Оборотень на щите

ГЛАВА 7

Хальстейн приплыл к вечеру следующего дня.

Ингульф, ворвавшись в кладовую, громыхнул засовом клети, в которой сидел Ульф. Крикнул из-за двери, окованной железом:

— В заливе драккары. Над первым знамя Хальстейна.

И Ульф, смотревший на Свейту, дремавшую у выхода, вскочил.

Сапог нет, пролетело у него в уме. Придется бежать в женский дом за обувью…

В следующий миг он схватил медвежью шкуру. В девять взмахов выгреб себе дорожку в серебре — до двери и до Свейты. Монеты разлетались со звоном, обжигая ему руки. Несколько штук с дымком прошлись по шее и скулам.

Проснувшаяся Свейта торопливо раскидала серебро у порога, помогая ему. Распахнула перед ним дверь и выбежала следом.

За дверью кладовой их уже поджидал Сигульф. У ног брата лежал узел, свернутый из плаща, крытого по вороту рысьей шкурой. Узел придавливал меч, уложенный плашмя — тот самый, который Ульф бросил, убегая из конунгова дома.

Поодаль стояла пара оборотней.

— Хорошо сиделось? — с деланным добродушием спросил Сигульф. — Все уже ушли к причалам. Отец с дядей, и альвийки… то есть доблестные альвийские воины. Я принес одежду. По слухам, ты примчался в кладовую, в чем мать родила?

Пока он говорил, Ульф распотрошил узел. Натянул носки, сапоги. Сменил рубаху — Сигульф принес одну из своих, темно-багрового полотна, на котором не так заметна кровь.

— Приветствую тебя, жена брата. — Сигульф наконец взглянул на Свейту, стоявшую рядом.

Деланное добродушие из его голоса сразу исчезло.

— Говорят, ты тревожишься о своем вене? Мы заплатим…

— Ложный след, — коротко бросил Ульф.

И под скулой у Сигульфа катнулся желвак. А Ульф распорядился:

— Свейта, держись за мной. Ингульф, сделай так, чтобы она от меня не отстала. Сигульф, проследи, чтобы путь к горам нам не перекрыли.

Потом Ульф застегнул пояс с ножнами. Перекинул через плечо скрученный плащ — и побежал к воротам.

За его спиной двое оборотней подхватили Свейту под локти. Дружно припустили вперед, почти неся ее над землей.

По синей бухте Нордмарка плыли черные драккары. На мачте первого из них искрой горело знамя. С алого полотнища скалилась черная росомаха, для людей с берега еще невидимая — знак конунгова рода.

Света заметила корабли в заливе, как только Ульф вылетел на площадь, спускавшуюся к причалам.

Следом она огляделась, перебирая ногами, чтобы не висеть кулем на руках у волков.

С краю площади выстроились оборотни, дальше стояли альвы. Перед причалами толпились люди — хирды морской стражи, дружины ярлов и жители Нордмарка.

При появлении Ульфа толпа словно раскололась надвое. Сначала расступились оборотни, затем альвы и люди. Узкий проход потек по площади, трещиной указав на самый длинный из причалов…

Здесь, в толпе, Ульф сбавил шаг. И остановился, лишь подойдя к альвийкам — в это утро надевшим доспехи поверх кипенно-белых платьев.

Молодые оборотни, тащившие Свету, тоже застыли на месте. Вынырнули сбоку отец и дядя Ульфа, встали за ним, оттеснив ее. Сзади что-то рыкнул Сигульф.

Они готовятся к драке, осознала Света.

Драккар со знаменем уже подплывал к длинному причалу, и гомон людских голосов усилился. Ульф впереди пригнул голову. Молочный хвост под его затылком начал укорачиваться.

Это опять запахи, со страхом решила Света. Ульф чует, чем пахнут люди. А может, не только это?

Она прошлась взглядом по альвийкам. Замешаны? Просить бесполезно, надеяться глупо…

В следующий миг Света стряхнула руку Ингульфа со своего локтя. И змеей проскользнула между родичами Ульфа. Застыла у мужа за спиной — так близко, что укоротившийся молочный хвост повис над ее носом.

Ульф не шевельнулся. Но Свете показалось, что молочные пряди перестали укорачиваться. В уме пристыжено мелькнуло — после сиденья в каменном мешке перебить любой запах своим нетрудно…

Медленно протекла еще пара минут. Потом первый драккар остановился у длинного причала. И по дощатому настилу зашагал мужчина.

Следом он спустился на площадь. Постоял в кружке ярлов, собравшихся там — и направился к Ульфу.

Ярлы устремились за ним.

Толпа заволновалась. Люди оборачивались к мужчине, шагавшему по узкому проходу. Он был некрасив, но симпатичен — по-мужски неброско, зверовато. Темно-русая грива утекала за плечи, на широких плечах поблескивала простая кольчуга. Без украшений, как у рядового воина. Зато рукоять меча у бедра сверкала кровавыми рубинами.

Света, переступив, уставилась на него из-за плеча Ульфа. Внутри колюче трепыхался озноб, хотя спина мужа надежно прикрывала ее от ветра с залива.

— Приветствую тебя, ярл Ульф, — громко сказал мужчина в простой кольчуге. И остановился в четырех шагах от оборотня. — Ярлы рассказали мне о случившемся. Печальными вестями встречает меня нынче Нордмарк. Отец и двое братьев мертвы. А ты, говорят, объявил себя мстителем.

— Мои слова не ложь, Хальстейн Олафсон, — хрипловато ответил Ульф.

И пригнулся. Молочные пряди в хвосте снова начали укорачиваться, по шее полезла шерсть. А Ульф бросил:

— Щиты всех городов были помечены кровавыми рунами. Твой старший брат Торгейр убил твоего отца руками Гудбранда. А затем прикончил и его. Но я отомстил за них, убив самого Торгейра. И так получил право на удел конунга Олафа. Если ты сомневаешься, сразимся на хольмганге, и пусть победит правый. Оборотни проследят, чтобы бой был честным. Хочешь, возьми с собой десяток воинов…

Хальстейн внезапно вскинул руку, и Ульф резко смолк.

— Прежде чем подбирать себе воинов, — уронил Хальстейн, — я объявлю о своем решении. Слушайте все.

Хальстейн помолчал, глядя на Ульфа. Тот пригнулся еще ниже. Уши, поросшие молочным волосом, вытянулись и заострились.

— Волк прав, — вдруг швырнул Хальстейн.

И тишина, накрывшая площадь, показалась Свете звенящей. В ней пели порывы ветра…

— Он спас весь Эрхейм, убив моего брата Торгейра. Я, Хальстейн, признаю его право на конунговы щиты. Месть свершилась, люди Эрхейма. Честная, добрая месть. Удел моего отца отныне принадлежит Ульфу. Ярлы, готовьте щиты. Нынче у Эрхейма будет новый конунг.

Этого не может быть, с изумлением подумала Света. Это какой-то неправильный сын конунга…

Над площадью и причалами снова распустила крылья тишина. Потом ярлы начали выкликать команды. Им принесли щиты. Добротные, разноцветные, в железной оковке.

Хальстейн сам взялся за один из щитов — забрав его у воина, протолкавшегося сквозь толпу к ярлу Скаллагриму. Вскинул окованный железом диск над головой, держа его двумя руками. Скаллагрим, встав рядом, тоже подпер щит ладонями.

За этими двумя цепочкой выстроились остальные ярлы с подручными. Место убитого Арнстейна заняли люди из его дружины. И пестрые щиты повисли в воздухе чешуйчатой дорожкой.

— Хурр, — крикнул кто-то. — Конунг идет.

Наверно, так положено, удивленно подумала Света.

В ответ половина площади рявкнула:

— Ху.

И грохотнули мечи о щиты — слаженно, с перезвоном.

— Пусть все будет, как в древности, Ульф, — громко объявил Хальстейн. — Но я уступаю не мстителю. А тому, кто заступился за народ Эрхейма. Тому, кто достоин стать конунгом…

— Ху, — хором согласилась площадь.

— Нам присесть? — быстро спросил Хальстейн.

Но Ульф молча качнул головой.

В следующий миг Свету вдруг дернули назад.

— Стой тут, — проворчал отец Ульфа, запихнув ее за свою спину. — Вперед не лезь…

А Ульф присел. Низко, почти до земли.

И прыгнул.

Он приземлился на первый щит, припав на одно колено. Вскинул левую руку, ловя равновесие, правой придавил диск щита. Хальстейн со Скаллагримом пригнулись под его тяжестью.

Затем Ульф выпрямился. Встал, раздвинув ноги.

— Хурр. Он конунг Нордмарка, — заорали на площади.

Крик был не слишком дружный.

Ульф молча шагнул на следующий щит. Теперь пригнулся уже ярл Ульвдан с подручным.

— Хурр, — крикнули от причалов. — Он конунг Хреланда.

— Ху, — эхом отозвалась площадь.

А Ульф пошел дальше. Со щита на щит, от города к городу.

И Света, глядя на него, с легкой горечью подумала — вот и получилось. Пусть не все, но что-то. Еще бы расколдовать его, избавив от волчьей шкуры…

Теперь надо ждать следующего удара асов, пролетело в уме у Ульфа. Затишье долго не продлиться, хозяева Асгарда от своей затеи не откажутся.

Он спрыгнул с последнего щита, который держал Угстейн, ярл Дютланда.

— Поздравляю тебя, конунг Ульф, — тут же заявил Угстейн.

Его поддержал ярл Ингъялд:

— И пусть страна богатеет под твоей рукой. Теперь надо выставить угощение для дружин. После конунговых щитов обычно устраивают пир для лучших воинов. И выкатывают на площадь бочки эля для всех остальных. С доброй закуской…

— Все будет, — хрипло уронил Ульф.

От людей текли запахи. В основном не слишком добрые, но он пока терпел.

Сквозь толпу пробрался Хальстейн. Проговорил:

— Я хочу похоронить своего брата Торгейра, конунг Ульф. Ты позволишь разобрать внешнюю стену конунгова дома, там, где его опочивальня? Рубить на части ледяную глыбу, в которой спрятано тело Торгейра, я не хочу.

Ульф кивнул. Быстро сказал:

— Похорони брата так, как сочтешь нужным, ярл Хальстейн. Жалую тебе удел Арнстейна. И прошу не лишать морскую стражу твоих драккаров. Содержать их будет казна, а ты получишь награду за каждый поход, в который они сходят…

— Согласен, — отозвался Хальстейн. — Но свои драккары в эти походы поведу я сам. Не хочу заплесневеть, живя на берегу, как когда-то Арнстейн.

Ульф снова кивнул. И перевел взгляд на дядю Берульфа, протолкавшегося сквозь толпу альвиек.

— Проследи за тем, чтобы мою жену отвели в крепость, — пробормотал Ульф. — Пусть Свейту сторожат в опочивальне, пока я не назначу ей охрану, положенную жене конунга.

Теперь ее надо беречь, мельком подумал Ульф. Неизвестно, что еще выкинут альвы. И в крепость на пир придет толпа людей.

— Конунг Ульф, — звучно сказала у него за спиной какая-то женщина.

Он обернулся. Сзади, на краю толпы из альвов и альвиек, стояла Сигвейн. Из-за ее плеча ему улыбнулась Орвид.

— Мы уходим, — безмятежно бросила Сигвейн.

И Ульф от неожиданности нахмурился.

— Ты уже стал конунгом, — продолжала Сигвейн. — К тому же в Нордмарк приплыли оборотни, и альвийские клинки тебе больше не нужны. Нам пора возвращаться в Льесальвхейм. Но помни, что ты обещал нам честную прибыль от наших товаров.

Теперь и об этом придется думать, мелькнуло у Ульфа. Хальстейн приплыл в Нордмарк, бросив торговые суда, которые сопровождал. Неизвестно, сколько из них вернется. И посылать драккары бессмысленно, караван торгашей они вряд ли отыщут. В море нет дорог, и одной колеи для всех не проложено…

— Но напоследок мы сделаем людям подарок, — заявила вдруг Сигвейн. — Помнишь, что показал тебе альв, которого ты встретил в лесу за Нордмарком?

— Дорогу в Льесальвхейм? — проворчал Ульф.

От вида Сигвейн у него сводило челюсти. Тянуло оскалиться и порвать кого-нибудь. Потому что ее слова доказывали — не было никаких чар. Раз альвы так легко решили уйти, значит, Свейта им не нужна. И не было никаких козней ради мастерицы рун.

Его уход подгоняют боги. В древности асы превращали в зверей даже людей, с оборотнями это сделать еще легче. А что касается жажды до женской плоти, то все дело в нем самом. Ему хочется помять напоследок баб. Хлебнуть тех радостей, что останутся другим — полной чашей, всласть. Но Свейта заперла его в клети, угар прошел, и осталась лишь усталость…

— Не только. — Сигвейн одарила Ульфа ласковой улыбкой. — Тот альв еще показал тебе пояс. С большими красивыми бляхами. Помнишь? Альв ведь сказал, что это наш новый товар? В который мы заперли свет, настолько яркий, что он ослепляет и заставляет оцепенеть?

Ульф кивнул.

Хальстейн, стоявший рядом, одобрительно разглядывал Сигвейн. Народ не расходился, слышался гул негромких разговоров. От людей тянуло удивлением, ненавистью, страхом — и угрюмой надеждой. К этому добавлялся сладкий аромат альвийских дев.

— Но тот альв не сказал тебе главного, — обронила Сигвейн. — Свет, который испускают бляхи, действует не на всех. Он ослепляет лишь йотунов. Инеистые и огненные после вспышки этого света замирают. И даже неопытному воину хватит времени, чтобы зарубить застывшего йотуна. Когда ты напал, альв схватился за бляху. Однако для тебя ее свет не опасен. Для людей тоже. Но в спешке альв об этом позабыл.

Сигвейн сделала паузу, спокойно глядя на Ульфа.

Вот и открылась загадка бляхи с тремя птицами, пролетело у него в уме. Хотя кое-что опять не сходится…

— Народ Эрхейма ждут трудные дни, — продолжала Сигвейн. — Темные альвы отсюда ушли, и вам негде пополнить запасы "водной пряди". А без нее ваши корабли-скидбладниры не смогут плавать так быстро, как сейчас. Завесы от стрел инеистых и огненных тоже требуют "водной пряди". Значит, скоро хирдам морской стражи придется сражаться без прикрытия. Погибнут многие. Но наши бляхи вам помогут. Мы, светлые, считаем, что в такие времена надо поддержать людей…

Взгляд Сигвейн скользнул в сторону — к его родичам, подошедшим сзади.

— У нас есть запас этих блях, — бросила альвийка. — И мы отдадим их без всякой платы. Пусть морская стража Эрхейма испробует наши бляхи на йотунах. Хегунд.

Толпа альвов колыхнулась. Через пару мгновений рядом с Сигвейн выставили три небольших мешка.

— Это дар светлых альвов людям, — крикнула Сигвейн. — Ваш конунг раздаст их морской страже, чтобы защитить людей от йотунов.

Толпа на площади притихла.

— Вот и все, — неожиданно спокойно сказала альвийка. — Бляхи срабатывают, если придавить пальцем клык змея, который немного торчит. Главное, чтобы клык вошел в кожу. А нам пора уходить. Справьте добрый арваль по старому конунгу Олафу. Он любил свой народ.

Хальстейн напряженно пообещал:

— Мы помянем его достойно. Однако я прошу тебя остаться на арваль, дева из альвов. Твоих сородичей я тоже приглашаю. Конунг Ульф, я собираюсь завтра накрыть столы на площади. Обычай требует, чтобы на прощальном пиру был и тот, кто наследует погибшему. Ты почтишь меня, если…

— Мы справим арваль в крепости, — перебил его Ульф. — Сегодня же. Для меня будет честью…

Он споткнулся, ощутив, как остро пахнуло ненавистью от одного из ярлов. Кажется, Грюдди. На мгновенье сознание Ульфа помутилось, и глаз сам зацепился за Хальстейна — верней, за кадык под его подбородком.

Там хрящ, подумал Ульф с радостной злостью. Громко ли хрустнет кадык под волчьими клыками?

В следующий миг он тряхнул головой, отгоняя недобрые мысли. Проговорил:

— Для меня будет честью, если на моем первом пиру…

Ульф снова сбился. В уме пролетело — зачем все это? Люди, их разговоры. В море лучше, там можно хоть подраться с йотунами.

— Для меня будет честью, если на моем первом пиру мы помянем конунга Олафа, — рыкнул Ульф, выдавливая из себя нужные слова. — Сигульф, проследи, чтобы дары альвов отнесли в кладовую. Завтра я ими займусь.

Ульвдан, стоявший за Хальстейном, вдруг заявил:

— Конунг Ульф, пара моих скидбладниров вот-вот останется без "водной пряди". Если ты позволишь, я хотел бы взять на Хреланд часть даров аль…

— Завтра, — глухо отрезал Ульф. — Поговорим об этом завтра. А сейчас зовите своих лучших воинов в крепость. Время справить арваль.

Он полоснул тяжелым взглядом по Сигвейн. В уме мелькнуло — волк снова высунул морду. Альвийка все-таки замешана в этом? Или виной всему запахи людей? Да еще сорвалась драка с Хальстейном…

Ульф, сцепив клыки, молча развернулся. И торопливо шагнул. Ярлы расступились, давая ему дорогу. Хальстейн за спиной Ульфа спросил у Сигвейн:

— Вы останетесь на арваль?

— Да, — пообещала она. — Мы поднимем чаши в память о твоем отце, Хальстейн Олафсон. Но на рассвете уйдем. Конунг светлых альвов ждет вестей из Нордмарка. Он должен услышать, что люди Эрхейма уже выбрали себе нового конунга.

— Конечно, — согласился Хальстейн. — А ты позволишь узнать твое имя, прекрасная дева? И то, как часто ты покидаешь свой Льесальвхейм?

Лучше спроси, по какому поводу она это делает, холодно подумал Ульф, идя по проходу между людьми.

Ярл Грюдди, бывший подручный Торгейра, улыбнулся ему. Но ненавистью от него пахнуло еще сильней. И Ульфу снова захотелось пригнуться. Челюсти хрустнули, вытягиваясь.

Он тут же ускорил шаг. Сигульф за спиной шумно дыхнул.

Как только Ульф спрыгнул с последнего щита, его дядя исчез в толпе. Но вскоре он вернулся. Объявил, посмотрев на Свету:

— Племянник велел тебе ждать его в крепости.

Потом Берульф взял ее за локоток — осторожно прихватив его двумя пальцами.

— Нет, — отрезала Света.

И отступила, на удивление легко стряхнув руку Берульфа с локтя. Добавила:

— Я ждать тут.

Сзади кто-то хмыкнул, Берульф уже жестко сказал:

— Ульф велел отвести тебя в опочивальню.

В следующее мгновенье Ингульф на пару с другим волком схватили Свету за руки. Рывком развернули и потащили назад, в крепость.

Она дернулась, сцепив зубы. Возмущенно подумала — и ты, Ингульф? Затем выпалила, покраснев от унижения:

— Я идти сама.

Оборотни сразу ее отпустили, и Света обернулась. Показалось или нет? В толпе вроде мелькнула молочно-серая макушка…

Шагавший сзади Берульф остановился, чуть не налетев на нее. Проворчал:

— Ульф в порядке. С ним сейчас отец и Сигульф.

Света благодарно кивнула. Следом развернулась и зашагала к крепости, прислушиваясь к гомону на площади.

Там что-то объявляли. Неразборчивой трелью прозвенел женский голос, рыкнул мужской…

Оборотни, доведя Свету до опочивальни, распахнули перед ней дверь. Брандульф сзади заявил:

— Ночью будет пир. Может, тебе стоит нарядиться, Холегсдоутир? А парни тебя пока посторожат.

Света, не сдержавшись, в ответ нахмурилась. Но потом мрачно согласилась:

— Да.

И переступила порог. Закрыла за собой дверь, помедлила, обводя взглядом опочивальню.

Страх за Ульфа не отпускал. Но к пиру следовало подготовиться — и Света шагнула к сундуку с нарядами. Выбрала нижнее платье и верхнее, походившее на сарафан. Затем, раскидав вещи, отыскала ножницы. Примерилась к богато вышитой кайме на покрывале…

За спиной вдруг хлопнула дверь. Она обернулась и уставилась на Ульфа.

На щеках его топорщилась сероватая шерсть, подрезая скулы пушистым подбоем. И у Светы испуганно мелькнуло — волк опять пробивается наружу?

А потом она сообразила, что это щетина.

Просто щетина. Он три дня не брился.

От этой мысли ей почему-то захотелось плакать. Света стиснула ножницы и застыла, глядя на него.

— Все, — тихо сказал Ульф, отмерив от двери два шага. — Мы сделали то, о чем нас просил Локки. Теперь я конунг. И этой ночью перед всеми объявлю своим наследником Сигульфа. После этого я буду ждать, когда звериная тропа призовет меня окончательно. Но сначала назначу тебе охрану и отправлю в Ульфхольм. Если Сигульф не устережет Эрхейм, здесь вместо города будет лед и пламя.

Света качнула головой. Пробормотала:

— Мне лучше тут. Я пригодиться. И если кому-то нужен мой дар, то мне опять лучше тут. С Сигульф, с ты. Меня защищать от альвы…

Ульф вдруг отвел взгляд. Уронил:

— Альвы собрались уходить, Свейта. Они объявили, что я в них больше не нуждаюсь. Ночью будет арваль по конунгу Олафу, а наутро альвы вернутся в Льесальвхейм. Думаю, никаких альвийских чар не было. Иначе альвы не ушли бы так просто.

Не может быть, растерянно подумала Света. Следом выдавила:

— А Хальстейн? Альвы уходить, потому что он приходить. Как стража менять, нет?

— Не думаю, — негромко ответил Ульф, по-прежнему не глядя на нее. — Хальстейн при мне начал обхаживать Сигвейн. Прежде он ее не видел, судя по запаху. Это ложный след, Свейта.

Ульф немного отступил, словно собирался ускользнуть из опочивальни. И она быстро выпалила:

— Как в кладовой, да?

Губы Ульфа скривились в усмешке. Затем он все-таки взглянул на Свету.

— Не совсем. Твой след был обманным, но вел к тебе. А в истории с альвийками ты взяла след, который никуда не привел. Ты зря их подозревала. Сигвейн и остальные тут не при чем. Дело не в них…

Ульф замолчал. И Света, похолодев, договорила про себя — дело в нем. Он сам захотел ту альвийскую красотку, Орвид.

— Скоро начнется арваль, — бесстрастно произнес Ульф. — Тело Олафа пропало, поэтому мы просто поднимем чаши в его честь. Там будет и Хальстейн с ярлами. Ты, как жена, должна сесть рядом со мной.

Он уже говорил что-то подобное, припомнила Света. В тот день, когда в Нордмарк приплыли оборотни.

— Больше никакой альвийка, — резко бросила она.

Но тут же ей стало не по себе. Словно ступила в грязь, и запачкалась.

— Нет, — согласился Ульф. — Больше я тебя не унижу. Однако…

Ульф помолчал. Добавил отрывисто:

— Ты должна меня забыть. И пойти по жизни с тем, кто сможет защитить тебя от бед. Думаю, будет лучше…

Губы Ульфа растянулись в недобром оскале. Он пригнул голову, с усилием рыкнул:

— Будет лучше, если ты выберешь Ингульфа. Он достаточно умен, чтобы ценить тебя. Мне осталось немного, потому что зверь все время просыпается. Но этим вечером ты еще сядешь со мной. Людям ни к чему знать, что происходит между нами. Я дам тебе время одеться…

Ульф покосился на платье, уложенное на крышке сундука. Закончил, уже разворачиваясь к выходу:

— А потом мы пойдем в зал для пиров.

— Нет, — возразила Света.

В уме у нее пролетело — если чар не было, то почему Ульф выбрал ту альвийку? Может, он предпочитает блондинок? Однако Ауг, покрутив веретено судьбы, подсунула ему рыжую…

К горлу подступила тошнота, Света сглотнула. Упрямо проговорила:

— Я хотеть мыться. Два день сидеть в кладовая. Ты тоже… два день.

— Сходи, — ровным голосом разрешил Ульф. — Волки отведут тебя в баню. Парни, что сторожат за дверью, с этого вечера станут твоей стражей. Жене конунга она положена. Время для мытья у тебя еще есть, скотину только начали резать. Пока на столы не выставят жареное мясо, арваль не начнется.

Слово "арваль" царапнуло ей слух.

Здесь слишком часто умирают, подумала Света.

Следом, без всякой связи, она припомнила, как Ульф при всех тискал девицу, похожую на Орвид. И еще неизвестно, с какой альвийки стащил его Ингульф перед кладовой. Она так и не решилась об этом спросить. Боялась услышать ответ…

— Идти со мной, — вдруг резко бросила Света.

А потом кинулась к сундуку с одеждой Ульфа. С грохотом откинула крышку, схватила чистую рубаху со штанами и прочим. Тут же метнулась за своей одеждой, уложенной на крышке другого сундука.

— Нет, — тихо сказал Ульф.

И уставился на дверь. Буркнул — с каждым словом голос звучал все ниже, все грубее:

— Нельзя. Ты должна забыть меня и жить дальше. Это не…

— Со мной, — отрезала Света, уже встав рядом.

Затем толкнула его к двери — упершись ладонью меж лопаток, изо всех сил.

Ульф не шевельнулся, однако соизволил повернуть голову. Уронил, глядя на Свету:

— Ты меня не простила. Я это чую.

Я тебя еще долго не прощу, сердито подумала Света. Но прежде, нося гривну, Ульф не изменял. Все началось с появлением в их жизни альвиек. Бывают оправданья и похуже…

— Идти, — потребовала Света, отгоняя от себя нехорошие мысли. О том, что Ульф уже не человек, и поступками его время от времени управляет зверь…

Ульф, не изменившись в лице, толкнул дверь. Света вышла следом, прижимая к себе тряпье.

Стоявший за дверью Ингульф посмотрел на нее пристально. Ульф зачем-то шагнул прямо на него — и оборотень качнулся в сторону, опустив глаза.

В бане было темно. Ульф бросил словцо, зажигая альвовы огни. Затем скинул с себя все, и вслед за Свейтой вошел в парную.

Мне ее не понять, подумал он, ощущая, как раздуваются ноздри от близости обнаженного женского тела. Ведь не простила — и не забыла…

Свейта, не глядя на него, наполнила шайку. Потом плеснула на себя водой и потянулась к мылу.

Еще немного, мелькнуло у Ульфа, пока он смотрел на нее — лаская взглядом прогиб спины, перетекавший в нежную мякоть ягодиц.

Надо подождать. Все-таки Свейта была права, жена конунга должна явиться на пир свежей.

Но следом Свейта принялась мыть волосы, медные, в проблесках темного влажного золота — и Ульф не выдержал. Подступил к ней, глядя, как тают блики на мокрых локтях, как сползает пена по шее, украшенной россыпью веснушек…

Он обхватил ее сзади, ладони сразу накрыли скользкие груди. И Ульф хрипло выдохнул в ухо, смешно украшенное шапочкой пены:

— Не жалеешь, что позвала с собой?

Вопрос был глупый, запах ее кричал, что она ни о чем не жалеет. Правда, она не хотела его так сильно, как прежде. В запахе даже плавало отвращение…

Но ведь сама позвала, подумал Ульф с яростной радостью. В ушах уже шумело, вскинувшееся копье тыкалось в ее тело — в изгиб над ягодицами, в мокрый шелк кожи.

Свейта глубоко вздохнула. Затем придавила рукой одну из его ладоней. Потребовала внезапно:

— Мыться. Потом забыть альвийка.

— Я даже слова такого не знаю, — солгал Ульф, прижавшись щекой к макушке в мыльной пене.

Только прости, подумал он умоляюще. И я буду лизать тебе пятки, даже обернувшись. Только не пахни ненавистью…

— Ты не понять, — ожесточенно бросила Свейта. От нее все-таки потянуло злостью — но не сильно, не до хруста в челюстях. — Я должен забыть альвийка, не ты. Ты делать так, чтобы…

Она осеклась, потому что Ульф внезапно разжал руки. Молча шагнул в сторону, набрал ведро холодной воды — и опрокинул на себя. Потом окатил Свейту теплой водой из ее шайки.

Она вздрогнула, закрывшись руками. А следом Ульф завалил ее на полок, и Свейта охнула.

— Обещаю, — тихо пробормотал он, склоняясь над Свейтой, — если меня опять потянет к чужим бабам, я приду к тебе. Чтобы ты снова заперла меня в кладовой.

Свейта кивнула, мелкие ладони скользнули по его плечам. Свежо и пряно пахло травным мылом, еще слаще пахло Свейтиным желанием. Хотя аромат его был пока слабеньким…

Последние радости, подумал Ульф, глядя в глаза Свейты. И лизнул краешек мягких губ. Раздвинул их языком, пробуя на вкус ее рот. Тут же прошелся рукой по Свейтиным бедрам. Развел колени, дрогнувшие под его ладонью.

А потом Ульф начал класть поцелуи — в ложбинку меж грудей, в дрожащий живот, в плоть под рыжими колечками, где пряталась узкая потаенка. Она проминалась под его языком, дразнила ему губы двумя лепестками — оба как шиповников цвет, ласкать бы, не останавливаясь. Но неспокойно. Тревожно. Лизнешь такой шершавым волчьим языком, и обдерешь до боли. Если не до крови. А еще тянуло пропустить лепестки Свейтиной плоти меж клыков. Играючи, но все же…

От этих своих желаний Ульф дрожал и трясся, выдохами тревожа рыжие завитки. Стряхивал с себя Свейтины руки, пытавшиеся его оттолкнуть, ладонями придавливая ее бедра к доскам полока.

А еще он слушал, как Свейта стонет. Нюхом распознавал, как набухает и гуляет у нее внутри жаркий стыд, изумление, наслаждение, забвение…

Потом последние отзвуки злости и отвращения пропали из ее запаха. И Ульф встал, выпрямляясь. Отловил Свейтины ладони, прошелся по каждой языком. Сдавил ее запястья, следом ткнулся в узость входа ноющим копьем…

Два тягучих рывка, и Свейта вздрогнула. Поднялась с досок, цепляясь за него. Под его локтями затряслись белые коленки — а потом внутри тела Свейты рассыпалась судорога. Прошлась по его копью поцелуями, гладя закаменевшую плоть. И подстегнула биенье сердца, бешено колотившее молотками у него в висках.

Ульф рыкающе выдохнул. Забыл вдруг о своей вине — и ее обиде. Опять отловил одну из ладоней Свейты, ласково придавил клыками кожу на тонком запястье. И размашисто качнулся, входя в нее, пьянея от трепета женского тела. Радуясь его тугой нежности — и беспамятству в карих Свейтиных глазах…