Я останавливаю машину у высотки, но выходить не собираюсь. Лог это понимает и возвращается в исходное положение:
— У тебя какие-то дела?
— Да. Нужно съездить в одно место.
— Помощь нужна?
— Нет, сам разберусь.
Логан молчит, но из машины так и не выходит. Через пару мгновений спрашивает деревянным голосом:
— Поедешь к ней?
Я непроизвольно улыбаюсь — хотелось бы. Но тут же осекаю себя и, вздохнув, смотрю на друга:
— Нет, я еду не к Сабрине. Хочу разобраться с Лец.
Меня дико бесит, что Фиона полезла к моей ведьме и наговорила ей всякого бреда. Но, прежде чем предъявлять что-то этой стерве, я должен узнать правду.
Логан кивает и смотрит прямо перед собой:
— Всё то время, пока мы собирались… да и вчера тоже… Чёрт, только слепой не увидит, что ты ей нравишься. И ты… Заморочился, пожарил ей мясо, накормил. — Логан усмехается: — Заботливый сукин сын. Но знаешь, что мне не даёт покоя? Из нас двоих именно я встретил её первым. Делился с тобой тем, что к ней чувствую. А ты слушал, улыбался и делал вид, что рад за меня…
— Я и был рад, Логан, — глухо говорю я. — А потом встретил её сам. Теперь твоя очередь порадоваться за меня. Если не можешь, я пойму.
— Поймёт он, — снова, но на этот раз горько усмехается друг. — Ладно. Проехали.
Логан выходит из машины, хлопает дверцей и направляется к подъезду. Я наблюдаю, как он вышагивает с поникшей головой и опущенными плечами, и стискиваю пальцами руль. Мне не нравится, что Лог страдает из-за меня, но я надеюсь, что до него скоро дойдёт то, что Сабрина никогда ему не подходила, а он — ей. Будь иначе — минувший год прошёл бы совсем иначе.
Я резко выдыхаю, завожу двигатель и сосредотачиваю все свои мысли на предстоящей встрече.
Район, в котором в школьные годы жила Лец, отличается от остального Беркли унынием и нищетой. Сейчас я понимаю, что далеко не все живущие здесь — пропойцы и лентяи, но в старшей школе считал именно так и терпеть не мог, когда Лец слёзно просила меня приехать за ней сюда или, наоборот, подбросить до дома.
Я останавливаю машину у неприметного серого панельного дома, каких на этой пустой улице десятки, и выхожу из салона.
Барабаню кулаком о хлипкую дверь, но мне никто не открывает. Ни через минуту, ни через пять минут.
Меня начинает соблазнять мысль выломать дверь к чёртовой матери, ворваться в дом, разбудить этого проклятого алкаша, которого не заслуженно считают отцом семейства, и выбить из него правду. Я даже делаю пару шагов назад, чтобы взять разгон, но от соседнего дома доносится старческий скрежет:
— Так на работе он, парень! Нет его дома!
Я смотрю в сторону скрюченного в три погибели старика у клумбы с цветами и спрашиваю:
— А не подскажите, где он работает? Дело срочное — по поводу его дочери. Старшей.
— Нашлась, что ли, пропащая душа? Так в Доках он, загрузить-выгрузить, поезжай туда, спросишь — подскажут.
— Спасибо, старик.
Зарабатываем, значит, на выпивку тяжёлым трудом? Ладно, разберёмся.
До Доков я добираюсь за двадцать минут. Вдали шумит залив Сан-Франциско, перед глазами усердно трудятся громоздкие погрузчики, разгружая причаливший товарный корабль, в лицо светит горячее солнце. Я дохожу до промышленной зоны и удачно натыкаюсь на двух зевак, отлынивающих от работы за сигареткой-другой. Они-то мне и подсказывают, где я могу найти отца Лец.
Как только я вижу знакомую рожу во мне срывается стоп-кран. Пусть я не испытываю особой симпатии к Лец, но мразей, которые по пьяни поднимают руку на жену и детей, никогда терпеть не мог.
Я налетаю на здоровенного мужика с разбега, хватаю за грудки и впечатываю его спину в металлическую стенку здания, которая звенит от удара.
— Если ты ещё раз тронешь Фиону… — рычу я у недоумённого лица совсем не то, что изначально намеривался сказать или спросить. — Я от тебя и мокрого места не оставлю, понял?!
Мужик не сопротивляется, не отталкивает меня, хотя его комплекция позволяет ему легко уложить меня на лопатки. Лишь хмурится, пытаясь понять то, о чём я говорю.
— Ты меня услышал? — настаиваю я.
— Знаешь, где Фиона? — спрашивает он. — С ней всё в порядке?
— После того, как ты избил её и выгнал из дома? Это тебя интересует?
— Я… Что? Стой, парень, и давай-ка ты меня отпустишь. Поговорим спокойно.
— С тобой не разговаривать надо! — снова рычу я.
Я готовлюсь к тому, что он меня оттолкнёт, но не ожидаю в нём такой силы, потому и отлетаю на несколько шагов назад, едва не отбив себе задницу об асфальт.
Мужик тем временем достаёт что-то из кармана и бросает мне.
Я ловлю чёрно-красную фишку и читаю надпись: «Один год и три месяца трезвой жизни».
Надо же. Отец Фионы в завязке? И Лец забыла мне об этом рассказать? Или она сама не в курсе?
— Я не распускаю руки со дня смерти матери Фионы, парень. Не знаю, откуда у тебя другая информация.
Мужик вытряхивает из пачки сигарету, вставляет её в зубы и чиркает зажигалкой.
Мне требуется пара минут, чтобы успокоиться и прийти в себя.
— Извини, что налетел, — подхожу я к нему и возвращаю фишку.
— Забыли, — выдыхает он дым и опирается мощным плечом на стену. — Выходит, кто-то избил Фиону? Сильно?
— Пара синяков, — досадливо морщусь я. Бесит, что я так легко повёлся на россказни стервы. — Получается, она не живёт дома, так?
— Как только Марта уехала в колледж, мы с Фионой начали ссорится чаще, чем обычно. Знаю, что сам виноват в том, что дочь превратилась в меня: она не хотела работать, постоянно приходила домой накаченной по макушку не понятно какими препаратами, бросалась на меня с кулаками. Винила в смерти матери… Я верил, что смогу ей помочь так же, как помогли мне, но однажды она просто не вернулась домой.
Я чертыхаюсь, а отец Фионы продолжает:
— Ты знаешь, где она? Передашь ей, что её ждут дома? Скажи ей, что у меня есть знакомый, который поможет определить её в специальную клинику.
— Если я такое ей скажу, ты её ещё не скоро увидишь, — усмехаюсь я.
— Тоже верно, — вздыхает он и хмурится. — Ума не приложу, что делать, но не хочу, чтобы она закончила так же, как я.
— Есть у меня одна идея, — киваю я и прощаюсь: — Я сообщу, где её можно будет найти.
— Спасибо, парень! — кричит мужик мне в спину. — И всё же передай ей, что я её люблю!
Я усмехаюсь — лучше поздно, чем никогда, правильно?
Вернувшись в пентхаус, я не застаю там ни Логана, ни Лец. Я точно знаю, что девчонка провела ночь в усадьбе Фрейзеров, потому что ранним утром видел, как она садилась в машину такси, чтобы слинять до того, как все проснутся. До того, как проснусь я.
И мне плевать, где девчонка сейчас. Так даже лучше.
Я оглядываю свою берлогу и поражаюсь тому, во что её превратила Лец за такое короткое время. По всюду разбросаны её вещи, в том числе, и нижнее бельё; на обшивке дивана пятна от косметики, сама косметика валяется тут же; на кухне полная раковина грязной посуды, хотя у меня есть вполне рабочая посудомойка.
Но, проклятье, чем она тут занималась вчера?!
Я подхожу к одному из шкафов и достаю из него мусорный мешок. Иду в гостиную и с особым удовольствием скидываю в него все разбросанные вещи стервы. На этом не останавливаюсь. С маниакальностью грёбанного детектива я нахожу все следы прибывания Лец в каждой из комнат и уничтожаю их.
Довольно.
Поигралась, и хватит.
Затем я звоню старику на ресепшене и прошу прислать в квартиру клининговую компанию.
Через пять минут на пороге появляются две женщины мексиканской наружности. Я бросаю мешок с хламом Лец у лифта и говорю:
— Этот мусор не трогайте, его выбросит та, кому он принадлежит.
Я выхожу к бассейну, падаю на лежак и набираю на телефоне номер Сабрины. При мысли о вчерашней ночи с ней, член начинает твердеть. Проклятье, в этой девчонке столько страсти, столько отзывчивости и жажды, что крушу сносит к чертям. Утром я едва удержался от того, чтобы на глазах у всех не прижать её к груди и долго целовать на прощание. Эти её искусанные губы… Румяные щёчки… Лог прав, только слепой не заметит, что нас с ведьмой тянет друг к другу, словно магнитом.
— Тайлер, — глухо выдыхает Сабрина мне в ухо, и внутри всё коротит от осознания, что она рада моему звонку.
Проклятье, я до одури хочу её увидеть прямо сейчас, но…
— Как добрались, ведьма?
— Хорошо. Ты выяснил то, что хотел?
Я слышу на заднем фоне мужские голоса и сажусь ровно:
— Где ты сейчас?
— Д-дома. Тай… Здесь Логан, — недовольно шепчет она. — Пришёл якобы навестить папу, но я ему не верю.
— Хитрый сукин сын! — выплёвываю я.
— Гилл, послушай меня. Я сама не в восторге от ситуации, но, пожалуйста, сохраняй трезвость рассудка, ладно? Доверься мне, как я доверилась тебе.
Я поджимаю губы и пытаюсь дышать ровнее. Но поступок друга бесит неимоверно. Какого хрена, спрашивается? Медленно выдыхаю и вновь опускаюсь на лежак.
— Да, я выяснил то, что хотел, — хрипло говорю я. — Лец избил не отец, и я начинаю думать, что она сама это устроила, чтобы вызвать у меня жалость.
— Это ужасно, Тай.
— А ещё низко и мерзко, но давай не будем об этом. Я… — Я глубоко вздыхаю и на выдохе признаюсь: — Ты не выходишь у меня из головы, ведьма. Бесит, что сейчас рядом с тобой Лог, а не я.
— Я… я могу приехать к тебе… Хочешь?..
Я представляю, как она румянится от смущения, и в груди разливается тепло.
— Хочу, Сабрина. Но не сегодня. Нужно закончить с Лец.
— Да, прости, ты прав. Нужно, — быстро проговаривает она, и на этот раз я представляю, как она досадливо морщится.
Я широко улыбаюсь и предупреждаю:
— Но как только я с ней разберусь… Запру тебя в высокой башне и не буду выпускать оттуда неделями. Подбей пока все свои незаконченные дела и попрощайся с родственниками и друзьями.
— Очень смешно, Гилл, — тихо смеётся она.
— Я не шучу.
— Тогда… я буду ждать.
— До встречи, моя ведьма.
— До встречи, Тайлер.
Я сбрасываю вызов и с силой сжимаю телефон в руке. Грёбанный придурок. Хитрость, всё-таки или поехал с проверкой — не соврал ли я ему?
В любом случае, то, что Лог сейчас там меня дико бесит. Даже с учётом того, что я целиком и полостью доверяю Сабрине.
Лец заявляется ко мне тогда, когда на улице заметно темнеет. Я жду её в кресле в гостиной. Весь вечер сижу в полной темноте и подбираю правильные слова, потому что знатно злюсь на стерву и боюсь сорваться. А срыв грозит новыми проблемами, без которых хотелось бы обойтись.
— Тай, сладкий мой, ты почему сидишь в темноте?
Снова под какой-то дрянью: широкая улыбка, распахнутые объятия и нетвёрдая походка. Я стискиваю зубы, а затем предлагаю ей:
— Сядь, Фиона. Есть разговор.
— Какие мы серьёзные, — кривляется она, но просьбу выполняет: заваливается на диван, который сегодня чистили от следов её косметики. — Что-то случилось? Что-то страшное? Боже-е-е… Неужели, эта дурочка тебя бросила? Значит, я была права — она тебе не пара, Тай.
— Кто на самом деле тебя избил, Фиона?
Девчонка заметно пугается, но стоит на своём:
— Ты знаешь кто, Тай. Зачем спрашиваешь снова?
— Я сегодня разговаривал с твоим отцом.
— И что? Поверил этому ничтожеству, а не мне?! — вскакивает она на ноги. — Да он что угодно скажет, лишь бы себя отмазать!
— Фиона, я знаю, что он в завязке уже больше года. Знаю, что ты сама ушла из дома. Несколько, мать его, месяцев назад!
— Тай, — бросается она ко мне в ноги. — Я не могла физически жить с ним в одном помещении! Это он! Он довёл мать до самоубийства, понимаешь? Как я могу… А если он и меня доведёт…
— Прекрати, — отбрасываю я от себя её руки. — Хватит врать.
— Тай…
— Ты сама себя доводишь до смерти, — сквозь зубы цежу я. — Каждой новой дозой. Сама не хочешь жить нормально. И делаешь, проклятье, вид, что в этом виновен я. Виновен твой отец. Кто угодно виновен. А по факту виновата только ты сама.
— Тай, пожалуйста…
Я поднимаюсь на ноги и продолжаю холодно:
— Когда-то ты была амбициозной, Фиона. Знала себе цену. Ты была той самой стервозной девчонкой, на которую ровнялись другие, хотели быть, как ты. А что сейчас? Ты сама себя и угробила. Сама.
— Думаешь легко жить мой жизнью? — начинает она злиться. — Легко знать, что собственная мать бросила тебя по доброй воле? Она оставила нас! Оставила с ним! С монстром, от которого слабовольно сбежала!
— Давай, оправдывай свои слабость и зависимость обидой на мать. Это так по-взрослому.
Фиона хрипло хохочет, а затем ядовито интересуется:
— Сам-то давно повзрослел? Ещё вчера ты бегал на поводке у своего папочки и выполнял его команды. Что изменилось за одну ночь? Вот именно! Ничего! Ты зависишь от его денег! Пользуешься своим положением, на которое и права-то не имеешь!
Сука.
Я отворачиваюсь в сторону и выдыхаю:
— Я даю тебе последний шанс, Фиона. На нормальную жизнь. Воспользуйся им или проваливай на все четыре стороны.
— Какой ещё шанс, мой сладкий? — насмехается она.
Я смотрю на неё:
— Внизу тебя ждут люди из клиники. Пройди лечение, вернись к отцу, который желает тебе добра, и начни жить счастливо. Начни жить для себя, без наркоты и прочих препаратов. Без лжи, которой ты себя опутала, как паутиной. Начни жить, Фиона.
Алые губы растягивает ядовитая улыбка, и я понимаю, что мой план провалился. Девчонка увязла в своём дерьме по самую макушку. Ей не выбраться оттуда по доброй воле.
— Ты знаешь, где выход, — киваю я. — И барахло своё в мешке не забудь.
— Ты об этом пожалеешь, Гилл.
— Уже жалею. Прощай, Фиона.
Стерва лишь хмыкает, поднимается с пола и уходит. Через пару минут до меня доносится звук закрывшихся дверей лифта. Я по телефону даю отмашку ребятам внизу действовать без согласия девчонки и заваливаюсь обратно в кресло.
Не захотела по-хорошему — будет по-плохому.