Обладание

Глава 14

Мойра замешивала тесто для хлеба, когда в дом вошел Ричард. Она посмотрела сперва на него, потом на по рог — в надежде услышать шаги другого человека.

— Где он?

Ее голос выдал тревогу. Аддиса не было дольше, чем он обещал и чем она рассчитывала, даже дольше обещанной им недели, которой, по его словам, с головой хватит для путешествия. Последние несколько ночей она провела в беспокойстве, почти без сна, ее мучили кошмары, в которых она видела, как его убивают на дороге или пытают в подземельях Вестминстера.

Ричард поднял руку в успокаивающем жесте.

— Милорд ранен, но живой.

— Ранен!

— На обратной дороге на нас напали.

— Почему же вы не доставили его сюда? Если вы бросили его, я…

— Он лежит в доме, в Саутворке. Аддис посчитал, что сейчас ему лучше не проходить через городские ворота. Он просил тебя прийти.

Просил ее прийти! Как будто вся королевская рать могла удержать ее от этого!

— Возьми корзинку и сделай вид, что отправляешься на рынок, Мойра. Я буду ожидать тебя на пирсе к западу от моста.

Он удалился, а она поспешно вымыла руки, лихорадочно соображая, что ей нужно прихватить с собой. Промыли, перевязали ли ему раны? Есть ли в том доме лекарства? Нужно ли ему чистое белье? Она бранила Ричарда за то, что тот удалился так поспешно, и себя, что не успела расспросить его подробнее.

Уложив в корзинку белье, бинты и мазь, которая поможет остановить воспаление, она торопливо направилась во двор. Ранен. Насколько тяжелы его раны? Он не слишком плох, если может отдавать приказы. Мойра знала, что это неправда, что человек, даже будучи смертельно раненым, может оставаться в сознании, поэтому не слишком верила собственным умозаключениям, которые служили довольно слабым утешением. К тому времени, когда она повстречала Ричарда у пристани, мысли ее превратились в беспорядочный клубок из беспокойства и страха.

Она выпрыгнула из лодки еще до того, как ее закрепили на причале Саутворка. Ричард вел ее меж маленьких домиков, служивших пристанищем для местных публичных женщин. На пороге одного из таких домиков их ожидал Марк. Он отступил в сторону, пропуская их внутрь.

— Малыш Джон и Марк нашли это укрытие, — объяснил Ричард. — Место находится за стенами города, к тому же здесь легче обороняться.

— Так он все еще в опасности?

— Пока никто не знает.

В доме было полно рыцарей и оруженосцев, среди посетителей оказалось и две женщины. Публика была увлечена вином и играми, из-за занавесок в углу доносились страстные вздохи. Ричард покраснел и взглядом попросил у Мойры прощения. Он жестом указал ей на дверь, ведущую во внутренние покои.

Аддис полулежал на кровати. Тощая светловолосая женщина средних лет сидела у изголовья и кормила его бульоном с ложки. Его рука была забинтована, а левая нога согнута под простыней. Женщина отставила бульон в сторону и поднялась проверить воду, подогревавшуюся на низенькой печи, а затем вновь вернулась к постели Аддиса. Она низко склонилась над ним и что-то шепнула ему на ухо, заставив его напряженно улыбнуться. Немного бульона пролилось из ложки на оголенную грудь. Она наклонилась и с хитрой улыбкой слизнула капли.

Мойре моментально стало смешно за ночи, полные тревоги.

Ричард громко прокашлялся.

Аддис оглянулся и что-то прошептал женщине. Шлюха окинула Мойру быстрым взглядом и поднялась. Дождавшись, когда она и Ричард удалятся, Мойра подошла к постели.

— Ну что ж, милорд, по-моему, вы достаточно неплохо себя чувствуете. Очень неплохо, я бы сказала. Я беспокоилась, что о вас недостаточно хорошо заботятся, но вижу, опасения мои были напрасными, — она скрестила руки на груди и прохаживалась вокруг, кивая с одобрением. — Да, накормлены, выкупаны, хорошо отдохнули.

Он оскалился.

— Достаточно хорошо.

— Разумеется. Эти леди так усердно прислуживали вам. Даже более чем усердно. Могу я осведомиться, какова же причина того, что вы посылали за мной?

— Не для того, чтобы купать и кормить меня.

— Ясно, что не для того, — она оглядывала его, все еще скрестив руки на груди. — Знай я, что все то время, которое я провела в беспокойстве, вы прохлаждались в доме удовольствий, лечение потребовалось бы не только вашей руке.

Со смехом он схватил ее за руку и потянул к себе, усаживая рядом на кровать.

— Я прибыл только сегодня утром. А за тобой послал потому, что эти женщины такие нежные и так мягко разговаривают, что о них можно думать только как об ангелах.

Твой острый язычок вновь вернул меня на землю, заставив убедиться, что я все еще среди живых.

— Несомненно, такое заведение — это представление рыцаря о небесах.

Он одарил ее самой обворожительной улыбкой, какую она когда-либо видела.

— Только не мое.

Это настолько взволновало ее, что она позабыла о раздражении. Волна облегчения и удовольствия охватила ее, и она почувствовала себя виноватой за такое холодное приветствие.

— Я рада видеть вас целым и невредимым.

— Не совсем целым.

— Вы сказали — неделя, а потом, когда вы не вернулись…

— Из-за ран пришлось ехать медленнее.

Она осторожно прикоснулась к забинтованной руке, привязанной к боку обрывками одежды.

— Что же случилось?

— Стрела. Кто-то поджидал нас на обратном пути.

— Значит, кто-то знал о вашей поездке? Если это так, для вас небезопасно оставаться здесь. Может быть, лучше вернуться в Дарвентон?

— Мы скоро выясним, в чем дело. Странно, ведь никто в Лондоне ничего не знал. Вполне вероятно, Эдвард замыслил устроить мне ловушку, а может, кто-то другой затеял свою игру. Я задержусь здесь на день-другой, а потом вернусь в город, если ничего не случится. Чьей бы задумкой это ни было, он наверняка получит сообщение о том", что я выжил. И ему хватит времени, чтобы послать стражников и арестовать меня на дороге.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

— Чем больше я об этом думаю, тем меньше что-либо понимаю сам. Тот, кто напал на нас, намеревался убить меня. Эдварду я нужен живым. Он хочет знать, что мне известно о наступлении королевы. Думаю, король здесь совершенно ни при чем.

— Саймон?

— Или кто-то другой.

— Сколько их было?

— Я насчитал пятерых, но, чувствую, был и шестой, прятавшийся в кустах.

— Вы ранены, а Ричард цел, — он пропустил фразу мимо ушей. Ричард сражался бы до смерти, защищая хозяина даже от царапины. Она прищурила глаза.

— Вы были одни, когда встретили его, не так ли?

— Не бранись, Мойра. У меня не было выбора. Я отослал Ричарда. Кому-то из нас нужно было попытаться вернуться с посланием и предупредить Томаса Уэйка и тех, кто был с ним, о возможном предательстве.

— И вы только чудом остались живы, не так ли? Вы сознательно отправились в путь один, не зная, чего ожидать. Благородно, глупо, смело. Вы ведь обещали мне…

— Нет, все было не так. Не так, как в Барроуборо, — он нежно тронул ее щеку. — Совсем не так.

Только теперь она осознала, какой опасности он подвергался: один против пятерых! Поистине чудо, что Аддис остался жив.

Тепло его руки ощутила не только щека. Оно успокоило ее, напомнив о том, что она чуть было не потеряла. Однажды она уже оплакивала его. Еще немного — и ей пришлось бы делать это его снова. Возможно, это ожидает ее в будущем… От одной этой мысли в глазах Мойры потемнело; пытаясь скрыть свои чувства, она принялась осматривать руку.

— Ее промыли, зашили?

— Лекарь сделал, что мог. Я совсем не чувствовал руку, думал, что кость перебита, но лекарь сказал, что она цела.

Это он примотал ее к телу — ему показалось, что так будет надежнее.

— Должно быть, хороший лекарь, если смог предвидеть, как поведет себя рыцарь, — она обернулась к согнутому колену. — Еще одна стрела?

— Нет. Всего лишь судорога, такая же, как по дороге из Дарвентона, но, пожалуй, сильнее. Меня порядочно скрутило, хотя такое иногда случалось и раньше. Я не могу распрямить ногу, и так будет еще несколько дней. Теплые примочки помогают.

— Тогда мы согреем ее.

Она протянула руку к сосуду с подогретой водой, достала перевязь и пододвинула стул к левой стороне кровати. Мойра радовалась, что нашла способ помочь ему и занять руки, которые хотели одного — прикоснуться к нему, облегчить страдания, дать ему почувствовать себя в безопасности.

Она потянула простыню, обнажив край его бедра. Впервые она увидела остатки той раны, которая, как ей в свое время казалось, была самой ужасной из тех, что когда-либо доведется увидеть. Как и шрам на лице, такая рана могла бы привести в ужас, если бы она не видела ее тогда, когда та была еще свежей, в нарывах. Теперь злобный блеск рубца уже не смущал ее. Она мягко провела пальцами по шраму.

Ладонь перевязанной руки ухватила ее за запястье, останавливая. Покраснев, она наклонилась и обмакнула компресс в теплую воду.

— Неудивительно, что вы не можете ходить.

— Просто мышцы свело.

Она положила полотенце на бедро, чтобы согреть рану.

— Такая судорога могла бы сломать кость. Так же, как стрела могла перебить руку. Клянусь всеми вашими шрамами, Аддис, вам везет с ранами.

— Это правда, Мойра. До сих пор мне везло.

Она намочила компресс снова. Он наблюдал за ней с серьезным выражением лица, и она улыбнулась, просто наслаждаясь тем, что снова с ним.

— Он уже спал с тобой?

Вопрос застал ее врасплох. Потребовалось время, чтобы она пришла в себя, вспомнив, где и в каком времени находится.

— Вы не имеете права…

— Спал?

— Вы лежите здесь, в борделе. Вас облизывают шлюхи, а вы задаете мне такие вопросы. У вас было много…

Он снова ухватил ее за запястье.

— Спал?

— Нет.

Он отпустил ее.

— Конечно, не оттого, что не хочет тебя. Он полностью воспользовался моим отсутствием?

Такая напористость вывела ее из себя.

— Рийс только навестил меня пару раз. Один раз в день, когда вы уехали, и один раз недавно. Поскольку я была уверена, что вы мертвы, то с радостью отвлеклась от своих горестных мыслей.

Он проглотил ее сарказм. Лоб его пересекла морщина.

— Сколько дней ты его не видела?

— Пять… Шесть… — внезапно до нее дошел смысл его вопроса. — Вы не можете так думать… Нет, Аддис, конечно же, нет!

— Он знал, когда я уехал и куда направляюсь. Он все знал. Те, кто на меня напали, были обыкновенными наемниками, даже фехтовать толком не умели. Тот, кто послал их, сам не дрался. Хью Деспенсер мог бы найти и получше.

Если он умрет, а я останусь жить, многое станет проще.

— Нет, вы не правы, он хороший человек. Он бы ни за что не предал вас.

— Даже хорошие люди способны на многое, чтобы расчистить тропу на пути к своей цели.

Я найду способ сделать этот брак возможным.

— Вы не понимаете, это не так, между нами нет ничего такого, что заставило бы его убивать вас. Это не столь важно для него!

— Мы скоро выясним это.

— Я не хочу, чтобы он страдал из-за меня.

— Если он заплатил людям, чтобы они напали на меня, какими бы ни были его мотивы, я не самый опасный для него человек. Я даже не стану его осуждать. Но Уэйк очень скоро выяснит, покидал ли он город.

— Он был здесь? Томас Уэйк?

Внезапно Аддис смутился. Он намеренно избегал встречаться с ней глазами.

— Он приходил получить послание, которое я привез.

Ее пронзила мучительная душевная боль, как в тот день, когда она поняла, что Брайана навсегда увозят.

— Только для этого?

Рыцарь отвел взгляд и оставался безмолвным так долго, что она подумала, он не хочет больше говорить. Волны самых разнообразных чувств возвращались и захватывали ее вновь. В конце концов, он поднял глаза.

— Он пришел с миром и предложением о помощи. Ее охватило чувство опустошенности. Оно заполняло грудь, перехватывало дыхание.

— Со своим обычным предложением? С предложением о женитьбе?

— Мойра…

— Замечательно, милорд. Такой прекрасный человек, такая чудесная семья… Я ведь говорила, что все как-то образуется, не правда ли? Томас Уэйк ведь тоже входит в семью Ланкастеров, не так ли? Если им удастся этот план, они станут такими же могущественными, как и прежде. Я рада узнать, что вы вступаете в альянс, необходимый для возвращения Барроуборо.

Мойра подготовила новый компресс, хотя вода уже остыла. Ее размеренные действия скрывали ураган чувств, разрывающих ее на части.

Это был последний раз, когда она пришла ему на помощь. Она будет служить ему по дому, но все теперь будет не так, как раньше. Когда он покидал Лондон, она умоляла его остаться. Она могла отказать Рийсу, если того требовалось. Но она не представляла, что он будет настолько жесток, чтобы заставить ее прислуживать после его женитьбы на другой. Через несколько недель он будет навсегда похоронен для нее. И у нее не останется ничего, даже Брайана, который напоминал бы ей о нем.

Перед глазами все плыло. Она уставилась на свои руки, машинально придерживавшие компресс. Сжав зубы, Мойра попыталась вернуть хладнокровие. Может быть, если бы она не переволновалась так накануне, все воспринималось бы иначе. Она знала, что когда-нибудь это должно было произойти. Должно, но… не теперь! Его ладонь накрыла ее руку.

— Достаточно. Мне уже лучше. Не знаю, тепло ли это воды, или тепло твоих рук, или твоя дружба… Не знаю.

И именно ей приходится отказываться от того, что согрело бы их обоих, от дружбы и многого другого. Да, именно таким было ее решение. Она смирилась с ним. Компресс выскользнул у нее из рук. Она сидела несчастная у его постели, уставившись невидящим взглядом в колени, размышляя, права ли она, что дает волю чувствам. Но насколько легче было бы принять эту весть, если бы она вела себя иначе? Наверное, ничуть не легче. Она и представить не могла, что боль неизбежности будет кромсать ее на куски, как это было сейчас.

— Подойди, ближе, Мойра. Побудь со мной рядом. Меня поддерживает одна лишь мысль, что я жив и я с тобой.

Она взглянула на него, надеясь увидеть улыбку, затем обошла кровать и устроилась рядом с ним. Это оказалось таким естественным — лежать на руке, обнимавшей ее плечи, прижиматься к его телу, наслаждаясь тишиной дня. Они лежали, связанные какой-то нитью, о которой она и представления не имела с той самой ночи, перед отъездом из Лондона. Эта нить и облегчала их муки, и усугубляла боль.

— Боюсь, я завидую твоему каменщику.

— Иногда вы говорите чепуху.

— В его просто устроенной жизни так много свободы. Никакие призраки предков не донимают его. Решения его принадлежат настоящему, а не прошлому и не будущему. Но не только из-за этого. Я завидую, потому что ему не приходится разрываться на части.

— Вы придаете слишком большое значение паре шрамов на теле.

— Я не о шрамах и ранах. Сперва я думал о них с горечью. Но это только раньше. Нет, я говорю о другом. Он цел изнутри. Вот чему я завидую.

Мойра повернулась на бок, чтобы видеть его лицо. Она прижалась к его телу, лицом касаясь плеча. Это было так замечательно.

— Вы тоже целы.

— Нет. Внутри меня два разных человека. Два разных мира, две души. Я чувствую себя целым только в такие минуты, как сейчас. Без этого я не могу найти покоя.

Она не совсем понимала, что он имеет в виду, но уловила нотки умиротворенности в его словах. Они лежали рядом в тихом блаженстве, порождавшем счастье. Даже в ожидании потери, омрачавшем это счастье, было нечто прекрасное. Он сказал, что хочет вновь ощутить, как оживает рядом с ней. Находясь рядом с ним, она и сама ощущала себя ожившей и воспринимающей действительность необычайно остро, особенно в такие минуты.

Мойра повернула голову и прижалась губами к его коже, желая ощутить трепетную реальность. Положив руку ему на грудь, чувствуя каждый удар его сердца, она жадно вдыхала его запах. Может быть, никогда более… Она прижалась сильнее, поглощая его физическую близость. Да, она ликовала даже теперь, плача.

Ее рука поглаживала перевязку, обрывки ткани, привязавшие руку к телу. Ее нежные пальцы ощупывали мышцы на плечах, груди, животе. Она осознавала себя только в настоящем. Никакого прошлого, никакого будущего. Свободная в своем выборе, Мойра испытала жгучую потребность узнать его как можно полнее прежде, чем потерять вновь. — Мойра…

Она не расслышала его слов, наклоняясь и целуя его грудь, позволяя губам следовать по пути, проторенному руками. Она лизнула его так же, как это недавно сделала шлюха. Никакая женщина не должна знать о нем больше, чем знает она. Ее наполнило чувство, казавшееся большим, чем просто возбуждение. Ее сердце наполнялось блаженством, душа покорялась счастью.

Она плавно двигалась, целуя и поглощая его, и не желая ничего, кроме как познать его полнее, владеть им в первый и последний раз. Пальцы Аддиса нежно перебирали ее волосы. Она взглянула в его глаза, затем отвернулась и продолжала открывать его вновь.

Она откинула простыню. Ее губы неотрывно следовали вниз, туда, куда вел шрам. Жар ее дыхания согревал лучше всяких компрессов. Она целовала его шрамы, как целует мать, желая облегчить боль ребенка. Пальцы скользили по его бедрам и коленям, по твердому животу, по гладкой поверхности возбужденного фаллоса.

Полное познание. Полнота. Обладание. Теперь Мойра ни о чем не думала. Вопросов не возникало. Она познавала и изучала. Удовольствие познания давало ей счастье. Она ощущала исходившее от него желание, затаившееся в ожидании своего часа. Собственное желание захлестывало ее. Да-да, полное познание. Губы следовали за руками.

Прерывистое дыхание врывалось в сознание, внося сумятицу в мысли. Она погружалась в его желания, они направляли ее. Мойре передалось его напряжение, и она почувствовала, как его пальцы вонзились ей в плечи. Она ощущала дрожь его тела.

— Довольно, — прохрипел он, притягивая ее к себе, целуя ее рот. Она почувствовала, как он обмяк.

Продолжая раскачиваться, пробуя его на вкус, Мойра чувствовала, как напряженность покидает его. Он оторвал от нее свои губы, она открыла глаза и встретилась с огнем, горевшим во взгляде… разгневанного мужчины. Он был вне себя.

Аддис удерживал ее голову так близко, что они почти соприкасались друг с другом носами.

— Что это было? Подарок к помолвке?

— Я только хотела… Я желала…

— Ты хотела? Ты желала? Я ждал и желал недели, Мойра. И теперь, когда тело мое обезображено, ты решила угостить меня этим единственным удовольствием. Я не приму подарков — ни единого подарка от тебя, покуда ты принимаешь от меня плату.

Даже его раздражение не заставило ее пожалеть о том, что она сделала.

— Не злитесь, Аддис. Это был подарок мне самой. Кроме того, вы могли в любой момент остановить меня.

— Мужчина не в силах остановить воплощающуюся мечту, даже если она исполняется частично, — он рукой привлек ее голову, прижался лицом к ее щеке.

— Тогда пройдем все до конца?

Он снова поцеловал ее. Медленно, рассудительно, пробуждая в ней чувственность. Он не позволял ей двигаться, удерживая ее, вминая грудь в себя. Пальцы поглаживали ее затылок, губы целовали ее лицо, шею, мочку уха. Он был прав. Мойра не была уверена в том, хочет ли всего до конца. Она все еще опасалась боли, ожидавшей ее на другой стороне экстаза.

— Лучше остановиться… — прошептала она.

— Ты дала мне радость наслаждения и лишаешь меня возможности дарить ее? Ты слишком великодушна, Мойра, — прошептал он ей в ухо, пока его язык искал и умело находил точки, заставлявшие ее тело трепетать.

— Это не было великодушием. Не совсем.

— И это тоже не так. Не беспокойся. Со мной ты в безопасности. По крайней мере, на время. Твои губы позаботились об этом.

— Тогда нет смысла для тебя…

— О, но я хочу так. Мне необходимо это. Как и тебе, — он ласкал округлость плеч, переходя к груди, сминая ее протест нежными поглаживаниями, дававшими предвкушение того, что должно произойти. Того, что она не раз переживала в своих мечтах.

Мойра сдалась. Она ловила ртом его поцелуи. Повернувшись на бок, она подставляла груди его ласкам. Ее тело охватило всепоглощающее чувство истомы, и она смаковала его вновь и вновь. Вскоре она не могла думать ни о чем и полностью отдалась во власть этих безумных ощущений.

— Сними платье.

— Я не знаю…

— Сделай это.

Он помог ей сесть на край кровати и стал развязывать шнуровку на спине. Платье скользнуло вниз и упало к ее ногам. Секунду Мойра не могла шевельнуться. Ее глаза были закрыты, она подрагивала в ожидании, пронзающем ее тело.

Аддис провел рукой вверх по ее бедру, до каймы сорочки.

— И это тоже.

Она посмотрела на него и увидела, что его глаза горят желанием не только физической близости. Она поняла и приняла это. Нет, только не великодушие, нет!

Сорочка соскользнула вслед за платьем. Она оказалась совершенно обнаженной рядом с ним: изгиб ее спины — против его бока. Он медленно гладил ее спину, и она растворялась в его прикосновениях. Двумя неуклюжими движениями он подвинулся, освобождая больше места в постели.

— Как ты прекрасна, Мойра. Наклонись надо мной — я хочу лучше рассмотреть тебя.

Она села перед ним, подогнув под себя ноги. Он изучал ее так же, как недавно она изучала его: проводил пальцами по изгибам и впадинам ее тела, исследуя холмы и долины, расселины и выпуклости. Путешествие его рук усиливало ее удовольствие. В глазах все расплывалось, в горле пересохло, нестерпимое желание трепетало в груди. Обильная влага пыталась погасить пульсирующий голод меж ее бедрами.

Он притянул ее к себе, и она прижалась к нему всем телом. Мойра продолжала целовать его, а он усиливал волну ее желаний, целуя и дразня соски, как будто слышал их мольбу о ласке.

Женщина уже была не властна над собой. Он чувствовал это и продолжал безжалостно дразнить ее, распаляя все сильнее и сильнее. Из ее груди вырывались вскрики, в которых уже обозначился ритм, так необходимый ей сейчас, сию минуту. Пассивность ее положения и возбуждала, и обманывала одновременно. Только его прибинтованная рука и согнутое колено не давали ей возможности прижаться к его телу полностью. Если бы не слабые отголоски памяти о том, что тело его не совсем здорово, она бы без раздумий соединилась с ним сию же секунду — этого так страстно желало ее собственное тело.

Аддис крепко держал ее, то отстраняя, то приближая, покуда его губы не нащупали ее груди. Она выдохнула с криком и полностью растворилась во всхлипываниях и прерывистых вздохах. Удовольствие сводило с ума, становилось все более напряженным и острым. Он целовал, лизал, сосал, дразнил, пока его руки продолжали ласкать ее спину и ягодицы. Живот… Бедра… Спина… она неистово желала большего. Он дал ей это. Его рука скользнула меж ее бедер. Она раскрыла их для него и застонала. Все ее тело умоляло его войти в нее.

Дразня ее груди, он довел ее до безумства, потом до отчаяния, затем погрузил ее в наслаждение, пока страсть и желание не поглотили все ее существо. Желание стало распространяться, искать, дотягиваться, находить… Он освободил ее, но она качнулась обратно, хороня свои стоны в его плече. Последнее прикосновение, пронзившее все ее тело, высвободившее его, разразилось в ней безудержным летним ливнем.

Мойра сжалась, внезапно вспомнив, что половина его тела не служит ему. Он притянул ее к себе, желая успокоить, и она прижалась к его груди щекой…

Они пролежали так долгие часы, ни один из них не спал, не двигался, унесясь в свой, созданный ими самими мир блаженства и покоя. Вряд ли кто-нибудь из них произнес хоть одно слово за все это время. Здесь не было места для слов. Здесь не было места для смысла, в этом неповторимом «сейчас».

«Это любовь, — подумала Мойра. — Когда даже боль приносит блаженство».

Она устроилась в туго сплетенном кольце его заботливых рук, как в гнездышке, глядя в любимые глаза и растворяясь в его взгляде. Предзакатные лучи солнца не смели нарушать их идиллию…