, служащие к успокоению других людей. Ни­чего не должно отнимать у других, не заменив отнимаемого чем-либо лучшим. Не должно забывать, что здесь, на зем­ле, ограниченный наш разум весьма легко может ошибаться в отношении столь важнейших предметов; что хотя бы и не­достаточную Систему, на коей однако же основана вся нравственность, не так легко поколебать, не приведя в рас­стройство вместе и самого здравия. Наконец, не должно за­бывать, что о таких предметах судить в обществе вовсе не место.

Впрочем, мне кажется, в нынешние времена нередко с намерением избегают повода говорить о Религии. Некото­рые даже стыдятся выказывать горячность своего Богопочи- тания, опасаясь почесться мало просвещенными, а другие принимают на себя вид Богомудров и вовсе ничего не хотят говорить против фанатизма в намерении заслужить тем са­мым благосклонность людей набожных. Первое означает робость, последнее - лицемерие, но и то и другое недостойно честного человека.

(43) .

Если ты хочешь говорить о телесных, умственных и дру­гих каких-либо недостатках или рассказать анекдот насчет какого-либо смешного правила или предрассудка, или же­лаешь осмеять какое-нибудь состояние, то наперед осмот­рись, нет ли кого-либо в обществе такого, к которому бы относились слова твои, или который бы отнес сие порицание или насмешку на счет своих родственников или свой собст­венный.

Не должно издеваться над чьим-нибудь станом, ростом и безобразием, ибо сие не зависит от власти человеческой. - Нет ничего оскорбительнее, досаднее и несноснее для чело­века, который по несчастью имея несколько странную на­ружность, тем самым навлекает на себя насмешки и отчуждение от общества. Людям, которые хотя несколько знакомы с большим светом и жили между людьми различ­ных видов и состояний, казалось бы, вовсе не нужно о сем напоминать. Но, к сожалению, встречаются иногда, даже между знатными особами, а наипаче между женщинами та­кие, которые столь мало имеют понятия о благопристойно­сти и справедливости, что не в состоянии скрыть впечатлений, производимых в них странною наружностью. Это есть слабость. - И если рассудить, сколь относительны и сколь разнообразны бывают понятия о красоте и безобра­зии; сколь мало основательна и ненадежна наша физиогно­мическая наука; и сколь часто под какою-нибудь отвратительною наружностью скрывается благородное пла­менное сердце, тонкий и проницательный ум, - то легко увидеть можно, что весьма редко мы можем иметь право ос­новывать вредные последствия на внешнем виде человека, и никогда не должны первые впечатления, производимые в нас таким видом, к чему-либо прискорбию обнаруживать смехом или другим каким-либо образом.

Впрочем, кроме необыкновенной наружности, могут нам казаться странными в человеке еще другие предметы, на­пример, смешные, нелепые, отвратительные ухватки, обо­роты, кривляния, незнание известных обыкновений, неосмотрительность в поступках, странная одежда и пр. Не меньшею неблагопристойностью можно почесть и то, когда даем заметить сии несообразности смехом или иными зна­ками другим людям, и чрез то беднягу, и без того уже чув­ствующего свои недостатки, приводим в еще большее замешательство.

(44) .

Бели хочешь говорить в обществе с другом своим о ком- нибудь из присутствующих (хотя сие, как и шептание на ухо вообще неприлично), то по крайней мере остерегайся смотреть на ту особу, о которой ты говоришь. А если и тебе хочется услышать, о чем говорят в некотором от тебя рас­стоянии, то и тогда не обращай туда глаз своих, иначе ты обратишь на себя внимание общества, ибо слушают ушами, а не глазами.

(45) .

Остерегайся без необходимости напоминать людям, с ко­торыми ты обращаешься, о неприятных для них вещах! - Часто некое неблагоразумное участие заставляет людей расспрашивать нас о наших домашних и других для нас скучных делах, хотя, впрочем, помочь нам они не в состоя­нии и тем принуждают нас беспрестанно иметь перед глаза­ми предметы, которые бы мы охотно желали забыть в обществе, где надеялись найти развлечение и успокоение от трудов житейских. Надобно иметь столько познаний чело­веческого сердца, чтобы быть в состоянии различать, можно ли какого-нибудь человека в минуту нашей с ним беседы, смотря по его темпераменту, положению и роду печали, та­кими разговорами развеселить, или грусть его не увеличит­ся ли еще более. Остерегайся также обремененных горестною судьбой приводить в большее огорчение, пред­ставляя в мрачном виде бедственное их положение, которое переменить они не в силах. Есть такие незваные моралисты, которые находят удовольствие погашать в нас и последний луч надежды к достижению самой невинной и умеренной мечты нашего счастья.

(46) .

Не показывай никакого участия, даже и неумышленною улыбкой, или лучше не обращай никакого внимания на то, когда кто-нибудь говорит другому неприятные вещи или старается стыдить его. Утонченность такого поступка быва­ет чувствуема и часто вознаграждается благодарностью.

(47) .

О приверженности к парадоксам (утверждение против­ных мнений), о страсти к противоречиям и спорам, о ссыл­ках на чьи-либо суждения и о доказательствах мнений и изречений других, я буду говорить в главе третьей сей час­ти, почему здесь о сем только напоминаю.

(48) .

Одна из важнейших добродетелей в общежитии, но ко­торая ежедневно становится все реже, - есть молчаливость. Ныне люди бывают столь бессовестны в обещаниях, увере­ниях и даже клятвах, что самые важнейшие тайны, вверяе­мые им под условием строжайшего молчания, разглашают повсюду бесстыднейшим образом. Многие, впрочем не зло­намеренные, но весьма легкомысленные люди, никак не мо­гут обуздать своей болтливости. Они забывают, что их именно просили о чем-либо молчать, и из одной только предосудительной неосторожности разглашают самые важ­нейшие тайны своих друзей в публичных местах, или, счи­тая каждого, кто только малейшее обнаруживает к ним участие, верным другом, вверяют то, что не им, собственно, принадлежит, таким же легкомысленным людям, каковы они сами. Не менее безрассудно поступают такие люди и с собственными тайнами, предположениями и приключения­ми и тем самым нередко разрушают временное свое счастье и не достигают желаемой цели.

Не нужно доказывать, сколь вредно вообще такое не­осторожное разглашение тайн собственных и чужих. - Впрочем, есть множество других предметов, которые хотя, собственно, не суть тайны, однако по внушению рассудка надлежит и в оных хранить молчание. Много бывает еще и таких, разглашение коих хотя ни для кого не может быть полезно и занимательно, однако может быть в состоянии произвести для иных вредные последствия. По сему советую всегда хранить благоразумную молчаливость, которая, од­нако же, как важнейшая в общежитии добродетель, не дол­жна перерождаться в смешную скрытность. Впрочем, по справедливости заметить должно, что в Государстве Деспо­тическом люди вообще молчаливее, нежели в том, где цар­ствует свобода. - Там недоверчивость и страх заставляют каждого молчать и быть скрытным, а здесь всякий следует стремлению своего сердца, изъясняется свободно. Если одну и ту же тайну нужно вверить многим людям, то и в таком случае должно требовать от них неограниченного молча­ния, дабы каждый из них думал, что он один только ею об­ладает, следовательно, он один обязан хранить ее свято и ненарушимо.

Иные люди имеют весьма дурную привычку объясняться неопределенно и ничего не обещать в то время, когда про­сишь их молчать о каком-либо открываемом им деле. В та­ком случае, полагаясь на их молчаливость, по своему чистосердечию мы рассказываем им все подробно. Сему по­ступку следовать не должно. Человек искренний объясняет­ся без всякой скрытности и не прежде выслушивает нас, как уже объяснившись наперед, может ли он умолчать о вверяе­мой ему тайне или нет.

(49) .

То, что французы называют Contenance, т.е. всегдашнее хранение присутствия духа и согласие во внешних поступ­ках, всегда одинаковое расположение, избежание стреми­тельности и всех порывов страстей и опрометчивых поступков, - вот о чем наиболее должен стараться человек пылкого характера.

Великое дарование, приобретаемое только опытностью и вниманием, есть искусство выражаться определенно, пра­вильно и плодовито, не слишком распространяясь в своих речах; предлагать что-нибудь с живостью, соображаясь при этом со способностями тех людей, с коими говорим; не наво­дить скуки, рассказывать забавно, не смеясь над собствен­ными вымыслами; и предмет свой, смотря по обстоятельствам, представлять в важном или смешном виде и придавать ему естественные украшения, - сие, говорю я, искусство есть один из величайших даров, которыми только венчаются усилия человеческие. При этом надобно обра­щать внимание на все внешнее, особенно иметь во власти своей лицо. Если нам известно, что некоторые ужимки, на­пример, во время смеха, придают лицу нашему отврати­тельный вид, то надобно их избегать. Осанка и телодвиже­ния должны быть благородны. - Не должно, подобно простолюдину, в разговорах маловажных и не выражающих никакой страсти, делать сильные движения головою, рука­ми и пр., должно стоять прямо, смотреть прямо, но скромно в глаза людям, и не дергать за рукав, пуговицы или что-ни­будь другое, либо беспрестанно перебирать пальцами. Сло­вом. все, что только внушают утонченное воспитание и благоразумная осмотрительность, - все то принадлежит к приятности обращения. В таких вещах должно меньше все­го позволять себе пренебрегать ни одним самым маловаж­ным правилом, предписываемым благопристойностью, даже и в кругу семейном, дабы не привыкнуть к тому, против че­го мы столь часто грешим и что почитаем великою тяго­стью, когда привыкли уже извинять собственное наше о том пренебрежение. Все сии мелочные правила обращения, к коим мы приучаемся с самого детства (о которых говорить здесь почитаю не у места), бывают столь значительны в глазах некоторых людей, что нередко мы находим свое сча­стье постоянным соблюдением оных.

(50) .

Есть еще другие маловажные неблагопристойности и не­сообразности в общественном обращении, которые могли бы быть неприятны и для нас, если бы происходили от другого лица, например, во время проповеди спать, на концерте болтать, шептать кому-то на ухо позади другого, или давать ему такие намеки, которые бы первый мог принять на свой счет.

Вообще говорить на ухо другому в обществе, когда кто- нибудь смешно танцует или худо играет на каком-нибудь инструменте и тем самым возбуждает насмешки и скуку в присутствующих; либо, не понимая карточной игры, или играя худо, приниматься за оную и тем испытывать терпе­ние своих сотоварищей, или незнанием игры приводить их в убыток, - суть такие несообразности, коих избегать должно. Не заглядывай также в чужие бумаги! Многие не могут тер­петь и того, чтобы присматривали за ними во время чтения или другого какого-либо занятия. Не должно также одному оставаться в той комнате, в которой лежат бумаги и деньги. Если две особы, идущие впереди меня, говорят тихо между собою, вовсе не примечая меня, то я обыкновенно произво­жу некоторый шум, дабы не навлечь на себя подозрения в подслушивании и избавить их от всякого замешательства. Сколь ни маловажны сии, по-видимому, мелочные замеча­ния, однако они много способствуют к приятности в обра­щении.

(51) .

Часто случается, что разговоры других навлекают нам скуку. Рассудок, предосторожность и человеколюбие вну­шают нам в таком случае, когда нельзя уже избежать оных, прибегать к терпению и не обнаруживать своей досады ка­кими-либо оскорбительными поступками. Чем незанима­тельнее разговор, и чем болтливее наш собеседник, тем свободнее можно мыслить в продолжении его разговора о других вещах. - Положим и того бы не было! Но если в жиз­ни своей мы теряем многие часы напрасно, то не обязаны ли сделать некоторое пожертвование в пользу того общества, в коем находимся? Не часто ли случается, что и мы сами, не­смотря на мнимую важность наших разговоров, причиняем другим скуку своею словоохотливостью?

(52) .

Некоторые люди ловкость в обращении и дар скоро при­обретать знакомство и благосклонность других, кажется, получили с рождения. - Напротив того, многие, несмотря на ежедневное их обращение с людьми всякого рода, в продол­жении всей их жизни остаются застенчивыми и робкими. Правда, сия застенчивость происходит от недостаточного воспитания, а иногда бывает действием тайного тщеславия, которое перерождается в замешательство из опасения, что мы не можем блеснуть. - Но многим сия робость пред чужи­ми людьми кажется дана самою природою, и все старания, прилагаемые к ее истреблению, остаются безуспешными. Один владетельный Князь, благороднейший и образован­нейший из всех мужей, мне известных, и который, судя по внешности, действительно не должен бы опасаться чуждых впечатлений на других, уверял меня, что хотя он по званию своему с самой юности был окружаем множеством посто­ронних особ разного рода, однако же никогда не выходил в переднюю, наполненную ожидающими его придворными, не будучи на несколько минут приведен в некоторое заме­шательство. Впрочем, коль скоро минуется его застснчи- ность, то он начинает говорить со всяким ласково, откровен­но, и притом о лучших вещах, нежели обыкновенно в таких случаях бывают предметом разговоров владетельных особ, например: погода, дурные дороги, и пр. и пр.

Итак, известная ловкость в обращении и искусство ка­заться занимательным при первоначальном знакомстве; без принуждения входить в разговор со всяким человеком и, скоро узнав качества нашего собеседника, избирать предмет разговора для него интересный, - вот свойства, о приобрете­нии коих должен стараться каждый! Однако же желатель­но, чтобы это не переродилось в бесстыдство и навязчивость вертопрахов, которые часто за общим столом в трактире уз­нают в несколько минут всю жизнь людей совершенно им чуждых и в замену того рассказывают им свою собствен­ную, предлагают свои услуга и требуют взаимной. Главное дело состоит в том, чтобы с легкостью уметь применяться к чужому тону, ничего не выпячивать и не делать заметным того, что в том случае было бы непонятно и не возбудило бы внимания.