Обещание Серебряной Крови

ОБЕЩАНИЕ СЕРЕБРЯНОЙ КРОВИ

ПОСЛЕДНЕЕ НАСЛЕДСТВО — 1

Джеймс Логан

Перевод Александра Вироховского

Для Эммы, всегда

Глава 1

ЛЕДИ ПОСЛЕДНИХ ШАНСОВ

Таверна называлась Яма Следопыта, хотя завсегдатаи называли ее просто «Ямой» из-за затхлого запаха и того факта, что внутрь редко попадал солнечный свет. Яма славилась потасовками в своих стенах, и сегодняшний вечер не стал исключением. За сегодняшний вечер были зарегистрированы три нападения (два ножевых ранения и попытка удушения), две драки и — по крайней мере, на данный момент — только одна смерть. Тем не менее, вечер только начинался, выпивка лилась рекой, и половина карточных игр, проходивших в прокуренной общей комнате таверны, были нечестными. Всего лишь вопрос времени, прежде чем кто-то еще получит удар ножом между ребер.

И я могу, если не буду осторожен, размышлял Лукан Гардова, разглядывая небольшую кучку монет, которые он выиграл за последние полчаса. Единственный плюс Ямы — это было идеальное место, чтобы выиграть немного серебра, и именно по этой причине Лукан обнаружил, что сидит за столом с несколькими компаньонами сомнительных добродетелей, пьет джин сомнительного качества и держит в руках две карты сомнительного достоинства. Крестьянин Корон и Жрец Клинков, подумал он, изучая выцветшие иллюстрации. Кровавый ад. Жалкий расклад, но это не имело значения. В руммиджеке сначала ты играешь картами оппонентов, а потом уже своими.

— Я поднимаю, — наконец объявил мужчина с острыми чертами лица слева от Лукана, который, казалось, целую вечность разглядывал свои карты. — Три медяка. — Он почесал свою всклокоченную бороду. — Нет, четыре медяка. — Он подтолкнул было монеты к центру стола, но остановился и снова взглянул на свои карты. — Нет, подожди...

— Знаешь, — дружелюбно сказал Лукан, — за то время, пока ты разглядывал эти карты, прошли целые войны.

Мужчина впился в него взглядом, в темных глазах сверкала низменная хитрость, которая еще не проявлялась в его игре в карты:

— Я пытаюсь подумать.

— Я подозреваю, в этом-то и проблема.

Мужчина пробормотал себе под нос оскорбление и вернулся к своим картам. Лукан сделал глоток джина, чтобы скрыть улыбку. Он уже много раз встречал таких людей: мелкие жулики, которые задолжали слишком много денег не тем людям и думали, что азартные игры станут хорошим способом собрать необходимые средства. Возможно, так бы оно и было, если бы жулик был хорошим игроком. Но он не был.

— Пять медяков, — проворчал жулик, складывая монеты в растущую кучку в центре стола.

Лукан снова изучил свои карты, просто для вида. Единственный вопрос, который вертелся у него в голове, — на сколько увеличить ставку. Восьми медяков должно хватить. Чертов ад, с таким же успехом можно было бы поставить серебряную...

Его размышления прервали крики, и он взглянул в сторону бара, где разыгрывалась знакомая сцена: две компании искателей приключений сводили счеты друг с другом, команды выкрикивали оскорбления, а их капитаны обменивались сердитыми взглядами. В свете свечей блеснула сталь, когда обнажили клинки, в таверне воцарилась тишина, игры и разговоры прекратились. Более высокий из двух капитанов, женщина в широкополой шляпе, лихо сдвинутой набекрень, сказала что-то, чего Лукан не расслышал. Ее собеседник удивленно моргнул, его лицо — и без того красное от выпивки — покраснело еще больше. Затем он расхохотался и протянул руку, которую женщина сжала в своей. Клинки вернулись в ножны, две команды обменялись улыбками, а не ударами, и одобрительные возгласы поднялись до потолка, когда краснолицая капитан заказала выпивку.

Лукана не удивило, как быстро растаяла угроза насилия; за три недели, что он провел в Торлейне, он дюжины раз наблюдал подобные сцены. Отношения между командами искателей приключений — которые зарабатывали на жизнь сбором реликвий Фаэрона в Серых землях, расположенных в паре лиг к северу, — были очень напряженными. Такое поведение было всего лишь их способом выпустить пар после того, как они пережили опасности этого населенного тенями ландшафта. Для тех, кто вернулся, по крайней мере.

Как я дошел до этого? спросил он себя, обводя взглядом искателей приключений и мелких бандитов, заполнивших таверну. Как я оказался в этом логове негодяев на краю света?

Он слишком хорошо знал ответ.

Согласиться на дуэль с наследником одной из самых могущественных семей Старой империи было большой ошибкой. Но не такой большой, как ее выиграть. Нахлынули воспоминания — крик ярости, лязг стали и кровь, пролившаяся на розовые цветы вишни...

Нет, подумал он, отгоняя эти образы. Не здесь. Не сейчас. Такие мысли только разожгли бы прежний гнев, и тогда он подумал бы о ней, и...

— А кто сейчас торопится?

Заговорила женщина, сидевшая справа от него. Еще одна искательница приключений, судя по мечу, пристегнутому к ее спине, и старым кожаным доспехам, которые она носила. По подсчетам Лукана, она уже как минимум трижды блефовала и выпила вдвое больше стопок водки. Она проглотила еще одну, скривив рот в улыбке, которая могла бы означать веселье. Из-за шрама, рассекавшего ее губы, было трудно сказать наверняка.

Лукан снова взглянул на свои карты, но обнаружил, что его энтузиазм по поводу игры угас. Он чуть было не спасовал, но тут же увидел, как соблазнительно заблестели монеты жулика. Что ж, стоит довести дело до конца.

— Поднимаю, — сказал он, доставая из кошелька серебряную монету и бросая ее на стопку медяков в центре стола. Жулик зашипел сквозь зубы и бросил карты, хотя была не его очередь. Искательница приключений сделала то же самое, хотя и с большим достоинством. Таким образом против Лукана остался только хорошо одетый незнакомец, чья тонкая игра выделяла его на фоне остальных. Его одежда тоже была более изысканной. Пыль осела на его бархатном пиджаке, а шелковая рубашка была сильно помята, но, без сомнения, это был прекрасный покрой. Невозможно было также не заметить, как блеснуло в свете свечей его кольцо с изумрудом. В полумраке таверны этого человека можно было принять за одного из немногих охотников за сокровищами, которым посчастливилось найти свое счастье в Серых землях, или даже за одного из ростовщиков, финансировавших компании искателей приключений.

Лукан знал лучше.

— Ну, разве это не дилемма? — сказал мужчина с ухмылкой, в которой было нечто большее, чем намек на аристократизм. — Что же делать парню...

— Парень мог бы положить свои карты.

— О, нет, я думаю, что нет, — ответил мужчина, барабаня пальцами по столу. — Это было бы ужасно скучно. Кроме того, — его кольцо блеснуло, когда он указал на кучку монет, — там слишком много моих денег, чтобы я мог просто так уйти.

Слишком много денег твоей семьи, ты имеешь в виду. Лукан мог видеть этого человека таким, каким он был: привилегированным ребенком, избалованным денди, который рисковал проиграть часть состояния своей семьи. А почему бы и нет, подумал Лукан, переводя взгляд на двух крепких мужчин, наблюдавших за происходящим из-за соседнего столика, когда ты можешь просто попросить своих наемных бойцов вернуть их тебе. Они были единственной причиной, по которой этот денди не лежал мертвым в канаве, а с его тела не сняли все ценное. Что он вообще делал в Торлейне, Лукан мог только догадываться. Возможно, он намеревался совершить короткую поездку в Серые земли и осмотреть какие-нибудь руины или попытаться мельком увидеть мракодьявола. Будет чем похвастаться перед друзьями за стаканчиком-другим бренди в курительных комнатах Амберле́, Селдарина или еще какой-нибудь преисподней, из которой он родом. Что ж, каковы бы ни были его планы, я позабочусь о том, чтобы его кошелек стал чуточку легче.

— Что скажешь, если мы немного оживим обстановку? — предложил денди, доставая золотой дукат и нарочито медленно кладя его на середину стола. Лукан услышал, как жулик слева от него резко выдохнул; без сомнения, одной этой монеты было более чем достаточно, чтобы расплатиться с его долгами. Ее стоимость намного превышала собранную кучку меди и серебра. Что доставляет больше хлопот, чем того стоит. Лукан собрался было бросить свои карты, но замер, когда денди потянулся за бокалом вина.

Вспышка белого.

Так, так. Это все меняет. Лукан обдумал варианты. Он все еще мог отступить и уйти, но то, что он только что увидел, сделало этот вариант еще более невыносимым. Иногда ты обязан сделать то, что необходимо, а не то, что легко.

Особенно, когда какой-нибудь придурок жульничает с тобой в карты.

— Итак, что же это будет? — спросил денди, ухмыляясь и поигрывая своим кольцом.

Лукан положил карты на стол.

— Жаль, — сказал мужчина, протягивая руку за своим выигрышем. — Я надеялся, что мы вдвоем сможем провести еще один раунд...

— Втроем, ты имеешь в виду.

Денди заколебался, протягивая руку:

— Прошу прощения?

— Втроем, — повторил Лукан. — Ты, я... и Леди Последних Шансов, которая у тебя в правом рукаве.

Слова повисли в воздухе между ними.

— Ты смеешь меня обвинять? — спросил денди, и в его голосе прозвучали нотки, которые могли бы прозвучать угрожающе, если бы их произнес кто-то другой. — Ты хоть представляешь, кто я такой?

— Покойник, если ты нас обманул, — ответила искательница приключений.

— Хватит! — рявкнул денди, поднимаясь со стула. — Я не подчиняюсь такому подонку, как ты… — Он выдохнул, когда жулик повалил его на пол. — Отвали от меня, ты, мразь... — Он замолчал, когда мужчина прижал кинжал к его горлу.

— Ты не ответил им, — сказал жулик, кивая на Лукана и искательницу приключений, — но, черт возьми, ты ответишь мне.

Лукан подумал, что жулик не очень хорошо играет в карты, но знает, как обращаться с клинком. И угрожать.

Когда денди запищал, зовя на помощь, его охранники решили, что им, вероятно, следует вмешаться — в конце концов, ни один из них не получит плату, если их работодатель захлебнется собственной кровью. Они встали из-за стола, потянувшись за оружием.

— Еще один шаг, и я перережу ему глотку, — объявил жулик, холодный блеск в его глазах был убедительнее любого блефа, который он совершал в карты.

— Делайте, как он говорит, — пропищал денди.

Двое охранников переглянулись и замерли на месте.

— А теперь, — обратился жулик к денди, — давай посмотрим, что там с твоей подругой-леди, хорошо? — Он кивнул искательнице приключений, которая просунула пальцы под кружевную манжету мужчины и вытащила потрепанную карту, на которой была изображена женщина с широко раскинутыми руками и кривой улыбкой на губах.

— Ну, вы только посмотрите на это, — сказал жулик, сильнее надавливая своим клинком.

— П-пожалуйста, — заикаясь, пробормотал денди, его прежняя бравада улетучилась вместе с кровью, стекавшей по шее. — Я... я могу объяснить...

— Нет, без языка ты не сможешь, — прорычал жулик. Он поднялся на ноги, увлекая за собой денди, и оглядел таверну, явно почувствовав возможность сделать заявление. — Никто не может пересечь дорогу Галтану Адрису и остаться в живых, — громко произнес он, вызвав лишь несколько пристальных взглядов и смешков.

— Идиот, — пробормотала искательница приключений.

— Что ты сказала, во имя всех чертей? — требовательно спросил жулик, явно раздраженный тем, что его громкое заявление не произвело желаемого эффекта. Почувствовав, что внимание его похитителя сосредоточено на чем-то другом, денди выбрал этот момент, чтобы попытаться освободиться.

— Стой смирно, собака, — прошипел жулик, что было довольно нечестной просьбой к тому, кому ты угрожал вырвать язык. Пока двое мужчин боролись, нога жулика поскользнулась в луже несвежего пива, и он упал, увлекая за собой своего противника. Горстка посетителей, наблюдавших за разворачивающейся маленькой драмой, разразилась радостными криками, заставившими остальных обернуться и посмотреть.

— Драка! — крикнул кто-то, в чем не было никакой необходимости, и внезапно все в таверне столпились вокруг двух фигур, молотящих друг друга по полу. Двое охранников денди подошли к дерущейся паре и попытались их разнять, в то время как толпа выкрикивала оскорбления. Кто-то швырнул миску с супом, которая попала одному из охранников в плечо — суп разлетелся по всей щеке. Охранник обернулся, вытирая суп с бороды, глаза его сверкали. «Кто, черт возьми, это сделал?» — проревел он. Смех толпы утих, когда охранник обнажил меч.

Пора убираться отсюда.

Лукан открыл свой кошелек и сгреб в него горсть монет, включая золотой дукат денди. Когда он потянул за шнурок, то заметил, что искательница приключений смотрит на него, приподняв одну бровь.

— Я выиграл партию, — сказал Лукан. — Ставка моя.

— Ты вышел из игры.

— Как и ты.

— Он обманул нас обоих.

— Это правда. — Лукан достал из кошелька серебряную монету и бросил ее искательнице приключений. — Если быть честным, — сказал он, — то мы должны отдать нашему другу на полу его долю.

— Не думаю, что он в состоянии ее принять, — ответила искательница приключений, пряча монету в карман. — А ты как считаешь?

— Согласен, — ответил Лукан, наблюдая, как жулик рычит в безуспешных попытках перерезать горло денди. — Я тоже так не думаю. — В то время, как облитый супом охранник продолжал орать на все более неспокойную толпу, его товарищ изо всех сил старался уберечь своего юного подопечного от неприятного конца на полу таверны. Он схватил куртку жулика, но потерял равновесие и упал спиной на стол, расплескав пиво повсюду.

До потолка донеслись новые радостные возгласы.

— Удачи, — сказала наемница, скривив губы в подобии улыбки.

— И тебе.

С этими словами Лукан протиснулся сквозь толпу и вышел из таверны.

Холодный воздух ударил в лицо, когда он вышел на улицу.

Какое-то мгновение он стоял неподвижно, наслаждаясь внезапной тишиной, ощущая прохладу ночи на своей коже. Похоже, здесь, далеко на севере, осень наступает рано. Ему придется купить новое пальто; то, что на плечах, было подлатанной реликвией времен учебы в Академии Парвы, и его сентиментальная ценность мало защищала от холода. И все же, подумал он, положив руку на кошелек на поясе, по крайней мере, я могу позволить себе что-то приличное. Из таверны позади него донеслись крики, и он спросил себя, удалось ли жулику перерезать горло денди, или охранникам молодого человека удалось скрутить задиру. Он не мог сказать, что это его волновало. Мир не стал бы скучать ни по одному из них.

Лукан зашагал по улице, легкий ветерок дергал за воротник и трепал светлые волосы. Его отец утверждал, что ветры, дувшие с Серых земель, не были естественными, что они были результатом могущественного колдовства, уничтожившего цивилизацию Фаэрона тысячу лет назад, — отдаленное эхо события, затерявшегося в истории. Какой бы ни была правда, в запахе, который приносил ветер, определенно не было ничего естественного — слегка отдающий серой, но в то же время совершенно незнакомый. Его отец как-то назвал его умирающим дыханием погибшей империи. Лукан поморщился при воспоминании. Это была одна из тех ночей, когда прошлое не хочет оставаться там, где ему положено быть. По крайней мере, у него в комнате в ночлежке все еще стояла бутылка джина. Если ее еще не украли.

Даже в это время ночи на главной улице Торлейна было оживленно. Искатели приключений курили сигариллы на углах улиц, куртизанки бродили под красными фонарями борделей, а дилеры продавали запрещенные наркотики из темных подъездов. Горящие факелы мало помогали разогнать темноту, что, вероятно, было к лучшему, поскольку полумрак во многом скрывал худшие недостатки города — осыпающуюся каменную кладку, гниющие балки и потрескавшуюся брусчатку. В Торлейне было нажито множество состояний, но лишь малая часть этих денег осталась здесь. Все ростовщики, финансировавшие экспедиции в Серые земли, хранили свои богатства в Амберле́, за много лиг к югу, в то время как те немногие искатели приключений, которым удавалось немного подзаработать, как правило, тратили свои деньги в более престижных местах. В тех изысканных заведениях, где Лукан когда-то пил и обедал.

До того, как я все выбросил.

Вот оно, снова; в нем всколыхнулся прежний гнев. Лукан глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. Только алкоголь мог умерить укусы и смягчить когти. На это, вероятно, уйдет весь джин, который у него остался, и, без сомнения, на следующее утро он будет ни на что не годен. Тем не менее, в этом мрачном месте было мало такого, ради чего стоило просыпаться. Возможно, мне стоит присоединиться к одной из компаний искателей приключений и отправиться в Серые земли. Попытаться найти собственное богатство...

Лукан пришел в себя, внезапно насторожившись.

Кто-то следует за мной.

Он не мог сказать, откуда ему это известно. Смутное чувство, которое он отточил за годы, проведенные в дороге. Когда ты спишь в таких местах, как Лукан, и каждую ночь ложишься спать, почти ожидая, что тебя разбудит лезвие, прижатое к твоему горлу, ты начинаешь разбираться в таких вещах. Он выругался себе под нос, борясь с желанием оглянуться через плечо.

— Когти мракодьявола! — закричала какая-то мошенница, преграждая путь Лукану и махая чем-то похожим на плюшевую собачью лапу, перевязанную кожей.

— Прочь с дороги, — ответил он, обходя ее.

— Всего три медяка за коготь страшного зверя!

Лукан обернулся:

— Дай мне взглянуть.

Женщина улыбнулась, показав испачканные зубы, и снова помахала перед ним фальшивкой. Он проигнорировал это, глядя поверх ее плеча.

Там.

Фигура в плаще нырнула в тень, примерно в двадцати ярдах от них. Один из охранников денди? Нет, они оба были крупными мужчинами, а преследователь, которого он увидел мельком, был отчетливо меньше. Может быть, кто-то из посетителей таверны, который видел, как я ухожу с мешочком монет, хочет меня ограбить? Пусть попробует.

— Ну? — требовательно спросила мошенница.

— Похоже, скоро начнется что-то интересное, — ответил Лукан, оставив ее ругаться ему вслед, когда он уходил. Он обдумывал варианты, пока шел по улице, стараясь не сбавлять темпа. Инстинкт подсказывал ему сразиться со своим преследователем, но он не был уверен, что они одни. Когда дело касалось клинков, Лукан не побоялся бы вступить в схватку с любым врагом, но, если бы он столкнулся с несколькими противниками, схватка была бы короткой и, скорее всего, закончилась бы не в его пользу. Заскочив в таверну или публичный дом, он мог бы выиграть немного времени, но также мог оказаться загнанным в угол. Его комната в ночлежке не была убежищем — он сомневался, что дверь выдержит сильный чих, не говоря уже о плече. Что оставляет только один вариант...

Лукан нырнул в ближайший переулок и бросился бежать, вытянув перед собой руку, словно защищаясь от темноты. Впереди, освещенный фонарем с наполовину закрытыми ставнями, виднелся лабиринт переулков. Он повернул направо, перепрыгнув через распростертое тело, которое могло быть трупом. Переулок вновь раздвоился и на этот раз он пошел налево, почти боком, чтобы протиснуться по узкому проходу, такому темному, что он едва различал собственную руку перед глазами. Что-то зацепило его за ногу, но он сумел высвободить ее. Лукан прислушался к звукам погони, но все, что он мог слышать, было его собственное прерывистое дыхание. Он свернул в другой переулок и улыбнулся, увидев впереди свет. Если повезет, он выйдет на боковую улочку, ведущую обратно к главной улице, где сможет смешаться с толпой. Он в мгновение ока вернется в ночлежку, чтобы отпраздновать свой побег бутылкой джина, пока его преследователь будет блуждать в темноте.

Улыбнувшись этой мысли, Лукан выскочил из переулка... и застыл на месте.

Трое мужчин, сидевших вокруг жаровни, подняли на него взгляды, пламя отбрасывало тени на стены маленького дворика.

Тупик.

— Прошу прощения, — выдавил из себя Лукан, заметив враждебность в их глазах. — Не туда свернул.

Мужчины обменялись ухмылками и поднялись на ноги, подбирая оружие. Лукан обернулся и увидел, что четвертая фигура преграждает ему путь к отступлению. Мужчина ухмыльнулся и похлопал дубинкой по ладони.

О, замечательно...

Лукан повернулся к троим мужчинам, сожалея о своем решении оставить меч под досками пола в ночлежке. У него был только кинжал, в то время как бородатый мужчина, которого он принял за главаря этой жалкой банды, был вооружен старым мечом. Лезвие было покрыто зазубринами и пятнами ржавчины, но кончик выглядел острым.

— Отдай это, — сказал главарь, указывая на кошелек Лукана.

— Меня кто-то преследует, — ответил Лукан, оглядываясь через плечо, чтобы проверить, где находится бандит у него за спиной. — Поможешь мне их отпугнуть, и половина этого, — он похлопал по кошельку, — твоя.

— Насрать. Проще тебя убить и забрать все.

Справедливое замечание.

— И встать между Бескровными и их добычей? — спросил Лукан, быстро соображая. — На твоем месте я был бы поосторожнее.

Глаза главаря расширились при упоминании о самой страшной организации убийц Старой империи.

— Дрем, — прошептал один из мужчин с ноткой беспокойства в голосе. — Я слышал рассказы о них. Говорят, что они не кровоточат, что, когда их режешь, из них высыпается только пепел...

— Тихо, — рявкнул Дрем. — Мы все слышали эти истории, идиот. Это все хрень, разговоры в таверне. — Он щелкнул пальцами, обращаясь к Лукану. — Отдай мне кошелек.

— Хорошо, — ответил Лукан, развязывая мешочек. — Будь по-твоему.

Дрем ухмыльнулся и протянул руку. Он все еще улыбался, когда Лукан швырнул мешочек ему в лицо. Мужчина издал сдавленный крик и отшатнулся назад. Лукан выхватил кинжал и развернулся, инстинктивно сделав выпад, когда бандит за его спиной занес дубинку для удара. Мужчина удивленно моргнул, когда клинок Лукана вонзился ему в горло, а оружие выпало из онемевших пальцев. Лукан вытащил свой кинжал, разбрызгивая кровь, и оттолкнул мужчину прочь. Он развернулся, оскалив зубы и подняв клинок...

И получил жестокий удар в челюсть.

Он пошатнулся, мир вокруг него закружился, пламя жаровни хлестало по затуманенному зрению. Каким-то образом он удержал равновесие и, пятясь, взмахнул кинжалом. Забудь о кошельке. Теперь у него не было другого выбора, кроме как бежать...

Его ноги переплелись с ногами умирающего бандита, который, булькая, лежал позади него.

Лукан упал и сильно ударился о землю, клинок выпал из его рук. Кровь шумела у него в ушах, на языке ощущался медный привкус. Он стиснул зубы, попытался подняться, но чья-то нога в ботинке снова отправила его вниз, выбив воздух из легких. Сильные руки обхватили его за плечи, прижимая к земле. Он зарычал, пытаясь вырваться.

Холодная сталь прижалась к его горлу.

Лукан моргнул, чтобы прояснить зрение.

Дрем стоял над ним. Рука, в которой он держал меч, дрожала от сдерживаемой ярости, и при каждом легком движении кончик его клинка царапал кожу Лукана.

— Это, — прошипел Дрем разбитыми губами, — было ошибкой.

Лукан был склонен согласиться. Он сплюнул кровь, морщась от боли в челюсти — по крайней мере, она не была сломана, но это было слабым утешением. Подумать только, что все закончится вот так — умереть в каком-то глухом переулке от рук второсортного карманника. И все же, возможно, это меньшее, чего я заслуживаю.

— Поднимите его, — рявкнул Дрем, отводя меч.

Двое мужчин подняли Лукана на ноги. Мир, казалось, закружился вокруг него.

— Ты убил Расса, — продолжил Дрем, указывая на мертвеца, чье влажное, прерывистое дыхание прекратилось. — Поэтому я позабочусь, чтобы твоя смерть была медленной и... — Он вздрогнул, его глаза расширились. Он медленно опустился на одно колено.

— Дрем? — нахмурившись, спросил один из мужчин. — Ты в порядке?

Единственным ответом главаря было хриплое дыхание, когда он повалился вперед, обнажив рукоять метательного ножа, торчащую из его спины. Лукан поднял глаза и увидел темную фигуру, стоявшую у дальней стены. Свет костра блеснул на стали, когда фигура обнажила еще один клинок.

— Кровь леди, — выругался один из мужчин, отпуская руку Лукана. Другой последовал его примеру.

Фигура бесшумно отделилась от стены.

— Бежим! — выпалил один из головорезов.

Лукан и сам не смог бы сказать лучше — у него все еще кружилась голова, и он был не в том состоянии, чтобы драться. Когда двое мужчин скрылись в переулке, он схватил свой кошелек с монетами и двинулся следом, но остановился, увидев нож, торчащий из спины Дрема. Не может быть. Его глаза расширились, когда зрение прояснилось, и он увидел резную рукоять из слоновой кости. Я знаю это оружие...

— Ты уже однажды держал в руках этот нож, — сказал новоприбывший, подойдя ближе. — Помнишь?

Этот голос. Густой и гортанный, с легким талассианским акцентом. Голос, который он не слышал много лет и не думал, что когда-нибудь услышит снова. Голос, который поочередно хвалил и ругал его, хотя, когда детство сменилось юностью, в основном ругал.

— Помню, — ответил он, вспоминая прикосновение слоновой кости к ладони и блеск лезвия на солнце. — Тогда мои руки были меньше.

— И у меня было меньше морщин. — Фигура вытащила лезвие из спины Дрема и вытерла его о рубашку мертвеца.

— Однако они все еще умеют метать ножи.

— К счастью для тебя.

— Я думал, за мной гонятся один или два вора. Если бы я знал, что это ты, ничего бы этого не случилось. — Он указал на тело убитого им человека. — Мне не пришлось бы делать... этого.

— Если бы ты помнил хотя бы половину того, чему я тебя учила, — ответил человек в капюшоне, поднимая кинжал Лукана и бросая его ему, — тебе бы не понадобилось, чтобы я тебя спасала.

Лукан схватил лезвие в воздухе.

— Если бы ты поприветствовала меня как нормальный человек, тебе бы не пришлось этого делать. — Он вытер кинжал о рубашку Дрема. — А для чего этот черный плащ и кинжал?

— Я хотела посмотреть, как ты отреагируешь. — Капюшон наклонился. — Посмотреть, как ты себя поведешь. Узнать, тот ли ты все еще молодой человек, которого я помнила.

— И?

— Что ж, у тебя все еще есть склонность попадать в неприятности. — Фигура откинула капюшон, открывая женское лицо с резкими чертами и оливковой кожей. Ее темные глаза сузились, когда она посмотрела на него. Течение времени наложило свой отпечаток на ее черты — морщинки вокруг глаз, седые пряди в черных, как смоль, волосах, как всегда, зачесанных назад, — но она все так же хмурилась. — И, кажется, твои ноги слегка заржавели.

Лукан улыбнулся:

— Суровый надсмотрщик, как всегда.

Женщина улыбнулась в ответ, и годы словно сошли с ее лица:

— Я так рада тебя видеть, Лукан.

— И я тебя, Шафия. Я никогда не думал, что увижу тебя снова, не после того, как... — Он сделал неопределенный жест. — Ну, после того, что случилось. Что ты вообще здесь делаешь? Ты больше не работаешь на моего отца? Я говорил тебе, что ты впустую тратишь на него свои таланты. Совершенно уверен, что я и ему это говорил...

Он замолчал, увидев выражение боли, промелькнувшее на лице женщины.

— Шафия? Что-то не...

— Не здесь, — ответила она, оглядываясь по сторонам. — Ты не знаешь, где мы могли бы поговорить?

— У меня есть комната в ночлежке.

— Идеально.

— Поверь мне, это не так. Пахнет так, словно кто-то умер под половицами, и...

— Лукан, — сказала Шафия, устало поднимая руку. — Это срочно. Просто показывай дорогу.

Глава

2

БОЛЕЕ ДЕШЕВЫЙ СОРТ ОБЕЩАНИЙ

— Что ж, — сказала Шафия, стоя в дверях и оглядывая комнату. — Это...

— Вонючая дыра? — предложил Лукан, вставляя зажженную свечу в фонарь, висевший на поперечной балке. Фонарь качнулся, когда он отпустил его, отбрасывая тусклый свет на потрескавшуюся штукатурку стен.

— Я собиралась проявить милосердие...

— Это совсем на тебя не похоже.

— ...и сказать уютно.

— Кажется, с возрастом ты стала более великодушной. — Лукан зажег еще две свечи на столе в центре комнаты, и пламя затрепетало на сквозняке, проникавшем через разбитое окно. — Я бы предложил взять твой плащ, — добавил он, задувая свечу и ставя ее на стол, — но ты, вероятно, не захочешь его снимать. Однако я могу предложить тебе что-нибудь выпить.

— Как любезно с твоей стороны, — ответила Шафия, закрывая за собой дверь. — Мне бокал красного парвана, урожай 17-го года.

— Подойдет ли 19-й, если я не смогу найти 17-й? — Лукан взял бутылку, стоявшую на тумбочке у кровати, и два грязных стакана. — У меня есть только джин. Это не серебряный парван, но он тебя согреет.

— Подойдет.

Он налил джин в оба стакана и протянул один Шафии. Они посмотрели друг на друга в тусклом свете. Лукан поднял свой.

— За...

— За то, что я нашла тебя живым, — сказала Шафия с легкой улыбкой. — И, как всегда, склонным к неприятностям.

— Тогда за неприятности и за твой язык, — ответил Лукан, усмехнувшись в ответ. — Острый, как всегда.

Они чокнулись и выпили.

— Ты прав, — сказала Шафия, поморщившись, когда сглотнула. — Совсем не похоже на серебряный парван.

— После четвертого или пятого бокала становится терпимым. — Лукан поднял бутылку. — Еще?

— Милосердие Леди, да.

Он снова наполнил их стаканы, и они сели за стол.

— Итак, как ты меня нашла? — спросил Лукан.

— С некоторым трудом. Тебя нелегко найти.

— Я постоянно в движении, не задерживаюсь на одном месте слишком долго. Решил, что так я смогу убежать от прошлого. — Он выдавил улыбку и наклонил свой стакан в сторону Шафии. — Похоже, я ошибался.

— От прошлого не убежишь, Лукан. Оно — наш спутник на всю жизнь, всегда рядом с нами.

— Ты и твои талассианские изречения. Кое-что никогда не меняется.

— Да, — ответила Шафия, оценивающе глядя на него. — Они не меняются.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— У меня все еще есть контакты в каждом городе Старой империи.

— А, ну да, конечно. Твоя старая разведывательная сеть. Значит, ты следила за мной?

— Насколько могла, с тех пор, как ты покинул Академию.

— Ты имеешь в виду, после того, как меня вышибли из Академии за убийство Джорджио Кастори.

— Я вижу, годы не уменьшили твоего гнева.

— Чертовски верно, — ответил Лукан, и его голос стал тверже. — Это был несчастный случай. Я выиграл дуэль. Он напал на меня, когда я стоял к нему спиной, и... — Он вздохнул, отмахиваясь от собственных слов. — Неважно. Ты знаешь, что произошло. И ты знаешь, что я был прав.

— Я знаю, — сказала Шафия, — но я надеялась, что...

— Я оправился от этого? Что я смирился с тем, что вся моя жизнь разрушена?

— Да, что-то в этом роде. — Женщина на мгновение замолчала. — Я подумала, что... Сколько лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз — шесть?

— Больше семи.

— Я надеялась, что, возможно, ты смог оставить это позади. — Она снова замолчала, тщательно подбирая слова. — И что, возможно, тебе удалось простить своего отца…

— Простить его? После того, как он принял решение Академии, не оспаривая его?

— Лукан, давай не будем...

— После того, как он пресмыкался у ног Кастори и отдал все, что осталось от нашего семейного состояния, в качестве компенсации? Компенсации, ради всего святого. Джорджио Кастори напал на меня, и все же я тот, кого заклеймили как убийцу и от кого отрекся мой собственный отец...

— Лукан.

Он вздрогнул, когда голос Шафии прозвучал как удар хлыста, а ее свирепый взгляд заставил его замолчать, как это часто случалось в его молодые годы.

— Хватит, — твердо сказала она, и выражение ее лица смягчилось. — Я на твоей стороне. И всегда была.

— Я знаю. Я... мне жаль. — Он стиснул зубы, чувствуя себя глупцом — не мудрее того человека, которым он был, когда они виделись в последний раз. — Просто...

— Те события до сих пор глубоко ранят.

— Вот именно. И как бы я ни старался, я просто не могу... — Он покачал головой и махнул рукой, словно отгоняя эту мысль. Если бы только это было так просто. — Забудь об этом. Что ты хотела сказать?

— После того, как ты покинул Академию, я делала все возможное, чтобы следить за твоими передвижениями. Конечно, время от времени ты исчезал, но в целом у меня было четкое представление о том, где ты можешь быть.

— И ты делала все это по просьбе моего отца?

— Я действовала по собственному желанию.

— Ну, конечно, — кисло ответил Лукан, допивая джин. — Глупо было думать, что достопочтенного лорда Гардову будет волновать, дышит ли еще его единственный ребенок. — Он снова наполнил свой стакан. — Кстати, как поживает старик? Все еще занят своими свитками и реликвиями Фаэрона, без сомнения...

— Он мертв, Лукан.

От этих слов у Лукана перехватило дыхание, его охватило странное оцепенение, голова закружилась. Мертв.

— Я... — начал было он, затем замолчал, его губы пытались сформулировать слова, хотя он понятия не имел, что хочет сказать. Милосердие Леди. — Как... как это случилось?

Шафия отвела взгляд, и Лукан почувствовал неловкость. Он никогда не видел, чтобы она колебалась или проявляла нерешительность. В его сознании она по-прежнему оставалась строгой управляющей его отца, женщиной, которая первой научила его держать клинок, которая практически вырастила его после смерти матери, когда он был еще ребенком. Когда она снова посмотрела на него, на ее лице была боль.

— Твой отец был убит.

— Убит? — повторил он. — Но... — Лукан перевел дыхание, пытаясь взять себя в руки. Убит. Кровь леди... Он потянулся за стаканом, смутно осознавая, что его рука дрожит. Шафия схватила его за запястье и мягко опустила его руку вниз.

— Ты должен выслушать то, что я хочу сказать, — твердо сказала она. — С ясной головой.

— Тогда расскажи мне, что произошло, — ответил он, сжимая кулак так, что побелели костяшки пальцев. — Расскажи мне все.

— Меня там не было, когда это случилось. — По лицу Шафии пробежала тень гнева. — Это было чуть больше месяца назад...

— Месяца? Он был мертв все это время, а я даже не знал.

— Жаль, что я не смогла связаться с тобой раньше, но, как я уже говорила, тебя нелегко найти.

Лукан едва ее слышал. «Продолжай», — пробормотал он.

— Я возвращалась после деловой поездки, — продолжила Шафия. — Я приехала в поместье вскоре после полуночи. Все казалось нормальным — охранники были на посту, не было ощущения, что что-то не на своем месте. Я оставила лошадь в конюшне, вошла в дом и... — Она замолчала, стиснув зубы. — Я поднялась наверх. Наверху лестницы я обнаружила Джозема, одного из охранников, лежащего на площадке. Он был мертв. Кто-то перерезал ему горло — сзади, насколько я могу судить. Джозем даже не вытащил свой меч. Я побежала в спальню твоего отца, но его там не было.

— Конечно не было, — сказал Лукан, выдавив горький смешок. — Он жил в своем проклятом кабинете.

— Именно там я и стала искать дальше. И нашла его, — Шафия замолчала, сглотнув, — на полу, покрытым кровью.

Желудок Лукана сжался:

— Мертвым?

Она кивнула:

— Его... несколько раз ударили ножом. Я ничего не могла поделать.

Лукан откинулся на спинку стула, едва веря в то, что услышал. Но он знал, что Шафия говорит правду — она служила его отцу двадцать лет; ее преданность была неоспорима. Кроме того, в каждой черточке ее лица читались гнев и чувство вины за то, что ее там не было.

— Кто это сделал, Шафия? — наконец спросил он. — Кровавый ад, неужели ты думаешь, что Кастори...

— Нет, — твердо сказала она, покачав головой. — Это не имеет к ним никакого отношения. Это не имеет никакого отношения к тебе или к тому, что ты сделал с Джорджио Кастори.

— Почему ты так уверена?

— Ну, я не могу... Это просто ощущение. Я думаю, они оставили бы какой-нибудь знак — что-то незначительное, чтобы мы знали, что это они. Но мы ничего не нашли. Кроме того, они никогда не проявляли особого интереса к твоему отцу — они всегда держали зуб на тебя.

— Спасибо, что напомнила мне. — Горечь в его голосе скрывала облегчение, которое он испытывал. Какой бы глубокой ни стала пропасть между ним и отцом, он никогда бы не простил себе, если бы его прошлые действия привели к смерти отца. — Если Кастори не убивали моего отца, — сказал он, — тогда кто?

— Понятия не имею, — призналась Шафия. — Но те, кто это сделал, что-то искали — они перевернули кабинет твоего отца вверх дном. Повсюду были разбросаны бумаги, хотя я не могу сказать, нашли ли они то, что искали.

— Но в его кабинете ничего не было, — ответил Лукан. — Во всяком случае, ничего, что стоило бы украсть. Там был просто беспорядок из старинных вещей, книг и свитков, посвященных тому, чем он в данный момент был одержим. Ты же знаешь, каким он был — мифы и легенды, Фаэрон и Безликие, вся эта чепуха. Неудивительно, что остальная аристократия смотрела на нас свысока. Сначала мой дед проиграл все наше состояние, потом его сын стал отшельником, одержимым мертвыми цивилизациями и демонами из детских сказок. — Он покачал головой. — Хорошо, что у меня все получилось, так?

— Лукан.

— Не лукань, — ответил он, но без особой уверенности. У него кружилась голова, хотя то ли от выпивки, то ли от откровений Шафии, он не мог сказать. Вероятно, и от того, и от другого. И все же, если когда-либо и было время для ясной головы, то это было именно сейчас. — Прости, — сказал он, поднимая руку. — Это было... неподобающе с моей стороны, как сказал бы отец.

— Да. — Шафия слегка улыбнулась.

— Скажи мне, что я ошибаюсь.

Ее улыбка погасла:

— Нет, не ошибаешься. Кабинет твоего отца был таким, каким ты его помнишь.

— Значит, это был мелкий бандит? Вор, охотящийся за чем-то ценным?

— Сначала я так и подумала, но ничего ценного не было украдено. Ты помнишь сапфировое ожерелье твоей матери, которое твой отец всегда хранил на мраморном бюсте на лестничной площадке? Оно осталось нетронутым, хотя убийца должен был пройти мимо него, чтобы попасть в кабинет твоего отца. — Шафия покачала головой. — Это был не обычный вор.

— Так что же они искали?

— Я спрашиваю себя, не наткнулся ли твой отец на что-нибудь в своих исследованиях. Его интерес к Фаэрону...

— Одержимость, ты имеешь в виду, — с горечью произнес Лукан. — Фаэрон то, Фаэрон сё... Честно говоря, он только об этом и говорил. Фаэрон интересовал его больше, чем собственная семья.

— Я не стану обелять твоего отца как родителя, — ответила Шафия, — но именно эта одержимость сделала его таким экспертом.

— Попробуй рассказать об этом Академии — они отклоняли его работы около дюжины раз...

— Лукан, пожалуйста.

— Извини. Ты говорила...

— Я спросила себя, не нашел ли твой отец информацию — возможно, секрет, — которую его убийца хотел сохранить в тайне.

— Насчет Фаэрона? — Лукан покачал головой. — Они исчезли тысячу лет назад. Что он мог узнать о них такого, что дало бы кому-то повод его убить? Нет, должен быть другой мотив.

— Возможно, ты прав, — сказала Шафия, барабаня пальцами по столу. — Как бы то ни было, у нас есть одна зацепка. — Она сунула руку в карман и достала сложенный лист бумаги. — Я нашла его рядом с телом. — Она протянула лист ему. — Должно быть, твой отец был еще жив, когда нападавший ушел.

Лукан взял лист, в горле у него внезапно пересохло. Тот был измят и потрепан, вероятно, за те недели, что пролежал в кармане Шафии. Лукан развернул лист, и его охватил трепет, когда он увидел пятна крови в нижней половине страницы. Его взгляд остановился на трех словах, нацарапанных в центре красными чернилами. Нет, не чернилами, понял он, и его глаза расширились. Написано кровью. Кровью моего отца. Он перевел дыхание и взглянул на Шафию, которая хранила молчание с мрачным выражением лица. Лукан снова взглянул на страницу, пытаясь сосредоточиться на словах.

Лукан Сафрона Зандруса

Он опустил бумагу, от отцовского почерка и тяжести откровений у него закружилась голова.

— Не торопись, — мягко сказала Шафия.

Лукан кивнул и сделал глоток джина, снова взглянув на бумагу, когда жидкость обожгла ему горло. Он уставился на слова, последний отчаянный поступок своего отца, написанный, когда жизнь покидала его. Он прочитал их раз, другой, третий, беззвучно произнося слова одними губами.

Значение первого слова, его собственного имени, было достаточно ясным — очевидно, отец предназначал это послание ему. Второе слово, Сафрона, могло означать только город с таким же названием, расположенный на южной окраине Старой империи, город, о котором он много слышал, но никогда не видел своими глазами. Последнее слово — Зандруса — было ему незнакомо. Он пробормотал это слово, пытаясь вспомнить хоть какое-нибудь упоминание о нем. Ничего, даже малейшего проблеска узнавания. Он поднял глаза и встретился взглядом с Шафией.

— Ты знаешь, что такое Зандруса?

Женщина слабо улыбнулась:

— Я надеялась, что ты сможешь мне сказать.

— Тебе оно ни о чем не говорит?

— Никогда не слышала его раньше. Сначала я подумала, что это может быть имя убийцы твоего отца или какая-то зацепка, но... — Она пожала плечами. — Если это имя, то оно мне незнакомо.

Лукан снова заглянул в листок:

— А что насчет Сафроны? Были ли у моего отца там какие-то интересы?

— Никаких, насколько я знаю.

— В этом нет никакого смысла. — Лукан положил листок на стол.

— Ясно одно, — сказала Шафия. — Твой отец использовал последние минуты своей жизни, чтобы написать это послание. Он хотел, чтобы оно попало к тебе. Значит, это должно быть важно.

— Но мы даже не знаем, что, черт возьми, оно значит.

— Тогда ты должен отправиться в Сафрону и это выяснить.

— Отправиться в... — Лукан недоверчиво уставился на нее. — Я не могу просто... Сафрона находится в сотнях лиг к югу. — Он покачал головой. — Нет, мне нужно вернуться в Парву. После смерти моего отца... — Он замолчал, его глаза расширились, когда его осенило. После смерти моего отца теперь я лорд Гардова. Эта мысль оставила горький привкус. — Мне нужно вернуться домой, — продолжил он. — Должно быть, есть дела, требующие внимания. Поместье...

— Об этом всем позаботятся, — мягко вклинилась Шафия. — По завещанию твоего отца я назначена опекуном до тех пор, пока ты не сможешь вернуться и приступить к своим новым обязанностям. Позволь мне пока позаботиться обо всем.

— Но... ты уверена?

— Лукан, ты знаешь, как мало интересовался твой отец делами поместья. Может быть, он и был владельцем имения, но мы оба знаем, кто занимался текущими делами.

— Я знаю, но... Я имею в виду, после стольких лет, неужели ты не хотела бы быть где-то еще, заниматься чем-то другим? Потому что я не стал бы на тебя сердиться, если бы ты захотела уйти...

— Лукан...

— Ты мне ничего не должна, Шафия, ты это знаешь? Это я тебе должен за все то время, что ты терпела мою чушь...

— Лукан, — повторила она резким голосом, каким, бывало, отчитывала его на уроках фехтования. — Поверь мне, когда я говорю, что для меня нет ничего лучше, чем помогать тебе. — Она подняла палец. — И если ты еще раз спросишь меня, уверена ли я, я выплесну этот джин тебе в лицо.

— Ты этого не сделаешь, — ответил он, но на всякий случай поднял свой стакан. — Если серьезно, Шафия, я благодарен тебе за все, что ты сделала для моей семьи. Как сейчас, так и на протяжении многих лет. Моему отцу следовало наградить тебя чертовой медалью.

— Он дал мне кое-что гораздо более ценное.

— И это?

— Цель. — Шафия наклонилась вперед, сцепив руки. — Когда твой отец взял меня к себе на службу, я чувствовала себя потерянной. Я посвятила всю свою жизнь короне Парвана. Шпионаж — это все, что я знала. И когда это закончилось... я не знала, что делать. У меня не было ничего. Ни друзей, ни семьи. Ни будущего. Я спрашивала себя, стоили ли мои жертвы того. Но потом твой отец назначил меня своей управляющей и пригласил в свою семью. Он дал мне новую цель, и я всегда буду благодарна ему за это. Теперь, когда Конрада... теперь, когда твоего отца больше нет, я больше не могу ему помогать. — Она стиснула зубы. — Но я могу помочь его сыну. — Она встретилась с ним взглядом. — Если он меня примет.

Лукан смог только посмотреть на нее в ответ. Он никогда не слышал, чтобы Шафия говорила так долго и с таким волнением. Ей это нужно, осознал он. И мне нужна она, если я хочу разобраться в этой неразберихе.

— Он примет, — ответил он, поднимая свой стакан. — Всегда.

Шафия улыбнулась, напряжение спало с ее лица, когда она подняла свой стакан и чокнулась с ним.

— В таком случае, — сказала она, делая глоток из своего бокала, — мой первый совет тебе, как твоему управляющему, прислушаться к словам твоего отца. — Она указала на листок с кровавыми каракулями. — Я не знаю, о чем думал Конрад в свои последние минуты, но для него явно было важно, чтобы ты отправился в Сафрону и разыскал эту Зандрусу, кем бы — или чем бы — она ни была. Так что выполни его предсмертное желание. Я знаю, что последние несколько лет вы с отцом были не в лучших отношениях, но ты в долгу перед ним. За любовь, которую он питал к тебе, и за любовь, которую, я знаю, ты все еще питаешь к нему. Несмотря ни на что.

— Несмотря ни на что, — тихо повторил Лукан, в то время как горе, гнев и сожаление боролись в его голове. — Я хотел вернуться домой, — продолжил он, уставившись в свой стакан. Это помогало сосредоточиться. — Я думал об этом так много раз. Увидеть старый дом, увидеть отца, извиниться за... — Он встретился взглядом с Шафией. — Я хотел извиниться. За то, что сделал, за то, что сказал. Я ненавидел ту пропасть, которая выросла между нами.

— Я знаю, твой отец чувствовал то же самое.

— Я всегда говорил себе, что время еще не пришло. Я всегда находил оправдание... — Он покачал головой. — А теперь уже слишком поздно.

— Нет, не поздно, — твердо ответила Шафия. — Ты можешь загладить свою вину перед ним. Просто исполни его последнее желание.

Лукан взял листок бумаги и еще раз просмотрел слова. Зандруса. Возможно, это слово было подсказкой, которая поможет найти убийцу отца, или, может быть, это что-то совсем другое. В любом случае, разгадка тайны была в Сафроне. Он сложил листок и сунул его в карман. Да будет так.

— Я поеду, — сказал Лукан, встретившись взглядом с Шафией.

— Поклянись в этом. Дай обещание золотой крови.

— У меня есть только серебро, — ответил он, снимая кольцо с пальца и поднося его к свету свечи.

Шафия скривила губы:

— Более дешевый металл обесценивает клятву.

— Это кольцо принадлежало моей матери. Мой отец отдал его мне после того, как она умерла.

— Тогда этого более чем достаточно. — Она достала ромбовидный метательный нож и протянула ему рукоятью вперед. — Тогда дай обещание серебряной крови.

Лукан взял лезвие, приложил острие к ладони. Он заколебался, внезапно почувствовав головокружение от нахлынувших эмоций, которые все еще переполняли его. Гнев и сожаление — оба свернулось в колючий узел горя, чьи шипы он только сейчас начал ощущать. Мой отец мертв, и я не знаю, кто его убил и почему. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как на него внезапно наваливается давление. Но мне нужно это выяснить. Я должен. С этим признанием давление ослабло, сменившись чем-то таким, чего он не испытывал уже много лет.

Целью.

Семь лет бегства от прошлого, но теперь это позади. Он поморщился, слегка проведя лезвием по левой ладони, отчего пошла кровь. Он положил кольцо на середину ладони и сжал руку в кулак.

— Я даю обещание серебряной крови, — нараспев произнес он, удерживая взгляд Шафии, — что исполню последнюю волю моего отца. Я отправлюсь в Сафрону. Я найду его убийц и предам их суду. Да будет так.

— Да будет так, — эхом отозвалась Шафия.

Лукан вернул лезвие и уставился на свою окровавленную ладонь. Возможно, порез был слишком глубоким.

— Не думаю, что у тебя есть...

Женщина бросила ему чистый носовой платок.

— Самый быстрый путь в Сафрону — по морю, — сказала она. — Возьми лошадь и скачи на юг до Деладрина — это займет у тебя всего несколько дней. Там ты сможешь найти корабль.

— Корабль? Это будет дорого стоить.

— Вот почему тебе понадобится это.

Шафия сунула руку в карман и достала конверт, запечатанный зеленой восковой печатью с двумя стилизованными буквами Б.

— Аккредитив от банковского дома Брандта и Балинора в Парве, — сказала она в ответ на его вопросительный взгляд. — Подписан мной как хранителем и душеприказчиком твоего имущества. Если ты посетишь их филиал в Деладрине, то сможешь обменять его на два дуката, которые остались от вашего отца — со своего счета. Этого будет достаточно, чтобы покрыть расходы на дорогу и все, что тебе может понадобиться. Жаль, что я не могу дать больше, но... что ж, состояние твоей семьи уже не то, что раньше.

Разве я этого не знаю?

— Спасибо, — ответил Лукан, беря конверт. — За это и за все остальное.

— Всегда. — Шафия встала из-за стола.

— Ты уходишь?

— У меня есть жилье на другом конце города, немного более... изысканное. — Она улыбнулась. — Я слышу, как меня зовут к бокалу хорошего красного вина, и я твердо намерена выпить его, принимая горячую ванну.

— Но нам еще столько всего нужно обсудить, — сказал Лукан, морщась и прижимая платок к окровавленной ладони. — И ты должна рассказать мне, что тебе известно о Сафроне... — Его прервала Шафия, которая достала потрепанную книжку с загнутыми уголками и бросила его на стол. — Что это? — спросил он, вглядываясь в выцветшее название на обложке.

— Путеводитель Джентльмена по Сафроне, — нараспев произнесла Шафия, — написанный Веллерасом Гелламе, путешественником, философом и поэтом.

— Звучит как шут.

— О, так оно и есть. Приятного чтения.

— Подожди, ты, наверное, можешь рассказать мне что-нибудь еще. Разве ты не посещала Сафрону в те дни, когда занимались шпионажем?

— Нет, к сожалению. Хотя солнце было бы приятным дополнением к бесконечному дождю в Селдарине. — Она приподняла бровь. — В любом случае, ты единственный из нас, кто учился в Академии. Наверняка были уроки истории и географии Старой империи.

— Я уверен, что были.

— Но ты не посещал ни одного из них?

— Конечно. За кого ты меня принимаешь? В любом случае, если это тебя как-то утешит, я с пользой использовал твои уроки рукопашного боя в нескольких драках в тавернах.

— Не утешит, — ответила Шафия, хотя и не без тени улыбки. Она кивнула на книжку. — Я не могу рассказать тебе ничего, кроме того, что там написано, поэтому обязательно ее прочти. Гелламе даст тебе представление о Сафроне, если ты сможешь выдержать его витиеватый язык. — Она нахмурилась. — Было еще одно... Нет, не важно.

— Расскажи мне.

— Нет, это... это была история, которую мне рассказал коллега-агент много лет назад. Но мы выпивали, и я была уверена тогда — так же, как и сейчас, — что он меня разыгрывает. Что-то насчет гигантского... — Она отмахнулась от своих слов. — Как я уже сказала, это была шутка, и он умер бы со смеху, если бы узнал, что я восприняла всерьез его слова. Забудь. Гелламе не упоминает об этом, так что это почти наверняка чепуха.

— А если нет?

— Тогда ты можешь рассказать мне об этом. — Шафия направилась к двери.

— Возможно, завтра мы могли бы...

— Я уеду с рассветом, тогда как ты, я подозреваю, проснешься не раньше полудня.

Лукан ухмыльнулся:

— Ты слишком хорошо меня знаешь.

— Я должна, — сухо ответила она. — В конце концов, теперь ты мой работодатель.

— Надеюсь, я плачу тебе достаточно.

— О, я бы сказала, что есть возможности для улучшения. — Она улыбнулась, и в ее темных глазах мелькнул огонек, прежде чем выражение ее лица снова стало серьезным. — Удачи, Лукан. И будь осторожен — ты представляешь угрозу для тех, кто убил твоего отца, и это делает тебя мишенью, если они узнают о твоей цели в Сафроне. Путешествуй под чужим именем, никому не доверяй и держи язык за зубами. Увидимся в Парве, когда ты вернешься.

— Если я вернусь. — Лукан встал и обнял свою бывшую наставницу — много лет назад он и представить себе не мог, что сделает что-то подобное, но сейчас это казалось совершенно естественным. Шафия напряглась, словно застигнутая врасплох, а затем обвила его руками.

— Твой отец действительно любил тебя, Лукан, — сказала она, когда они оторвались друг от друга. — Несмотря на все, что между вами произошло. Никогда не забывай об этом.

— Постараюсь.

— Отдохни немного. Тебе предстоит долгое путешествие.

С этими словами она ушла, дверь со скрипом закрылась за ней. Лукан снова сел за стол и стал изучать листок бумаги, представляя, как отец прижимает записку рукой, когда он пишет эти последние отчаянные слова, представляя его последний поступок — попытка связаться с сыном, от которого он так долго был отдален. Какую тайну ты оставил для меня, отец? Он выпустил бумагу из рук, потянулся за бутылкой и вылил остатки джина в свой стакан. Я должен что-то сказать. Поднять тост за старика, за его уход. Но слова не шли с языка.

Он все равно выпил, думая о предстоящем путешествии и о цели, которая ждала его в конце. Сафрона. Хотя он очень мало знал о городе, его местоположение было ему известно достаточно хорошо за те часы, что он провел, разглядывая карту, приколотую к стене отцовского кабинета. Сафрона располагалась на самой южной оконечности Старой империи, откуда открывался вид через море Скипетра на Зар-Гхосу, самое северное из Южных королевств. Разве они не воевали друг с другом пару раз? Возможно, ему следовало бы почаще посещать лекции по истории. Однажды он увидел написанную маслом картину «Сумерки Спускаются на Сафрону» — одной Леди известно, почему это название запало ему в душу, — и у него сохранилось смутное впечатление о солнце, опускающемся за бронзовые купола и красные черепичные крыши, и о удлиняющихся тенях, отбрасываемых на дворики с фонтанами и апельсиновыми деревьями. Он мог только догадываться, насколько это соответствовало действительности; старые мастера, несомненно, были известны тем, что преувеличивали красоту и величие. Без сомнения, я скоро это выясню.

Как скоро — это совсем другой вопрос. Даже на корабле наверняка потребуются недели, чтобы добраться до Сафроны. С другой стороны, он ничего не смыслил в кораблях; единственным его морским опытом было катание на лодке по озеру в герцогском парке Парвы, потягивание вина и попытки сбросить своих не менее пьяных друзей в спокойные воды. Он улыбнулся этому воспоминанию, которое тут же улетучилось, когда на ум пришли другие вопросы. Насколько жарко будет так далеко на юге? В конце концов, Сафрона находилась недалеко от Южных королевств и их великих пустынь. Но ведь скоро осень, так что, возможно, будет не так тепло. Он допил остатки джина. Вопросы могли подождать. Сейчас еще только начинался вечер, и, — он похлопал по своему кошельку, который ободряюще звякнул, — у него достаточно денег, чтобы нарваться на неприятности. Не кинжалы-в-лицо неприятности, а какие-нибудь другие — какие угодно, — которые могли бы отвлечь его от чувства вины и горя, поселившихся в его сердце.

Завтрашний день позаботится о себе сам.

Глава

3

МАТЬ ГОРОДОВ

Резкий стук в дверь его каюты вырвал Лукана из сна.

— Уходи, — сказал он, или попытался сказать. Язык у него прилип к гортани. Он высвободил его, поморщившись от кислого привкуса. Еще одна ночь, наполненная ромом. На второй неделе плавания их было предостаточно. Капитан судна — добродушный медведь по имени Грациано Грабулли — взял за правило каждый вечер приглашать Лукана к себе в каюту на стаканчик-другой (или несколько) рома. Как и большинство мужчин с талассианских островов, он любил поговорить, в основном о себе и своих различных подвигах и приключениях, которых было много. Лукан был склонен верить некоторым из них (например, рассказу о встрече капитана с черной акулой; у мужчины на предплечье были следы зубов, подтверждающие это), но был уверен, что другие (например, его заявление о том, что он видел легендарный корабль-призрак «Гордость Принца Релайра») были не более чем выдумками. Тем не менее, вряд ли можно было ожидать абсолютной честности от человека, у которого на левом запястье — благодаря любезности Торговой Компании Тамберлин — было клеймо, выдававшее в нем бывшего пирата. К счастью, Грабулли был более щедр на ром, чем на ложь.

В дверь снова постучали, медленнее и более обдуманно.

— Отвали, — крикнул Лукан. Он поерзал в гамаке, недовольный тем, как скрутило его желудок. В висках медленно нарастала боль.

Дверь со скрипом отворилась.

Милосердие Леди.

Он открыл глаза, щурясь от солнечного света, проникавшего через единственный иллюминатор и освещавшего крошечную каюту, которая была его домом последние две недели. Грабулли обещал ему покои, достойные короля, но каюта едва ли подходила для крыс, которые прятались в ее углах. Лукан видел кладовки побольше. И более чистые.

Он моргнул, увидев фигуру, стоящую в дверном проеме, и узнал хрупкую фигурку судовой горничной.

— Я, кажется, сказал тебе, чтобы ты проваливала, — сказал он.

Девочка пожала плечами и жестом показала Я тебя не слышу.

— Слышишь, слышишь. Может, ты и немая, но я знаю, что ты не глухая.

Девочка, не обращая на него внимания, подошла к его комоду, который вместе с табуретом был единственной мебелью в каюте. Она взяла кинжал, который Лукан выиграл у одного из членов команды в первые дни плавания, еще до того, как они начали отказываться играть с ним, и повертела его в руках, разглядывая гранат, украшавший его рукоять.

— Положи его на место.

Девочка подчинилась, с преувеличенной осторожностью положив кинжал обратно на комод.

— Надо отдать тебе должное, ребенок, у тебя кишка не тонка. Какого черта тебе нужно?

Девочка изобразила руками фигуру: большие пальцы прижаты друг к другу, пальцы сложены домиком. Капитан.

— Грабулли? Что с ним?

Она указала на Лукана — ты — и правой рукой изобразила клюв, открывая и закрывая его. Поговорить.

— Что, прямо сейчас? — Лукан поморщился, потирая большим пальцем правый висок; головная боль усиливалась, а девочка не помогала. — Скажи ему, что я скоро встану... Еще чертовски рано.

Девочка описала в воздухе круг, затем подняла девять пальцев. Девятый час дня.

— Да, для меня это рано.

Она сделала резкий жест. Сейчас.

Лукан тихо выругался:

— Ладно, будь по-твоему. Скажи этому ублюдку — э-э, скажи капитану, — что я скоро встану.

Девочка кивнула и повернулась к комоду, на ее губах играла улыбка.

Лукан поднял палец:

— Даже не думай о...

Она схватила кинжал и выскочила за дверь.

— Ты, маленькая нахальная... — Лукану удалось вытащить одну ногу из гамака, но его левая нога запуталась, когда он попытался броситься вперед. Комната перевернулась, и внезапно он оказался лежащим на спине, гамак раскачивался над ним, топот ног девочки удалялся по коридору. Он попытался подняться, но тут же отказался от этой попытки, когда ром в его желудке забулькал, предупреждая, что вот-вот вырвется наружу. Лукан со стоном опустился обратно на пол и закрыл глаза.

Грабулли мог подождать еще немного.

— А, друг Лекаан! — окликнул его Грабулли с носа «Солнечной Рыбы», коверкая произношение имени Лукана в своей обычной манере. Капитана безошибочно можно было узнать по красному бархатному камзолу, который, как он утверждал, был подарком какого-то принца, хотя Лукан подозревал — судя по выцветшим пятнам и плохому качеству кружев — что на самом деле Грабулли купил его на блошином рынке в каком-то отдаленном порту. — Просто замечательно, что ты присоединился к нам. Прекрасный день, а?

Возможно, если у тебя нет похмелья. Но, поскольку оно было, солнце казалось слишком ярким, а голубое небо — слишком сияющим. Тем не менее, ветерок, который обдувал Лукана и ерошил его волосы, оказался эффективным средством от головной боли. Он лениво помахал в ответ и пошел по палубе, изо всех сил стараясь не встречаться с командой, которая тянула канаты и перекликалась на своем особом певучем диалекте, который, казалось, почти полностью состоял из оскорблений. Матросы «Солнечной Рыбы» были изобретательными ребятами, когда дело доходило до ругательств, что они и продемонстрировали, когда Лукан обчистил их в карты. Он огляделся, но не увидел никаких признаков горничной. Без сомнения, она появится позже — без кинжала, конечно. Впрочем, это не имеет значения, подумал Лукан, поднимаясь по ступенькам на нос. Проклятый гранат все равно был подделкой...

— Утреннего солнца тебе, друг Лекаан, — сказал Грабулли, ухмыляясь сквозь свою черную косматую бороду.

— И тебе вечерних звезд, — ответил Лукан, завершая традиционное талассианское приветствие, и присоединился к пожилому мужчине, стоявшему у порочней. Он до сих пор не был уверен, когда именно раскрыл Грабулли свое настоящее имя — без сомнения, это произошло во время одной из их ночных попоек, когда ром развязал ему язык и ослабил бдительность. Возможно, именно этого Грабулли и добивался с самого начала, а его собственные небылицы просто служили прикрытием, пока алкоголь делал свое дело. Или, может быть, алкоголь делает меня параноиком.

— Ты выглядишь задумчивым, — сказал Грабулли, хлопнув Лукана по груди тыльной стороной левой ладони. — И еще бледнее, чем обычно. Он нахмурился. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я в порядке.

— Ну же, расскажи мне, что у тебя на уме.

Я и так рассказал тебе слишком много.

— Мне просто интересно, что такого важного случилось, что разбудил меня в такой нечестивый час.

Капитан ухмыльнулся и указал на горизонт:

— Посмотри сам.

Лукан прикрыл глаза от солнца и, прищурившись, посмотрел на просторы океана. Нет, не только океана — вдалеке виднелись темные очертания гор.

— Земля, друг Лекаан! — Грабулли хлопнул Лукана по плечу. — Мы причалим в Сафроне в течение часа. И мы прибыли на два дня раньше запланированного срока, как я тебе и обещал.

— Ты сказал три дня.

— Я должен попросить у тебя прощения, но я сказал два.

— Ты сказал три, а потом три раза стукнули бутылкой рома по столу, просто на случай, если я не совсем понял твою мысль. А потом прокричал это еще раз, когда я не выглядел убежденным.

— Два дня, три дня... — Грабулли надул щеки и пожал плечами. — Какое это имеет значение? Вряд ли есть какая-то разница, так?

Лукан улыбнулся, представив, как капитан использует тот же подход к таможенникам. Неудивительно, что торговая компания Тамберлин выжгла на нем свое клеймо.

— Ты, — сказал он, снова переводя взгляд на горизонт, — негодяй.

Грабулли расхохотался:

— Вот с этим я могу согласиться!

Пока капитан «Солнечной Рыбы» расхаживал по палубе, отдавая приказы своей команде, начавшей последние приготовления к заходу в порт, Лукан оставался на носу и наблюдал, как приближаются далекие горы. Прошло полчаса, прежде чем он, наконец, увидел знаменитую достопримечательность Сафроны — башню Фаэрона. Башня возвышалась над морем посреди залива Сафроны — мрачное сооружение из таинственного черного материала, который фаэронцы использовали во всех своих постройках.

Когда «Солнечная Рыба» подошла ближе, Лукану пришлось вытянуть шею, чтобы охватить взглядом всю башню — ее высота, должно быть, превышала двести футов. Поверхность казалась гладкой, как стекло, за исключением самых верхних этажей — те торчали наружу, как черные сломанные пальцы, словно внутри что-то взорвалось.

— Эбеновая Длань, — пробормотал Лукан. — Она впечатляет больше, чем я себе представлял.

— Лучше веди себя прилично в Сафроне, друг Лекаан. — Грабулли сплюнул через перила. — Ты же не хочешь оказаться в этом месте.

— Что ты имеешь в виду?

Капитан указал пальцем:

— Смотри сам.

Когда «Солнечная Рыба» проплывала мимо башни, Лукан увидел несколько весельных лодок, покачивающихся на волнах у ветхого деревянного причала. Две фигуры в черной униформе, отделанной серебром, тащили между собой третью фигуру — мужчину в грубой тунике со связанными руками. Он сопротивлялся, пока они взбирались по ступенькам, которые поднимались от конца причала и вели к арочному проему. Когда мужчину потащили внутрь башни, он запрокинул голову, широко раскрыв рот, но его крик не долетел до «Солнечной Рыбы». Взгляд Лукана переместился на стяг, висевший над входом — скрещенные серебряные ключи на черном фоне.

— Чей это символ? — спросил он.

— Инквизиции Сафроны, — ответил Грабулли, и его лицо потемнело. — Защитники закона и порядка в этом прекрасном городе, или, по крайней мере, они хотят, чтобы мы так думали. — Он снова сплюнул за борт. — Ты не захочешь связываться с ними, друг Лекаан.

— Не собираюсь. Значит, они используют Эбеновую Длань как тюрьму?

— Вот именно. И, к тому же, как отвратительную тюрьму. Истории, которые я слышал... — Талассианец покачал головой. — В любом случае, — продолжил он, и его улыбка вернулась, когда он указал на приближающийся город. — Вот Жемчужина Юга, Мать Городов!

Лукан снова обратил свое внимание на Сафрону. Залив имел форму полумесяца, и город раскинулся вдоль него и простирался до подножия гор — туманный гобелен красных черепичных крыш и бесчисленных бронзовых куполов, сверкающих в лучах утреннего солнца. Грабулли указал на самый большой купол, расположенный недалеко от центра города.

— Дом Леди, — сказал он с притворным почтением в голосе. — Где Леди Семи Теней судит всех нас. — Он рыгнул. — Если ты веришь в подобные вещи.

— Значит, ты не из верующих? Я потрясен.

— Я верю в прочность стали, друг Лекаан! В цвет мужества, в...

— Язык лжи?

Грабулли ударил его по руке, немного сильнее, чем нужно:

— Вот именно! Ты умный мальчик.

Лукан поморщился, когда ром в его желудке выдал еще одно предупреждение. Не такой уж и умный. «Что это за место?» — спросил он, указывая на величественное здание с башенкой, которое венчало мыс в восточной части залива и внушительно возвышалось над городом.

— Это герцогский дворец на вершине Утеса Борха, — ответил капитан. — Но герцог правит Сафроной только номинально. Видишь эти башни? — Он указал на семь каменных башен, возвышающихся у подножия гор за городом. — Они принадлежат к «Шелковому септету» — самым могущественным торговым принцам. Септет доминирует в Позолоченном совете, который является истинной политической силой Сафроны.

— Да, я читал, — ответил Лукан, вспомнив Путеводитель Джентльмена по Сафроне Веллераса Гелламе. Он успел прочитать почти две трети книжки, прежде чем швырнул ее через всю каюту после одной слишком цветастой метафоры, и не собирался снова брать Путеводитель в руки. Грабулли все еще что-то говорил, но Лукан не слушал, уставившись на раскинувшуюся перед ним Сафрону. Где-то там таился ответ на вопрос, кем или чем была Зандруса. И почему отец написал это имя собственной кровью.

— Что-то ты притих, друг Лекаан, — сказал Грабулли, почесывая свою черную бороду. — Я думаю, у тебя нет слов.

— Впечатляющее зрелище, — признался Лукан.

Веллерас Гелламе утверждал, что Сафрона была величайшим торговым центром Старой империи, и, хотя шут написал свой трактат почти пятьдесят лет назад, количество судов, заполнявших воды залива, говорило о том, что его утверждение все еще остается в силе. Когда они приблизились к городским докам, Лукан увидел торговые корабли из разных городов Старой империи — Деладрина, откуда приплыл он сам, Тамберлина и даже далекого Корслакова. Были также дау из Южных королевств, на большинстве из которых развевался флаг Зар-Гхосы — три серебряных круга на бледно-голубом фоне. Он даже мельком увидел изящное судно с малиновыми парусами из одного из портов Моря Скорби, его черный лакированный корпус украшала замысловатая резьба. Бесчисленные флаги и вымпелы трепетали на ветру, а чайки кружили над головой.

— Не думаю, что я когда-либо видел так много кораблей, — сказал Лукан.

— Я видел, — небрежно ответил Грабулли. — Хотя половина из них была в огне. Включая мой собственный. — Он пожал плечами. — Без сомнения, большинство из них здесь для праздника. Прямо как мы, а?

— Какого праздника?

Мужчина бросил на него острый взгляд.

— Великого возобновления, конечно. — Его темные глаза сузились при виде непонимающего выражения на лице Лукана. — Символическая замена Серебряного Копья... Ты действительно не понимаешь, о чем я говорю?

Лукан ухмыльнулся:

— Понятия не имею.

— Тогда что привело тебя в Сафрону, друг Лекаан?

— Личное дело, — ответил он, решив больше ничего не выдавать. — Но я никогда не отказываюсь от хорошей компании. Что мы празднуем?

— Ты, конечно, знаешь о великой войне между Сафроной и Зар-Гхосой, да?

— Э-э, смутно...

— Морской конфликт, подобного которому мир еще не видел! — продолжил капитан, быстро увлекаясь своей темой. — Сотни уничтоженных кораблей, тысячи доблестных моряков погибли с обеих сторон! И затем, во время того, что обещало стать решающим сражением...

— Повелитель корсаров с Расколотых островов прибыл со своим флотом, надеясь убить двух зайцев одним выстрелом, — сказал Лукан, вспоминая одну из немногих лекций, которые он удосужился посетить в Академии. — И вот сафронцы и зар-гхосцы объединили свои силы, чтобы победить корсаров. Этот акт положил конец войне.

— И выковал вновь обретенный мир между городами, который длится уже сорок лет, — закончил Грабулли, сделав широкий жест рукой. — Грандиозная история, верно?

— Очень, — согласился Лукан. — Значит, эти торжества... они приурочены к годовщине окончания войны?

— Вот именно. И в ознаменование возобновления дружбы между городами.

— Верно. Ты что-то говорил о копье?

— Серебряное Копье! — Глаза Грабулли загорелись. — Это фаэронское оружие дикой красоты, которое когда-то принадлежало самому Повелителю корсаров и которым он владел в последней битве. Говорят, что адмирал Зар-Гхосы в конце битвы предложил копье своему сафронскому коллеге в знак дружбы, и с тех пор два города обмениваются им каждые десять лет, когда возобновляют свою клятву мира. На этот раз очередь Сафроны устраивать праздник, поэтому... — Он указал на множество кораблей в заливе.

— Итак, копье передано, кто-то произносит речь, а затем все напиваются?

— Вот именно, друг Лекаан! Церемония состоится через несколько дней. У тебя достаточно времени, чтобы завершить свои дела и присоединиться к вечеринке, а?

— Возможно.

Грабулли кашлянул в кулак. «Кстати, о делах...» — Он повернулся и щелкнул пальцами. Квартирмейстер «Солнечной Рыбы» присоединилась к ним у поручней; лихо заломленная треуголка совершенно не сочеталась с хмурым выражением ее лица. Она держала в руках мешок, дно которого было залито чем-то, что могло быть вином, но Лукан подозревал, что это было что-то совсем другое. Двое других членов команды — здоровенные парни, выглядевшие так, словно повидали немало драк в тавернах, — стояли позади нее, настороженные взгляды, напряженные позы. Как будто они ожидали неприятностей.

— Что это, Грабулли? — осторожно спросил Лукан, жалея, что не пристегнул меч, прежде чем, пошатываясь, выйти из каюты.

— Нам нужно обсудить вопрос оплаты, друг Лекаан. Как видишь, я доставил тебя в Сафрону в целости и сохранности.

— Ты получишь свои семь серебряных монет. Я даю слово.

— Да, но... — капитан широко улыбнулся, сверкнув золотым зубом. — Цена только что выросла.

— Мы договорились о семи серебряных монетах, — ответил Лукан, и его тон стал жестче. — Мы договорились о семи серебряных монетах, хотя, конечно, я должен был знать, что для пирата это мало что значит.

Один из матросов шагнул вперед, но замер, когда Грабулли поднял руку.

— Мы также договорились, — сказал капитан, — что ты будешь держать руки подальше от груза в моем трюме. И все же, буквально на днях Сандрия заметила, что в одном из ящиков кто-то копался, и, похоже, в нем стало немного меньше табака, чем когда мы покидали Деладрин.

— Намного меньше, — вставила квартирмейстер, стараясь скрыть свой хмурый взгляд.

— Как видишь, — продолжил Грабулли, разводя руками, — у нас возникла небольшая проблема.

— Никаких проблем, — со вздохом ответил Лукан. Он пробрался в трюм в поисках бутылки чего-нибудь, чего угодно, что было бы лучше крепкого рома, который он пил. Вместо этого он обнаружил запасы Пурпурного Дракона, первоклассного трубочного табака Парвана и... ну. Один дерзкий дымок превратился в несколько дюжин. — Что я могу сказать? — продолжил он, одарив Грабулли печальной улыбкой. — Наверное, мне просто захотелось почувствовать вкус дома.

Капитан нахмурился:

— Ты сказал, что ты из города неподалеку от Деладрина.

— А...

— Ты обокрал нас, — прошипела Сандрия, нахмурившись еще сильнее.

— Милосердие Леди, вы пираты.

— Осторожнее, друг Лекаан, — предупредил Грабулли без следа своего обычного юмора.

— Ладно, — сказал Лукан, поднимая руки. — Я извиняюсь. Я не должен был брать табак. Позволь мне загладить свою вину. Я заплачу за то, что взял.

— Четырнадцать серебряных монет.

Лукан моргнул:

— Я... что?

— Четырнадцать серебряных монет, — повторил капитан. — Стоимость твоего путешествия только что удвоилась, друг Лекаан.

— У меня нет таких денег.

— Мы оба знаем, что это неправда.

— Ты шпионил за мной в моей каюте, Грабулли?

Улыбка мужчины вернулась, блеснув золотом:

— На борту моего корабля нет секретов.

— А если я откажусь платить?

— Мы выбросим тебя за борт. Ничего личного, конечно.

— Конечно. — Лукан взглянул на далекий берег. Теперь уже не такой далекий... — Кажется, все не так уж плохо, — сказал он с бо́льшей бравадой, чем чувствовал на самом деле. — Я могу это переплыть.

— Ты так думаешь, а? — Грабулли снова щелкнул пальцами.

Сандрия сунула руку в свой мешок и вытащила оттуда кусок сырого мяса, между ее пальцами сочилась кровь. Она подошла к поручням и швырнула его через воду. Мясо с легким всплеском упало в волны. Мгновение спустя пятнистая морда песочного цвета показалась на поверхности, и Лукан мельком увидел черный глаз и оскаленную пасть, полную острых, как иглы, зубов, обрамленных необычной складкой кожи, которая напоминала гриву.

Мгновение, и существо снова скрылось под волнами, унося с собой мясо.

— Львиная акула, — сказал Грабулли с блеском в глазах. — В заливе их полно. Должно быть, их привлекает рыбьи внутренности, хотя, без сомнения, Сородичи иногда подбрасывают им более вкусные кусочки.

— Сородичи?

— Преступный мир Сафроны. — Грабулли хлопнул Лукана по спине. — Ты все еще мечтаешь поплавать, друг Лекаан?

— Не так сильно, как я мечтаю сохранить все свои конечности.

— Ха! Тогда четырнадцать серебряных монет кажутся справедливой ценой за эту привилегию, так?

— Отлично, — сказал Лукан, встретившись взглядом с капитаном. — Четырнадцать серебряных монет, и ты забудешь обо мне. Если кто-нибудь спросит имя пассажира, которого ты подобрал в Деладрине, скажи им, что его звали... Дюбуа. Бастьен Дюбуа. — Он протянул руку. — Мы договорились?

— Не знаю, друг Лекаан, — задумчиво произнес Грабулли, теребя свою черную бороду. — Я славлюсь своей хорошей памятью.

— Хватит нести чушь, — ответил Лукан с гораздо большей убежденностью, чем чувствовал на самом деле. — Если ты попытаешься и дальше морочить мне голову, я рискну с акулами.

Грабулли и Сандрия обменялись взглядами. Один из громил позади них хрустнул татуированными костяшками пальцев.

На мгновение Лукану показалось, что он зашел слишком далеко.

Затем Грабулли рассмеялся и, схватив его за руку, сжал ее железной хваткой и энергично потряс:

— Добро пожаловать в Сафрону, мастер Дюбуа.

Глава

4

БЛОХА С БЛОШИНОГО РЫНКА

Первое впечатление путешественника о Сафроне, так начинается трактат Веллераса Гелламе, это привлекательная и изящная девушка, благоухающая жасмином и жимолостью, ее смех напоминает звон далеких колокольчиков.

Лукан начал подозревать, что Гелламе выпил слишком много бренди. Или, возможно, он просто зашел с другого входа. В любом случае, первое впечатление Лукана о Сафроне оказалось совсем другим. Не было ничего привлекательного в том, чтобы наблюдать, как два татуированных моряка избивали друг друга до крови, в то время как их товарищи подбадривали их криками, и ничего изящного в том, как мокрые от пота докеры разгружали бочки под пристальными взглядами тонкогубых таможенников. И в воздухе пахло не столько жасмином и жимолостью, сколько гниющей рыбой, древесным дымом и свежим дерьмом. Что касается далекого звона колокольчиков... он, без сомнения, затерялся в какофонии криков и смеха, лая собак и скрипа портовых лебедок.

Пока Лукан стоял там, окруженный видами и звуками незнакомого города, он чувствовал, как тяжесть стоящей перед ним задачи ложится на его плечи мертвым грузом. Вместе с этим пришел страх, который сопровождал, как тень, каждый его шаг с тех пор, как он покинул Торлейн; страх нашептывая ему, что это глупая затея, что значение Зандрусы останется тайной. Что справедливость, которую он обещал своему отцу, так и не восторжествует, и тень всегда будет висеть над ним. Как будто у меня и так их недостаточно. Лукан взглянул на море, ища глазами весельную лодку, которая высадила его на берег. Он хотел было окликнуть ее, но та уже была вне пределов слышимости, направляясь к тому месту, где стояла на якоре «Солнечная Рыба». Ничего не оставалось, как продолжать и надеяться на лучшее.

Он повернулся к оживленной набережной и поправил рюкзак. Я иду за тобой, Зандруса, подумал он и, сделав глубокий вдох, двинулся вперед. Кем бы или чем бы ты ни была.

Вскоре Лукан уже смотрел в пасть гигантского чудовища.

Конечно, он слышал рассказы о нем — наряду с Эбеновой Дланью, это была одна из самых известных достопримечательностей Сафроны, — но рассказы из третьих рук и упоминания в бесчисленных пьесах и песнях не могли передать настоящего положения вещей. Десятилетия — возможно, столетия — солнечного света придали черепу почти идеальный белый цвет, хотя это не уменьшило угрозу, которую он излучал. Темнота скапливалась в его каплевидных глазницах, в то время как рога, возвышавшиеся над ними, казались зловеще острыми. Зубы, обрамлявшие удлиненную челюсть, — все длинные, как мечи, за исключением передних клыков, которые были еще длиннее, — отбрасывали неровные тени на дорогу внизу. Какому зверю принадлежал череп и почему он теперь висел над главными воротами набережной, оставалось загадкой, которую не смог разгадать даже Веллерас Гелламе (никогда не упускавший случая похвастаться своим интеллектом). Тем не менее историк описал череп как одну из самых диковинных вещей, которые он когда-либо видел, и Лукан не мог с ним не согласиться.

Он присоединился к потоку людей и повозок, который проходил через ворота под незрячим взглядом черепа. В тени арки, опираясь на алебарды, стояли две стражницы и наблюдали за бесконечной процессией, сигариллы свисали с их губ. Время от времени они отводили кого-нибудь в сторону и задавали несколько вопросов или останавливали фургон и нерешительно ковырялись в кузове, хотя в основном они, казалось, довольствовались тем, что стояли и курили. Проходя под огромным черепом, Лукан поднял голову, вглядываясь в черные глубины и гадая, какой разум когда-то жил внутри. Что-то древнее, нематериальное...

— Эй, ты, пошевеливайся, — крикнула одна из стражниц, выпуская дым из ноздрей и пристально глядя на Лукана. Он даже не понял, что остановился. Привлекать к себе внимание —последнее, что мне нужно. Он сделал извиняющийся жест и вышел через ворота на широкую улицу за ними.

Южная костяная дорога, удачное название. По обеим сторонам проспекта через равные промежутки возвышались огромные кости, предположительно принадлежавшие тому же существу, чей череп висел над воротами. Ребра, судя по изгибам. Они стояли между каменными зданиями, возвышаясь над красными черепичными крышами и изгибаясь над улицей, образуя арки. Милосердие Леди, это создание, должно быть, было гигантским. Нищие сидели у покрытых граффити подножий костей, протягивая иссохшие руки к проходящему мимо людскому потоку. Воздух был густым от пыли, жара стояла невыносимая, хотя еще не было и полудня.

Согласно Веллерасу Гелламе, в городе было четыре Костяные дороги, по одной с каждой стороны света, и все они вели в одно и то же место: Площадь Серебра и Специй, которая находилась в центре Сафроны. Если верить Гелламе, площадь была огромным рынком и бьющимся сердцем города, где, как утверждал историк, можно было купить все, что угодно, будь то сверкающий драгоценный камень, произнесенное шепотом слово или даже чью-то смерть. Это была вторая из тех вещей, которые привлекли внимание Лукана. Если под «произнесенным шепотом словом» Гелламе подразумевал информацию, то площадь была лучшим местом для начала поисков. Сначала он предположил, что Зандруса — имя убийцы его отца; в минуты горя он шептал это слово снова и снова, чувствуя, как с каждым разом оно ранит его все глубже.

Потом, однако, он пришел к выводу, что это имя могло принадлежать кому-то совершенно другому — другу его отца или какому-то коллеге. Кому-то, кто мог знать, кем был настоящий убийца. С другой стороны, возможно, Зандруса — вовсе не человек, а место или даже предмет. Строить догадки было бессмысленно; он мог только надеяться, что правда ждет его где-нибудь на Площади Серебра и Специй. Я поспрашиваю вокруг, посмотрю, что смогу выяснить, решил он, проходя под одним из нависающих ребер. А потом я найду приличную таверну и посмотрю, действительно ли местное красное вино так хорошо, как утверждает Веллерас Гелламе.

К тому времени, как Лукан добрался до Площади Серебра и Специй, его рубашка промокла насквозь, в горле пересохло и — после того, как он наступил на вторую кучу лошадиного навоза — его хорошее настроение почти испарилось. Невозможно было представить, что до зимы осталось всего несколько недель. Пот струился по его спине, пока он стоял между высоченными костями, которые отмечали вход на площадь. Он смотрел на сотни киосков и павильонов, на людской поток, текущий между ними, и чувствовал, что его энтузиазм по поводу предстоящей работы тоже угасает. Милосердие Леди, с чего хотя бы начать?

Вздохнув, Лукан вышел на площадь, хотя ему казалось, что его влечет сюда так же, как прилив тянет раковины в свои объятия. Тысячи голосов поднимались до крика и падали до шепота, подобно непрекращающемуся реву океана, когда его подхватила человеческая волна и понесла вместе с собой через приливы и отливы. Мимо мелькали лица — люди из Старой империи, Южных королевств и других стран, их потребности и желания объединяли их и создавали неугомонную энергию, к которой, как казалось Лукану, он мог бы протянуть руку и прикоснуться. Его несло мимо разноцветных прилавков с шелковыми навесами, заваленных бесчисленными товарами со всей Старой империи. Здесь были меха, клинки и экстравагантные часы из Корслакова, лекарства и изысканные украшения из Селдарина, а также странные деревянные амулеты из Волстава, где все еще правили давно умершие боги. Были там и фаэронские безделушки, предположительно из Серых земель, хотя большинство из них, несомненно, были подделками. Он на мгновение задержался у прилавка, где продавались бутылки красного парвана, и взял у улыбчивого продавца наперсток вина — немного домашнего уюта в этом хаотичном, незнакомом месте.

Продвигаясь вглубь рынка, Лукан обнаружил, что смотрит на нефритовые статуэтки, рассыпающиеся свитки и запечатанные воском баночки со специями среди бесчисленного множества других безделушек из самых отдаленных уголков мира. Торговцы стояли за своими прилавками, обмахиваясь веерами и отмахиваясь от мух, и предлагали свои товары.

— Призрачный шелк! Его соткали призрачные пауки из Лянг-Ти...

— Слоновая кость из Зар-Гхосы, окаймленная кровавым золотом...

— Благовония из портов Скорбящего моря — теперь вы можете пахнуть, как сами боги...

— Морская змея, острая и пряная — один медяк за кусочек.

Именно этот крик привлек внимание Лукана, не в последнюю очередь потому, что именно в этот момент его желудок протестующе заурчал. За исключением крошащихся корабельных галет, из которых ему пришлось выковыривать долгоносиков, он за все утро ничего не ел. Он протолкался сквозь толпу к нужному лотку, где продавец — мужчина с коричневой кожей и длинными локонами, ниспадающими на спину, — разложил перед ним на заляпанной доске одну из вышеупомянутых морских змей.

— Медяк за кусочек, — весело повторил мужчина, хватая тесак.

Чешуя змеи была покрыта волнистыми узорами черного, белого и изумрудного цветов — гораздо более яркими, чем у тусклых озерных угрей, которых Лукан помнил с детства. К тому же змея была намного крупнее и имела полосатый гребень на спине, который тянулась по всей длине ее гладкого тела. Остекленевшие черные глаза уставились на него, из открытой пасти виднелись игольчатые клыки.

— Никогда раньше не видел таких зверей? — спросил продавец, поднимая взгляд и расплываясь в улыбке.

— В этом городе есть много такого, чего я раньше не видел.

— Что ж, — продолжил мужчина, поднимая свой тесак, — не зря это место называют Городом великолепия. — Мощным ударом он отрубил змее голову и бросил ее в ведро, стоявшее у него за спиной, разогнав мух, которые вились по краям.

— Какова она на вкус? — спросил Лукан, разглядывая бледную мякоть под чешуйками.

— Почему бы тебе не попробовать и не проверить?

— Возможно, я не люблю сюрпризы.

Мужчина рассмеялся:

— Тогда ты ошибся городом, друг.

Ты не тому говоришь.

— Я возьму кусочек, — ответил он, кладя на прилавок медную монету. Продавец повернулся к ближайшему мангалу, где над раскаленными углями шипели и потрескивали шампуры с морской змеей.. Он взял один из них и выдавил на него ломтик лимона, а затем посыпал мясо щепоткой специй цвета охры. — Наслаждайся, — сказал он, протягивая Лукану шампур.

Лукан снял с шампура кусочек мяса и отправил его в рот. На языке расцвел незнакомый вкус, сопровождаемый едва уловимым теплом. Из мяса, оказавшегося на удивление нежным, брызнул сок. Он проглотил.

— Это хорошо, — сказал он, слизывая с губ пряность. — Очень хорошо.

Мужчина ухмыльнулся и спрятал медяк в карман:

— Я рад, что ты так думаешь, друг мой. Желаю тебе хорошего дня.

— И тебе.

Лукан собрался было отвернуться, но остановился:

— Я не думаю, но... Слово Зандруса тебе о чем-нибудь говорит?

Мужчина нахмурился, занеся нож над морской змеей.

— Зандруса... — Он покачал головой. — Никогда не слышал. Что это значит?

Лукан вздохнул:

— Хотел бы я знать.

В течение следующих двух часов он сотни раз задавал один и тот же вопрос и каждый раз получал одинаковый ответ — непонимающий взгляд, пожатие плечами, невнятное извинение. Некоторые торговцы отмахнулись от его вопроса, фальшивые улыбки сползали с их лиц, когда они понимали, что он не собирается покупать то, что они продают. Они отмахивались от него резкими жестами и бормотали проклятия. Один особенно разгневанный ювелир даже пригрозил вызвать стражников. Будь ты проклята, Зандруса, подумал Лукан, поспешно отступая, мне нужно убраться отсюда подальше. Он проталкивался сквозь толпу, не обращая внимания на взгляды и не обращая внимания на направление, в котором двигался, желая только одного — выбраться из этого безумного лабиринта коммерции и жадности.

Вместо этого он оказался в центре площади, где над окружавшими ее киосками и павильонами возвышалась бронзовая статуя Леди Семи Теней. Согласно священному писанию, эта Леди была богиней, которая сдерживала семь теней, или грехов, которые в противном случае развратили бы человечество (по утверждению ее жрецов, жертва должна быть оплачена непоколебимой преданностью — не говоря уже о щедрых пожертвованиях в храм). Лукан никогда особо не доверял Леди — и, насколько он мог судить, это чувство было взаимным, — но он был рад пробормотать слова благодарности, если богиня сможет даровать ему минутную передышку.

Поднимаясь по ступеням, вырезанным в цоколе, и вступая в тень статуи, он вспомнил отрывок из путеводителя Веллераса Гелламе: Хотя существует бесчисленное множество статуй и храмов, посвященных Той, Кто Ходит с Тенями, правда в том, что единственный истинный бог Сафроны — монета. Пока личный опыт Лукана ничего не сделал, чтобы разубедить его в этом мнении, хотя он не мог отрицать, что фигура богини была впечатляющей, ее поза выражала вызов, когда она держала на поводке семь рычащих гончих, окружавших ее. Ее левая рука была вытянута перед собой ладонью вверх, напоминая человечеству о неоплаченном долге за защиту. Но, похоже, никто из присутствующих не обращал на это внимания. Лукан подозревал, что, если бы богиня могла видеть сквозь вуаль, скрывавшую ее черты, ей бы не понравилось то, что она увидела.

Со вздохом он снял с плеча рюкзак и сел рядом с одной из гончих, оскалившей зубы и натянувшей повод.

— Так кто же из них ты? — пробормотал Лукан, положив руку на мускулистый бок существа, ощущая тепло бронзы на своей коже. — Алчность? Обман? Готов поспорить, ты чувствуешь себя здесь как дома.

Он посмотрел на хаос, царивший на площади, и его охватило чувство безнадежности. Я охочусь за шепотом. За эхом шепота. «Зачем ты послал меня сюда, отец?» — пробормотал он, выуживая записку из кармана и вглядываясь в кровавые каракули. Лукан. Сафрона. Зандруса. Он читал эти слова уже столько раз, что мог их видеть, когда закрывал глаза, и все же поймал себя на том, что изучает их, как будто в них есть какой-то скрытый смысл...

Лукан напрягся, на краешке сознания возникло смутное ощущение беспокойства — то же самое чувство, что он испытывал в Торлейне. За мной наблюдают. Он сложил листок и небрежно сунул его в карман, окидывая взглядом рыночную площадь.

Позади него послышался шорох ткани, такой слабый, что он едва расслышал его.

Лукан обернулся.

Маленькая фигурка скорчилась у него за спиной, отдернув костлявую руку, которая тянулась к его рюкзаку. Мальчик развернулся и бросился бежать.

Лукан рванулся вперед и, схватив ребенка за запястье, оттащил его назад.

— Отпусти меня, — потребовал мальчик, нахмурившись и пытаясь высвободиться.

— Успокойся...

Мальчишка зарычал и замахнулся свободной рукой, но Лукан отбил удар. «Я не собираюсь просить еще раз», — предупредил он, крепче сжимая запястье уличного мальчишки. В карих глазах мальчишки вспыхнул вызов. Нет, понял Лукан, встретившись взглядом с ребенком. Глазах девчонки. Несмотря на коротко подстриженные темные волосы, перед ним определенно стояла девочка. На ней была изодранная льняная рубашка, свисавшая с ее костлявой фигуры, и штаны из мешковины, подвязанные пеньковой веревкой. Пятна грязи и маленькие шрамы на ее оливковой коже — явные признаки жизни на улице. Ей было не больше десяти-одиннадцати лет.

— На что ты там пялишься? — спросила девочка, снова пытаясь высвободиться. — Отпусти.

— Или ты что?

— Или я... я закричу. — Она выставила перед ним подбородок.

— Давай. Думаешь, кто-нибудь слушает? — Он указал на площадь, где люди продолжали заниматься своими делами, и никто не удостоил их даже взглядом. — Держу пари, никого не волнует, что случится с такой уличной крысой, как ты. Я прав?

Девочка сердито посмотрела на него.

— Или, может быть, кто-нибудь заинтересуется. Может быть, ты уже рылась в их карманах раньше. Может быть, они бы хотели, чтобы правосудие восторжествовало. — Он демонстративно огляделся по сторонам. — Я уверен, что минуту назад видел, как мимо проходил стражник...

— Нет, — ответила девочка, и внезапная покорность в ее голосе прозвучала слишком по-взрослому, чтобы исходить от такой юной особы. Оглянувшись на нее, Лукан увидел, как в ее глазах расцвел страх. — Пожалуйста... не надо. Не сдавай меня.

Только тогда Лукан понял, что у девочки не хватает мизинца на левой руке.

— Что будет в следующий раз, когда тебя схватят стражники? — спросил он. — Они отрежут тебе всю руку?

Девочка снова посмотрела на него, и к ней вернулась часть ее непокорности:

— Чего ты хочешь?

Вопрос застал его врасплох. Он был готов отпустить девочку, лишь предупредив, чтобы она больше не попадалась ему на пути, но теперь,когда он подумал об этом...

— Тебе что-нибудь говорит слово Зандруса?

— Что?

— Зандруса. Зан-дру-са. Ты слышала это слово раньше?

Она склонила голову набок, в темных глазах читался расчет:

— Может быть.

— Никаких игр, — предупредил Лукан, — или я позову стражников.

— Ладно... — Она отвела взгляд, прикусив губу. — Нет, — наконец сказала она. — Никогда раньше не слышала. Что это значит?

— Забудь об этом, ребенок, это не имеет значения.

— Я знаю кое-кого, кто может знать.

— Кто?

— Если я скажу тебе, ты меня отпустишь?

— Я сделаю кое-что получше. — Лукан сунул свободную руку в карман и достал медную монету. — Отведи меня к нему, и я дам тебе это.

Девочка покачала головой:

— Это не стоит моего времени.

— Извини, я не знал, что у крыс из трущоб почасовая оплата.

— Я могу украсть гораздо больше в мгновение ока, — похвасталась она. — Но, если ты дашь мне серебряную монету...

— Серебряную монету? — Лукан фыркнул. — Никогда. Ты не в том положении, чтобы спорить.

— Как и ты, если просишь меня о помощи.

Она его поймала. У девочки острый ум.

— Откуда мне знать, может ли этот твой человек мне помочь?

— Ты не можешь знать.

— Недостаточно хорошо.

Девочка вздохнула:

— Послушай, он... знает. Много чего. Он слепой, но видит то, чего не видит никто другой.

— Для меня это звучит пугающе похоже на бред сивой кобылы.

— Это правда, — настойчиво сказала она. — Я докажу.

Лукан медленно перевел дух. В таком состоянии... Я спорю с уличной крысой о том, может ли слепой человек помочь мне, когда я даже не знаю, что ищу. И все же, какой у меня есть выбор?

— Хорошо, — сказал он. — Но я не дам тебе серебряную монету. Три медяка.

— Четыре, и я хочу два вперед.

Милосердие Леди. Лукану пришлось прикусить язык, чтобы не улыбнуться:

— Как тебя зовут, ребенок?

— Блоха.

— Блоха? У тебя что, нет настоящего имени?

— Есть. Блоха, — сказала она, и ее взгляд стал жестче. — А тебя как зовут?

— Лукан, — ответил он, прежде чем осознал свою ошибку.

— Ха. Так ты дашь мне эти медяки?

— Хорошо, — сказал Лукан, стараясь не улыбнуться ее смелости. — Четыре медяка, если ты отведешь меня к этому своему слепцу. Один вперед. Договорились?

Девочка усмехнулась:

— Договорились.

Лукан отпустил ее запястье и вложил медную монету в ее руку — ту самую руку, которая всего несколько мгновений назад пыталась украсть у него. Он почти ожидал, что она бросится прочь, выставив его дураком, каким, как он подозревал, он и был, но вместо этого Блоха сунула монету в карман и кивнула. «Иди за мной», — сказала она, проходя мимо него и перепрыгивая через две ступеньки.

Спрашивая себя, во что он вляпался, Лукан подхватил свой рюкзак и последовал за ней.

Глава

5

ИСТОРИЯ ЗА ИСТОРИЮ

Таверна знавала лучшие времена. Возможно, лучшие десятилетия, подумал Лукан, окидывая взглядом крошащийся кирпич и покоробленные бревна здания, стоявшего в одном из углов Площади Серебра и Специй. Здание, казалось, осело само по себе, словно отягощенное собственными воспоминаниями, а на облупившейся, покосившейся вывеске было написано выцветшей краской Голубая Устрица. Несмотря на близость таверны к рынку, большинство столиков на улице были пусты. За одним из них сидели три пожилые женщины, тихо беседуя за дымящимися чашками чая, за другим двое стариков в приятной тишине играли в кости. Еще один мужчина сидел в одиночестве за третьим столом и выстругивал что-то из дерева. Его темно-коричневая кожа свидетельствовала о происхождении из Южных королевств, а седеющая борода указывала на то, что ему уже было хорошо за пятьдесят. Его льняная одежда местами обтрепалась, хотя нож, который он держал в крепких, уверенных руках, казался острым.

Именно к этому мужчине подошла Блоха, Лукан следовал за ней. Когда они приблизились к его столику, мужчина поднял голову — его глаза были молочно-белыми. Слепой, подумал Лукан, как и сказала Блоха. Будем надеяться, что она права во всем остальном.

— Блоха, — сказал мужчина прежде, чем девочка успела представиться. Он улыбнулся и отложил свою деревяшку, хотя Лукан заметил, что он все еще держит в руке нож. — Какой приятный сюрприз. Давненько мы с тобой не обменивались историями. — Он склонил голову набок. — И ты привела с собой друга.

— Не друга, — ответил Лукан, — а скорее того, кого она пыталась обокрасть.

Мужчина прищелкнул языком.

— Блоха, девочка моя... Что я тебе говорил, а?

— Не попадаться, когда я роюсь в чьем-то кармане.

— Совершенно верно. — Он рассмеялся глубоким и сочным смехом. — Итак, незнакомец, — продолжил он, его незрячие глаза безошибочно смотрели на Лукана. — Мое имя, которое Блоха могла вам назвать, а могла и не назвать, — Обасса. Не окажете ли вы мне любезность и не назовете ли свое?

— Бастьен Дюбуа.

— Рад встрече, мастер Дюбуа. — На лице мужчины промелькнуло удивление. — У вас акцент уроженца Центральных земель, я прав?

Лукан кивнул, сразу почувствовав себя глупо из-за этого:

— Я родился и вырос в Парве.

— А, да... Красивый город. Хорошее вино. Я видел его однажды, много лет назад. Прежде чем я... — Он замолчал, показывая на свои глаза.

Лукан заколебался, не зная, что ответить:

— Я... много лет не был дома.

Обасса улыбнулся:

— Теперь нас двое, друг мой. В любом случае, перейдем к делу — я уверен, что, проснувшись сегодня утром, вы не решили, по собственной прихоти, навестить старого слепого нищего.

Может, ты и старый и слепой, подумал Лукан, но ты гораздо больше, чем простой нищий.

— Я... кое-что ищу.

— Каждый, кто приезжает в этот город, кое-что ищет, мастер Дюбуа. Вам нужно быть более конкретным.

— Я ищу информацию. Блоха сказала, что вы могли бы мне помочь, что вы... — Он замолчал, во второй раз почувствовав себя глупо. — Ну, не знаю, что-то вроде провидца.

— Молодежь склонна к преувеличениям.

— Значит, вы не можете мне помочь?

— О, я этого не говорил, мастер Дюбуа. Это зависит от того, какая информация вам нужна.

— Вам что-нибудь говорит слово Зандруса?

— Зандруса, — повторил мужчина, перекатывая слово на языке, словно пробуя его на вкус. — Я давно не слышал это имя.

Лукан почувствовал искру надежды.

— Вы знаете Зандрусу?

— Я знал ее когда-то, много лет назад. Интереснейшая женщина.

Значит я ищу человека, подумал Лукан, испытывая смесь облегчения и восторга.

— Кто она? Мне нужно с ней поговорить.

— Давайте не будем забегать вперед, мастер Дюбуа. — Губы Обассы сложились в понимающую улыбку. — Я расскажу вам о Зандрусе, но сначала вы должны рассказать мне историю.

— Историю, — повторил Лукан, внезапно насторожившись. — Какую историю?

— Вашу, конечно.

— Это мое личное дело. Но у меня есть деньги.

— Я не нуждаюсь в деньгах.

— Простите меня, но ваша внешность говорит об обратном.

— Внешность бывает обманчивой.

— Вы совершенно правы. И вы, определенно, не нищий.

— И вас зовут не Бастьен Дюбуа.

— Как я уже сказал, — сухо произнес Лукан, — это мое личное дело.

— Тогда я оставлю вас в покое. Хорошего дня, друг мой. — Обасса взял свой кусок дерева и снова принялся его строгать. Лукан тихо выругался и отвернулся, обдумывая варианты. Ни один из них ему не понравился. — Вы все еще здесь, — заметил Обасса у него за спиной.

— Это все игра? — с жаром спросил Лукан, поворачиваясь к мужчине и шевеля пальцами перед его лицом. — Вы действительно слепы или это просто какое-то представление?

— Никакой игры, — мягко ответил Обасса, прекращая строгать. — К моему большому сожалению. Но мне не нужны глаза, чтобы знать, что вы здесь, или о чем вы думаете.

— И это?

— Вы размышляете о том, не стоит ли вам попытаться продать мне ложь, выдуманную историю, потому что, по какой-то причине, вы не хотите говорить мне правду.

— Вы ничем не лучше: вы пытаетесь убедить меня, что вы нищий.

— Я не пытаюсь убедить вас. Вы уже решили, что это не так.

— Хватит. С меня хватит этого дерьма.

— Тогда я желаю вам всего наилучшего, — ответил Обасса, и скрежет его ножа возобновился. — До новой встречи.

— Больше не увидимся, — пробормотал Лукан, поворачиваясь и направляясь обратно к рыночной суете.

— Эй. — Рядом с ним появилась Блоха. — Ты должен мне три медяка.

Лукан остановился и вытащил монеты из кармана.

— Вот, — сказал он, опуская их в грязные руки девочки. — Спасибо за ничего, ребенок. —Он удивленно хмыкнул, когда девочка ударила его по бедру. — Что за чертовщина?

— Не вини меня, — обиженно сказала она. — Я не виновата, что ты не хочешь называть Обассе свое настоящее имя.

— Да, не хочу, — признался Лукан. — Но он слишком многого требует.

— Это просто его работа. Он расспрашивает людей об их историях. Я рассказала ему свою. Почему бы тебе не рассказать ему свою?

— Почему тебя это волнует?

Блоха пожала своими костлявыми плечами:

— Не волнует. Но он сказал, что знает, кто такая Зандруса.

— Он знает, но...

— Но что?

— Я ему не доверяю. Он не тот, за кого себя выдает.

— И ты тоже, мастер Дюбуа. — Девочка закатила глаза. — Почему ты не назвал ему свое настоящее имя?

— Потому что... — вздохнул он. — Послушайте, это сложно. Я здесь по личному делу и пользуюсь псевдонимом...

— Псевдо… что?

— Вымышленным именем.

— Почему?

— Потому что я не хочу привлекать к себе внимание, и, готов поспорить на свой последний медяк, что этот человек, — он указал на Обассу, — связан с преступным миром этого города.

— Ты имеешь в виду Сородичей?

— Верно, и они — последние люди, с которыми я бы хотел связаться.

Девочка улыбнулась и протянула руку:

— Твой последний медяк, пожалуйста.

Лукан нахмурился, глядя на нее:

— Ты хочешь сказать...

— Обасса не Сородич.

— Ты уверена? — Лукан посмотрел на старика. — Потому что он кажется мне довольно подозрительным. Вся эта чушь о слепом нищем...

— Я уверена, — вставила девочка, прищурившись. — И не сердись на Обассу, он мой друг. — Она щелкнула пальцами. — Ты должен мне медяк.

— Это была фигура речи, — пробормотал Лукан, но все равно бросил ей медяк. Это меняет дело, подумал он, когда Блоха поймала монету в воздухе. Если Обасса не Сородич, возможно, нет ничего плохого в том, чтобы поговорить с ним. Не то чтобы у меня есть какие-нибудь другие идеи. Он вытер пот со лба. Но это все равно рискованно. Он посмотрел на рынок и почувствовал знакомое чувство безнадежности, когда увидел бесчисленные прилавки, толпы кричащих и жестикулирующих людей. Я мог бы искать здесь месяцами и не найти никаких ответов. Что оставляет только один вариант.

Он повернулся и пошел обратно к Обассе.

— Куда ты идешь? — крикнула ему вслед Блоха.

— Выбросить осторожность на ветер.

— Мастер Дюбуа, — сказал Обасса, отрываясь от строгания. — Вы вернулись. Интересно, изменилось ли ваше мнение?

— Нет... Скорее, изменилась точка зрения.

— Я нахожу, что они часто сводятся к одному и тому же.

— Послушайте, как насчет того, чтобы отбросить дешевую философию и перейти к делу? Я расскажу вам, кто я и почему я здесь, а вы взамен расскажете мне, кто такая Зандруса и где я могу ее найти. Вы не против?

— Отлично. — Мужчина снова понимающе улыбнулся, как будто всегда знал, что Лукан вернется. — Алехо, — обратился он к молодому человеку, вытиравшему соседний столик, — могу я попросить у вас чашечку черного чая? И для моего друга...

— Только воды.

Когда официант скрылся в Голубой Устрице, Обасса перевел невидящий взгляд на Блоху:

— Мне вдруг захотелось попробовать медовые пирожные Крессы. Не окажешь ли ты мне услугу, Блоха, и не возьмешь ли одно из них?

Девочка надула губки:

— Прилавок Крессы находится в дальнем конце рынка.

— Тогда купи себе тоже. Вот. — Слепой протянул обветренную ладонь, на которой лежали две медные монеты. Определенно не нищий, Лукан подумал, когда девочка схватила монеты и бросилась прочь. — А теперь, — сказал Обасса, указывая на скамейку рядом с собой. — Почему бы вам не присесть, мастер?..

— Гардова, — ответил Лукан, садясь. — Лукан Гардова.

— И какова же ваша история, мастер Гардова?

— С чего мне начать?

— С самого начала, конечно.

— Хорошо. — Лукан замолчал, когда Алехо вернулся с закусками, и, кивнув в знак благодарности, взял чашку с водой. — Я родился в одной из старейших семей Парвы, — продолжил он, когда официант отошел от них. — Когда-то мы были одними из самых богатых, пока мой дед не растратил большую часть нашего состояния на азартные игры. Сейчас мы не более чем мелкая аристократия. Моего отца зовут — звали — Конрад Гардова. Он недавно умер.

— Пожалуйста, примите мои соболезнования.

— Благодарю. У нас... были не самые лучшие отношения. Мы не разговаривали много лет.

— Вы отдалились друг от друга? — Обасса осторожно подул на свой чай.

— Что-то в этом роде. Мы никогда не были близки, и в восемнадцать лет я ушел из дома, чтобы поступить в Академию Парвы, но из этого ничего не вышло. Очень мягко сказано.

— Академические занятия не для всех, — доброжелательно сказал Обасса.

— Верно... Хотя мое исключение больше связано с тем, что я убил сокурсника.

Обасса приподнял бровь:

— О?

— В целях самообороны, — поспешно добавил Лукан. — Мы дрались на дуэли. Я победил. Позже, когда я повернулся к нему спиной, он напал на меня, и мой меч просто... Это был несчастный случай. В любом случае, меня исключили из Академии. Это было семь лет назад, и с тех пор я постоянно путешествовал. Пытался, ну, знаете... найти свое место в мире. Совсем недавно я был в Торлейне, недалеко от Серых земель.

— Неужели? Я слышал истории об этом месте, еще по дороге сюда. Говорят, что только дураки, психически больные или отчаявшиеся люди рискуют поехать туда. — Мужчина слегка улыбнулся. — Интересно, кто из них вы?

Выбирай сам, подумал Лукан.

— Пока я был там, — продолжил он, — я получил сообщение от управительницы моего отца. Она сказала мне, что мой отец был убит. Даже сейчас мне было странно произносить это вслух.

— Убит? Мое глубочайшее сочувствие, мастер Гардова.

— Мне не нужно ваше сочувствие. Что мне действительно нужно, — Лукан достал из кармана сложенную записку, — так это ответ на вопрос, почему мой отец перед смертью нацарапал на листке бумаги слово Зандруса. — Он протянул записку Обассе, прежде чем осознал свою ошибку. Несмотря на это, слепой вытянул руку и взял пергамент, нежно проведя по нему пальцами.

— Здесь есть еще два слова...

— Первое — мое имя. Второе — Сафрона, вот почему я здесь.

— Как любопытно, — пробормотал Обасса.

— Так вы мне расскажете все, что знаете?

— Конечно, — ответил мужчина, возвращая записку. — В конце концов, такова была сделка. История за историю, — он сделал глоток чая. — Вы прибыли в Сафрону в захватывающее время, мастер Гардова.

— Я уже понял.

— Сорок лет прошло с тех пор, как закончилась война. — Мужчина покачал головой, ставя чашку на стол. — Я с трудом могу поверить, что прошло так много времени. Я был в числе первой волны иммигрантов из Зар-Гхосы, которые поселились здесь после подписания мирного договора. Вам может показаться странным, что мы переехали в тот самый город, который раньше стремились разрушить, и стали жить среди людей, которые когда-то были нашими врагами. Но у нас были возможности, и это был шанс начать все сначала для тех из нас, кто дома пытался и не сумел найти свое место в жизни. Я прожил здесь, наверное, пару лет, когда появилась Зандруса.

— Она родом из Зар-Гхосы?

Обасса кивнул:

— — Большинство моих соотечественников, приехавших сюда по морю, занялись честным ремеслом, другие тогда получали зарплату на серебряных рудниках за городом. Некоторые, однако, преследовали интересы, не бывшие... легальными. Зандруса была одной из них.

— Значит, она была преступницей?

— Контрабандисткой, и очень искусной в этом деле. В те далекие времена нас было немного, зато было очень много людей, недовольных войной. Иногда нам, иммигрантам, было трудно доставать определенные товары. Зандруса изменила это, ввозя контрабандой то, что нам было нужно — лекарства и тому подобное.

— Итак, контрабандистка с золотым сердцем.

— О, не обольщайтесь: Зандруса в основном перевозила ценные товары, такие как слоновая кость и шелк, но она делала все, что могла, чтобы помочь своим соотечественникам. Она вела свой небольшой бизнес почти десять лет, прежде чем свернуть его и вложить свое небольшое состояние в легальный бизнес.

— То есть она вышла из тени? Почему?

— Кто может сказать? — ответил Обасса, разводя руками. — Возможно, она начала ощущать на себе длинную руку закона; инквизиция Сафрона очень усердно искореняет тех, кто занимается незаконной деятельностью.

— Я уже это видел, — ответил Лукан, вспомнив одетых в черное инквизиторов, ведущих своего пленника в Эбеновую Длань.

— Или, может быть, она просто решила, что это поможет ее благотворительной деятельности, — продолжил Обасса. — В любом случае, Зандруса оказалась такой же искусной в инвестировании, как и в контрабанде. Она стала очень богатой женщиной, а в Сафроне богатая женщина — это еще и влиятельная женщина.

— Если это так, — возразил Лукан, — то почему здесь, кажется, никто не знает ее имени?

— Потому что она отказалась от этого имени, когда перестала заниматься контрабандой, и теперь мало кто из нас еще помнит ее настоящее имя, данное при рождении. Для своей новой деловой практики она взяла себе имя Саида Джеласси и с тех пор им пользуется. Именно под этим именем она в конечном итоге добилась того, о чем никто из нас и мечтать не мог, — места в Позолоченном совете.

Глаза Лукана расширились.

— Зандруса — торговая принцесса?

— Первая зар-гхосска, удостоившаяся этой чести, если это можно так назвать. Она занимает эту должность более десяти лет. — Обасса склонил голову набок и ухмыльнулся. — Кажется, вы не находите слов, мастер Гардова. Без сомнения, вы спрашиваете себя, какое отношение к смерти вашего отца может иметь одна из самых влиятельных женщин Сафроны.

— Да, этот вопрос пришел мне в голову.

Нищий усмехнулся:

— Что ж, боюсь, я ничем не могу вам помочь.

— Мне нужно поговорить с Зандрусой. Мне нужно выяснить, что ей известно...

— Боюсь, это невозможно.

— Почему?

— Потому что завтра утром ее должны казнить.

— Ее что? — Лукан покачал головой, его мысли путались. — Почему? За что?

— За убийство лорда Савиолы, своего собрата, торгового принца. Об этом болтают в городе в течение последнего месяца или около того, не говоря уже о том, что это бросает тень на подготовку к Великому возобновлению. — Обасса сделал еще глоток чая, скривив губы, как будто чай показался ему горьким на вкус. — Слуги лорда Савиолы нашли Зандрусу — леди Джеласси, — стоящую над телом их хозяина с окровавленным кинжалом в руке. — Он опустил чашку, одна бровь его дернулась в противоположном направлении. — По крайней мере, так говорят.