Обладание

Глава 22

Она не заметила, выглядывая из маленького окна, как он зашел в комнату. Золото света послеполуденного солнца озаряло ее покрывало и заливало тело. Тонкая шерсть платья притягательно облегала округлые бедра. Стоя в дверном проеме, он видел ее профиль и молча наблюдал, как ее блестящие глаза пристально разглядывали что-то вдалеке, а красивая улыбка, играющая на губах, оживляла лицо. Она подняла одну руку с подоконника и помахала кому-то, затем выпрямилась и встала неподвижно, как часовой.

Она казалось ему оазисом мягкости в этом грубом мире, лучом света, озарявшим комнату ярче, чем солнечные лучи. Обе половинки его души уже начали приспосабливаться друг к другу, но ее присутствие вызывало в нем старое чувство безмятежности, и он с радостью принял ее успокаивающую грацию, усиливаемую воспоминаниями, связанными с ней.

Она не двигалась, но он точно знал, когда она поняла, что была не одна. Но даже тогда ее пристальный взгляд не оторвался от предмета ее наблюдения.

— Как ты меня нашел?

Он подошел к ней.

— Тебя не было в Лондоне, и твои люди не видели тебя с того момента, как мы уехали оттуда вместе весной. Тебя не было в Дарвентоне, и Рэймонд в конце концов убедил меня, что он не прячет тебя в Хоксвуде. Потом я вспомнил, что ты жила в Солсбери, когда была замужем, и я предположил, что, может быть, ты разгадала, что Брайан тоже здесь.

Он посмотрел в окно. Дом примыкал к стене аббатства, и с этого места был виден его двор. Группа мальчиков пинала друг другу мячик. Белокурые волосы самого младшего из них светились на солнце.

— Монахи не позволяют мне говорить с ним, но каждый день я смотрю на него из этого окна. Он знает, что я сейчас здесь, и высматривает меня, когда выходит во двор поиграть. Его маленькое лицо сияет улыбкой, которая говорит, что он знает, что он уже здесь не один.

Аддис взглянул вниз на ребенка, чье существование символизировало для него предательства намного худшие, чем то, как он был зачат. Сейчас это действительно не имеет никакого значения. И ничто с того времени уже не имело значения, за исключением любви, верности и силы, которую самоотверженно дала ему Мойра.

— Дело не в ребенке, Мойра. Я не наказываю Клер, отрекаясь от него. Рэймонд обвинил меня в этом, но это неправда.

— Да, это не так. В нем нет ничего твоего, сейчас я это вижу. На Саймона он тоже мало похож, коли на то пошло. Он весь — сын Клер. Она солгала мне о нем. О тебе. Она сказала, что ты потребовал… прежде чем идти в крестовый поход, и ты…

— Принудил ее. И ты поверила в это?

— В то время в это было не так трудно поверить. Ожесточенный парень, которого они забрали в Барроуборо вместе с такой же злой на весь мир девушкой. Я полагаю, ты ненавидел ее тогда, даже если сейчас не помнишь.

Он помнил. Такие вещи никогда не забываются.

— Я знал Клер с момента ее рождения. Да. Я ненавидел ее, но не из-за того, что она отвернулась от меня как жена и женщина. Она отвернулась от меня, как от друга.

Эти годы должны были оставить нас, по крайней мере, друзьями.

— Она была молода и испуганна.

— Она была легкомысленна и тщеславна и могла любить только саму себя. Женщина с такой проницательностью и сердцем, как у тебя, по-видимому, не сможет понять, что люди могут быть и такими. Я заметил это, только когда вышел из детского возраста. Ее великолепие не смогло навеки ослепить меня. Ее поведение, когда я был ранен, только заставило меня столкнуться лицом к лицу с тем, о чем я уже некоторое время знал.

Мойра не смотрела на него. Она все еще наблюдала за ребенком.

— Меня беспокоит, что всякий раз, когда ты смотришь на этого ребенка, ты видишь дитя, рожденное в результате насилия, что, вспоминая меня все эти годы, ты думала о мужчине, который причинил боль своей жене.

Она немного нахмурилась, и ее взгляд обратился в комнату.

— На самом деле, нет. Клер описала, как это произошло, но я не верила, что тебе пришлось применять силу. Она оставалась твоей женой, и я предположила, что ты потребовал от нее исполнить супружеский долг. По ее мнению, это было принуждение, но я думала, что это, возможно, происходило так, как у меня с Джеймсом.

— Это было даже не как у тебя с Джеймсом. Я знаю, он не мой сын, так как, несмотря на свадьбу, я не спал с ней после моего возвращения. Я не мог развестись, но она была мертва для меня, и я не хотел делить с ней ложе.

Она кивнула, как будто он только что подтвердил ее собственные мысли.

— Мне интересно, почему она солгала мне о таких вещах. Утверждать, что ребенок твой, имело смысл, конечно. Но зачем обвинять тебя в такой жестокости?

— Все домочадцы знали, как обстояли дела между нами. Возможно, она боялась, что если она не расскажет историю, подходящую их наблюдениям, то у некоторых появятся сомнения о происхождении ребенка. Конечно, мой отец тоже нашел бы это странным, так как знал, что мы мало общались и что я не прикасался к ней. Взбешенный муж, требующий своих прав накануне своего отъезда, объяснял возникновение ребенка, которое стало для всех неожиданностью.

— А как ты узнал, что это ребенок Саймона?

— Я стал подозревать его, когда стало очевидно, что он не искал Брайана. Он знал о Дарвентоне, даже если не знал о тебе.

Брайан сильно ударил по мячу. Мальчики погнались за ним до угла здания. Она наблюдала, как он исчез, а потом вернулся, ища своими ясными глазами встречи с Мойрой.

— Ты бы смог сделать это? Использовать мальчика, чтобы отомстить его отцу?

— По правде говоря, я не знаю. Если бы Саймон убил тебя, может быть, так оно и случилось бы. А что ты думаешь, Мойра?

— Я думаю, что нет. Но я тоже сомневаюсь. Ты сложный человек, Аддис. Однажды ты сказал, что в тебе живут две души, но иногда мне кажется, что их гораздо больше, и некоторые из них страшат меня. Бывают времена, когда я думаю, что я вовсе тебя не знаю и никогда не смогу узнать.

— Ты знаешь меня, Мойра. Если кто-то и знает меня, так это ты. Ты знаешь меня так же хорошо, как я знаю самого себя, хотя, следует признать, я знаком с собой довольно плохо.

Она опустила взгляд.

— Я рада, что ты пришел объяснить мне это, Аддис.

— Это не единственная причина моего прихода.

Она выглядела немного испуганной и затравленно окинула взором комнату, как будто он зажал ее в угол, не давая сбежать.

— В этой комнате очень жарко. Давай спустимся в сад и там поговорим.

— Я так не думаю, Аддис.

Он взял ее руку в свою. Нежное тепло заставило его сердце наполниться успокоением и любовью. Он так боялся, что никогда больше не сможет ощутить ее прикосновения!

Она осторожно воспротивилась ему. Ему удалось уговорить ее, только потянув за собой, готовясь к битве, более важной для его судьбы, чем битва в Барроуборо.

Ей не следовало идти. Ей следовало прогнать его и не слушать ничего, что бы он ей ни говорил. Здравый смысл монотонно повторял это, в то время как Аддис вел ее за собой вниз в небольшой огороженный стеной сад, в котором были посажены молодые растения.

Да, ей не следовало идти, но она смотрела на стройную сильную спину под коричневым плащом и на его совершенную загоревшую руку, тянущуюся к ее руке, на его красивое лицо, когда он оглядывался. Ее сердце застучало так, как это с ней случалось еще в детстве, и та часть ее сознания, которая давно отказалась от здравого смысла, не будет отказываться от этой последней, короткой встречи, невзирая на то, какие страдания это у нее вызовет вновь.

Аддис нашел скамейку возле стены, где ограда скрывала их от любопытных глаз жены ювелира, владевшего этим домом. Мойра с трудом высвободила свою руку и беспокойно разгладила складки юбки. Она чувствовала, что он следит за ее движениями. От того, что она сидела рядом с ним, у нее привычно перехватывало дыхание.

— Дела в Барроуборо идут хорошо? — невнятно спросила она.

— Довольно хорошо. Посевы выглядят прекрасно, и люди довольны. Лукас выздоровел, однако после той ночи перестал видеть одним глазом. Я дал его сыновьям вольную и сказал, что им не надо будет платить налог, когда умрет их отец.

— Ты благородный и справедливый властитель. Крепостные в Дарвентоне тоже так думают.

— Проявить такое благородство было нетрудно.

— А Оуэн? Что с ним?

— С моей подачи Оуэн решил искупить свои грехи в другом крестовом походе. Очень продолжительном. А мать Саймона попросила разрешения удалиться в монастырь, и я согласился.

— Таким образом, все сделано. Ты вернул себе свою жизнь. Все так, как должно быть. Я рада за тебя, Аддис.

Он задумчиво склонил голову.

— Все сделано. Я должен быть больше чем доволен. Но все же я испытываю мало радости, Мойра. Я вернул себе свою жизнь, но я не настолько глуп или неблагодарен, чтобы забыть, чего мне это стоило. Но крепость Барроуборо — холодное место, полное безжизненных теней. Я исполняю свой долг, как меня учили с рождения, но мое сердце не может согреться. Иногда я снова чувствую себя рабом, с той лишь разницей, что теперь служу призракам моих предков.

Она хорошо могла представить себе это, и ее сердце заныло от сказанных им слов. Мойра понимала, что такое одиночество, недавно вновь очень хорошо узнав это чувство.

— Все изменится. Когда ты женишься и заведешь семью, ты снова обретешь настоящий дом. Леди Матильда принесет жизнь и тепло в Барроуборо.

— Если я и женюсь, то это будет не леди Матильда. Томас Уэйк с сожалением сообщил мне, что девушка не думает, что мы подходим друг другу. Он знал, что брака не будет, уже тогда, когда он привел свое войско. Матильда думает, что я недостаточно изыскан и обходителен. Она хочет себе в мужья рыцаря, который станет писать ей поэмы и жадно ловить каждое ее слово, как будто это жемчужины, падающие из ее рта.

— Она глупая маленькая гусыня!

Он потянулся к ней и заправил обратно несколько выбившихся из-под покрывала прядей волос.

— Может быть, она просто догадалась, что все то время, пока она болтала со мной в Йоркшире, я мысленно занимался с тобой любовью.

Легкое прикосновение и взгляд его глаз заставили ее задрожать. Она едва могла заговорить.

— Если так, то это действительно было неучтиво.

Его пальцы стали легко гладить ее лицо, мягко двигаясь по коже, будто впитывая ее бархатистость. Аддис снова вызвал в ней мученическую любовь, полную острых и невозможных желаний, напоминающую о том, что потом ей слишком дорого придется заплатить за этот визит. За три месяца, с тех пор, как она покинула его, Мойра в конце концов научилась притуплять боль, но также выяснила, что наказание за запретную любовь длится всю жизнь.

— Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне…

— Ах, Аддис…

Он обнял ее одной рукой и поцеловал, тем самым заставив замолчать. Рука его нежно покоилась на ее щеке.

— Ты поедешь со мной. Ты должна.

Какое искушение — утонуть в этих объятьях навечно!

— Будет другое предательство, другая Матильда. Ты говоришь только о временной передышке, и я не знаю, сколько мое сердце может выдержать расставаний, прежде чем навсегда разобьется. Ты — прекрасное доказательство тому, что каждый из нас проживет несколько жизней, прежде чем умереть. Надо быть мудрым, чтобы понять, когда одна жизнь заканчивается, а другая начинается. Я люблю тебя, Аддис. Я всегда буду любить тебя. Но для меня нет места в той жизни, которая сейчас началась у тебя.

— Если ты называешь это мудростью, то тогда я никогда не стану мудрым. Я не хочу жить той жизнью, в которой нет места для тебя. Ты вернешься со мной и займешь место, принадлежащее тебе. Никаких обязательств прошлого не стоит на нашем пути. Мы поженимся.

Он выглядел настолько серьезным и непреклонным, как будто говорил логично, а не плел бессмыслицу. Мойра погладила его щеку, и он наклонился навстречу прикосновению, пока они не остались сидеть, прижавшись лбами и гладя руками лица друг друга.

— Это невозможно. Ты знаешь это лучше, чем я.

— Это не запрещено. А сделанного не поправишь.

— Тебя будут презирать родные, насмехаясь над тем, какую жену ты выбрал. Даже крестьяне будут думать, что ты сошел с ума.

— Те, кто знает тебя, будут не презирать меня, а завидовать, и мне плевать на то, что люди говорят или думают.

— Я рождена простолюдинкой, Аддис. Это может стать непреодолимым препятствием.

— Да, ты жила как крепостная, Мойра, со всем, что из этого вытекает. Но и я был рабом. Мое положение было даже ниже, чем твое.

— Это была случайность, ошибка!

— Все рождения являются случайностями, и твое рождение — ошибка. Я знаю, что нас учили, что все предопределяется Господом, но я в это не верю. Я понял, что это самая неправильная традиция из всех убеждений и традиций, о которых я размышлял с момента своего возвращения, и я не собираюсь соблюдать ее. Мне кажется, что, если можно отвергнуть миропомазанного короля, то рожденная от крепостных может выйти замуж за сына барона. Как происходят восстания против установленного Богом порядка, так произойдет оно у нас, только маленькое.

Она не знала, что ответить ему. Предложение о замужестве у дверей церкви было сиюминутным побуждением, а это — обдуманным и выстраданным. Идея была нелепа. Конечно же, он видел это! Он нахмурился.

— Ты думаешь, что не сможешь вытерпеть это, Мойра? Если над нами будут насмехаться или порицать? Женщины могут быть безжалостны друг к другу, я знаю, и тебе, возможно, будет хуже, чем мне. Но если ты думаешь, что ты не сможешь жить моей жизнью, я всегда смогу жить твоей. Я могу вернуть Барроуборо обратно королю и стать владельцем постоялого двора вместе с тобой.

О Боже! У него серьезные намерения.

— Нет. Ах, Аддис, ты говоришь еще более абсурдные вещи. Подумай, у твоих сыновей будут крепостные мама и бабушка. Ты о них подумал?

— У них будет мать, к которой они будут так же заботливо относиться, как и я, и которую будут защищать. Женщина, любимая своим мужем, и бабушка, которую любил ее господин.

Его настойчивость истощила ее моральные силы и заставила растерять веские доводы собственных аргументов. Ее эмоции смешались, а любящий взгляд Аддиса обезоружил. Мойра растерянно покачала головой в знак отрицания и спряталась в его объятиях. Он прижал ее к груди и нежно гладил. Мойра спрятала голову под его подбородок.

— Ты вернешься со мной и принесешь жизнь теням, населяющим Барроуборо, и теплоту моему сердцу, как ты всегда делала, Мойра. И я научусь уступать тебе, так как ты всегда уступала мне.

— Я принесу тебе только неприятности и стыд. Ты слишком упрям в своем решении не видеть этого. Существуют вещи, которые лорд Барроуборо не в силах подчинить своему желанию, — промолвила она, пряча свои полные слез глаза на его груди. Он не подозревал, как сильно терзает ее этой безнадежной мечтой! Она казалась такой возможной и такой реальной, но кровь, текущая в ее жилах, монотонно стучала в висках: «Такого не может быть…» Аддис скоро и сам в этом убедится и будет благодарен ей за то, что она не согласилась. Но мысли о счастье, парящие здесь, искушали ее, подталкивали к нелепому душевному волнению, которое истина и здравый смысл едва могли подавить… Он повернул ее голову к себе и затем вытер слезу со щеки.

— Ты отказываешь мне, Мойра?

Во рту у нее пересохло, губы дрожали. Он стал таким грустным, когда прочитал решение в ее глазах.

— Тогда я попрошу тебя сделать мне на прощание последний подарок. Я хочу, чтобы ты мне спела. Одну из песен о любви, как тогда, на обеде. Мне бы хотелось, чтобы эта песня была о нас с тобой, чтобы я всегда думал о тебе, где бы я снова ни услышал ее.

— Нет, Аддис. Пожалуйста…

— Ты мне и в этом откажешь? В этом последнем моем желании? Ведь я же не прошу тебя о многом.

Это был совсем не пустяк. Это могло разорвать ее сердце на осколки…

Она шмыгнула носом, облизала губы и положила свою голову ему на грудь. Только биение его сердца будет аккомпанировать ей. Она нашла маленькую соломинку успокоения, зацепилась за нее, и каким-то сверхъестественным образом мелодия и слова негромко полились из нее.

Ее голос обладал такой силой, что был способен заполнить огромный зал, но сейчас он проходил небольшой отрезок пути и предназначался только Аддису. Его губы прикоснулись к ее макушке и остались там.

Песня вселила в Мойру тоску и радость одновременно, а его объятья поддерживали ее обессилевшее тело. Образы проплывали перед ее затуманенным взором, когда воспоминания прошлого стали резко вырисовываться в печальном настроении ее песни. Юноша, горюющий в ее руках. Рыцарь, кричащий от боли. Мужчина со жгучими глазами, лишенный иллюзий и воли.

Ее голос запинался несколько раз, прежде чем она закончила петь. Последние слова потерялись в рыданиях, которые она скрыла в его груди. Он прижал ее к себе, в то время как она горько рыдала, и прикоснулся щекой к ее волосам, как отец, пытающийся успокоить ребенка.

Его собственный голос стал тихим и срывающимся от сдерживаемых чувств.

— Тебе интересно, почему я не смогу без тебя жить? Твоя любовь и преданность поддерживали и успокаивали меня так, как я даже не предполагал. Даже в рабстве, я думаю, моя душа искала именно тебя, когда я смотрел на звезды. Ты была моим лучшим союзником многие годы, помогая мне даже мертвому, когда заботилась о мальчике, защищая меня той темной ночью, когда я потерял желание защищать самого себя.

Она съежилась в успокаивающем убежище его рук и старалась из всех сил сдержать наводнение, которое было вызвано ее песней.

— Когда ты вспомнил?

— Мое сердце подсказало мне, как только я снова увидел тебя. Воспоминания приходят медленно, отрывками и урывками. Они начали обретать форму, когда я вернул себе Барроуборо. Но до этого я стал понимать, где мне следует их искать.

Она так сильно ощущала его близость, что казалось, будто все ее существо слилось с ним воедино. Здесь она нашла блаженную безмятежность и любящую теплоту, успокаивающую ее смешавшиеся чувства подобно утешительной ласке.

— Мойра, посмотри на меня.

Она отклонилась назад, пока не увидела все его лицо — одну половину, иссеченную шрамами, и вторую — совершенно прекрасную.

— Мы принадлежим друг другу. Ты вернешься со мной, и мы поженимся, а весь остальной мир может пойти к черту, если ему это не понравится. А когда у нас появятся дети, я расскажу им историю тайно любившей и не требовавшей ничего взамен крепостной.

Он не просил ее соглашаться. Выражение его лица говорило, что так должно быть. И он был прав. Отвергать то чувство, которое владело ими, стало бы чем-то вроде греха.

Полоса грусти нарушила эйфорию, охватившую ее. Ее взгляд переместился на дальнюю стену, примыкавшую к аббатству. Аддис проследил за ее взглядом, повернул ее лицо к себе и нежно поцеловал.

— Брайан поедет с нами. Не кровь Саймона сделает из него человека, которым он станет, а твоя любовь. Это не мой сын, и я не хочу, чтобы он заменил нам наших детей. Ему нужно будет открыть правду, но я приму его как свою кровь. Позже он сам сможет решить, стоит ли ему возвращаться в аббатство или нет. Но если он не захочет, я смогу отдать ему свое балтийское поместье.

Мойра едва сдерживала слезы.

— О, как ты великодушен, Аддис. И я еще больше люблю тебя за это.

— Он — невинное дитя, и я не могу оставаться холодным к тем, кого ты любишь, — рыцарь поднялся. — Мы пойдем и заберем его прямо сейчас, если хочешь. Я надеюсь, в этом доме для него найдется свободная кровать. Я не хочу, чтобы он спал с нами в одной постели этой ночью.

— Я думаю, мы найдем ему место в другой комнате. Когда на землю опустится ночь, окутав все вокруг своей чарующей таинственной темнотой, им предстоит восхитительная ночь любви. Аддис посмотрел на нее такими влюбленными глазами, что она подумала, будто способна сейчас воспарить на небеса.

— Тогда давай поговорим с монахами. Но сначала мы остановимся у дверей церкви, — он протянул ей руку. — Пойдем и произнесем вместе наши слова, Мойра. Будь моей навечно.

Она посмотрела на сильную руку Аддиса, манящую ее к невероятному будущему. Только самая безграничная любовь и преданность переживут то, что предстоит пережить им. Душа крепостной хорошо знала это.

Она вложила руку в его ладонь.