Обскура

Глава 27

Простояв некоторое время на пороге комнаты, доктор Рош осторожно кашлянул. Нелли Фавр подняла голову от своего рукоделия и наконец-то заметила его присутствие (или же все это время просто притворялась, что его не замечает). За те несколько недель, что он проработал в клинике доктора Бланша, Жерар научился распознавать некоторые, наиболее распространенные хитрости пациентов. В том числе полное отсутствие внимания по отношению к членам персонала или показную сосредоточенность на каком-либо занятии, исключавшую любую реакцию на внешнее воздействие.

За время ожидания Жерар успел во всех подробностях рассмотреть вышивку: целое облако светло-голубых бабочек. Три клубка тонкой шерсти этого цвета лежали у ног пациентки.

После продолжительного сеанса гидротерапии Нелли Фавр вернулась в свою комнату, где благодаря привезенной из дома мебели отчасти воссоздала привычную домашнюю обстановку. Из ее особняка на улице Фридланд были привезены кровать, небольшой секретер, трельяж, два стула и кресло, а также ковер и три портрета — ее покойного мужа, ее сына и ее самой. Жерар уже знал, что она сама некогда их нарисовала — в очень точной и одновременно изящной манере.

Он еще не разговаривал с ней с момента ее последнего приступа. Прошло уже несколько дней, она казалась спокойной, занималась вышиванием, но Бланш предупредил Жерара, чтобы он обращался с пациенткой в высшей степени тактично.

— Вы позволите мне сесть?

— Да, конечно, прошу вас, — любезно сказала Нелли Фавр, указывая на стул, стоявший напротив трельяжа.

Жерар подвинул стул ближе к собеседнице и с крайней осторожностью опустился на него, боясь, как бы слишком хрупкие ножки стула не подломились под его тяжестью.

Он невольно улыбнулся — между моряками рыболовецкого судна, его совсем недавними пациентами, и Нелли Фавр, пациенткой нынешней, вдовой одного из самых богатых людей в Париже, пролегала огромная пропасть. Однако же доктор Бланш оказал ему доверие, и нужно было его оправдать. Но чем объяснить этот приступ, этот ужас, вызванный присутствием собственного сына, эту навязчивую идею считать себя лошадью у этой женщины из среды богатой буржуазии, такой достойной и спокойной на вид особы, сидящей в глубоком кресле с рукоделием на коленях? Бланш посоветовал прибегнуть к какой-нибудь уловке, но какой? Как себя вести, если Нелли Фавр притворится, что совершенно забыла о своем приступе? Да и потом, хитрость никогда не была его сильной стороной…

— Как вы себя чувствуете?

Она нерешительно оглянулась по сторонам, потом, после некоторого колебания, ответила:

— Я ненавижу водные процедуры в этой ужасной ванне. Когда меня заставляют в нее сесть, а потом закрывают крышку, я чувствую себя кошмарно.

— Вы знаете, почему мы вынуждены подвергать вас такого рода процедурам…

Жерар почувствовал облегчение — она ведь могла бы все отрицать. Но беседа, кажется, начиналась неплохо.

— Что вызвало у вас приступ? Вы нас напугали, вы знаете об этом? Мы боялись, что вы причините себе вред.

Взгляд женщины подернулся пеленой грусти. Нелли как будто упиралась, не желая продолжать беседу. Жерар подумал мельком, что «упиралась» — подходящее слово для пациентки, считающей себя лошадью.

— С вами ведь было все в порядке, — с мягкой настойчивостью продолжал он. — Должен ли я заключить, что всему виной — присутствие вашего сына? Я слышал, как вы говорили о живодере…

При этом слове она вздрогнула.

— Вы боитесь, что он отправит вас на живодерню? — рискнул спросить Жерар, мысленно укорив себя, что приходится задавать такой вопрос женщине столь почтенной наружности, в комнате, обставленной столь изысканно.

Однако это было частью предписаний Бланша, который не уставал повторять, что никогда не нужно бояться вступать в игру пациентов. Так, сам он однажды предстал перед пациенткой, убежденной, что во рту у нее целый пчелиный рой, в костюме пасечника, с сеткой на голове и защитными перчатками на руках, вдобавок в сопровождении настоящего пасечника, который нес улей с настоящими пчелами. Затем он сделал вид, что переселяет пчел изо рта пациентки в улей, после чего попросил пасечника открыть его, и пациентка, совершенно завороженная, долго наблюдала, как пчелы ползают по восковым ячейкам. Таким образом, состояние пациентки заметно улучшилось, а на территории клиники появился улей, из которого через некоторое время стало можно брать мед.

Нелли Фавр, кажется, пыталась уклониться от разговоров на интересующую Жерара тему. Но он все же не решился бы, по примеру Бланша, предстать перед ней в костюме конюха или наездника.

— Доктор Бланш попросил вашего сына, чтобы он какое-то время не тревожил вас своими посещениями, — продолжал он. — Поверьте, здесь вы в полной безопасности. Вам нечего бояться. Он не сможет причинить вам вреда. Вы понимаете?.. Ваш сын, — добавил он на всякий случай, видя, что она вопросительно приподняла брови.

Слегка опустив глаза, он увидел, как левая рука Нелли конвульсивно сжалась на ткани с вышивкой, сминая голубых бабочек.

— Почему вы боитесь своего сына? — спросил он.

Если у него еще не было достаточно обширной практики, чтобы прибегать к уловкам, то, по крайней мере, ему без труда удавалось вступать в игру пациентов и адаптировать свои вопросы и общее течение разговора к их маниям. Этим талантом он был обязан своему богатому воображению, проявлявшемуся с самого раннего возраста. Его дед, известный рассказчик и враль, всячески поощрял в нем эту склонность. Благодаря дедовским байкам Жерар научился терпеливо выслушивать самые невероятные истории, что также помогало при общении с пациентами.

— Он уже причинял вред лошадям? Поэтому вы его боитесь? — спросил он.

Нелли Фавр обратила на него взгляд, в котором читалось облегчение — наконец-то ее поняли!

— Да. Моей лошади.

— Вашей лошади?

— Много лет назад он убил мою лошадь, — произнесла она дрожащим голосом.

Выражение ее лица при этих словах изменилось до такой степени, что это встревожило Жерара. Он боялся вызвать новый приступ буйства у своей пациентки и в то же время очень не хотел останавливаться на полпути после такой неожиданной удачи. С ощущением, что ступает по лезвию бритвы, он задал очередной вопрос:

— Как он ее убил?

Нелли вздрогнула. Жерар понимал, что причиной тому был не холод, однако поднялся, взял лежавшую на кровати шаль Нелли Фавр и набросил ей на плечи. Она поблагодарила его улыбкой.

— Выстрелом из пистолета. — Нелли ответила полушепотом, словно боялась, что ее подслушивают.

— Но… почему? — спросил Жерар как можно более нейтральным тоном, стараясь не выдать волнения, которое вызвало у него это известие.

Нелли ничего не сказала. Она словно окаменела.

— Он хотел прикончить лошадь, потому что она была ранена?

Нелли покачала головой. В коридоре послышались чьи-то мягкие шаги. Скорее всего, сосед Нелли, который считает себя призраком…

— В порыве гнева, — наконец произнесла она.

— Гнева? — удивленно переспросил Жерар, внезапно ощутив неловкость: в конце концов, имеет ли он право выслушивать такие щекотливые сведения о богатом и влиятельном человеке?..

Нелли закрыла глаза. Губы ее дрожали. Пальцы нервно теребили вышивку, сминая крылья бабочек.

— Он считал, что это негодная лошадь, — произнесла она, по-прежнему не открывая глаз. — Он сказал, что она стала причиной его величайшего унижения… А может быть, он убил ее, чтобы меня наказать… О, какое ужасное воспоминание!..

— Наказать вас? — проговорил Жерар, все более беспокоясь из-за того, что услышал. Он понимал, что ступил на очень опасную почву.

Вышивка соскользнула на ковер, и Нелли закрыла лицо руками, чтобы заглушить рыдания. Жерар побледнел и подался вперед, стул под ним заскрипел. Начинающий психиатр уже готовился стать свидетелем нового приступа, но Нелли довольно быстро успокоилась и осушила слезы. Еще не слишком привычный к подобным ситуациям, он наблюдал за пациенткой с волнением. После довольно долгого молчания Жерар решил, что сегодня больше ничего не добьется, и поднялся:

— Хотите, я позову кого-нибудь, чтобы уложить вас в постель?

Ее красивые темные глаза пристально смотрели на него сквозь раздвинутые пальцы, которые она все еще прижимала к лицу. Затем она кивнула. Жерар вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.