Оборотень

Глава 4

Оставив позади манящую реку и склон, он помчался, не разбирая дороги, по покрытому трещинами бетонному настилу. Просто помчался, отпустив свои чувства, жадный до всего, что могла предложить в качестве следов жизни эта скупая местность. Даже выхлопные газы и шум несущегося высоко над ним транспорта наполняли его удовольствием. У моста он наткнулся на спрятанное под одеялами и досками тело, которое при виде его издало резкий, но внезапно оборвавшийся пронзительный звук. Однако сегодня эта легкая добыча не была ему интересна. Равно как и своры бродячих псов, в панике бросившихся в разные стороны, — он только с любопытством посмотрел им вслед, не останавливаясь, на бегу. Прошлой ночью он получил подарок, и ничто не могло усилить ощущение того, что он жив.

Уступая своей прихоти, он остановился, почесал спину и плечо о шероховатую поверхность столба, наслаждаясь электризующим чувством, возникшим от соприкосновения. Однако именно в этот идеальный момент его настигло безжалостное раздвоение, и он едва не рухнул около столба. Момент свободы остался позади, его очертания уже начали угрожающе расплываться. И едва переносимая пустота внутри расширилась, чтобы поглотить его без остатка. Не в силах сделать с этим хоть что-то, он потерял свое место в этом мире. Но прежде чем стало слишком поздно, он, преисполненный отчаяния, бежал в единственную гавань, которая могла его приютить, — хотел он того или нет.

У канала царило спокойствие, которое нельзя было обрести больше нигде в городе. Выпрямленные бетонными опорами берега и узкая мощеная тропа, рядом с которой поднимался заросший сорняками откос, не особенно располагали к прогулкам. На противоположной стороне находился пустырь, а сквозь вечернюю дымку доносились едва различимые шорохи далекой многоголосой улицы и лай собак.

Выполнив поручение Хагена, вычистив машину и вернув ее на место, Давид кивнул Яннику, прощаясь с ним. В другой день ему не удалось бы так легко избавиться от приятеля, но Янник был занят тем, что успокаивал разнервничавшегося пса. Давид воспользовался возможностью и поспешил выскользнуть через ворота на заднем дворе, прежде чем Яннику пришла в голову мысль пойти с ним и, возможно, задать еще парочку двусмысленных вопросов о событиях прошедшей ночи.

Руки Давида ощупывали неровную поверхность парапета, в то время как он задумчиво смотрел на темную воду, неторопливо движущуюся по направлению к гавани. Хотя он стоял так, прислонившись к стене, довольно долго, еще ни одна баржа не вошла в канал. Только два мальчишки на велосипедах ВМХ проехали мимо, когда солнце как раз исчезало на западе за хитросплетением высоких мостов. Они остановились, мгновение потаращились на него, наверное, размышляя над тем, не стоит ли он в этой глуши, чтобы продать дозу. Давид уже был готов к тому, что придется задать им взбучку, чтобы они испарились, когда мальчишки исчезли сами. С тех пор на горизонте показывались только чайки, нарезавшие круги над водой.

Внезапно Давид оперся на локти — его кожаная куртка при трении об парапет издала такой звук, словно скребут наждачной бумагой, — и со стоном закрыл лицо руками. Как он ни старался, ему не удавалось взять под контроль неразбериху, царившую в голове. Обрывки воспоминаний мучили его, и впервые за долгое время чувства снова грозили взять над ним верх. Было ошибкой отдаться на волю страсти прошлой ночью. Он должен был помнить о том, насколько трудно уничтожить последствия этого на следующий день.

Он невольно ощутил разочарованный взгляд Конвиниуса. Контроль над мыслями и миром своих чувств был темой одной из важнейших лекций, которые он читал Давиду. Возможно, даже самой важной из всех. Тогда Давид был всего-навсего упрямым школьником, которому казалось, будто он убьет часть себя, если будет немедленно давить все, что расцветает в нем. И только оказавшись перед Хагеном, Давид понял, насколько в действительности важна была та беседа. С тех пор он принимал ее во внимание.

Вплоть до прошлой ночи. Проблемой был не тот факт, что он сознательно испортил поручение, и не спиртное, и не женщина, оказавшаяся в его постели. Мета коснулась чего-то, что находилось глубоко внутри него. Сначала он приписал это своей подогретой алкоголем импульсивности. С таким количеством водки в крови любая женщина, прижавшаяся к нему, станет чем-то особенным.

Но и на следующее утро, когда она еще спала на смятых простынях, его восхищение изменилось так же мало, как и его непреодолимое желание привязать ее к себе словами и прикосновениями.

Янник и другие могут, конечно, думать, что это было всего лишь его мужское естество, вставшее в нужный момент, но Давиду лучше знать. Всем им знакома с трудом преодолимая дистанция, возникавшая тогда, когда они стояли перед человеком, не принадлежащим к стае. Чувство быть навеки чужим для другого, вкупе со страхом, что собеседник может пробудить в нем охотничий инстинкт. Но в присутствии Меты это знакомое до боли чувство не возникло, напротив: Давид чувствовал себя настолько хорошо, что даже забыл о своей тайне, — и именно это и беспокоило его больше всего. Тот факт, что он уже не в первый раз хотел проследить след Меты, было доказательством того, что что-то здесь не так. Он испытывал предвкушение, у которого был иной источник, чем у его собственного желания. Это предвкушение было необузданным и в то же время таким невинным, совершенно не подходившим к его мыслям об этой женщине. Пойди к ней, казалось, нашептывало оно ему, прижмись к ней, почувствуй себя хорошо. Давид остановился и, призвав на помощь всю свою силу воли, отодвинул искус в сторону. Мета… Это звучало не только как эксцентричное имя, но и как по-настоящему крупные сложности. Красивая женщина, живущая в богатом квартале, которые в этом городе можно пересчитать по пальцам. Из так называемой хорошей семьи, образованная… Эта женщина наверняка только и ждет, чтобы встретиться с кем-то вроде него. Давид почувствовал, как эта циничная мысль задела его. Вот до чего он уже докатился!

Он одним прыжком вскочил на ноги и на миг растерялся, не зная, что делать с накопившейся фрустрацией. Больше всего ему хотелось ударить кулаком о бетон и на пару секунд отдаться боли. Но он взял себя в руки. Ярость — сильное чувство, и если за ним не следить, оно внезапно превратится во что-нибудь другое.

Давид скрестил руки за спиной и глубоко вздохнул. Он немедленно оставит какие бы то ни было мысли об этой женщине. В этом состояла единственная возможность забыть ее и больше не заниматься этим делом. Так он начал поступать со всем, с тех пор как его захватил Хаген. И всегда хорошо с этим справлялся.

Эта Мета наверняка ведет жизнь, наполненную роскошью и всякими приятными моментами, с подходящим мужчиной рядом. Чем именно он может убедить ее удостоить его второго взгляда? Если забыть о том, что Хаген сломает ему шею за любовную интрижку. Кроме того, он не был уверен, что вообще удастся взять ее угасающий с каждым часом след… вот она опять, эта полная надежды мысль.

Издав сдавленный рык боли, Давид обрушил кулак на бетонный парапет, но жжение, пронизавшее руку, было ничто по сравнению с отчаянием, бушевавшим внутри. Если он срочно не совладает с собой, то сам заведет себя в ловушку и окажется в руках у Хагена, словно какой-то жалкий идиот. И, судя по всему, не существовало ничего такого, что могло бы его от этого удержать.