Обман и чудачества под видом науки

Лысенковщина

Мало какому современному лжеучёному снилось обоготворение, влияние Трофима Лысенко. Это советский авторитет эволюционной теории, генетики. Не только признан его правительством — оппоненты Лыснеко (с которыми наука всего мира согласна) систематически смещены. Некоторые сгинули в лагерях. Некоторые просто казнены. Горстка рабоать ещё продолжает, однако в областях иных.

Какова подоплёка столь явной диверсии противу науки? Не прощая, можно понять. Если займёмся теоретической частью да предысториею Лысенковой карьеры.

Корни лысенковщины дошли до XVIII столетия, когда жил Иоанн Ламарк. Это титулованный Отец Эволюционизма. Опередивши Дарвина на полвека, не владея достаточною, Дарвиновской эрудированностью, всё равно медленное развитие живого на протяжении геологических эпох увидел. Развитие задаётся приобретёнными при взаимодействии со средою, потомству передаваемыми свойствами-признаками существа.

Классической иллюстрациею «наследования приобретённого признака» вытягивание шеи жирафы. Пражирафы попали в условия, когда питаться могли только с дерева. Захотели достать. Хотение передавалося потомству. Тянулись, тянулись и вытянулись. Поколение за поколением.

Вообще даже Дарвин являлся ламаркистом. Правда, наследованию приобретённого признака роль отвёл ерундовую. Куда важнее для Дарвина, что некоторые жирафы рождаются длиннее других. Короткие скорее всего помрут. Длинные выживут. Страбатывает «естественный отбор», выживание наиприспособленнейших. То есть, наидлиннейших.

Теперь эволюционисты («синтетические») ламаркизм отбросили. Естественный отбор истолковывается не по-дарвински. Про «гены», наделы молекулы клеточного вещества, передаваемого потомству, Дарвину было неизвестно. Каждому новорожденному вещество передают оба родителя. Чем определяется развитие. Порою случаются «мутации» — перемены в гене. Зачастую на существе проявляющиеся слабо.

Мутации непредсказуемы, качественно со средою не связаны. Если мутация вредна, существо рискует умереть. Если полезна — выжить. Влияние мутации на вид отслеживать не хватит и жизни. За миллионы же лет эти мутации накалпиваются, влияя на судьбы видов. Полезные мутации — достояние всего вида.

Многое говорит, якобы всё так. Среди муравьёв, ос и пчёл есть особи «рабочие», бесплодные. Что не мешает адаптации. По-ламаркистски не объяснимо. Зато синтетическая теория эволюции разъясняет изумительно. Не слабее довод о непонятности связи тела существа с его гаметами. Жирафова шея вытянулась, однако почему шея должна влиять на жирафово семя? Некоторые части животного тела (когти, крылья насекомых, клювы, раковины) даже мертвы, но поддаются притом адаптации. Непонятно, почему перемена в мёртвой части тела способна влиять на потомство.

Ламаркизм опытно проверяли. Опровергая. А тысячи проверенных и перепроверенных экспериментов у генетиков оправдали синтетическую теорию эволюции. Геноносные хромосомы постигаются. Уже вот электронные микроскопы позволили гены видеть.

Зато победоносное подтверждение естественного отбора не помешало верности Ламарку. При Дарвине Самойло Батлер, английский сатирик, антидарвинщины сочинил около шести книг. Позднее ламаркищину продвигал и Бернард Шоу. Конечно, Франция дольше Германии с Англией удержалася в ламаркизме. Анри Бергсону ламаркизм идеально вписывается в его «жизненный порыв» (“élan vital”) к усовершенствованию. В Америке на стыке веков объявилися многие неоламаркисты, во главе которых Уильям Мак-Дугалл.

Идеализм эти люди противопоставили дарвиновскому детерминизму. Естественный отбор — это феномен ацелесообразный, слепой, случайный, растратный, мрачный. Куда спокойнее верить во творение мира по-библейски. На худой конец, в эволюцию по-ламаркистски. Эмоционально легче, когда жизнь от случая не зависит. Чуть ли не сознательно зайцу хочется бежать ещё быстрее — куда отцы наши не добежали, мы добежим. Человек испольует его мозги — потомство мозговитее.

Не только ламаркизм увязывается с те(ле)ологией, но также с идеологиею политической. Повёрнутой на селекции лучшего человеческого сообщества. Книга венского биолога Павла Камерера “The Inheritance of Acquired Characteristics” (1924) — прекрасный образец социального ламаркизма:

Камереру принадлежат опыты, подтверждающие ламаркизм. Неудивительно, что в 1925 году пригласили работать в Московский университет. Тогда носилися с идеями Ламарка по версии садовода Мичурина. Но по получении руководящей должности выяснилось: опыты фальшивы. Камерер обвинял его помощника. Но верилось немногим. Свою ценную библиотеку завещал МГУ, тело — Венскому анатомучилищу, после чего застрелился. Так именно не стало последнего толкового ламаркиста.

По мере развенчания ламаркизма по всему свету, вера в это направление крепла в рядах КПСС. Советские кинорежиссёры превозносили Камерера, разоблачения списывали на козни капиталистов. Что не мешало биологам СССР осуществлять исследования по генетике, синтетической теории эволюции. Пока партия в конце 1930-х не провозгласила теорию Грегора Менделя «буржуазным идеализмом». И началось.

Джону Мёллеру, Нобелевскому лауреату, главному генетику Московского генинститута 1933 – 1937 годов, принадлежат авторитетные статьи по лысенковщине в Saturday Review of Literature за декабрь 1948 года, 4 и 11. Вот что пишет:

В 1936 году лучший в мире Медико-генетический институт атаковала «Правда». Соломону Леви пришлось извиняться за мендельщину — последнее, что слышали. Николай Вавилов, это величайший всемирночтимый российский генетик, объявлен английским шпионом. Только спустя несколько лет о смерти (1942) Вавилова в Сибири стали знать. «Так и кончил учёный, сделавший для советского сельского хозяйства больше, нежели кто-либо какой угодно стране», — сокрушается Мёллер.

В СССР проходила конференция. Роль главного защитника мичуринизма (ламаркизма) — за Трофимом Лысенко. Которого партийный фавор отнял от сохи. Конференция 1948 года — звёздный час. Нервный, застенчивый, растрёпанный брюнет, а лицо загорелое, как и положено землепашцу. Зато на лекции красноречив по-Уильям-Брайановски. Глаза горят. На съезде 1948 года наговорил текста на 12000 слов. Менделисты разделаны под орех, объявлены реакционными декадентами, прихлебателями запада, врагами народа. Также:

Партийная санкция, конечно, значила полную победу мичуринизма. Генеральной линии партии в области биологии. Все контраргументы стали невозможны. Даже симпатия к Менделю. Немногие смельчаки научного мира публично протестовали противу Лысенко, после чего публично каялись. Согласно Мёллеру, руководимая Вавиловским братом академия наук, «осуществляя партийную политику, сместила с позором отличного советского психолога Орбели, величайшего советского морфогенетика Шмульгаузена, лучшего советского генетика Дубинина. Дубининская лаборатория, прославившаяся кропотливейшей экспериментальной работой, закрыта».

Благодарственное послание Сталину, напечатанное в «Правде» за 10 августа 1948 года, поддержит АН единогласно:

На Лысенко почести за почестями. Главный оппонент его, Вавилов, устранён. Лысенке дважды Сталинская премия. Также звание героя социалистического труда с Орденом Ленина. Бывал ещё зампредседателем Верховного совета СССР.

Почти все признаки лжеучёного параноика представлены в Лысенко. Эгоцентризм и фанатизм, озлобление на противников и незнание научной методологии. «Безграмотность — его характеристика, — думает Юлий Хаксли. — Безграмотность потому, что научно дискутировать ему не по силам. Факты, принципы науки для Лысенко то незнакомы, то перекручены, то заклеймлены» (“Heredity East and West”, 1949).

По мнению Мёллера, «сочинения Лысенко — мура. Трофиму неведомо, что такое контролируемый эксперимент, или на чём основана генетика».

Того же мнения цитируемый Хаксли профессор генетики Гарланд:

По мнению Хаксли, лысенковщину даже теориею не назвать. Хотя держится марксистских аналогий. Гены не существуют. Мендельцы суть «идеалисты», ведь изучают они нематериальное, несуществующее. Каждая частичка живого вещества признаконосна, подобна вкладу каждого рабочего человека в общее грядущее благосостояние. Если среда растения меняется, наследственные признаки существа «расстраиваются» революционно. Расстроенному существу можно настроиться заново. Новая среда формирует и новое существо, потомство которого будет аналогично новым.

Порой опыты Лысенко срабатывали вне СССР. Не всегда, поскольку данные для воспроизведения не приводит. Однако даже с успехом опыты могут объясниться по теории Менделя. Видимо, таковая Лысенко непонятна. Опыты нестрогие. Вроде растительного видообразования. Для констатирования которого нужна гомозиготность. Без оной нечего дивиться возникновению «нового» вида с растения «чистого». Не мутация делается Лысенко, но заурядный отбор. Менделизму не противный.

Чтобы лысенковщину доказать, экспериментирование требуется на гомозиготе. Достижимой скрещиваниями близкородственными. Конечно, возиться с оными Лысенко недосуг. С его представлениями не совместимы. Кому приятно делать опыты, грозящие тому, во что заведомо верят? Во что поверила партия? Разве хочется в Сибирь?

Приложение статистической методы к исследованию селекции было важным. Но Лысенко случайности не признаёт. Разве нужна была матстатистика Мичурину? Такой подход усложняет оценку лысенковского результата.

Которого зачастую нет. Вавилову вменили в саботаж обещание вывести новые сорта пшеницы за пятилетку минимум. Зато Лысенко наобещал это за года два. «Естественно, ничего не выполнив» (Мёллер).

Закономерный вопрос: отчего Советскому Союзу не по душе достижения генетики? Почему возвращение к ламаркизму — «пережитку симпатической магии» (Хаксли), «суеверию вроде плоскоземельства» (Мёллер)?

Ответа нет. Едва ли католичность Менделя да приверженность социальному дарвинизму среди нацистов — объяснение. Скорее лысенковский успех объясним установками возвысить советскую науку над иностранной. Наверно, Сталину с его помощниками теория Менделя кажется непонятной, подозрительной. Возможно, просвещение крестьянства лучше начинать с простого. Притом отсталость российского сельского хозяйства можно совершенствовать и резко. С помощью простейшей селекции, мелиорации. Даже Лысенко шанса не лишён.

Важнейшая причина, видать, идеологическая. Сказано, что при жажде нового социального строя приятно повестись на ламаркизм. Синтетически-эволюционно ждать остаётся долго. Прогресс осуществляется, но не на веку личности. Лысенковщина ж обещает и всё, и сразу. Человечество пластично, меняемо со средой — каждое следующее поколение лучше, какими бы ни были предки. Это расизм: уже скоро советский гражданин окажется выше любого другого (капиталистического) народа.

Это настроение слегка мешает оправданию захвата («освобождения») стран Советами. С мичуринской точки зрения, после тысячелетней убогости народа за пару поколений совершенствования не добиться. Но глядя по-мендельски, можно заметить: «и после продолжительной убогости генофонда не убудет, а развитию достаточно лишь улучшения хотя бы недолгого» (Хаксли). Но куда чинушам это понять. «Освобождённых» остаётся лишь убедить: коммунизма дождутся только внуки.

Идеалистичность менделизма ложна. Синтетическая теория эволюции ссылается на материю, на биохимические свойства генов. Что за полвека проверено многотрудным экспериментаторством. Именно советский подход является метафизически мутным. «Подразумевает аристотельское „разумное обоснование“, телеологию при заявленном отречении против идеализма» (Мёллер). Есть и сходство с Гёте: загонялся месяцами по Сицилии, найти пытаясь «урфлянцу» — совершенное растение, прародителя современной флоры, по влиянии среды выродившейся.

Менделизм и вовсе с религией, философией, политологией не связан. Верующему по силам эволюцию толковать с его колокольни. Что конкретику происхождения видов отнюдь не затрагивает. Разве богу не возможно подстраивание мутации наравне со средой? Воплощая так свою elan vital? Замена бога на «природу» либо «диалектику» ничего не меняет.

Так и пафос обустройства человечества менделизму не помеха. Даже подспорье. Лучше ламаркизма. Будучи в Москве, Мёллер ещё написал “Out of the Night”. Про то, как устранение средового неравенства позволит использовать законы Менделя на совершенствование здравоохранения, просвещённости. Советское государство книгу не восприняло. Зато в университете Индианы Мёллер является профессором, «по всему миру наикомпетентнейшим» (Хаксли). По мнению «советской науки», правда, лжеучёным, империализму продавшимся.

Чем истинно страшна лысенковщина, так это прислуживанием естествознания политике. У нацистов это было с антропологией. Отличий от дела Галилея никакого. Вымученное признание звездоведа, мотивированное шкурно, — репетиция современных исповедей генетиков СССР.

Зато надежде два повода. Удушение советской биологии перекинется на захирение всей советской науки. Подобно тому, как оккультноориентированные нацистские заправилы помешали создать атомную бомбу[34], возможно, советский военно-промышленный комплекс аналогично выродится[35].

Второе: судьба лысенковщины — свободному миру назидание. К счастью, наши прегрешения не настолько смертельны. Даже победа прайсистики в Обезьяньем процессе, даже подчинение науки спонсорам от истеблишмента либо корпораций, даже рвение малоинформированной бюрократии по поводу научной работы военно-промышленного комплекса не сделали нас аналогичными другим эпохам и странам.

Наша теперешняя наука среди всего, что было раньше да везде, самая свободная. Мракобесы все находятся на Библейском Поясе, но не среди научного руководства. Штаты (южные), запрещающие преподавать эволюционистику, сочтёшь по пальцам. Но даже там они высшей школе не помеха. Рвение сотен университетских, институтских учёных освобождено. Даже президенту, даже конгессу не позволено силовать теорию, смещая несогласных.

Пускай успехи лысенковщины не дают упустить из виду политиков, объявляющихся компетентнее людей образованных.