Обидеть каждый норовит

Часть 18

Расположившись на знакомом месте, Яга достала из кармана женщину, которую сразу принялась лечить, ибо испытывать всякие боли девочке не нравилось. Добрыня, покопавшись у себя, нашел целую кучу штампов, аккуратно сложив их в траву, верная палица отправилась туда же, ибо мальчонка ею владеть еще не умел, а память тела — это, конечно, память тела, но… Закончив приготовления, мальчик удобно улегся, ноябрь его не беспокоил.

Яга с Лили закончила и, принудительно обратив оленя обратно в человека, вздохнула. Надо было душу поехавшего крышей оленя выдернуть, чтобы Добрыня мог вселиться. Проще всего было, конечно, просто выдернуть, но Яга пошла другим путем. Через несколько минут перед девочкой закачалась душа.

— Так, ты идешь за Лили, прощения за то, что не защитил, просить! — приказала легендарная представительница славянской мифологии. — И чтоб защитил! А то в следующий раз какаду в Сибири сделаю, это доступно?

— Доступно… — вздохнула душа, исчезая.

— Тринадцатая! — позвала Яга, готовясь улечься, потому что падать со своей высоты девочке вредно.

— Вы готовы! — заулыбалась появившаяся Тринадцатая. Она вела за собой две обнявшиеся души. Душа нечесаной девочки припрыгивала от нетерпения, а мальчика — ее обнимала.

— Я никогда тебя не оставлю, — пообещал мальчик, и что-то ярко вспыхнуло. Впрочем, никто внимания на это не обратил. Появившаяся рядом с ними женщина в черном кивнула Яге, после чего та улеглась на траву.

Где-то в другом месте и времени… — Прости меня, это я во всем виноват! — юный наследник пал на колени перед девочкой в богатом платье. — Во всем — это в чем? — осведомилась девочка, что в прошлой жизни звалась Лили, но памяти не сохранила. — Во всем! — юный Гриффиндор память, как раз, сохранил, потому пытался сочетать на лице два выражения — восхищенное и виноватое, но получалось у него не очень — на слабую степень дебильности. — Ладно, — вздохнула его собеседница. — Так и быть, будешь моим рыцарем! — Ура! — воскликнул Годрик. — Ровена, ты чудо! — попытавшись обнять девочку, он немедленно получил в глаз, отчего лицо рыцаря приобрело виноватое выражение. — А удобно, — оценила та, которую должны были в будущем звать Ровеной Рейвенкло. — Пошли трапезничать, мой рыцарь! История пошла по другому пути, что сразу заметно не было, но вот потом…

Закончив с работой, Смерть кивнула Тринадцатой, наградившей каждое из лежавших тел молнией. Первыми зашевелились взрослые особи, судя по тяжелому вздоху мужчины.

— Опять хиляк, — Добрыня был недоволен. — Ну что ты будешь делать!

— Потом нагонишь, — прокомментировала Яга. — Помоги встать даме, что ли…

— Точно, хиляк, — вздохнул богатырь, держа женщину на руках. — Только детей я теперь только ногой проверить могу.

— Отпусти меня и давай детьми займемся, — ответила ему женщина. В этот миг лежавшие Гермиона и Гарри открыли глаза, посмотрели друг на друга, затем обнялись и тихо заплакали, вследствие чего были взяты на руки взрослыми. Понимая, что происходит, Яга только вздохнула, успокаивая вцепившегося в нее мальчика. Добрыне досталась Гермиона, также с удовольствием плакавшая.

— Ну, я пошла, — сообщила маленькая девочка в сияющих одеждах, немедленно исчезая.

— Ну и мы пошли, наверное? — поинтересовался Добрыня. Теперь он был взрослым, хоть и хиляком, отчего возможностей прибавилось. В следующее мгновение взрослые люди, державшие на руках детей, оказались в гостиной Грейнджеров.

Родители Гермионы сразу же сообразили, что дети «вернулись», отчего и плачут, принявшись отпаивать всех чаем в надежде на то, что им все рано или поздно расскажут.

Гермиона намертво прилипла к родителям, но старалась хоть иногда прикасаться к Гарри, что это значит, Яга знала, поэтому с мальчиком уселась рядом с миссис Грейнджер, ибо юный Поттер от мамы отлипать не желал. Больше десяти лет не знавший материнского тепла, ласковых рук и родительской любви, Гарри пробовал все, на него свалившееся, как будто кушал неведомое блюдо — наслаждаясь, но очень осторожно.

— Мы — Лили и Джеймс Поттер, — сообщила Яга. — Родители Гарри, считавшиеся убитыми, но оказалось, что слухи были несколько недостоверными, и теперь у нас будет много работы. Добрыня, чего разглядываешь? — поинтересовалась она.

— Да вот… Видимо, прихватил… — министерские штампы: «отказать», «аннулировать», «в ДМП», «в Отдел Тайн» и тому подобные — лежали на столе перед богатырем, страдавшим от своей хилости.

— В карман сунь, — распорядилась женщина. — Потом разберемся. Кстати, надо выяснить, выстояла ли школа.

— А что с ней могло случиться? — осторожно поинтересовался гладивший Гермиону по голове мистер Грейнджер.

— Так не только Гарри родителей обрел, — объяснил Добрыня. — Сирот-то хватало… Вот почти все и обрели в один день…

— У-у-у… — поняла Гермиона, легко посчитавшая в уме суммарную мощность звукового удара. — Так и сдуть может…

— Гермиона… — Яга подумала минутку, а потом решилась. — Тринадцатая напакостила, поэтому силы у тебя остались прежние, да и знания… А вот мозги — ребенка, понимаешь?

— Ой… — прошептала девочка, до которой медленно доходил смысл сказанного. Во время этого процесса волосы девочки несколько раз становились дыбом, меняя тип косы. — Так я теперь — могущественная ведьма? — похлопала она большими наивными глазами.

— Мартышка с гранатой, — прокомментировал ее папа, на которого немедленно вылился стакан воды.

— Вот об этом я и говорила, — сообщила рыжеволосая женщина. — Будь поосторожнее со своими желаниями, а лучше всяких Малфоев оставь Гарри, ему тоже хочется побыть рыцарем.

— Есть такая наука — генетика, — тихо сообщил богатырь, которому еще только предстояло таковым стать. — Сынок, по голове никого не бей, такое количество идиотов Магическая Британия не вынесет.

— Как-то вы очень знакомо разговариваете, — заметила миссис Грейнджер. — И взаимопонимание у вас…

— У детей теперь тоже взаимопонимание, — проговорила Яга, усмехнувшись. — Они друг другу клятв понадавали на духовном плане. Так что спать можно и в одной постели укладывать. Скрещиваться им рано, а спать будет намного комфортнее.

— Спать уложить — это хорошая мысль, — кивнул мистер Грейнджер, а после женщины принялись укладывать ведущих себя, как очень маленькие, детей. Гермиона, что интересно, Гарри не смущалась, а тот смущаться просто не умел, поэтому детей выкупали, переодели и уложили спать в обнимку.

Взрослые за бутылочкой виски принялись обсуждать планы на ближайшие месяцы. Добрыня предложил еще разок сходить к гоблинам уже в новых телах, чтобы озаботиться недвижимостью. Кроме того, надо было Гермионе многое объяснить, чтобы какое-то подобие мозгов появилось, потому что с ее знаниями…

— Поживите пока у нас, — предложил мистер Грейнджер, за что Добрыня ему был очень благодарен. — А там посмотрим.

— Это очень хорошая мысль, — вздохнула Яга. — Надо Гермиону научить думать, но и защитить, в основном, от себя.

— А сыну неплохо бы научиться работать палицей, — добавил Добрыня. — А то всех кулаком тюкать — до костей сотрет!

— Интересные у вас развлечения… — улыбнулась миссис Грейнджер.

— Кстати, о развлечениях… Мы вас ненадолго покинем, — очень по-доброму улыбнулась легендарная представительница славянского фольклора, затем, прихватив Добрыню, исчезла.

Мистер и миссис Грейнджер думали о том, как их жизнь изменилась с приходом в нее магии. Несмотря ни на что, Гермиону они любили, будучи готовыми полюбить и Гарри. Глядя на то, как мальчик ластился к маме, Эмма Грейнджер просто вздыхала — жизнь сироты и так не сахар, а тут, видимо, было совсем плохо.

Самый страшный день Петуньи Дурсль начался не со звонка в дверь и даже не с двух каких-то предвкушающих лиц, одно из которых было до боли знакомо, а с фразы, сказанной очень знакомым голосом:

— Ну, здравствуй, сестра, расскажи, как ты о моем сыне позаботилась?

— Туни, кто пришел? — появившийся толстяк говорил высоким голосом, заставив Поттеров переглянуться.

— Добрыня, фас! — скомандовала Яга, двинувшись навстречу Петунье. — Ну, сестренка, пойдем, побалакаем…

— Лили?! — миссис Дурсль была сильно удивлена, а мистер Дурсль даже удивиться не успел, потому что в него сначала врезался паровой молот, а потом по телу прошла колонна бронетехники — примерно такие ощущения были у… хм… мужчины, тестикулы которому вынужденно ампутировали, а теперь, видимо, хотели ампутировать все остальное травматическим способом, отчего он тоненько визжал.

— Лили, Лили, — покивала страшная ведьма. — Ну что, дорогая, готова?

— К че-че-чему? — прозаикалась Петунья.

— К расплате, — улыбнулась Яга, отчего у миссис Дурсль сильно заболело сзади. Очень сильно, как в детстве, отчего Петунья завизжала в унисон с мужем.

Закончив с Дурслями, ибо никому ничего прощать ведьма не собиралась, женщина призадумалась. Дети спали, а скучно все-таки было, и тогда Яга вспомнила о Дамблдоре, которого как раз в этот момент отпустила чудо-трава, отчего придуриваться он перестал.

Внимательно осмотревшись, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор обнаружил подгузник, заставивший его задуматься, и выплюнул соску. Стоило срочно вернуться в Хогвартс, ибо планов было как-то слишком много. Дамблдор осторожно встал и замер в поисках мантии, когда в палату вошли те, кого на свете, по информации Великого Светлого, не было. Значит…

— Не подходите ко мне, умертвия! — закричал Дамблдор, пытаясь призвать палочку. Палочка все не призывалась, поэтому Альбус изо всех сил пытался наколдовать хоть что-нибудь, но в результате только обгадился от напряжения.

— Тюкни его, — попросила Яга Добрыню. — Только не до смерти, а ласково.

— Ага, — богатырь с радостно-дебильным выражением лица сделал шаг к Дамблдору и легонько тюкнул того своей палицей, ибо был все еще немощен и хил по своему мнению. Мнение снова пускавшего пузыри Альбуса никто не спросил, его аккуратно уложили в постель, выдав погремушку.

— А что… — задумчиво протянула женщина. — Мне нравится! — заключила она, что-то пометив в выуженном из кармана списке, а Добрыня в этот раз решил пошалить. Точно, как шалить, богатырь не знал, поэтому оттиснул на лбу Дамблдора первый попавшийся штамп из кармана и хлопнул печатью какого-то Визенгамота напоследок. Что-то вспыхнуло, больницу тряхнуло. Вздохнувшая Яга взяла Добрыню за руку, отправляясь обратно, пока он опять чего-нибудь не натворил.

В палате безнадежных больных лежал пускающий пузыри старик со штампом на лбу «в Архив», заверенным печатью Визенгамота.