Обладание

Глава 3

Она проскользнула через примыкавший к ручью небольшой участок вспаханной земли, наслаждаясь размеренным треском сверчков, шорохами животных и нежным шелестом веток. Ночь была бесподобна — прохладная и чуть ветреная после жаркого дня, такая прозрачная, что огоньки звезд усеивали небо, будто волшебное покрывало. Она зашагала вдоль шумного потока воды, направляясь к своему любимому месту — большой плоской скале, на которой можно было устроиться, не боясь вторжения, и помечтать. В такую ночь в мечтах хорошо унестись с этой скалы куда угодно. Она подошла к месту, где ручей расширялся, кусты отступали дальше от берегов, и увидела возвышающийся силуэт скалы. Вдруг она замерла. В темноте вырисовался черный силуэт сидящего на ее скале человека. Она с интересом сделала шаг вперед.

— Кто тут?

Она узнала его голос и на мгновение лишилась собственного. Наверное, стоило развернуться и убежать — но, в конце концов, это ее скала!

— Просто девушка из деревни.

— Отец выпорет тебя, если узнает, что ты бродишь по окрестностям в такое время. — Голос, обычно низкий и мелодичный, звучал почему-то напряженно и скованно.

Не выпорет ее отец, потому что три дня назад он ушел из дому. Она наконец поняла, что он может никогда больше не вернуться, однако никому пока не призналась в этом, даже матери, которая в этот раз вот уже больше недели не возвращалась из замка. Мойра придвинулась ближе. Он сидел, поджав под себя ноги и упираясь локтями в колени.

— Вам тоже не положено гулять в такое время, — ответила она, зная кое-что о правилах поведения для оруженосцев.

— Никто не спохватится. Сегодня празднуют день рождения Клер.

Странно, что он так сказал. Во всяком случае Клер может заметить его отсутствие. Мойра тоже побывала на праздничном обеде, однако на вечернее торжество ее не пригласили.

Она припомнила выражение его лица во время обеда, ту серьезность, благодаря которой он так резко выделялся среди шумного, веселящегося люда. Уязвленная Клер даже высказала ему свою обиду — мол, на ее дне рождения он своей кислой миной портит всем настроение. Легкомысленная Клер.

— Мне жаль, что так случилось с вашей матерью, — прошептала она, желая дать ему понять, что она знает, почему он здесь. В некотором смысле, она пришла сюда по той же причине. На сердце у нее было тяжело от предчувствий; не зная наверняка, она догадывалась, что отец ушел навсегда, а это практически равносильно смерти.

Аддис повернулся к ней. В темноте различить черты лица было невозможно, разве что глаза мерцали в ночи, как у животного. Его молчание длилось бесконечно долго, и Мойре показалось, что она чем-то нечаянно рассердила его.

— Вы домой не поедете? — спросила она.

— Нет. Ее похоронят раньше, чем я успею добраться, — он отвернулся, и в голосе зазвучали нотки горечи. — Для них это мелочь. Ее никто и не знал толком, разве что Бернард, да и тот… Человек умирает, жизнь продолжается. День-то был совершенно обычный, черт его побери…

— Невероятно, но это правда. Помню, как умер мой младший брат. Мне казалось, что изменилось все — земля, воздух, растения. После того как его похоронили, мать вернулась домой и принялась готовить, убираться, короче, занялась обычными каждодневными делами. Я так на нее разозлилась, просто была вне себя. Произошло событие, перевернувшее для меня весь мир; по крайней мере, тогда мне так казалось. Но почти тут же образовавшаяся пустота начала затягиваться.

— Ты хотя бы была с людьми, для которых он что-то значил. По крайней мере, в течение нескольких часов или дней… Бернард сказал, что завтрашняя служба будет посвящена ее памяти, но я не представляю, как выдержу это. Народ будет болтать и сплетничать, как во время обычной мессы, и мне захочется кого-нибудь убить.

Она спрыгнула на камень и уселась рядом с юношей. Его речь рвалась на странные, не связанные меж собой куски, словно язык не поспевал за мыслями. В окружающем воздухе, словно незаметная дрожь, ощущалась печаль Аддиса, и у Мойры защемило сердце. Он пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, но не настаивал на том, чтобы она его оставила.

— Какая она была?

Ей поначалу показалось, что он не захочет ответить или же рассердится и велит ей убраться прочь. Аддис же вместо этого вытянул одну ногу вперед, прилег щекой на колено другой и начал рассказывать о матери. Он описывал разрозненные образы и вспоминал, как вспоминает о матери ребенок, — говорил о ее доброте, о том, как с ней рядом было спокойно, уютно и надежно. Он очень долго не умолкал. Сначала слова слетали с губ неловко, затем он стал запинаться реже, а в конце заговорил хрипло и с надрывом; самообладание изменило ему. Не осознавая, что делает, она положила руку ему на плечо.

Мойра не поняла, как это случилось; просто вдруг оказалось, что они лежат рядом на теплой скале, она обнимает его крепкое тело, прижимая голову к себе точно так же, как ее саму прижимала, утешая, мать, когда умер маленький братик. Если Аддис и плакал, она этого не слышала, ибо плач был скорее душевным, чем физическим. Ее собственная грусть, вызванная уходом отца, потускнела по сравнению с его тяжелой утратой.

Они еще долго, обнявшись, лежали на камне, чувствуя хрупкую связь, установившуюся между ними благодаря обстоятельствам, позволившим обнажить их эмоции. Мойра смотрела на сказочно красивое небо, внимая журчанию ручья, и думала, как хорошо находиться рядом с таким вот человеком, несмотря на то, что она его почти совсем не знала, да и он в темноте мог даже не понять, кто она.

Самым странным образом настроение начало медленно меняться, и в нем появилась напряженность, причин которой она не могла понять. Приподнявшись на одной руке, он спросил:

— Сколько тебе лет, девушка?

— Тринадцать.

Он отвернулся в ночь.

— Слишком мало.

— Мало для чего?

Он рассмеялся, и ее сердце подпрыгнуло от радости, потому что он был совсем не таким грустным, как раньше.

— Однозначно слишком мало, — Аддис резко откатился от нее и соскользнул со скалы. — А теперь беги домой. Если родители обнаружат, что тебя нет, шум поднимется на весь белый свет.

Она очнулась от забытья точно так же, как и погрузилась в него; перед ней в убаюкивающем ритме покачивались бока ослика, волочившего повозку по дороге. Мойра оглянулась, прикидывая, какое расстояние преодолела незаметно для себя. По всей видимости, ослик сбавил ход, потому что шедшая впереди телега виноторговца, за которой она следовала почти все утро, скрылась из виду.

Все возвращалось в таких вот воспоминаниях, обрывками и кусочками детства, потерявшихся, казалось бы, в глубинах времени и задернутых покрывалом горя. Люди умирают, а жизнь продолжается, и воспоминания о них лучше всего отбросить, иначе печаль и боль не утихнут никогда. И все-таки отмахнуться — не значит забыть. Каждый раз, думая о Клер или Эдит, она ощущала боль потери так, словно это произошло только вчера.

Точно так же было и с Аддисом, но разница заключалась в том, что он вернулся из небытия. Мысли о нем упрямо лезли в голову, поглощая ее целиком — так, что она не могла избавиться от них по своей воле. Они возрождали в ней былые чувства, несмотря на то что Аддис уже не был тем юношей, из-за которого она так страдала в детстве.

Мойра поглядела на повозку, нагруженную сундуками, корзинами, табуретами и прочим скарбом. Мешочек с монетами она привязала к доске под днищем повозки. Рубин был зашит в подкладку корзины для шитья. Всплывшие в памяти воспоминания тяжелым осадком отозвались в душе. Правильно ли она сделала, что уехала. Продолжайся так и дальше, скорее всего, она не смогла бы отказать ему ни в чем, даже теперь, видя, что с ним сделала Клер, и прекрасно понимая, как он ей отомстил.

Она смутно помнила, как проехала по дороге южнее Солсбери, грезя наяву. По первоначальному плану, город был конечным пунктом ее путешествия. Теперь же Мойра понимала, что он слишком близок и потому опасен. Ей придется ехать дальше.

Все утро по дороге оживленно сновали путешественники, однако к этому времени она опустела. Мойра ударила ивовой хворостиной по боку ослика, полагая, что разумнее будет догнать виноторговца и держаться поблизости от него.

Повозка свернула за поворот, и, словно вызванные ее мрачными опасениями, на обочине дороги, чуть впереди, возникли три человека. На шпорах поблескивали солнечные зайчики; даже одного взгляда на высокомерные позы хватило бы, чтобы понять — это рыцари. Один перегородил дорогу, и троица ждала, пока она приблизится. Мойра подхлестнула осла, заставляя его прибавить скорость. Она глядела прямо перед собой, надеясь, что они просто дадут ей проехать мимо.

Двое оставшихся на обочине, похоже, не возражали, но тот, который вышел на дорогу, выступил вперед и схватил осла за уздечку. Инстинкт подсказал ей, что вести себя нужно осторожно.

— Откуда движешься, женщина? — спросил он. Его лицо, словно тенью, было покрыто густой темной щетиной, еще не превратившейся в бороду; накидка была перепачкана грязью и следами пищи.

— Мой дом далеко отсюда. Я проехалась по рынкам в разных городах, теперь возвращаюсь.

— В Дарвентоне тоже останавливалась? — поинтересовался другой, поднимая с повозки одну из лучших корзин. Она встревожилась — плохо, если он сможет оценить стоимость корзины и, соответственно, ее ответ. Дело в том, что такие корзины, в несколько цветов, с узорчатым плетением, вряд ли годятся для продажи на городских рынках; скорее, такой товар можно предложить хозяйке поместья.

— Нет. Если хотите, можете взять ее для своей леди, — предложила она, надеясь таким образом откупиться.

— Ну да все равно, наверняка слышала, что говорит народ в городах про Дарвентон.

— Кажется, ходили какие-то разговоры, но я не прислушивалась, потому что подолгу нигде не задерживалась.

— И что же говорили люди?

— Всякое. Об урожае, о том, сколько овец…

— И ничего больше? А о лорде ничего не говорили?

По спине пополз холодок понимания. Эти рыцари — совсем не свита, сопровождающая лорда, чтобы обеспечить его безопасность. То ли у них вовсе нет сеньора, и тогда они могли превратиться в бандитов, живущих за счет добычи, отнятой у путников на дороге, либо они хотят скрыть, кто они такие. В любом случае — они представляют опасность.

— О лорде? А-а, вы о том, который недавно вернулся? Да, говорили и о нем. По слухам, сильный человек.

— Он сейчас там? В Дарвентоне? — Рыцарь, державший осла за уздечку, пристально посмотрел на нее. Его взгляд напоминал взгляд лисицы.

Какой ответ выбрать? Что лучше? Если сказать им, что он в отъезде, возможно, они устроят засаду и будут поджидать его.

— Да, он там.

Мужчина с лисьими глазами отпустил осла и тонко усмехнулся. По усмешке она поняла, что выбрала неверный ответ. Упираясь руками в бока и слегка покачиваясь, он принял властную позу, и у нее засосало под ложечкой. Рыцарь двинулся вокруг повозки, оглядывая поклажу.

— Другие путники сказали нам, что он вчера уехал. Ты врешь. И я хотел бы знать почему.

— Я не вру. Я же сказала, мне некогда было прислушиваться к досужей болтовне. Какое мне дело до того, что происходит в Дарвентоне?

Повернувшись, он бросил на нее взгляд, говоривший о том, что ее искренность на самом деле не имеет ни малейшего значения, что теперь его голова занята совершенно другими мыслями. Взгляд блестящих лисьих глаз медленно скользнул по ее телу.

— С чего бы это торговке, продающей на городских рынках корзины, путешествовать с сундуками и стульями? Наверное, ты едешь оттуда. Наверное, пока сильный лорд в отъезде, ты хочешь смыться от него.

— Может, и так, а может, я из другого поместья. Какая разница?

Он с ухмылкой повернулся к приятелям:

— И действительно, никакой.

Она хлестнула осла по боку, и тот сдвинул повозку с места.

— Тогда желаю вам хорошего дня.

Обычно ее решительный тон безотказно действовал на чересчур настойчивых мужчин. Во всяком случае ей всегда удавалось поставить на место Рэймонда, однако не стоит забывать, что Рэймонд — благородный рыцарь в душе. Эти же трое таковыми не являлись. В воздухе снова мелькнула рука и ухватилась за поводья. Она взглянула на сжимавшие кожаные поводья пальцы и поняла, что беда неминуема. Ее охватил животный страх.

— А где твой муж? — осведомился лис, оглядываясь по сторонам — дорога была пустой.

Паникуя, она едва не закричала:

— Чуть поотстал, должен быть за поворотом. На его повозке отвалилось колесо. Скоро должен подъехать.

Он усмехнулся, в восторге от того, что даже в такой отчаянной ситуации она пытается выкрутиться с помощью неловкой лжи.

— По-моему, на дороге уж что-то слишком тихо, — произнес он, обращаясь к спутникам. — Наверное, настало время обеда.

Дружно рассмеявшись, они уставились на нее, словно волки, окружившие беззащитного цыпленка. У Мойры заныло сердце. Отчаяние подтолкнуло ее к действию. Размахнувшись, она изо всей силы ударила того, что похож на лиса, по наглому лицу, а затем с размаху хлестнула плетью по спине осла.

Осел рванулся вперед неуклюжим галопом, однако слабому животному, да еще впряженному в повозку, было не по силам убежать от них. Но она продолжала хлестать, молясь, чтобы они махнули на нее рукой. Увы, топот тяжелых шагов нагнал ее, и сильные руки вцепились в борт повозки. Тот, с лисьими глазами, запрыгнул в повозку и свалился рядом с Мойрой. Одной рукой он выхватил у нее вожжи, другой сорвал с головы покрывало, вырвав при этом клок волос.

— Сука! — прорычал он, рукавом вытирая тоненькую струйку крови на щеке. Одним движением он столкнул женщину с повозки в уже тянувшиеся к ней руки.

Мойра сражалась, словно животное, ужас и ярость придавали ей сил. Она размахивала руками, изворачивалась, била ногами, куда попало, кусала все, что попадалось. Тяжелая рука описала дугу и ударила ее по лицу, но она продолжала сопротивляться. Кулак угодил в живот, и молния боли пронзила все ее тело.

В этот момент силы почти оставили Мойру, но когда они поволокли ее в заросли, паника охватила ее вновь и Мойра ногтями вцепилась в лицо мужчины, державшего ее за плечи. Новая попытка сопротивления замедлила действия нападавших, и им понадобилось довольно много времени, чтобы вытащить ее на поляну среди деревьев.

Они подтянули ее к стволу упавшего дерева и швырнули на него лицом вниз. Живот, и так болевший после удара, прижался к грубой коре.

— Придержи-ка ее. Черт, сущая дикая кошка!

— Ага, вот так-то лучше.

— Да держи же ее, слышишь?

Один из них обошел дерево и встал на колени, глядя на Мойру. Упираясь ладонями ей в спину, он придавил ее всем своим весом. Другие руки принялись задирать юбку. Потеряв разум от ужаса, она повернула голову и впилась зубами в державшую ее руку. Хватка ослабла.

— Проклятая сука!

Прикинув расстояние, она нанесла удар, и пятка точно угодила в пах стоявшего сзади. Над поляной разнесся утробный вопль.

— Похоже, ты будешь последним, — засмеялся лис. Руки снова прижали ее к стволу, затем мужчина навалился на нее, намертво прижимая к дереву голову и плечи.

— Поднимите ей юбку. Я ее разогрею, чтобы вам сильно потеть не пришлось, — произнес он.

Она не могла пошевелиться. Тяжелый живот державшего ее мужчины придавливал ее голову так, что она едва могла дышать. С каждым слабым вдохом она чувствовала, как ее наполняет его отвратительный запах. Мужчина схватил юбку и поднял ее, обнажая ягодицы. Мойра все еще пыталась отбиваться, но тщетно.

Тот, которому она попала в пах, засмеялся: — Бог мой, вот это зрелище! Давай, не жалей, преподай ей такой урок, который она запомнит надолго.

Острая, словно от укуса шмеля, боль пронзила ягодицы — кто-то хлестнул ее ремнем. Она сцепила зубы, разум ее помутнел от ярости. Мойра попыталась стряхнуть с себя навалившегося на нее мужчину. Он только рассмеялся в ответ. Конец ремня пощекотал ее кожу, дразня ее, и через секунду она ощутила новый удар.

— Дьявол, я дурею только оттого, что смотрю на нее, — прорычал один из насильников. — Я так долго не выдержу.

Она приготовилась к худшему. Она убьет их, убьет их, даже если для этого понадобится вся жизнь.

Неожиданно он снова застонал. Скорее даже вскрикнул, и она не успела понять, что случилось, как тяжесть его тела обрушилась ей на спину. Затем все пространство вокруг нее наполнилось криками, руганью и бешеными движениями. Она попыталась приподняться, отталкиваясь руками от ствола. Когда этого не получилось, она попробовала повернуться набок, безвольное обмякшее тело соскользнуло с нее, глухо упав на землю.

Вокруг царил хаос насилия. Мелькали и звенели мечи, раздавались крики боли и отчаяния. Ей показалось сначала, что на поляне ведут битву не менее десяти человек, но постепенно ее одурманенное сознание начало воспринимать действительность. На самом деле их было всего трое, а потом осталось двое. Она посмотрела на свисающую с поваленного дерева голову. С шеи трупа стекала кровь, в луже которой она сидела.

Неожиданно воцарилась жуткая тишина. Широко раскрытыми глазами она взирала на результаты кровавой бойни, развернувшейся на поляне, и никак не могла понять, что же произошло. Повсюду была ослепительно яркая кровь, словно свежие раны на плоти первозданной природы; кровь, вид которой притуплял все ее чувства. Теперь, когда опасность миновала, она сначала оцепенела от ужаса, а затем ее затрясло от холода, идущего, казалось, из самой глубины ее души.

Ее подхватили сильные руки, лицо прижалось к широкой груди, и перед глазами замелькали ветки деревьев. Вскоре она почувствовала, что сидит на коленях у человека, излучавшего такое тепло, от которого постепенно возвращалось сознание и успокаивалась дрожь.

Способность воспринимать действительность позволила Мойре увидеть прямо перед собой маленький янтарный камень с попавшим внутрь жуком. Она подняла голову и посмотрела на каменный профиль, пересеченный бледным шрамом от лба до самой челюсти.

— Почему тебя так долго не было? — пробормотала она.

Аддис обратил на нее взор. Ее все еще трясло в ознобе, однако взгляд постепенно успокаивался и становился более осмысленным. По сорочке текла кровь, но было непонятно, ранена она или же это кровь одного из насильников. Головной платок и вуаль свисали за ухом, волосы были растрепаны.

— Я решил, что позволю им выпороть тебя, чтобы не заниматься этим позже самому.

Она надула губы. Он же ожидал более оживленной реакции, которая подтвердила бы, что несколько ударов плетью — это все, что они успели сделать.

— Откуда ты?..

— Увидел брошенную на дороге повозку, и мне стало любопытно.

— Но ведь дорога на восток была совершенно пустынна!

— Я ехал с запада, из-за поворота. Она озадаченно нахмурила брови.

— То есть, направлялся не в Дарвентон, а из Дарвентона.

Мойра все еще не пришла в себя и выглядела рассеянной и потрясенной. Аддис положил ладонь на ее щеку. Щека оказалась холодной, но тепло постепенно возвращалось. Она, казалось, не заметила его движения, поэтому он задержал ладонь на ее лице чуть дольше, чем необходимо.

— Перед возвращением в замок мне нужно было посетить кое-какие места.

Аддис уже проехал было мимо нагруженной повозки, но вдруг обратил внимание на домашний скарб. А затем увидел корзины. Исключительные корзины, по описанию Рэймонда. Не веря, что она настолько глупа — или, может быть, отважна, — чтобы сбежать в первый же момент, как только он отлучился, Аддис, влекомый любопытством, направился в сторону доносящегося из-за деревьев шума.

Он понял, что это она, хотя голые ноги и кремовые ягодицы были единственным, что открылось его взгляду. Он просто понял, что это она, и буквально сошел с ума. Когда они начали хлестать ее плетью, Аддис, не вмешиваясь, переместился на более выгодную позицию для того, чтобы первым убить державшего ее насильника. Остального он почти не помнил. Разум кипел от бешеной ярости, и, по сути, он был не в лучшей форме, чем она, когда уносил ее с поляны.

До Мойры неожиданно дошло, что она сидит на коленях у мужчины, и, оттолкнувшись от него, она сползла на землю. Избитое место соприкоснулось с землей, и ее лицо исказила гримаса боли, затем она качнулась вперед, непроизвольно прижимая руку к животу.

— Они спрашивали про тебя, — с трудом проговорила она. — Возможно, это была засада.

Она сбивчиво рассказала Аддису, какие вопросы ей задавали.

— Жди меня здесь. Никуда не уходи. Я вернусь очень скоро.

Бросив на нее озабоченный взгляд, он поспешил назад к поляне.

Аддис не мог припомнить даже половины из той картины разрушений, которая открылись ему на поляне. Вообще-то, с ним никогда не случалось таких приступов боевого безумия, но поскольку он в одиночестве сражался с троими, это было даже к лучшему. Он медленно приблизился к тому, что осталось от мужчины, осмелившегося ударить ее плетью. Лицо его оказалось знакомым. Он знал его еще во времена отрочества, когда навещал Саймона в Барроуборо. В памяти всплыли похабные разговоры, которые тот постоянно заводил.

Аддис сомневался, что они ждали его в засаде. Судя по вопросам, они, скорее всего, собирали информацию. Однако, если бы он выехал из-за поворота, они наверняка попытались бы воспользоваться возможностью завоевать дальнейшее расположение Саймона. Они узнали бы его скорее, чем он их. Шрам, словно табличка на груди, выдавал его.

Аддис вернулся к Мойре. Она стояла на четвереньках под кустом, ее тошнило. Не исключено, что нападение на женщину спасло ему жизнь. Сколько времени находилась она в их руках? На своем веку ему довелось перевидать множество рабынь после изнасилования, чтобы знать — разные женщины ведут себя по-разному. Мойра обладает огромной силой воли и может делать вид, что ничего не произошло, поэтому спокойное выражение лица, когда он помогал ей подняться на ноги, не ввело его в заблуждение.

Взяв Мойру за руку, он повел ее к дороге, где стояла привязанная к борту повозки лошадь. Он протянул женщине бурдюк с водой, и она прополоскала рот.

— Ты хромаешь, — отметила она, стаскивая с головы платок и вуаль. — Раньше все было нормально. Я думала, бедро полностью срослось и зажило.

— Обычно оно меня не беспокоит, но там, на поляне, мне немного досталось. Зацепили мечом — правда, плашмя.

Аддис подсадил Мойру на повозку и сел рядом.

— Честно признаться, мы тогда ожидали худшего. С бедром. Когда тебя привезли в Хоксфорд, рана уже начала гнить, и мы опасались, что ты умрешь или же не сможешь ходить. Ты, конечно, ничего этого не помнишь. Из-за лихорадки ты почти не приходил в сознание.

Если разговоры об обыденном помогут ей восстановить душевное равновесие, пусть говорит, однако Аддис предпочел бы любую другую тему, а не ту, которую она выбрала.

— Да, я действительно помню очень мало. Помню, как уезжал вскоре после того, как был произведен в рыцари и обручился — юнец, готовый завоевать мир во славу своей дамы. Помню, как блеснуло солнце, отражаясь на выпавшем из рук мече. Потом помню, как выздоравливал в Барроуборо.

На самом деле, он помнил многое, но сообщать ей об этом не стал.

— Сначала тебя привезли в Хоксфорд. Туда было ближе.

Да, память хранила гораздо больше, чем ему хотелось, даже если это и были обрывочные воспоминания, теряющиеся в тумане черного отчаяния.

— Ты тоже там была?

— А где же еще? Мы с Эдит всегда жили вместе. Она лечила тебя. Вскрывала бедро, чтобы почистить рану. Зашивала лицо.

— Я в долгу перед ней. Позже мне сказали, что я запросто мог лишиться глаза, к тому же большая часть лица могла остаться неподвижной, если бы не мастерство тех, кто лечил меня.

Она с любопытством посмотрела на шрам, затем протянула руку и провела подушечками пальцев по всей длине, исследуя его, словно это был новый узор для плетения корзин. Он едва не отшатнулся от ее руки. До сих пор шрам отталкивал всех женщин до единой, и ни одна из них даже не пыталась прикоснуться к нему.

— Аккуратная линия и совсем даже не уродливая. Но рана была не очень глубокой. Эдит сказала, что в этом-то как раз все дело. Тебе повезло.

— Да, мне повезло. Мне всего лишь разрезали лицо на две части.

Его резкий тон отрезвил Мойру, и она поспешно убрала руку. Она огляделась, и до нее неожиданно дошло, что он тоже уселся на повозку и собирается подхлестнуть осла.

— Назад меня везти не обязательно. Обещаю, я вернусь в поместье.

— Одну я тебя в дорогу не отпущу.

— Я сама могу о себе позаботиться.

— Не сомневаюсь, что ты в этом уверена. Потому-то, наверное, я и обнаружил тебя на поляне с голым задом, выставленным в небо; а ведь прошел всего лишь один день с тех пор, как я выехал из поместья.

Мойра вспыхнула так, что краска проступила под густым загаром.

— Тогда едем. А когда встретимся с первым же путником, который направляется на запад, я к нему присоединюсь.

Не имея ни малейшего намерения разворачиваться, он прикрикнул на осла, и повозка тронулась.

— Кстати, а в какие края ты направлялась?

— В город.

— В вольный город? Подальше отсюда? Где могла бы прятаться от меня в течение года и одного дня, чтобы стать свободной? — в его голосе пробивалось плохо скрываемое раздражение.

Она молча отвернулась и стала смотреть на стоящие вдоль дороги деревья. Ее руки лежали на запятнанном кровью подоле платья: красивые ладони с длинными пальцами, словно выточенными из драгоценного камня. Аддису показалось, что теплые кончики ее пальцев все еще дотрагиваются до шрама на лице.

— И что ты собиралась делать в этом вольном городе? Найти себе мужа?

— Да, — он заметил блеск в голубых глазах, и на душе у него потеплело оттого, что к ней возвращается ясность сознания.

— Любого? Или у тебя уже есть кто-то на примете? Она покачала головой.

— И какие к нему предъявляются требования? У такой гордой женщины, как ты, их наверняка должно быть немало. Может быть, мне повстречается мужчина, который соответствует твоим запросам, и тогда я приберегу его для тебя. При условии, конечно, что у него найдется лишних сто фунтов.

— Я решила, что он обязательно должен быть вольным каменщиком. С солидной репутацией. Хорошим мастером. Может быть, с собственным делом.

— А почему каменщиком?

— Те, с которыми мне доводилось иметь дело, были весьма умны. Они почти всегда неплохо зарабатывали, пользовались уважением, трудились в крупных артелях и почти никогда не оставались без работы.

— Когда им приходится работать, они большую часть года проводят вдали от дома.

— Точно, об этой стороне я тоже думала.

Вот как. Значит, вдова-девственница на самом деле далеко не девственница, просто ей, по всей видимости, не очень нравится постель. В таком случае, остановив свой выбор на каменщике, она получает именно то, что ей необходимо.

Похоже, она полностью пришла в себя. Он наконец решился спросить:

— Скажи, там, на поляне, они не сделали с тобой ничего плохого до того, как я появился?

— Нет.

Ее уверенный и твердый ответ обрадовал его больше, чем он ожидал. Аддис не знал, что бы он сделал, если бы ответ оказался другим. Он уже убил негодяев, поэтому вряд ли смог бы вернуться и убить их еще раз.

Некоторое время они ехали молча. Мойра повернулась, достала из корзины мешочек с хлебом и сыром и предложила ему. Она заставила себя перекусить, несмотря на то, что аппетита у нее явно не было. Живот все еще болел, ягодицы горели от ударов, и вообще, от перенесенного потрясения на душе лежала мрачная пелена.

Насильники начисто лишили ее решимости. Вскоре ей придется возвращаться в Дарвентон. А для того чтобы найти другой способ побега, не связанный с подобной опасностью, может понадобиться уйма времени. Может быть, у нее теперь попросту не хватит духа на очередную попытку. Во всяком случае нынче она была не в силах даже думать об этом. Собственно, сейчас мысль о том, что ей придется доживать свой век в Дарвентоне, на расстоянии громкого окрика от Аддиса, в некоторой степени даже привлекала ее. Сила, исходящая от сидящего рядом с ней мужчины, манила ее, обещая спокойствие и безопасность, а то, что сейчас произошло между ними, создавало некое ощущение интимной общности.

Она перевела взгляд на пятна крови, покрывавшие одежду. Их ни за что теперь не отстирать. Впрочем, это не имеет значения, потому что никогда больше этого платья она не наденет. На нем остался запах насильника. От нее самой исходил запах насильника.

— То были люди Саймона? — спросила она.

— Да. Одного я даже знал. Наверное, он послал их, когда услышал о моем возвращении, чтобы разузнать побольше. Саймон чертовски хитер. Он никогда не торопится принимать решения.

— Откуда ему стало известно, что ты вернулся?

— Должно быть, кто-то донес. Меня многие видели с тех пор, как я сошел с корабля в Бристоле. С такой физиономией меня трудно не заметить, да и выдать себя за кого-то другого я вряд ли смогу.

Мойра почувствовала раздражение от столь легкомысленного отношения к грозящей ему опасности.

— Он же попытается убить тебя!

— Не обязательно. Если он уверен в благосклонности короля и в том, что будет пользоваться ею и впредь, то может решить, что я — всего лишь мелкая неприятность, на которую можно не обращать внимания.

— Но он ведь наверняка понимает, что ты выступишь против него, несмотря на королевскую благосклонность.

— Как он может это понимать, когда даже я сам этого не знаю?

— Не станешь же ты утверждать, что готов смириться с таким положением? Саймон захватил то, что принадлежит тебе, принадлежит твоему сыну! Здорово же будет, если окажется, что я без толку провела четыре года, готовя Брайана к долгу, который он когда-нибудь должен будет исполнить, только для того, чтобы появившийся отец первым делом махнул рукой на попранную честь.

— Значит, ты этим занималась? Воспитывала мальчика сильным и честным, чтобы он смог сразиться с Саймоном, когда вырастет?

По его тону нельзя было определить, говорит ли он с восхищением или сарказмом. Действительно, в его формулировке это прозвучало довольно двусмысленно.

— Он имеет право знать о том, кто он такой и что принадлежит ему по законному праву. Ты находишь это забавным?

Выражение лица Аддиса смягчилось, и он улыбнулся. Кажется, она увидела его улыбку впервые за последние дни.

— Не забавным. Смешным.

Она заметила впереди на дороге какое-то движение. К ним приближалась большая телега с запряженной в нее парой лошадей. В телеге сидели мужчина и женщина. Следуя за ними, она будет в безопасности и сможет преодолеть большую часть пути домой. Она уже подняла было руку, готовясь остановить путешественников.

— Не надо, — велел Аддис. — Если я отправлю тебя назад, ты снова сбежишь.

— Я сказала бы, что хорошо усвоила урок.

— На день или два, не более. Ты упрямая сильная женщина, и в скором времени убедишь себя в том, что подобное больше не повторится. Я могу пробыть в отъезде несколько недель, и если отправлю тебя назад одну, то по возвращении рискую обнаружить, что на одного виллана у меня стало меньше. Я решил, что ты поедешь со мной.

— Мне кажется, это ты очень упрям, если готов взвалить на свои плечи все неудобства путешествия с женщиной…

— Наоборот, так будет удобнее. Я наткнулся на тебя по счастливой случайности. Ты хочешь попасть в вольный город? Хорошо, я доставлю тебя в такой город. В Лондон. У моей матери там есть дом. Он простоял пустым несколько лет. Мне подумалось, что он нуждается в присмотре, и я сомневаюсь, что кто-нибудь из прежних слуг остался там. Ты могла бы прислуживать мне и одновременно искать своего вольного каменщика.

— Ты едешь в Лондон? — она не смогла скрыть изумления в голосе.

Лондон! Самый большой город королевства! Лондон со своей королевской хартией вольностей, неподвластный никаким лордам. Лондон, в котором так много людей и улиц, что женщине не составит ни малейшего труда скрыться от того, кто ее ищет, в течение, если понадобится, целого года и одного дня. Служанка Клер, Элис, уехала в Лондон; и сама она тоже направлялась в Лондон, когда повстречала на пути бандитов, попытавшихся ее изнасиловать.

Мойра мгновенно воспрянула духом, и все мысли о том, чтобы сидеть до конца жизни в Дарвентоне, смыло, словно морской волной. Она внутренне улыбнулась и искоса взглянула на мужчину, являющегося ее хозяином. Что ж, пусть Аддис де Валенс доставит ее в Лондон, однако, когда они там окажутся, прислуживать ему она не станет.

— Итак, мы едем в Лондон, — провозгласил он. — Но сначала надо заглянуть в Барроуборо.