Замечания сии содержат в себе много истинного; но вместе с тем я не раз уже видел искреннюю, постоянную дружбу между людьми неравных лет и состояний; вспомнив то, что я сказал в начале первой главы сей части, легко можно сие объяснить. Есть молодые старики и старые юноши. Хорошее воспитание, умеренность в желаниях, свободное мышление и независимость во внешнем положении возводят низшего на ступень человека знатного, так же, как пре- зрснный нрав, порочные страсти и низкий образ мыслей могут опустить знатного на одну ступень с чернью. Тем не менее, однако, неоспоримо, что для постоянной, искренней дружбы требуется сходство правил и ощущений; и сходство сие едва ли может существовать при чрезмерном неравенстве способностей и познаний. Не пропадет ли одна из величайших приятностей дружбы - обмен идей и мнений, сообщение однородных чувствований, объяснение темных предчувствий, советы в важных случаях, - если друг наш никак нс может вникнуть в наше положение, если все наши ощущения чужды для него? Есть люди, которым можно только удивляться: таких людей уважают, но не любят, или по крайней мерс отчаиваются приобрести взаимную их любовь. В дружбе обе стороны должны иметь равные требования и средства удовлетворять оные. Всякий излишний перевес с одной стороны, вообще все, что нарушает равенство, - препятствуют дружеству.
(3) .
Почему весьма знатные и богатые так мало имеют истинного чувства к дружбе? - потому, что у них мало душевных потребностей. Удовлетворять свои страсти, гоняться за шумными, ошеломляющими удовольствиями; всегда наслаждаться; отовсюду слышать лесть, похвалу, уважение; вот о чем все они более или менее заботятся. С равными себе разлучает их ревность, зависть и другие страсти; тех, кто выше их, ищут они тогда только, когда имеют в них нужду для достижения корыстных или честолюбивых видов; а низших и бедных считают столь отдаленными от себя, что правды слышать от них не желают и мысли стать с ними в одном ряду не допускают. И лучших из них рано или поздно посещает мысль, что они сотворены из вещества превосходнейшего, а это разрушает дружбу.
(4) .
Но и между людьми равными тебе по званию, достатку, летами и способностями полагайся на постоянную дружбу тех только, которым чужды неблагородные, пылкие или безрассудные страсти; которые не меняют своего расположения по Причудам и пустым мечтам; не вертятся во все стороны, как флюгер на ветру! Кто беспрестанно предается шумным удовольствиям и забавам; кто жертвует всем буйным страстям, сладострастию, пьянству, пагубной игре; кто слишком уважает ложную честь, богатство или самого себя; кто беспрестанно колеблясь в своих правилах и мнениях, как мягкий воск принимает всякую форму, какую кто придать ему захочет, - тот иногда может быть хорошим собеседником, но никогда постоянным и верным другом. Лишь дело дойдет до отвержения собственных выгод, какого-либо пожертвования, до момента, когда надобно проявить твердость и постоянство, он оставит тебя; ты будешь один, будешь считать себя обманутым, между тем, как ты сам обманул себя неосторожным выбором. Часто воображаем мы себе людей такими, какими бы их видеть желали, а после негодуем, увидев, что природа сотворила подлинник несходным с нашим идеалом.
(5).
Многие говорят: вернейшее средство иметь друзей есть не иметь в них надобности, но всякий человек с душой чувствительной имеет сию надобность. - И ужели так трудно найти верных друзей? Думаю, что и в половину не так трудно, как обыкновенно полагают; наши сентиментальные молодые люди составляют себе только слишком высокие понятия о дружбе. Конечно, если станем требовать неограниченной преданности, безусловного пожертвования всем, отвержения всяких личных выгод в самые критические минуты, слепой приверженности к нашей партии вопреки собственному справедливому убеждению, одобрения даже пороков, недостатков или безрассудных поступков наших, содействия в заблуждениях пылких страстей, одним словом, если станем требовать от друзей наших более, нежели сколько по справедливости можем требовать от людей из плоти сотворенных и собственную волю имеющих, то, без сомнения, и из тысячи не найдем ни одного, который бы столь совершенно был нам предан. Но если станем искать благоразумных людей, которые бы согласились с нами в главных своих правилах и чувствах, исключая некоторые неприметные различия; людей, которые бы радовались тому, что нас радует, любили нас без излишней угодливости, уважали добрые наши качества без пристрастия к слабостям; не оставляли нас в несчастьи; твердо и постоянно помогали нам во всех добрых и честных делах; утешали, поддерживали нас; жертвовали нам, если мы того достойны, и необходимость того требует, всем, чем можно жертвовать без предосуждения своей чести, без несправедливости против самого себя и своих кровных; не скрывали от нас истины; обращали внимание наше на наши недостатки, не оскорбляя нас с намерением; предпочитали нас всем другим людям, если сие без несправедливости возможно, - если станем искать таких людей, то верно найдем их. Многих? нет! этого я не говорю; но двух, трех для каждого доброго человека, - и чего же более желать в этом свете?
(6).
Найдя такого верного друга, береги его! Чти его даже и тогда, когда счастье внезапно вознесет тебя выше его; чти его и там, где он не блистает, где союз твой с ним, по-видимому, не оправдан в глазах других людей! Не гнушайся другом не столь состоятельным, не столь уважаемым, как ты; не завидуй другу тебе предпочитаемому! Будь твердо к нему привязан, не отягощая его! Не требуй от него более, нежели сколько бы ты сам сделал; даже не требуй столько, если друг твой не во всех отношениях имеет одинаковый с тобой темперамент, равные способности, равную степень чувствительности! Защищай ревностно и с жаром твоего друга, но без предосуждения справедливости и прямодушия! Ты не должен ради того быть несправедливым к добродетелям других; не должен, если имеешь власть составить счастье человека достойного, предпочитать ему твоего менее способного друга. Ты не должен защищать опрометчивые его поступки; превозносить его страсти как добродетели; в ссорах с другими людьми, ежели он неправ, не поддерживать умышленно стороны оскорбителя; не повергаться с ним вместе в погибель, ежели это ему помочь не может, а еще менее - безрассудным заступничеством распалять его неприятелей и самого себя и свое семейство вовлекать в бедствия. Но защищать и спасать честь его обязан ты, когда его невинно оклеветали, хотя бы все его оставили и в нем ошибались, если только можешь надеяться на то, что принесешь ему тем какую-либо пользу. Перед лидом всего света должен ты уважать друга благородного, не стыдиться связи своей с ним, когда судьба или злые люди безвинно его угнетают. Ты не должен улыбкой одобрять клеветников, за глаза его очерняющих. С осторожностью и благоразумием должен ты извещать его об опасностях, ему самому или чести его угрожающих; но токмо в таком случае, если сие может послужить к избежанию зла или к поправлению неосторожных поступков, а не тогда, когда сие может только навести ему тщетное беспокойство.
(7) .
Весьма редки друзья, не оставляющие нас в несчастьи. Будь одним из сих редких друзей! Помогай, спасай, где только можешь! жертвуй собой - не забывая, однако, того, что требуют от тебя благоразумие и справедливость как по отношению к самому себе, так и по отношению к другим! Но не ропщи и не жалуйся, если другие не воздают тебе тем же! Не всегда недоброжелательство тому причиной. Выше я уже сказал, что слабые, обуреваемые страстями люди, - ненадежные друзья; а сколь мало таких, которые бы имели характер твердый, непоколебимый; были бы совершенно свободны от страстей и посторонних видов; которые в приязни своей к тебе нс соображались бы с общим о тебе мнением, с твоими связями и обстоятельствами с тем, чтобы, если не выиграть, то по крайней мере не посрамить себя в глазах публики своей склонностью к тебе; сколь мало таких, которые бы, презирая собственную выгоду, не пожертвовали бы слабейшим сильному! Если такие люди, увидев нависшие над главою твоей тучи, несколько от тебя сторонятся или по крайней мере любовь и уважение свое переменят на роль покровителя и советника - будь снисходителен! Припиши вину робкому характеру сих людей, зависимости их от внешних обстоятельств, необходимости иметь покровителей, чтобы составить свое счастье в нынешнее, по истине тяжкое время. Как мало осталось бы людей, с которыми бы ты в мире и любви мог разделить бремя жизни, если бы захотел быть столь разборчив! Бывают также случаи, в которых (например, если большей или меньшей неосторожностью мы сами уготовили участь свою) друзья наши для собственного своего оправдания обязаны показать свету, что они не участвовали в безрассудных наших поступках. Часто неприятные наши обстоятельства приводят их в такое расположение, в каком бы им всегда быть надлежало, т.е: они перестают льстить нам, что прежде заставляло их делать опасение лишиться нас, когда все еще искали нашей дружбы, и выбор друзей от нас зависел. В некоторых блистательных эпохах моей жизни навязывались мне в друзья толпы людей, которые беспрестанно меня превозносили, каждому острому словцу удивлялись, сочиняли для меня льстивые стихотворения, считали меня своим оракулом. Я довольно знал людей, чтобы не все принимать за правду и быть уверенным, что с переменой моих обстоятельств они, не имея более во мне нужды, совсем иначе будут поступать со мной. Я не ошибся, но за всем тем не все они были бездельники и лицемеры. Многие из них были действительно таковы и позволяли себе самые подлые поступки против меня; я тому не удивлялся и презирал их; многие же были увлечены толпой. Враги мои пробудили их; они встряхнулись, стали внимательнее присматриваться ко мне и увидели мои недостатки; словами или холодным обращением, иногда, быть может, даже слишком жестким, они укоряли меня в сих недостатках, тем самым подали мне повод обратить на оные собственное мое внимание и стараться исправить их; поистине, они были лучшие, полезнейшие в этом смысле для меня друзья, нежели те, которые не переставали льстить моему тщеславию.
(8) .
Совершенно недостойна чувствительного сердца мысль: "утешительно иметь товарищей по несчастью". Не довольно ли собственного страдания и горестного убеждения, что и кроме нас многие честные и добрые люди не менее страдают? Должны ли мы самовольно увеличивать число несчастных, принуждая других участвовать в наших бедствиях, нисколько тем не облегчаемых? Неправда, что утешительно говорить о своей печали. Только для старухи, а не для разумного человека подобные разговоры может быть необходимы. В первой главе первой части я говорил о том, хорошо ли жаловаться другим на свои несчастья? Тогда сказал я только то, чего требуют благоразумие и осторожность; в обращении же с друзьями само сердце велит нам сколь возможно более скрывать наше положение от нежного сострадательного друга. Я говорю: сколь возможно, ибо бывают случаи, когда потребность облегчить страдающее сердце делается необходимостью, или когда любящий друг, читая горести на челе вашем, настойчиво убеждает к излиянию оных; тоща молчание было бы или мукою для нас самих или оскорблением для друга. Во всех других случаях дорожи спокойствием его, как своим собственным! Впрочем, само собой разумеется, что здесь говорится о тех случаях , когда совет и помощь друга могут спасти нас. Что такое была бы дружба, если бы и тогда соблюдали молчание?
(9) .
Если друг жалуется тебе на свое несчастье - слушай его с участием, не теряй времени в нравственных изречениях, в рассуждениях о том, что могло бы быть иначе, чего бы он мог избежать; сим ничего не поправишь. Помоги, если можешь, утешай, употреби все, что может доставить облегчение; но не умножай телесной и душевной слабости его бесполезными жалобами! Напротив, старайся возбудить в нем мужество, вознеси его выше горестей мира сего! Не льсти ему ложными надеждами, ожиданием слепого случая; но способствуй ему в избрании путей, мужа благоразумного достойных!
(Ю).
Из обращения с друзьями навсегда должно быть изгнано притворство. Ложный стыд, принуждение, налагаемое в общежитии приличием, чрезмерной учтивостью и недоверчивостью, не должны иметь там место. Доверие и искренность должны существовать между друзьями. Надлежит, однако, не забывать, что открытие сокровенных тайн, сообщение коих не приносит пользы, но, напротив, при малейшей неосторожности может принести вред, - есть детская болтливость; что мало людей, способных во всех обстоятельствах ненарушимо сохранять тайну, хотя бы люди сии имели все прочие необходимые для дружбы качества; что чужие тайны не принадлежат нам и, наконец, что есть и собственные тайны, которых никому в свете нельзя вверить без вреда и опасности.
(И).
Всякая вредная лесть должна быть изгнана из обращения между истинными друзьями; но сие не исключает некоторой степени приятной угодливости и уступчивости в вещах невинных. Есть люди, коих приязнь мгновенно исчезает, коль скоро перестают им льстить, во всем быть одного с ними мнения. В присутствии их нельзя отдавать справедливости достоинствам других, сколь бы велики они ни были; нельзя касаться многих предметов, не раздражая их. Поступили ли они в чем-либо безрассудно; слепо ли предубеждены в пользу или против чего-либо; заблуждаются ли мечтою или страстью; находим ли мы основательной причину осуждать их образ жизни и ведения хозяйства; отважимся ли что-либо насчет его сказать, - они немедленно раздражаются. Другие не столько тем оскорбляются, сколько огорчаются. Привычка изнежила их так, что лишила их способности слышать и воспринимать правду. С ними можно только говорить о вещах, усугубляющих душевную их слабость. "Оставим это, если смею о том просить, -говорят они, - это такие предметы, о которых я не охотно вспоминаю. Нечего делать! Знаю, что я не прав, что мне надлежало бы, может быть, поступить иначе, но это было бы для меня слишком трудно - мое здоровье, мое спокойствие, мои слабые нервы не позволяют мне обстоятельно о том подумать". - Боже мой! какой язык! человек с твердым характером, истинно любящий и желающий добра, должен уметь всякий предмет с основательностью обдумать. - Подобные слабые люди не годятся быть друзьями. Должно иметь мужество говорить и слушать правду, хотя бы правда сия была горестная и потрясала бы всю внутренность нашу. Но обязанность говорить другу своему истину не дает права делать то с грубостью, навязчивостью и надменностью, утомлять и огорчать его длинными поучениями или беспокоить его опасениями, когда по обстоятельствам или характеру его нельзя ожидать из того пользы.
(12).
Выше я уже сказал, что все, нарушающее неравенство между друзьями, для дружбы вредно. А так как взаимное соотношение между благодетелем и облагодетельствованным наименее согласуется с равенством, то, кажется, разборчивости чувств соответствует избегать, чтобы приятием благодеяний не подчинить себя некоторым образом своему другу. Одолжения сего рода противны свободе выбора, на которой дружба должна быть основана. Таковые одолжения вмешивают в дружеский союз нечто не принадлежащее к оному, а именно - благодарность, которая не произвольна, но есть обязанность. Редко можно говорить с благодетелем с той же твердостью и откровенностью, как с другом. Кроме того, если я прошу друга об одолжении, он, может быть, только по разборчивости не откажет мне в том, в чем отказал бы другому. Я знаю, что сердцу гордому и благородному труднее принимать благодеяния, нежели оные оказывать, хотя бы сие последнее сопряжено было с каким-либо пожертвованием; за всем тем с одной стороны остается тяжкая обязанность, а между друзьями не значит ли это с обеих сторон? Но и кроме того, по одной уже той причине, что принятое благодеяние делает пристрастным к оказавшему оное, я желал бы, чтобы благодеяния не имели место в дружбе. Итак, необходима крайняя разборчивость в требовании и приятии дружеских одолжений! Во всех случаях, особенно в делах денежных, лучше поискать помощи у чужих людей. Никогда не должно употреблять во зло услужливости сильных друзей ваших в качестве рекомендации в чужих делах. Есть, однако, средства обращать внимание человека благодетельного на людей, помощи заслуживающих. Один офицер просил Маршала Кейта рекомендовать его Королю Прусскому. Кейт ничего не отвечал, но при отъезде своем из Потсдама дал ему мешочек с горохом для вручения оного Королю без всякого письма. Король легко догадался, что друг его, конечно, не сделал бы подобного поручения человеку заурядному, и принял Офицера в свою службу. Вообще возвышенные души имеют особый, только для них понятный язык. Бывают, однако, случаи, когда мы смело должны обращаться к друзьям своим, а именно: если требуемое нами одолжение такого рода, которое друг без труда может сделать, или в оном отказать, не оскорбляя и не приводя нас в замешательство; если мы сами в состоянии платить ему равными услугами; если никто лучше его не удостоверен в положении дела, в безопасности, с какою может исполнить нашу просьбу, или же если все наше счастье зависит от сохранения чего-либо в тайне, если никому иному не можем открыться без опасности и вреда; если ни от кого не можем ожидать помощи и, наконец, если мы совершенно уверены, что друг наш ничего чрез то не потеряет и не навлечет на себя никаких неприятностей. Во всех сих и других подобных случаях умалчивать о своей нужде было бы противно тому доверию, которому мы другу своему обязаны.
(13).
И о друзьях можно сказать то же, что сказано мной о супругах, а именно: надлежит остерегаться, чтобы не наскучить друг другу и слишком частым и коротким обраще- нисм нс произвести невыгодных впечатлений. Для сего руководствуйся теми же способами, какие для супругов мной предложены! Нс надобно видеться так часто, чтобы присутствие друга перестало быть для вас благом, а сделалось чем- то обыкновенным, чтобы слишком коротко узнать все недостатки нашего друга, свойственные всякому человеку и даже неприметные без всегдашнего пребывания вместе, но которые со временем, смотря по расположению духа, могут иметь весьма вредное влияние. Предосторожность сия в дружбе еще нужнее, нежели в супружестве; ибо в первой не имеют места многие обстоятельства последнего; особенно мысль, необходимо внушаемая супругам, что они навсеща соединены для того, чтобы быть одним телом и одной душой, чтобы вместе делить радости и горе; недостает также дружбе многих других уз любви, и по сему-то постоянство оной зависит от разборчивости взаимного обращения между друзьями. Правда, что такие неприятные впечатления в людях благодушных и разумных непродолжительны, и что кратковременной разлуки достаточно для вторичного убеждения в преимуществах друга перед другими обыкновенными людьми, с которыми мы между тем жили; но гораздо лучше никогда не иметь подобных впечатлений, чего и не трудно достигнуть. Изгоните из дружеского обращения ту низкую короткость, тот недостаток учтивости и небрежения во внешнем обхождении, о коих я говорил в третьей главе сей части, особенно в четвертом параграфе; не налагайте на друга никогда принуждения; не требуйте, чтобы он соображался с вашим вкусом, с вашими прихотями, чтобы он избегал общества тех людей, против которых вы п реду беждены.
Не менее того должно стараться, чтобы общество любезных нам особ не сделалось для нас столь необходимою потребностью, чтобы мы считали невозможным жить без них. Мы не властны в судьбе своей. Мы должны научиться переносить разлуку смертью ли, удалением или другими обстоятельствами вызванную; привыкать к той мысли, что, владея каким-либо благом, в одночасье можем этого лишиться. Благоразумный человек не основывает всего бытия своего только на существовании другого создания.
Но будь и в разлуке верным другом! иначе друзья твои подумают, что ты, как эгоист,только для собственного удовольствия, их беседой тебе доставляемого, привязан к ним. Не будь подобно многим нерадив в переписке с ними. Как легко написать всего лишь несколько строк! Кто настолько обременен делами, что не имеет ежедневно свободной четверти часа? А как приятны для отдаленного друга, для нас самих две-три нежные утешительные строчки! Я не принимаю извинения многих, что они иногда долгое время не могут привести мысли свои в порядок и изложить их на бумаге. Письма к другу - не ораторские речи, каждое слово, выражающее наши чувства, будет для него приятно; более того, сим только способом разлука с любезными друзьями и делается для нас сносной.
(15).
Есть люди, столь же ревнивые в дружбе, как и в любви. Но это указывает на более завистливый, нежели чувствительный характер. Радоваться должны мы, когда и другие уважают того, кто нам дорог; радоваться должны мы, когда любимец наш и кроме нас находит людей, в обществе коих может он наслаждаться чистым удовольствием. Это не затмит в глазах его наших преимуществ, не сделает его неблагодарным; а скрывая от него превосходные качества других людей, увеличим ли мы собственные свои достоинства?
(16) .
Все принадлежащее твоему другу: его имущество, гражданское его благополучие, здоровье, доброе имя, честь его жены, непорочность и образование его детей - все сие да будет для тебя священно; да будет предметом твоих попечений, твоей заботливости. И в пламени пылких страстей чти сию неприкосновенную святыню!
(17) .
Дарования, способности и способ выражения мыслей различны в людях. Не всегда тот чувствителен, кто беспрестанно говорит о своих внутренних ощущениях и переживаниях; не всегда тот верный и постоянный друг, кто с пылкой страстью прижимает нас к груди своей, с жаром защищает
нас в отсутствие наше. Всякое чрезмерное напряжение непродолжительно. Тихое, спокойное уважение лучше, нежели обожание и восторг. И потому не требуй от всякого равной меры внешних признаков дружбы; но суди о своих друзьях по их продолжительной, постоянной наклонности и приязни, оказываемых ими на самом деле, без чрезмерностей и лести. К сожалению! тщеславие наше делает заключение о достоинстве людей обыкновенно по мере ласкательства их к нам, и мы же по большей части стараемся окружать себя такими друзьями, среди которых умножается только собственный наш блеск, и которые считают нас своим оракулом.
(18) .
Не гоняйся за друзьями! Не ищи с заботливостью особенной приязни каждого доброго человека, ибо всякая навязчивость и при самых чистых намерениях возбуждает подозрение. Кто неуклонно следует пути, предначертанному честностью и благоразумием, имея при этом сердце к дружбе расположенное, тот не останется незамеченным: он без искательства найдет добрых людей, которые охотно протянут к нему руку для братского союза.
(19) .
Есть люди, которые имеют только знакомых и не одного истинного друга, - потому ли, что не чувствуют сей душевной потребности, или ни к кому не имеют доверия, или же по холодному, брюзгливому, мрачному, тщеславному или сварливому своему характеру. Есть также всеобщие друзья. Они всякому предлагают свое сердце, и потому никто не протянет им руки, чтобы его принять. - Остерегайся принадлежать к тому или другому классу!
(20) .
И между лучшими друзьями могут случиться недоразумения и неприятности. Если упустить первое после того время или позволить услужливым людям вмешаться, то нередко проистекает из того продолжительная вражда, тем она сильнее, чем теснее была дружеская связь и чем более считаем себя обманутыми. Прискорбно видеть два благородных существа, таким образом раздраженные одно против другого; потому я убедительно советую: при малейшем неудовольствии поступками друга не медлить объяснениями и без посредничества третьего. Примирение легко последует, разумеется, если не будет ни с какой стороны злонамере- ния, что и должно предполагать между добрыми друзьями.
(21).
Но что делать, когда друзья действительно нас обманывают. когда узнаем, что добродушие наше ввело нас в заблуждение и связало с людьми недостойными. Читатель! я не устану повторять тебе: обыкновенно мы сами тому виной, если в тесном обращении с людьми находим их не таковыми, какими прежде воображали. Пристрастия, симпатии, сходство склонностей, вкуса, тонкая лесть, душевная потребность общаться в такие минуты, когда всякий, кто принимает в судьбе нашей хотя малое участие, кажется нам благодетелем, - сии и другие подобные впечатления заставляют нас представлять людей, коим отдаем свое сердце, такими, какими им быть невозможно. Считая их Ангелами, мы к любимцам нашим гораздо менее снисходительны, нежели к чужим людям, коль скоро замечаем в них человеческие слабости, ибо таким образом защищаем благоразумие своего выбора. Не ожидайте от друга своего сшшком много; тогда человеческий проступок в минуту искушения не изумит, не оскорбит вас. Будь снисходителен, ибо в других случаях сам можешь иметь нужду в снисхождении. Не осуждай, да не осужден будешь! - И какое право имеешь ты над нравственностью своего друга? Чем он тебе обязан, кроме верности, любви и услужливости? Кто сделал тебя его судьею? Ищи человека сверх совершенного на земном шаре! ищи его во весь твой век; но тщетно будет твое старание: ты не найдешь такого!
Более всего остерегайся верить злословию слабых и дурных людей. Человек, который сегодня превозносит другого до небес и готов разделить с ним последний кусок хлеба, а завтра, услышав от какой-нибудь злой старухи глупую о нем сказку, готов признать его за презрения достойного обманщика; человек, который старинного испытанного друга своего может считать способным к злодейству потому только, что подлая чернь его в том обвиняет, даже когда правдоподобие на стороне клеветы, - такой слабодушный человек заслуживает только презрение, и потеря дружбы его есть совершенная выгода. Внешность часто бывает обманчива; можно иметь причины, даже быть иногда в необходимости оставлять некоторые двусмысленные поступки без объяснения; но что человек с душой благородной не совершит преступления, - нужно ли в том иное доказательство, кроме того, что человек благородный никогда злодеем быть не может?
(22) .
Но если друг наш в самом деле нравственно испортится или если сердце наше до такой степени в нем ошибется, что он употребит во зло наше доверие, будет платить нам неблагодарностью - что тогда? Тогда он перестанет быть нам другом. Я полагаю, однако, что и тогда он не более и не менее имеет права на нашу снисходительность, как и всякий другой человек. Я считаю ложною чувствительностью, смешанную с тщеславием, по которому мы не охотно обманываемся, если мы думаем, что должны щадить такого бесчестного человека по тому, что он был нам другом. Одна только мысль может побудить нас к снисхождению: что человеческое сердце имеет слабости и что мы легко слишком далеко простираем свою неприязнь, коль скоро мщение вмешивается в наши суждения. С другой стороны, обстоятельство, что мы были обмануты, ни сколько не увеличивает вины обманувшего нас, не дает нам права вооружаться против него более, нежели против всякого другого бездельника, обманывающего других людей.
ГЛАВА VII.
О взаимных соотношениях между господами
и служителями.
О).
Довольно прискорбно, что большая часть людей принуждены слабостью, бедностью и другими обстоятельствами повиноваться малому числу, что нередко лучший должен покоряться воле худшего. И потому не требует ли человеколюбие, чтобы те, которым судьба дала способы услаждать жизнь собратьев своих и облегчать возложенное на них иго, пользовались сим счастливым своим положением?
(2) .
Но к сожалению не менее справедливо и то, что большая часть людей рождены для рабства; что благородные, истинно великие качества суть, по-видимому, наследие только малого числа смертных. Не столько в природных способностях. сколько в образе воспитания, в духе испорченного роскошью времени нашего должно искать источник сего зла. Роскошь производит множество новых потребностей, приводящих нас в зависимость от других людей. Всегдашняя алчность к приобретению и наслаждению рождает подлые страсти, заставляет нас ползать и унижаться для получения того, что мы считаем необходимым для своего существования: напротив того, умеренность и воздержанность суть источники всех добродетелей и истинной свободы.
(3) .
Хотя большая часть людей неспособны к ощущениям тонким, изящным, за всем тем не все нечувствительны к великодушию, не все слепы против истинных достоинств. По сему не надейся на приязнь и уважение подчиненных тебе, если они сами чувствуют, что они лучше, умнее, искуснее тебя; что ты более имеешь в них надобности, нежели они в тебе; если ты худо с ними поступаешь, не награждаешь их за важные заслуги, отдаешь льстецам преимущество пред верными, искренними служителями; если они должны стыдиться подчиненности своей человеку, всеми ненавидимому. презираемому; если ты требуешь от них более, нежели бы сам мог сделать на их месте; если ты нисколько не заботишься об их нравственном и физическом благе; столь скудно воздаешь им за труды их, что они должны или отчаиваться, или обманывать тебя, что они не имеют даже хотя бы одного приятного часа; если ты не обращаешь внимание на физическое их состояние, изгоняешь их, коль скоро постигает их болезнь или дряхлость; если ты лишаешь их успокоения и сна; если они в суровое время года должны за полночь ждать тебя в убийственной скуке, может быть под открытым небом и в ненастную погоду; между тем, как ты утопаешь в удовольствиях; если достойная посмеяния надменность твоя сделается предметом их насмешек; если, беспрестанно раздражаясь, осыпаешь их ругательствами; если всеми стараниями своими они не могут заслужить от тебя ласкового слова. Откровенность, честность, истинное человеколюбие, благородство и благоразумие во всех поступках - вот вернейшее средство к приобретению как всеобщего уважения, так и, в особенности, уважения и приязни подчиненных нам, которые видят нас без личины во всех расположениях духа, и против которых вряд ли можно долго притворствовать. Пословица: "каков барин, таковы и служители", - хотя стара, но тем не менее справедлива. Без сомнения, разумеется сие только о служителях, довольно долго находившихся в каком-либо доме, чтобы примениться к господствующему в оном тону; в сем же случае заключение сие справедливо. Камердинер-хвастун верно служит у хвастуна; скромные господа имеют вежливых служителей; в порядочных домах и служители благонравны и трудолюбивы, а сварливые и развратные бывают только у господ, которые сами сварливы и безнравственны. Из всего сказанного следует, что добрые примеры (многословные увещания совершенно излишни) - лучшее средство к образованию добрых челядинцсв.
(4) .
Сколь убедителен мой совет - ласково обращаться со служителями, - столь мало могу я одобрить, если кто открывается им во всей своей наготе; делает их поверенными в тайных своих делах и предприятиях; непомерным жалованием приучает к роскошной жизни; не довольно их занимает, предоставляет все собственной их воле; делает их неограниченными хозяевами своей казны и тем побуждает к обману; произвольно лишает себя всякой власти над ними; унижается до обращения с ними запанибрата, до подлых с ними шуток. - Между сотней таких людей едва ли найдется один, который бы не употребил во зло подобной слабости, которая даже нс приобретает привязанности. Доброжелательное, степенное, серьезное, всегда равное обращение, лишенное высокомерной важности; верное,
достаточное, но не чрезмерное, соответственное услугам жалованье; строгая точность везде, где требуется от них порядок и исполнение принятых ими на себя обязанностей; ласковость и снисходительность, если они испрашивают исполнения благоприличной просьбы, доставления какого-либо непорочного удовольствия; благоразумие в
распределении занятий, дабы не обременять их бесполезными работами и поручениями, только к нашей забаве клонящимися; не терпя, однако, праздности, заставляя их трудиться для самих себя, соблюдать всегда опрятность и стараться о своем образовании; пожертвование собственной пользой, если имеешь случай доставить им лучшее состояние; отеческое попечение об их здоровье, благонравии и доставлении способов к честному пропитанию, - вот вернейшие средства иметь хороших, верных служителей и быть от них любимым. Я присовокупляю еще совет - не держать слишком много служителей, а тем, которых имеем и иметь должны, платить хорошее жалованье, благоразумно с ними обращаться и с пользою их занимать. Чем более у кого служителей, тем хуже услуга.
(5).
Утонченный образ нашей жизни лишил обращение между отцом семейства и домочадцами его всей приятности и достоинства. Права и удовольствия отца семейства совсем исчезли; челядинцы не считаются более членами семейства, а только наемниками, произвольно нами удаляемыми, или нас оставляющими, коль скоро надеются получить в другом месте более свободы, удобства и жалованья. Включая часы, назначенные для прислуги, мы не имеем никакого права на них; не живем с ними, видим их только тогда, когда они по звону нашего колокольчика являются к нам из своих жилищ, по большей час+и нездоровых и до крайности неопрятных. Сия слабая, временная связь резкою чертой отделяет выгоды обеих сторон. Господин ищет сколь возможно дешевого наемника; разве только тщеславие или расточительность заставят употребить на него более; не заботится о том, что на старости сделается с бедным служителем; а сей последний, зная то, и ничего верного ввиду не имея, со своей стороны старается захватить все, что можно, чтобы сберечь денежку на черный день. Не трудно рассудить, какое сие имеет влияние на нравственность, образованность, доверие и взаимную приязнь. Правда, не все господа столь дурно и противоестественно обходятся со своими людьми; но где найдем в нынешние времена таких, которые, считая себя отцами и наставниками домочадцев своих, находили бы удовольствие в том, чтобы сидеть посреди них, наставляя их благоразумными и ласковыми разговорами, печась о нравственном и умственном их образовании; заботиться о будущей их судьбе? Правда также, что лишь малая часть служащих у частных людей так благовоспитанны, чтобы знать цену такого снисхождения и уметь оным пользоваться; но что же препятствует нам самим образовывать своих служителей, принимать их еще в детстве, до смерти удерживать при себе, как членов семейства, и соразмерно их заслугам и по всей нашей возможности улучшать их состояние? Я по опыту знаю все неудобства такого предприятия; сам несколько лет занимался сим планом, с частою неудачей сопряженным; труд наш не награждается, не признается; дети приходят в возраст, начинают чувствовать себя и уклоняются от отеческого надзора нашего. Нередко, однако, мы сами тому причиною, и не всегда поступки их против нас можно назвать неблагодарностью. Мы даем им воспитание, званию их нисколько не соответствующее, и потому, не составляя их счастья, делаем их недовольными своим состоянием; или же поступаем с ними и в зрелом возрасте, как с детьми. Желание свободы врожденно всем тварям; они думают избавится от ига, оставя нас; думают не иметь в нас более нужды, быть в состоянии сами управлять собою и сами себе советовать. Часто, однако же, такие люди раскаиваются в том, что нас оставили, когда на опыте узнают различие между господином и отцом семейства и получают ясное, верное понятие об истинной свободе. Все чужое, чего мы не знаем, кажется нам лучше, нежели то, что имеем, как бы хорошо оно не было. - Впрочем, в свете никогда не надобно надеяться на успех и признательность, а делать добро единственно из любви к добру. Не всегда, однако, потерян труд, кажущийся таковым, и влияние хорошего воспитания часто чрез долгое токмо время сказывается. И для других сеять приятно, а растить плоды для самого себя - есть заслуга самая обыкновенная.
(6).
Отец семейства имеет право требовать от своих челядин- цев строгого исполнения обязанностей; но никогда вспыльчивость не должна увлекать его до низких ругательств, а еще менее - до побоев. Человек благородный, силе только противополагает силу; никогда он не употребит оной против лишенного обороны.
Еще жестокосерднее лишать бедных служителей скудного их жалованья за малейшую неосторожность, например, если они что-нибудь повредят или разобьют. При сем случае я должен дать совет, которого пренебрегать не следует, сколь бы не казался он незначительным: старайся возбудить в служителях такое к себе доверие, чтобы они, коль скоро виною их что либо в доме пропадет или изломается, немедленно тебе о том сказали; замени тотчас пропавшее или изломанное, так, чтобы число вещей в твоем доме не уменьшалось. Если из дюжины чашек, тарелок, стаканов и тому подобного, нс достает хотя одной штуки, то и об остальном никто не позаботится надлежащим образом, и в короткое время все пропадает к убытку хозяина.
(7) .
С чужими служителями мы во всех случаях должны обращаться учтиво и ласково; в отношении к нам они люди свободные, или мы сами, служа Государям, не можем называться свободными. Сверх того, надлежит взять в соображение, что нередко служители имеют великое влияние на своих господ, в благосклонности коих мы можем иметь нужду; что часто мнение и речи низшего класса людей решают добрую или худую нашу участь, и, наконец, что сей класс гораздо взыскательнее, легче считает себя обиженным, всегда недовольнее своим содержанием, нежели люди, коих воспитание научило презирать мелочи.
(8) .
Не бесполезно, кажется, здесь предостережение избегать болтливости в обращении с парикмахерами, цирюльниками и модными торговками. Сии люди (впрочем, не без исключения) весьма склонны переносить вести из дома в дом, заводить сплетни и услуживать в подлых делах. Лучше всего обращаться с ними просто и сухо.
(9) .
Утайку съестных припасов, кофе, сахара и т.п. служители обыкновенно не считают за воровство. Хозяева обязаны лишать их всякой к тому возможности. К достижению сего лучшие средства суть следующие два: первое - собственный пример умеренности и обуздания своих желаний, и второе - время от времени давать служителям добровольно то, что бы могло возбудить их лакомство.
(Ю).
Мне надлежало бы сказать здесь нечто и о поведении служителей в отношении к их хозяевам; но я буду говорить о сем предмете в главе об обращении с людьми, кои выше нас званием: с богатыми и с вельможами. По сему скажу здесь только: служащий должен строго исполнять все принятые на себя обязанности, и лучше делать более, нежели менее; пользу господина должен он считать как бы свою собственную; поступать всегда открыто; и все дела свои выполнять с такою точностью и порядком, чтобы во всякое время быть в состоянии дать в них отчет; не употреблять во зло доверия и снисхождения своего господина; не обнаруживать недостатков того, чьим хлебом питается; не позволять себе ни в шутку, ни на самом деле преступать пределы уважения, коим он обязан тому, кому судьба его подчинила; равным образом должен служитель вести себя так, чтобы не только властителю своему никогда не подать повода презирать его или возлагать на него постыдные поручения, а напротив того, поступками своими дать ему почувствовать свое достоинство - достоинство человека, и если он способен к благородным ощущениям, заставить уважать себя, несмотря на разность положения в гражданском кругу. Блестящая наружность нс должна побуждать его к перемене своего состояния; пусть он прежде подумает, что всякое состояние имеет свои неприятности и неудобства, издали неприметные. Если при всей честности и осторожности в своих поступках он имеет несчастье служить господину неблагодарному, жестокому и несправедливому, и если скромное поведение не помогает, то пусть он переносит то терпеливо, без ропота и жалоб, пока не может избавиться от тягостного своего положения. Если же он найдет к тому средство, то пусть последует своим видам, но также пусть умалчивает о перенесенных им оскорблениях и удерживается от всякого мщения, злословия и сплетен! - Может, однако, случиться, что оскорбленная его честь будет требовать явного или судебного оправдания против сильного притеснителя, тоща должен он выступить прямо и смело, в твердом уповании на справедливость своего дела, и не страшась ни людей, ни бедности, ни пронырств, спасти свою честь, хотя бы сильнейший злодей лишил его всего прочего.
Об обращении с домовладельцами, соседями
и живущими с нами в одном доме.
(1) .
Начав от первоначальных и самых естественных соотношений людей между собою и переходя от понятий простых к сложным, я буду говорить теперь об обращении с соседями.
Новейшая наша философия не занимается такими мелочами, но я не достаточно еще для того просвещен и по убеждению говорю: "Непосредственно после членов своего семейства обязан ты соседям и домочадцам своим помогать словом и делом". Весьма приятно в городе, как и в деревне, если можем, в добрых соседях найти хорошее общество и обращаться с ними на дружеской ноге. В жизни нашей много таких случаев, когда и малейшая немедленная помощь делается для нас благодеянием, когда мы для отдохновения от трудных занятий, от тяжких забот желаем общества доброго человека, который бы близ нас находился; и потому не пренебрегай своими соседями, если они обходительного и дружелюбного характера. В уединении моем во Франкфур- те-на-Майне я три года наслаждался обществом жившего возле меня любезного семейства и всегда с удовольствием буду вспоминать о проведенных с оным приятных часах, к сожалению, слишком быстро протекших. Умная и приятная беседа сих достопочтенных людей развеселяла меня, примиряла с людьми, изглаживала из моей памяти многие перенесенные неудовольствия. - В больших городах думают, что к хорошему тону принадлежит не знать даже, кто живет в одном с нами доме. Это, по моему мнению, весьма безрассудно. Не знаю, что могло заставить меня ехать несколько верст, когда я у себя дома могу найти приятную беседу или скуку, за которой гоняюсь; или же рыскать по целому городу ради нужной мне услуги, между тем, как возле меня живет человек, который охотно бы оную оказал, разумеется, если я умел приобрести его дружбу и доверие. Я стыдился бы самого себя, если бы извозчики знали меня лучше моих соседей.
Никогда не должно, однако, навязываться тем, которые не могут от нас уклониться, живя под одною с нами кровлей, а наипаче не подсматривать за ними, не вмешиваться в их хозяйство, не разведывать о делах их, до нас не касающихся, и не разглашать о замеченных нами в них небольших недостатках. А так как слуги наиболее к тому склонны, то и надобно людей своих от того удерживать и из дома своего совершенно изгнать всякое наушничество.
(3) .
Есть небольшие угождения, которые мы обязаны оказывать нашим соседям, - угождения сами по себе незначительные, но за всем тем служащие к сохранению тишины и спокойствия, к приобретению нами благорасположения других, и которыми мы посему не должны пренебрегать. Например, не стучать, не шуметь, не хлопать в позднее время дверьми, не заглядывать в окна, на чужие дворы или в сады ничего не метать и тому подобное.
(4) .
Многие по безрассудству своему думают, что нет надобности беречь наемные дома, сады и другие вещи, и что при назначении платы приняты в расчет их порча и истребление. Не говоря уже о том, что последнее не всегда бывает, я думаю, что человек благовоспитанный не может находить удовольствия в том, чтобы произвольно портить что-либо, ему не принадлежащее, чем он другим досаждает, а себя делает ненавистным. Исправный плательщик, - вежливый, добропорядочный и опрятный, - скоро делается известным, охотнее и за сходную цену принимается жильцом, нежели иные богатые и знатные люди. За все время, как я живу своим домом, я ни с соседями, ни с хозяевами домов никогда не имел ни малейшего спора и могу сказать, что они по большей части со слезами со мною расставались.
Равным образом и домовладелец должен быть снисходительнее к своим жильцам, не вздорить за всякую безделицу, которая могла бы случиться, если б он и один жил во всем доме.
Если между людьми, живущими в одном доме или по необходимости ежедневно вместе бывающими, произойдут недоразумения, то немедленно должно объясниться, ибо ничто не может быть несноснее, как жить с людьми, которыми мы недовольны или с кем мы в несогласии.
ГЛАВА IX.
О взаимном соотношении гостя и хозяина.
(1) .
В древние времена имели высокое понятие о правах гостеприимства. И теперь еще права сии свято почитаются и соблюдаются в странах менее населенных, в тех, где при простых нравах менее богатства, роскоши и испорченности, а также в деревнях. Напротив того, в наших больших городах, где утонченный образ жизни начинает заступать место прямодушия, законы гостеприимства становятся уже только правилами вежливости, которые всякий по своим обстоятельствам и желанию признает и соблюдает или нет. И действительно, при нынешней, непрестанно возрастающей роскоши и многообразных злоупотреблениях добродушием людей, весьма простительно быть осторожным в гостеприимстве и справляться со своим кошельком прежде, нежели откроешь тунеядцам и блюдолизам свой дом, свою кухню и погреб. Кто по безрассудному тщеславию слишком далеко простирает свое гостеприимство, тот обманывает себя и других: себя, расточая средства, которые лучше бы мог употребить; других - потому, что под видом гостеприимства скрывает только свою хвастливость. О гостеприимстве знатных и богатых я уже и вовсе не говорю: скука, тщеславие и страсть к роскоши устраивают у них все наилучшим образом, и как тот, кто потчует хлебом и солью, так и тот, кто их принимает, очень хорошо знают, что это значит и как им себя вести. Но о гостеприимстве средних классов я скажу несколько слов и предложу некоторые правила, удобные к применению.
(2) .
Предлагай гостю своему то, что можешь с вежливостью, от искреннего сердца и с веселым лицом! Угощая чужого че-
ловека или друга, старайся менее показывать блеска, нежели порядка и доброжелательства, путешественников в особенности можно покорить дружелюбным приемом. Они ищут не дешевого или богатого стола, а возможности посетить хорошие дома и случая получить сведения о предметах, к цели их путешествия принадлежащих. Посему гостеприимство, оказываемое чужестранцам, весьма одобрительно. - Не смущайся приходом неожиданных гостей! Ничто не может быть неприятнее и несноснее, как видеть, что угощающий нас делает это неохотно и только из вежливости; или, что он тратится при этом сверх своего состояния; а также, если он непрестанно шепчется со своею женой или со служилыми людьми; бранится, если что-нибудь не так сделано; если он сам должен о всем хлопотать и потому не может разделять удовольствия своих гостей; если он и угощает охотно, но хозяйка считает каждый кусок, взятый гостями; если кушанья будет недостаточно, так что невозможно всех удовольствовать; если хозяева потчуют нас так, будто хотят сказать: "берите, все, что есть тут для вас, насыщайтесь на долгое время, чтобы не нужно вам было скоро опять приходить”; наконец, если мы должны быть свидетелями семейных раздоров и беспорядков. Одним словом, есть образ гостеприимства, дающий простому угощению несравненное преимущество над великолепными пирами. Искусство обращаться много тому способствует, и потому надобно знать сие искусство занимать гостя только приятными вещами, а в большом обществе заводить только такие разговоры, в которых все с удовольствием могут участвовать и показать себя с выгодной стороны. Робкого должным образом ободрить, печального - развеселить. Всякому надобно дать случай поговорить о чем-либо приятном для него. Общительность и знание людей должны служить в том руководством. Надобно к всем быть внимательным, все видеть, все слышать, не показывая ни малейшего принуждения или напряжения, не подавая вида, будто угощаем из вежливости, чтобы показать, что умеем жить, а не от чистого сердца. Не приглашай в одно время, не сажай за один стол людей, которые друг друга не знают, может быть даже ненавидят, друг друга не понимают или взаимно наводят себе скуку. Но все подобные угождения должно оказывать таким образом, чтобы, доставляя гостю удовольствие, не налагали на него принуждения. Если слуга по ошибке пригласит не того человека или не в надлежащий день, то приглашенный не должен приметить, что пришел нечаянно, или что посещение его приводит нас в замешательство или нам в тягость.
Иные бывают веселы и веселят других только в многочисленных обществах; другие, напротив, блистают и бывают на своем месте тоща только, когда приглашены одни или в малый семейный круг; все это надобно примечать и учитывать. Всякий, долгое ли или короткое время находящийся в твоем доме, хотя бы он был твой величайший враг, должен быть охраняем тобой от всяких преследований и оскорблений со стороны других. Всякий должен иметь у тебя полную свободу, как бы в собственном своем доме; предоставь его самому себе; не ходи за ним по пятам, коща он желает быть один; не требуй от него, чтобы он занимал тебя за то, что ты его поишь и кормишь; наконец, не уменьшай ласковости и хлебосольства, если друг твой останется у тебя долее твоего чаяния, и с первого дня не делай ему лучшего угощения, как такое, какое и в последствии продолжать можешь.
(3) .
Взаимно и гость имеет свои обязанности перед хозяином. Старинная пословица говорит: "рыбу и гостя не более трех дней можно держать в доме без порчи". Правило сие имеет исключение, но то в нем очень справедливо, что никогда не должно навязываться, а иметь довольно рассудительности, чтобы видеть, как долго присутствие наше может быть приятно и не обременительно. Не всегда можно иметь расположение и хозяйством своим распорядиться так, чтобы охотно принимать или долго удерживать у себя гостей. И потому надлежит избегать того, чтобы появляться вдруг или навязываться самому к людям, не на широкую ногу живущим. Обязанность наша есть сколь можно менее отягощать человека, нас гостеприимствующего. Если хозяину нужно говорить с кем-либо из своих домашних, или он занят другим делом, то должно тихо удалиться, пока он все необходимое не закончит. Надлежит также соображаться с принятыми в доме обыкновениями, с господствующем в семье тоном, точно как бы мы сами к оной принадлежали, требовать мало прислуги, довольствоваться малым, не вмешиваться в хозяйство, не досаждать причудами, и если чего, по мнению нашему, в угощении не доставало, или же что-либо в доме нам не понравилось - не насмехаться над тем на стороне.
(4) .
Есть люди, которые так дорого ценят свою хлеб-соль, что требуют за то похвалы, лести, угождений, частых посещений и Бог знает еще чего. Это, конечно, несправедливо. Умеренный человек требует только сытного стола, который и может легко получить за меньшую цену. Более или менее блюд - ничего не значит, и я, право, дорожу своим обществом и потерянным временем столько же, как и эти господа своими блюдами.
ГЛАВА X.
О взаимных соотношениях между
благодетелями и облагодетельствованными,
между учителями и учениками,
между заимодавцами и должниками.
(1) .
Благодарность есть одна из первых добродетелей. Кто оказал тебе добро, чти того! Благодари его не только словами, признательность твою изъясняющими, но ищи случая быть взаимно ему полезным. Если же такого случая не имеешь, то старайся по крайней мере в обращении с ним показать признательное сердце. Не соизмеряй сей признательности строго с важностью оказанного тебе благодеяния, но с доброю волей своего благодетеля. Не переставай быть ему признательным и тогда, когда он более тебе не нужен, или когда несчастья его постигнут и лишат наружного блеска.
(2) .
Но никогда не унижайся до подлого ласкательства, чтобы вымолить себе что-нибудь, или за оказанное покровительство сделаться недостойным рабом злого человека. Где долг и честность требуют, не будь там безмолвным свидетелем несправедливости, и никакая мзда да не заглушит голоса истины! Ты щедро воздаешь за благодеяние, исполняя обязанности истинного друга и говоря благодетелю своему все, что может быть ему полезно, даже с опасностью лишиться через то его покровительства. Не позволяй также
никому причислять себе в заслугу то, что он тебя уважал, хвалил и защищал. Ежели ты был того достоин, то он исполнял только долг, которым он и врагу своему обязан; ежели же ты того не заслуживал, то он поступал не так, как должен поступать человек справедливый и благоразумный, даже по отношению к своим друзьям.
(3) .
Весьма неприятно узнать по прошествии времени с худой стороны человека, которому мы многим обязаны. Неприятности сей, конечно, можно избежать, поступая так, как я выше уже сказал, то есть, сколь возможно менее принимать благодеяний. Не всеща, однако же, можно сего избежать, и потому, если случится быть чем-либо обязанным дурному человеку, я советую обращаться с ним со всем снисхождением, какое только честность и благоразумие позволяют, и молчать о нем, если только молчание сие не есть преступление; ибо в сем последнем случае всякая другая обязанность ничтожна. Как между людьми, совершающими благодеяния, так и между самими благодеяниями, есть различие. Есть незначительные угождения, которые без всякого опасения и от самых дурных людей принимать можно; их собственная вина, если они ценят оные дороже надлежащего. - В других важных случаях, напротив того, особенно если не знаем наперед, будем ли мы когда-либо в состоянии отплатить добром за добро, советую я лучше ни от кого ничего не принимать.
(4) .
Часто способ, каким благодеяние оказывается, большую имеет цену, нежели само благодеяние, которое может оным быть возвышено или же потерять всю свою цену. Мало кто знает важное искусство благородным образом делать добро; щадить чувствительность того, кому оное оказываем; не требовать ответных благодеяний; ни скрытным, ни явным образом не попрекать в том, что оказал когда-то благодеяние; избегать благодарности, не искать оной, не отнимая, однако же, у признательного сердца случая к исполнению сей обязанности. Тот дает вдвойне, кто дает немедленно и в свое время, без просьбы и с удовольствием. Давай охотно! Чувствительное сердце блаженствует, благотворит самому себе, когда может споспешествовать к счастью ближнего. И
потому делай добро охотно, но не будь расточителен в своих благодеяниях! Будь услужлив, доброжелателен, но не навязывай никому своих услуг. - Не требуй ни признательности, ни награды. Усугубляй осторожность и снисхождение в обращении с теми, которым ты сделал добро, опасаясь возбудить в них подозрение, что ты хочешь вознаградить себя за свое благодеяние, дав им почувствовать перевес свой над ними, позволяя себе многие вольности против них, потому что они должны молчать из благодарности. Нередко скромность требует не принимать взаимных услуг облагодетельствованного нами; часто, однако, великодушие велит нам доставлять ему случай малыми услугами, которым можно давать высокую цену, как бы платить нам за большие услуги, дабы тем уменьшить обязанность с его стороны. Не гони просящих от дверей дома твоего! Если кто просит у тебя совета, помощи, благодеяния, то выслушай его с участием, с вниманием; дай ему договорить, представить тебе свое дело, свою нужду, не прерывая его. Если не можешь исполнить его просьбы, то скажи ему причину без обиняков, но и без оскорбительных выражений. Не прибегай к ложным отговоркам, к пустым обещаниям! Не навязывай никому подарков или благодеяний, когда можешь предвидеть, что честолюбие или тщеславие не позволит принять оные без взаимного подарка или взаимной услуги. Впрочем, ссылаюсь я на то, что сказано мною о сем предмете в статье 12-й 1-ой части.
(5) .
Никакое благодеяние не может быть значительнее нравственного и умственного образования. Кто содействовал в содеянии нас благоразумнейшими, лучшими, счастливейшими, - тот должен быть уверен в вечной признательности нашей. Ежели он сделал и не все, чего бы мы теперь в зрелых летах при высшей степени образованности потребовали бы от учителя и наставника, - за всем тем мы должны быть благодарны и за малое, нами от него принятое.
Вообще, особенное заслуживают уважение все те, кто тщательно посвящает себя великому делу воспитания. Образовать людей - поистине тяжкий труд, который никогда не может наградиться деньгами. Самый последний школьный учитель не менее важен и полезен для государства, как и первый государственный чиновник; а так как обыкновен
но
но награда за труды его весьма скудная, то что может быть справедливее, как услаждать жизнь его и облегчать лежащее на нем бремя по крайней мере некоторыми наружными знаками уважения? Стыдиться должны люди, обращающиеся с воспитателем детей своих, как со слугою! Пусть они рассудят (если не умеют чувствовать, как неблагородно такое обращение), сколь вредное сие имеет влияние на образование юношества. Прискорбно видеть, как во многих знатных домах наставник детей униженно сидит за столом Превосходительных господ; не смеет молвить слова или в каком-либо отношении поставить себя наряду с прочим обществом; как подчиненным ему детям от родителей, чужих людей и даже служителей отдается преимущество пред ним, который, если строго исполняет свои обязанности, застуживает названия первого благотворителя всего семейства! Правда, между сими людьми есть такие, которые вне своего кабинета представляют столь жалкую фигуру, что с ними почти невозможно лучше обращаться; но сие нисколько не опровергает того, что я сказал об уважении, коим всякий званию сему обязан. - Горе родителям, вверяющим воспитание детей своих таким людям, которые сами не имеют оного!
Если же ты нашел почтенного друга, принявшего на себя воспитание твоего сына, то недовольно того, чтобы ты обращался с ним с ласкою, уважением и признательностью; ты должен дать ему полную свободу беспрепятственно следовать своему плану воспитания; с той минуты, когда вверяешь ему своего сына, ты вместе с тем передаешь ему все главнейшие родительские права. - Но все сие принадлежит более к рассуждению собственно о воспитании и здесь неуместно о том распространяться. По сему умалчиваю я об обращении учителей и наставников с их подчиненными и спешу далее.
(6) .
Об обращении с должниками и заимодавцами я мало только могу сказать. Будь снисходителен, справедлив и вежлив в обращении с первыми! Не думай, что тот, кто тебе должен, сделался чрез то твоим рабом; что он обязан сносить от тебя всякие унизительные поступки; не должен ни в чем тебе отказывать; вообще, не воображай, что богатство кому-либо дает право ставить себя выше других! - Заимодавцам своим плати исправно и верно держи свое слово. Не смешивай честного человека, живущего умеренными процентами со своего капитала, с безбожным ростовщиком: таким образом ты всегда будешь иметь доверие и в нужде найдешь людей, которые без вреда себе тебе помогут.
ГЛАВА XI.
Об обращении с людьми в разных положениях,
связях и отношениях.
(О-
Прежде всего нечто об отношении к врагам нашим. - Не оскорбляй никого с намерением; будь дружелюбен, услужлив, благоразумен, осторожен и прямодушен во всех твоих поступках; не позволяй себе ничего, что может вредить другому; не разрушай ничьего благополучия; не клевещи ни на кого; умалчивай лучше о том, что ты действительно худого знаешь о ком-либо, если не имеешь обязанности или если благо других людей не требует непременно говорить о том! Я не говорю, что поступая таким образом, ты не будешь иметь врагов, но по крайней мере, если и затем зависть и злоба станут тебя преследовать, ты будешь уверен, что не дал повода к неприязненности.
Не всеща состоит в нашей воле быть любимыми, но всегда от нас самих зависит не быть презираемыми. Без всеобщей похвалы, всеобщего одобрения легко можно обойтись; но во внутреннем уважении не могут отказать благоразумному и правдивому человеку даже самые злодеи, а тесных друзей надобно только двух или трех, чтобы быть счастливым.
Если хочешь безбоязненно жить между людьми, то не беспокойся тем, что не все они считают тебя добрым и умным. Чем более кто имеет отличных качеств, тем более он должен быть готов переносить от злословия слабых и дурных людей; те же, напротив того, которых превозносит всякая чернь, знатная и подлая, обыкновенно люди самые посредственные, бесхарактерные или льстецы и низкие лицемеры. Нетрудно склонить к себе людей, даже тех, которые наиболее против нас предубеждены, нередко одним даже разговором наедине, если только употребить к тому старание и узнать слабую сторону таких людей. Но это подлое, недостойное честного человека искусство. - Да и какая мне нужда до того, в мою ли пользу или против меня убеждены люди, не знающие моего сердца, даже никогда меня не видевшие?
Не жалуйся никогда на угнетения и врагов, если не хочешь умножить число сих последних; есть множество подлых. робких тварей, которые не имеют мужества явно восстать против человека достойного, но мгновенно восстанут, коль скоро увидят тебя смущенным, устрашенным и беспомощным; и сии-то самые твари, сколь ни презрительны они в глазах твоих, могут навлечь тебе тысячи неприятностей. Мужественный человек должен сам себя защищать. Имей самонадеянность; показывай твердость духа, и ты будешь удерживать в страхе целые толпы бездельников! Всякий так много принужден бывает бороться в этом мире, всякий имеет столько собственных своих дел, что напрасно было бы искать союзников, которые при первом же случае, где дело идет о собственной безопасности, не предпочли бы тебя оставить. Человек, который показывает вид, будто не примечает совсем, что его преследуют и иногда говорит: "слава Богу! дела мои идут хорошо; я имею друзей", считается сильным союзником, которого надобно щадить, между тем как на покинутого всеми всякий нападает.
Никогда не раздражайся и не будь груб против своих врагов ни на словах, ни на письме. Если руководят ими злонамеренность и страсти, как то обыкновенно бывает, то не вдавайся ни в какие изъяснения с ними! Дурные люди лучше всего наказываются презрением, а злословие легче всего опровергнуть тем, чтобы вовсе об оном не заботиться.
И потому, если тебя безвинно опорочивают или на тебя клевещут, показывай благородную гордость в своем поведении: время все откроет.
Не все злодеи нечувствительны к благородным, великодушным по отношениям к ним поступкам. Сим оружием защищайся, доколе возможно, от своих врагов! Они не должны страшиться твоего мщения, но боятся иногда унизить себя в общем мнении, продолжая преследовать человека всеми уважаемого.
Если же они и тогда не оставляют тебя в покое и только чрез молчание твое делаются отважнее, то покажи им однажды со всею твердостью и силой, чтобы ты мог сделать, если бы хотел! Но не избирай никогда кривых путей! не входи в связь с дурными людьми, не'соединяйся с бездельниками против своих врагов, но восстань против них один, мужественно, быстро и у всех на виду. Едва можно поверить, сколь много может сделать один решительный человек с чистою совестью против множества бездельников.
Будь строптив только против сильных, превозмогающих тебя врагов! Щади побежденного тобою несчастного; умалчивай о несправедливых поступках его против тебя, коль скоро он не в состоянии более тебе вредить, коль скоро общее мнение против него! Злодей, конечно, употребит все средства, чтобы не допустить до того; чувство несправедливости по отношению к нему делается в глазах его преступлением со стороны того, кого он сам злостно оскорбил. Но, наконец, все необходимо должно открыться, и тогда со скромностью наслаждайся своим торжеством!
Не отвергай руки, простертой к примирению! Забудь все оскорбления, хотя бы ты должен был опасаться, что при первом случае вражда к тебе возобновится с новой силой. Будь осторожен, но не показывай недоверчивости! Лучше быть вторично безвинно оскорбленным, нежели однажды огорчить и раздражить человека, который искренно желает примирения! Надобно уметь прощать и без просьбы о том.
Часто имеем мы удобнейший случай узнать характер человека тогда, когда он нас оскорбляет. Примечай, старается ли он просьбою о прощении загладить свою вину? - каким, образом? - в то же ли самое или чрез долгое время? - публично или наедине? - почему не в то же время и не в присутствии других? - По упрямству ли, тщеславию или робости? - Делает ли он сам первый шаг или не заботится о том? или еще сам сердится, раздражается против оскорбленного им? - Почему? по легкомыслию ли или злости? - Старается ли приукрасить свой проступок; делает ли увертки, искажает ли дела, чтобы казаться правым? - Примечая подобные сему черты, можно и в самом детстве предугадывать будущий характер каждого человека.
Если ты кого-либо оскорбил, то сколь возможно поспеши загладить свою вину не унизительным образом, но от искреннего сердца. Невозможно постановить правила для всех особых случаев; я замечу только, что есть люди, которые при малейшем снисхождении к ним делаются высокомерными и склонными к обидам; сделав таким людям маловажное оскорбление, которое часто только в их воображении существует, не должно слишком много пред ними извиняться. а лучше стараться впредь осторожным обращением заставить их забыть нашу опрометчивость.
Чем знатнее преследуемый врагами человек, тем необходимее для него пользоваться выше приведенными правилами. Нередко самые незначительные, презираемые люди бывают причиною падения Министров потому только, что последние при первом нападении показывают боязливость и недостаток веры в собственные силы.
Впрочем, весьма справедливо утверждение многих, что враги наши часто невольно бывают лучшими нашими благодетелями. Они обращают внимание наше на недостатки, скрываемые от нас тщеславием и снисходительностью пристрастных людей. Злословие их поощряет нас к тщательному приобретению уважения людей достойных; присматривая за всеми нашими поступками, они научают нас быть осторожными, дабы не дать им перевеса над нами.
Никакая вражда не бывает сильнее возникшей между рассорившимися друзьями. Тщеславие наше тому причиной; мы стыдимся, что были игрушкою бездельника; всеми способами стараемся показать его теперь в самом дурном виде, дабы пред всеми оправдать разрыв с ним. - Прискорбно видеть, как даже благородные, но друг против друга раздраженные люди стараются очернить друг друга, чтобы оправдать себя в собственных своих глазах. Но я выше в VI главе говорил уже об обращении с друзьями по разрыву.
(2) .
Мы нередко бываем в большом замешательстве, когда по обстоятельствам должны обращаться с людьми, которые во вражде между собою. Будучи в согласии с одною стороной, легко можно рассориться с другою, а часто и с обоими, если только без спросу или неосторожным образом вмешаться в их дела. Я советую иметь в таком случае ввиду следующие правила предосторожности:
Избегать, сколько возможно, обращения с людьми, во вражде между собою находящимися.
Если нельзя того избежать, например, не разорвав старинной связи, то старайся по крайней мере сторониться от всякого участия в раздоре! Требуй даже, чтобы и в разговоре с тобою не было об оном упоминаемо! С правилом сим тогда особенно должно соображаться, когда два близких друга внезапно сделаются врагами. Не клонись ни на ту, ни на другую сторону, если они жалуются тебе друг на друга. Пусть ссора их будет важная или пустая, от одного неосторожного слова происшедшая, пусть оная прекратится или обратится в продолжительную вражду - ты во всяком случае будешь виноват в глазах их, к чему бы ты ни советовал: к добру или к худому.
Если же не можешь избежать участия в том, то удерживайся наипаче от двуличия! Не говори одному во вред другого и обратно; напротив того, ежели ты необходимо должен изъяснить свое мнение, говори всегда, как подобает честному и правдивому человеку!
Еще постыднее сего двуличия поступки иных людей, которые подливают масла в огонь и продолжают вражду для того ли, чтобы извлечь из того собственную пользу, сделаться ли чрез то важною особою, или по зложелательное™ и страсти к проискам.
Если ты не довольно хорошо знаешь ссорящихся; если они не близкие тебе друзья; если ты не совершенно уверен, что имеешь дело с людьми благородными и разумными, коих вражда происходит от недоразумения или других заблуждений, которые посторонний легко разрешить может, наипаче если злонамеренность, корыстолюбие, сварливость имеют в том участие, а следовательно, судя по характеру обеих сторон, нельзя ожидать искреннего примирения, - во всех таких случаях не бери на себя роль примирителя! Ты будешь в опасности сам рассориться с одною из двух сторон, а нередко и с обеими.
Наконец, если нет никакой возможности избежать того, чтобы не принять той или другой стороны, то не принимай стороны сильного против слабого, как то обыкновенно делают подлые люди, а еще менее должно выжидать, кто кого пересилит, и потом оставить угнетенного пронырства ми; напротив того, не обращая внимание ни на знание, ни на дружбу, родство и ласкательство, руководствуясь одною только справедливостью, с мужеством и непоколебимою твердостью прими сторону того, о ком рассудок говорит тебе, что он прав, и будь ему верен, что бы из того ни последовало!
(3) .
Обратимся теперь к больным и страждущим. Кто когда- либо чувствовал, сколь благотворна в болезни тихая, скромная, рачительная попечительность, тот найдет бесполезным. что я скажу о том несколько слов. Хождение за больным и обращение с ним, конечно, должно соображаться с болезнью страждущего, почему и нельзя постановить определенных правил; но что вообще можно сказать о сем предмете. то пусть найдет здесь место.
Есть болезни, в которых веселость, развлечение и приятная беседа много способствуют к выздоровлению; есть другие, в которых одно только спокойствие и тихое попечение могут доставить страждущему облегчение. И потому- тщательно должно примечать, которого из сих двух способов надобно придерживаться.
Признаюсь, что в тяжких болезнях прислуга наемных людей всегда была для меня приятнее, нежели нежная заботливость друзей. Первые научены опытом, ходят за больным с неутомимым терпением, хладнокровием и строгою точностью, не заботятся о наших причудах и не страждут вместе с нами; последние, напротив того, особливо, если нервы наши имеют высокую степень раздражительности, излишнею своею заботливостью становятся нам в тягость, не умеют довольно осторожно с нами обходиться, вопросами своими выводят нас из терпения и соболезнованием своим, в глазах их изображенным, усугубляют наши страдания; сверх того, мысль, что так много их беспокоим, боязнь оскорбить их изъявлением неудовольствия налагает на нас мучительное принуждение. Итак, если кто сам хочет ходить за своим другом, тот должен стараться подражать опытным прислужникам, сколь можно менее беспокоить больного, делать все споро, так, как он, по-видимому, желает, не роптать, если больной иногда сердится или ворчит. Мы не чувствуем, как ему тяжело, как расстройство телесных сил действует на душу. Впрочем, человек, строго привыкший наблюдать за собою, может всегда превозмочь себя и даже в самых тяжких болезнях иметь над собою столько власти, чтобы напрасно не отягощать тех, которые имеют о нем попечение.
Не усугубляй страданий больного весьма чувствительного, нежного сложения беспрестанными соболезнованиями и опасениями.
Не говори о предметах, неприятных для него и в здравом состоянии, о хозяйственных недостатках, о смерти, об удовольствиях, в которых он не может принимать участия.
Над людьми, больными только в воображении, не должно насмехаться или стараться убедить их в том, что они здоровы; сие производит действие совсем противное; не должно, однако же, и утверждать их в собственном заблуждении, а только показывать совершенное равнодушие, на жалобы их отвечать молчанием и, если болезнь их душевная, стараться благоразумно избранным развлечением переменить их мысли.
Есть также люди, думающие возбудить участие других, притворяясь нездоровыми. Слабость самая безрассудная! На изнеженных вертопрахов, а не на лютей разумных, душевные и телесные недуги могут действовать с сей стороны, и только в веке всеобщего изнеможения можно выиграть что-нибудь жалобами на сухощавость, слабость зрения, желудка и расслабление членов. Надлежит стараться отвратить таких людей от сих глупостей, убедить их, что лучше возбуждать удивление, ежели сожаление, и что ничто не делает столь выгодного впечатления, как человек здравый телом и душой, предстоящий в полной силе и цвете, яко украшение всего бытия.
Наконец, в болезнях, в коих душа много имеет власти над телом, в коих скорбь душевная увеличивает болезнь и препятствует выздоровлению, надлежит употреблять все усилия свои к тому, чтобы водворить в душе больного веселость, терпение, отраду и надежду.
(4) .
Еще снисходительнее и осторожнее должно поступать с людьми, гонимыми роком, - с несчастными, неимущими, угнетенными, изгнанными, униженными, с заблудшими и преступившимися. Скажем несколько слов о каждом из сих классов в особенности.
Помогай неимущим, если Бог даровал тебе к тому средства! Не гони бедных от дверей дома твоего, если без несправедливости к приближенным тебе можешь сделать хотя малое даяние. Как бы мало или велико оно ни было, делай его от доброго сердца и, как я уже изъяснил выше, говоря о благодеяниях, - приличным образом. Не выискивай слишком: сам ли виновен в своем несчастьи человек, которому ты можешь помочь, или нет! Кто во всем свете совершенно невиновен в постигающих его бедствиях, если все строго исследовать? - Ежели же ты не хочешь или не можешь ничего дать, то не прибегай к пустым отговоркам или к ложным обнадеживаниям; не отказывай бедному чрез людей твоих, проволакивая его от одного дня до другого! Наипаче не позволяй себе в оправдание своего жестокосердия говорить грубости, оскорбительные поучения тому, кому отказать решился; скажи ему сам в коротких, но ласковых словах, почему ты не можешь или не хочешь ничего дать! Сделай с первого слова то, что хорошо и благоразумно, и не ожидай, чтобы повторными просьбами старались тебя смягчить. Не будь, однако, расточителен; руководствуйся в благодеяниях с обязанностями своими к себе и другим; не расточай бродягам, праздным тунеядцам того, на что имеют право старцы, немощные и угнетенные несчастиями! Малое даяние твое да сопровождается утешительным словом, добрым советом, ласковым, сочувствующим взором! Обращайся крайне разборчиво с особами, в неприятных домашних обстоятельствах находящимися! Они обыкновенно весьма чувствительны, легко думают, что за бедность их презирают. Деньги, к несчастью, слишком много имеют влияния на чернь всех званий. Не принадлежи к числу сей черни! Чти достойного бедняка пред лицом всего света! Старайся доставить ему хотя несколько приятных мгновений, если не можешь поправить его состояния! Вообще все несчастные недоверчивы и считают всех предубежденными против себя. Старайся вывести их из сего заблуждения, приобрести их доверие! Не отворачивайся от плачевных зрелищ! Не убегай жилища нужды и бедности! Надлежит ознакомиться с бедствиями человеческого рода, чтобы уметь соболезновать страждущему другу. Где боязливый бедняк втайне вздыхает, не смея приступить с просьбой о помощи, где несчастья подавляют трудолюбивого человека, видевшего некогда лучшие дни, где многочисленное, честное семейство при всем напряжении сил трудами рук своих не может приобрести столько, чтобы защитить себя от голода, холода и болезни, где на жестком одре проливаются горькие слезы, и рыдания прерывают тишину ночи, - туда, друг страждущего человечества, туда, благотворитель! обрати свой взор! Там ты можешь употребить вверенные тебе ■ Всемогущим Творцом богатства, там принесут они тебе выгоды, каких никакой банк на земле дать не может.
У кого нет денег, тот не имеет и бодрости духа. Он везде опасается унижения и от того везде показывает себя не с
выгодной стороны. - Ах! ободри такого несчастливца! чти его, если он того заслуживает, и убеди к таковому же поступку и друзей своих!
Есть, однако, страдания, тягостнее бедности и нищеты: душевные скорби, поедающие все жизненные силы! Ах! щади скорбящего; имей о нем попечение! Старайся ободрить, утешить его, возбудить в нем надежду, излечить сердечные раны его; если же не можешь облегчить бремя, его подавляющее, то помоги ему нести оное; пролей с ним слезу братского соболезнования! Соображайся, однако, всегда с рассудком! Бывают горестные минуты, в которые вся философия бесполезна; тогда нежное сочувствие есть лучшее утешение. Бывают скорби, истребление коих надобно совершенно предоставить времени; бывают печали, облегчаемые только уединением; бывают случаи, в коих должно употреблять твердые, сильные убеждения, возбуждать мужество, веру в собственные силы; бывают и случаи, в коих надлежит употреблять силу, чтобы исторгнуть страдальца из бездны отчаяния. Благоразумие во всяком из сих особых случаев должно научить нас, какие употребить нам средства.
Несчастные охотно присоединяются друг к другу. Но вместо того, чтобы утешать друг друга, они только жалуются, тем большей предаются печали и теряют всякую надежду. Я предостерегаю от сего и советую всякому удрученному печалью, ежели ни собственный рассудок, ни развлечения не облегчают его состояния, прибегнуть к обществу благоразумного, несентиментального друга и с помощью его стараться обратить мысли свои на предметы, горести его не питающие.
Есть люди, которые при всяком поводе к печали становятся не столько печальными, сколько брюзгливыми, сварливыми, даже коварными, так, что они невинных заставляют страдать, когда что-нибудь делается не по их желанию. Сердце благородное горестью смягчается. И самый мизантроп, раздраженный судьбою, если он только добрый человек, будет мрачен и, смотря по темпераменту своему, иногда нетерпелив и вспыльчив; но никогда с намерением не возложит на другого бремя скорби своей, и сие тем менее, чем горесть его сильнее.
Большая часть людей соболезнуют только безмолвной печали и чувствуют неудовольствие при громких жалобах, может быть потому, что сими последними как бы хотят принудить участвовать в оных.
За угнетенных, унижаемых и гонимых должно вступаться в той мере, как рассудок то позволяет, и если мы покровительством своим вместо пользы не причиняем вреда. Не только сие есть обязанность, когда дело идет о деятельной помощи и спасении отдельного честного человека, но и во всяком кругу людей, в коем скромные заслуги так мало примечаются и даже презираются пустыми вертопрахами, где чины и наружный блеск затмевают внутреннее достоинство, где говоруны и ветреники заглушают голос благоразумного, должно поставить себе за правило отличать почтенного человека, безмолвного и смущенного, никем не вопрошаемого, которого всякий презирает, унижает, осмеивает; и стараться ласковым и почтительным разговором ободрить его. Надобно только дать ему случай приличным образом вступить в разговор, и всякий тогда удивится, увидя, что это совсем другой человек. Часто я внутренне огорчался, видя, как обращаются Штаб-Офицеры с молодыми людьми, достигшими уже первой степени, чтобы со временем взойти и на ту степень, на которой стоят первые, как поступают с учителями в знатных домах, с собеседницами знатных безумных дам, с деревенскими девушками в обществе тощих городских барышень, с молодыми конторщиками в обществе их хозяев. Везде, где я имел некоторый вес, я считал за честь извлекать таких мучеников из томительного их положения и заводить с ними разговор, когда все их оставляли.
Часто я имел случай делать странное замечание, а именно: зависть и ненависть преследуют каждого счастливца; злоба и пронырство не прежде успокаиваются, как подавив псе их превосходящее. Но едва счастливец падает, как все, даже его гонители, считают честью для себя принять его сторону, разумеется, тогда только, когда уже нет надежды, чтобы это могло его восстановить. Можно почти сказать, что не совсем тот несчастлив, кто имеет еще врагов.
Между всеми несчастливцами заблудшие и преступив- шиеся, без сомнения, наиболее заслуживают сожаления. Под сими наименованиями разумею я тех, которые, будучи первым поступком вовлечены в бездну преступлений, подавили в себе всякое чувство добродетели, получили наклонность к пороку, потеряли упование на Бога и людей, не имеют даже духа помыслить о возвращении на путь истины и добродетели. Они, говорю я, наиболее достойны сожаления, ибо лишены единственного утешения, могущего поддержать нас и в самом лютом страдании: внутреннего убеждения, что не самовольно навлекли на себя свою участь. Сии несчастные заслуживают не только сожаление, но и наше снисхождение, наши наставления и, буде еще есть время, нашу помощь. Мы не судили бы так строго, не гордились бы своими добродетелями, часто случайными и от сложения нашего происходящими, мы бы простерли руку помощи споткнувшемуся, старались бы восстановить падшего, если бы всегда довольно имели благоразумия, снисхождения и беспристрастия, чтобы рассудить, сколь легко слабое сердце человеческое заблуждается, сколь велика сила соблазна, когда пылкие страсти и обольстительный случай соединяются, сколь привлекательна наружность некоторых пороков, которые часто скрываются под личиною философии и софистическими умствованиями умеют заглушать внутренний глас лучшего убеждения, что нужен только один малейший шаг, чтобы сделаться жертвою хитрого обмана и постепенно далее и далее заблуждаться в ужаснейшем лабиринте; если бы хотели помыслить, как часто гонения рока, отчаяние и лучшего человека превращают в злодея и преступника, как несправедливое, гнусное подозрение может сделать его тем, чем его считают, если б со смирением хотели признать, что стечение тех же самых внутренних и внешних обстоятельств, коими он доведен до падения, и нас могли бы сделать тем, что он есть - о! тогда мы не были бы столь строги и немилосердны. - Но не значит ли сие проповедовать глухим ушам? - пусть так! но сердце влечет меня, и я не могу обойти сего предмета молчанием. Итак, приступим к делу! - Ничто не исправляет менее, как сухие, нравственные поучения. Мало есть людей, даже между самыми порочными, которые бы не умели наговорить множества превосходнейших поучений об обязанностях человека; жаль только, что страсти изъясняются красноречивее рассудка. И потому, если хочешь сему последнему дать перевес над первыми, то надлежит тебе знать искусство, как нравственные наставления свои облекать в прелестную одежду и привлекать на свою сторону не только рассудок, но вместе сердце и чувственность того, кого исправить желаешь; речь твоя должна быть пылкая, где нужно, украшена всеми цветами воображения, должна увлекать, потрясать душу. Но надлежит, чтобы тот, с кем ты говоришь, уважал и любил тебя, чувствовал к тебе приязнь; чтобы ты возбудил в нем чувство ко всему изящному и хорошему; чтобы на пути, к которому ты возвратить его хочешь, он видел пред собою честь, радости и наслаждения. Обращение с тобою, твой совет должны сделаться для него необходимостью. Никогда ты сего не достигнешь, если предстанешь перед ним в образе надменного, строгого законодателя; если наскучишь ему нравственными своими уроками, утомишь его замечаниями о прошедшем, которого переменить уже нельзя; станешь доказывать, как бы все было, ежели бы не было так, как есть, ежели бы он последовал т воим советам. - Ничто не может более развратить человека, как явное изъявление презрения и продолжительная недоверчивость к исправлению его. Кто истинно желает исправить совращенного с пути добродетели, тот должен щадить его, показывать хотя наружный вид, что всего от него ожидаешь, что всего надеешься от благих его намерений, и дать ему разуметь, что, возвратясь на сей путь, он безопаснее будет от всех обольщений, нежели тот, кто никогда с оного не сходил. Если он действительно начнет исправляться - хотя бы исправление его сначала было притворное и принужденное - тогда покажи ему, как с каждым днем уважение твое к нему возрастает. - Если он одарен умом, то скоро увидит, может ли впоследствии обмануть тебя притворною наружностью. - Не укоряй его никогда даже самым скрытным образом в прошедших его заблуждениях и кажись обращающим внимание только на настоящее его поведение! Не скоро искореняются пороки, обратившиеся в привычку, и потому возвращающаяся небольшая наклонность к оным не должна удивлять тебя; усугуби тогда силу своего красноречия и избранных тобою к исправлению средств, но не теряй терпения сам и не лишай оного исправляемого тобою! К чести человечества и к усугублению своего рвения имей веру, что никто не может пасть и развратиться до такой степени, чтобы никакими способами и усилиями нельзя было его исправить! А вы, которые живете в большом свете и ежеминутно готовы изгнать из своего общества всякого, кто двусмысленным или другим поступком унизил, иногда только сделал себя смешным в ваших глазах, между тем как между вами есть сотни таких, которые то же самое тайно делают или готовы сделать, если найдут к тому случай; помыслите, что на вас падет вся ответственность, когда отверженные вами предадутся отчаянию, постепенно погрязнут в разврате, не имея входа в ваши дома, изберут себе общество, долженствующее довести их до высшей степени порока, и, наконец, вашею виною погибнут навсегда, безвозвратно!
ГЛАВА XII.
О поступках в различных случаях
человеческой жизни.
(1) .
Во многих случаях я говорил о присутствии духа и хладнокровии как о важнейших качествах во всех делах; наиболее же необходимы оные в очевидных опасностях, собственных или чужих. В критические минуты спасение часто зависит от решительности. И потому не теряй времени в пустых разговорах; подави излишнюю чувствительность и не плачь там, где надобно действовать! Не теряй присутствия духа в опасностях от огня, воды и тому подобных, где с потерею оного часто теряется все, когда тех, кого мы спасти можем, иногда насильно должно принудить вверить себя нам. Особенно нужно присутствие духа в случаях внезапных нападений воров и разбойников. Последние почти всегда или боязливы, или в отчаянии своем не довольно осторожны. В таком случае один решительный, хладнокровный человек сильнее десяти нападающих на него мошенников. Надлежит, однако, хорошо подумать, полезно ли или вредно защищаться огнестрельным или другим оружием; не лучше ли сделать тревогу или же предаться своей участи, уступить силе и пожертвованием имущества искупить свою жизнь. Невозможно предписать общих в сих случаях правил. Но, дабы всегда быть готовым к таким случаям, я советую всякому в спокойные минуты воображать себя в подобном положении и придумывать для руководства лучшие по своему мнению средства. Я считаю важною частью воспитания обращать внимание детей на нечаянные происшествия всякого рода не только вопросами, как бы они в том или другом случае поступили, но иногда действительно приводить их в замешательство, чтобы испытать их тем и приучить к присутствию духа.
Желательно было бы, чтобы кто-нибудь принял на себя труд начертать общие правила, как путешествовать с удовольствием, пользою и без больших издержек; в каких местах удобнее ехать в карете; в каких лучше верхом и так далее. Хотя некоторые примечания по сему предмету разбросаны в разных описаниях путешествий, за всем тем книга, в которой бы оные все были собраны, по мнению моему, не была бы бесполезной. В книге об обращении с людьми может быть приведена только малая часть сих правил; нельзя однако и вовсе умолчать об оных; посему я приведу некоторые замечания насчет того, как поступать в путешествиях и с путешественниками.
Отправляясь в путь, весьма благоразумно предварительно ознакомиться посредством книг или изустных расспросов с избранным путем, с достопримечательностями тех мест, которые посетить желаешь, с тем, что где соблюдать и чего избегать должно, а не менее того с ценами и необходимыми издержками, дабы после не подвергаться обманам, замешательствам и не упустить ничего, примечания достойного.
Человек образованный, с познаниями, талантами, добрыми нравами и именем не имеет надобности в таком множестве рекомендательных писем, какое большая часть обыкновенных путешественников берут с собою. Он везде найдет средства приобрести знакомство и уважение, не налагая принуждения себе и другим. Часто бывает, что заводится знакомство с двумя особами, враждующими между собою. Благоразумие велит в чужом доме, куда получишь вход, не говорить сначала, пока еще не знаешь сих мелочных обстоятельств, о прочих своих связях, а при удобном случае упомянуть, что, будучи чужим человеком, не желаешь и знать о подобных несогласиях.
Легко можно ошибиться в расчете о путевых издержках, и потому я всякому советую не только иметь всегда в запасе по крайней мере третью часть денег сверх сделанной сметы, но и принять такие предосторожности, чтобы во всех главных местах, где останавливаться намерен, быть адресованным к верным людям или иметь другие средства, чтобы в непредвидимых случаях избавляться от неприятностей и замешательства.
В Германии по причине многообразия денежной монеты более, нежели во всякой другой земле, надобно остерегаться при размене денег. Часто случается, что трактирщики обманывают в том проезжающих или дают им такие деньги, которые на следующей станции не принимаются.
Многие нигде не останавливаются, а едут день и ночь. Это хорошо для того, кто хочет избежать дорогих издержек в постоялых дворах и трактирах, кто должен спешить к месту своего назначения или так хорошо уже знаком с местами, которые проезжает, что не может найти в оных ничего для себя достопримечательного. Во всех других случаях советую я лучше делать малые путешествия с духом наблюдательным, нежели большие для того только, чтобы до больших городов знакомиться только с почтмейстерами и ямщиками.
Если желаешь распространить круг познаний своих о народах и землях, то наблюдай людей всех состояний. Люди хорошего тона во всех Европейских странах и столицах сходны между собою, и самый только народ или, лучше сказать, среднее состояние оного сохраняет свой национальный характер. Только судя по оному можно заключать об уровне народного просвещения и образованности.
В путешествиях необходимо терпение, мужество, веселость, забвение всех домашних забот, равнодушие к небольшим неприятностям, затруднениям, ненастной погоде, дурной пище и тому подобному. Все сии качества сугубо нужны тому, кто путешествует не один, а с товарищем. Нет ничего скучнее сидеть в одной карете и путешествовать с безмолвным и угрюмым человеком, который при всякой пустяковой неприятности бесится, тужит о том, чего переменить нельзя, и во всяком постоялом дворе хочет найти все те удобства, роскошь и спокойствие, какие имел дома.
Путешествия приучают к общежитию; в оных мы знакомимся и некоторым образом дружимся с людьми, общество коих в другое время едва ли было бы нам приятно. Но это не имеет никаких последствий; разумеется только, что со встречающимися в пути чужими людьми не надобно слишком сходиться, дабы не попасть в сети бродяг и бездельников.
Кто много путешествует или кого часто посещают путешественники, не имея притом острой памяти, тот часто бывает в замешательстве, когда заговорит с ним какой-нибудь старинный знакомый, которого и имени он вспомнить не может, и который считает то высокомерием, если обращаются с ним, как с чужим человеком. Впрочем, имея некоторую ловкость, легко можно выйти из своего замешательства, так, чтобы того и не заметили.
Никому я не советую называться в пути чужим именем, что может причинить множество неприятностей. Редко такое инкогнито бывает нужно и полезно.
Многие любят выказывать себя в пути, издерживать много денег, блистать, великолепно одеваться. Это самое безрассудное тщеславие, за которое они дорого должны платить трактирщикам, получая за свои деньги не более, как и всякий другой путешественник. Никто и не вспомнит расточителя, коль скоро он уедет, и нельзя уже более около него поживиться. Впрочем, благоразумие велит соблюдать приличие, не показывать себя ни слишком знатным, ни слишком униженным, ни богатым, ни бедным; ибо в обеих крайностях легко сочтут тебя или за простака, которого всякий по желанию обмануть может, или за знатного барина, от которого можно поживиться, или, наконец, за бродягу, которого надобно гнать и который может довольствоваться всем, что ему ни подадут.
Избирай свободную одежду! несвободная же неприятна и утомительна.
Не скупись там, ще не надобно! Дари почтальонам не излишне щедро, но и не слишком скудно. Они пересказывают то друг другу на следующих станциях, и ты скорее и с выгодою доедешь до места.
Если ты для своего здоровья, развлечения или удовольствия посещаешь теплые воды, то освободись совершенно от домашних и других забот! Старайся хотя на то время Удалить от себя все, могущее опечалить тебя! Прекрати серьезную свою переписку, избегай всякого напряжения, требующего занятия, и имей с собою довольно денег, чтобы не быть принужденным отказывать себе в невинных забавах. Разумный человек избегает игры, которую бы вовсе должно было изгнать из теплиц, которая сверх того только для слабых людей может быть любимым занятием. На теплых водах каждый должен стараться удалять из общества всякое принуждение, но не благонравие и вежливость. Там, особливо если число посетителей невелико, оставляется многое, что мы должны соблюдать в обыкновенном гражданском быту; терпимость и согласие должны господствовать, а дух партий совершенно быть изгнанным. Там должно жить только для невинных удовольствий и наслаждений. С истечением сего приятного времени всякий занимает прежнее свое место, и все идет по-старому.
Немецкие почтмейстеры и ямщики обыкновенно славятся отличительною своею грубостью. За всем тем все зависит от обращения с ними. Серьезный тон, ласковое слово, кстати употребленные, редко остаются без действия на них.
Если у кареты что-либо изломается, в городах тотчас являются мастеровые, которые, сговорившись с ямщиками, увеличивают повреждение, чтоб более выманить денег. В таком случае я советую осматривать повреждение самому или чрез верного служителя прежде, нежели прикажем оное исправить.
Ямщики обыкновенно подкупаются трактирщиками, или же трактирщики близ лежащих мест сами между собою соглашаются, чтобы рекомендовать проезжающим известные трактиры, в которых, впрочем, не лучше и не сходнее останавливаться. Благоразумнее не надеяться на то, а осведомляться от верных людей, которые трактиры лучше и дешевле.
На пути в холодную погоду весьма хорошо пить иногда понемногу рейнского уксусу, который очень согревает и совершенно безвреден.
Надлежит приказывать служителям строго смотреть за тем, чтобы ямщики, отводящие обратно лошадей, не уносили с собой, как то часто случается, постромок, шкворников и других безделиц, к повозке принадлежащих. Ямщики иногда также уговариваются с придорожными смотрителями, чтобы не останавливаться у шлайэаумов, под тем предлогом, чтобы нас не задерживать, а после делают такие счеты, по которым должно платить вдвое против установленного и сколько бы заплатить пришлось, если бы путешественник всегда сам платил подорожную пошлину.
Ямщики имеют обыкновение в городах ездить очень скоро; обыкновение сие небесполезно, и не надобно против оного вооружаться; например, если повозка не довольно крепка, то лучше, чтобы она изломалась там, где есть удобность к починке, нежели в дороге; если же повозка выдержит езду по каменной мостовой, то можно надеяться на ее крепость.
При случающихся в дороге починках и покупках благоразумно прежде поторговаться с ремесленниками и продавцами.
Вернейшее для трактирщика средство иметь много посети! елей есть учтивость, умеренность в ценах, хорошая прислуга и нелюбопытность. Но, так как это сущая редкость, то путешественнику, не желающему платить за все вдвое, лучше всего вооружиться терпением и сколь можно менее браниться.
Если путешественник в первый раз останавливается в каком-либо трактире, то иногда полезно дать трактирщику заметить, что чаще будем у него останавливаться; он тогда бывает снисходительнее, дабы отрекомендовать себя с хорошей стороны.
Ежели трактирщик требует чрезмерных цен и не делает большой уступки, то и тогда не хорошо требовать от него самого подробного о каждой безделице счета, разве сумма будет довольно значительна, чтобы стоило принести на него жалобу. Составляя письменный счет, трактирщик всегда выведет более, нежели сколько прежде требовал; да и кто же захочет с таким плутом спорить о ценах? - Если путешественник потребует пива, то трактирщик всегда говорит, что пиво нехорошо. В таком случае лучше спросить прежде вина, а пива, если непременно оного желаешь, потребовать после.
В большой части постоялых дворов печи дымятся, что нарочно не исправляется для того, чтобы постоялец велел вынуть дрова, и все-таки за оные заплатил. Кровати обыкновенно коротки, подушки покрыты синими чехлами, дабы не видно было нечистоты. От первого неудобства нет иного средства, как разве вовсе не топить печи; последнего же можно избежать, постлав собственные свои, взятые в дорогу, перины и белье на положенную на полу солому.
Обыкновенно трактирщики спрашивают постояльца, какого кушанья он желает. Это хитрая уловка, которою не должно обманываться, ибо если заказать какое-либо блюдо, то сверх оного придется платить и за обыкновенный обед. Лучше всего отвечать, что не требуешь ничего, кроме того, что есть готового. Также советую я никогда не спрашивать иностранных вин, а только простого столового вина. И то, и другое наливается из одной бочки, с тем только различием, что яд, продаваемый за старое и иностранное вино, стоит дороже простого яду из общего буфета. Равно гораздо дешевле и приятнее для одинокого путешественника обедать за общим, нежели за особым столом в своей каморке.
Иные почтмейстеры, которые в сговоре, и трактирщики употребляют следующую хитрость: если проезжий во время перемены лошадей захочет пообедать, то приготовление кушанья продолжается чрезмерно долго. Между тем кормят и запрягают лошадей. Но едва только подадут кушанье, почтальон рогом своим дает знать, что он готов и хочет ехать. Постояльца хотят заставить второпях что-то перекусить, а заплатить за целый обед. Впрочем, я советую всякому, кто сам не имеет надобности спешить не заботиться о том и, не торопясь, пообедать.
В землях, где нет хорошего почтового порядка, почтмейстеры часто навязывают более лошадей, нежели нужно, под предлогом худых дорог, дурной погоды или тяжести повозки. В таком случае редко помогают просьбы или угрозы; почтмейстеры очень хорошо знают, что путешественнику важно то, чтобы его не задерживали, а не то, чтобы приносить на них жалобы и с ними судиться. Но так как припряжка лишних лошадей продолжается и на следующих станциях, то почтмейстеры, когда вздумается им быть поучтивее обыкновенного, предлагают проезжему записку, чтобы на следующих станциях не прибавлять лишних лошадей. - Все это увертки: такая записка совершенно бесполезна. Если на первой станции есть лишние лошади, то и их запрягут и также предложат подобную записку, которая столь же бесполезна, как и первая. Лучше всего одарить ва- генмейстера и ямщика и заплатить за одну или две лишние лошади с тем, чтобы их не запрягали.
Ежели едешь или отправляешь вещи водою и не имеешь письменного договора, то не надейся никогда на обещания фрахтовщиков о времени поставки. Они обыкновенно останавливаются в пути для приема еще груза к своей выгоде.
Кто путешествует верхом со служителем или без оного, тот не должен полагаться на прислугу в трактире, что за лошадьми его будут иметь хороший присмотр, а должен сам заботиться об отводе чистой, хорошей конюшни и достаточном корме.
Не предпринимай дальней поездки на наемных верховых лошадях, нс будучи точно уверен, что лошади совершенно здоровы, хороши и не утомлены; ибо, хотя хозяин лошади почти всегда просит не дотрагиваться до нее шпорами, потому что она очень горяча, за всем тем нередко сих буцефалов ни криком, ни шпорами, ни хлыстом нельзя с места сдвинуть.
Если бы я не опасался слишком распространиться, то сделал бы еще некоторые небесполезные замечания, например: что должно щадить чужих лошадей, тихим шагом въезжать в конюшню и выезжать из оной; что нехорошо в городах ездить чрез каналы, покрытые досками, и так далее. Не надобно говорить, что все это вещи известные. Многие учатся ездить верхом и выезжать лошадей, но практической верховой езде нельзя научиться в манеже. Я вижу, однако, уже суровые ужимки Господ критиков, которым непонятно, как о таких вещах можно говорить в книге об обращении с людьми. Но кто рассудит, что в книге сей содержатся наставления к счастливой, спокойной и полезной жизни в свете и с людьми, тот, конечно, подивится, услышав, что один Немецкий рецензент сказал обо мне, что я впал в погрешность, общую многим немецким писателям, которые, стараясь дать сочинениям своим более полноты, теряют чрез то занимательность и менее забавляют.
Путешествие пешком, бесспорно, приятнее всякого другого. Идучи пешком, я имею полную свободу наслаждаться красотами природы, входить во все классы людей, наблюдать то, чего бы иначе не узнал, избрать лучший путь, приятнейшую погоду, останавливаться как долго, где и когда хочу; я не горячусь, меня не трясет, как в повозке; тело мое укрепляется, аппетит улучшается; сон становится спокойнее, и, когда усталость и голод говорят в пользу трактирщика, я доволен всякою пищей и постелью. Таким образом я несколько раз проходил часть Германии и короче знакомился с раем ее, прелестным Пфальцским округом. Туда решился я переселиться на некоторое время и впоследствии действительно провел там четыре счастливых года в очаровательном месте посреди почтенных и незабвенных для меня друзей. За всем тем я нашел, что и сей образ путешествовать по Германии имеет свои неудобства. Во- первых то, что с собою можно взять только мало платья, книг, бумаг и тому подобных вещей. Впрочем, этому можно некоторым образом помочь, посылая вещи с почтою в главные места, которые проходить намерены. Но второе неудобство состоит в том, что сей необыкновенный между достаточными людьми образ путешествия кажется странным и обращает на себя слишком много внимания, и что трактирщики сами не знают, как обращаться с таким постояльцем. Если одежда твоя лучше, нежели у обыкновенных пешеходов, то сочтут тебя за подозрительного человека, бродягу или скупца; за тобою присматривают, выспрашивают тебя; одним словом, ты не подойдешь ни под какую статью тарифа, по которому трактирщики ценят своих постояльцев. Если же ты одет худо, то с тобою станут обращаться, как с простолюдином, отведут тебя в чулан, дадут запачканную постель, и тебе должно будет всякий раз подробно рассказывать, кто ты таков и почему являешься без великолепного экипажа. - В путешествиях пешком общество умного и веселого друга особенную имеет приятность.
Не полагайся на крестьян, когда они показывают тебе кратчайший по их словам путь. Как они вообще привержен- ны к предрассудкам и старинным обычаям, так и в этом случае они всегда ходят по одному пути, который их отцами и дедами признан за кратчайший, и ни глазомер, ни здравый рассудок не может убедить их, что деды их ошибались.
Ежели ты намерен много пройти в день, то не употребляй поутру ничего, кроме стакана воды. Пройдя несколько часов и почувствовав усталость, хорошо подкрепить себя чашечкой кофе и кусочком хлеба. Изредка выпить рюмку вина также небесполезно; водка, напротив того, ослабляет.
Если захочешь отдохнуть, то берегись ложиться вблизи дороги под деревья; это обыкновенно места, где размещаются нищие и оставляют всякую нечистоту.
Если проходишь через неизвестный тебе лес и думаешь дня через два возвратиться, то разбросай по дороге своей древесные ветви, чтобы после легче найти оную; не ходи также никогда без оружия или по крайней мере без палки.
Об обращении с незнакомыми путешественниками я говорил уже в IX главе. Здесь же присовокуплю только следующее: в нынешние времена должно быть осторожным с такими людьми не только для того, чтобы не быть обманутым бродягами и бездельниками, но и для того, чтобы не дать так называемым ученым путешественникам случая обогатить свои собрания анекдотов нашими дружескими разговорами и в благодарность за наше гостеприимство вывести нас потом в печати на сцену. С другой стороны, должно благородно обращаться с чужими людьми, которые нам нс навязываются и нс стараются выведывать что-либо у нас, дабы, уловив две-три черты характера, после описать нас по сим ненадежным чертам и выставить на позорище всему свету.
(3) .
Теперь я буду говорить об обращении с пьяными людьми. Вино развеселяет человеческое сердце, и если кто употребляет оное не как необходимую потребность, без которой ничто не может его развлечь, но как лекарство, к возбуждению в печальные минуты естественной веселости, подавляемой семейными заботами, то я сего не осуждаю, а, напротив, признаюсь, что я сам неоднократно испытывал благотворное действие сего лекарства. Но для человека рассудительного ничто не может быть отвратительнее пьяного, от употребления крепких напитков лишившегося чувств и рассудка. А хотя бы и не было последнего, то для трезвого человека довольно уже неприятно просто быть в обществе людей, выпивших лишнюю рюмку. Если кто, проведя весь день в занятиях, вечерком нечаянно попадет в компанию таких веселых людей и от природы не всегда расположен к шуткам, тому нет почти иного средства избежать неудовольствия и убийственной скуки, как самому немного попировать, чтобы быть в одном с ними градусе.
Действия вина на людей весьма различны, смотря по их естественному сложению. Иные пьяные до крайности веселы; иные нежны, дружелюбны, откровенны; иные печальны, сонливы, скрытны; другие, напротив того, разговорчивы; другие же, наконец, сварливы. Наипаче надлежит избегать случая быть в одном обществе с последними; если же нельзя сего сделать, то удобнее всего можно с ними поладить осторожным, уступчивым, вежливым обращением, и ни в чем им не противоречить. Что на обещания пьяного полагаться нельзя, что сугубо должно остерегаться в нетрезвом состоянии всякого буйства, что весьма неблагородно пользоваться чьею-либо нетрезвостью, чтобы выведывать от него тайны или выманивать обещания, и, наконец, что с хмельными людьми не должно заниматься серьезными делами, - о том, кажется, и говорить нечего.
(4) .
Теперь несколько слов о советовании. - Ежели кто просит твоего совета и наставления, то подумай прежде, велит ли тебе долг откровенно сказать ему свое мнение, равнодушно ли или от души тебя о том просят! Ежели он тебя спрашивает, решась уже что-либо сделать, и только для похвалы или лести, то уклонись от совета! Надобно знать людей, чтобы не принимать на себя бесполезного, часто вредного труда. Не должно также быть льстецом и укреплять других в неблагоразумных и неправедных предприятиях. Просьбы такого рода легко можно от себя отклонять; в особенности же надлежит быть осторожным в советах, до свадебных дел касающихся.
Равно и ты не требуй чужого совета и мнения, если не хочешь слышать ничего, кроме похвалы!
(5) .
При похоронах, семейных праздниках и других подобных случаях удерживайся от надутой важности, напыщенных речей и театральных сцен! Такое жеманство и принужденность утомительны для обеих сторон, а для всякого Постороннего до крайности скучны.
(6) .
Я заметил, что многие, особливо женщины, в танцах редко показывают себя с невыгодной стороны. Когда кровь приходит в волнение, тогда рассудок не довольно имеет власти над чувственностью. Итак, будь осторожен! Танцы, как хмель, заставляют забывать притворство. - Счастлив тот, кому нечего скрывать! О правилах благопристойности в танцах я умалчиваю. Всякий благовоспитанный человек не имеет в оных надобности и знает, например, что должно замечать туры, не танцевать к концу танца нерадивее, нежели сначала, ни у кого не перебивать места, не брать дам с неловкостью и грубыми ухватками; что приличие требует, чтобы предоставлять руке того, кто выше званием, место над своею рукой и тому подобное. - Все сие, без сомнения, не заслуживало бы ни малейшего внимания, если бы соблюдение или упущение подобных мелочей не было часто в нынешнем свете причиною временного счастья или несчастья многих людей.
Конец второй части.
Ч АСТЬ ТРЕТЬЯ.
ВВЕДЕНИЕ
Сообразуясь с тем, что было сказано во вступлении во вторую часть сего сочинения о наблюдаемом мною порядке содержащихся в оной предметов, я приступаю теперь к изложению наставлений, относящихся к обращению между людьми различных состояний и отношений, встречающихся в гражданской жизни; и, кажется, весьма прилично начать со знатных и вельмож.
ГЛАВА I.
Об обращении с вельможами, с владетельными,
знатными и богатыми особами.
О).
Правда, весьма бы несправедливо было утверждать, будто владетельные, знатные и богатые люди вообще имеют тот общий недостаток, по которому многие из них бывают столь необходительны, холодны, столь мало способны к прямому дружеству, и столь затруднительно с ними обращение; однако же, не ошибаясь, можно сказать сие о большей части из них. - С самого детства, при самом воспитании, непрестанно их нежат, балуют и портят ласкательством. Поскольку счастливое их положение доставляет им все почти удобства жизни, и они редко бывают в нужде, то для них мало известна необходимость во взаимной помощи; мало, говорю я, они знают, сколь трудно переносить одному многие встречающиеся в свете неудобства; сколь приятно находить сострадательные души и сколь важно щадить других людей, чтобы некогда удобнее было сыскать убежище и под их кровом. Они никогда не могут узнать о самих себе во мнении других людей, потому что окружающие их из одной робости или надежды стараются скрывать худые впечатления, производимые в других поступками их и слабостями. Они считают себя превосходнейшими существами, самой природой определенными господствовать и управлять другими. Основываясь на предположении, что болыпкя часть знатных и богатых весьма много походит на представленную здесь общую картину, надобно даперед располагать поведением своим в обращении с ними. Но тем более приятней и неожиданней бывает чувство, когда в кругу их встречается один такой, который с некоторою благородною гордостью, великодушием и истинной образованностью (дары, которые, впрочем, полезное и знатное воспитание доставить может) соединяет все частные добродетели. И, действительно, есть такие даже между самыми владетельными особами; но они весьма редки и притом не всегда нам известны. Впрочем, на публичный отзыв, на разглашение газетчиков и журналистов я полагаться не слишком советую. Самые лучшие вельможи нередко бывают те, о коих наименее говорят как с хорошей, так и с худой стороны.