Обладание

Глава 10

«Ты не должна меня бояться», — сказал он, но она не поверила. Мойра перехватила его взгляд, когда он наблюдал за ней, и увидела глубинные чувства мужчины, которые не могло скрыть даже огромное облегчение от того, что она нашлась. Мойра плотнее закуталась в одеяло и вжалась в стену. Аддис учуял запах страха и с болезненным сожалением признался самому себе, что для этого у нее есть основания.

Последний час Аддис провел, пытаясь унять опасную бурю чувств, разыгравшуюся в его душе. День и затем ночь беспрестанного беспокойства о пропавшей Мойре, бурлящий гнев из-за ее побега, пребывание в доме в компании обитающих в нем призраков, без того якоря, коим являлось ее присутствие, ее близость; все это вкупе едва не свело его с ума. В самые гнетущие ночные часы ярость от ее побега вызвала к жизни жгучее воспоминание о том, как когда-то его покинула другая женщина. А когда он разыскал ее в тюрьме, гнев вспыхнул с новой силой: он понял, что Мойра предпочла подвергнуться публичному осмеянию, но не обратилась за помощью к нему.

Не доверяя себе, боясь сорваться в ее присутствии, он оставил ее на кухне и вышел в город, надеясь, что прогулка позволит избавиться хотя бы от самых тяжелых эмоций. Не разбирая дороги, он шел куда глаза глядят и неожиданно оказался на маленькой площади с приходской' церковью в центре. Это было старое здание с толстыми стенами. Он вошел в пустынный прохладный неф, едва освещенный слабыми лучами света, пробивавшимися сквозь стекла высоких и узких окон.

В церкви стоял запах ладана — торжеств молодости, пышных религиозных празднеств и служб — запах, знакомый с раннего детства. В поисках хотя бы небольшого глотка умиротворения, способного утихомирить ураган чувств, он подошел к алтарю и остановился в ожидании. Чего он ждал? Света, который пробьется сквозь камень? Призрачной руки, которая протянется и коснется его сердца? Явления святого, имя которого носила церковь, чтобы тот сказал ему, что все будет в порядке? Он и сам не знал, лишь слабо надеялся на то, что уйдет из церкви не в таком состоянии, в каком вошел в нее. Однако его ожидания не оправдались. Он стоял, жаждая вновь обрести прежнюю уверенность и спокойствие, но вместо этого опять испытал зыбкое ощущение человека, попавшего не в то время и измерение, посетившего храм, в котором молятся чуждым ему богам. Он вернулся домой, подошел к кухне и через закрытую дверь прислушался к доносящемуся оттуда плеску воды. В сознании непроизвольно возник образ сидящего в ванне соблазнительного тела, скользкого от воды; он представил, как входит в кухню, и его встречает взгляд чистых глаз. Затем через его разум чередой понеслись другие образы — акты любви и наказания, нежного удовольствия и дикой грубости. Он едва удержал себя в руках — ему нестерпимо хотелось войти, вышвырнуть Джейн прочь и утвердить свое право собственности, заставив Мойру подчиниться, как того требовала разгоряченная кровь.

Вместо этого он принудил себя отойти от двери и вышел во двор, туда, где в свое время располагались аккуратные клумбы и ухоженные плодовые деревья. Если бы теперь сюда попал посторонний человек, он мог бы подумать, что находится в. диком поле за тридевять земель от города. Аддис ушел в дальнюю часть заброшенного сада, как можно дальше от Мойры. Буйно разросшиеся сорняки доходили ему по пояс. Здесь звуки городской жизни затихали, слышались лишь жужжание пчел да стрекот кузнечиков. Он лег в траву навзничь, вдыхая запах полевых цветов, глядя в небо над собой, как часто делал в годы рабства, когда хотелось представить, что он снова дома.

Бескрайнее царство бога неба Перкунаса распростерлось в безоблачной красоте, словно безмятежное озеро — холодная голубая вечность, способная поглотить любые земные раздоры и соперничества. Медленно и незаметно, как часто бывает с неслышными звуками, в его сознание начал проникать хор голосов, обитающих в саду духов. Значит, все-таки не умерли они на этой земле и не умолкли навсегда, как ему показалось той ночью на сеновале. Просто не каждый может их услышать; только открытая душа может почувствовать их присутствие. Шепот духов успокоил его, словно старые друзья, которые без возражений принимают его гнев и уже тем самым гасят пламя эмоций.

«Нет, она не бросила его», — решил он в конце концов. То, что она сделала, совсем не похоже на поступок Клер. Если рассудить, эта женщина ничем ему не обязана, не считая обычных для серва обязанностей, которые тоже можно поставить под сомнения, учитывая, что Патрик подарил ей свободу. Тихий голос, прилетевший на крыльях ветра, нашептывал ему, что он должен отпустить ее, что он не может удержать ее точно так же, как окружающие заброшенный сад стены не могут удержать духов, но последние часы доказали, что сейчас он просто неспособен на такой шаг. Да, физическую потребность может утолить и другая женщина, но душа не найдет покоя ни с кем другим. Осознание собственной слабости не на шутку встревожило его. Шесть лет рабства ему удалось пережить, потому что он научился не нуждаться ни в ком и ни в чем, а теперь, по возвращении на родину, новые кандалы связали его, кандалы более прочные, чем путы рабства.

Наконец он поднялся в покои, следуя за мокрыми отпечатками босых ног, отмечающих недавний путь Мойры. Желание и гнев все еще клокотали в нем, но теперь их рокот звучал приглушенно, словно шум угасающего вулкана. Он подошел к двери и увидел на фоне окна ее силуэт, очерченный мягким светом. Завернутая в коричневое одеяло, словно нищенствующий монах, Мойра смотрела на городскую улицу. Он остановился, давая ей возможность разобраться с собственными мыслями, и понял вдруг, что совершенно не знает, как вести себя с ней. А потом она неожиданно обернулась, перехватила его откровенный взгляд и успела понять больше, чем ему хотелось бы.

Она была красива и беззащитна. Влажные волосы волнами ниспадали ниже талии. Она сжимала края одеяла на груди, так что вверху виднелся лишь маленький треугольник у основания шеи, а снизу — лодыжки босых ног. Раньше он никогда не замечал красоту ее ступней. Стройные и утонченные, такие же, как и руки. Чистые голубые глаза с опаской глядели на него из тени.

Одна часть его сущности по-прежнему хотела дать выход яростному гневу за нанесенную обиду и предательство. Другая же хотела спросить, как могла она оставить его в одиночестве, лишить мира и покоя. Но человек, испытавший рабство на собственной шкуре, знал ответ на второй вопрос заранее; кроме того, сам вопрос стал бы доказательством его зависимости, а этого он допустить не мог. Восставший из мертвых лорд Барроуборо должен был пребывать в ярости, рыцарь, пустившийся в путешествие по стране, должен был испытывать обиду, но раб, служивший кунигасу, понимал ее лучше, чем кто бы то ни был. Она увидела возможность обрести свободу и воспользовалась шансом.

Она сделала шаг вперед. Смелая женщина, приготовившаяся к худшему.

— Давайте покончим с этим побыстрее, мой лорд.

— С чем покончим?

— С тем, для чего вы потребовали моего присутствия здесь. Если вы намерены наказать меня, то давайте покончим с этим как можно быстрее.

— Я же сказал, ты не должна меня бояться. Я совсем не собирался наказывать тебя, — солгал он.

— Нет? Тогда, возможно, вы хотели дать какие-то распоряжения по поводу того, что и как я должна делать. Вы оказались правы, этот дом действительно нуждается в присмотре, как вы и предполагали. Понадобится не так уж мало времени, но с помощью Джейн и Генри я приведу его в порядок, и дом станет таким, что вам не стыдно будет в нем появляться. Не утруждайте себя объяснениями, я прекрасно знаю свои обязанности. Как и свое место.

— Это хорошо. По крайней мере, один из нас в чем-то уверен наверняка. Значит, ты считаешь, я для этого призвал тебя? Чтобы наказать или отдать распоряжения?

— Молюсь, чтобы это было именно так.

— Твои мольбы напрасны.

Самообладание изменило ей, и на лице проступил страх. Облизнув губы, она потупила взгляд.

— Вот этого-то я и опасалась. Тогда я уповаю на ваше милосердие, милорд.

От ее хрупкости и почтительного смирения что-то в его душе перевернулось. Она обратилась к нему, использовав древнюю фразу, с помощью которой слабые испокон веков защищали себя перед сильными, но ему было невыносимо больно слышать ее из уст гордой женщины.

— Что заставляет тебя думать, будто я хочу сделать тебе что-то дурное, Мойра? Я ведь никогда не обижал тебя раньше.

Она провела рукой по глазам, словно испытывая неловкость от собственной уязвимости:

— Может быть, дело в том, что я здесь, перед вами, по вашему требованию, без одежды, укрытая только одеялом. Джейн сожгла мое платье и отказалась дать свою сорочку.

Поглощенный созерцанием, он поначалу просто не сообразил, что она стоит совсем без одежды, не задумался, почему теплым летним днем она завернулась в одеяло.

— Твою повозку скоро доставят. Там есть одежда?

— Одно платье еще осталось. За время между сегодняшним днем и тем, когда те трое… одним словом, другая одежда пришла в негодность, но у меня есть немного денег, и я куплю все необходимое.

Учитывая стоимость ткани, на одежду ей придется потратить все сбережения, сколько бы денег у нее ни было. Он подошел к стоящим у стены сундукам и открыл один из них:

— Иди сюда.

Помедлив немного, она все-таки повиновалась и вышла из тени.

— В этих сундуках кое-какие вещи моей матери. Возьми, что тебе нужно. Забирай все.

Опустившись на колени рядом с ним, она с любопытством приподняла край сложенной в стопку одежды, затем склонилась и принялась методично пересматривать платья, одно за другим откладывая их в сторону. От движения одеяло слегка сползло с ее плеча, приоткрывая верхнюю часть белоснежной спины в дюйме от его колена.

— Они слишком роскошные. Сплошной шелк и все такое.

«Я готов видеть тебя в шелках и драгоценных каменьях каждый день».

— Пусть лучше кто-то будет носить их, чем они истлеют в сундуках.

— Они не истлеют, если ухаживать за ними, как положено. Когда вы женитесь, ваша леди обрадуется таким платьям, — она начала аккуратно складывать их назад. Одной рукой она по-прежнему придерживала одеяло, но другая двигалась вперед-назад, и между открывающимися полами одеяла, распаляя Аддиса, на короткие мгновения мелькали ее грудь и бедра.

— Если я женюсь, все добро Барроуборо будет в моем распоряжении, чтобы купить новую одежду. Забирай это. Я не хочу тратить лишние деньги на покупку простых вещей, если мы можем использовать то, что есть.

Она выпрямилась, не вставая с коленей, задумчиво глядя на длинную полотняную тунику в руке. Одеяло сползло еще ниже, обнажая плечи. Белоснежная кожа и облако каштановых волос у его ног завораживали его. Он осторожно прикоснулся к обнаженному плечу кончиками пальцев.

— Я не собираюсь ни наказывать тебя, ни распоряжаться тобой, ни причинять тебе боль, Мойра. Я хочу, чтобы ты находилась рядом со мной днем и в моих объятиях ночью.

Она напряглась, затем встала и повернулась к нему, уронив тунику.

— Лучше наказание, милорд. Петля — она и есть петля.

— Ты говоришь чересчур холодно для женщины, которая совсем недавно была страстной любовницей. Неужели единственный день свободы столь сильно изменил твое сердце?

— Нет, потому что в сердце я всегда была свободна. Наоборот, меня охладили несколько часов несвободы.

Его рука все еще покоилась на ее плече. Он притянул ее к себе.

— Тогда позволь мне согреть тебя.

Что-то в его душе застонало от облегчения, когда она оказалась в его объятиях. Ее мягкая женственность, казалось, поглощала его гнев и обиду, изводившие его на протяжении дня. Он проводил руками по выпуклостям и впадинам ее тела, пробовал на вкус чистую свежесть ее обнаженного плеча.

Мойра вздрагивала, и ей было холодно — то ли от купания, то ли от истощения, — она не знала сама. В силе и теплоте его рук крылось искушающее обещание защиты и умиротворенности. Она попыталась вывернуться из крепких объятий, но движение неожиданно для нее самой изменило направление, в результате чего она уютно устроилась в плотном кольце его сплетенных рук и приникла к широкой груди.

Губы прикасались к ее волосам, вискам, щекам; удивительно нежные губы. Казалось, он стремится доказать, что опасности, которую она в нем рассмотрела, на самом деле не существует. Стремление соединиться с родственной душой криком отдалось внутри нее, когда он сильнее прижал ее к себе. Твердые ладони ласкали ее голую спину; они искали контакта с ее кожей, проникая под одеяло, а он тем временем запечатлевал поцелуи сначала на шее, а потом на губах Мойры.

Она не противилась, купаясь в наслаждении восхитительного вкуса страсти. Она позволяла волнам чувств омывать тело, пробуждая эмоции, которыми обычно сопровождается расставание.

— С тех пор как я въехал через ворота в город и обнаружил твою пропажу, я, не переставая, задавал себе один и тот же вопрос: может быть, я что-то неправильно понял? — пробормотал он в ее волосы.

Она прикрыла глаза, чтобы ничто не мешало наслаждаться прикосновением его рук, от которых исходило удивительное тепло, распространяющееся по бедрам и ягодицам. Жаль, что он так скоро нарушил молчание.

— Нет, ты все правильно понял, но я хочу положить этому конец, — прошептала она, смаргивая слезы.

Он отстранился от нее, но не выпустил.

— Неужели ты считаешь, что эти руки способны причинить тебе зло, Мойра; неужели ты скажешь, что ты этого не хочешь?

Она заставила себя высвободиться из его объятий, отступила на шаг, подтянула одеяло и плотнее закуталась в него, пряча плечи.

— Я поддаюсь наслаждению, но то, что ты мне предлагаешь, в один прекрасный день превратится в огромное несчастье, и этого я не перенесу. Еще девочкой я поклялась, что никогда не буду чьей бы то ни было содержанкой, и в первую очередь — рыцаря или лорда.

Вспыхнули золотистые огни. Опасные огни, свидетельствовавшие не только об обузданных желаниях.

— Ты слишком часто повторяешь одно и то же, и этим оскорбляешь меня. Это ты неправильно истолковываешь некоторые вещи, ты думаешь обо мне только плохо без всяких на то оснований. Одежда, которую я тебе предлагал, не предназначена в качестве взятки за то, чтобы купить себе постель на несколько ночей. Я не собираюсь делать из тебя содержанку!

Именно такие мысли пришли ей в голову, когда она увидела его в двери покоев. В том-то и вся беда. Было бы лучше, если бы он просто хотел получить ее для кратковременного удовольствия.

— Неважно, какое название вы этому придумаете. Все остальные женщины такого рода являются теми, кто они есть на самом деле.

Он рассерженно заходил по комнате; на его лице проступило выражение растерянного раздражения. Аддис оглянулся через плечо и метнул в ее сторону взгляд, в котором горели те же чувства, что и в тот момент, когда он входил в комнату.

— А как же Эдит? Она жила со своим лордом в счастье и согласии. Все видели, какие между ними отношения. И ты хочешь сказать, что знала собственную мать именно так? Как шлюху Бернарда?

— Вы говорите о моем восприятии, согласитесь. А вспомните, как вы и остальные называли ее, если не в лицо, то между собой? Моя мать испытывала не просто привязанность к Бернарду, она познала с ним любовь. Да, он содержал ее, но в сердце этого человека она занимала большее место, нежели большинство жен в сердцах своих мужей. Она получила лучшее из того, на что только может рассчитывать женщина, и все же ей в спину нередко летели обидные словечки.

— Никто не скажет в твой адрес ни слова, если не захочет лишиться языка.

— А разве обязательно слышать произнесенные вслух слова, чтобы понимать, что у людей на уме? Пожалуйста, послушайте меня, услышьте, что я хочу сказать, и попытайтесь меня понять. Вы не можете дать мне даже того, что Бернард дал моей матери. У Бернарда был сын, сам Бернард был уже в возрасте. Он отдал должное и семье, и чести, и принял решение больше не жениться. Он мог относиться к моей матери как к леди, потому что в Хоксфорде не было настоящей леди. С вами такого быть не может, и вы это прекрасно понимаете. Лорд Барроуборо — не просто лорд Хоксфорда, а человек короля, находящийся на очень высокой ступеньке социальной лестницы, и за вашим высоким столом не может сидеть рожденная в крепостничестве женщина. К тому же вы еще молоды. Если не для того, чтобы произвести на свет новых сыновей, то хотя бы для союза, который укрепит ваши имя и род, вы все равно женитесь снова, Аддис.

Он не мог протестовать против правды, и она внутренне поблагодарила его за то, что он не стал спорить.

— Она смирится с этим. Ей придется смириться.

— Зато я не смирюсь. Я не хочу быть женщиной, которую держат в южной башне и которой приходится ждать, когда лорд сможет урвать часок от семейных и прочих обязанностей, чтобы прилечь с ней ненадолго. Я не хочу быть содержанкой с незаконнорожденными детьми на руках, лишенными отца и признания.

— Ты сомневаешься в том, что я буду заботиться о собственных кровных детях?

— Я не хочу превратиться в крепостную женщину, которая с возрастом будет все больше и больше нервничать из-за того, что лорд заглядывается на девушек помоложе, или же ревновать его из-за привязанности к его законной жене.

— Я тоже не останусь вечно молодым, Мойра.

Его настойчивость угрожала растопить лед ее решимости.

— Я не хочу отказываться от намерения обзавестись собственным домом, найти место, где царили бы любовь и согласие. Я слишком долго жила на задворках чужих жизней, Аддис. И сознательно я по этой дороге больше не пойду, даже если речь идет о вашей жизни; даже ради страсти, которую вы во мне пробуждаете. Я устала быть тенью.

Он подошел к окну и посмотрел на улицу, сложив руки на груди. Когда же он вновь повернулся к ней, Мойра заглянула в глубину его глаз и увидела понимание; но понимание не могло подавить те чувства, которые им владели.

— И ты полагаешь, что я способен принять это, Мойра? Махнуть рукой на покой и удовольствие, которое я испытываю, когда обнимаю тебя? Плюнуть на то, что ты нужна мне? Забыть о страсти, родившейся в тот самый миг, как только я увидел тебя?

— Если вы не способны примириться с этим, тогда дайте мне уехать! На худой конец, отправьте меня назад в Дарвентон. Отпустите навсегда и забудьте обо мне! Увидите, очень скоро вы найдете успокоение в другой.

— Никуда я тебя не отпущу!

— И что дальше, мой лорд? Вы нас обоих ставите в невыносимое положение. Или же вы хотите взять меня насильно и разрушить привязанность, которая, как мне кажется, взаимна?

Аддис промолчал, не успокоил ее, не предложил слов утешения, которые она так отчаянно хотела услышать. Он лишь посмотрел на нее долгим и пронзительным взглядом, заставившим ее, несмотря на одеяло, почувствовать себя совершенно обнаженной. Все доводы показались вдруг ничего не значащими; а его взгляд проникал внутрь нее, как раньше, призывая воспоминания отдаленные и близкие, требуя, чтобы она припомнила их близость и страсть, возрождая к жизни образы и чувства, которые ее усталая душа не могла ни отвергнуть, ни погасить.

Она проигрывала битву, в которой где-то в глубине души и не хотела одержать победу. Ее тело откликнулось на установившуюся между ними невидимую связь приливом жара и предвкушения, одновременно пугающим и притягательным. Ее оборонительные сооружения рушились, жажда любви заполонила безумное сердце.

— Думаю, мне не придется прибегать к силе, — произнес он, словно читая ее мысли и видя слабость, уступающую доводам благоразумия. Он протянул руку. — Иди ко мне, Мойра. Ты сама увидишь, что все будет хорошо.

Приказ ударил ее, как молния, и все же она ощутила нечто, удивительно походившее на радостное и возбужденное волнение. Она отвернулась от протянутой к ней сильной руки.

— Нет.

— Сбрось одеяло и иди ко мне. Я хочу увидеть и взять тебя при полном свете дня.

Мойра мысленно призвала на помощь всех святых; еще немного, и она разжала бы пальцы, отпуская одеяло.

— Я не хочу получить то, от чего уже отказалась.

— Может быть, я должен приказать тебе, как твой лорд, чтобы ты могла винить лишь собственное послушание, а не чувства?

Слабая вспышка негодования придала ей сил.

— Благодарю вас, милорд, за то, что напомнили, где мое место. Как я уже однажды сказала, я постоянно об этом забываю, что доставляет мне излишние неприятности. Свободная женщина сдалась по глупости, но вилланка отказывается.

— Они обе — один и тот же человек.

— Нет, на мой взгляд, это разные люди. Не стану отрицать, с вами я ощущала такое блаженство, которого не испытывала ранее никогда. Но предлагаемый вами рай на самом деле является лишь одной из форм ада, особенно с такими кандалами. Вы привязали меня к себе с помощью клятвы и подчинения; я не могу нарушить клятву, но я не стану той, кем вы хотите меня сделать. То, чего вам так хочется, вы можете получить только силой, и никаким другим способом.

На миг ей действительно показалось, что он подойдет и проверит, насколько правдивы ее смелые речи. Напряжение между ними достигло высшей точки, и она, почувствовав потрясенный отклик собственного тела, поняла, что будущее выскальзывает из повиновения, ибо если он сейчас пересечет разделяющее их расстояние, ему не придется применять силу.

Аддис отвернулся, и Мойра едва не лишилась сознания от испытанного облегчения.

— Тогда нам обоим следует молиться, чтобы сдержанность и самообладание, которым я обучился в балтийских странах, оказались такими же крепкими, как мне кажется. Выбери себе одежду и уходи, Мойра. Уходи сейчас же.

Она услышала угрожающее предупреждение в его словах и не стала ждать. Подхватив из сундука полотняную тунику, она тут же выскочила из покоев. На ступеньках последние силы оставили ее. Она прижалась к стене, сдерживая застрявшие в горле рыдания.

Следующие несколько дней она видела Аддиса сравнительно редко. Он рано уходил из дому и вместе с сэром Ричардом отправлялся в Вестминстер, чтобы встретиться с королем. Иногда они даже не возвращались на обед, и Мойра, отдыхая от дневных трудов, вместе с Джейн и Генри ела в одиночестве за столом в напоминавшей пещеру трапезной.

Они работали от рассвета до сумерек. Джейн и Мойра оттирали полы в комнатах и заново перестилали камышовую крышу. Мойре и Генри удалось залатать дыры в крыше конюшни, они обновили отвалившуюся штукатурку и заново побелили весь дом, однако для ремонта каменной стены и камина требовалась помощь мастера. Она решила пока не обращаться к Аддису с просьбой о деньгах, видя, каким сердитым и молчаливым возвращался он после каждодневных поездок в Вестминстер. Результаты поездок он не обсуждал ни с кем, кроме сэра Ричарда, однако по настроению Аддиса Мойра, делала вывод, что не все шло так, как ему бы того хотелось.

В доме, не считая покоев, имелось еще четыре комнаты. Для себя Мойра облюбовала крошечную комнатку на первом этаже, отчасти потому, что она располагалась дальше всего от спальни Аддиса. Сэр Ричард тем временем доставил из постоялого двора ее повозку, и она расставила нехитрые пожитки вдоль стен. За день она уставала так, что как только голова касалась подушки, она мгновенно проваливалась в глубокий сон, лишенный сновидений. Ее это только радовало. Было бы просто невыносимо лежать всю ночь напролет, размышляя о человеке, находящемся наверху, который решает сложные задачи, касающиеся Барроуборо, Саймона и всего остального.

Через неделю после их прибытия в Лондон Аддис вернулся из Вестминстера во время обеда. В сопровождении сэра Ричарда он вошел на кухню в поисках эля.

— Говорю вам, он избегает встречи, — заметил Ричард, продолжая разговор так, словно ее не было рядом.

— Может быть. Или ему просто не сообщили.

— Вы действительно верите в эту чушь? Целую неделю вы каждый день являетесь во дворец и ждете аудиенции, а он даже не знает, что вы тут? Вы же не какой-то завалящий рыцарь из захолустья, на которого его писари могут не обращать внимания.

— Деспенсеры и их приспешники окружили его плотным кольцом. Они словно каменная стена, преграждающая путь в королевские покои. Думаю, без их разрешения ни один человек не сможет проехать за ворота. Если Саймон действительно числится в друзьях Хью Деспенсера, я могу постареть в приемной, тщетно дожидаясь аудиенции у короля.

Ричард мрачно покачал головой:

— Хороши же дела в этом королевстве, если даже сын Патрика де Валенс…

— Все дело-то как раз в том, что я — сын Патрика де Валенс. Кто знает, какими историями потчевал Хью Эдварда, стараясь заполучить Барроуборо для Саймона? Кто может поручиться, знает ли вообще Эдвард о том, что произошло на самом деле? Говорят, он не испытывает особой любви к государственным делам, а предпочитает копаться в земле, как простой йомен, или катается на лодке, вместо того чтобы управлять страной.

— Вот уж действительно, хороши дела в королевстве, — снова пробормотал Ричард с отвращением в голосе.

— Мне нужно придумать другой способ повстречаться с ним, вот что я думаю.

— Невозможно, если эти ворота охраняются так, как вы говорите.

— Я должен найти способ заставить короля распахнуть их.

— Вы можете подать петицию, когда соберется очередной парламент.

— Я не стану дожидаться очередного заседания парламента. Мне необходимо узнать, на чьей стороне Эдвард, до того, как оно состоится.

Мойра и Джейн бросились накрывать на стол в трапезной. Аддис и Ричард, не прерывая разговор, сели в дальнем конце стола. Мойра жевала хлеб с куском тушеного лосося и рассматривала белоснежные стены комнаты. Они с Генри только сегодня утром закончили покраску, и стены сияли чистотой и свежестью. Только Аддис, занятый своими мыслями, вряд ли замечал, какие изменения происходят с его домом.

— Через семь дней состоится рыцарский турнир, — произнес Аддис, размышляя вслух.

— Эдвард стремится умиротворить баронов развлечениями и тугим кошельком. На мой взгляд, глупо, если хотите знать. Он сам дает возможность встретиться единомышленникам.

— Но под его присмотром и шпионами Деспенсеров за каждым углом. Так что, возможно, он поступает не так глупо, как кажется на первый взгляд.

— Вы собираетесь записаться в участники?

— Я уже это сделал.

— Милорд, вы можете потратить много сил, и все впустую, если не победите. Если выиграет кто-то другой, вы останетесь просто одним из многих. И даже если станете победителем, нет никакой гарантии, что вы привлечете внимание Эдварда. Насколько я знаю, он мало интересуется воинской доблестью. Сомневаюсь, чтобы он следил за турниром, даже если и появится на нем. Скорее всего, он заснет сразу после окончания церемонии открытия.

— Если королю нравятся пышные церемонии, может быть, есть смысл попытаться привлечь его внимание во время торжественного парада, посвященного открытию турнира? — вмешалась Мойра.

— Нуда, конечно, — ехидно заметил Ричард. — Ты представляешь, сколько там будет роскоши и блеска? Королевский турнир — это не какое-нибудь состязание деревенских лучников. Рыцари надевают лучшие доспехи, разукрашенные золотом, привозят с собой здоровенные свиты оруженосцев и грумов. Да в такой толпе сам Папа Римский затеряется! А у Аддиса нет даже оруженосца, чтобы вести боевого коня.

— Тогда, наверное, не стоит стараться перещеголять их блеск и богатство, — сказала она. — Может быть, в таком случае лучший способ выделиться — это простота. Или необычность.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво взглянул на нее Аддис, — что если я выеду на парад открытия, одетый, как простой рыцарь, король обратит на меня внимание? Сомневаюсь.

— Не как простой рыцарь. Как участник балтийского крестового похода.

Аддис бросил вопросительный взгляд на сидящего напротив Ричарда. Старый воин пожал плечами:

— А что, может, и получиться! Мужчины все время болтают про крестовые походы, да только чтобы присоединиться, у большинства кишка тонка. А крестовые походы — это и престиж, и слава, и всякие истории с приключениями. Думаю, Эдвард может клюнуть.

— Вопрос в том, как показать ему, что я принимал участие в крестовом походе?

Мойра узнала ответ на следующий день, когда Генри пришел с сообщением, что Аддис приказал ей подняться в покои. Она застала его стоящим у кровати, одетого в штаны и тунику из оленьей шкуры. В последний раз она видела его в этих одеяниях еще перед Барроуборо. По всей комнате валялись куски цветной ткани. Она узнала шелк и шерсть из материнского сундука.

Он поднял в вытянутой руке красную накидку:

— Ты не воспользовалась вещами, как я тебе велел.

— Я выбрала кое-что попроще: Разве годится чистить конюшни в парче и бархате?

У него дернулась щека.

— Ты вообще не должна чистить конюшни.

— Тогда кто должен, если не я? Генри в свои годы сам уже не справляется. Прошу вас, милорд, достаточно. Смерды должны работать, для этого мы и нужны лордам. А теперь скажите, чем я могу служить вам?

Выпавший из руки красный шелк запорхал в воздухе.

— Я не хочу, чтобы ты служила. Мне нужна твоя помощь. Ты предположила, что новизна может привлечь внимание короля. На турнире я собираюсь выглядеть действительно необычно. Рыцарь, одетый варваром, должен, по крайней мере, вызвать пересуды и разговоры.

— Вы собираетесь появиться в этой одежде?

— Да. Ричард оказал мне честь, предложив выступить в качестве оруженосца, но мне нужен человек, который вел бы моего коня. — Он вопросительно вскинул бровь, рассеченную шрамом.

— Леди будут участвовать в церемонии в кавалькадах других рыцарей?

— Вряд ли. Это будет впервые — дополнительный способ привлечь внимание.

— Я не леди, это увидят все. Я буду выглядеть глупо, и вы тоже.

— Ты будешь выглядеть красиво, и еще, если мы сделаем все, как надо, ты будешь выглядеть экзотично. Мы устроим такое зрелище, которое король не забудет, — он протянул ей шелк. — Надень это, Мойра.

Она взяла одежду и прижала ее к груди. Переодеваться в его присутствии она не собиралась.

— Это же не платье, а просто накидка.

— Да, без рукавов. Дочери бахорая носят такую одежду в теплое время года. — Он сосредоточенно посмотрел на нее. — Я думаю, волосы должны быть распущены. Срежь несколько кусков янтаря с туники и сделай себе нарядный головной убор, чтобы камни свисали на лоб.

Гм, у нее будет еще более варварский вид, чем у него. Скорее всего, она будет похожа на пленницу, захваченную крестоносцем в одном из походов.

— Ты согласна?

Высказывая накануне свою идею, она совершенно не ожидала, что и ей предложат принять участие в представлении. Но как бы там ни было, уловка может сработать, обеспечив Аддису аудиенцию у короля. До тех пор пока он не увидится с королем, дело не сдвинется с мертвой точки, поскольку Аддис не может предпринимать никаких самостоятельных шагов, пока не узнает наверняка, что Эдвард отвернулся от него.

— Согласна.

Он приблизился к ней на шаг, сняв с руки золотые браслеты, затем взял ее руки и надел сначала один, затем другой браслет.

— Эти украшения должны быть на тебе.

Она не могла отвести взгляда от великолепных массивных браслетов с изображенными на них переплетенными змеями. Языческие символы на золоте варваров. Если их продать, на вырученные деньги можно прожить дольше, чем на деньги за рубин, решись она убежать во время турнира. Она с беспокойством осознала, насколько велико доверие Аддиса, раз он отдает ей такие драгоценные браслеты. Видимо, он полагается на данную клятву.

— Какие красивые! Как они достались вам?

— Их подарила мне дочь священника.

Не христианского священника, раз у него была дочь. Он говорил, что был рабом кунигаса. Значит, его дочь.

— Она помогла мне сбежать, — добавил он.

Мойра приняла из его рук шелковую накидку. Он снял тунику, чтобы она могла срезать несколько камней янтаря. Неожиданно он превратился в настоящего дикаря — загорелая обнаженная грудь, плотно облегающие кожаные штаны. Длинная отметина шрама казалась нарисованной и придавала его внешности еще более свирепый вид.

Дочь священника видела его таким каждый день. Были ли они любовниками? Он упоминал о сдержанности, которой обучился в рабстве, но не о воздержании. Мойра ощутила приступ ревности к незнакомой женщине и одновременно глубокую признательность за то, что она не позволила ему провести долгие годы в полном одиночестве.

Воспоминания об их встрече, путешествии и о том, что произошло близ озера, когда он в последний раз предстал перед ней в таком виде, ливнем обрушились на нее. Рельефные мышцы груди, сильные жилистые руки, упругий живот… она почувствовала, что слишком долго смотрит на него, не отрывая взгляда, и он заметил это. Теплота мелькнула в глазах Аддиса, приглашая ее — нет, скорее подзадоривая, бросая вызов; осмелится ли она протянуть руку и дотронуться до желанного тела?

— Постараюсь выглядеть настоящей дикаркой, — поспешно пробормотала она, отворачиваясь от него, как от коварного искушения. До чего же легко неправильно истолковать значение взгляда! Женская душа испытывает неуемное томление. Наверное, мужчины испокон веков этим пользуются.

Он прав. Дочь кунигаса не может любить раба-христианина. А сын английского барона не может любить крепостную женщину.